Текст книги "Ледяной остров (в сокращении)"

Автор книги: Алексей Кудашев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– Запомнили? – сухощавый кивнул головой. Тогда Краузе вплотную придвинул спичку к листку. Бумага ярко вспыхнула и через секунду черным легким комочком опустилась на камни.

Сухощавый встал и, по-прежнему не говоря ни слова, бесшумно растаял в темноте.

Оставшийся с Краузе перемещенный подошел к стене, разгреб щебень, вынул одну из плит пола и извлек из тайника завернутый в пластикат радиопередатчик; не спеша стал разматывать антенну.

– Мой вам совет,– сказал, вставая, Краузе.– Никогда не передавайте дважды с одного места.

Не прощаясь и не оглядываясь, он исчез в боковом провале.

Выйдя из расщелины, Краузе несколько минут постоял, прижавшись к темной стене, потом торопливо направился к городу.

Когда стихли его шаги, из-за куста вышел лейтенант Мамедов и юркнул в расщелину.

Рашид подошел к полуразвалившемуся помещению, где происходила встреча троих. Один из них с наушниками на голове сидел у передатчика и спокойно работал телеграфным ключом. Кончив передавать, он перешел на прием и стал чтото записывать в блокноте; потом аккуратно свернул антенну и спрятал передатчик на прежнее место. Обернувшись, он увидел наблюдающего за ним Мамедова.

– Ну, как?-шепотом спросил он лейтенанта.-Все в порядке?

– Все в порядке, товарищ капитан, ушел,-так же шепотом ответил Мамедов.-А второй где же?

– Здесь я,– из-за камня, посмеиваясь, вышел сухощавый.

– Высокий, которого Мамедов назвал капитаном, не торопись, словно прогуливаясь, шел по направлению к Приморcку.

Следом, на значительном расстоянии, шагал лейтенант. Третий разведчик свернул в сторону.

А спустя чаc они снова встретились в кабинете Винокурова. Винокуров взял маленький, абсолютно чистый листок из записной книжки Краузе, приложил его к настольной йампе. На бумаге сразу выступили буроватые мелкие цифры. Да, Сорокин пытался переслать своим хозяевам цифры плана Морнефти.

– А вы передали хозяину то, что мы приготовили? -спросил капитана Винокуров.

– А то как же! Еще обидится за неаккуратность,– рассмеялся разведчик.

– Небось опять новое задание получили?

– Да уж не без этого. Хозяин у нас серьезный. А вот и Рашид. Ну, расшифровали задание?

– Готово,-Мамедов протянул Винокурову густо исписанный лист.

Капитан долго смотрел на шифровку, даже с некоторым удивлением покачивая головой.

– Большой нахал этот Кларк,-сказал он наконец и передал лист вошедшему Озерову.– Ну, как вам кажется?

– Да-а!-протянул Озеров, пробежав глазами написанное.– Что ж, выполним,– засмеялся он.– Никак дорогой хозяин без угроз обойтись не может.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

Было жарко... Давно уж открыли все окна в вагоне, но это не прибавило прохлады. Казалось, вместе с ветром в купе врывается сухое дыхание степи, по которой мчался поезд. За окном мелькали белые хаты, а потом снова, тянулись бескрайние просторы полей.

Аня Коробова, прижавшись к нагретому солнцем стеклу, смотрела на желтую стерню, а сама думала о море, соленый запах которого ощущала до сих пор.

Незаметно пролетел месяц, проведенный на черноморском побережье, в Балаклаве. Ане даже не верилось, что отпуск кончается и надо ехать домой. Море звало и не хотело отпускать от себя. Аня смотрела на степи, а видела безбрежное колыхание и яркую синеву воды, ощущала на себе соленые брызги, вдыхала запахи йода и свежей рыбы.

Нет, море ни забыть, ни разлюбить невозможно.

Невольно вспомнился Приморск. Не там ли родилась эта любовь к изменчивой, капризной, но всегда прекрасной громаде воды.

Да, Приморск. Как это все нелепо получилось тогда. Ошибка в чертеже. Как она могла так ошибиться!

Даже сейчас Ане стало не по себе. Она вскочила и прошлась по пустому купе-ее попутчики отправились в вагон-ресторан. Воспоминания были не из приятных: растерянный и удрученный Коля Муравьев, пострадавший из-за ее небрежности. А вот какой-то ускользающий взгляд начальника его торопливые сочувственные слова. Это он, Сорокин, избавил ее oт серьезной неприятности. Дал понять, чтоб она скорей уехала, и Аня послушалась. "Сбежала,"-уточняет внутренний голос.

