Текст книги "Твой светлый дом"

Автор книги: Алексей Коркищенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

С лозиной в руке подкралась Акулина Кондратьевна к сараю. Приникла к дверной щели.

Ребята, пристроившись у верстака, что-то торопливо писали на тетрадных листках. Виталька сказал:

– Ну, будет завтра заваруха.

А Ольга похвалила:

– Молодец, Родька, хорошо придумал!

Акулина Кондратьевна нечаянно навалилась на дверь – в тишине громко заскрипели несмазанные завесы.

– Кто там? – громко спросил Родион, бросаясь к двери.

Бабка, выронив лозину, испуганно отступила:

– Это я…

– Фу ты! – с досадой сказал Родион. – Не мешай, бабаня, мы школьное задание выполняем.

– Пирожков хотите?

– Потом, потом, некогда нам! – Родион закрыл дверь на засов.

Акулина Кондратьевна пошла докапывать сад, но ей уже не работалось спокойно. Она с тревогой поглядывала на сарай, где взаперти сидели ребята.

Ужинали втроем. Отец не показывался: видно, опять загулял. После ужина мать и бабка сели смотреть телевизор, а Родион, сославшись на то, что нужно посоветоваться с Виталькой насчет трудной задачи по алгебре, ушел со двора прихватив фонарик и широкую малярную кисть.

Вечер был темный. Родион зябко поежился у акации на выгоне. Тут договорились собраться в двадцать один ноль-ноль. Где-то прокричал сыч, послышались чьи-то осторожные шаги. Родион окликнул:

– Кто идет? Пароль!

– Крысоловы, – прозвучал ответ.

Фонарик в руке Родиона на миг вырвал из мглы Ольгу и Витальку. В руке Ольги было ведерко.

– А Маруся где?

– Мать не отпустила, – ответила Ольга.

– Говорит, мала еще дочка по ночам гулять, – добавил Виталька.

– Что ж, пусть подрастает, – сказал Родион, – Оля, клейстер получился?

– Так точно, командир! Клейстер что надо. Пальцы сунула в него – так еле разлепила.

– Листовки где?

– За пазухой. – Она хлопнула ладошкой себя по груди.

– Значит, так. Я буду мазать клейстером, Ольга – наклеивать, а ты, Виталька, – вести разведку. Начнем с моего двора.

– Зачем же с твоего? – удивился Виталька.

– Всем наклеим… Чтоб запутать следы, понимаешь? А потом – Дяде, Савелию, на Дом культуры, на контору правления тоже… Пусть люди читают и думают. Ну, пошли, Виталька, в разведку!

И началась операция. Виталька выбегал вперед, прислушивался, приглядывался и, если дорога была чистой, подзывал друзей кошачьей песней. Родион быстро накладывал мазки клейстера на ворота, забор или на почтовый ящик, а Ольга, выдернув из-за пазухи листок, ловко пришлепывала, приглаживала, чтоб пристал покрепче.

На железные ворота Дяди наклеили пять листков, в шахматном порядке. И у Савелия ограда была не хуже крепостной, высокая, из дикого камня. Родион не жалел клейстера, обмазывая обомшелые плиты. Виталька ласково называл дедовых собак по именам, и они приветливо повизгивали за оградой.

Короткими перебежками передвинулись к центру села. На площади притормозили. Дом культуры был ярко освещен, в зале танцевали, у входа стояли парни.

Повернули к конторе правления колхоза. Родион сноровисто намазал дверь клейстером. Темноту неожиданно рассек яркий луч мотоциклетной фары, и ребятам пришлось отступить.

– Давайте лучше на магазин наклеим, – предложил Родион. – Завтра воскресенье, народу там с утра полно будет.

– Но там сторож! – испугалась Ольга.

– Сторожа я беру на себя, – нашелся Виталька. – А вы идите поближе к магазину и держите ушки на макушке.

