Текст книги "Твой светлый дом"

Автор книги: Алексей Коркищенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глава четырнадцатая

На следующий день Дядя вызвал к себе Андрея запиской; через Сеньку: «Приходи немедленно! Случилась беда». Не хотелось Андрею уходить с работы раньше времени: до конца смены оставалось часа три, да что поделаешь, упросил напарника заменить его. «Какая это беда могла с Дядей приключиться? – думал Андрей. – Никогда ничего опасного с ним не случалось, всегда умел выкрутиться, а тут, гляди-ка, вопит!»

Дом Дяди был на замке, и Андрей зашел в халупу.

Дядя был там. В печи потрескивали сучья, клокотала раскаленная брага в бачке, окутанном паром, и журчала вонючая жидкость, вытекая из змеевика в широкогорлый баллон.

«Кричит – беда, а самогон варит, – насмешливо подумал Андрей. – Боится, как бы брага не перестояла. Ну, фрукт!.. Эге, да он, кажется, наклюкался. Гляди-ка, не пожалел своих почек-селезенок. Видно, и в самом деле попал в переплет».

– Что стряслось, Ларион Кузьмич? – спросил Андрей, присаживаясь к столу.

Дядя судорожно вцепился в его рукав, очнувшись от тяжких дум.

– Против своих пошел твой Родька! – с животной злобой произнес он, хватаясь за шею, которую простреливала жгучая боль. – Придушил бы я его сгоряча, если б не Гришка Матюхин, твой квартирант.

– Что ты порешь? Говори толком.

– Давай выпьем, потом поговорим.

Дядя сидел на лавке, набычившись, шея, помятая Матюхиным, не гнулась. Опухший от самогона, с ненавистью он рассказывал о том, что произошло с ним нынешней ночью.

Андрей слушал его молча, не отводя мрачного взгляда от багрового жерла печи. Ревнивая мысль не давала ему покоя: «Да-а, стал чуждаться меня Родион, забрал над ним власть квартирант…».

А Дядя, словно знал, о чем мог думать Андрей, продолжал:

– Приручил пижон кудлатый твоего сына, повернул от тебя. А Родька-то, Родька твой даже мои трубы отдал ему… – Дядя замолчал, спохватившись, что сказал лишнее.

– Ага!.. Так это ты свои трубы перепрятал в мой сад?… А я думаю, чьи это шуточки? Спасибо, Дядя! Спасибо, уважаемый!.. А Родька-то мой считает, что это я украл трубы на комплексе.

– Я их там тоже не брал, – пробормотал Дядя, хватаясь за шею. – Меня Бардадым наделял…

– А ты мне ворованное подсунул?! Обыска боялся?

– Ну, Андрюша… у вас бы не искали… Ну, знаешь, отец – заслуженный человек…

– А если бы искали да нашли – гавкни на меня твой старый друг Бардадым, – тогда что? Я – в тюрьму, а ты – на печку?! Ну и сволочь же ты дремучая!

Андрей выплеснул ему в лицо самогон из своего стакана и вышел, со всей силы ударив дверью.

…Уже вечерело, когда он вернулся домой. Акулина Кондратьевна и Мария стряпали, Родион учил уроки в своей комнатке.

– Боже мой, опять от него самогоном несет! – ахнула Акулина Кондратьевна. – С работы сбежал к Дяде, принудиловщик! Будет тебе завтра от Литовченко!

Андрей повел на нее покрасневшими, налитыми кровью глазами:

– Тихо, мать, тихо!.. Где Родька?

– Зачем тебе Родька? – встревожившись, спросила Мария.

– Поговорить надо.

Родион вышел в прихожую:

– Я здесь. А что?

Он почувствовал недоброе: отец не то чтоб был очень пьян, а вроде бы ему было не по себе – потерянным выглядел. Конечно, самогоном от него несло сильно, нетрудно было догадаться, от кого, вернулся.

– Пойдем-ка, сынок, потолкуем. – Тон у отца был многообещающий.

– Пойдем. – Сжав губы, Родион пристально посмотрел на него. Он знал, о чем будет разговор, и нисколько не боялся сейчас отца.

Андрей привел Родиона в новый дом, в ту комнату, где справляли входины. На полу, на подоконниках лежали части будущего водяного отопления и разный инструмент.

