Текст книги "Дело антикварной мафии"

Автор книги: Алексей Биргер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Алексей Биргер
Кадеты ФСБ-3
ДЕЛО АНТИКВАРНОЙ МАФИИ

Пролог
Кто мы такие

Нас вообще-то много, восемнадцать человек. Но дружим мы вчетвером. Я – Андрей Карсавин, и мои ближайшие друзья: Лешка Конев, этакий спокойный математик, Илья Угланов, по прозвищу Илья Муромец. Можно догадаться, что основным его достоинством является недюжинная физическая сила (впрочем, эта сила очень здорово сочетается в нем с жаждой порядка и справедливости). И Егорка (Жорик) Шлитцер, тот еще ловчила. Это и понятно, ведь он в наше училище попал из детдома, причем откуда-то с казахской границы, и детдомовские навыки борьбы за жизнь в нем крепко сидят.

Мы – это очередной набор, очередной класс школы контрразведчиков. Школа расположена недалеко от Москвы, в красивом лесистом местечке на берегу озера. В этой школе мы проводим всю неделю, кроме выходных, когда можно уехать к родным – конечно, у кого они есть и у кого они живут не слишком далеко.

У Жорика, понятное дело, родных вообще нет, а у некоторых они живут в других городах, как, например, у Ильи Угланова в Ростове-на-Дону.

Сложилось так, что Жорик и Илья, если не остаются в школе, проводят выходные либо у меня, в Москве, неподалеку от Царицыно, либо у Лешки Конева – в подмосковном Подольске. А так, мы ночуем в общих спальнях – у нашего класса четыре спальни, две пятиместные и две четырехместные, и встаем по подъему, как и положено кадетам, на пробежку перед завтраком в любую погоду и на гимнастику.

Нам по тринадцать лет, и набирали нас по всей стране. Конкурс был большой – ведь образование в этой школе дают классное, да и профессия – увлекательней некуда! Тут тебе и языки, и компьютеры, и логика (или «формальный анализ», как еще этот предмет называют), и отличная физическая подготовка, а уж об обязательной школьной программе я не говорю.

Нас очень интересовало, почему именно мы, а не другие, преодолели все этапы. Сперва были экзамены и собеседования, которые прошли тридцать человек из почти трехсот поступавших, а потом двухнедельный сбор «в полевых условиях», после которого отсеяли еще двенадцать человек. И почему, например, отсеяли Левку Капельникова, спортсмена-перворазрядника, и оставили Илюху Угланова, который, хоть и силен как бык, но реакцию и координацию движений ему еще шлифовать и шлифовать, чтобы научиться пользоваться своей силой; почему отсеяли Ваську Смеянова, отец которого служит в Генштабе, и взяли Жорика с его странной биографией, странной фамилией и, главное, с его «оттяжками», как он сам это называет?.. Жорик, может, и прошел-то благодаря «разнарядке»: отвели в наборе одно или два места для детдомовцев, вроде помощи сиротам, что ли… Вот и приняли его.

Мы всё это, конечно, обсуждали. Иногда после отбоя, ведь мы вчетвером как раз и занимаем одну спальню. Может, поэтому мы так и сдружились. Хотя мне-то кажется, что мы бы сдружились все равно.

В общем, мы пришли к выводу, что при окончательном отсеве отобрали тех, кто готов был землю грызть, если что-то трудно давалось. А тех, кто привык к тому, что он может и умеет почти все, и если что-то свыше его сил, то значит – никому не по плечу, и не стыдно, если отступился – вот таких и отмели. Смотрели, как человек реагирует на неудачные попытки и на проваленные задания, и из этого исходили.

Но это наши догадки. Так ли было на самом деле, мы, я думаю, не узнаем никогда.

Но к единому мнению мы все-таки пришли, хоть каждый и выразил его по-разному.

– Я так думаю, – проговорил Лешка, высовывая голову из-под одеяла, – что все наши проверки были наподобие библейской истории, когда израильский царь отбирал лучших воинов на битву. Помните эту историю?

