Текст книги "Властелин огня"

Автор книги: Алексей Биргер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– Перестань мне ваньку валять! – Пальцы Варравина крепко стиснули подлокотники кресла. Он старался продолжать беседу в спокойном, даже каком-то насмешливом тоне, но я видел, что он вот-вот взорвется от злости. – Ковач нанял тебя, потому что мальчишка может всюду пролезть, не вызывая подозрений, так? По тем заданиям, которые он тебе давал, ты должен был догадаться, кто он такой и откуда, на кого работает и в чем его цели. И мне это нужно знать точно! Кто он – агент спецслужб, которые стараются испечь против меня уголовное дело, а пока провоцируют и копят материал, или человек моих конкурентов, которые хотят меня потопить? Как он наладил производство нужной стали? Угрозами или большими деньгами? Почему все об этом молчат? Пока я знаю одно – это профессионал высшего класса. Да, он может спровоцировать аварию на дороге так, что его враги летят в кювет и гибнут, а он остается цел. Да, он может с помощью какого-то хитрого трюка выбраться из горящего дома... и такое впечатление, будто он ждал поджога, будто мы сыграли ему на руку! Он очень на многое способен. Но у любого профессионала есть свои слабости, свои уязвимые места, через которые его можно достать. Ты должен был заметить эти уязвимые места, ты не мог их не заметить, и ты мне о них расскажешь. Даже если я буду всего лишь знать, на кого он работает, я пойму, откуда нанести удар, чтобы расправиться с ним! Вспомни любую мелочь, вспомни все, о чем он хоть мимоходом упоминал при тебе ... Расскажи, за кем он пору чал тебе следить. Расскажи, почему он велел тебе следить за девчонкой и, если ее похитят, сказать только ему, и больше никому. Ну?

Я молчал. Что я мог сказать? Одна жуткая мысль пришла мне в голову: надо же, чтобы именно сегодня Ковач открыл мне, как его можно победить! Разумеется, я ни в коем случае не выдам его тайну, Варравин ее из меня клещами не вытянет, но одно сознание, что я знаю то, что нужно Варравину, и что он может это заметить по моим реакциям, по моим бегающим глазам или еще по каким-то приметам, было безумно тягостным. Меня словно к земле придавливало.

– Я ... – Вдруг я обнаружил, что в горле у меня пересохло, и каждое слово мне дается с трудом. – Я и правда не знаю ... И потом ...

– Что? – резко спросил Варравин.

– Вы же меня все равно не отпустите.

Варравин рассмеялся – я бы сказал, искренне и от души, но для этого надо допустить, что в нем была искренность и что у него была душа.

– Вот тут ты ошибаешься! Я отпущу тебя. Больше того, я дам тебе деньги, очень большие деньги. Такие деньги, которые ты за всю жизнь не заработаешь. Разумеется, я и под страхуюсь от неприятных неожиданностей с твоей стороны.

– К-как? – Я совсем лишился голоса.

– Ты подпишешь мне какой-нибудь документик. Например, признание, что был пойман моей охраной в моем гостиничном номере, куда залез, чтобы меня обворовать. Если ты где-нибудь наболтаешь лишнего или неправильно себя поведешь, это признание тут же окажется в милиции – и ты отправишься в колонию для несовершеннолетних. Тебе этого хочется?

– Нет, не хочется ...

– Я тоже так думаю. А значит, ты будешь умненьким и благоразуменьким, не вздумаешь болтать лишнего, не станешь рассказывать Ковачу о нашей встрече, а будешь жить-поживать в свое удовольствие, пользуясь деньгами, которые я тебе дам. Взаимовыгодная сделка, правда?

– Но я и в самом деле ничего не знаю ... – выдавил я.

– Давай так. – Он улыбался, но его улыбка все больше становилась похожа на волчий оскал. – Время у нас есть. Сейчас тебя запрут, и ты спокойно обо всем подумаешь. Я надеюсь, если ты с часок посидишь взаперти, живо представляя себе, что с тобой могут сделать, то делать этого с тобой не придется. Ты все нам расскажешь и благополучно отправишься домой. Воображение может действовать лучше любой пытки, а? Когда люди как следует вообразят, что с ними может произойти, они становятся совсем мягкими и покладистым. Уведите его!