– Так ты, сынок, думал, что это я украл трубы на комплексе? – произнес Андрей с усмешкой, к которой примешивались горечь и раздражение. – Ты так и сказал квартиранту?

– Я так не думал! – крикнул Родион. – Я эти трубы видел у Дяди…

– Молчи!.. А почему же ты мне не сказал про трубы сразу, как увидел их в нашем саду? Значит, сомневался? Думал, что я способен на такое? Или квартирант тебе дороже, чем родной отец? Как же это ты, сынок? Меня предал чужаку. Против своих пошел, а?

Родион отшатнулся, как от удара в лицо.

– Я тебя предал?! Я против своих пошел?! – потрясение прошептал он и, резко шагнув к отцу, словно хотел наброситься на него, сказал, как выстрелил: – Это ты!.. Это ты против своих пошел!.. Ты нас предал!.. Деда! Мать!.. Своего друга Литовченко!.. Всех!.. – Родиона трясло, голос его все более набирал высоту, готовый вот-вот сорваться на крик. – Да, я против своих таких, как Дядя!.. Я за таких своих, как Гриша Матюхин!.. Я за тебя – своего отца и против тебя – пьяницы!

– Что ты сказал?! Такие слова – своему отцу?! – Андрей поднял руку.

– Не тронь сына! – остановил его окрик Марии. – Он правду тебе сказал! – И подтолкнула Родиона к двери. – Иди, сынок, в хату.

Андрей схватил ее за ворот блузы, рванул.

– Это ты воспитала его таким!

Родион вцепился в отца, закричал тонко, с ужасом:

– Не смей бить маму!..

Услышав крик Родиона, Матюхин с разбегу прыгнул на крыльцо, вбежал в дом:

– Андрей, успокойся, не сходи с ума.

– А тебя кто сюда звал?! – закричал Андрей. – У меня семейный разговор. Ты чего лезешь?… Чего ты путаешься не в свои дела, а?

Мария с Родионом вырвались из его рук, бросились на улицу. Андрей махал кулаками, наступал на Матюхина:

– Пошел вон со двора! Чтоб я тебя больше тут не видел!

Григорий, отступая на крыльцо, уговаривал:

– Утихомирься, Андрей. Будь человеком. Ну что ты, право…

На крики прибежала Акулина Кондратьевна, встала перед сыном.

– Ума лишился, пьянчужка несчастный? Ты что вытворяешь?! – хлестнула Андрея по щеке. – Ирод проклятый!.. До чего тебя водка довела!.. До чего ты докатился! – И разрыдалась.

Андрей посмотрел широко раскрытыми, вдруг протрезвевшими глазами на плачущую мать, на Матюхина, стоявшего посреди двора, и, опустив голову, ушел в свой дом.

Никто не обратил внимания на исчезновение Родиона.

Первой спохватилась Мария. Она постучала в комнату Григория. А тот уже собирал вещи.

– Гриша, что ты делаешь?! Брось, не надо!.. Родион исчез… Боюсь я… Натворит он беды. Он, наверное, у Дяди… Гриша, ради бога, бежим туда!

Григорий натянул сапоги и, как был в тельняшке и джинсах, выбежал из старой хаты.

Проклятая, ненавистная халупа! Родион с разбегу, как гранату, бросил в нее кирпичину. В подмороженной тишине подслеповатое окошко звучно брызнуло осколками. По-звериному рявкнул перепуганный Дракон, и на пороге халупы темной глыбой, подсвеченный печным огнем, появился Дядя с топором в руке. Пьяно покачиваясь, он прохрипел:

– Кто здесь?! Дракон, возьми его!

Спотыкаясь, потопал к скулящей собаке. А Родион, выскочив из-за угла, юркнул в халупу.

– Стой! Ты куда, подлый?

Дядя бросился к двери, но было уже поздно: Родион задвинул запоры.

Из кухоньки донеслись звуки погрома: там что-то громко лопалось, звенела разбитая посуда.

Дядя забарабанил в дверь ногами, обухом топора:

– Родька, открой, а то худо будет!