– Не надо, Виталька! Он с ружьем, – пыталась остановить его. Ольга.

– Тише.

…У магазина на столбе со скрипом покачивался фонарь, освещая ступеньки крыльца. В блуждающем круге света задумчиво ходил сторож в брезентовом плаще, с ружьем за спиной. Он курил, пряча папиросу в рукаве от порывистого ветра.

Родион и Ольга следили за ним, затаившись у ворот соседнего дома.

Где-то во дворе магазина, заставленном штабелями ящиков, вдруг раздался душераздирающий кошачий вопль.

– Тю! – Сторож смешно продпрыгнул и, сдернув ружье с плеча, пошел во двор. – Брысь! А чтоб вас! Нашли место для драки, сатанячее племя! – ругался он.

В ответ вновь кошачий вопль.

Родион и Ольга бросились в освещенный круг, торопливо обмазав дверь, пришлепнули несколько листов дрожащими руками.

Кошки во дворе продолжали разноголосо вопить и плакать, и от их крика ночь казалась еще более страшной. Вдруг оглушительно грохнул сдвоенный выстрел: сторож выпалил в небо! Коты оборвали боевую песню.

Взявшись за руки, Родион и Ольга спрыгнули с крыльца и нырнули в темноту. Жарко дыша, они остановились на выгоне, у акации.

– Где ж-же Вит-талька-а? – чуть не плача, протянула Ольга.

В непроглядной тьме жалобно, словно обиженный ребенок, замяукала кошка, и к ним из кустов вышел Виталька. Родион и Ольга кинулись к нему.

– Ну и напугал я сторожа! Он ка-ак баба-ахнет! – задыхаясь, произнес Виталька.

Ребята, освобождаясь от пережитого страха и напряжения, закатились судорожным, всхлипывающим смехом.

Глава двенадцатая

Утром Григорий вышел размяться на выгон – пустынное место за хатой. Тут когда-то брали глину для самана. Теперь ямы заросли дерезой и будяками. Точно такой выгон был в станице у Григория. Выгон разделял ее пополам, упирался в речку, а другой окраиной – в кладбищенский курган. И хата бабушкина так же стояла спиной к выгону, как и Аннушкина, приземистая и длинная… Григорий когда-то гонял мяч по выгону, а бабка пасла гусят.

Григорию было приятно узнавать травы, среди которых прошло его детство. Он срывал вялые, прибитые заморозком листья, растирал пальцами, нюхал. Вдруг он увидел Родиона – тот возвращался скорым шагом из степи с цветами в руке.

– Эй, братишка!

Разгоряченный ходьбой, Родион вышел из-за куста дерезы, пряча букет белых хризантем за спиной.

– Ты почему прячешь цветы? – спросил Григорий.

– Да я… Гриша… Я так, – смущенно ответил Родька.

– Где ты их нарвал?

– В соседнем хуторе. Там одна знакомая разводит…

От белых с золотистым отливом лепестков исходили приятный прохладный свет и терпковатый запах.

– До соседнего хутора семь километров, Родя, – с улыбкой сказал Григорий. – Ради кого ты бегал так далеко спозаранку?

– Ради мамы. У нее сегодня день рождения.

– Что ты говоришь?! Тогда айда в магазин, я что-нибудь ей куплю.

Забежав в хату, Григорий переоделся. Родион оставил цветы, и они двинулись в магазин.

Очень было любопытно Родьке узнать, читаю ли сельчане его сочинение. Он вначале шел рядом с Григорием, а потом, увидев, что там происходит, поотстал.

Люди толпились на крыльце еще закрытого магазина так, словно брали приступом двери, окованные жестью и перетянутые стальным поясом прогона. Смеялись, что-то возбужденно выкрикивали. Нижние старались пробиться наверх, к тетрадным листкам, приклеенным к двери. Пробрался туда Федя-почтальон, за ним и Гриша Матюхин. Шли доярки с работы, среди них была мать Родиона и тоже смешалась с толпой. И директор школы Иван Николаевич был около магазина.