Ветер швырнул в окно паровозную гарь, и Аня быстро подняла раму, радуясь, что можно сделать резкое движение, заглушающее на миг этот голос. Но он слышится вновь. Да, сбежала! Испугалась! Но вот почему? Аня до сих пор не может простить себе этого. Уйти вот так, просто, не разобравшись во всей этой истории. Не могла она скопировать совершенно другие цифры. Нет, здесь что-то не так.

"Теперь уже поздно ломать над этим голову,"– думает Аня.

Еще два дня – и ее ждет работа. И хорошо. Трудилась она всегда охотно, с душой. И в санатории отдыхала по путевке, которой ее премировали. Все как будто неплохо. Но, беря газету, Аня прежде всего смотрела: нет ли там чего-нибудь о Приморске, Ледяном острове. И часто встречала среди газетных строчек имена друзей – Ледяной остров был передним краем, и не удивительно, что вся страна интересовалась его судьбой.

Поезд остановился. Высунувшись в окно, Аня попыталась прочесть название станции, но против окна серела облупленная каменная стена с яркой, видимо, только что выведенной, надписью Кипяток. У входа в вагон проводник помогал подняться на высокие ступени полной женщине с большой корзиной. Вдоль вагона бегали мальчишки, предлагая пассажирам румяные яблоки.

Через пару минут, когда поезд уже отходил от полустанка, в купе протиснулась знакомая желтая корзина, а уже за ней, добродушно отдуваясь, вошла женщина.

Аня подвинулась на край скамейки, давая место новой пассажирке.

– Вы не беспокойтесь, девушка. Мне ведь недалеко ехать,– певуче проговорила женщина и легко, привычным движением подняла корзину на багажную полку.

Присев, она сняла с головы легкую пеструю косынку и стала обмахивать ею потное разгоряченное лицо.

– Ох, и жарко! – проговорила она и ласково улыбнулась Ане.

Девушке показалось, что с приходом этой женщины в купе стало как-то по-домашнему уютно. И сама она со своими толстыми, чуть тронутыми сединой косами, уложенными вокруг головы, была удивительно милой и уютной. Как все добродушные люди, она оказалась очень словоохотливой, и не успели еще Анины спутники вернуться с обеда, как пассажирка уже знала и имя девушки, и откуда она едет, и куда, и кем работает.

Отвлеченная от своих невеселых приморских воспоминаний, Аня с удовольствием разговаривала с неожиданной попутчицей.

– Значит, в Крыму была. Довольна, небось, и домой не хочется ехать?

– Не хочется,– созналась Аня.– Хоть и соскучилась уже и по работе и по дому, а все же с удовольствием побыла бы еще у моря.

– Да, а я скоро, наверное, забуду, какое оно, море. Тоже любила его. Была я на побережье в последний раз в сороковом году. Отдыхали тогда вместе с мужем в Алуште. Хорошее было время. Мой Илья неугомонный был. Все, бывало, таскает меня по скалам. На такую высоту заберемся, что и вспомнить страшно, а он только посмеивается: Это,– говорит,– для здоровья полезно. Да, хорошее было время,– с какой-то грустью повторила женщина.– А больше уж я по курортам не ездила. Не до того уж было. Да, видно, и не поеду.

– Ну почему же,– успокоила Аня,– еще не раз поедете. Будете опять по горам с мужем лазить.

– Нет. Не вернулся Илюша с фронта. Не дождалась. Вот и жизнь вся не так пошла, как думалось.

Аня с досады на себя прикусила губу:

– Простите...– прошептала она.

– Ничего,– тихо ответила женщина.– В жизни оно всякое бывает-и радость и слезы. Ты думаешь, я отчаиваюсь?

Нет. Живу. Работаю. Сынов воспитываю. Знаешь, какие у меня ребята... Старший – студент, в Ленинграде в технологическом учится. Инженером будет. Младший десятилетку закончил. На завод пока его определили. Думает тоже продолжать учебу. Нет, горевать мне просто некогда. А вот вспомнишь кода... тяжело все-таки.

– А куда вы сейчас едете?-решила переменить разговор Аня.-Простите, я не знаю вашего имени...

– Дарья Ильинична. А еду я домой. В Холмск, к ребятам своим. Заждались, небось.

