Стихотворения. Поэмы. Романы. Опера
Текст книги "Стихотворения. Поэмы. Романы. Опера"
Автор книги: Алексей Крученых
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
(Леди Макбет Мценского уезда)
По Лескову
Три эпохи *
На Масленой
у балаганов
визг, вой:
заходи, народ честной.
Вход без запроса —
пятак с носа,
а у кого нос длинный —
с того пятиалтынный!
Трам, трам, трам, гам,
визг, бой
Ваньку бьют по мордам
на ярмарке вой
А на тройке —
куча девок,
а под тройкой —
бородач
кувырком
в лоб снежком,
улыбается
и влюбляется
в многопудую
модистку Катерину
Сваха – раз
сваха – два
и купчиха
подневольная
готова-а!
Вот теперь
Зиновьева жена
Катерина
леди Макбет
нос картошкой
кофты бесятся от жира,
рвутся визгом
белых поросят!
В белой косоворотке
бык завитой
Сергей
рога наставляет купцу
мучнистому
мученику.
А крысий мышьяк
уступили дедушке
в грибочки
кисленькие.
Рот искривился
брезгом черным
по лицу – червячки.
И вся кухня всполошилась
побежала косяком
дверь – в дверь – дверь.
Катерина грозно крестится
привираючи со вздохом
поминальною слезой.
(а муж ее
на мельнице
поит
завтрашних утопленников
водкой
до согласу)
Блудливый бык Сергей
чаем с блюдечка
в прикуску
запивает
дедушкину порку
за Катеринину
дебелую
дубовую
краску.
(А муж ее
на стройке у плотины
помол бесплатный обещает
мужикам:
подсобите только мельницу
пустить)
– Эх, Сережка-ключник
злой разлучник
залучил к себе жену
залучил к себе жену,
да чужую, не свою! —
А муж ее
от мельницы
домой спешит
в пуховые подушки
на двоих.
Встречает мужа Катерина
Да с полюбовником —
подсвечником
по бороде и в темя
благоверное.
(А мужики
из-за того бесплатного помола
бредут на каторгу
за бунтовство)
Мимо дома – каторжане,
звон цепей
Сонька Вьюн
звон цепей.
За убийство двух хозяев
и наследничка
быть тебе в наручниках
курчавый чорт
Сергей.
Три смерти
за душой,
и модные
чулки за пазухой.
Уходит Катерина
с подсобником сожителем
на каторгу.
Катерина
леди Макбет
нос картошкой
кофта бесится от злобы —
в лютой Волге
утопи-и-ла
свою нежданную
соперницу
Сонетку Вьюн
Бульк, бульк, бульк
три круга по воде
и больше ничего не видно
(Кадр)
Три эпохи
Допотопный джентльмен
с пятнистой
зверьей шкурой
на плечах,
украсив уши
рыбьим зубом,
а волосы —
зазубринами трав —
спешит жениться,
и везет его
к возлюбленной
скала – чудовище – плезиозавр,
ступни о камни
полируя
чам-чу, чам-чу, чам-чун.
А сородичи лопочут
как сороки:
– Погоди-ко-сь!
Дубиной двухсаженной
тебе потылицу
расколошматит
соперник,
тучный, кровожадный
вождь! —
А джентльменчик,
напрягши хилость мускулов,
воскликнул:
– Не боюсь! —
И хитростно
воткнув в дубинку
острый камень,
помчался
на допотопную
дуэль
Наше гостеприимство *
Вот герой летит в провал
лежит в темнице.
Живо-искусственному льву
проделать маникюр —
не шутка
Он когти полирует чучелу,
а тот скосив глаза,
проверив блеск,
рыкнул:
Мерси
(Кадры)
Из комедии Гарри Ллойда *
Поезд —
задумчивая, дымная игрушка
тащит с трудом
пятерых
пассажиров —
через лес,
через ров,
по дороге теряя вагоны
и становясь втупик перед бревном
И вот герой
в широкополой шляпе,
взлетевши вверх тормашками
опередивши паровоз, —
уже в именьи
почтенных родителей
подготовляемой невесты
А там
в порыве
негостеприимства
(остатки мести родовой!)
