Текст книги "Суета вокруг глобуса(СИ)"

Автор книги: Алексей Большанин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Annotation

Пародия на фанфик по Стругацким

Большанин Алексей Анатольевич

Большанин Алексей Анатольевич

Суета вокруг глобуса

Суета вокруг глобуса

Мы, признаться,

задумывали году в

этак 86-88 писать

"НИИЧАВО сегодня",

но так и не собрались:

невеселая получалась сказка.

Из Off-Line интервью с Б. Н. Стругацким

Ложь изо всех вреднейших есть порок. Екатерина II

1.

Виктор вышел из кабины лифта и сразу направился к Федору. Тот сидел на своей скамейке и задумчиво искался. Снежный человек сильно изменился за эти годы, постарел, волосы на висках и щеках поседели, землистое лицо приняло зеленоватый оттенок, появился животик. Глаза его, ранее такие живые и источавшие любовь к людям и тягу к знаниям, погасли, спрятались под монументальными надбровными дугами. Вместо белой опрятной безрукавки на нем был засаленный спортивный костюм, огромные коричневых ступни обуты в потертые сандалии. – Виктор Павлович! – вскричал Федор и вскочил со скамейки. – Вот радость-то! В следующую секунду Федя сник, пряча глаза, осторожно пожал Корнееву руку и они присели. Магистр протянул томик комиксов про Тарзана, снежный человек опять кратковременно просиял, сунул подарок в холщовую сумку.

– Федя, я к тебе по делу, – сразу начал Виктор. – Расскажи мне про Вунюкова, я слышал, они опять сбились в шайку. Федор опасливо оглянулся по сторонам, затем приблизил к уху Корнеева толстые губы, блеснула металлическая фикса, и начал тихо рассказывать,

– Да, Виктор Павлович, это правда... Теперь у них кооператив, Хлебовводов директор, у Фарфуркиса бригада, а Лавр Федотович в райсовете, на "шестисотом" ездит, городом княжит. Федя тяжело вздохнул.

– И я здесь не просто так сижу... Снежный человек отодвинулся, опустил голову,

– Я здесь вас поджидаю. Тут теперь все по другому, как у нас на Памире – кто сильный, тот и выжил. А кто, значит, поперек пойдет, того "заказывают", на перо и в дамки... – Подожди, – не поверил Корнеев, – так тебя что, меня устранить приказали?! – Ш-ш, – Федя опять оглянулся через плечо. – Виктор Павлович, да я бы ни в жисть, вы же меня знаете, как я вас уважаю! – Федя гулко стукнул себя кулаком в грудь. – Но они меня заставили, к стенке приперли, а еще сказали, что вы плохой, что вы враг, какой – то глобус ищете и в глобусе том, дескать, погибель для всего человечества запрятана. Я им не верю, а вам верю! Федор в волнении оскалил огромные желтые прокуренные зубы. – Виктор Павлович, вы только скажите, что это неправда! Плевать на долг, я вам даже отдам, вот, они всучили, – Федор раздвинул края сумки, Корнеев заглянул и увидел пистолет с глушителем. – Эх, Федя, ну ты и ...– он хотел выругаться, но вспомнил про обет, – Снежный человек! Корнеев был по– настоящему удивлен, он в замешательстве оглядывал примата, собираясь с мыслями.

– Глобус я и правда ищу. Только чтобы мир осчастливить, а не извести! Как же ты дошел до жизни такой? Федор понурился, почесался. – Пить начал, – признался снежный человек. – Виктор Павлович, давайте пойдем, а то отсвечиваем. И вы так как– нибудь обреченно идите, как будто я вас конвоирую, а то у Хлебовводова везде глаза и уши. Корнеев встал, сцепил руки за спиной. Они пошли по аллее мимо спиленных до половины тополей, покрашенных белым. – Я и в горах себе нет-нет да и позволял фляжку, спирта вдоволь было, но меру всегда знал. А вы ведь все тогда...только не обижайтесь, но вы бросили меня, устранились, а я ждал, ждал, ну и связался с дурной компанией, с поэтом Тьмутаракановым, Годзилловским внуком и еще там... Как-то давно сидели в кафе, обмывали что-то, Эдельвейс говорит, давайте теперь за неандертальца нашего поднимем, за эректуса. – А этот, – Федор сделал стирающее движение рукой, – начал подьелдыкивать, мол, не буду за него пить, никакой он не эректус и вообще не сапинс, – вот, говорит какой– то там профессор Венья.. минов считает, что снежные люди, это даже не йети, а одичавшие олигофрены, так называемые "бродячие чукчи", и он, клоп, мол, с мнением коллеги согласен, хотя он, клоп, имеет свою точку зрения – мол, что я просто скунсовая обезьяна! Ну, я пока терпел. Но потом он добавил, что вообще, вы, неандертальцы, кроманьонцев съели.

