Стихотворения. Поэмы. Романы. Опера
Текст книги "Стихотворения. Поэмы. Романы. Опера"
Автор книги: Алексей Крученых
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
Ожгу, берегись!
Нежность, как опьянение,
накапливается
совершенно незаметными глотками —
ты танцуешь, смеешься,
не видя закиданного
цветами капкана,
и вдруг —
опрокидывается сразу
Всё замутилось…
Милый друг,
подай
для сти-хо-из-вер-же-ний
побольше вазу!
Ирина!
Грохот гор.
Итак, свершилось!
Я отравился твоими
половодными глазами
больше,
чем пропыленный негр
карболкой и коньяком.
Долой бурду!
Беру распахнутыми руками
бью бутылку о камень —
довольно!
Мне не нужно больше винище лакать,
когда вижу
Ирита машет
глазищ своих
синими/(туманными) островами!..
Эскизы портрета Ирины
– Полундра, сам лечу! —
Закричал матрос, падая с марсу
Так я в ночи́
зажигаю стихов своих
транспорт…
I
Русская полячка
ты чуть-чуть иностранка.
Носик – чуть вздернут,
волосы – спокойные волны,
глаз величавый.
Китайское вышитое платье —
черное с красным шифоном —
в бурю маячит пластрон!..
II
Ты не модная злая львица,
не прогнившая волосатая ВАМП.
ты —
отчаянная путешественница,
исследовательница странных троп
III
У «Ирины – разрой берега»
синий ирис бегущих глаз,
проле́ск, ручей, апрель, весна,
и пятый май —
хозяйки капусту рассаживают.
IV
Ирина больна *
У тебя не улыбка, а смех —
снежнейший ряд зубов.
Глаза – вертящиеся нервы,
солнце под пароходной волной.
А твой характер?
– Зачем нам ездить в Африку! —
пружинится, очаровательный!
Как тяжко
после тебя встречаться
с людьми,
у которых не лица,
и не трактор,
а пасмурное
мусорное ведро
Их торжество
сенсационный обоз!..
I
Белокура кругла
нежная Иринка, —
а в горлышке – ранка.
Руки натянуты, как струнки,
любит она безупречные танцы,
а в сердце – бизюминка.
Засыпает замертво
в тяжелом лесу —
Жизнь ее
странно складывается…
II
Ты стала совсем
прозрачная, голубая,
как зяблик бессонный,
в окне рассвет.
На книгу глаза твои выпадают,
молотками бегают в голове.
Ты стала уже совсем голубая,
бессонница
в шею всадила стамеску.
Жизнь твоя – весна восковая,
а шариков красных нет
и неизвестно…
III
Ты воистину потеряла
руки и голос,
и шепчешь бессловесные
просьбы:
– Скажите номер телефона
Бориса Перелёшина!.. —
IV
Выздоровление
Я писал это всю ночь…
Ирина, не относись к этому
так легко!
У меня тоже бледная немочь
глядится сквозь щеки
в прослабленное окно.
У меня тоже бледная поступь,
что шатаясь, хватается за бревно
Ко сне тоже костлявая гостья
постучит на заре позвонком:
– Тук-ток, тук-ток! —
Беззубый голос вопит:
– От-крой!..
«Я люблю мою Ирину!..»
Человек живуче кошки!
Ирина! Прошло твое горлышко.
Ты стала совсем розовой,
как рассветный воздух.
а зелено-лакированный камень
вспорхнула 17-летняя дамочка-апрель
– Готово, куафер Базиль! —
Я заверчусь теперь босым
ураганом! —
Солнце жжет глазастыми лучами,
«Золотого ярлыка» шея темней,
в ноготке – радужный камень,
не подходи – обожжешься кистями
Корчами винограда – колени,
ноги —
загарное УДИВЛЕНИЕ
!! !!
«Ирина – разрой берега…»
Я люблю мою Ирину!
Ей с преклонностью отдам
драгоценнейшую книгу,
заграничные чулки,
туалетный кусок мыла
и
талон на солонину
Что имею —
всё возьми,
только
косточки мои
отпусти!..
«Ирина! Ну, улыбнись!..»
«Ирина – разрой берега» —
какое счастливое имя —
весенняя глина,
рыхлый каолин
Лепи обжигай
снежнейшие щеки
расширенейшие глаза!
Даже тебя не зная
и не видя,
можно доверчиво
приветствовать стихами
твое имя,
а с ним
пред-вос-хи-ти-тель-но
и тебя —
Ирина, кувырни берега,
повей рассадой
талый май!..