его преследуют
из двери в дверь,
через балкон,
в стекло веранды.
И, наконец,
усталый как старинный паровоз,
Джон засыпает,
на мраморной скамейке
в уютном уголочке парка
с невинностью на личике.
А двое бравых мстителей
стоят за спинкою скамьи,
впиваясь
взором ищейки
в горизонт,
готовы ринуться
по первому дыханью
Но все их ухищренья
бессильны
перед кротостью героя
и водопадом
верности любовной…
Так мы следим
внимательно
за тем, что было
не ровно
девяносто лет назад
Либретто
Декабристы *
Охотник смелый
готов на все:
лисицу за уши
тащить из норки,
льва на аркане
привести домой,
иль прыгать в озеро
за утками
с зеленого размаху.
К рассказам
фрачники доверчивы.
И вот —
герою вручена
опасная двустволка
Однако,
зверей уничтожать
не так легко:
кто прячется в лесу,
а кто – пугает рыком,
и даже гуси
щиплются
до синяков.
Смешон
и опозорен
охотник возвращается на дачу
и от невесты слышит
решительный
как дробь,
отказ.
(Кадры)
Митя *
Сквозь фижмы времени
готовится декабрь,
под снегом прячутся
возвышенные либералисты:
курносый
плосколицый
Пестель
в южном сообществе,
и мармеладный Трубецкой
диктатор кисленький
в собачьих бакенбардах
на Севере.
А сбоку, в мерку
вездесущей противоположности —
крестьян холодной розгой хлещут
на пышном фоне бальных диадем
Помещица,
толстуха тысячная Анненкова,
тащит сына
курчавца-офицера
в модный магазин.
А там Полина Гебль
с глазами-изюминками
и с газовою грудью
ему, кавалергарду,
себя вверяет
беззаветно,
для осторожности примолвив:
– Все русские мужчины
лукавы и изменчивы! —
Но он по чистой совести…
Восстанье решено,
устав прочитан
и нежнее верного
к Полине расположен
он слово закрепляет
обрученьем с ней.
А на утро
полки спешат
к Петру на площадь,
– Жизнь за республику,
долой тирана!
Сенатская площадь
изумлена
до пушечного зева
с картечью в глотке.
Меж тем,
громоздкий император
Николай
в селедках бакенбард
за рюмочкой
поддельных слез
улещает
сентиментального предателя
с нелгущими глазами:
Все расскажи
я сам рес-пу-бли-ка-нец
свободы всем
во множестве
дарую!
Но в пышный
фейерверочный праздник,
пока сверкают
зеленые фонтаны
среди точеных нимф, —
в тот же день
в 15 верстах от вензелей
ракет
и бураков,
на мерзлой площади
под указательным перстом
Петра Великого
мерзотно
покачиваются
повешенные в ряд.
(Кино-комедия Н. Эрдмана)
Человек ниоткуда
Какая-то провинция… сушь…
глушь…
От именин до похорон
тянется жизнь.
Немощные тротуары…
Щиплют гусыни-свахи.
От тетушкиных сплетен
в горле пыль,
поп, ископаемо косматый
исподлобья бурчит:
– Исайя, ликуй! Аминь! —
Тут всякая услуга —
под микроскопом,
жертва, подвиг —
соседям оскорбленье;
вздумай у бедной женщины
спасти младенца —
целое землетресенье.
Или: одолжи другу брюки,
а там в кармане
от столовой ключ,
а у Шурочки
собралися подруги
позлословить и наугощаться
получше.
А съестное
на запоре,
а злословье
Мите в горло,
раззвонилось
на весь город.
Решил топиться бедный Митя,
от брюк забыв освободиться,
а рыболов с повязкою
серди-и-и-тый
револьвер чоткий чирк
– Вылазь из речки
клянись сейчас же,
что жизнь желанна.
Опешил Митя,
отряхнул пиявок,
вода приятна,
а револьвер ужасен —
страшней заразы.
Стал Митя —
дикобразен.