Тип в кожаной куртке схватил меня за шкирку и потащил на самый верх, мимо второго этажа, третьего – в единственную комнатушку прямо под крышей. Потолок в ней был скошен с двух сторон, окошко совсем маленькое. Короче, чердачная комнатка, мансарда. Здесь стояли кровать, стул и стол.

Тип в кожаной куртке швырнул меня за дверь, захлопнул ее и запер на ключ.

Оказавшись один, я сразу подошел к окну. В окно почти ничего не было видно, да и тьма сгустилась. Мои похитители это учитывали, конечно. Они отлично понимали, что я не смогу потом опознать место, в котором находился, даже если буду до одури пялиться в это окошко.

Я попробовал открыть его. Оно было не просто заперто, а еще и заколочено гвоздями. Конечно, я мог бы попытаться высадить окно вместе с рамой... а что потом? Допустим, я сумею в него протиснуться. И окажусь Я на высоте больше десяти метров, почти без опоры. Если я сорвусь, то разобьюсь. А если и не разобьюсь, то, конечно, перемахнуть через ограду и оказаться за пределами участка у меня не получится. Здесь наверняка все напичкано охраной, и далеко я не уйду. Разумеется, они должны были предусмотреть, что у меня может воз никнуть желание драпануть через это окошко. Скорее всего, за мной и сейчас наблюдают, и никто мне высадить раму не даст. Или внизу, под окном, дежурит охранник.

Нет, надо придумать что-то другое ... Но что?

А тем временем воображение начало свою поганую работу. Не буду говорить обо всем, что мне представилось. И раскаленные утюги на живот мерещились, и отрезанные пальцы, и всякое такое, о чем лучше не вспоминать.

Да, Варравин умел обламывать людей.

Ну и влип! Я прижался лбом к стеклу. Оно было холодное, и это привело меня в чувство. Я попытался вглядеться вдаль, но кроме заснеженного кусочка участка, на который из окон падал свет, ничего не увидел.

Интересно, сколько я продержусь?

И вдруг прямо передо мной опустилась огромная черная тень. Я сперва отпрянул, а потом разглядел, что это – ворон!

Неужели тот самый?

– Артур! – тихо позвал я.

Ворон склонил голову набок, будто изучая меня и оценивая, в каком я нахожусь положении.

– Артур! – повторил я. – Артур, ты меня слышишь? Скажи Ковачу, пусть он меня спасет!

Артур – если это был он – взмахнул крыльями и полетел прочь, не издав ни звука.

Мне безумно хотелось верить, что он приведет Ковача, что помощь близко – и я поверил.

Распахнулась дверь, и тип в кожаной куртке (правда, теперь он куртку снял и был в свитере с широким отворотом) хмуро кивнул мне:

– Пошли.

Ноги у меня сразу стали ватными. С трудом переставляя их, я покорно поплелся за этим типом – начальником охраны, как сказал Варравин.

Мы спустились вниз, в ту же комнату с камином, где я уже был. Варравин сидел в кресле. Начальник охраны поставил меня перед ним. Все это напомнило мне картинку «Допрос партизана» из школьного учебника и, несмотря на весь свой страх, мне стало немного смешно.

– Ну? – сказал Варравин. – Расскажешь нам, кто такой Ковач?

– Стальной человек, – сказал я.

Варравин приподнялся, напрягшись.

– И как с ним можно справиться, с этим стальным человеком?

– Никак, – сказал я.

И тут Варравин мне врезал. Не скажу, что удар у него был таким уж крепким, но своими драгоценными перстнями он в кровь разбил мне губу и нос. Меня покачнуло.

– Ах ты, сучий потрох! – С него слетел весь лоск и все показное дружелюбие, и он осыпал меня ругательствами, которых я, естественно, повторять не стану.

– Спрашиваю еще раз, – сказал он. – Кто такой Ковач?