«Лирическое преступление…»
Ирина!
Ну, улыбнись!
Не для меня —
для митинга,
для мира!
Я буду твои подводные улыбки
отчеканивать,
как горящие ордена,
неповторные медали,
бросать
их
в собрания
и на рынок.
Бери, хватай,
продавец, спортсмен
и ребенок.
«Одни предложат тебе…»
Лирическое преступление
Лифсея Крученых —
треск черепов
сбиваемых с насиженных
гнездышек
Насекомояднейшие губы,
запишите в протокол:
это песни мои
обрывают увядшие уши
с корнем!..
«Ирина! Завяжи меня на сердце узлом…»
Одни предложат тебе
меха, бриллианты
оклеенную обоями любовь
а я, бедняк чердачный,
своих стихов рулон.
А с ними, быть может,
фиксаж для бессмертья
твоих быстрейших улыбок!
Не грози мне железным изгоном
Ирита!
Мой подарок прими,
преклонный…
Три толстяка *
Ирина!
Завяжи меня на сердце узлом
крепко, как некогда Гордий!
Чтоб ничем его невозможно
стронуть —
только ножом!../(кроме – мечом!)
(Кадры)
I. Юрию Олеша
Ура! Ура!
Бравый канатоход Тибул
в куполе пробил дыру
и убежал по потолку
как кенгуру.
– Ату его, ату! —
кричит капитан
– Браво! Ура! —
кричит толпа…
Какой ужасный сквозняк!
Втянуло в люк
продавца шаров
как куклу на парашюте…
Все кричат:
– Ату его! Ловите!
Он вертячком каюкнул
У-уох! Ох!.. —
II. В. Бендиной
У доктора Гаспара Арнери
в операционном кресле
под блескучим фонарем
кукла Верочка Суок —
замечательная актриса:
на холодной жести
спит, как сурок,
вся в розовом
золотистом блеске…
Ее сердце
очень сердится —
шпорами прищемили грудь,
оцепенели плечи, руки…
Но если у Гаспара в кресле,
то значит очень скоро
кукла воскреснет,
хотя бы с непробудным стоном
позвонки раскололись…
тетушка Гаспара
всё охлопатывает яичницу
с валерьяном,
ловит, сквозь слезы, воришку
мышь
Но вот —
опущены колбы,
тетушка изгнана,
у больной
нажат винтик
передвинут серебряный рычажок
черная рана (протык сабли!)
смазана иодом,
колесики сбросили бинт,
и в такт
меж-про-сон-нои походке
мы наслаждаемся
дробленным бредом
из шкатулочного горлышка…
Тетушка в испуге
чебурахнулась
в бочку,
и оттуда
выскочила негритоской,
кокетничает с д-ром Гаспаром
взъерошенной черточкой
А куклу Суок
похитил Раздватрис,
чтоб стать придворным
балетмейстером,
– смешные прыжки
гермафродита с усами…
(голос хрустальный
петь перестал)
Так опасен
острый риф,
так укачивает
боковая рифма!
Слушай, слушай,
сжимай позвонки,
вся для тебя поют
Ирита!..
III.
Гипербола – зачатие поэзии
На черном небесном бархате
подымаются белые башни,
зелеными кометами
растут тёщины языки
Фонари —
гигантские апельсины на мачтах,
и посреди всего —
сидит в тюрьме оружейный мастер
силач Просперо
Не бойся Суок!
сыпи гвардейца, вымани ключ,
открой клетку.
Смело скользи
меж львов и кобр —
тебя приветствует
прозревший народ…
Смотри, Ирина!
У трех толстяков
среди комет и апельсинов
на бархате растут белые дворцы, —
и все они
рассыпятся
по знаку
твоего кольца!..
I) Меланхолия тупая
Ты уехала на Кавказ…
Тихо… Пусто…
Сквозь разорванный потолок
капает слякоть
Тоска
Капсюли пепсина…
Остывает последний термос…
Комната моя кислая…
Лежу небритый.
Нет запаха эссенций сена
галиматьи шипра.
Остались —
каменные щепки воблы,
уксус
БУТАФОРНЫЕ ВИТРИНЫ.
II)
Вне всякой очереди
меня, почти нищего,
возьми приласкай,
закружи,
дыханьем напичкай
и —
с небоскреба надёжного,
в разгар сердцебоя,
отбрось неожиданно!
