Текст книги "Дело антикварной мафии"

Автор книги: Алексей Биргер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Глава десятая
и пока последняя

Нас привезли в здание неподалеку от Лубянки и провели в кабинет, где нас встретил Николай Иванович.

– Как это они так сразу оказались на месте, ваши люди? – с ходу спросил Жорик.

Николай Иванович усмехнулся.

– Так мы ж приглядывали за вами с самого начала. Ваш директор сразу сообщил, куда вы направились, и попросил проследить, на всякий случай. Видно, чуял неладное. Наши люди дежурили и около ресторана и от Киноцентра вас вели. Поэтому ничего с вами случиться не могло.

– Директор?.. – возмущенно откликнулись мы. А мы-то думали, что он дает нам полную самостоятельность, а оказывается… Можно сказать, обманул нас!.. И, хотя мы не могли не признать, что в итоге все получилось как надо и что Осетров был совершенно прав, позаботившись о нас, но какая-то обида на него оставалась.

– Директор?.. – эхом повторил Цвиндлер. Правда, с другой интонацией.

– Совершенно верно, Ефим Моисеевич, – приветливо улыбнулся ему генерал. – Эти ребята – кадеты нашего училища, прошу любить и жаловать. Они по своей инициативе взялись вас охранять. И, кстати, перед этим они предотвратили убийство Буркалова.

– Игоря?!.. – Цвиндлер ушам своим не мог поверить. – Нас с Игорем, обоих, хотели убить?.. Но за что?..

– Кому-то из ваших соседей вы очень сильно мешали, – сказал Николай Иванович. – Осталось разобраться кому, Васьковым или Челканову.

– Васьковым! – твердо сказал Лешка. – Это они устроили Ефиму Моисеевичу заказ на оформление ресторана.

– Да, они… – пробормотал Цвиндлер. – А Челканов… Он точно ни при чем. Он сейчас шарахается от любого криминала… Он Америку собирается, – объяснил Цвиндлер. – Разве вы не знали?

Николай Иванович шумно вздохнул.

– Вот, представьте, не знал, – ухмыльнулся он. – Плохо нынче работаем, да? Но, кажется, я понимаю. Американцы сейчас так боятся русскую мафию, что всем, кто провел какой-то срок в тюрьме, отказывают во въездной визе. А скрыть, что у тебя судимость имеется – это навечно лишиться права въезда в Америку, если обман, конечно, вскроется. Поэтому надо либо доказать, что в советское время ты сидел по политическим делам, либо доказать, что ты давно исправился, либо еще какие-то убедительные доводы найти для американского посольства…

– Вот, вот, – закивал Цвиндлер. – При том, что его невеста – американская гражданка, и в Америке, в Бостоне, у него есть галерея, оформленная на его имя, ему с трудом удалось добиться разрешения на въезд. Можно сказать, разрешили ему условно, до первого предупреждения. И он мне сам говорил, что до смерти боится влипнуть в какую-нибудь историю. «У меня, – сказал он мне, – галерея набрала обороты и процветает, поэтому все, на что мне не дадут официального разрешения на вывоз, я брошу здесь. Просто Третьяковке подарю те же иконы и изделия Фаберже, только чтобы даже намека не было, будто я хочу контрабандой что-то протащить. Любое уголовное дело мне все планы на будущее поломает… А в Америке я и без того достаточно богат.»

– Еще вопрос, откуда взялось его американское богатство, на какие деньги он галерею открыл и откуда взял произведения искусства, которыми в этой галерее торгует, – усмехнулся Николай Иванович. – Но, как говорится, поезд ушел, тут к нему не прицепишься. Главное, что к нынешней истории он никак не причастен. Челканов не из тех людей, кто станет ходить на краю пропасти, когда за океаном надежное богатство ждет… Скажите, Ефим Моисеевич, вы никогда не рассказывали Васьковым о том, как в театре делают бутафорские, так сказать, иконы для декораций?

– Был однажды такой разговор, – несколько удивленно ответил Цвиндлер. – А что, это как-то связано…

– Очень похоже, что связано, – ответил Николай Иванович. – Разобраться бы, как… О слишком маленьких деньгах идет речь, чтобы ради таких денег решались на убийства… Что-то тут не сходится…

И тут Илюха выступил, и всех нас потряс. Я всегда говорил, Илюха думает медленно но основательно, и тогда – всех за пояс может заткнуть! Неправы те, кто считает его тугодумом: мол, на что способен такой здоровяк, кроме как кулаками махать? Оказывается, способен!