Предмет всех басен
клянется Митя,
Митя готов,
а рыболов
возьми-ка
гроб ему приготовь.
Плачет провинция
о милом самоубийце.
Вчерашние подстрекатели
сварили кутью,
бывшие враги —
принесли венок
с надписью —
«незабвеннейшему».
От всякой радости
встал Митя с гробом вместе:
– Благодарю всех
за вниманье,
От похорон сохраню
приятное воспоминанье
А все же боюсь опоздать
к поезду! —
…Ту-ту-у-у…
Уехал,
а с ним мамаша
и милая Шурочка
всерьез оценившая
сердце Митино.
Отрывок сценария по роману Р. Бриджса
Любовь втроем *
Начало просто
и прискорбно:
он в бедности,
и пропадом
грозит ему
судьба.
И вдруг —
нивесть откуда
в роскошном лимузине
подъезжает лорд
и говорит Бертону:
Хотите поменяться?
– Возьмите фрак
и мои автомобиль
до самого особняка
включительно.
Полмесяца
живите за меня —
а я исчезну
в темноту,
оттудова
глазами
сопровождая вас —
везде! —
Бертон согласен,
три миллиона в банке,
но тяжки
обязанности богача.
И девушка
с зелеными глазами
из-за портьеры
в него стреляет,
промахиваясь
всего на сантиметр…
И лицемерный раб,
вчера лишь нанятый
лакей,
прячась за ширмой,
ему вливает безуспешно в кофе
черный яд,
а ночью
к хозяину прокравшись
бьет по подушке
мимо темени
чугунным прессом (– бух!)
А двойник-миллионер,
не растерявшись
картину ухватив, как щит, —
размашистою кочергой
пролазника разит
по переносью.
От непереносной боли
лакеи летит по лестнице,
а барин вслед кидает
остатком ужина
с подошвой
…Опять со всех сторон
враги и воры
двенадцать похищений —
деваться некуда…
Ах, лучше нищета,
чем вечные тревоги.
Но поздно:
его считают
убийцей тропического президента
и всяческим преступником.
Он к смерти близок,
но не унывает,
остря вокруг да около,
мороча головы судей
министром
и юристом
А зеленоглазка Мерчиа,
издавна поверив
в его невинность,
и убедившись в точности
предчувствия,
(конец вполне благополучен!)
ему дарит
свободу и любовь,
и жених
авантюристово наследство
жертвует на революцию
в тропической стране.
(Либретто)
Любовь втроем
На Третьей Мещанской —
уютный дом,
бородатый дворник у ворот,
– вылитый Кропоткин! —
на окне герань,
и мурлычит кот,
и в комнате живут
вдвоем супруги мирные.
по N-ской дороге
в жестком вагоне
из Нижнего едет в Москву на работу
коварный
мужнин
друг Володя
Утренняя рань —
дремлет Москва.
День горит —
на работе Москва.
Падает вечер —
спать пора.
А другу Володе негде спать.
Но в сквере друга встретил друг,
зовет его в уютный дом,
чтоб крепким чаем напоить
и на ночь предложить диван.
Жена приветлива:
– Диван свободен,
приятных снов желаю вам!
с мужем удаляется за ширму
гимнастерку вывесив наружу,
как сигнал.
На третий день —
в командировку муж
Коварный друг
жене гадает на картах
– тревога в доме,
валет и дама,
любовь на сердце, —
все решено
безоговорочно!
И вот изменница
совместно с другом дома
под одеялом нежится.
…Повсюду серый дых мещанства:
им день Авиахима,
полет на аэроплане, —
лишь завеса для интрижки!..
Вернулся муж,
привез клубники для варенья.
Ах, горько разочарованье
в любви и дружбе!
Но делать нечего —
варенье сварено
и слаще есть его втроем…
– Бежать из дома,
спать на столе в конторе,
мокнуть под дождем,
строителям – для жизни места нет! —
Но делать нечего —
он на Мещанской снова
(дождь попутал!)
Бывшая жена приветлива,
варенье вкусно,
диван свободен,
и – занятно любить втроем!