– Ну .. , – я постарался говорить спокойней. – Может, правильней называть его не стальным человеком, а духом стали или повелителем стали ...

Варравин прищурился.

– Ты действительно в это веришь?

– Да, – сказал я.

Варравин кивнул начальнику охраны:

– Врежь ему.

Удар начальника охраны оказался что надо. Я покатился по полу, до самой стены, и сесть смог, только когда оперся о нее спиной. При этом ... Да, наверное, и об этом молчать не стоит: при этом у меня сработал мочевой пузырь, и штаны стали намокать.

Глаза мне застилали слезы, дышать разбитым носом я почти не мог и ловил воздух ртом. Очевидно, я выглядел таким жалким, что дальше некуда.

И в довершение всего, у меня над самым левым ухом – или в голове? – зазвучал тот же мерзкий голос, который я уже слышал за сараем, перед самым пожаром:

– Скажи ему. Скажи ему. Тебе же будет лучше. Я плотно стиснул зубы. А голос не унимался.

– Скажи ему. Скажи ему. Освободи меня, и я тебя награжу. Я покажу тебе, где зарыт мой клад. Там два пуда золота, и все в чеканной монете и в украшениях.

– Уйди, проклятый Варравка ... – пробормотал я. У Варрравина оказался очень острый слух.

– Ты, кажется, меня Варравкой назвал? Да еще и проклятым?

– Я не о вас говорил ... – я понял, чем все это может кончиться, и от ужаса у меня перехватило дыхание. Голос мой звучал слабо-слабо. – Я ...я хотел сказать, что имел в виду совсем другого человека, его далекого предка – но это означало бы взять и выдать тайну Ковача. И я умолк, прикрыв глаза.

– Проклятый, вот как? – заскрипел у меня над ухом мерзкий голос. – Что ж, может, я и проклят. Но разве нельзя заключать сделки с теми, кто проклят? Разве от них нельзя получить по мощь? Подумай, что тебя ждет. Я – твоя единственная надежда.

Я молчал, решив больше не издавать ни звука. Одним словом я мог нечаянно выдать то, чего выдавать нельзя.

– Заговаривается, – послышался голос начальника охраны. – Похоже, поплыл пацаненок.

– Вот и хорошо. Привязывай его к стулу, – сказал Варравин.

Начальник охраны схватил меня за шкирку, проволок по полу, усадил на стул и начал привязывать. Я понял, что сейчас будет совсем что-то жуткое, попытался сопротивляться, но даже брыкнуться толком не мог.

Мне хотелось зажмуриться и ничего не видеть, но все-таки я приоткрыл глаза.

Варравин стоял передо мной со шприцем в руке.

– Знаешь, что это такое? – спросил он. – Попросту это называется «сывороткой правды». А если быть точнее, этот препарат полностью лишает человека воли, и он не может не ответить на заданный вопрос. Мы узнаем от тебя все, что нам надо, хочешь ты этого или нет, а потом ... Сам понимаешь. Раз ты не захотел сотрудничать с нами по доброй воле, то никому ты и не нужен.

Убедившись, что я крепко привязан, Варравин разрезал мне рукав и сделал внутривенный укол.

Я застонал – не от боли, а от отчаяния. Чего угодно я ждал, но только не этого! Все ужасы, которые я воображал, казались мелкими по сравнению с тем плохим, что мне предстояло. Теперь я выдам Ковача и не могу этому помешать! Мой язык будет говорить независимо от моей воли!

А потом меня просто убьют ...

Испугаться этой мысли я уже не успел, потому что начал как бы таять и впадать в блаженное оцепенение. Было такое ощущение, будто я проваливаюсь куда-то, исчезаю из собственного тела ...

И по мере того как я исчезал из собственного тела, мое место начинал занимать мерзкий Варравка, а у меня не было воли, чтобы его не впустить. Я чувствовал, как он в меня просачивается, злорадно хихикая.

Варравин приподнял мне веко, внимательно осмотрел мой зрачок.

– Готов, – сказал он. – Можно начинать.