– Наоборот, – рассеянно сказал Корнеев. Но Федя не слушал, он заново переживал, обнажил мощные резцы, рыжая шерсть на загривке встала дыбом. – Тут я, каюсь, Виктор Павлович, не выдержал, жахнул стакан, а потом.... Федор махнул рукой и замолчал. Корнеев разглядывал фотографии победителей социалистического соревнования по обе стороны асфальтовой дорожки. – Впаяли мне..., и я там еще разбил много всего... пока за клопом гонялся. Полгода отсидел по хулиганке, вышел по УДО. Материального убытка мне еще оставалось двести сорок рублей выплатить...я на две ставки дворником и еще экспонатом в краеведческом, в диораме "Охота на мамонта". Это копье к концу смены, бля, тонну весит, ой, простите, Виктор Павлович. А у вас папиросы не найдется? Федя закурил, выпустил клубы дыма из широких, как пещеры, ноздрей. – Федор, а куда мы, собственно идем? – поинтересовался Корнеев. – К Константину, он просил вас к нему привести, как только прибудете. Он откуда-то знал, что сегодня. И меня отговорил, чтобы я вас ...это, не сразу и объяснил, почему, но я не до конца понял, Костя последние два года как– то странно стал разговаривать, не по– русски. Говорит, от тоски. ...Щас уже придем, немного осталось.

– А ассасином ты как заделался?

– Кем?

– Ну, с пистолетом разгуливаешь.

– Ну, вот я и рассказываю. Как– то подкатывает ко мне Хлебовводов и гонит шнягу, что, мол, это меня Лавр Федотович вовремя с кичи вызволил, вписался, дал кому надо. А я там сильно интель... лигентно выглядел, в пенсне, со всеми вежливый, как Эдуард Мгерович учил, каждому готов услужить, бритвенный прибор поднял с пола... ну и попал сдуру в "законтаченные". Я там покалечил пятерых... а до этого еще в карты меня "обули", на две тысячи долларов, один предложил на спички сыграть, ну, кон отыграли, остались при своих, он опять предложил, ну что, мол, еще по паре штук? А у них, оказывается, штука, это "штука" баксов, хоть бы одна сука предупредила! Виктор Павлович, – ну как же это, вранье кругом, так же нельзя! – Федя украдкой вытер глаза мохнатым кулаком, – Я ведь верил, всем вам верил! Ладно. Отдать нечем, квартиры нет, я пытался выяснить, может, у меня родня есть. На воле навели справки, опять же небесплатно, оказывается, действительно, есть такая семья реликтовых гоми...нидов, по фамилии Сасквоч в Северной Америке, в Ванкувере, с "Шапито" кочуют. И они, представьте себе, вошли в положение, перевели на счет тюрьмы три тысячи долларов, это я потом уже узнал, когда вышел. Начальник тюрьмы себе подержанный "Вольво" купил и жене дубленку. Все отсрочки кончились, мне там обьяснили – говорят, или ты теперь фуфлыжник или на воле отрабатывать будешь на "атасе", пятерка в час.