какой промчится
бурелом стихов
пожар неистовый
кричащих шиповников катастроф!
Выдергивая колючек тыщи,
додергиваясь на дне,
я буду вспоминать
серебро всего Союза
в твоих
остро-блистательных
ГЛАЗИЩАХ!..
III) Скорбь колючая
Испуганная рецептами и эскулапами
шустрой сороконожкой-ангиной,
ты на Кавказ уехала блуждать,
бледней и замкнутее изоляторов…
Перегорели у меня провода…
Где раздобуду теперь
зерна пропитания?
Кто даст мне
средство/(кубик) вдохновения?
Опять судьба фамильярничает —
превращает меня в попрошателя.
Взъерошенный мозг
ро́жками бьется
в твой убегающий БРИГ.
Выстрелы скал
Острия осколков
Раны мои раскрыты
до последнего барьера
Я жил только
под наркозом твоих глаз
Рву перевязку… Слепну
Затылком об-стол
Вызванная молнией,
ты блуждать
провалилась
на Кавказ…
Рубиниада (1930) *
Аншлаг«Около чугунных…»
Молодая Рубината!
Рубина!
Я буду тебя изучать по каплям
граната,
как мудрецы въедаются в излюбленные книги.
Пусть гастрономы
штудируют по карте названий
острейшие,
в столетней плесени
ликёры и ви́на.
Пусть славят иконостасами дымящие кагоры, —
я буду
по карточной системе
составлять гремучий список
тобой обласканных вещей
и книжек
акварелиста Рабиндраната ТАГОРА,
следить за твоей
РУБИННО-ГРОМНОИ ИНТРИГОЙ!
«Руната!..»
Около чугунных
нахмуренных ног
гранатами стрекочет лоток,
плоды дозревают на солнцепеке.
Ударь ножем
в золотистое ребро
и выпей жадно
дразнящий сок!..
Нутро переперченного
солнцем граната
темно-красный ковшик/бассейн крови
вяжет дёсна.
Розовеет возле
прокушенной грядки
кисловатых зерен…
Ша́май и пей
шарикоподшипником горла
– аж за ушами взвизгнет! —
Горящими каплями
брызни
на полосатый пуловр!..
Немножко спорту
Руната!
Тебя напугал доктор,
меня обманул
испорченный телефон, —
оба мы заболели
болезнью горной…
Но вот над парком
вспых рубинец
мы глотаем воздушный пирог
полным ртом…
Как хорошо, что ревнючьи
царапки и рёвы
нам незнакомы!
Бурли, турбина!
Никогда еще жизнь моя
не была так переполнена
стихов
гранатными зернами.
Чорный гранат
выбегал для тебя 1000 строк
и чтоб не быть скучным,
выгнал оттуда
арфы и рифмы,
крючкотворство метафор,
кордебалет созвучий.
Я выдоил для тебя чистый спирт!
Ужасный труд!:
Тебе нельзя его пить,
ты не кушаешь моих кровных
рысистых эпитетов.
Рубине от коммерсанта
Ветер дремучий
вечер колючий.
Ты моя тучка —
мертвыми петлями
меня не мучай!
Задержись здесь, в обрыдлом карантине,
Шопотка пуховки сшамают/Поцелуев примочки излечат мою малярию!..
I
Когда на грани краха
в глазах у всех
змеиной контрабандой
жестокости и жадности
зеленый уголёк
Я пред тобой как банк…
…Там в конторе
виснут краны
счеты – щелк,
в лихорадке арифмометр,
сейфы топают гопак,
кассы роют,
контролеры…
Но чек – не в жизнь
аккредитив – не в прибыль,
когда на векселе
твоей не вижу визы
100.000-ный аванс тогда мне не в корысть!
Время – деньги
глаз – карат
Конкуренты – очень поздно!
Де́бет, кре́дит…
Брутто, нетто…
Знаю твердо —
в мою пользу
будет сальдо, —
это верно,
как контракт!
II
Ночные переполохи
Рублем изрубленный
ползу по улице.
В окне
Рубината молодая
мельк рассмешкою —
рассыпалась кредиток стая
И я,
вроде рафинада в кофе,
сла-а-дкостно растаял…
I
Кагореют поэты,
крадутся на коленях,
пролезают по темным тоннелям
Их манит гранатный прожектор,
в убегающем море
контрабандистов преследующий…
II Сильно-хирургическое
Предрассветные ребусы
Возле волны волос
1/2 дня сижу закоченелый —
хлороформ глаз
анестезия улыбки, —
руки мои – под ветром вехи
И только сейчас заметил: —
среди снежнейших глыб
трепещу
без головы…
I
Под утро, как гейзер в нарзане,
занозы сердечных складок растрюхались.
