Текст книги "Заслуженный гамаковод России (СИ)"

Автор книги: Алексей Иванников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Так что я не испытывал особого уважения к очередной его пассии, поскольку очень хорошо понимал: простившись только что с предыдущей женщиной, он ненадолго останется и с новой любовницей, и я даже не успею привыкнуть к ней. Если же вспоминать о всех промелькнувших за эти годы, то надо признать: список окажется разнообразным и внушительным. И кто только не клюнул на щедрую и соблазнительную приманку, разбросанную вокруг ничего не жалеющей рукой: и машина, и постоянная вольная жизнь на широкую ногу оказывают просто жуткое действие на этих беленьких, чёрненьких, рыженьких и прочих: остаётся лишь свистнуть и подозвать пальчиком ту, которая больше приглянулась. Остальным же приходится ждать своей очереди: пока очередной вариант окончательно не надоест и не заставит оглянуться вокруг в поисках новых знакомств и новых ощущений.

Лишь однажды всё выглядело по-другому: когда я из длинноногого глупого щенка превратился в полноценную сильную лайку, именно тогда и начался у него долгий и сложный роман с женщиной, оказавшейся ещё и не вполне свободной. Но трудности не смутили хозяина: сумев мобилизовать ресурсы, он показал себя в столь выгодном свете, что женщина тут же забыла предыдущего ухажёра. Года два продолжалась эта надолго затянувшаяся история: многократно разбегаясь, они всё-таки сходились вновь, чего никогда больше повторялось в длительной и успешной семейной жизни моего хозяина: окончательно расставшись с той женщиной, он не пытался связывать себя с кем-либо одним на постоянной стабильной основе, что приводило к вечной чехарде и скандалам. Но история так и осталась единственной и неповторимой, и не мне оценивать её и судить о последствиях и перспективах.

Теперь же мы оказались в той самой гостинице, куда уже многократно приезжали: знакомые прежде люди помогли забрать вещи и подняться на лифте, доставив нас в помещение на самой верхотуре. Я сразу узнал его: старые запахи ещё не покрылись полностью новыми наслоениями, и пока хозяин с женщиной занимались наведением порядка, я тоже приступил к исполнению обязанностей: изучению щелей и углов в большом многокомнатном номере.

Входная дверь сразу же заинтересовала меня: пролитое совсем недавно спиртное хоть и было вытерто с максимальной тщательностью, но успело впитаться в дерево и давало сладковатый пряный аромат. Струйки затхлого запаха тянулись откуда-то из глубины: проскочив мимо хозяина, я потрусил в следующую комнату, являвшуюся спальней: многочисленные следы сообщали о большом количестве гостей, побывавших здесь относительно недавно. Запах шёл из шкафа, что мне совершенно не понравилось: после неудачной попытки открыть его я коротко гавкнул, вызывая хозяина.

Но хозяину, похоже, было не до моих открытий: оставив женщину разбирать вещи, он вплотную занялся телефоном. Первый разговор прошёл быстро и решительно: он говорил живо и энергично, и я даже не решился приласкаться к нему, лёжа рядом и вежливо повиливая хвостом. Потом стало тише: несколько раз он набирал номера и подолгу уже совещался с собеседниками, так что наконец я не выдержал. Давно ведь уже наступила ночь, а мне так и не выложили мою любимую подстилку, забыв её вместе с коробкой где-то в самом углу! Я встал и потянулся, открыв широченную пасть, и ещё раз коротко гавкнул, на этот раз изо всех сил привлекая к себе внимание: уж здесь я не собирался ни с кем церемониться и забывать о своих правах. Они сразу поняли: хозяин наконец оторвался от очередного собеседника и бросил фразу женщине, которая добралась-таки и до моих вещей: подстилка была уложена в дальнем углу этой же комнаты, и я сразу погрузился в глубокий спокойный сон, не обращая внимания на непрерывную бубнёжку и тихие посторонние звуки.