–В Холмск...-в раздумье повторила Аня.-Холмск... Где-то я слыхала про этот город.

– Немудрено, что слышала. Город хоть и небольшой, а лучше, может, и городов мало. Я, например, его ни на какой другой не променяю,-с гордостью сказала Дарья Ильинична.

– Кто-то мне рассказывал,– Аня даже лоб потерла, стараясь вспомнить.

А Дарья Ильинична уже говорила о городе, о новостройках, о расширяющихся улицах.

– Вспомнила,– весело перебила ее девушка.– Ничего, оказывается, особенного. Просто мой начальник, еще когда я в Приморске работала, говорил, что он из Холмска. Вот и все.

– А как его звали? Городок ведь небольшой, может, и знаю.

– Сорокин. Илья Тимофеевич Сорокин.

Женщина страшно побледнела, судорожно глотнула воздух и голосом, вдруг охрипшим, сказала:

– Повтори еще. Как ты его назвала?

– Сорокин,– повторила изумленная Аня.

– Илья Тимофеевич? Ты не путаешь?-взгляд женщины не отрывался от лица Ани.

– Нет, конечно не путаю. Вы его знаете?

– Господи, неужели он! – прошептала Дарья Ильинична.

– Кто он?

– Скажи,– голос женщины прерывался от волнения.– Он, Сорокин, ничего не говорил о семье?

– Семья у него погибла при бомбежке в сорок первом. Это я хорошо помню– Он говорил, что узнал о своем несчастье, когда вернулся с фронта в сорок пятом. Все у него погибли: и жена, и отец, и двое детей.

– Как же так получилось? А я-то...

– Вы его знаете? – снова спросила Аня.

– Как же мне не знать своего Илью, мужа своего, милая ты моя девушка. Какую радость ты мне сообщила!-Дарья Ильинична, не стесняясь, вытирала хлынувшие слезы.– А он и сейчас там? Когда ты уехала из Приморска? Вдруг и его там уже нет,-всполошилась она.

– Я работала в Приморске год тому назад. Но Илья Тимофеевич и сейчас там. Подруги мнe писали. Только он с машиностроительного завода перевелся в трест Морнефть. Слыхали, наверное, там в море Ледяной остров построили?

– Да, да. Еще бы не слыхать. Ребята мои об этом без конца твердят. Так, значит, он там?

– Там. Конечно, там. Но только... Дарья Ильинична, как же так получилось, что Илья Тимофеевич вас и всю семью погибшими считал? Ведь он же сам ездил домой после войны.

. – Да это вполне возможно. Меня в то время в Холмске не было и детей тоже. Все считали нас погибшими. Только странно, почему же никто не сказал мне о приезде Ильи. Хотя и это не удивительно,– продолжала в раздумье Сорокина,– в сорок пятом там появилось много нового народу. Илья не говорил, сколько времени он пробыл в Холмске?

– Кажется, недолго. Точно не знаю.

– Боже мой,– радостно говорила Сорокина.– Вот сыны-то обрадуются! Анечка, ты ведь в Ленинграде живешь? Скажу старoму своему, чтоб тебя там обязательно разыскал.

– Это нетрудно, Дарья Ильинична. Ведь я в том же технологическом институте учусь, где и он. Только на вечернем отделений.

– Ох, какую же ты мне славную новость принесла, родная ты моя,– Дарья Ильинична порывисто обняла и поцеловала

Аню, всхлипывая, вытирала мокрые глаза и смеялась сквозь слезы.

– Мальчики ждут меня с этим поездом. Старший здесь на каникулах. Я тебя, Анечка, познакомлю с ними. Они хорошие ребята.

– Трудно вам, Дарья Ильинична, пришлось.

– Да сейчас уже все позади.

Дверь с шумом отворилась, и в купе вошли двое веселых после долгого обеда мужчин.

– Ого! У нас еще один пассажир. Нашего полку прибыло. Здравствуйте! шумно приветствовал один из них.

– Здравствуйте, люди добрые,– откликнулась Сорокина.

Она вся светилась радостью и оживлением.– Здравствуйте!

– Анечка, а зря вы такая несговорчивая. Не захотели составить нам компанию, а обед был что надо, пальчики оближешь.

– Спасибо. Я же сыта. Это вы готовы круглые сутки сидеть в вагоне-ресторане.

– Аня, а мы сейчас и вправду закусим,– Сорокина засуетилась над корзиной.