Я позабыл ее грозно-синие глаза,
казненную за измену старуху,
и прочие огнеметные трюки.
Остались только два гнезда,
режущей нежностью чреватые,
железом иносказов их вспахали…
Что-ж, я выздоровел окончательно?
Кончился кошмар?
Или пропадаю
очаровательно?!.
II. Уютная лирика
(Вариант)
Разлучное
Под утро, как льдинка в нарзане,
заноза сердечных складок
растаяла.
позабыл ее щедро-синие глаза
и прочие
головокружительные тайны!
…Остались только два стиха,
режущей нежностью
чреватые —
сталью иносказов
их выпахали…
Что-ж, я выздоровел?
Или подыхаю
очаровательно?!.
«А мне всё холодней……»
Вместо парного аппетитного мяса
застарелыми спазмами
жуй трухлявую щепку – воблу
Ты не пришла к обещанному часу.
Ты не пришла и позже.
Запрыгали строчки,
россыпью – вопли…
Сижу колпачный
и изучаю,
с белесой улыбкой,
петитную дорожку…
«Уехала! Как молоток…» *
А мне всё холодней…
Сырой парусиной
мокнет спрессованное сердце
Что это? Склероз?
60 лет?
Или просто
цокает осень,
колотится неровный ревматизм?
Да, это нарывает разлука —
насквозь в прострелах
не-стер-пи-меи-ший
фурункул!..
«Ты отделилась от вокзала…»
Уехала!
Как молоток
влетело в голову
отточенное слово,
вколочено напропалую!
– Задержите! Караул!
Не попрощался.
В Коджоры! —
Бегу по шпалам,
кричу и падаю под ветер.
Все поезда
проносятся
над онемелым переносьем
«Умчалася… Уездный гвоздь…»
Ты отделилась от вокзала,
покорно сникли семафоры.
Гудел
трепыхался поезд,
горлом
прорезывая стальной воздух
В ознобе
не попадали
зуб-на-зуб шпалы.
Петлей угарной ветер замахал.
А я глядел нарядно-катафальный
в галстуке…
И вдруг – вдогонку:
– Стой! Схватите!
Она совсем уехала! —
Над лесом рвутся силуэты,
а я – в колодезь,
к швабрам,
барахтаться в холодной одиночке,
где сырость с ночью спят
в обнимку.
Ты на Кавказец профуфырила
в экспрессе
и скоро выйдешь замуж,
меня ж – к мокрицам,
где костоломный осьмизуб
настежь
прощелкнет…
«Меня засосало в люк…»
Умчалася…
Уездный гвоздь – в селезенку!
И все-ж – живу!
Уж третью пятидневку
в слякоть и в стужу
– ничего, привыкаю —
хожу на службу
и даже ежедневно
что-то дряблое
обедаю
с кислой капустой.
Имени ее не произношу.
Живу молчальником.
Стиснув виски́
стараюсь выполнить
предотъездное обещание
Да… Так спокойнее —
анемичником…
Занафталиненный медикаментами доктор
двенадцатью щипцами
сделал мне аборт памяти…
Восстание мудрости
Меня засосало в люк.
Я кувыркаюсь без пямяти.
Стучу о камень,
Знаю – не вынырну!
На мокрые доски
молчалкою —
п л ю х!..
Идиллические пиявки
«В утешительном халате…»
Не как чудо,
не жар-птицу
(нет уж! где уж!)
Как дружочка,
краем уха
полюби меня чуть-чуть!
Мне до ужасти
нестерпимо нужен
для стихопроизводства
горного воздуха
лоскут!..
«Ты стала теперь розовей…»
В утешительном халате
Рубинатка —
многосерднои фельдшерицей
приложи мне на темя печатью
рыжие пьявки бровей!
Пускай раны мои охладятся,
в ужасе
отшатнется
лихорадица,
навеки отвалится
опостылая постель…
«Никогда еще жизнь…»
Ты стала теперь розовей,
примереннее с жизнью,
ты стала теперь
не такой колючей.
Согласись, что это
после песни,
которой
научил тебя Кручень!..
Идиллия со щебетом
Никогда еще жизнь
не была так свежа,
как в это
ответственное утро!