– Товарищ генерал! – проговорил он. – Я вот думаю…

– Да?.. – поощрил его Николай Иванович.

– Если вся эта каша вокруг икон варится, то, наверно, какие-то из этих икон стоят на самом деле намного больше, чем кажется. И, скорее всего, это та икона, которая к датчанину попала, ведь вокруг нее больше всего суеты! А если Васьковы продали этому датчанину бесценную икону под видом никчемной, то уж, конечно, вовсе не мстили они ему и не разыгрывали. Значит и не ссорились они, и заплатил он им за все! А слухи о ссоре – это обман, чтобы все думали: и вы думали, и эта девчонка, которая печать на выходные взяла, и таможня, что датчанин вывозит подделку, которая и гроша ломаного не стоит!

– Погоди… – Николай Иванович нахмурился. – Ты хочешь сказать…

– Я вот подумал, – проговорил Илюха, – что если б они пакость датчанину устраивали, то в прошлые выходные она стояла бы с той же самой иконой! А она стояла с другой… Улавливаете?

Мы-то улавливали, – и у нас челюсти отвисли. Ну, Илюха, дает!

– Погоди, – повторил Николай Иванович. – Давай разложим все по порядку, по полочкам… А вы, Ефим Моисеевич, внимательно слушайте, пожалуйста. Может, что-нибудь наведет вас на мысль, за что вас хотели убить…

– Хорошо, – кивнул художник.

– Итак, – начал Николай Иванович, – в руки Васьковых попадает бесценная икона, или несколько икон. Из тех, которые и в России могут стоить огромные деньги, а уж в мире и подавно! Как вывезти эти иконы? И Васьковы совместно с Гьельструпом разрабатывают хитрый план. Возможно, вы, Ефим Моисеевич, подсказали им, как можно легко и просто подделать иконы. Они начинают производство грубых подделок. Им важно, чтобы все – и в организациях, дающих разрешение на вывоз, и на таможне – привыкли видеть эти подделки и узнавать их с первого взгляда. Привыкли к тому, что есть группа мошенников, подделывающая иконы очень узнаваемым способом – узнаваемым почерком, так сказать. Эти иконы должны примелькаться настолько, чтобы таможенники пропускали их не то, что не приглядываясь, а отмахиваясь от них. Разумеется, и это дело они запускают себе не в убыток. Точно я излагаю твои догадки?

– Угу, – кивнул Илюха. – Даже еще лучше, чем я бы рассказал.

– Но главное – в другом, – продолжил Николай Иванович. – Когда эти подделки примелькаются настолько, что от них на таможне кривиться станут и только с насмешкой их воспринимать будут, тут, можно поверх ценнейшей подлинной иконы написать грубую подделку, и эта подделка – теперь уже мнимая подделка – так же спокойно проскочит таможню. Васьковы и еще одну хитрость придумывают. Их сообщник – Гьельструп, и они распускают слухи, будто поссорились и хотят ему отомстить. И даже «планом мести» делятся с друзьями. Зачем им это надо? А вот зачем! Вот Гьельструп возвращается домой и выставляет на продажу какое-то ценнейшее произведение искусства. Мы, в Москве, сразу начинаем разбираться: как он мог это произведение вывезти? И никогда наши подозрения не упадут на Васьковых! Мы твердо будем знать, что они поквитались с Гьельструпом, подсунув ему подделку, и посредник Олег Кириллович это подтвердит, и девушка, проштамповавшая разрешение, нам скажет: да, она грубо нарушила правила, взяв печать домой, но она хотела помочь подруге, наказать мерзавца… Разумеется, об истинном положении вещей она и понятия иметь не будет!

– Это факт, – сказал Лешка. – Если бы она или этот Олег Кириллович были в курсе, то Васьковой не имело бы смысла спрашивать по телефону у кого-то из них: «И он ничего не заподозрил?» В смысле, гладенько ли удалось Гьельструпу подделку подсунуть.