Но на следующее утро я тоже не собирался делать особые поблажки: как обычно я ткнулся носом в хозяина, по традиции тут же разбудившего женщину. Недовольство так и брызнуло на меня, окатив сверху донизу, но что ей оставалось делать? Очень даже хорошо она знала своё место, так что дополнительные напоминания были излишними: почти не задержавшись в ванной она надела мне поводок и намордник и повела на первую и самую главную прогулку в этот день.

Начало дня – оно ведь многое решает и определяет: приятная погода, метки старых друзей и приятелей и возможность самому оставить им визитную карточку, позаботившись в то же время об удовлетворении насущнейших надобностей – лучше может быть только встреча с незнакомой молоденькой сучкой, свежей и почти нетронутой и готовой откликнуться на сладостный призыв, уже так и рвущийся на волю. А чем я хуже хозяина, именно так и только так и живущего все последние годы и не собирающегося что-то менять? Пускай другие меняются и подстраиваются под наши с ним общие привычки и пристрастия, как оно и должно быть с существами слабейшими и находящимися в зависимости. Потому что главный не тот, кто нашёл кусок колбасы: главный тот, кто отнял её у нашедшего и сожрал сам.

Я ведь догадываюсь, чем занимается мой хозяин: постоянные переезды с места на место и резкие перемены не могут происходить сами по себе и явно связаны с людьми, угрожавшими ему совсем недавно, и другими подобными же типами. Большие люди всегда связаны с большими средствами и большими неприятностями, выскакивающими из-за угла и готовящимися разнести всё в пух и прах, но где им поймать моего хозяина и повелителя? Он сам накажет и сожрёт кого угодно, получив очередную порцию денег и адреналина, которые только и являются его главными мотивами и побудителями важных дел и поступков.

Так что выиграв очередное дело в суде и уничтожив очередного конкурента, мой хозяин поднимается всё выше и выше в людской иерархии, и я соответственно расту вместе с ним. И не со всякой собакой я теперь готов здороваться и просто общаться, ведь позволь им только приблизиться на минимальное расстояние – и они уже готовы опорожнить твою миску и утащить любимую сахарную косточку. Лучше сразу держать дистанцию и показывать: кто есть кто и кто кому должен подчиняться.

И выходя из лифта я сразу по привычке внимательно оглядел окружающее пространство: сонный служащий гостиницы прятался за стойкой и никак на нас не отреагировал, и ещё пара типов чего-то дожидалась, расслабленно развалившись на стульях в дальнем углу. Типы были другие: я бы точно распознал нездоровый интерес и возможную угрозу, однако никакого отношения к нам эти люди не имели, и можно было спокойно продолжить прогулку.

Сразу за дверями я попросился на свободу: что за удовольствие бегать в наморднике и с коротким поводком, встречая других собак и видя их насмешливое отношение! Дорогие поводок, намордник и ошейник не всегда предмет гордости и признак высочайшего положения, и для бродячих собак наоборот они становятся сильным раздражителем. Тоска в глазах, гремучая зависть, помноженные на бурчание в пустых желудках и свою территорию, отвоёванную в многочисленных драках с конкурентами – и вот уже вся стая бросается на тебя, норовя жестоко покусать и унизить, и хорошо ещё, если с тобою оказывается почти ничего не боящийся хозяин и покровитель, готовый вступиться и раскидать их увесистыми пинками. А если со мною женщина? Тогда только на себя могу я рассчитывать в неравном единоборстве: заходясь в крике, она только раздражает их и увеличивает агрессию, и совсем не к месту оказываются здесь такие красивые и дорогие ошейник и поводок, и главное дурацкое приспособление: слюнявый обкусанный намордник.

Но должной реакции на моё предложение не последовало: женщина всё ещё злилась на меня и хозяина. Только такое она могла себе позволить, потому что кем ведь она была до встречи с нами? Несчастной продавщицей из обувного магазина, подвернувшейся хозяину в нужное время в нужном месте: как раз после расставания с очередной пассией. Очередное дитя природы в промежутке между умными и образованными дамами. И разумеется, дитя природы не растерялось и вцепилось всеми когтями – как кошка – и теперь именно она выгуливает меня тогда, когда хозяин занят более важными делами, и именно её мне приходится таскать на поводке по всем местам, заслуживающим интереса и внимания.