Федя прорвался к двери, сорвал фуражку, замахал ею, призывая:

– Товарищи, тихо! Успокойтесь. Стойте на месте! Да тихо, я вам сказал! – От натуги побагровел шрам на его лице. – Слушай, народ, я вслух прочитаю!.. «Граждане жулики!..»

Его прервали, кто со смехом, а кто всерьез:

– Федя, мы честные люди! Не оскорбляй!

– Да тут так написано!.. И к жуликам обращаются, а не к честным. Не мешайте, читаю: «Граждане жулики! Как вам не стыдно? Зачем украли трубы и электромоторы? Без них не заработает автодойка! Обращаемся: верните по-хорошему! Сегодня же ночью. Иначе будет поздно. Предупреждаем: завтра же вывесим ваши фамилии на всенародный позор! Граждане жулики, помните, мы знаем о вас все! От нас не скроетесь». Подписано: «Крысоловы».

Федя, дочитав «Обращение», рассмеялся, от себя добавил:

– Молодцы, крысоловы! Правильно написали. Граждане, которые жулики, и я, как народный контролер, говорю вам: верните ворованное по-хорошему!

Так, наверное, давно уже не смеялись люди, собравшись вместе толпой, как сейчас. Родион грыз кулак от досады и разочарования: он, можно сказать, кровью писал, а его слова не приняли всерьез!

У магазина вдруг с визгом затормозил проезжавший газик. Из него выпрыгнул председатель колхоза.

– Что тут за митинг? – недоуменно опросил он. – Ты, Федя, тут командуешь?

– Да вот, видишь, «прокламация»! – крикнул Федя. – Обращение к гражданам жуликам. Обсуждаем. Прочитать тебе?

– Спасибо. Уже читал. Наизусть помню. – На порожках было засмеялись, но Литовченко укоризненно покачал головой, и смех умолк. – Ничего смешного я тут не вижу. Стыдно должно быть нам всем, что у нас уже такие… «прокламации» стали появляться. Кстати, об этом как раз и будет идти разговор на колхозном собрании в будущее воскресенье. Так что, приходите все. Там поговорим.

Председатель, сев в газик, хлопнул дверцей.

– Иванович, шумни Дяде, пусть идет магазин открывать! – крикнул Федя вслед отъезжающей машине. – На целый час задерживается! Тоже мне, шишка на ровном месте.

На крыльце вновь разыгрались страсти:

– Кто ж это написал?

– Да кто б ни написал – правильно написал!

– Ну, придумали… партизаны!

Никто у магазина уже не смеялся.

«Ага, дошло!» – радовался Родион, таясь за табачным ящиком.

На улице показался Дядя, какой-то сам не свой – растрепанный, неопрятный. Все повернулись к нему. Смотрели осуждающе, с раздражением: долго же пришлось его ждать!

Толпа возбужденно загомонила.

– Чего разгалделись?! – закричал Дядя без привычных шуточек-прибауточек. Не читая, он стал сдирать «Обращения» ключом от магазинного замка. – Понаклеили, хулиганье!

– Эй, Дядя, не тронь! – сказал Матюхин, загораживая дверь. – Пусть висят. Они тебя беспокоят, да?

– Отойди, пижон кудлатый!

– Пусть висят! Не трогай, Дядя! – закричали из толпы.

– Нехай читают граждане, которые жулики! – сказал Федя и засмеялся язвительно.

– Дядя, отдай трубы, пока не поздно, – в шутку сказала Виталькина мать.

– Какие такие трубы?! – затрясся Дядя.

– Открывай магазин! – закричали на него. – И так на целый час опоздал, барин какой! У людей праздник, а он спит!

– Дядя работал! – смеялся Федя. – Он на своих воротах зубами отдирал: пять штук ему приклеили.