– Все так, – кивнул Николай Иванович. – Но особо отметим, по этому поводу, что значит нарушать правила, пусть даже формальные с виду. Вроде, из безобидных, и даже благородных побуждений действовала, а чуть не поспособствовала контрабанде… Так, конечно, можно будет говорить, если наши подозрения подтвердятся. И я думаю, они подтвердятся. Скорее всего, Гьельструп еще и подыграет Васьковым. Кроме ценнейшей иконы, которую он везет из России, он выставит на всеобщее обозрение точно такую же подделку Натальи Васьковой, позволив сделать из себя посмешище, чтобы убедить нас в том, что Васьковы к контрабанде не причастны. И тут, Илья, ты прав: если бы Васьковы хотели наказать Гьельструпа, то и в прошлые выходные мнимая старушка стояла бы с той же самой иконой. У нее ведь была отговорка: я вам икону не продам, потому что мне ваше лицо не нравится… Получается, что она вела себя так, чтобы к ней привыкли, чтобы какие-то подделки попали и к другим людям. А уж сегодня все было организовано так, чтобы икона точнехонько пришла в руки Гьельструпа, и чтобы за этим не виделось ничего, кроме достаточно безобидного розыгрыша. Теперь он сидит с разрешением на вывоз и в ус не дует… А Васьковы, тем временем, решили, что им позарез надо устранить Буркалова и вас, Ефим Моисеевич, чтобы окончательно спрятать концы в воду. А до этого они позаботились о том, чтобы вы несколько недель отсутствовали в мастерской с утра до вечера… Почему? Напрягитесь, попытайтесь сообразить, чем вы были для них так опасны? Что такого вы могли знать? Может, они вывозили контрабандой как раз те иконы, которые купили у Буркалова?

– Нет, не из-за этого, – покачал головой Цвиндлер. – Точно, не из-за этого. Я ж видел эти иконы, Игорь их мне показывал. Да, стоят они не копейки, но не такие уж они редкие. Возможно, каждая из них и потянет на две или даже на три тысячи долларов, но разве это те деньги, ради которых стоило затевать крупномасштабную махинацию и убивать двух человек. Ума не приложу… Почему они меня удалили, понятно. Находясь в мастерских, я бы, конечно, заметил, что они вовсю пекут подделки по рецепту, полученному от меня. Массовое производство подделок от соседа-художника не утаишь, я бы мог догадаться об этом по косвенным признакам. И потом, надо соблюдать осторожность, малюя подделку поверх ценной иконы да еще выдерживая доску в духовке, ведь так и ценный оригинал повредить недолго… Тут требуется особая технология, и я, если бы зашел к ним не вовремя, увидел какие-то препараты или инструменты, вполне мог догадаться, чем они занимаются… Но зачем меня убивать?.. Действительно, я должен был видеть и знать что-то такое, чему сам сейчас не придаю значение… Я вот думаю… Об их ссоре с этим датским коллекционером я слышал… Погодите!..

Цвиндлер вдруг так разволновался, что чуть не подскочил.

Мы ждали, затаив дыхание.

– Да, конечно! – Цвиндлер хлопнул себя по лбу. – И я, и Игорь, получается, знали, что Васьковы вовсе не поссорились с этим датчанином. Вы понимаете, когда Васьковы продали иконы Игоря знакомому коллекционеру, как они сказали, – Игорь показал мне деньги. И на одной из стодолларовых банкнот была пометка на датском языке! Ну, вы ж знаете, датские слова легко узнаются, потому что у датчан есть такие особенные буквы: перечеркнутое «О», и «А» с кружочком над ним, которые только в скандинавских языках и увидишь. «Ты гляди, – сказал Игорь, – выходит, купил-то иконы этот датский коллекционер, и все трения позади.» И потом, когда мы в коридоре столкнулись с Васьковыми, Игорь им сказал: «Ну что, вас поздравить можно, что вы свои деньги у датчанина отвоевали?» Они удивились и сказали: «Нет, с чего вы взяли? Разве у этого подонка что-нибудь отвоюешь?» «Да ну, – сказал Игорь. – Ведь деньги, которые вы мне дали, они из датского обменного пункта, на них пометки есть.» «Тогда это, значит, из денег, которые пролежали, попав в заначку», – ответили они. Когда мы разошлись, Игорь подмигнул мне и сказал: «Пусть говорят, что хотят, но не могла у них больше года бумажка лежать, наверняка бы потратили, точно тебе говорю! Ладно, не хотят сознаваться, что датчанин им деньги прислал, не надо!» Кстати, я не исключаю, что они могли слышать эти слова.

Ведь Игорь говорил, когда мы еще из подъезда не вышли, а голос у него громкий, басовитый. А мы… Мы быстро об этом забыли. Мы с ним, понимаете, уже приняли, за спорами об искусстве, и добавить спешили, до остального дела у нас не было…

– Что ж, по-моему, все ясно, – сказал Николай Иванович. – Видно, уж очень ценную вещь они переправить контрабандой хотят, если даже из-за такого мимолетного эпизода они испугались настолько, что решили: лучше вас убрать, а то вы еще припомните этот эпизод, если мы решим с вами побеседовать, вот и возникнет зацепка для следствия… Интересно, что это за вещь?.. Да, кстати, Ефим Моисеевич, давайте-ка мы до вторника поместим вас в больницу, как будто вас сильно покалечили, и вы без сознания. А одного из этих арестованных мордоворотов мы заставим позвонить заказчику и сказать, что задание выполнено…

– Никак не могу, – ответил Цвиндлер. – В среду ресторан открывается, и за эти дни мне надо все работы закончить.