Однако ничего выдающегося в ближайших окрестностях видно не было: ветер гулял по почти пустым в раннее утро улицам, машина тащилась мимо гостиницы, мягко шурша шинами и листвой, и пара облезлых шавок копалась в куче мусора, высыпавшейся из переполненного контейнера. Шавки выглядели мелкими и неопасными: даже в одиночку я легко справился бы с обеими. Знакомиться же с ними желания не возникло: наверняка ведь от носа до кончика хвоста они кишели блохами и прочей живностью, давно умерщвлённой у меня, о чём не перестаёт заботиться хозяин. Пара зловредных насекомых стала бы неважным подарком, так что я сразу переключился на поиск деревьев и травы, нужных для развлечения и отправления надобностей.

Мы уже останавливались в этой гостинице, и по воспоминаниям следовало завернуть куда-то за угол: там росли не только фонарные столбы и щиты с рекламой, но и живые полноценные деревья, заметно ободранные многими поколениями кошек и собак. Здесь же был лишь голый асфальт: и приспичило же хозяину выбрать такое неудачное место для жизни! Хорошо хоть ненадолго затягиваются наши переселения сюда: один-два дня – и мы уже оказываемся в новом месте, совершенно ещё незнакомом и непривычном, где с самого начала приходится устанавливать контакты и заводить отношения, добиваясь в конце концов личного первенства.

Я сразу потрусил в нужном направлении: ждать милостей от женщины не стоило, она ведь поволокла бы меня к магазинным витринам, заваленным одеждой и всяким барахлом. А так ей приходилось болтаться сзади на привязи и обругивать каждую колдобину, которую задевали высокие каблуки. Разок я даже чуть не уронил её: не умеешь ходить как надо – не держи меня на поводке, но хозяин, видимо, запретил давать мне полную свободу. Что ж, я ведь прямо тут могу нагадить: или вас это не смущает? Но несмотря на проявления недовольства она всё-таки поплелась за мной: мы вовремя успели до первой зелени и первых кустиков, и первые струйки наконец оросили чахлые худосочные насаждения, и без того уже обильно политые и многократно помеченные.

В многосложном скоплении мне не удалось обнаружить свой запах: следы были всё больше новые и незнакомые, но несколько составляющих я всё-таки смог опознать: встреченный как-то раз пуделёк посылал всем большое и пламенное приветствие, здоровый и толстый боксёр – с которым я однажды чуть не сцепился по-крупному – предупреждал о возможной угрозе и советовал никому не перебегать ему дорогу, и наконец! – лучше других знакомая немецкая овчарка широко оповещала о наступившей течке и сборе заявок от претендентов.

Ну что же: вот и не напрасно мы погуляли сегодня. Я сразу огляделся по сторонам, одновременно прикидывая давность послания: не опоздал ли я? Вроде бы достаточно свежими выглядели метки, и надо было лишь встретить её – когда-то что-то уже обещавшую. В дальних кустиках я заметил движение: явно собака двигалась по намеченному маршруту, обходя знакомую территорию. Неужели она?! Я сразу дёрнулся, приветственно лая и натягивая поводок до упора: женщина снова стала ругаться, но какое мне было до неё дело? Я протащил её пару десятков метров, тараня кусты и другие препятствия, и уже неподалёку остановился: незнакомый терьерчик – из самых мелких и плюгавых – укоризненно и боязливо посматривал на меня из засады, а его хозяйка уже что-то кричала, неприятно взвизгивая и переходя на высокие тона.