– Нет, нет, Дарья Ильинична. Я в самом деле не хочу.

– Думаешь, не успеем? Время хватит, до Холмска еще целый час. Поешь со мной ради такого случая.– И Сорокина выложила на белую салфетку жареную курицу, яйца, пироги.

– И вас прошу, молодые люди,– обратилась она к мужчинам.– Пирогами такими вас не угощали, и яблоки вот после обеда тоже хорошо.

Проводить Сорокину вышло все купе. Мужчины помогли сойти Дарье Ильиничне, вынесли ее корзину. Один из них, высокий, загорелый весельчак, на перроне исчез куда-то, а через минуту вернулся и неуклюже сунул в руки смущенной Сорокиной охапку полевых цветов.

Когда поезд скрылся вдали, старший сын Дарьи Ильиничны подхватил корзину и взял мать под руку.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

–Выпей еще, Алеша. Кофе со сливками прибавляет бодрости.

– Спасибо, мама.-Алексей Петрович отодвинул от себя пустую чашку.– У меня сегодня бодрости хватит на сто человек! Выспался на славу! – Алексей Петрович, чувствуя под тонкой сорочкой приятную упругость мышц, с напряжением несколько раз согнул и выпрямил руки.

Через полуоткрытую дверь Надежда Ивановна видела, как сын, надев пиджак и поправив галстук, взял стоявшую на столике в рамке фотографию Кирилловой и некоторое время внимательно рассматривал ее. О существовании у Трофимова этого портрета Ольга даже и не подозревала. Алексей Петрович вырезал его из газеты.

Бережно поставив портрет на место, Алексей Петрович вернулся в столовую.

– Ну как, мама, тебе нравится новая квартира?-Алексей Петрович сказал это, напрашиваясь на похвалу.

– Квартира, Алеша, хорошая, да только пустая,– многозначительно улыбнулась мать.

– Как пустая, мама?-не понял Трофимов, оглядывая комнату.

– Вот ты уйдешь на целый день, а то и больше, и я останусь одна. А вернешься, все равно мы только вдвоем на все эти комнаты.

– Я не понимаю, о чем ты, мама?-Алексей Петрович нежно притянул к себе мать, поцеловал.

–А ты, сынок, пойми. Ты ее любишь, она в тебе души не чает, а мучаетесь. Здравствуйте да до свиданья, да в кино или в театр сходите-вот и все. А вы бы жили вместе, и мне бы веселей было. Оля – девушка хорошая. Внучонку или внучке я бы тоже порадовалась.

Алексей Петрович смутился.

– Ну, мама, я пойду.-Он еще раз поцеловал мать и вышел.

На душе стало радостно. Пойду пешком,– решил он и зашагал по зеркальному асфальту на другую сторону улицы.

Все ему казалось интересным в это солнечное утро: и прямые чистые улицы Ледяного острова, и потоки автомашин, шуршавших по асфальту, и люди, спешившие по своим делам, и механические дворники, поливавшие улицы, и мальчишки на caмокатах, мешавшие пешеходам.

– Алексей Петрович! – вдруг услышал он позади себя знакомый голос.

Улыбаясь, к нему шла Ольга.

– Здравствуйте!

– Доброе утро, Оля! – радостно ответил он.

Чтобы не мешать прохожим, они отошли к воротам дома.

– Что вы на меня так смотрите, Алексей Петрович, у меня вид плохой? Это оттого, что я устала.

– Нет, что ты! Вид у тебя, Оля, как всегда, хороший. Ты что, ночь работала?

– Да, была на Северной площади. Вчера в шестую батарею начали нагнетать наш расщепитель глин, и мне хотелось проследить за поведением нефтяных и нагнетательных скважин.

– Ну и что?

– Кажется, хорошо получается. По всем данным, прекратилось выделение из нефти свободного газа в самом пласте.

– Ну, поздравляю тебя! Теперь нефть пойдет. Надо будет режим всех месторождений пересмотреть. Не возражаешь, я тебя провожу? – Трофимов улыбнулся Ольге, беря ее под руку.– Какой день хороший, Оля.

–Очень.-Ольга прижалась к Трофимову.

Так шли они некоторое время молча. Трофимов сбоку наблюдал за выражением ее лица. Постепенно улыбка сошла с лица Ольги. Она задумчиво смотрела себе под ноги. Потом тихим голосом сказала, не поворачивая головы:

– Знаете что, Алексей Петрович? Таня с Зарубиным приглашают нас в воскресенье на свадьбу...