Родион схватил со стола баллон с самогоном, тяжелый, как снаряд, и с размаху бросил его на пол. Он глухо взорвался, забрызгивая вонючей жидкостью все вокруг. Опрокинул бидон с брагой, охладительное корыто со змеевиком, а самогон, набежавший в широкогорлый баллон, выплеснул в печь. Из жерла, как из пасти Змея Горыныча, дохнуло сине-зеленое пламя. Печь осела, раздавшись в стороны, а клокочущий бачок завалился набок.

Дядя рубил дверь топором, она должна была вот-вот рухнуть. Родион выскочил в коридорчик, взлетел на чердак. Он едва успел втащить лестницу наверх, когда дверь, штурмуемая Дядей, упала.

– Ну, Родька, я с тобой рассчитаюсь, гаденыш!

Перед печью горели бодылья подсолнечника. Дядя заплясал на них, пытаясь затоптать огонь, но из-под растоптанной кучи вышмыгнуло сине-зеленое пламя, шустро разбежалось по углам, и вся самогоноварня вдруг залилась призрачным голубым светом. Дядя сдавленно закричал, выдернул пустое ведро из-под лавки и выбежал. За его спиной взорвался баллон с самогоном, который Родион сбросил с чердака. За ним полетел второй, третий… Огонь перекинулся из кухни в коридорчик, фонтан огня, брызнул на чердак, через ляду – под крышу! Искристые огоньки золотыми белками поскакали по свисающим султанам камыша.

Давясь проклятиями, Дядя бешено вращал колодезный ворот, вытаскивая ведро с водой. Со двора к нему бежали жена и сын.

– Что случилось?! – кричали они.

– Ведра давайте! – взвыл Дядя. – Быстро ведра с водой!

– Папа, смотри! Огонь на крыше! – завопил Сенька.

– Ой, боже! Горим!! – ахнула мать.

Дядя обернулся: на коньке крыши халупы плясал красный петух, синий спиртовый огонь бил из двери. Бросил ручку ворота – ведро с плеском обрушилось вниз. Бессильно опустился у колодца, несвязно пробормотал:

– Теперь не потушишь… И Родька сгорит… Будет с него сухарик…

Сенька не сразу понял, но тотчас догадался, когда услышал грохот на чердаке: кто-то бил ногами в доски фронтона. Он схватил отца за плечи, закричал в страхе:

– Сними Родьку с чердака! Слышишь?!

– Попробуй сунься… Да он и лестницу туда поднял. – Дядя икнул, замотал головой.

Мать Сенькина пронзительно кричала, бегая вокруг халупы:

– Караул! Люди добрые, рятуйте!

Пожар разгорался. Красная грива огня поднялась над садом. Родион, видно, не мог пробиться к ляде и все колотил ногами по доскам фронтона, пытаясь их выбить…

Григорий выбежал из темного сада на свет, крикнул:

– Где Родион?

– Там он! Там! – Сенька показал на дымящийся фронтон.

Гудел и трещал камыш.

С чердака уже ничего не слышалось.

Григорий ринулся в клубящийся дымом и синим пламенем дверной проем.

– Гриша, куда ты?! Зачем? – закричал только что прибежавший Федя.

Следом за ним спешил милиционер.

– Там Родька… Это он поджег, – произнес Дядя со смешком. Он сидел у сруба, покачиваясь из стороны в сторону. – Сгорит Родька!.. И пижон кудлатый…

Григорий выскочил из огня с Родионом на руках, споткнувшись, упал, надрываясь кашлем.

– Давай воды! – Федя стал сбивать с одежды Матюхина и Родиона пламя. Тушил, выговаривал лейтенанту милиции: – Я тебе наказывал: давай накроем!.. А ты – мало улик. Вон сколько улик! Вишь, каким огнем все пылает?

И тотчас, будто в подтверждение его слов, на чердаке бухнула серия взрывов – это взорвались оставшиеся баллоны с самогоном. Столб сине-зеленого пламени взметнулся ввысь.

Григория и Родиона облили водой из ведра. Подбежала Мария, рухнула на колени перед сыном, взяла его лицо в руки, силилась что-то сказать, но не смогла, Родион застонал, зашелся кашлем. Григорий, держась за голову, встал.