Да, ошибка получилась: ничего удивительного не было в том страхе, который совсем молодой кобелёк испытывал передо мной – могучей и сильной лайкой в полном расцвете сил и возможностей, однако жалкий шкет даже и не пытался огрызнуться: я видел лишь страх, почтение и любопытство, замешанные на традиционной интеллигентности породы. И что мне оставалось делать? Я сразу сел и зевнул, отворачивая морду в сторону: очень вы мне нужны, как же. Ну исчерпан конфликт, и не сделал я вам ничего, так что можете успокоиться. И не гавкать, как хозяйка шкета, всё ещё реагировавшая на моё неожиданное появление. Почему интересно – стоит нам подать голос – и люди уже проявляют недовольство и стараются заглушить самое естественное проявление нашей жизнедеятельности, позволяя в то же время себе трепаться сколько угодно и орать на нас и других людей? Несправедливо получается. Или стоит двум незнакомым женщинам случайно встретиться в таком вот месте при подобных обстоятельствах – и дальше уже водой их не разольёшь. И о чём ведь всё трепются? О шмотках, или о хозяине. В крайнем случае обо мне: обсуждая достоинства и недостатки. Очень они разбираются в этом: в статях и экстерьере, особенно моя нынешняя хозяйка. В чём она, возможно, и разбирается, так это в кошках. Сама такая же: тупая и наглая. Драть таких за хвост надо, и побольше: но нету у неё хвоста, так что приходится терпеть причуды и выкрутасы в надежде, что хозяин вскоре найдёт ей более подходящую замену и избавит меня от такого соседства.

Так что хозяйка на самом деле занялась любимым делом: она уже успокоила владелицу терьера и вовсю уже разливалась о своих делах и бытовых подробностях, так что я успел почесать себя лапами сначала за правым ухом, потом за левым, изображая полное послушание и безразличие, чем вызвал такую же реакцию у терьерчика: он уже не боялся меня и воспринимал как большого, но неопасного пса, просто зашедшего в гости. Однако хозяйка совершенно забыла о моих естественных потребностях: ну если так, то я и тут всю кучу выложить могу, не побрезгую. Я уже пристроился: урчание в желудке уже оповестило о скором извержении и избавлении от накопившихся запасов, и тут она неожиданно сильно дёрнула за поводок, останавливая и прекращая процесс. Та-ак, не нравится, значит? А чем она сама с хозяином занимается – думает, красиво? Думает, все так и мечтают лицезреть в полном объёме и ясных деталях и подробностях, как они вдвоём барахтаются в постели и выкидывают номера, пугая даже соседей и заставляя потом жаловаться? Насколько уж я люблю хозяина, и то не всегда понимаю: что и зачем он делает в таких ситуациях. Её же отношение ко мне просто переходит все границы: надо будет пожаловаться хозяину, не забыть потом.

Я приподнялся, уставился на женщину и пару раз гавкнул, выражая недвусмысленно своё негодование. Уж сейчас ты узнаешь: как обижать меня и кто тут главный: в отсутствие хозяина. Я грозно зарычал и потянул поводок на себя: женщина умолкла и заметно побледнела: она уже понимала, насколько серьёзно разозлила меня и к каким последствиям может привести подобное отношение. Пару раз я уже тяпал её за ноги – когда она окончательно выводила меня из равновесия – и сейчас она ещё у меня нарвётся. Я уже прикидывал – куда бить нарушительницу порядка, слегка осунувшуюся и прятавшуюся за глупого терьерчика, явно пока не понимавшего возможных последствий; любой же, кто встал у меня на дороге, непременно будет наказан! Я бросился резко вперёд: маленькое тельце отлетело в кусты, издав короткий писк, который сразу перекрыли два визжащих в унисон женских голоса, остановивших меня. Терпеть не могу, когда рядом кричат, и тем более такими противными резкими голосами: я сразу сел и дал понять, чтобы меня отпустили. Нужны вы мне, как же. Очень мне надо нападать на двух беззащитных дур, единственное что умеющих – издавать громкие вопли, от которых закладывает уши. Но наконец она поняла и согласилась со мною: она осторожно приблизилась и отцепила поводок вместе с намордником, и, коротко гавкнув напоследок, я сразу помчался в ещё не исследованную сторону: в глубину двора, где наверняка можно было встретить старых знакомых и найти что-то новое.