– На какую свадьбу?..-не фазу понял Трофимов.

– На свою, конечно. Пойдем?

– Обязательно, Оленька! Только мы-то с тобой как же? – Трофимов умолк.

– Что мы? – Ольга больше по тону, чем по смыслу слов, догадывалась, что хотел сказать Трофимов.

– Я бы хотел, чтобы наша была раньше,-сказал Алексей, повернувшись к Ольге.

Лицо девушки вспыхнуло, она опустила глаза. Трофимов, смущенный молчанием Кирилловой, не отдавая себе отчета, пробормотал:

– Оля, мама будет очень рада.

Ольга улыбнулась.

– Только мама?

– Нет, Оленька. Я не могу без тебя... Ты же знаешь, как я...

– Алексей Петрович, дорогой! – прошептала Ольга.

– Ты согласна?

Закусив губу, Ольга трижды кивнула.

Алексей Петрович порывисто сжал ее руки:

– Вот что, Оля! Освобождайся сегодня раньше. Я тоже во второй половине дня буду свободен. Укладывай свои вещи. Я зайду помогу. А потом прямо ко мне. Насовсем. Навсегда! Идет? Ну же! – Трофимов даже слегка встряхнул за плечо застывшую от неожиданности девушку.

– Так сразу? – как-то беспомощно прошептала она.

– Ну, конечно, хорошая моя! Нельзя же плестись в хвосте у Тани и Зарубина,-смеялся Трофимов.-Хочешь, я тебя на виду у всех расцелую?-и в приступе мальчишеского веселья он обнял и, смеясь, покружился с ней, делая какие-то сложные танцевальные па.

* * *

В управлении треста Трофимов попросил сводку добычи.

Итоги оказались обнадеживающие. Суточный план был выполнен на сто три процента, но отдельные промыслы еще отставали. По Северной площади против плана шесть тысяч тонн стояла цифра -6500. Вот здорово! – подумал главный инженер.– Значит, действует расщепитель глин. Но, странное дело, в графе газовый фактор стояла цифра большая, чем накануне. Ольга говорила, что газовый фактор снизился, а тут какая-то чепуха. Алексей Петрович вызвал начальника производственно-технического отдела Щербакова.

– Петр Иванович, вы не интересовались, почему растет газовый фактор? Мне известно, например, что на шестом участке он снизился вдвое.

– Совершенно верно, Алексей Петрович. Но зато на новом, девятом участке он повысился.

– Почему?

– Увеличили отбор нефти, а вы сами знаете, что такого гидравлического подпора, как на шестом участке, там нет. И, естественно, повышение отбора сопровождается падением давления в пласте и усиленным выделением свободного газа.

– Кто разрешил увеличивать отбор? – возмутился Трофимов.-Почему я об этом ничего не знаю?

– Но что же делать, Алексей Петрович? Конец месяца, а у нас задолженность по плану.

Побледнел шрам на щеке Трофимова. Он зло посмотрел на Щербакова и включил переговорный аппарат.

– Директора Северного промысла... Товарищ Харебов?

– Да, я слушаю,– ответил директор.

– Трофимов говорит. Почему на девятом участке допустили повышение газового фактора?

– Алексей Петрович, у нас же план срывается,– повторил слова Щербакова Харебов.

– Вы кто-делец с биржи или государственный человек?

– Но я же согласовал с производственно-техническим отделом...

– Не прикидывайтесь простаком, я-оварищ Харебов, вы отлично знаете, с кем надо соглас9вывать такие вещи! Немедленно сократите газовый фактор до утвержденного!

– Алексей Петрович, вы же нас зарежете! Мы не выполним плана!

– Если хотите, выполните. Вы не знаете своих возможностей. Загляните на свой шестой участок, и вы увидите, что надо сделать.

Трофимов выключил аппарат. Щербаков стоял и ждал, что Трофимов обрушится сейчас на него. Но Алексей Петрович, гнев которого прошел, сказал:

– Слышали? Все, что я говорил Харебову, относится и к вам. С завтрашнего дня сводку газового фактора будете давать по участкам. Неужели вы-то не понимаете, что если мы выпустим газ из пластов, то потом трудней будет добывать нефть?

– Хорошо, Алексей Петрович– Все понимаю.

Днем Трофимову позвонил Харебов.