Они вышли из аллеи, повернули в проулок. – И тут как раз Хлебовводов мне маляву передал, мол, долг твой погасим, если вас, Виктор Павлович ...А вот и Константин! Костя, вот ваш Виктор Корнеев, получите-распишитесь! Пришелец Константин пошел им навстречу от корабля, дружелюбно кивая крючкообразным ртом. Они пожали друг другу руки. – День добрый, Федя, Виктор, вас я дожидаюсь. Коль скоро вы согласны, вместе улетаем. Запчасть поставили, что тридцать лет я ждал. И я готов помочь вам, как и обещал. Константин задними руками привычно посыпал волчьей ягоды выводку мышей и продолжил: – Про то, что ищите вы "глобус", мне известно. Я знаю, где он, и доставлю вас на место. Но вы должны сейчас, немедленно решать! Здесь скоро будут те, кто хочет помешать! Виктор обернулся и не поверил своим глазам. По асфальтовой дорожке неслись во всю прыть голых красных голенастых ног три гигантские птицы с мощными горбатыми клювами. Головы их были опущены, глаза горели. На их спинах мчались наездники в меховых шкурах и конических шапках. Тот, что скакал впереди, крикнул протяжно, – Хикаритико-о! и метнул что-то черное. Федя удивленно посмотрел на грудь. Из нее торчало полированное древко копья. – Федя! – крикнул Корнеев, подбежал к снежному человеку, тот мягко навалился на его и опрокинул, закрыв собой. Виктор попытался приподнять тяжелое тело, но не смог. Раздался глухой звук, Федя дернулся еще два раза. – Летите, Вик..тор Палыч,– прошептал он, – Я... их задержу! Он, кряхтя от боли, заелозил рукой, искал сумку. Корнеев почувствовал, как некая невидимая сила вытаскивает его из-под Федора и несет к люку тарелки. Он успел увидеть, как Федя поднимает громадную черную руку с пистолетом.

***

Мемуар Алексанлра Привалова

Меня зовут Александр Привалов. Мне семьдесят шесть лет. Я уже рассказывал о тех событиях, которые начались в городке под названием Соловец двадцать шестого июля тысяча девятьсот шестьдесят третьего года и которые описали авторы, всем известные. Тогда я, двадцатипятилетний молодой специалист, начал работу в Институте. Я взялся за этот мемуар неохотно, ведь я не писатель. Я вынужден был это сделать по нескольким причинам. Рассмотрим их по степени нарастания значимости. Вот первая:

– Саша, Рома ничего не читает. Стелла посмотрела на меня чистыми серыми глазами, не утратившими с годами смешанного выражения строгости звеньевой и ведьминской былинной засасывающей глубины. Я отложил вилку и поднял брови.

– У Ромки есть время на книги? Он же у нас гекатонхейр, и с парашютом он, и на монстре этом своем стосильном! И еще умудряется работать в свободное от увлечений время. А у Кончиты Кристобальевны особо не налодырничаешь – сама знаешь.

Кончита Кристобальевна – дочь заведующего Отделом Смысла Жизни Кристобаля Хунты. Великого Инквизитора мы не видели уже более пяти лет, он ушел от нас, пообещав вернуться через пятьдесят лет. По слухам, на это было две причины. Первая заключалась в том, что у нас в Институте появились два новых отдела – Отдел Православия и Катехизации и Отдел Ислама и Таджвида. Злые языки утверждали, что директор Института У-Янус Полуэктович Невструев за подписи документов получил арабского скакуна породы кохейлан-сиглави стоимостью в двести пятьдесят тысяч рублей и яхту "Епитрахиль" в четыреста тысяч, длиной тринадцать метров с домашним кинотеатром, баром и белыми коврами. Поначалу сотрудники двух новоявленных отделов воротили нос друг от друга, не здоровались, в столовой взаимно подбрасывали в тарелки скоромное, затевали интриги и обвиняли в плагиате диссертаций. Затем произошел эпохальный инцидент заведующего Отделом Смысла Жизни со старшим научным сотрудником Подотдела Свечного и Золотого Маркетинга доцентом Дионисием Шимоновичем Убивай– Плевако и инспектором пробирного надзора Дроздом. Оба шли по коридору нетрезвые, расхристанные и повстречались с подтянутым и строгим Кристобалем Хозевичем. Они проходили мимо моего отдела, дверь была приоткрыта и я невольно слышал их разговор. Привожу его по памяти с купюрами.

– Сударь, вы наступили мне на ногу, извольте извиниться!

– Это кто ж такой надушенный да напомаженный хрен будет, а, Дениска? Я думал, у вас эти не приживаются!