Сразу же обнаружились ещё следы знакомой овчарки: она давала новую надежду, подкрепляя её дополнительно. Сначала, однако, следовало завершить дела, так грубо прерванные хозяйкой. В тишине и спокойствии среди разлапистых кустов можно было особо не опасаться посторонних: наконец я избавился от запасов, тут же присыпав всё землёй. А где-то неподалёку – я уже слышал и ощущал это – явно находились в движении сразу несколько собак: ясная возня возбуждала и заставляла ринуться прямо в гущу их непонятной пока свары, и только трезвый расчёт не позволял броситься напролом: кто же знал, как они встретят появление совершенно незнакомого сильного кобеля.

Свара неподалёку продолжалась, она двигалась в сторону, позволяя мне остаться незамеченным и отсидеться в кустах, но это уже был бы не я, а кто-то совсем другой. Раздвинув ветки, я бросил наконец взгляд: пять или шесть явно дворовых охламонов непонятного происхождения преследовали мелкого светлого пуделька, отчаянно огрызавшегося и явно из последних сил старавшегося уйти от грозной погони. Все и на одного? Подобные ситуации я видел неоднократно, и даже пару раз оказывался на месте незадачливого лохматого создания, в конце концов вырываясь из плотного враждебного окружения. Исход же зависел всегда от настроя охламонов: находясь в игривом состоянии, они могли лишь немного покусать, в случае же реальной агрессии не исключался и летальный исход для случайно подвернувшейся жертвы.

Пуделёк был явно домашним: даже издали мне удалось разглядеть дорогой ошейник и чудом державшуюся на хвосте цветную ленточку, на которую барбосы покушались не в последнюю очередь: именно ленточка ставила между ними границу, непреодолимую по определению. Ведь на что приходится рассчитывать таким голодранцам, никогда не имевшим могущественного сильного хозяина и покровителя? Разве лишь на доброту случайных женщин, иногда подбрасывающих сосиску или сардельку, так что при одном только взгляде на ухоженного домашнего любимца семьи – крутящего морду от тех же сосисок или сарделек – горькая зависть жжёт глотку и сама по себе выталкивает наружу громкие лающие звуки.

Помогать же пудельку я совершенно не собирался. Своя шкура – у каждого одна, и рисковать ею ради кого-то постороннего: нет уж, спасибо. Здесь мы с хозяином полностью солидарны, и так же как я ради него, и он ради меня вступил бы в схватку, кому-то же чужому на нашу помощь можно не рассчитывать. Я стоял и выжидал продолжения: желательно было уйти отсюда незамеченным, чтобы дальше продолжить поиски знакомых и обследовать территорию. Однако мне не повезло: я увидел, как вначале один из охламонов остановился и вытянул морду в мою сторону, а потом уже и вся стая обернулась, бросив легко отделавшегося пуделька, улепётывавшего со всех ног как можно дальше отсюда.

Столкновение было крайне нежелательно, но барбосы уже двигались в мою сторону: оскаленные клыки и поджатые хвосты не обещали мне ничего хорошего от явных хозяев территории, разохотившихся и почуявших возможность более серьёзного сопротивления по сравнению с предыдущей жертвой. Я тоскливо оглянулся: пути к отступлению оставались свободны и вели через заросли кустов, но у меня почти уже не было времени для бегства, потому что барбосы широким фронтом надвигались на не самую выгодную позицию среди кочек и длинных вытянутых вверх хворостин.

Вожак стаи – отдалённое подобие волкодава с примесью ещё каких-то рыжих чудовищ – выглядел самым опасным, остальные же барбосы казались значительно мельче, и – вполне возможно – находились в близком родстве: резкая граница разделяла у этих выродков чёрную спину и светлый почти белый низ, и поодиночке я бы без сомнений доказал им свою силу и превосходство. Но разве станет такая шантрапа действовать как благородные сильные псы, не лезущие туда, где уже сцепились двое? Лишь в этом и есть их сила, и именно количеством они берут при выяснении отношений с серьёзными полноценными собаками. Приняв боевую позицию, я грозно зарычал: именно набегавшему вожаку стоило показать решительность и неуступчивость, чтобы уже потом остальные члены стаи не лезли на рожон, рискуя получить серьёзные ранения и нанося мне также значительный урон.