– Алексей Петрович,– взмолился он,– помогите сдвинуть с места этих бюрократов из конторы законтурного заводнения.

– В чем дело?

– Вчера и сегодня ночью Кириллова испытывала свой реагент на шестом участке,– и Харебов повторил Трофимову то, что утром рассказала ему Ольга.

– А сейчас давление на забое эксплуатационных скважин еще больше поднялось. Мы увеличили отбор нефти, а процент газа не изменился,продолжал Харебов.– И если мы на других участках применим этот расщепитель, то можно повысить добычу без всякого ущерба.

– Ну так в чем же дело?

– А они не хотят начинать сегодня.

– Почему?

– Говорят, что у них закрыт склад с реагентом, а кладовщик куда-то уехал. Алексей Петрович, заставьте их начать нагнетание сегодня. А то ведь конец месяца. У меня план.

– А как у тебя на девятом?

– Все в порядке.

– Хорошо.

В середине дня, когда Трофимов собирался поехать на строительство трассы подводного нефтепровода, секретарша подала ему телеграмму из Москвы. Прочитав, Трофимов не поверил своим глазам. Он еще раз взглянул на телеграмму:

"Бурение законтурных скважин прекратите зпт утвержден проект только нагнетания газа зпт приступайте немедленно строительству компрессорных."

Трофимов срочно заказал телефонный разговор с Москвой. Но начальник промыслового отдела ничего нового ему не сказал.

– Вы понимаете,– возмущался Трофимов,– жизнь опровергла теорию о неприменимости законтурного заводнения на Северной площади.

– Зря ты кипятишься,– ответил начальник отдела,– есть приказ, его надо выполнять, а не обсуждать.

– Но его можно отменить и написать новый,– сдерживая раздражение, бросил Алексей Петрович.

– Я этого не собираюсь делать.

Трофимов со злостью бросил трубку.

– Надо ехать к министру,– сказал Байрамов, узнав о телеграмме и разговоре с начальником промыслового отдела.

– Хорошо, я полечу сегодня, сейчас же.

Уже в самолете Алексей Петрович вспомнил, что забыл предупредить Ольгу о своем внезапном отъезде. Вот дурень! Что она обо мне опять подумает!

* * *

Ольга энергично придавила коленкой крышку чемодана, внутри что-то хрустнуло. Выпрямившись, вытерла вспотевший лоб. Кажется, все,– она оглядела комнату, заваленную в спешке упакованными вещами, улыбнулась произведенному беспорядку. Осиротело стояла голая мебель, в пустом, открытом настежь шкафу пестрело новое шелковое платье.

Перешагивая через узлы и чемоданы, Ольга прошла в ванную комнату. Хорошо! – думала она, бросая в разгоряченное лицо полные пригоршни холодной воды.

Переодевшись, долго поправляла прическу. Несмотря на ночь, проведенную почти без сна, она чувствовала удивительную бодрость и силу. Неужели это я? – в зеркале она видела счастливую взволнованную девушку с пылающими щеками и с губами, невольно складывающимися в улыбку.

Батюшки мои! – весело ужаснулась Ольга, взглянув на часы,– было уже семь часов.– Опять он где-то застрял. Как жаль, что до сих пор не установили телефон. А впрочем, зачем мне теперь здесь телефон.

В последний раз оглядев себя с головы до ног, она взяла сумочку и вышла из квартиры. Ольга старалась быть спокойной, но поймала себя на том, что обгоняет всех прохожих.

С волнением позвонила она в квартиру Трофимова.

– А, Оля, дорогая! – встретила ее Надежда Ивановна.– Проходи. Хорошо, что зашла, а то я Целый день одна.

Трофимова заботливо усаживала девушку на диван и продолжала радушно:

– Алеша всегда приходит поздно. С работы его никак не вытащишь, а сегодня взял да улетел в Москву, а когда приедет, ничего не сказал. Одним словом, совсем непутевый у меня сын,– глаза Надежды Ивановны ласково сияли.

У Ольги к горлу подкатил ком. Уйти, поскорее уйти из этого дома.

– Оленька, хочешь чаю с клубничным вареньем? Я сейчас,– засуетилась Надежда Ивановна.

– Спасибо, я спешу... Мне некогда... Я... зашла..-Ольга с трудом сдерживала закипавшие слезы обиды.-Алексей Петрович просил занести ему сводку, но раз уехал, то я пойду.