– А это из кафоликов богомерзких, служит здесь, у меня в институте, буду воцеро... ковлять раба сего вскорости.

– Я не совсем понял ваш намек, милостивый государь. Что означает "эти"? А вы, коллега, заодно не будете ли столь любезны обьяснить, чей я раб?

– Опа, отче, распустил ты их, глянь, вообще обна...

Раздался оглушительный звук пошечины, потом второй, и удаляющиеся шаги. Далее я делаю лакуну.

И началась травля Кристобаля Хозевича. Два новых отдела сплотились перед лицом общего врага и даже всемогущий Федор Симеонович ничего не смог поделать. Отдел Ислама путем угроз заставил домового Тихона вешать на двери бывшего Великого Инквизитора холодящие кровь рисунки жертв аутодафе, православный отдел избрал политику подсылать дублей, которые каждую ночь заливали двери старенького "Сеата" Кристобаля Хозевича строительной пеной.

Кристобаль Хунта, будучи человеком гордым, не обращался ни Профком, ни в Партийную Комиссию, он протыкал и рубил дублей шпагой и панцербрехером, трансгрессировал их в отдаленные полярные области Советского Союза и поочередно безуспешно вызывал сотрудников обоих отделов на дуэль.

Во-вторых, в то время Луи Седловой отладил наконец свое новое изобретение – "Стазис– Шифоньер". Он был прост в эксплуатации – человек набирал на таймере оттайки нужную дату, заходил в шкаф и замораживался на заданное количество времени.

Кристобаль Хозевич заказал аппарат, погрузил его на грузовик, оставил записку и больше его никто не видел. Только Кончите Кристобальевне известно его местонахождение. Вовремя он это сделал, потому что спустя месяц к Луи Седловому зачастили разные проверки от пожарников до прокуроров, завели на него дело по преступному присвоению ресурсов природного газа фреона, являющегося народным достоянием, в результате "Стазис-Шифоньер" отжал племянник мэра, полковник ФСБ и теперь берет баснословные деньги с эскапистов.

Но я отвлекся.

Мы оба, однако, понимали, что дело было совсем не в том, что Ромка не читает. Все сложнее. Я люблю своего внука, и он меня любит. Однако складывается у меня впечатление, что не сильно уважает.

– Знаешь, как он вчера тебя назвал? – невесело усмехнулась Стелла, подливая чай. – Олдфаг, говорит, наш дед. В хорошем, говорит, смысле.

– Это что за зверь?

– Тебе лучше не знать.

– Вот скажи мне, звезда моя, – я привлек жену к себе и усадил на колени. – Ну откуда в них все это? Все эти словечки американские, все эти " воу-воу, палехче". А русский забывают. Наш, великий!

– Это что, у меня у девятиклассниц на прошлой неделе спросили, кто такой Гоголь. Это, говорят...

Так что решил я написать эти воспоминания в том числе для внука, пусть почитает.

Вторая причина заключается в том, что я последний остался из нашей когорты. Не в смысле в живых, а просто только я до сих пор работаю в Институте, если можно назвать работой синекуру архивариуса на четверть ставки.

Эдик Амперян был переведен в Армению, потом уехал в Канаду. Мы были у него в восемьдесят втором, я этому визиту, возможно, уделю главу, хотя история это грустная и писать мне о ней не хочется.

Роман Петрович Ойра-Ойра после решения Великой Проблемы Ауэрса был почти насильственно заставлен работать на оборонку, он теперь подполковник. К нам он заходит все реже после одного инцидента. Сидел на дне рождения тезки, задумался, уставясь на стену, что– то пробормотал и вдруг проделал в ней отверстие примерно метр на метр. Квадрат бетона вывалился к соседям Меркуловым, испугал кошку, она теперь гадит во всех углах, а Меркуловы не здороваются.

Амвросий наш Амбруазович теперь герр Мерц, после скандала с сывороткой-разбудителем женился на этнической немке и эмигрировал в Германию, живет в деревушке Эглофштайн недалеко от Нюрнгберга, работает директором-консультантом у знаменитого соседа Олега Попова.