Однако вожака это не испугало: по никак не изменившейся траектории он подлетел и принялся обнюхивать меня. Такое поведение я мог понять и принять: ведь не помойкой какой-нибудь и даже не дешёвым одеколоном была пропитана моя шерсть, а приятнейшими – для людей и для нас – ароматами, обеспечиваемыми лучшими собачьими салонами. Вопрос только: понимал ли это жалкий вонючий барбос, почти тыкавшийся тупой массивной мордой мне под рёбра, не проявляя пока особой агрессии. Жалкий охламон пока лишь знакомился со мной, выясняя: сколько мне лет, каково состояние моего здоровья, не состоим ли мы пусть в отдалённом родстве и не собираюсь ли я претендовать на их территорию, добытую в столкновениях с другими стаями. Прочие шавки суетились на некотором удалении и следили за проверкой: глухое рычание вместе с яростными взглядами и приподнятыми мордами не обещали ничего доброго, всего лишь откладывая атаку до прояснения ситуации и сигнала предводителя.

Однако бросился на меня не предводитель: самый мелкий из пустобрёхов рванулся неожиданно из душного облака вокруг и дёрнул за заднюю правую лапу. То ли щенок надеялся на повышение по рангу, то ли обладал по неизвестной мне причине особыми привилегиями: сразу все ощетинились и надвинулись ещё ближе, и только спокойный и рассудительный вожак не изменил позы, продолжая процесс знакомства.

Наконец он отлип: взгляд исподлобья демонстрировал уважение, смешанное с признанием силы и прочих достоинств, но глухое рычание не оставляло шансов на мирный исход: он чуть дёрнулся ко мне, и я резко бросился в сторону, толкнув подвернувшегося мелкого кобелька и уворачиваясь от щёлкавших грозных челюстей.

Однако преследование и охота продолжались недолго: утомлённые предыдущим нападением, барбосы хотели лишь проводить меня до границ завоёванной территории, где уже кончалось их влияние: слегка помятый и уставший, я уже с безопасного расстояния следил, как они оставляют пахучие предупреждения и предостережения всем возможным будущим нарушителям. Задние лапы – принявшие основной удар – слегка саднили и нуждались в передышке, особенно же неприятно было ощущать ранку справа, где сквозь плотную шубу проступила кровь. Я сел и облизался: первичное лечение не стоило откладывать на будущее, тем более что неизвестно сколько ещё мне предстояло провести на улице. Хозяйка уж сама добралась бы до гостиницы, и пускай её ждёт очередное объяснение с хозяином: совершенно определённо она уже надоела нам обоим, так что лишняя возможность выплеснуть на неё злость должна подтолкнуть его к долгожданному расставанию. Мне же сейчас совсем не помешало бы встретить хорошенькую сучку, поскольку скоропостижное бегство оборвало мою последнюю связь: с болонкой Мартой из соседнего подъезда, хорошенькой покладистой самочкой из квартиры на первом этаже.

Она ведь так радостно встречала меня, и даже хозяин не мог удержать её на поводке, напрасно отдавая обычные в таких случаях приказы. Мы убегали в свободную даль, в открытое поле за пределами строений и домов, и только располагавшаяся в том районе стая могла помешать нам насладиться уединением и вволю заняться любовью. Да и где бы она нашла такого кобеля как я? Овчарка из её подъезда была слишком стара – чтобы противостоять мне со всей моей мощью и напором, и даже эрдельтерьер – живший в подъезде неподалёку и старательно перебивавший мои метки в местах выгула – не решался подступиться к нам, лишь издали злобно посверкивая маслянисто-чёрными глазками.