И он спросил, говоря негромко и очень внятно:

– Кто такой Ковач?

Я сделал последнюю попытку сопротивления, но Варравка будто локтем меня оттеснил.

– Артур! – выкрикнул его мерзкий голос моим языком и моими губами. – Бойся Артура! Почему ты дал ему уйти?

Варравин и начальник охраны сперва отпрянули, настолько их потряс мой изменившийся голос, а потом Варравин, напрягшись, спросил:

– Вот как, Артур? Артур Безбашев? Ковач что-то говорил о нем? Вот на кого работает Ковач?

– Да, теперь все ясно, – сказал начальник охраны. Он и Варравин понимающе переглянулись.

– При чем тут какой-то Безбашев? – рассвирепел Варравка. – Ворон Артур! Тот, кто делит на золу и булат! Но это ничего! Мы еще справимся, внучок!

– Внучок? – переспросил ошеломленный Варравин.

– Этот недоросль тебе правду говорил! Берегись гонведа Ковача, повелителя стали! Только я могу его уничтожить! Но мне нужна твоя сила, внучок! Дай ее мне! Выпусти меня! ..

– По-моему, – осторожно заметил начальник охраны в на ступившей паузе, – парень – того ...

Варравин кивнул с мрачным видом.

– Помешался от испуга. В жизни такого бреда не слышал.

– Я помешался? Я несу бред? Да ты последний идиот, внучок! У тебя есть шанс жизни, а ты смеешь перечить прадеду!

– Это ты – мой прадед? – спросил Варравин.

– Я, а кто же еще!

– Достаточно, – Варравин отвернулся и хотел выйти из комнаты. – Разберись с ним, – сказал он начальнику охраны.

– Да ты еще больший дурак, чем я думал! – заорал Варравка. – Нет, ты послушай! С тех пор, как я лишился своего золота из-за этого проклятого Ковача, а потом и пытан был, и с вырванными ноздрями в Сибирь пошел, я мечтал о том моменте, когда отомщу! Каждую секунду мечтал, все эти века! А теперь ты слышать ничего не хочешь? Да тебя бы самого за это кнутом! ..

– Заткни его, – устало сказал Варравин. – Уже в ушах от него звенит.

Начальник охраны быстро и ловко залепил мне рот куском пластыря, и теперь Варравка мог только мычать.

– Значит, с Безбашевым будем разбираться, – подытожил Варравин. – Только про Артура Безбашева этот пацан мог слышать, больше у нас Артуров среди врагов нет... Что ж, хоть что-то.

Варравка бесновался внутри меня, но сделать ничего не мог.

– А пацана ... – начал Варравин.

Он не договорил, потому что раздался мощнейший удар, а потом и оглушительный грохот.

Варравин и начальник охраны бросились к окну.

– Вот это да! .. – выдохнул начальник охраны.

– Он снес железные ворота вместе с куском кирпичной стены ... – пробормотал побледневший Варравин.

Кто «он», и догадываться не надо было. Я почувствовал, как Варравка затрепетал и поспешил улетучиться из моего тела.

– Пусть они стреляют! Скажи им, пусть стреляют, чтоб их! – крикнул Варравин.

Начальник охраны вытащил портативную рацию и заорал в нее:

– Огонь! Огонь на поражение!

Зазвучали одиночные выстрелы, потом ударила автоматная очередь.

Варравин и начальник охраны попятились от окна.

– Его и пули не берут ... – прошептал начальник охраны.

– Скажи им, чтоб в голову целились, только в голову! – разозлился Варравин. – На нем, наверное, бронежилет.

– Бронежилет, который такие очереди выдерживает? – воскликнул начальник охраны. Но приказал в рацию: – В голову цельтесь, болваны, в голову! И по ногам!

Опять стрельба, а потом мощнейший удар сотряс стены дома, и стало слышно, как рушится входная дверь.

В комнату влетел тип в шелковом шарфе – секретарь.

– Все драпают! – крикнул он. – И вам драпать советую! Да побыстрей!

Но драпать им было уже некуда. В комнату тяжелыми шагами вошел Ковач.