А вот с Витей Корнеевым случилась необъяснимая история. Он долго топтался на месте со своей идеей оживления вод всех морей и океанов и уже готов был послать подальше весь проект и начать другой, но во время поездки в Прагу в девяносто первом году в пивной некто в сером предложил ему купить книгу Бецалеля под названием "Гур Ашем", считавшуюся утерянной во время погрома тысяча шестьсот забытого года. Витька обобрал всех друзей и знакомых, влез в долги, продал "Иж-Юпитер" и приобрел древний фолиант. В нем великий ученый писал, что встроил третий, последний, доработанный транслятор в небесный глобус своего друга астронома Тихо Браге. Взяв приступом тогдашнего архивариуса домового Тихона, Корнеев выяснил, что глобус был утилизирован Тройкой во времена оной. Взбешенный Витька тут же залез в лифт, временно работающий, и умчался на семьдесят шестой этаж, показав Вите Почкину, как он откручивает головы Л. Вунюкову с подчиненными.

Больше его никто не видел. Только однажды, десять лет назад, в лифте обнаружился его читательский билет, на котором были вкривь и вкось нацарапаны две строчки, мы сломали головы, но не смогли их расшифровать.

Институт отправил две спасательные экспедиции, я в них участвовал, было даже осушено "Коровье Вязло" и произведено глубокое траление Озера, несмотря на ожесточенное сопротивление плезиозавра Лизки, которая была на сносях, а также колонии кудрявых пеликанов.

Поиски не дали результатов, Корнеев как сквозь землю провалился. Эдик Амперян стал подозревать, что это была ловушка, устроенная сверженной Тройкой в порядке мести. Однако доказательств не было. Кабинет Витьки был заговорен и опечатан, рыба сдана в столовую, диван забрал себе Володя Почкин. От Вити остались шесть первоклассных кремниевых дублей, которых разобрали по отделам, ими до сих переругиваются во время междоусобных дрязг и выбивают оборудование у Модеста Матвеевича. Но я все равно верю, что он жив, просто где– то далеко.

Так что никто уже не опишет наши приключения в последние полвека, кроме меня.

– ... говорит, Герасим утопил Муму знаешь за что? Сашка, ты не слушаешь! Потому что... Стелла откинулась на коленях и зашлась в беззвучном смехе. Я хмыкнул на всякий случай, хотя опять отвлекся и не услышал ни слова. – Ой, не могу! Кстати, прабабушка приглашает на пирожки в пятницу. И не вздумай опять отказаться, а то отваром напою, воспылаешь...

Третья причина – уважаемая треклятая Наина Киевна. Она сверхдальняя пятой воды на киселе родственница моей Стеллочки, и мнит себя пра-в-эннойстепени-бабушкой нашего Ромки. Она почти не изменилась, только нос высох и из ятагана превратился в клюв стервятника, на голове повязана неизбывная косынка, теперь с надписью " I hate everyone". События девяностых окончательно ее подкосили, она потеряла очередное "состояние", топила ваучерами, вызверилась, почти не выходит из Изнакурножа, только приходится возить ее на Лысую гору два раза в год. Один раз на курорт, второй на их так называемый шабаш вместе со Стеллой. Там нашли горячие минеральные воды, отстроили дом отдыха для пенсионеров-ветеранов магии и чародейства. Однажды я там заглох, пришлось остаться на ночь, посмотрел я на их шабаш, и смех и грех, честное слово.

Ромка как-то ночевал у прабабки и оставил томик "Понедельника". И что вы думаете, взбрело старухе, что книгу про Институт написал я, а не братья-писатели, и сколько я не убеждал упрямую алчную каргу, она в это так и не поверила. Кто-то сказал ей намедни полвека назад, что писателя гребут огромные деньги и получают Сталинские премии, и она стала брать меня измором.

На прошлой неделе я обнаружил на кухонном столе желтую от времени выписку из какого-то прейскуранта, заботливо запаянную в пластик. Она гласила:

"...вручаются денежное вознаграждение, диплом, почетный знак лауреата Сталинской премии и удостоверение к нему, а также фрачный знак.

Лауреат премии имеет льготы в виде упрощённого получения звания ветерана труда. Так же имеет дополнительное обеспечение в виде 330 процентов от размера социальной пенсии. "Триста тридцать процентов" и "пенсии" были жирно подчеркнуты фиолетовым химическим карандашом. Самое ужасное, что она и Стеллу умудрилась охмурить и я ее отчасти понимаю, на зарплату учителя литературы и мои гроши особо шиковать не приходиться, так что я затеял эту свою эпистолярию также и для Стеллы, для нее я все сделаю.