Я ведь однажды так взгрел этого тупого здоровяка, что с тех пор по самой удалённой траектории старался обходить он мой привычный маршрут. Куча костей, обёрнутых в мешок жира в мохнатой шерстяной шкуре: не самый опасный соперник, умеющий лишь грозно брехать, натягивая дрожащий поводок в руках обеспокоенного хозяина. Стоило же ему этот поводок вырвать и вступить со мной в честную схватку – обусловленную сильными амбициями с обеих сторон – и где же оказались его сила и решительность, помноженные на солидный вес? Первый же мой серьёзный выпад пробил его несложную защиту, и затем уже бросок к задним лапам оставил явно ощутимый след, от которого он взвыл ещё больше, драпая к растерявшемуся испуганному хозяину.

Больше он не стал надираться: воспоминание о взбучке явно не оставляло его до последнего дня совместного существования, заставляя лишь исподтишка гадить мне: обнаруживаемые мною следы его жизнедеятельности сознательно перебивали мои собственные визитные карточки, и здесь уж вряд ли я мог так же уверенно и спокойно одолеть его. Массивная туша – разумеется – должна была оставлять после себя многочисленные отпечатки, и оставалось лишь мириться с присутствием неуклюжего брехливого соседа.

Однако теперь это стало прошлым: нам уже неоднократно приходилось менять место жительства, перебираясь в новые, абсолютно незнакомые районы. И по опыту я уже знал, что через два-три дня последует новый переезд, и новым незнакомым ещё барбосам предстоит познакомиться с моими клыками и резцами: моими личными визитными карточками, находящими повсюду почтительный осторожный приём.

Но сейчас мне стоило подумать о ближайших часах: я находился не слишком далеко от гостиницы и нашёл бы дорогу обратно, вот только явно не хотелось мне пока возвращаться в общество наглой и тупой хозяйки, способной лишь висеть у нас на шее. Я же ведь прекрасно всё вижу и понимаю, и стоит хозяину бросить только слово: завтра уже она исчезнет из нашей стаи и нашей жизни, уступив место кому-то ещё. Тем более что неоднократно я намекал уже на это: перевёрнутая мною миска, несколько побегов во время совместного с нею выгула, и пара лёгких укусов: какие ещё должны быть знаки, сигнализирующие о моём недовольстве? Ведь когда она по-настоящему меня рассердит: я ведь могу и не сдержаться и тяпнуть по-настоящему. Она что же о себе думает, пигалица несчастная: она одна такая, и хозяин будет долго терпеть никчёмные выкрутасы, способные надоесть кому угодно?

Погрузившись в переживания, я выбежал на тротуар: солнце уже светило ярким летним светом, и появившиеся люди – как и всегда – боязливо обходили меня стороной, торопливо отводя взгляды. Здесь не было собак: обставленная яркими витринами улица явно не предназначалась для регулярных совместных прогулок, и только где-то в глубине дворов слышался глухой сиплый брёх. Несчастный страдалец то ли напрасно облаивал кошку, забравшуюся на недосягаемую высоту, то ли выяснял отношения с кем-то из людей: даже я не слышал намёков на ответное гавканье.

Политая водой и явно вычищенная улица почти не содержала интересных для меня запахов: лишь у фонарного столба слабо пронюхивались давние полустёртые отметины, ряд же шедших дальше мелких столбиков оказался загажен следами многочисленных машин.

А на меня уже посматривали из-за витрин: в открывавшихся магазинах уже ходили вставшие так рано люди, и кто-то даже показал на меня пальцем. Не люблю фамильярности, тем более от посторонних типов, не годящихся хозяину даже в подмётки! Я остановился и посмотрел на наглеца: маленький мальчик радостно указывал на меня высокой взрослой женщине, и женщина что-то говорила и кивала головой, довольно улыбаясь. Вот ещё! Нашлись ещё ценители и поклонники: только ведь помимо наглых дур и лезущих куда не надо мужчин я не люблю ещё и маленьких настырных детей, совершенно не умеющих вести себя со взрослыми сильными собаками.