– Я пришел за мальчишкой, – сказал он. – Вы опять очень нехорошо поступили.

– Погоди! – Варравин шагнул ему навстречу. – Я дам тебе любые деньги, если ты будешь работать на меня! Я дам тебе что угодно! Я ...

– Мне ничего не надо, – сказал Ковач. – Ничего, кроме того, чтобы вы навсегда убрались отсюда. И оставили в покое комбинат, навсегда. А еще – людей, которых я защищаю.

– Да кто же ты такой? – заорал Варравин.

– Ты не поймешь, – сказал Ковач.

Он одним движением пальца разорвал веревки, которыми я был связан, и взял меня на руки.

Начальник охраны, решив, что вот он, удобный момент, прыгнул на Ковача, целясь рукояткой пистолета ему в затылок, чтобы оглушить. Ковач развернулся, встретил его локтем и плечом – и начальник охраны, обливаясь кровью, отлетел назад.

Варравин наклонился над своим начальником охраны.

– Он мертв ... – проговорил Варравин.

– Да, – сказал Ковач. – Я не хотел его убивать. Я и тебя не хочу убивать. Но если ты еще хоть раз попадешься у меня на пути, я тебя убью.

И он пошел к выходу.

у меня в глазах все расплывалось и темнело.

– Тебе ворон сказал? .. – спросил я, еле ворочая языком.

– Ворон, – ответил Ковач.

И больше я ничего не помню. Я окончательно потерял со знание.

Глава восьмая ПРОЩАЛЬНЫЙ ДАР

Я не помню ни того, как Ковач доставил меня домой, ни того, как меня выхаживали. Знаю, что у него был долгий разговор с отцом и дядей Колей Мезецким, и после этого разговора отец велел домашним не поднимать бучу вокруг моих приключений и вообще поменьше рассказывать о том, что со мной случилось. Версия для всех такая: я подрался с мальчишками с другого берега на дальнем катке, а Ковач, проходивший мимо, нас разнял и доставил меня домой.

По-моему, никто из моей семьи, кроме отца, так и не узнал, что я побывал в заложниках у Варравина. Во всяком случае, отец велел мне держать язык за зубами даже с мамой, бабушкой и дедушкой. Он сказал, так будет лучше для всех.

Выходит, вся правда была известна только мне, Ковачу, отцу и Мезецкому.

– А что с Варравиным? – спросил я.

Отец, сидевший у моей кровати, ухмыльнулся.

– Варравин спешно уехал из города. В газетах пишут, он очень расстроен тем, что начальник его охраны насмерть раз бился на лыжном трамплине, и лично повез тело в Москву, где состоятся похороны

– Ну да, – сказал я. – Ему самому не с руки поднимать шум.А к нам он больше не сунется.

– Это уж точно, – сказал отец.

– Послушай ... – сказал я.

– Да?

– А Ковача дядя Коля вызвал? Его Челобитьев научил, да? Или Ковач сам по себе пришел? А ты не верил, что у дяди Коли что-то получится? Или как это было?

– Так ли, иначе, – сказал отец, – а Ковач с нами.

– Но ведь ты знаешь правду.

– Всей правды не знает никто.

Я вздохнул.

– Надеюсь, он останется с нами подольше. Я знаю, ему когда-нибудь надо будет уйти в печь, чтобы появиться на новом месте, а к нам вернуться лет через пятьдесят. Но хоть бы этого подольше не случилось!

– Мы все этого хотим, – сказал отец. – Но он сам решает, как ему быть.

– А ты в этом как-то участвовал? – спросил я. – Помогал дяде Коле?

– Брось! – сказал отец. – Я до самого конца не верил, что такое возможно, хотя и слышал старые предания. Но разве в такие предания можно поверить? Потом уже – помогал ...

– Выходит, и ты, и дядя Коля – сталевары высшего класса, иначе бы Ковач к вам не пришел?

Отец рассмеялся.

– Как будто ты и без Ковача не знал, что мы с Николаем сталевары высшего класса!