Пиявкой бровей твоих
боль охлаждена,
заря распустилась на острие ножа,
все горести в мутную ямку
каюкнули!..
«Подтрунила Руната…»
Рубинная!
Ты мое облачко,
крылышко,
зернышко —
ветер какой – глаза ожег!
Ты вся в осколках солнечных!
Острая шпилечка,
нитка с иголкой,
наперсток и вышивка,
все вещи возле тебя щебечут,
вещие,
все – кровные
родственники!
Даже ярче в саду
жжет
только сквозь твой
миниатюрницкий зонтик!..
«Страстно-скромно, как желанная…»
Подтрунила Руната:
– Если пробуешь револьвер
в комнате,
не в угол стреляй,
а в окно, —
так будет громче!
О, презренная мелочь
вызывающая солюбство в стихах!
Крапива факта!..
Руната!
Как биллиардным шар
наливается
твой лоб мудреца,
бровей загар
остужает
два синих костра
Рубина на Кавказе *
Страстно-скромно, как желанная,
бесконечно целовала
на глазах соперницы.
Что это? Вероятно руку отлежал я
Вот и снятся неожидные нелепости!..
Гагры
Идиллия галантерейная
Гамак…
На фоне ресторана Гагри́пш
лежать
под башнею пальмы
в теннике.
Пусть вокруг тормошатся
рекордсмены лаун-тенниса,
пусть Вертинский вертит
королевистый джаз-банд, —
мы давно уже
пристальной книжкой
отряхнули со своих фартуков
этот нагар!..
Идиллия дачная *
При молодой луне —
вихрь —
налёт голубых ресниц,
ограбление фильдеперсовых
транспортов,
белая оптика платья,
зигзаг – зрачки – пролаз.
Сама прозрачность
персидской ниткой
пронеслась!..
«По этой извилистой тропе…»
Прозрачность
ранней осени —
музыкальнеиший футляр.
Я слышу щемящее эхо
сердцебиения на Кавказе…
Осенних тополей день
всё чутче.
К чорту мыльное пиво,
мочалку и вино!
Урви отдых,
поезжай в звенящее Кунцево,
заройся в огород.
Над тобой
зыбью качнется забор.
Слушай свежейшую радиопередачу
под солнечным лопухом.
Пей разреженный воздух,
травяной озон.
А с ним вместе
глотай
беспроволочных разговоров
с Кавказа
всеутоляющий кусок:
…Я на Рион твой лягу,
укроюсь твоим Кисловодском,
врезались мне мостов деревяшки,
под ногою
водой удвоенные
скрипучие доски…
Слушай взасос!
Ветер-дерзец
багряною лапой
схватил и треплет
твой хохолок!..
«Сердце – такая мелочь…»
По этой извилистой тропе
только раз пробегут
испуганные козы,
только раз
просверкнет изгиб в строке
червонною про́секой, —
позабудь колбасу и хлеб
записывай, пока не поздно,
глотай
колючий воздух!..
Радиогранат *
Сердце – такая мелочь,
сердце – такой атавизм…
Что же бьется оно,
как-бы очумелое,
по льдистым карнизам
взбирается на Эльбрус,
кричит с Кавказа
до Марселя,
не спрашивая ничьих чиновничьих виз?
изрезывает/исклевывает обрывы
рубинами
брызг!..
Разговор деревенских детей.
– Что такое телефон?
– А это вроде радио, только с проволокой.
(Откуда-то)
I.
Рубэна!
Дай мне этот
пронзительный получас
разговора по воздуху
…Обиняком гляжу:
в опьянелом окне
купол
стрелкою пучится
в кровное небо…
А на диване – рядом —
усталая синявка на экране
в жемчужно-перьевом платье
бредит
от виноградного квасу,
концентрирует передачу…
Все тогда было
омолоделым счастьем.
II.
Центроболь мне теперь
нипочем,
радиозарядкой ураган
оглушен.
Лихоманный кол стал
купальным колпаком.
На взморье
кружусь
июльским нагишем!..
III.
«Сперва я пакостно думал…»
Не унывай!
Ведь знаешь ли,
знаешь,
– протри волной глазища! —
еще может такое случиться,
радостью
израненное,
чего не предвидел
ни один
Плеханов!..
«В фашистскую ночь…» *
Сперва я пакостно думал
всё чародейство —
в щедрой улыбке,
легкой прическе
неслышной походке,
многоводных глазах.
Но, проболевши месяц Рунатой,
окончательно понял:
все нити —
в острейшем мозгу.