Однако – делать нечего!
аборт вскладчину,
и оскорбленная Людмила,
сбежавши из лечебницы,
мужьям записку оставляет,
и с чемоданом – на вокзал!..
А там – дорога,
блестящих рельс прямолинейность,
и в будущем —
здоровье и работа!
два приятеля (мужья)
недоуменно
чай кипятят на примусе
(вести хозяйство затруднительно
без женской помощи)
и горестно друг друга попрекают
– Строитель тоже!
Тут, на жилплощади,
разумной жизни
построить не съумел!
– Печатник тоже!
Вот ижицу и пропечатали
обоим! —
В растерянности полной
один раскинулся на холостом диване,
другой прилег
на бывшую семейную кровать
Скуча-а-ют,
зева-а-ют…
– Давай, Володя, выпьем чаю
Одна у нас утеха —
клубничного
вареньица
поесть!..
(Кадры)
Падение династии Романовых *
Их трое в комнате одной —
Ох, неудобно!
Все жмутся, стонут, квохчут.
– Как быть?
– Я не хочу ребенка от другого!
– А я – аборта!
Жить с вами надоело!
И вот в лечебнице.
Халатов белизна.
С улыбкой доктор
засучивает рукава,
ждет пришедших.
А сквозь окно,
в коляске детской
соблазненок
пищит
и радуется
всем комочком.
Молоденькая пациентка
лежит без памяти,
а Людмила (5-ый номер)
скрывается —
от радости или испуга?
– Куда мне деться?
Мне хочется младенца! —
Вопросов много на Мещанской,
и сколько их
еще не решено!
И удивленно
пред ними топчутся
три сценариста
и сотня режиссеров
(Кадры)
Солистка Его Величества *
В двенадцатом году
в России – мир и тишина:
гуляют по Кремлю
парами пузатые попы
и стройные
в мазурке вьются
морские
офицеры.
Сам Николай,
царь польский, палач финляндский,
вешатель всероссийский,
и прочая, и прочая —
с улыбкой благожелательной
жмет руки
генералам
на параде
А между тем —
снарядные заводы
готовят трехдюймовкам
железные отполированные
бутерброды
и учатся солдаты
по команде
штыками тыкать
в чучела.
И вот уже Вильгельм,
усы тараща
с австрийскою развалиной
под ручку —
обдумывает ультиматум
И вот уже
отбарабанивают немцы
несгибающийся шаг.
И вот уже
тяжеловесный эшелон
за эшелоном,
набитый доверху
(как сельди в бочке – люди)
ползет к позициям
к траншеям тащится
су-ро-о-во.
И вот уже
снарядами плюется
горластое орудие,
летит от взрыва
пыль,
грунт, кровь.
И сестры милосердия
стараются пригладить
ампутированные ноги
со всею нежностью
придворных баловниц.
А впереди
кавалерийскою грозой
набухнув,
разразилось поле —
пыль по полю,
дым,
смерть,
смрад.
так, – три года,
а на четвертый
в Петербурге
под красным знаменем
сгущаются
революционные рабочие с войсками,
и Николай,
усами дернув
дрожащею рукой
подписывает отречение.
За ним торопится
братец Михаил.
Народ свободен,
Гучков и Милюков
в восторге,
но —
в «запломбированном вагоне»
с Финляндского вокзала
приехали большевики, —
расчистить путь
через меньшевицкий сумрак
и болтовню керенскую —
в Октябрь.
(Кадры)
Варьетэ *
Тонки ножки балерин,
триста юбок – на экран,
фаворитки томный танец
искажает
кошка драная,
дохлятина
кинутая
из райка.
Исте-е-е-рика-а!
Великий князь,
бородатый утешитель,
дарит колье
в 130 тысяч;
а кордебалетчица
Аня Васильева,
судьбы превратность испытав,
плохо успокаивается
со слюнявым
сановником,
скверно устроившим
«племянницу» и себя.
Наташа,
ее подружка,
соблазненная гвардейцем,
плюет на старика-министра
и гибнет жа-а-а-лостно.