Мы, разумеется, не помнили и что-то невнятно промычали в ответ. А Лешка терпеливо объяснил:

– Когда на Израиль в очередной раз напали враги, царь призвал народ на защиту родины. Явилось очень много народу, никто не захотел оставаться дома. Но царь понимал, что с таким войском, многочисленным, малоподвижным и плохо обученным, у него будет больше проблем, чем успехов. Ему нужно было небольшое мобильное войско, в котором все бойцы были бы на подбор и которое было бы настоящей ударной силой, способной вмазать по врагу так, что только пух и перья полетели бы. И вот что он сделал. В жаркий день он отправил всех своих воинов напиться из ручья, а сам сидел в укрытии и смотрел, кто как пьет. Большинство пили, положив оружие рядом. И только очень немногие пили, не выпуская оружия из рук. Вот тех, кто пил, не выпуская оружия из рук, царь и отобрал в войско, а всех остальных отослал по домам. И с этим войском он разгромил всех врагов. Вот я и говорю, что нам устраивали проверки подобного рода, и, образно говоря, смотрели украдкой, «кто будет пить, не выпуская оружия из рук». Видно, мы проявили себя как надо, раз остались здесь.

Жорик вдруг засмеялся.

– Ты чего? – спросили мы.

– Да анекдот вспомнил, – ответил он. – Старый анекдот, я его в каком-то сборнике вычитал, типа «Анекдоты из прошлого». В общем, идет набор курсантов в Высшую школу КГБ. Одному поступающему говорят: «Вот, возьмите этот запечатанный конверт и отнесите в такую-то комнату, нигде не останавливаясь». Он уходит. Второго, третьего также отсылают. И вот один все-таки забегает быстро в туалет, вскрывает конверт, достает записку и читает: «Вы нам подходите. Возвращайтесь». Вот, приблизительно об этом я и говорю, когда хочу сказать, что нас проверяли, поступим мы наоборот или нет. И я все делал наоборот – и, видите, срабатывало, раз я здесь.

– А я бы ни за что не вскрыл конверт! – прогудел Илюха. – Я никогда в жизни не стану читать письмо, которое не для меня. И меня бы, значит, не приняли.

– Но сюда-то тебя приняли, – возразил Жорик. – А это главное! Больше ничего не считается!

И действительно, это было главное – то, что мы поступили. А о том, как каждый из нас надумал поступать и как поступал, мы все могли бы рассказать немало интересного.

А пока, я думаю, вы поняли про нас основное. И мне остается только список класса привести, чтобы вы были знакомы со всеми, хотя бы по именам.

1. Абраменко Петр

2. Астафьев Михаил

3. Боков Дмитрий

4. Вартанян Гурген

5. Вельяминов Олег

6. Валиков Александр

7. Гущин Михаил

8. Дегтярев Владимир

9. Егупкин Николай

10. Ипатьев Александр

11. Карсавин Андрей

12. Конев Алексей

13. Стасов Михаил

14. Саврасов Алексей

15. Сухарев Николай

16. Угланов Илья

17. Шлитцер Георгий

18. Юденич Александр

Вот так. Теперь можно переходить к основному рассказу.

Глава первая
Внеклассный урок

У нас регулярно бывают внеклассные занятия. Тогда к нам приезжают специалисты в той или иной области и рассказывают о своей работе. Бывали у нас и глава спецподразделения по освобождению заложников, и офицер из Службы безопасности Президента, и другие интересные люди.

В основном к нам приходят те, кто имеет отношение к спецслужбам, и рассказывают о том, что и для нас может оказаться полезным. Чтобы мы учились на их опыте. Но бывают и люди никакого отношения к спецслужбам не имеющие. Например, к нам приезжали и знаменитый джазовый музыкант, и хирург, которому приходилось оперировать в самых невероятных условиях, и даже священник, который при советской власти сидел в тюрьме за «религиозную пропаганду». Сейчас странно об этом слышать. А еще мы узнали, что из-за этого дела директор нашей школы, полковник Осетров Валентин Макарович, в свое время ушел в отставку. Точнее, его заставили уйти в отставку, потому что он не хотел участвовать в фабрикации дела против этого священника – отца Владимира.