Что это с ней? – подумала Надежда Ивановна, проводив девушку.

А Ольга, чувствуя себя глубоко оскорбленной, не замечая прохожих, шла домой. Чего же стоят все его слова, если он мог так посмеяться надо мной? думала она. Но где-то в ее сознании теплилась надежда: Нет, не такой он, он хороший, тут какое-то недоразумение.

Машинально открыла свою дверь и с безразличным видом остановилась среди разбросанных .вещей. Подумать только, всего час назад она радовалась этому беспорядку.

Ольга не слышала, как в незапертую дверь вошел почтальон. Трижды сказал он ей: Вам телеграмма из Москвы.

– А? Телеграмма? Давайте.

– Вот здесь распишитесь.

Ольга развернула телеграмму.

Какая я дура! Схватила шелковый шарфик и выбежала на улицу.

На перекрестке Ольга вдруг остановилась. Куда я иду? Туда? Зачем? Так, в нерешительности стояла она, не замечая шумного потока людей. А в этр время, пересекая улицу, торопливо шла высокая женщина. Завидев Ольгу, она прибавила шаг, и девушка узнала мать Алексея Петровича. Почему-то вдруг не захотелось сейчас с ней встречаться, и Ольга решила скорей уйти. Но было уже поздно... Надежда Ивановна заметила Кириллову.

– Оленька... доченька! – женщина тяжело дышала.– Нехорошо получилось. Ты уж извини Алешу... Вот,– и она протянула листок серой бумажки, коробившийся по сгибам. Это была телеграмма.

При свете уличного фонаря Ольга прочла:

Мама передай Оле мои извинения зпт помоги переехать к нам зпт передай больше жизни хочу этого тчк Скоро вернусь тчк Целую вас обеих Алексей.

Ольга дважды перечла телеграмму, потом обняла и поцеловала Надежду Ивановну и, уткнувшись ей в плечо, расплакалась.

– Ну что ты, Оленька,– успокаивала ее Надежда Ивановна.– Все будет хорошо. Я так рада! Пойдем.

Ольга, улыбаясь, вытерла слезы, поправила на плечах Трофимовой съехавший платок.

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

Хлоп-хлоп-хлоп,– фазан вылетел из-под самых ног и скрылся в зелени леса.

Проследив за полетом птицы, Родионов осторожно направился к дереву, на которое, по его расчетам, сел фазан. Подойдя поближе и держа ружье на изготовку, он стал искать .глазами птицу. Да, фазан был где-то в гуще листвы. Долго стоял Родионов, пока не заметил меж ветвей пошевелившийся темный ком. Хлопнул выстрел, и птица забилась около ребристых корней. Родионов сунул убитого фазана в ягдташ, посмотрел на часы. Времени еше мало, а есть хочется,– подумал он, направляясь к еле заметной тропинке. Ноги утопали в мшистом ковре.

Выйдя на тропинку, Родионов повернул к спуску с перевала и тут неожиданно столкнулся с Сорокиным. Друзья поздоровались.

– Ты, видимо, давно здесь, Александр Емельянович?-Сорокин тронул рукой полный дичи ягдташ.– А я вот только приехал. Люблю побродить по лесу с ружьем.-Он добродушно посмотрел на Родионова.

– Я тоже люблю. Отпуск с сегодняшнего дня взял – и сюда.

– Ты скоро в обратный путь?

– Хотел еще поохотиться, да что-то есть хочется.

. – Так в чем же дело? Давай организуем. Я тоже проголодался.

Охотники вышли на полянку, развели небольшой костер и стали выкладывать на газету съестные припасы. Сорокин достал куски холодного мяса, булку, затем извлек бутылку старки.

– О, с такой штукой охотиться куда веселей,-засмеялся Родионов, предвкушая удовольствие.

– А вот мы сейчас на нее поохотимся.

Сорокин налил себе и прияте{по. Родионов тут же выпил, но Сорокин пить не стал. Он отставил водку на газету и принялся за жирные куски мяса. Потом он поднял кружку и, сказав: -Твое здоровье!,– выпил.

Разговаривая, они опорожнили бутылку. Родионов изрядно повеселел. Язык стал заметно заплетаться. Сорокин был трезв.

– А ты знаешь, Александр Емельянович, Трофимов добилcя отмены приказа министерства о нагнетании газа. Утвердили проект о законтурном заводнении.

– А мне п-левать! Он хоть и твой друг, а ты – мой, но не люблю я его.