А Наташин брат —
на фронте
простой солдат,
под офицерскими пощечинами
сохнувший
да в сердцах
«его благородие»
огревший, —
на беду себе
возвращается
в Питер.
Быстры ножки балерин,
триста юбок упорхнули
а Матильда – во дворец
мчится вихрем.
Великий князь —
неважный утешитель, —
стакан воды ему в лицо
Он после дурно спит…
А прима-балерину
провал
и революция бессониц
угнетают…
Но хуже всех
спалося в тот тяжелый вечер
режиссеру
Мих – Вернеру.
Новинка за новинкой *
– Что ты там делаешь, толстый колбасник?
– Я стрыдаю в Варьете!
– Чем же ты страдаешь, толстый колбасник?
– Любовью стрыдаю, я, воздуха король… —
В цирковом куполе газ засверкал.
Одинадцать пудов на трапецию влезло.
Лопнуло трико и жир потек
на восхищенную перворядную лысинку,
покамест соперник, глиста Шершеневича,
дарит украдкой браслетки жене.
А в кафэ
перед столиком —
хриплой свиньей взвыл в карикатуру,
вдребезги мрамор; таитянка бежит
о лестницу краску ресниц ломая.
Любовник убитую руку скрючил,
И – ровно 3 часа и 8 минут —
быком лупоглазым с экрана убийца
– слезы, как жир по ветчине сползают! —
чтобы зритель умиленно сморкался в платок,
разыскивая свои новые галоши.
Жарночь в Москве *
«Медвежья свадьба»,
«Три вора», «Багдадский…»
«Гарри Пиль», «Проститутка»,
«Катька – бумажный ранет», —
в театрах
в кинематографах
вся атмосфера – навыворот!
Люмпен-обыватели
в экран вцепились
с двух сторон:
«Что там – молотобоец,
ткач, рудокоп? – фи!
Не фо-то-ге-нично!
Не форсисто!!
Нам бы вот этого:
блатного,
с любовным сердцем,
с револьвером,
с душком одеколончика,
попреступнее,
попроституточнее!»
Эй, мещанин, веселитесь.
Эй, улица,
ухнем!
«Победа женщины», «Розита»,
«Поцелуй Мэри»,
«Медвежья свадьба»
«Такая-сякая женщина»
и проч. и проч.
Всю жизнь тому назад
(еще в 13 году!)
зевали мы от фрачного маркиза
Мозжухина
и Верочки Прохладной
среди курортных лунных видов.
великосветских «золотых серий»
(учащиеся моложе 16 лет не допускаются!)
А ныне:
судак с малиной
достигают
довоенной нормы
на поцелуях
в диафрагму.
(Кадр лирический)
Письмо ликарки [71]71
привинченной к подушке головой
лежу в духовке…
хрипяч…
Бессонница креозотом
выедает каждый глаз
…Из Нарпита
конница
на демонстрацию скачет
ночью
в три часа.
Огибая чистый пруд
студенты орут
профессорскую резолюцию:
– «Если через год
из тебя выйдет грош, —
это что-нибудь да значит»!
Дым… шум… г – гум…
Беспризорною ночью
моссельпромцы не спят на часах
кормят девиц и собак.
В голове кирпичи устроили скачку:
бьют ведром.
Одно спасенье:
начинаю распыляться
и лечу
в ремонт
в канализацию
Бред…
Бессонница
доедает последний глаз
Не усну… ежик в мозгу
Утреет… четыре часа.
Через крыши
лисицей кусачею солнце…
Коварствие! Подлог!
Матрац – кипяток, развар асфальта…
– Эй, пора итти на службу!..
Ликарь – актер. (Примеч. автора).
[Закрыть]Э. Инк Игорю Терентьеву о драматурге и сценаристе NN… *
Баллада о фашисте *
Я думала: что это – бог,
А оказалось – сонная рожа!
Ах, милый череп, Игорек,
Я помертвела как рогожа.
Как смеет называть меня ежом,
И ежик гладить мои паучьей ручкой.
И мордочку подслепую крестит кротом,
И на бульваре угощать «сипучкой»?!