Разумеется, кое-что из того, что рассказывают нам наши гости, – секретные сведения, и мы не имеем права их разглашать. Иногда даже имена у наших гостей бывают секретными. Вот как в этот четверг, например, когда директор представил нам очередного гостя – Аверченко Виталия Яковлевича, как крупного специалиста по борьбе с контрабандой и хищениями художественных и культурных ценностей, мы сразу поняли, что имя скорее всего не настоящее – и настоящим именем, понятное дело, никто из нас интересоваться не вздумал.

Этот Виталий Яковлевич был невысоким подтянутым мужиком, одетым в неброский, ладно сидящий костюм. Говорил он негромким и спокойным голосом, чуть ли не смущаясь того,' что выступает перед аудиторией.

– Чем отличаются дела прежних времен от нынешних? – переспросил он. – Я бы сказал так. В прежнее время дела были поинтереснее: преступники шли на всякие хитрости, чтобы контрабандой вывезти за рубеж бесценную икону или другое национальное достояние! Поединок с ними действительно был борьбой умов, достойной Шерлока Холмса. Чуть зазеваешься – в два счета обведут вокруг пальца. Вот, например… – Он ненадолго задумался. – Мы шли по следу одной кражи в крупном провинциальном музее. Не буду называть музей, это и неважно. Суть в том, что при очередной инвентаризации в запасниках не досчитались нескольких этюдов, на время убранных туда из основной экспозиции. Это были эскизы Сурикова к «Боярыне Морозовой». Эскизы, как вы понимаете, очень ценные, но не из тех, которые можно хорошо продать на Западе. Говоря «хорошо», я имею в виду продать не за три тысячи долларов, в то время когда они стоят пятьдесят, а хотя бы за двадцать пять. Выходит, эти картины похитили для внутреннего, так сказать, «употребления». Но кто мог быть заказчиком подобной кражи? Кто-то из подпольных коллекционеров. Выходит, надо было искать подпольного коллекционера, обладающего очень большими деньгами. В принципе большинство частных коллекций было тогда на виду, и коллекционеры, надо сказать, довольно охотно с нами сотрудничали. Тому были разные причины. Они понимали, что только мы можем защитить их от воров… И прямо скажем, от произвола тогдашнего законодательства, которое позволяло лишить коллекционера его коллекции, объявив ее национальным достоянием. Кроме того, любую куплю-продажу по тогдашнему законодательству, можно было расценить как спекуляции, и только от нас зависело, отнесемся мы к тому или иному обмену между коллекционерами как к честной сделке или решим, что было нарушение закона и что надо привлекать к ответственности.

– В общем, нормальные времена были, – не выдержав, подал голос Колька Егупкин. – И работать было легко.

– Не скажи… – Виталий Яковлевич покачал головой, – не так уж это облегчало работу. Во-первых, представьте себе: человек всю жизнь собирал произведения искусства, иногда ограничивая себя во всем… Да, были и такие, которые на хлебе и воде сидели, чтобы пополнить коллекцию… И вдруг, из-за нарушения какого-то абсолютно идиотского параграфа закона, он мог потерять все. А то и без всяких нарушений. В общем, всколыхнули мы коллекционеров, занимающихся русским искусством. А тем временем вели расследование: когда, как и при каких обстоятельствах картины могли исчезнуть из запасников. Ответить на вопрос «как» – означало почти ответить на вопрос «кто». И вот что стало вырисовываться…

Виталий Яковлевич опять ненадолго замолчал, задумавшись, потом продолжил:

– От момента, когда картины из основной экспозиции были убраны в запасники, до момента инвентаризации прошло три года. Список людей, которые так или иначе могли за это время побывать в запасниках и вынести оттуда что-нибудь, без особой проверки и контроля, состоял из тридцати шести человек. Это были сотрудники музея, студенты искусствоведческого отделения местного историко-архивного института, которые в музее проходили преддипломную практику, несколько чиновников. В список попал даже слесарь-сантехник, которому несколько раз приходилось спускаться в запасники, чтобы через них добраться в подвалы, до главного вентиля, перекрывающего подачу воды в музей. Старые трубы в музеях и тогда текли, понимаете. В общем, стали мы проверять весь этот список. Долго ли, коротко ли, а сократился он до пяти подозреваемых. И главным подозреваемым стал недавно ушедший с работы сотрудник музея. Как выяснилось, с работы он ушел потому, что собирался уехать на Запад. Не знаю, известно вам что-нибудь или нет, но в те времена любой, подававший заявление об отъезде за границу на ПМЖ – то есть «постоянное место жительства», – рассматривался почти как предатель родины. И после того, как он сдавал документы в УВИР, власти оповещали его место работы, и там его просили уйти с работы по-хорошему, «по собственному желанию», чтобы не выгонять со скандалом. В общем, этот человек и стал самым вероятным преступником: собрался уехать за границу, вот и решил позаботиться о безбедном существовании. Меня-то сразу смутили две вещи: во-первых, то, что он еще не получил разрешения на выезд, и неизвестно, получит ли в ближайшие годы…

– Годы?.. – вырвалось у кого-то.

– Ну да, – кивнул Виталий Яковлевич. – В те времена такие дела годами решались. Было непонятно, зачем этому человеку красть картины, когда он не знает, сколько еще он просидит в ожидании отъезда и не привлекут ли его с этими картинами. Во-вторых, как он собирался их вывезти. Я побеседовал с этим человеком – и понял, что он в жизни не сумеет протащить через границу какую-нибудь контрабанду, обязательно засыплется, он и сам это понимал, и уезжать, когда разрешение будет, собирался абсолютно «чистым». И, в-третьих: в то время Суриков стоил за границей сравнительно дешево. Если бы человек думал составить себе первоначальный капитал для жизни в Европе или Америке, он бы украл картину восемнадцатого века, портреты, которые всегда и всюду в цене, или, картину начала двадцатого века. В музее было несколько неплохих работ «русского авангарда», и как раз русский авангард тогда ценился в мире. Я подумал, что на его месте утащил бы что-нибудь из первого советского фарфора, например, с росписями Любови Поповой. Фарфор этот в огромной цене, а закрасить на тарелке или блюдце подлинное клеймо и поверх него перевести современное клеймо Ленинградского фарфорового завода, или Песчаного, или другого предприятия – это раз плюнуть. Ни одна таможня не раскусила бы подделку.

– Суммировав все это, – продолжал Виталий Яковлевич, – я и решил, что стоит поискать кого-то другого. Хотя сверху давили: мол, чего вы телитесь, подозреваемый имеется, арестовывайте его и выкачивайте из него всю правду. Арестовать-то можно было, только картины не вернешь. И тогда я решил поставить маленькую ловушку. Мы еще раз опросили всех подозреваемых, всех тридцать пять человек, кроме, разумеется, этого работника музея. Мол, мы почти убеждены, что этот человек, собравшийся эмигрировать, и похитил картины, но улик против него не хватает, поэтому благодарны будем, если вы напряжете память и припомните любые мелочи, которые могут оказаться полезными… Вы понимаете, зачем это было сделано?

Алешка Конев поднял руку. Осетров, сидевший в углу, кивнул ему: мол, можешь высказаться.

– По-моему, все ясно, – сказал Алешка, встав по струнке. – Услышав, что у вас есть готовый подозреваемый, настоящий преступник не упустил бы возможность подкинуть вам какие-нибудь улики против подозреваемого и замести свои следы. А то что картины не будут найдены – значит, очень хитро он их спрятал. И отпирается он от всего, потому что надеется все-таки продать украденные картины, после того как отсидит срок. Настоящему преступнику и в голову не могло прийти, что вам заранее известно: улики, которые он вам подкинет, на самом деле дутые, никаких таких улик нет и быть не может. Словом, кто начнет подсовывать сфабрикованные улики – тот и есть преступник!