В общем, отец подтвердил все то, о чем раньше избегал разговаривать.

Меня на несколько дней освободили от школы, чтобы я не красовался разбитой рожей, да и слабость после «укола правды» была страшенная.

Машка меня навестила – я и удивился, и обрадовался. Она объяснила, что узнала от моего деда, которому эти дни приходилось выгуливать Лохмача по вечерам, что со мной стряс лось, И решила ко мне зайти.

– Здорово тебя разукрасили! – сказала она. – И охота тебе было схлестываться со всякой шпаной.

– Это не шпана была, – сказал я. – Это ... В общем, слушай. И я рассказал ей все, от и до, в том числе и то, что раньше от нее утаивал, и не просто утаивал, а, если прямо говорить, водил ее за нос. Рассказал и о том, как меня тоже похитили, и чем это кончилось, и откуда мои боевые раны. Она ахала и время от времени спрашивала:

– А ты не присочиняешь ?

Я показал ей глобус-копилку, привел и другие доказательства, а под конец сказал:

– И твой отец знает, кто такой Ковач. Если ты как-нибудь хитро начнешь его расспрашивать, он обязательно проговорится.

Машка задумчиво кивнула:

– Теперь я догадываюсь, о чем отец так долго говорил с Ковачем, когда тот меня привез.

– Вот погоди, – сказал я. – Когда у меня лицо заживет и не будет сплошным синяком, мы вместе пойдем к Ковачу, и ты сможешь задать ему какие угодно вопросы.

– Куда же мы к нему пойдем, если его дом сгорел, и он теперь из мартеновского цеха не вылезает? – спросила Машка.

– Я вытащу его на прогулку, – заверил я.

– Знаешь, – сказала Машка, – по-моему, тебе надо все это записать.

– Как я могу? – ответил я. – Это же тайна!

– Согласна, тайна, – сказала она. – Но это – из тех тайн, которые люди обязательно должны знать.

– Ты думаешь?.

– Уверена.

– Ну не знаю. Надо поразмыслить.

– Не надо размышлять. Бери тетрадку, ручку и пиши, пока ты лежишь в постели и тебе нечего делать!

– Но я не могу выдавать ...

– А ты замени имена. И еще как-нибудь следы запутай, чтобы прицепиться было не к чему. Так все писатели делают.

– Но я же не писатель ...

– Тебе и не нужно быть писателем. Тебе нужно правдиво и толково рассказать эту историю, чтобы главное дошло до людей. Может, у каждой профессии есть свой Ковач. Вот пусть люди и учатся вызывать своих защитников. А главное подчеркни, что вызвать такого защитника может только настоящий мастер своего дела.

– Ты прямо за меня все по полочкам разложила, как школьная учительница, когда дает план сочинения, – сказал я.

– Я не даю тебе никаких планов. Я пытаюсь подсказать тебе, как начать, чтобы было легче рассказывать. А ты просто пиши, ни на что не оглядываясь.

В общем, она меня уговорила. Я взял тетрадку и ручку и стал писать. Первые страниц сорок я написал в постели, а потом потихоньку дописывал изо дня в день. Иногда, в удачные дни, получалось написать страниц десять, а иногда, когда я был занят или что-то не клеилось, я добавлял всего по пол странички.

И теперь я подхожу к тому, что было дальше.

Где-то дней через десять я и правда вытащил Ковача на прогулку со мной и с Машкой. Мы пошли вдоль реки, мимо небольшого городского парка. Лохмач и Ричард то резвились на берегу, то скатывались на лед и носились по нему, а мы с Машкой шли над берегом, по бокам от Ковача. Только что про шел снегопад, и пушистый, еще не слежавшийся снег искрился на солнце, а в воздухе уже пахло весной – появился свежий такой запах, немного похожий на аромат то ли ананасного компота, то ли хвойного отвара. И небо было голубым совсем по-весеннему, а не по-зимнему.

– Ковач, – сказал я, – а почему ты – венгр? Ведь, по идее, у тебя не должно быть национальности, раз ты помогаешь металлургам всего мира ... и отвечаешь за сталь во всем мире. Или не во всем?