– Что ж, тогда пусть позвонит и скажет, что случайные прохожие их спугнули, не дали вас пристукнуть, – решил Николай Иванович. – Но что, мол, они обязательно доведут дело до конца, пусть заказчики не волнуются. Только, умоляю вас, избегайте эти дни Васьковых. Вы человек эмоциональный, они по вашему лицу могут все прочитать.

– Пожалуй, я эти дни у дочери переночую, – сказал Цвиндлер.

– Да, разумней всего так будет, – согласился Николай Иванович. – Сейчас я вызову машину, чтобы отвезли и вас, и ребят. Поздно уже.

На этом история для нас почти завершилась.

А совсем она закончилась через неделю, в следующее воскресенье, когда мы сидели в мастерской Цвиндлера с ним и с Буркаловым. Буркалов оказался рослым плечистым мужиком с крепким басом. Если, как я говорил, борода Цвиндлера была черной с сильной проседью, то окладистая лопатообразная борода Буркалова была совсем седой. Мы поглядывали на него и с робостью, и с восхищением, и чуть насмешливо.

Мы уже знали, что оперативники, в прошлое воскресенье ездившие в деревню, чтобы поговорить с Буркаловым, застали его упаивающим мужиков местной самогонкой до одури, причем за это мужики должны были вслух признавать его гением и лучшим русским художником нашего времени, а он был почти ни в одном глазу… Как он рвал и метал, когда узнал, что его убить хотели; на это надо было поглядеть, судя по рассказам!

Да, но и в мастерской Цвиндлера было на что поглядеть. Особенно нас восхитили макеты декораций к спектаклям, которые он оформлял. Все эти игрушечные сцены с маленькими столиками, стульчиками, декорациями, кулисами, где каждую детальку можно было рассматривать бесконечно. Ну и старые афиши, извещающие о премьерах спектаклей, где он был главным художником, и эскизы декораций, и верстак, на котором разложены инструменты и самые разные материалы, необходимые для макетов…

Два старых чудака накупили для нас кучу мороженого, большой торт «Прага», спрайта и кока-колы, а себе, естественно, взяли бутылочку и всякую подходящую закусь. Мы пытались возражать, но они отмахнулись от наших возражений:

– Тех, благодаря кому мы остались живы, мы должны угостить по-царски! – заявил Цвиндлер.

А Буркалов, хлопнув себя по карману, прогудел:

– Денег сейчас – навалом! Деньги – грязь! Для хороших людей ничего не жалко!

А теперь они ахали и охали выслушивая то, что мы знали еще со вторника:

– Так вот, при проверке на таможне Гьельструпа и впрямь оказалось, что под поддельной иконой есть что-то другое. При просвечивании и при снятии части подделки…

– Верхнего живописного слоя, – вставил Буркалов.

– Ну да, верхнего живописного слоя, там оказалась вовсе не икона…

– А что? – спросили они в один голос. Ну прямо как два любопытных мальчишки. И даже странно было видеть седину в их волосах.

– То есть, в каком-то смысле это можно назвать иконой, – сказал Лешка. – Потому что это – мадонна. Считавшаяся безвозвратно потерянной «Мадонна с младенцем» Лукаса Кранаха, которую он написал… забыл, для какой церкви, и которая, кажется, была частью алтаря.

– Лукас Кранах?! – художников будто током ударило. – У нас?! В Москве?! Откуда?! И сколько это может стоить?!

– По самым скромным оценкам, не меньше миллиона долларов, – стараясь быть сдержанным, сообщил Жорик. – А верхний предел никто не берется называть.

– Миллион… – пробормотал Цвиндлер. – Да, за такое убивают…

Тут я должен сказать, что, при открытии ресторана, его росписи были приняты на «ура». И владельцы ресторана оказались нисколько не причастны к афере Васьковых. Они спросили у Васьковых, которых немножко знали, не могут ли те порекомендовать подходящего художника, а те, естественно, воспользовались случаем отправить Цвиндлера подальше от мастерских. Но все закончилось хорошо. Прямо на открытии к Цвиндлеру подходили владельцы ресторанов, кафе и казино с просьбой, не возьмется ли он и им расписать помещения. Так что у Цвиндлера наклевывалась вереница заказов.