– Верно мыслишь, – кивнул Виталий Яковлевич. – Видно, хорошо вас в школе учат.

– И еще можно сказать? – Это Мишка Астафьев поднял руку.

– Говори, – кивнул ему Осетров.

– А я бы предположил, что преступнику могла прийти в голову и такая хитрость: пожертвовать одной из картин, подкинув ее подозреваемому. И тогда бы вообще все сошлось: у подозреваемого нашли только одну картину из… скольких там…

– Из четырех, – с улыбкой подсказал Виталий Яковлевич.

– Ну да, что нашли только одну картину из четырех, это значит, что остальные спрятаны или уже проданы.

– Все правильно, – сказал Виталий Яковлевич. – Наш расчет на том и строился. И, надо сказать, эта ловушка сработала. Как только один из людей, с которыми мы повторно беседовали, заговорил, что он припоминает, как этот… ну, назовем его Гуревич (фамилия условная, как вы понимаете…) раза два или три уходил с работы не со своей обычной сумкой, а с небольшим чемоданчиком типа «дипломат», в котором как раз и поместились бы этюды размером приблизительно сорок на пятьдесят и он, мол, удивился, но сразу же и забыл об этом, не придав значения… – мы сразу поняли: вот он, голубчик! И стали к нему присматриваться. Ну и, конечно, ему захотелось подкрепить обвинение против Гуревича чем-то вещественным.

…Нет, картину он не подкинул. Он подкинул на дачу Гуревича… правда не самого Гуревича, а его тестя, «дипломат» и в нем – раму от одной из картин. Но дело в том, что дачку-то эту мы загодя уже обыскивали – негласно и без санкции, как вы понимаете! Так что мы знали, что ничего там быть не может… Ну и наша засада там дежурила, на всякий случай. В общем, преступника мы взяли с поличным, на даче.

– И кто оказался преступником? – подал голос Илюха Угланов.

– Вы будете удивлены, но им оказался начальник охраны музея, лейтенант милиции, – сообщил Виталий Яковлевич. – А реализовать картины он должен был через канал, который находился под покровительством довольно больших людей… В итоге это дело оказалось одним из тех ручейков, которые, слившись в большую реку, привели к снятию с должности тогдашнего министра внутренних дел и возбуждению против него уголовного дела… Чем это уголовное расследование закончилось, известно, наверное, и вам, хотя прошло немало лет.

Виталий Яковлевич сделал паузу.

– Вы должны отлично понимать: вам в вашей работе потребуется столько мужества и стойкости, сколько не требовалось вашим предшественникам. Вот, пожалуй, главное, что стоит сказать.

Теперь в классе стояла тишина. Валентин Макарович Осетров поднялся со своего стула в углу.

– Я думаю, нам стоит поблагодарить Виталия Яковлевича за очень интересный и очень полезный разговор. Вопросы есть? Задавайте, потом такой возможности не будет.

И разумеется, кто же поднял руку, как не Жорик!

– Слушаем твой вопрос, Шлитцер! – кивнул Осетров.

– Я вот что хочу спросить, – сказал Жорик. – Как быстрее и лучше всего отличить подлинник от подделки? Вот, скажем, икона… Можно с одного взгляда сказать, старинная она или только подделка под старину?

– В большинстве случаев специалист отличит подделку от оригинала с одного взгляда, – сказал Виталий Яковлевич. – Иногда может понадобиться дополнительная экспертиза. А ты просто так спрашиваешь, из любопытства; или имеешь в виду что-то конкретное?

– Кое-что конкретное, – кивнул Жорик.

– Вот как? – Виталий Яковлевич подался вперед и облокотился локтями о стол. – Уже интересно. Рассказывай.