– Ну ... – Он призадумался. – У меня есть любимые страны.

– И одна из них – Россия?

– Да. А вот почему я венгр ... А разве я венгр?

– Ну ты же родом из Венгрии. И венгерские народные песни знаешь.

– Я всякие народные песни знаю.

– И все-таки? ..

– Так повелось, – сказал он.

– Опять ты за свое! – не выдержал я.

Ковач поглядел на меня с недоумением.

– Петька хочет сказать, – вмешалась Машка, – что твои короткие ответы очень часто ничего не объясняют.

– На самом деле они объясняют все, – сказал Ковач, – если вы над ними будете думать.

Машка кивнула, как будто поняла, а я почувствовал себя окончательно запутавшимся. Чтобы переменить тему, я спросил, припомнив наш разговор с Яковом Никодимовичем:

– Ковач, а что произошло в 1909 году?

– Зачем тебе это нужно знать? – поинтересовался он. По-моему, он немного удивился.

– Если я это узнаю, я получу годовую пятерку по истории.

Он повернул голову направо, налево, поглядел на реку, на парк, на город, потом заговорил:

– Тогда была тяжелая история. Неприятная: забастовка. Пришлось позвать войска.

– Пришлось? – удивился я. – Ты говоришь так, как будто сам их позвал. Но ведь ты же их разогнал!

– Я их не разгонял, – сказал Ковач. – Это они потом сочинили.

– Так что же было? – спросила Машка.

– Были убийства. Я не смог их предотвратить. Одни рабочие убивали других.

– Забастовщики – штрейкбрехеров? – спросил я.

– И так, и так, – сказал Ковач. И опять замолчал.

– Они убивали друг друга? – догадалась Машка.

– Да.

– Одни хотели получить работу, а другие боялись ее потерять? – спросил я.

– Да. Что-то с людьми произошло. По всему миру. Я видел такое же и в Германии, и в Америке.

– Но что произошло?

Ковач опять смотрел куда-то вдаль.

– Производство надо было расширять, – сказал он, утвердительно кивнув головой сам себе.

Мы с Машкой переглянулись. Да, из Ковача приходилось вытягивать каждое слово, будто крупного налима из-подо льда. Но ведь он никогда не обижается, не скажет «Отстань!», как сказал бы на его месте любой другой взрослый. Его можно донимать вопросами до бесконечности, и он будет отвечать и отвечать. Так на так и выходит.

– Ты хочешь сказать, – уточнил я, – что хозяева хотели расширить производство, а рабочие боялись, что если появится много новых людей, их зарплата упадет, а кого-то и уволят? И они решили не пускать новых, чужаков, пока хозяева им не пообещают, что старым рабочим от этого хуже не станет? А те, кого привезли, рвались начать работу, потому что пока не работаешь, денег нет? И они дрались?

– Они убивали друг друга, – сказал Ковач. – Не знаю, кто начал. Но они стали ловить тех, кто ходил по одному, и убивать. Нескольких новых рабочих облили керосином и сожгли заживо, а нескольких старых живьем закопали в землю.

Мы с Машкой остолбенели – застыли с разинутыми ртами. Я почувствовал, как у меня волосы встают дыбом.

– Полицию, которая хотела арестовать убийц, они прогнали, – продолжал Ковач. – И тогда пришли войска. Рабочие хотели идти на войска, а командир предупредил, что даст приказ стрелять, и всех расстреляют.

– И тогда ты разогнал войска?

– Нет. Тогда я вышел вперед и сказал: «Расстреливайте меня».

– Они стреляли? – спросила Машка.

– Да.

Чем это кончилось, можно былоне спрашивать. Мы с Машкой легко представили лица солдат, открывших огонь по Ковачу.

– И что потом? – спросил я.