– Товарищи, ведите их к моей машине, она на выгоне, – приказал милиционер. – Скажите шоферу, пусть везет в больницу.

Григория подхватили под руки, повели. Понесли и Родиона.

Утробный взрыв потряс халупу снизу доверху. Передняя стена вывалилась наружу. Раздувшийся бачок с оторванной крышкой дымился на печи, будто ствол мортиры.

– Вот это гаубица! – сказал Федя. – Разбегайся, народ, сейчас еще гухнет!

Пожарная автомашина, воя сиреной, вломилась сквозь штакетник во двор. Побежали пожарники, разматывая шланги.

– Вовремя успели! – насмешливо произнес Федя. – А самогон надо молоком заливать, не водой. Да и отлетела уже душа Змея Горыныча!

В толпе засмеялись.

– Давай напор! Давай сильней! – перекликались пожарники, заливая пожарище из брандспойтов.

– Родька навел порядок раньше нас, – сказал Федя милиционеру.

Тот, не ответив ничего, подошел к Дяде, сидевшему у колодца.

– Ну и наварили вы самогону, гражданин! Все село можно было отравить. Так что привлечем вас к уголовной ответственности. Идите отсыпайтесь, завтра на свежую голову поговорим.

Глава пятнадцатая

Григорий проснулся и с усилием оторвал от подушки голову. Она была полна треска и гула. «Хорошо, что бинт стягивает ее, а то бы, наверное, раскололась!» – подумал он.

– Крепкий у тебя череп, парень! – восторженно сказал, ему хирург, обрабатывавший рану. – Отделался ты, дружище, легким сотрясением мозга.

Ударился он на чердаке, когда бежал с Родькой на руках к ляде. На чердак он легко забрался и без лестницы – пригодились навыки морского пехотинца, но оттуда едва хватило сил спустить задохнувшегося парнишку.

Григорий приглушенно прокашлялся: до сих пор дыхание отдавало камышовым дымом.

Родион лежал навзничь на соседней кровати, на шее у него краснели пятна ожогов. Надломилось что-то в душе у парня. Проведывали его каждый день и мать, и бабка, и ребята, но он лежал, неподвижным взглядом упираясь в потолок, и молчал. Ничто не могло вывести его из этого состояния, несмотря на старания Григория.

Наведывался к Родиону и отец, однако в палату не заходил, выстаивал во дворе, под окном. Андрей перешел жить в новый дом. Не пил, был трезвым.

– Ну, братишка, вставай, хватит валяться, – Григорий тронул Родиона за плечо.

– Не хочу. В голове кружится.

– Это пройдет, только заставь себя подняться.

– Не могу.

Матюхин подошел к окну, откинул плотные шторы и отшатнулся: яркая, чистая белизна ударила в глаза так хорошо и радостно, что сразу забылась боль и легче стало дышать. Все было белым-бело. Снег, наверное, шел всю ночь и сейчас в безветрии продолжал падать хлопьями.

– Родя, глянь! – воскликнул Григорий. – Встань, посмотри, какая красота… – И замолчал.

Под окном стоял Андрей, облепленный снегом, едва различимый на белом фоне. Очевидно, он долго ждал, пока кто-нибудь покажется в окне палаты.

Увидев Матюхина, Андрей шевельнулся – снег осыпался с него. Робко он махнул рукой, то ли вызывая Григория, то ли прося позволения войти.

– Родя, отец пришел, – сказал Григорий. – Позвать?

Родион вскочил с постели, сжав кулаки, вскрикнул:

– Не надо его! – И закашлялся. – Не надо… Гриша.

– Как хочешь, тогда я к нему выйду.

Григорий показал Андрею знаками, мол, жди меня, и, набросив халат, вышел на больничное крыльцо. Гребя ногами по рассыпчатому, глубокому снегу, Андрей приблизился, ищуще вглядываясь в глаза Матюхина.

– Прости, Гриша… Ты сына спас, а я тебя… – Лицо его искривилось.

– Ничего, ничего, Андрей, ладно, – поспешно сказал Григорий. – У меня прошло. У меня ничего, все в порядке. А вот у него, – и показал большим пальцем через плечо на окно палаты, – а вот у Родьки не проходит.

Андрей мял шапку дрожащими руками. Голова его покрывалась снежными хлопьями.