Глава вторая
Старушка с иконой

– Тут дело вот какое… – стал объяснять Жорик. Весь класс ждал, затаив дыхание, и только я, Алешка Конев и Илюха Угланов знали, о чем Жорик собирается рассказать. – Мы в эти выходные гуляли по Москве, вчетвером, – Жорик указал на нас, – На Тверской, прямо неподалеку от «Националя», стояла старушка, из таких, которых называют «божьими одуванчиками». В руках она икону держала, всю такую темную и древнюю, и робко так посматривала вокруг: мол, может кто-нибудь купит, за любые гроши… Приблизительно так.

– Таких старушек сейчас много, которые рады самое дорогое продать ради куска хлеба, – сказал Виталий Яковлевич. – А что вас смутило?

– Ну мы сперва просто пожалели ее, а потом… А потом нам пришло в голову, что есть в этом нечто странное. Понимаете, стоит она на бойком месте, где ходят иностранцы и платят валютой, и где яйца расписные да матрешки стоят намного дороже, чем где-то еще. И в таких местах не встанешь торговать без разрешения милиции – в один момент прогонят. И говорят, милиция разрешает там стоять только тем уличным торговцам, которые им кое-что платят. Выходит, и старушка должна была им заплатить? Но откуда у старушки деньги?

– Милиция могла точно так же, как вы, пожалеть старушку, – улыбнулся Виталий Яковлевич.

– Но тут еще одна странность имеется, – сказал Жорик. – Ведь там перекупщиков полно, и любой из них, увидев, что старушка продает задешево старинную икону, в одну минуту выложил бы старушке сколько ей надо, чтобы потом продать эту икону иностранцам за совсем другие деньги. Но перекупщики к ней не подходили. Мы прошли мимо старушки, вышли на Красную площадь, назад возвращались минут через сорок, а старушка все еще стояла. Чтобы за сорок минут ни один перекупщик у нее эту дешевую икону с руками не оторвал!? Выходит, перекупщикам эта икона не интересна. А почему она им не интересна? Тут разные объяснения возникают.

– Какие? – серьезно спросил Виталий Яковлевич.

– Первое объяснение, – продолжил Жорик, – перекупщики знают, что бабушка торгует подделками, на лохов рассчитанными. То есть не так эта бабушка проста. Второе объяснение – кто-то велел перекупщикам не трогать эту бабушку. Как ни крути, а это должны быть люди, с которыми перекупщики считаются. Ну а бабушка получается – винтик в каком-то механизме. Потому что, во-первых, сама она подделки вряд ли может изготавливать. Кто-то должен ей их поставлять. А во-вторых, если, скажем, продают краденые иконы, запрещенные к вывозу, выдавая иностранцам фальшивые разрешения на вывоз, то и тут должна работать целая организация. Вот мы и хотим в эти выходные поглядеть, будет ли бабушка стоять на прежнем месте. Если будет, да еще и с другой иконой – значит, дело точно нечисто, факт. И вот для этого хотелось бы знать, как отличить настоящую икону от подделки. Потому что если бабуля подделки продает – это одно. А если – подлинные иконы, краденные или с какой-нибудь темной историей – то совсем другое дело. Я не хочу сказать, что один до всего этого додумался. Мы все вместе думали и обсуждали.

Виталий Яковлевич кивнул Осетрову.

– Хорошо у вас ребята подтянуты и профессионально мыслить умеют.

– Разумеется. А иначе зачем наша школа нужна? – отозвался Осетров.

Виталий Яковлевич еще раз кивнул.

– Самый простой способ отличить оригинал от подделки – поглядеть на поверхность. Обычно подделки, которыми торгуют на улицах, делаются самыми примитивными способами. Первый способ. Икона пишется на доске, при этом желательно, чтобы доска была старая. Затем высохшую икону на некоторое время кладут в духовку, в не очень сильный жар. Краски темнеют, на них оседает немножко копоти, и икона выглядит как очень старая. Но тут надо глядеть, нет ли пузырьков на поверхности. Когда икона старится естественным образом, поверхность остается гладкой, только вот трещинки могут появляться. А когда икону «старят» в духовке, краска кое-где дает пузырьки. Пузырьки могут быть совсем маленькими, но разглядеть их совсем не сложно. Да и чернота после духовки для знающего глаза отличается от черноты наводимой временем. Второй примитивный способ «состарить» икону: свеженаписанную и высохшую, ее нужно натереть чесноком и дать отстояться. Краски потемнеют так, как будто были положены два века назад. Пузырьков при этом не будет, но запах чеснока продержится очень долго. Пусть слабый, но его можно будет почувствовать, если как следует принюхаться.