Есть еще одна причина, главная, по которой я взял в руки перо. Дело в том, что я ЭТО опять начинаю чувствовать, спустя столько лет, я уж думал, повезло мне, пронесло. А позавчера утюг сломанный в руки взял, и понял, – все, приехали. И Стелла уже заметила, но пока молчит. Напишу и об этом, если успею.

***

Максим Палатенко по прозвищу «Индеец» снял бандану, вылез из черной кожи и посидел, отдыхая. Затем двинулся к книжным полкам, обнял ладонью ДНК – сканер и шагнул сквозь синее и вязкое. В типи он подошел к лежащему на сундуке Коммуникатору и почесал его за ухом. Тот мурлыкнул, открыл зеленый глаз и сказал: «Шеф, Тайанита». – Воспроизведи второе, – попросил Максим. – Будь добр. Коммуникатор помолчал, подчеркивая свою значимость, и по комнате поплыл родной певучий говор. Максим присел на шкуры и, покачивая от удовольствия головой, слушал о том, как она скучает и как она лучше всех танцевала на празднике Киналда, даже лучше, чем задавака Кимэма. И когда же он приедет в отпуск, и она ему кое-что смастерила своими руками, но она не скажет, пока он не приедет, потому что это секрет, это ноговицы, украшенные бисером, ракушками и иглами дикобраза.

Прослушав послание шефа, Максим враз посерьезнел и мрачно задумался.

С Координатором Севера он связывался только в экстренных случаях, когда миссия оказывалась под угрозой.

***

Мемуар Александра Привалова

Сегодня среда, мой рабочий день. Никогда не думал, что буду заниматься пыльным бумагооборотом. Но времена меняются ет нос мутамур ин иллис.

Вычислительный зал мой приказал долго жить, Институт теперь напрямую подключен к суперкомпьютеру Тьянхэ– 2, который делает (что до сих пор не укладывается в моей голове), тридцать четыре триллиона операций в минуту. И обслуживает наш терминал протеже госпожи Хунты, хамоватый подросток со странностями.

Обязанностей у меня немного, можно пересчитать по пальцам. Одна из них звучит так: доставка архивных документов в═отделы, из═которых поступил запрос.

Я всегда делаю это сам, хотя могу посылать дубля. Радуюсь возможности размять старые кости, поболтать с сотрудниками.

Сегодня пришел запрос в том числе из отдела Линейного Счастья. Когда то он был моим любимым. Теперь здесь уже не пахнет фруктами и сиренью, канули в лету квартальные обязательства повысить на эн процентов душевный тонус рабочих коллективов. Девушки работают, как и раньше, симпатичные, но даже если бы у меня не было моей Стеллы и я был на сорок лет моложе, я не стал бы заниматься флиртом ни с одной из них – не могу объяснить почему. Вроде руки, ноги, все на месте, неброский макияж, добротная, видимо, дорогая одежда, но я как маг средней руки ощущаю отрицательную эманацию. И она посылает следующий сигнал – счастье не начинать понедельник в субботу, а суметь дождаться пятницы. И вообще у них взгляд похож на магазинный сканер, который считывает штрих-код на лбах мужиков. И они строят либо не строят планы.

Эх, как раньше было! Разве мерили нас наши девушки сообразно зарплатам? По наличию айфона? Разве говорили нам "Зая (брр!), хочу в Париж на шоппинг"? Наши девушки ценили эрудицию, чувство юмора, гордились, если их парень сдал нормы ГТО и получил значок первой степени.

Теперь в отделе производят не экстракт детского смеха, а фасуют и продают наркотический чай пуэр. Я знаю, что есть лаборатории, где готовят менее безобидные микстуры счастья, но вход в них заговорен и возле них дежурят ифриты в камуфляже и с травматическим оружием.

Крышует отдел Линейного счастья майор Сергиенко Э.У., сын того самого.