– Я понимаю, Гриша… Понимаю… – говорил он негромко и прерывисто. – Но прошу тебя, скажи ему… Я же за него, против Дяди! Пусть не думает иное… Я же выпивши был… Дурной был!.. Не против своих я – так и скажи ему… Попроси его, Гриша… Пусть в окно выглянет. Мне бы только посмотреть на него… Душа болит…

Сгорбившись, Андрей побрел по снегу под окно палаты.

Григория охватила такая жалость к нему, что он уже готов был вернуть его, позвать в палату, но тут же отказался от этой мысли: неожиданное появление Андрея могло пойти во вред Родиону. Ну что бы сделать для того, чтобы хоть немного вытолкнуть мальчишку из темного тупика, сблизить его с отцом, который тоже мучится, переживает, боится потерять сына?! Чувство вины приводит его под окно палаты, заставляет выстаивать на ветру и морозе…

Вернувшись в палату, Григорий присел к Родиону, повернул его к себе:

– Родя, братишка, отец хочет поговорить с тобой.

– А я не хочу говорить с ним!

– Ну ты пойми, Родя…

– Не могу! – Родион даже застонал.

Он сел на кровати, закрыв лицо руками. Григорий поднялся, посмотрел за окно. Андрей все так же неподвижно стоял на месте: он все еще надеялся увидеть сына.

– Послушай, Родя! – Григорий остановился перед ним, потряс за плечи. – Ведь отец же за тебя и тогда был, а не за Дядю. Слышишь?! Только он вышел из себя… Ну, пьяный был… Что ты ему тогда наговорил?… Не против своих он!.. Тебе это понятно? Ну хоть выгляни в окно – отец хочет увидеть тебя.

– Не хочу, – упрямо ответил Родион.

– Родя, он давно ждет!.. Братишка, ну что ты мне душу рвешь?! Подойди к окну, прошу тебя!

Родион с жалобным упреком посмотрел в глаза Григория и протянул руки к нему, приподнимаясь. Григорий помог стать на ноги, чуток подтолкнул. Родион медленно подошел к окну, схватился за подоконник.

Отец стоял близко, сразу же за стеклом, с обнаженной головой, похудевший, жалкий… Губы у него вдруг затряслись, задергалась голова… Родион, закрыл глаза и отвалился от подоконника. Григорий подхватил его, крепко прижал к себе. Уткнувшись лицом ему в грудь, Родион плакал, судорожно всхлипывая и кашляя. И не сразу Григорий успокоил его.

Родион выплакался и после этого крепко уснул. После сна первый раз за все дни, проведенные в больнице, с аппетитом поел.

У Григория полегчало на душе: «Выпрямляется братишка!»

И совсем ожил Родион, когда их навестили Ольга, Виталька и Маруся. Всех в палату не пустили – прошла только Ольга, – остальные стояли под окном. Ольга выложила на стол крупные краснобокие яблоки и книги из библиотеки, потом, достав из кармана халата небольшую баночку, деловито обратилась к Григорию:

– Вот мазь от ожогов. Мама передала. Бальзам называется. Хорошо помогает. Кожа быстро заживает… Давайте смажу ваши ранения, товарищи бойцы! Гриша, прошу, сядьте сюда, на стул.

– Оля, ты потратишь на меня всю баночку! – ответил он с улыбкой. – Мажь Родиона, у него кожа нежная, а у меня флотская – просоленная, продутая норд-вестами…

Но Родион воспротивился:

– Мажь Гришу, Ольга! Ему больнее. И у него от бальзама быстрей вырастут усы и борода… Сгорела ведь у него вся красота!

– Какая там красота в усах и бороде, – сказала Ольга. – Ему без них лучше.

Григорий согласился:

– Ладно, Оля, смазывай меня, только экономь драгоценный бальзам, чтоб и на Родьку хватило.

– У меня и без него хорошо заживет, – сказал Родион. – Я даже не чувствую боли.

– Раненые, не спорить! – остановила их Ольга. – И не беспокойтесь, бальзама хватит на несколько процедур.

Ольга легкими касаниями пальцев нанесла мазь на ожоги Григория и Родиона.

– Тебе бы врачом быть, Оля! – произнес Григорий.