– Вот видик у тебя будет, когда начнешь икону обнюхивать! – сказал Илюха Угланов.

– А не надо откровенно обнюхивать, – улыбнулся Виталий Яковлевич. – Надо сделать вид, будто ты просто рассматриваешь икону совсем-совсем близко… Да, есть еще и другие способы: и такие же примитивные, и не совсем примитивные. В принципе можно смотреть, нет ли на иконе следов воска, например… Даже не воска, а стеарина… Это тоже может указывать на подделку. Но я думаю, для подделки, которую надо быстро сбыть с рук на улице, прибегнут к одному из тех двух способов, о которых я вам рассказал. Так вы собираетесь разобраться во всем до конца?

– Угу, – кивнул Жорик. – Собираемся.

– Я думаю, – вмешался Осетров, – что ребята должны знать, какие тут могут быть нарушения закона, и за что мошенников – если за этой старушкой стоят мошенники – можно привлечь к ответственности, а за что – нельзя.

– Если старушка торгует подделками, то дело в общем гиблое, – сказал Виталий Яковлевич. – Во-первых, она продает эти подделки по такой низкой цене, что обманутые не могут быть недовольны. Во-вторых, даже если кто-то и раскусит подделку и сумеет выследить старушку, то чего он добьется? «Как, милый? Неужто не настоящая? – скажет старушка. – Да быть не может, она мне от бабки досталась! Ой, неужто тот милый молодой человек, что моими иконами интересовался, их подменил? Неужели обманул?.. Прямо не верится! Да ты милый, прости старуху! А деньги я тебе вернуть не могу, потратила я их! Да и пенять тебе не на что, икона-то все равно хорошо нарисована, а ты погляди, сколько в церковных лавках новенькие иконы стоят, так же приблизительно, так что прости уж старую, но ничего ты не потерял!..»

Виталий Яковлевич так живо и выразительно изобразил старуху, что мы все засмеялись.

– Но ведь можно доказать факт преступного сговора с целью мошенничества, так? – настаивал Осетров.

– Доказать сговор можно, если проследить за старушкой, как и кто передает ей иконы на продажу, выяснить, сколько этих старушек, – пожал плечами Виталий Яковлевич. – Если организация работает, то старушка, конечно, не одна, подобные старушки должны маячить во многих бойких местах, посещаемых иностранцами и денежными людьми: и на ВДНХ, и в Измайлово, и на Арбате… Но даже если удастся доказать, что какие-то мошенники используют старушек для продажи подделок, то ничего особенного из этого не выжмешь. Они будут доказывать, что делали не подделки, а стилизации, и что продавали их не по цене оригиналов, а по намного более низкой. Скажут, что это была игра, спектакль театральный, поэтому и старушек привлекли и еще, что, дали бедным старушкам подзаработать. Я думаю, мошенники вывернутся и будут продолжать свое дело. Можно, конечно, найти зацепки в законодательстве, чтобы их привлечь к ответственности, но… Но овчинка выделки не стоит. Тем более когда и более крупные дела не удается доводить до суда.

– А если это настоящие иконы, но с темной историей? – спросил Алешка Конев.

Тогда мошенников можно прижать, – ответил Виталий Яковлевич. – Но чтобы прижать их по-настоящему, надо доказать, что хоть одна икона была незаконно вывезена из страны, причем с их помощью. Что они фальшивое разрешение на вывоз покупателю выдали, например. Впрочем, кое-что мы можем проверить уже сейчас.

– Он вытащил из кармана мобильный телефон и набрал номер.