За что же так меня судьба халтура
Обидела, как девочку, сломав коньки?!
Ах, видно я была немножко втюримшись
Зато теперя об ладонь ломаю ноготки.
Ах, мама, родная! Еще я не знала такой боли
Как будто бы опять
Связали руки и винтят…
Что ж, «на панели мне лазрецься цто ли»?!
А впрочем, все туман и все тече-е-ет
И жизнь сгущается под прессом…
Узнай же, милый Игорек,
Мы зародили тут аншлаговую пьесу.
(Заготовка сценария)
Лето…
Июль…
Пришпиленный воздух
Духота… Бом-м-м!
В полночь
протяжный
коло-кол гу-у-лл…
ад листвою застылой,
где загородный дом-м
…Ле-у-у-уна
свет
ле-о-от
тревожный,
поворачивает очи
в кружевах…
как скрипка
вскрикивает
ночная
птичка. (свист: пи-чунь)
А за решеткой
особнячьей
бессонным совиноглазьем
жирный
распухший
сидит деньжач
пузач,
по пальцам четками
мил-ли-он-нны
кап-кап…
Свет ле-у-у-нныи
испариной
скользит
сквозь стекла…
ти-и-хо
Но между стен
обманных —
как тень
неслышно
ползет
Максимкою
бомбист
из дальней каторги,
вздыхая местью
за невесту,
что на пять лет
по догору
отдалася
деньжачу,
чтобы спасти от голода
семью и домочадцев…
А в башне надкрышной
невеста бомбокида
леуннокосая
всю ночь стонала:
– Ду-у-ух мертвых,
не прикасайся,
грудь моя чиста,
как тельце двухмесячного
голубенка…
В ночи я трижды
расчесываю косы,
в ушах звенит
напев печальный:
– Господи, боже, спаси,
спаси всех невинных
и домочадцев
от голода
и деньжача!.. —
Близ прорвы
кабинетной двери
бомбист
был
бородою
стра-а-шен, —
быки бровей,
зубов оскал
вздыбленно дик,
банкир же просто
вынул чек
парною ручкой
и сказал:
– С-с-садитесь!
Будьте, как в бане,
отбросьте воротник,
сомбреро на крючек,
бомбу на полочку,
прошу —
глоток шипучки,
бокалы вспеним…
А затем —
благословите
направо и налево
осанна ввышних
я
покупаю
вас
сейчас —
трам-та-ра-рам
дзе! —
Бомбист растерян:
– Что это? Шарж?
Жар – угар – бред?
Все светлячки в глазах…
Он будто пятится,
и ляписом
в мозгу
прижег
чек…
И вот
сошлись:
пять тысяч двести
колонна стерлингов
– принципиально!
(за фанатизм – отдельно)
и на невесту
голодный договор
еще длинней…
Теперь банкир
тишком смеется:
– Эй, бомбей,
трубочку бомбой
мне набей,
и фитильком
зажги скорей,
заслужишь орден
трех королев —
трам-та-ра-рам —
джэ!.. —
А фаршированный бомбист
еще грознее,
как черный пес,
что душу выжег,
душу выпотр~р~р~рошнл,
сто-ро-жит
банкира честь
и па-а-кой
есть пшенный супчик;
на груди,
как две отмычки,
гробовеет свастика —
главный мастер!..
По ночам
выходит в саване
и со свечей,
ужасает
всех кругом
Упокой…
упа-а-а-кой
душу
невесты
его…
Ирониада (1930) *
Вступление30-ть пластинок [72]72
У тебя огромное сердце
как у молодого красноармейца
Тот прав,
кто Республику хранит,
иначе всех заплюет
господь бог, старик.
Слушай, слушай меня,
Ирита!
Скоро рассыпятся все
горделивые враги.
Как трунящий негр
на троне,
одевший шапку Мономаха, —
это будет также
невероятно!
Отталкиваясь от популярной джаз-песенки (шепчущий бас – «Чекита»), – я варьирую имя героини: Ирина – Ирита – Чекита. В дальнейшем мною выдумано еще несколько имен мною же выдуманной героини. (Примеч. автора).