Ольга смутилась, покраснела. Поставила баночку на стол и стала прощаться. С порога, преодолевая смущение, сказала:

– Если вам так понравилось, то я и завтра приду вас лечить.

– Обязательно приходи, Оля! – пригласил Григорий.

Потом они лежали на кроватях, ели брызжущие соком краснобокие яблоки и читали.

В больнице тихо, ничто их не отвлекало и не беспокоило – в палатах вообще было мало больных. Но вот кто-то уверенными шагами прошел по коридору и постучал в дверь.

– Войдите! – пригласил Григорий.

Родион отвернулся к стенке, притворился спящим.

Вошел председатель колхоза в белом халате, с плотно набитой хозяйственной сумкой.

– Здорово, герои!.. Ты лежи, лежи, Гриша. – Пожал Матюхину руку, повернулся к Родиону: – А Родька спит, что ли?

– Может, спит, а может, притворяется.

– Да-а, вид у тебя, Гриша, как у обгоревшего танкиста… Ну, как здоровье?

– Налаживается. Шарики на место вернулись – соображаю.

Литовченко поставил сумку на стол.

– Вот тебе гостинец от колхоза. Мед, яблоки…

– Спасибо, Сергей Иванович. Однако зачем вы все это принесли. Мы и так тут заелись. Акулина Кондратьевна нам покоя не дает.

– Ты ешь, поскорее поправляйся. Ты нам очень нужен. Монтаж доильного цеха хорошо подвинулся, скоро опробуем, – Сергей Иванович сел рядом с Матюхиным. – А ты ведь симпатичный парень, Гриша!

– Ну да? – насторожился Григорий.

– Правда! Ты мне во-от так пришелся по душе. Понимаешь, нам позарез нужен толковый энергетик для животноводческого комплекса. Оставайся, а? Женим тебя – сам сватом буду! Дом построим вам над речкой, раков прямо с крыльца ловить будешь, стипендию выделим, доучишься на колхозный счет, а?

– Как в сказке, Сергей Иванович! Все сразу даете – и дворец и богатство. Если вы мне все это говорите для стимула, чтоб быстрее забурлили жизненные соки, то вы своего добились: я уже здоров, набух энергией до отвала и хоть завтра готов выйти на работу.

– Я всерьез, Гриша. Это деловое предложение. А для бурления жизненных соков вот что тебе скажу: я разговаривал с Аннушкой по телефону. Горячий привет тебе передает…

– Да вы меня просто в угол загоняете, Сергей Иванович!.. Ну ладно, я подумаю о вашем предложении.

– Тут и думать нечего!

– Ну нельзя же сразу соглашаться, Сергей Иванович. Надо же характер выдержать.

– Ух, какой ты!.. Молодец! И ребята молодцы! – Литовченко, кивнул на Родиона. – Вон какое дело нам провернули…

Матюхин остановил, приложив пальцы к губам:

– Я хотел вам сказать, Сергей Иванович… Ничего не затевайте против Андрея. Он приходил ко мне… Перетрясло его сильно. Выправится он, я думаю.

– Ладно, Гриша, так и быть. Я тоже верю: выправится Андрей. Да и мы с тобой его не оставим.

Председатель вышел, Григорий рассмеялся.

– Ты чего, Гриша? – спросил Родион, повернувшись к нему.

– Но ты же слышал, что он мне предложил?

– Так что ж тут смешного? И я тебе предлагаю: оставайся у нас. На Аннушке женишься, дядей мне будешь.

– Думаешь, она полюбит меня такого вот… горелого?

– Она тебя и такого полюбит, Гриша.

– Ну да? Так уж и полюбит?… А если по правде сказать, то я бы очень хотел иметь такого племянника, как ты.

– Гриша, домой вернемся, доделаем дедову работу?

– Да, Родя, обязательно. Запустим доильный цех, смонтируем в новом доме отопительную систему, свет проведем, доделаем дедову работу и справим новоселье.

– Так мы вроде бы уже справили…

– То были входины, а мы ново-селье справим – сказал Григорий с нажимом.

– Я Аннушке напишу, чтоб приехала.

– Правильно, Родя, у меня к тому времени хоть усы отрастут.