Я кряхтя поднялся из своего подземелья на первый этаж, прошел в отдел и собрался было уже отдать папку Верочке, как дверь открылась и вышел сам Федор Симеонович.

– Александр Иванович, утро доброе, зайди к-ко мне, потолкуем, – он пропустил меня в кабинет и изолировал двери печатью Гарпократа.

За столом сидели Кончита Кристобальевна Хунта, Роман Ойра-Ойра, в кресле для посетителей устроился лысый человек в костюме и смотрел, отвернувшись, в окно. Даже когда он сидел было видно, как он огромен.

Кончита Кристобальевна холодно кивнула и привычно окинула меня взглядом, как бы определяя обьем необходимого количества пенополиуритана. Роман помахал рукой. Я сел за стол.

– Д-давайте сразу к делу, – предложил Федор Симеонович. – П-прошу высказываться.

– Александр Иванович, вы знаете Максима Палатенко?– осведомилась Хунта. Начало мне уже не понравилось, допрос какой-то, но я решил пока потерпеть.

– Это друг моего внука, – ответил я. – А в чем собственно, дело? Мне еще в три отдела нужно.

– Саша, извини, тут вот какое .., – начал Роман.

– Прошу прощения, – перебил его человек в костюме. – Да, Александр Иванович,

п-познакомся, – с видимой неохотой представил гостя Федор Симеонович. – Это Бронислав Валерьянович Вепрев, наш куратор. Человек встал и я сразу узнал его. Это был Архипов, постаревший на десяток лет. Он посмотрел мне в переносицу своими кошачьими глазами, слегка улыбнулся, кивнул и положил на стол лист бумаги. Я меня на секунду померкло в глазах, но тут же прошло. Я ожидал эту встречу полвека и был к ней полностью готов.

– Прежде чем вас введут в курс, прошу вас, ознакомьтесь и подпишите. Я сменил очки. В документе с логотипом АО "Гарнизон" мне предписывалось не разглашать, в противном случае я буду привлечен. Я подписал бумагу и со стуком положил ручку на полированный стол. В голове было совершенно пусто, только билась как моль бестолковая мысль "Вот и все, тру-ля-ля".

– Так вот, – продолжил Роман. – Саша, ты примерно представляешь, где я работаю. Месяц назад у нас в Оборонсервисе начались проблемы. Сначала малые – то солнечные ячейки к спутнику не той изолентой прикрутят, то цирконий со стержней топливных стащат. Однако в последние месяцы пошло по серьезному. – испытания "Невского" и "Пеликана" приостановлены из-за "Булавы", сейчас "Протоны" эти проклятые. Вепрев кашлянул. – Все проверяем до винтика, людей издергали. В общем, вредит нам кто-то, тормозит.

– А в Институте еще хуже, – зазвучало глубокое контральто Кончиты Кристобальевны. – Почти все серьезные проекты стали упираться в тупик! Магнус Федорович почти решил Гипотезу Берча – Свиннертона, – кто-то забрался в лабораторию и уничтожил черновики, там одна формула на двадцати четырех страницах! Была в разработке опытная модель аппарата ЛеРоя-Гнатюка пятого уровня, в параллельные миры, академик А-Янус наш Полуэктович над ней с тысяча семисотого года корпел – выкрутили и унесли главный узел – а он сделан из метеорита, такого сплава на земле больше нет! Кончита Кристобальевна перевела дух, замолчала и повернулась к Вепреву, передавая ему слово.

– В общем, Александр Иванович, – Архипов-Вепрев пересел на кресло по соседству со мной, его большие уши горели розовым в свете утреннего солнца, – Мы просим вас о помощи, я лично, а также ваши коллеги и друзья, – Архипов повернулся к присутствующим магистрам, те без энтузиазма покивали. Еще бы они не согласились, подумал я тогда. С перспективой остаться без ежегодных спонсорских вливаний. – Не следить за внуком, Боже упаси. Просто постараться донести до него, что не нужно, например так часто, даже лучшему другу, давать пароли-заклинания на входные двери. Архипов еще что-то говорил о бдительности и контроле, затем Федор Симеонович встал, закругляя нашу встречу. – Я вас провожу, – любезно улыбнулся Архипов-Вепрев. Мы двинулись по коридору к лифту.