Да, и еще. В четверг, когда Николай Иванович приехал в школу, чтобы поблагодарить всех нас и немножко рассказать, как продвигается следствие, мы не удержались и спросили, неужели он и вправду не знал, что Челканов собирается в Америку.

Он рассмеялся: «Знал, конечно! Но если б я сказал, что знаю, Цвиндлер мог бы замкнуться и не рассказать всего, что рассказал. А мне важна была его реакция, его мнение, способен сейчас Челканов на преступление или нет. И, в общем, он подтвердил то, о чем я думал: что Челканова нужно исключать из списков подозреваемых. Не знаю уж как, но он догадался – в отличие от Васьковых, кстати, – что в мастерской Буркалова работают не газовщики, а наши люди, и уже в воскресенье мы получили от него донос, что поведение его соседей, Васьковых, ему очень не нравится, что они занимаются подделкой икон… ну, и так далее».

– А откуда «Мадонна с младенцем» взялась в Москве – это сейчас выясняется, – рассказывал я Цвиндлеру и Буркалову. – Кое-какие данные уже есть… Оказывается, слухи о том, что одно из лучших произведений Кранаха находится в частной московской коллекции, время от времени возникали. Естественно, владелец Кранаха скрывал его от всех. Возможно, даже от близких. Потому что в советское время картину могли изъять в пользу государства, а в наше время – просто убить за нее. Сейчас выясняют, не могла ли эта картина принадлежать Переметову – коллекционеру, убитому и ограбленному месяцев восемь назад. Если это так, то еще вопрос, кто его убил и ограбил. Если Васьковы к этому причастны, то… то их дело – совсем кислое.

– Тухлое, я бы сказал, – ввернул Жорик. – Хотя видите, какими они были хищниками. Один из вас должен был погибнуть в результате несчастного случая – неисправности газовой плиты, а второй – стать жертвой уличных хулиганов. Если бы не счастливое стечение обстоятельств, вовеки бы концов не нашли.

– Вот гады! – пробормотал Буркалов, сжимая и разжимая свои кулачища, достойные Портоса. – Эх, дали бы их мне, я бы…

– Это еще что! – сказал Илюха. – Когда Гьельструпа арестовали в «Шереметьево-2», так буквально сразу посыпались заявления, и от наших, и от европейских художников и частных коллекционеров, что этот Гьельструп вынимал из них произведения искусства через подручных, запугиваниями и шантажом, но до того они все молчали, потому что он сумел их запугать. И данные появились, что он причастен еще к нескольким эпизодам крупной контрабанды и к ограблениям музеев. Так что получается, он чуть ли не во главе международной антикварной мафии стоял, и международное дело выходит, и еще неизвестно, куда оно раскрутится и что всплывет. А Васьковы, получается, были у него вроде главных представителей в России. В России он работать любил, потому что у нас до сих пор нет порядка. А в мутной воде, известно, можно всякую рыбку ловить. Правда, Виталий Яковлевич говорит, что это дело – свидетельство того, что у нас все устаканивается. Раз преступники уже не внаглую прут, а такие хитросплетения изобретают, чтобы власть обмануть, значит, бояться начали, и, значит, в государстве все больше порядка устанавливается…

– А кто это Виталий Яковлевич? – с интересом спросил Цвиндлер.

Да так, – ответил я. – Один человек из отдела по борьбе с преступлениями в сфере искусств. Хороший мужик. Говорит, в этой истории ему больше всего жалко старушек, которые приработка к пенсии лишились, пусть и не очень честного.

– Да, старушек жалко, – кивнул Цвиндлер. – А я еще за одно вас должен поблагодарить. Мне генерал рассказал, как вы не захотели наводить на меня подозрения, а решили сперва сами все проверить, чтобы, если что, у меня лишних неприятностей не было. Это, знаете, дорогого стоит, такая деликатность и такое… уважение к человеку и его частной жизни. Если все работники «органов» нового поколения будут похожи на вас – тогда, значит, действительно, в государстве порядок наступит, и нормальной жизнью мы все жить наконец начнем…

– Да кончай рассусоливать! – пробасил Буркалов, разливая водку по рюмкам. – Давай выпьем за них! А следующим тостом – за лучшего художника России! – он озорно подмигнул своему приятелю. – То есть, за меня!

КОНЕЦ