Они ведь что думают, приходя к нам в гости: будто я – большая мягкая игрушка, которую можно таскать за хвост и завязывать на шее бантики. Вот уж нет: это пускай они кошек таскают, а бантики навешивают пуделькам и терьерчикам, явно не имеющим ничего против. Мне же – помимо дорогого ценного ошейника – подошли бы лишь медали на шею, способные продемонстрировать моё особое отличие. Медалей мне однако ж пока не дают, ну а хозяину как об этом скажешь? У него ведь тоже не имеется ничего такого, хотя равных ему по силе я ещё не встречал. Но он, наверно, просто не обращает на такие вещи внимания, предпочитая твёрдые надёжные признаки могущества ярким дешёвым погремушкам.

У людей же яркие погремушки далеко не всегда согласуются с высоким статусом и положением: встречавшиеся нам неоднократно обладатели больших коллекций, брякавших на груди, почти всегда производили убогое жалкое впечатление, явно не отличаясь силой и достоинством. Таких даже кусать не хочется: стоит лишь рыкнуть на них, и дальше они уже сами уступают нам дорогу и уносят подальше свои напрасные коллекции, не путаясь больше под ногами у подлинных настоящих хозяев жизни.

Но ещё большее отвращение вызывают у нас с хозяином тощие невзрачные мужички, называемые пролетариями. Когда такой идёт по улице, слегка пошатываясь и распространяя вокруг тошнотворные запахи, то как должна реагировать настоящая полноценная собака, а тем более такая высокопоставленная как я? Глухое рычание, явно выраженная неприязнь, становящаяся ещё больше, если он реагирует и приближается, орошая вонючим дыханием пространство поблизости. Но иногда наглость переходит последнюю границу, и он наклоняется, стараясь потрепать по шее и голове. И здесь уж я точно не выдерживаю: стремительный бросок, недоумевающий тупой взгляд, и наглец уже орёт на всю улицу, воздевая к небу якобы укушенный палец.

С такими хозяин быстро разбирается: пара резких фраз, не допускающая возражений мимика, подкрепляемая моим пристальным взглядом, и только что возникавший тип поспешно уходит прочь, предпочитая не связываться. Несколько сложнее бывает, когда противник не один: два или три наглеца подступают совсем близко и начинают угрожающе размахивать руками, зля и раздражая меня. Но для таких у хозяина всегда наготове несколько приёмчиков, изученных и освоенных благодаря любимому развлечению, жестокому и кровавому.

Удар ногой в живот почти всегда прекращает сопротивление нападавшего, если же агрессор оказывается совсем близко, то в ход идут уже руки. Подлинного уважения заслуживает умение хозяина создать с помощью рук непреодолимый барьер, сквозь который не способен пробиться ни один агрессор: ничтожный тип жалко мельтешит, пытаясь достать голову или тело, и в конце концов получает несколько быстрых ударов, от которых не способен увернуться.

Если же нападающих несколько: то здесь уж нам приходится нелегко. Главное тогда вырваться из плотного кольца, сжимающегося вокруг и стремящегося уничтожить, и здесь уж все средства становятся подходящими.

На такой случай у хозяина есть пистолет, всегда сопровождающий его в деловых поездках по городу. Ещё ни разу, правда, ему не пришлось применять его на деле: одного лишь вида в сочетании с громким голосом бывает достаточно, чтобы отпугнуть агрессоров. Так что пока лишь на консервных банках тренируется он в свободное от беготни по городу время. Глухой лес далеко за кольцевой дорогой, знакомые лесники, всегда готовые предоставить ночлег и укрытие, а после занятий на уютном стрельбище – пробежки по лесу в поисках следов незнакомых или редко встречаемых зверей или птиц: что ещё мне нужно для полного счастья! В конце же вечера – горячий душистый шашлык, перебивающий все остальные запахи и способный довести меня до заворота кишок: от обилия глотаемых и почти не разжёвываемых кусков, бросаемых мне как награду за послушание и хорошее поведение.