– Ну что, студент, – начал тихо говорить куратор. – Теперь слушай меня внимательно. Он достал из нагрудного кармана маленькую синюю коробочку и открыл ее. На дне коробочки виднелась радужная капля. – Как ты будешь уговаривать своего внука, твое дело. Откажется, тоже ваше дело. В прошлый раз ты свою любимую планету мог в пепел превратить по глупости твоей, я тебя остановил. Пришло время отдать должок. От тебя все зависит. С этими словами Вепрев сунул коробочку в боковой карман моего пиджака.

***

После обеда Роману позвонил Максим.

– Привет, жир-трест-комбинат-промсосиска-лимонад.

– Щас пошлю на хрен.

– Ладно, чего ты ...

– Пошел на хрен.

– Сегодня с дагами битва на Комсомольской, возле "Манго", они ответку за прошлую неделю хотят. В девять.

– Буду.

Роман в байкеры пошел только из-за Светки. Он терпеть не мог мотоциклы, тесную кожаную одежду с бахромой, дурацкий сленг, все эти мордобойные разборки, отлично знал, что боец из него никудышный и что он трусоват. Но при росте метр восемьдесят девять он весил девяносто килограммов. Его всегда приглашали на подобные мероприятия, так как он мог, как барон Пампа, крутить над собой тяжелую цепь сколь угодно долго и при этом виртуозно ругался фальцетом. Он вставал над раненным собратом и не подпускал неприятелей. Однако на Комсомольский проспект он решил ехать из принципа. Обычно лежачих, по понятиям, не трогали, но в прошлый раз отступающий кавказец подбежал к раскинувшемуся в луже крови раненному байкеру по прозвищу Старый, два раза выстрелил ему в лицо из пистолета и побежал дальше. Роман потрясенно замолк и опустил цепь. Он впервые в жизни столкнулся с такой настоящей, звериной жестокостью и подлостью. Это был не фильм, не ролик из ютуба, он ощутил запах пороха, он увидел, как правая сторона лица Старого стала плоской и превратилась в серо-бурое месиво. У Романа отнялись ноги, он сел, потом вскочил и, отбросив цепь, побежал за кавказцем стремительно и молча, не помня себя, как волк, побежал, чтобы растерзать на части. Его увидел Максим Палатенко, и это спасло Роману жизнь. Убийца остановился и повернулся к нему лицом. На его губах появилась щербатая улыбка, он в веселом удивлении поднял брови и медленно вложил пистолет в кобуру под мышкой. И тут он увидел Максима. Тот бежал, затем остановил Романа толчком в грудь, и дальше один пошел на противника шагом, делая отряхивающие движения ладонями.

– Чё, типа, бесстрашный, да? – кавказец говорил без акцента. Он опять полез за оружием, но на этот раз выудил нож. Палатенко подошел к молодому человеку, руки его замелькали, он бил только в грудь и лицо, до Романа донесся тошнотворный хруст, как будто ломали ветки об колено, ему опять стало плохо, он съехал на спине по дереву, закрыл лицо руками и старался не видеть и не слышать.

В "Манго" он выпил бокал залпом, чтобы смыть кислый привкус во рту, перевел дыхание.

– Ну а как– же наш, самый гуманный в мире?

– Кто самый гуманный, я что-ли? – ответил Максим с кривой улыбкой,

глядя перед собой. Роман быстро посмотрел на него и отвел взгляд. – А, вот ты о чем? Не переживай, он поправится. Это маллявеша, в ней не убивают.

Обо все этом он думал, проезжая по мокрым неровным улицам Соловца. Так же вспоминал он разговор с дедом.

***

– А я тебе говорю, он шпион!

– Дед, ты все таки этот... Да я с ним цистерну пива выпил, он свой в доску! Ты же сам его видел, он приходил к нам, настойку с тобой пил, торт ел! Он даже с прабабушкой общий язык нашел, она его "касатиком" называла.

Я тяжело вздохнул. – Пойми, Ромка, каждый из разведчиков умеет к себе расположить. Их этому специально обучают. И говорят они как мы, и повадки наши копируют. А внутри – враг, холодный и расчетливый.

– Ну так пусть тащат его в застенки, раз они уверены, что он диверсант!