В прошлом – ошибок не счесть!
Отныне меня не обманешь.
Ясно вижу: ты не игрушка,
не вещь,
не товар,
а крепкорукий товарищ!..
В фашистскую ночь
кромешную
через океан
ИНОТАСС'а
пенятся вести:
– Крепите встречный! —
В полном размахе
осуществлялась пятилетка
(Макдональд на диване
блуждал, как помешанный)
Качнулась смехом Руната
над лидером
мокро-махровым,
королевскому шмяксу
смешинкою
в лоб!..
Стихотворения разных лет
Херсонская театральная энциклопедия *
«Анатэма» —
Неудачная схема.
«Анфиса»
Умерла после bissa.
«Бабочек бой» —
Кто в нем пленит игрой?
«Госпожа пошлость» —
Тоже не оплошность.
«Дети» —
Ловили многих в сети.
«Заколдованный круг» —
По 500 на круг.
«Звезда нравственности» —
Полна безнравственности
«Зрелищ и хлеба» —
Просят у неба.
«Любовь студента» —
Ловля момента.
«Иола» Жулавского —
Драматурга заправского
«Козырь» Запольской —
Полон удали польской.
«Мелкий Бес» —
Не туда залез.
«Маневры» фарс —
Осмеян Марс.
«Лорензачио» Мюссе —
В восхищении не все!
«Огарки» —
Проданы и контр-марки
«Отцы и дети» —
Скучнее нет на свете!
Островского «Лес» —
Полон чудес.
«Ради счастья» —
Вызывает участье.
«Старый закал» —
Лавры стяжал.
«Три сестры» —
Ждут иной поры.
Узрели «Измены» —
Дар Мельпомены.
«Черепослов» —
Вывез Прутков!
«Человек большой» —
Путята герой.
«Чайка» —
Поди, поймай-ка!
«Электра» —
Полна эффекта.
В «Свадьбе» Чехов
Вызвал много «смехов»
* * *
Артисты играют,
Лавры стяжают
Сборы гребут,
Мирно живут!
<1910>
«старые щипцы заката…» *
старые щипцы заката
заплаты
рябые очи
смотрят
смотрят
на восток
нож хвастлив
взоры кинул
и на стол
как на пол
офицера опрокинул
умер он
№ восемь удивленный
камень сонный
начал гла́зами вертеть
и размахивать руками
и как плеть
извилась перед нами
салфетка
синяя конфетка
напудреная кокетка
на стол упала метко
задравши ногу
покраснела немного
вот представление
дайте дорогу
офицер сидит в поле
с рыжею полей
и надменный самовар
выпускает пар
и свистает
рыбки хдещут
у офицера
глаза маслинки
хищные манеры,
губки малинки
глазки серы
у рыжеи поли
брошка веером
хорошо было в поле
потом все изменилось
как ответа добился
он стал большой
и тоже рыжий
на металл оперся
к нему стал ближе
от поли отперся
не хотел уже рыжей
и то ничего что она гнулась
все ниже ниже
и мамаша его все узнала
полю рыжую еще обругала
похвалила лаская нахала
так все точно знала
рыжая поля рыдала.
примечание сочинителя —
влечет мир
с конца
в художественной внешности он
выражается и так: вместо 1–2–3
события располагаются 3–2–1 или
3-1–2 так и есть в моем
стихотворении
<1912>
«Дверь…» *
Дверь
свежие маки
расцелую
пышет
закат
мальчик
собачка
поэт
младенчество лет
Удар
нож
ток
посинело
живи
живешь умираешь
жизнь скучнее смерти
смерти
живи мертвец
сосущий мертвых
всегда свежих
и так живу
полый
протух
Петух мудрости.
Убывала вода А
в белых конях не было воды Э
старцы подкатывают пальму
иссохла пещера
в ней явства Е
благодатные мысли прорезывают потолок
износились все слова на конях
застыло олово висят портки
мудрецы без работы зевают
зев змия зевнул проглотил
оз пар от лошади тело
научился сам ловить раков
питаюсь бей надувалу ого-го
О —
ой и душно мне не пускают
плетка в нос лезут
мудрецы живут долго день долгий
а другие качурятся
ни в тебе ни в себе не
нахожуся НЕТ горе горе
и стал я видеть вдоль и по —
перек ничего не вижу не
сидят на реке благополучной
не скучной жуют дыни петух
бегает клюет
умилился нож и не режет
так было раньше
а написанное раньше – теперь