– Откуда ты взял, что он мне друг?

– Не важно, а дай мне его сюда, я его повешу во-о-он на том дереве. А впрочем, пусть себе живет.

– Говорят, что он добился отмены проекта нагнетания газа, потому что автором проекта был ты.

– Ерунда! А впрочем, черт с ним! Мне всю жизнь не везет. Илья Тимофеевич, друг! Сейчас мне бы денег побольше, а на остальное мне начхать.

– Шутник ты, Александр Емельянович.

– Нет, я не шучу. Вот дай мне тысячу, нет, пятьсот рублей. А? .Жалко? Да, я тебе не вернул долг. Извиняюсь.

– Ерунда, Александр Емельянович. Если тебе действительно нужны деньги, я дам хоть сейчас. Вот, на.

Сорокин вынул пачку сторублевок и сунул их в руку Родионова.

– Это мне? Хи-хи-хи! Вот это друг! Спасибо. Только я их пропью.

– Ну и пожалуйста.

– А когда я должен тебе их вернуть?

– Да не надо мне возвращать. Я ведь один. Мне они не нужны.

– О, друг, дай я тебя расцелую. Да... нет, но как же! Чудно как-то: не нужны!

– Э, черт! Не думал, что ты так быстро опьянеешь,-тихо, с досадой сказал Сорокин.

– А? Что ты сказал? Ничего не сказал? Ну как же все-таки, тебе столько денег не жалко?

– Вот и не жалко. Только я тебя попрошу, сделай мне одну услугу.

– Какую? Пожалуйста!

– Ты мне прошлый раз фотографировал чертежи. У тебя здорово получается.

– Ну?

– Теперь мне нужны хорошие фотографии проекта с опорной башней.

– Нашего проекта? А зачем? – с подозрением спросил Родионов.

– Мне надо продумать технику безопасности к проекту.

– А, понятно,– успокоился Родионов.

– Я тебе заплачу, сколько хочешь,– вырвалось у Сорокина, на которого выпитое вино тоже начало действовать.

– А если мне нужно тысячу, две тысячи рублей! – схитрил Родионов.

– Да хоть пять! – серьезно сказал Сорокин.

Родионов, до которого дошел смысл сказанного в упор посмотрел на НЕГО.

–Так ты что, шпион? На, возьми твои поганые деньги,сторублевки разлетелись вокруг Сорокина, а две упали в костер. Но Сорокин спокойно сказал, не обращая внимания на деньги:

– Слушай, хватит дурака валять! Я не шпион, а просто немного подрабатываю. И тебе деньги нужны. Да, я от тебя не буду скрывать. Фотографии, что ты мне сделал, я послал одному человеку. Он мне дал много денег. Они твои. Бери.

Увесистая пачка новых сторублевок упала, рассыпавшись веером, к ногам Родионова.

– А выполнишь то, что я сказал, еще получишь. Рассказйаять кому-нибудь об этом не советую – тебе тоже несдобровать. Фотографии-то твои,– кривая усмешка тронула губы шпиона.

– Сволочь! – кулак Родионова пришелся прямо по острому носу Сорокина.Получай еще!

Но второй раз кулак только разрезал воздух. Сорокин отскочил в сторону и почти в упор выстрелил. Приблизясь к упавшему другу, он злобно толкнул его сапогом. Затем обтер тряпкой металлические части ружья, подошел к растущему рядом дереву, положил ружье вниз курками, стволами в сторону убитого, отломил у дерева сухой тонкий сук и сунул его в ремень ружья. Каждый, кто наткнулся бы на труп Родионова, обязательно бы подумал, что человек погиб от разрядившегося при падении ружья.

Собрав свои вещи и тщательнб распихав по карманам деньги, Краузе быстро скрылся в лесной чаще, на ходу вытирая распухший кровоточащий нос.

* * *

Лейтенант Мамедов, сопровождаемый своим помощником, подбежал к лежавшему ничком Родионову и схватил его безжизненно откинувшуюся руку.

– Жив еще. Скорее!

Вдвоем они осторожно стянули с Родионова окровавленную одежду. Страшная рана дышала розовой пеной. Кровь пульсировала, растекаясь по груди. Надо было спешить Родионов мвг скончаться от потери крови. Ком дроби, войдя ниже левой ключицы, застрял под лопаткой.

Пока помощник перевязывал рану, Мамедов включил .микрорацию и связался с управлением.