– Потом солдаты заторопились и ушли. Рабочие хотели кинуться за ними вдогонку – и старые, и новые, – но я сказал, что если кто-то попробует затеять побоище с солдатами, то будет иметь дело со мной. Они утихли. А я пошел к хозяевам и поговорил с ними. Все выяснилось, они пообещали, что старые рабочие ничего не потеряют. Хозяева волновались, потому что из-за всех этих событий могли не успеть выполнить очень важный заказ. Огромный заказ, для него им и нужны были новые руки, потому что старых не хватило бы. – Он помолчал. – Заказы шли потоком, один за другим, и хозяева собирались строить новые цеха, ставить новые мартены и бессемеры, мощнее прежних. Тогда самый большой мартен былна двести тонн. Для будущего этого уже не хватило бы. Трудно было уговорить сталь после того, что произошло. Она не хотела идти. Но я сделал. Нужная сталь пошла вовремя.

– А рабочих ты между собой помирил? – спросила Машка.

– Не совсем. Совсем помирить былонельзя. Но мы выяснили. Листовки были виноваты.

– Листовки? ..

– Кто-то разбрасывал листовки, что новых рабочих везут, чтобы уволить старых. Это было неправдой. Когда мы убедились, что это неправда, все стало более или менее нормально.

– А потом? ..

– А потом я ушел.

Мы с Машкой представили себе, как Ковач «уходил» ...

– Но об этой истории почти ничего не было написано, сказал я. – Только в местной газете кое-что сообщили, да и то не совсем правду, и все перепутали. Про нее договорились молчать?

– Молчать и забыть, – сказал Ковач. – Это был позор. В те годы я увидел много позора. Во всем мире сталевары не могли поладить друг с другом. И я понял, что будет большая война.

– Это ты велел всем молчать про историю убийств? – спросила Машка.

– Да.

– Ковач, – сказал я, – ведь ты же не скоро уйдешь?

– Не знаю, – ответил он. – Зависит от стали.

– Как это?

– Бывает такая сталь, с норовом. Не идет, и все. Надо самому в нее войти, чтобы она получилась. Обычно это очень важная сталь. Самая важная на годы вперед. Я пойму, когда придет время самой важной стали.

– Но пока ты не чувствуешь, что это время наступает?

– Пока не чувствую.

– Вот и хорошо.

Мы глядели на реку, на резвящихся собак. Я подумал, что не буду рассказывать эту историю Якову Никодимовичу. Пока, во всяком случае. Может быть, как-нибудь потом расскажу. Жаль пятерки за год, которую можно было бы заработать безо всякого труда, но ничего, переживу. Иначе, как я ему объясню, откуда все узнал? Если сказать, что сам Ковач рассказал, то он, скорее всего, не поверит. Хотя – может и поверить. Я вспомнил его рассуждение о призраках прошлого. Никодимыч был в шаге от того, чтобы признать Ковача тем, кто он есть на самом деле. Но сделать этот шаг не решался. Не удивлюсь, если в ближайшее время решится. Никодимыч из тех чудаков, которые часто оказываются разумнее многих умников.

– Перед тем, как уйти, – сказал Ковач, – я оставлю тебе подарок. Он будет совсем маленький, и, как вы говорите, смешной.

– Шутливый? – поправила Машка.

– Да. Про такой еще говорят: «шутка». Правда, это будет не совсем «шутка». Он тебе поможет, если ты станешь хорошим сталеваром и захочешь вновь со мной увидеться. Но стать сталеваром он тебе не поможет: ты должен учиться сам.

– Мне будет очень тебя не хватать, – сказал я.

– Тоска, да. – Ковач старательно смотрел куда-то мимо меня, вверх и в сторону. – У тебя будут шутка и тоска.

– А у тебя их не будет? – спросила Машка. – Ты не тоскуешь по людям, с которыми когда-то встречался?

– Не знаю, – ответил Ковач.

Я заканчиваю свои записки. Для себя я решил, что уберу их в ящик стола, в самый дальний угол, и буду держать там, пока Ковач не уйдет. А когда он уйдет, я их достану и пошлю куда нибудь, где их напечатают. Потому что Машка права: люди должны знать о Коваче.

* * *

Прощальным подарком, который оставил мне Ковач, оказалось воронье перо, сделанное из стали.