– Привет! – сказал он в трубку. – Слушай, тут такой неожиданный вопрос возник. Ты не замечал, в последнее время количество плошья не увеличилось? Понятно… Да, ты поинтересуйся дополнительно. Может, будет что интересное, ты уж возьми это на заметку. Да, а я тебе перезвоню, сегодня вечером или завтра утром. Всего доброго, до связи.

– Вы на таможню звонили? – спросил Вартанян.

– Да. В Шереметьево-2. Человеку, через которого проходят все вывозимые произведения искусства, – ответил Виталий Яковлевич.

– И что он вам сказал? – выпалил Жорик. – Да, и что такое «плошьё»?

Виталий Яковлевич подмигнул ему.

– Плошье – это плохие, ничего не стоящие, грубо сработанные иконы, которые пытаются выдать за ценные. Подделки, попросту говоря. И количество этих подделок в последнее время, похоже, чуть побольше обычного. Но сначала нужно все сверить.

– Я думаю, – сказал Осетров, – что если ребята соберутся еще раз поглядеть на эту старушку, можно было бы сделать это их практическим заданием на выходные. Так? Пусть они приглядятся не только к этой старушке на Тверской, но и в других возможных местах проверят, не стоят ли там точно такие же «голодные» старушки с иконами.

– Кто – они? – спросил с задней парты Димка Боков.

– Естественно, наши четыре мушкетера, которые на эту старушку и наткнулись, – с улыбкой сказал Осетров. – Шлитцер, Карсавин, Конев, Угланов.

– Ну вот… – проворчал Боков. – Все самое интересное всегда им достается.

– Не просто так достается, – возразил Осетров. – Они присматриваются и находят. Если бы вы были так внимательны к мелочам, то на вашу долю «доставалось» бы не меньше интересного.

– По-моему… – Я поднял руку, и когда Осетров кивнул мне, что можно говорить, я встал и сказал: – По-моему, в этом задании могут участвовать все желающие. Тем более, что надо несколько мест проверить: и Тверскую, и Арбат, и Измайлово, и еще два-три… Мы могли бы создать несколько групп, и каждая группа работала бы на своем месте. Таким образом все, кто хочет, были бы при деле.

Я это сказал, потому что получалось, будто мы опять «отделяемся от коллектива», как об этом в шутку говорил Осетров. Конечно, у нас было полное право довести расследование до конца своими силами – ведь это мы обнаружили старушку с иконой, которую можно было подозревать в мошенничестве или в чем похуже? Но тогда многие завидовали бы нам, и отношения между нами стали бы напряженными. Вот этого я и старался избежать.

– Здраво мыслишь, – сказал Осетров. – Итак, кто хочет принять участие в этих «практических занятиях»?

Руки подняли все.

– Вот такие у нас ребята, – не без гордости сказал Осетров Владимиру Яковлевичу.

– Вижу что хорошие, – отозвался тот.

– Что ж, давайте делиться на группы, – сказал Валентин Макарович. – Я думаю так: вам надо охватить четыре или пять мест, верно? Вас восемнадцать человек. Предлагаю создать три группы по четыре человека, две – по три. Кто чем будет заниматься в каждой группе, вы знаете. Обязательно в каждой группе кто-то должен отвечать за связь. Штабом – то есть центром связи – объявляю свой кабинет. Телефон кабинета всем вам известен. Я думаю, мы быстро разберемся, что к чему. Скорее всего это мелкое мошенничество: покупателям подсовывают подделки под старину. И если это так, тогда это нас не касается. Но может быть и другое. За всей этой торговлей вскроется крупная криминальная афера. Например, реализация действительно ценных икон, украденных из музеев и частных коллекций. Тогда – никакой самодеятельности. Если поймете, что это по-настоящему серьезное преступление, за которым стоит преступная организация, то сразу отступаете. Здесь, в классе, мы обсудим результаты, полученные вами, и все эти результаты передадим людям, которым и положено заниматься подобными делами по долгу службы. Всем все ясно?

– Ясно!.. – разнеслось по классу.

А потом Олег Вельяминов поднял руку.

– Да, Вельяминов, слушаю твой вопрос, – сказал Осетров.