[Закрыть]
«Огненные шары прыгали…»
Шашни шелковых ресниц
и пуховки платья,
шепот в маску о Чеките —
стоит раздувать-ли?
Рассыпа́лся по́-столу ма-джонг,
прыгал выстрелом пинг-понк,
млел, хрипел,
флюсом надувался патефон,
и ворча, врывался трубкой телефон
О, Ирина! В стопку страсти
шёлок/(шепот) нежности пролей.
С небосвода негры слазьте
Умоляйте:
– О, Чекита!
Не сбривай бровей!.. —
Утро, бессовестно раннее…
Огненные шары прыгали
по бесконечным соснам
Под свист фонарей
в вечерней раме
вылезли из орбит ее глаза
прозрачные планетарные.
Отчего? Что они увидели?
В корчах извивающуюся войну?
В углу черного злейшего паука
– имя ему Каркурт —
или старую страшную книгу,
где на полях накапано: КАПУТ!
Каюк тебе, молодая Чекита,
если не ляжешь спать в полночь!
Схватят тебя врачи пинцетами
и потащут на сияющее ложе.
Там, под тысячесвечовыми иголками,
белохалатники
станут сердце твое
выскребывать
по чайной ложечке.
– Нет, это невозможно!
Не-воз-мож-но!.. —
Не остывают
твои стоны
опустошенные…
«Жизнь начинается так…» *
Купальная Ирина
посиди на вышитом камне
в вылизанном солнцем океане,
я буду замертвосмотреть,
отравляться твоими
в синеву просверленными глазами
Какая огромнаяснедь
пе-ре-ли-ва-ет-ся
этими
спасательными кругами!..
Разматывание имени
Жизнь начинается так:
делается выжным каждый пустяк!
Жизнь только начинается —
и никакого упадочничества!
Ирина! Для больной
мы принесли по одинаковой
коробке пирожных,
а сами стали грызть сырые лимоны
Нас покорил Велимир Грозный,
мы жизнь и ночи растрачиваем,
перегоняя в стихи гормоны.
Мы знаем прекрасное средство самозащиты —
неповторяемые имена.
На нас одинаково
в рупор
курчавым криком
негритянка фырчит,
тоской любовною
разлукой,
разъярена.
У нас обоих жизнь пересыщена
– без спирту! —
до крышки и до дна!
на двух одна
загримированная мыслища
Она осуществится
в провальный час,
когда враг
будет подытоживать
своей доходности числа,
позабыв попрощаться
с такакерками и детишками…
I. Взрыв. Зачало.
Март взыграл, вода пробита,
Смесь сучков, камней, бензина,
и бегут, как воры, прытко,
и гудят ручьи: «Иди, Ирина,
Ириада, Эронитка!»
II. Продолжень
Я понюхал —
слаще йода
голос твой
сквозь камни бродит,
и ласкает сонный рот
жгучей каплей Ириод
Хлещет в дождь
и уши моет
твой весенний
жизнедарный
Иризоид!
III. Тюлевая лень
Солнце млело
на булыжную постель,
у киосков
выздоравливал апрель,
но тебя не видно
Ириэль,
и тоска серей,
чем на асфальте тень
Я под вечер,
весь в колючках,
Ирианствую,
как зверь!..
IV. Продолже́нь
Ириэнтация моя плоха —
ты не пришла в кряхтящий МХАТ.
Куда деваться, Эриэта?
Жизнь без тебя – из падали котлета!
V. Пр.
И клянусь земли прорывом,
золотым и страшным блюдом,
отомщу я лучшей головою
за измену Ириуды!..
VI. И пр. И пр.
Не в открытом бою
мужей Аришки перебью, —
в темном перешейке
по-пе-ре-ку-сы-ваю
шейки!
VII. Сальдо
У грозные вздохи – ВЗДОР!
Сдохли африканские страсти,
разбиты о бетонные дамбы!
Только додергиваются
– для Ириты —
на эстраде,
в кастрюли вопя,
кривые джаз-БАНДЫ!..