– Эх, Федя, Федя! – произнес Дядя, открывая дверь. – Ведь знаешь, дуракам закон не писан…

Люди гурьбой повалили в магазин и чуть было не сбили его с ног.

На крыльце остались Матюхин с директором школы Иваном Николаевичем.

– Не правда ли, оригинальное сочинение? – сказал Григорий и рассмеялся. – Не иначе, как работа ваших учеников!

– Неужели? А я считаю, что это хитрость взрослого человека. – Директор школы подмигнул Григорию.

– Да что вы, Иван Николаевич! Стиль-то, стиль какой! А наивная вера в добропорядочность и совестливость жулика? Нет-нет, Иван Николаевич, это бесспорно сочинение ваших подопечных!

Директор школы надел очки и внимательно прочитал «Обращение».

– Возможно, возможно. Написано правильно, без ошибок. И свидетельствует… о пробуждении общественного сознания. За это сочинение я мог бы поставить пятерку…

Виталька наслаждался, наблюдая из-за каменной ограды, как его двоюродный дед Савелий знакомился с содержанием «прокламации». Опираясь на черенок лопаты, тот почти носом водил по строчкам:

– «Граждане жулики!..» Так… так… так… А-а, вон оно как!

Воровато оглянувшись, Савелий стал быстренько счищать лопатой с камней бумагу.

– Кхе-кхе! – Виталька навис над ним, держась за верхние плиты ограды. – Дед Савелий, но ты запомнил, что там написано?

– Изыди, дьяволенок! – Хищно ощерясь, старик замахнулся лопатой.

Виталька пригнулся.

– Не забывай, дед, про Уголовный Кодекс! – услышал Савелий из-за ограды.

…В хате пахло тестом, мочеными яблоками, кислой капустой и смоленой птицей: Акулина Кондратьевна запускала свой «агрегат». После утреннего подмороженного воздуха домашние запахи воспринимались, обостренно, вызывали ощущение праздника.

– Ой; мама, что творилось у магазина! – воскликнула мать Родиона, раскладывая покупки на столе. – Какие-то крысоловы объявились, листовок понаклеили!.. – Увидев букет в вазе, опросила: – А цветы откуда взялись?

– Родька принес.

– Родной мой… Даже не думала, что он у меня такой, – растроганно сказала Мария.

– Он для тебя еще один подарок приготовил.

– Какой же?

Помедлив – сказать ей или умолчать? – старуха все-таки решилась:

– А листовки про автодойку… Это ж его дело.

– Так это он, наш Родька? Крысолов?

– Не один он. Их компания – Виталька, Ольга, Маруся.

– А вы-то откуда знаете?

– Они вчера писали в нашем сарае. Я потом в Родькином портфеле одну листовку нашла, прочитала. Хорошо написали… Только ты, Маша, про это – никому, а то Родька обидится… Ой, кажись, пироги подгорают!

Акулина Кондратьевна бросилась регулировать тягу в «агрегате».

Мария прибралась и стала помогать свекрови. Вошел Андрей, как был, в рабочей одежде, небритый, с ухмылкой пригляделся к жене:

– Куда это ты так причепурилась?

– Как это – куда? – ответила Мария. – Чужой человек в доме, неудобно растерехой ходить.

– Значит, для него старалась? Даже цветочки выставила?

– Для себя постаралась, – сказал она, сразу же утеряв праздничное настроение. – А цветы мне сын подарил, если хочешь знать.

– Родька наш?! Гляди-ка…

– Эх, Андрей, Андрей! – вмешалась Акулина Кондратьевна. – Умеешь ты испоганить человеку праздник. Именины у Марии, напоминала тебе вчера! А ты, как этот… Пугало, да и только! Хоть бы побрился да костюм новый надел. Перед гостем стыдно за тебя…

Постучав, вошел Матюхин. В хорошем костюме, при галстуке. Поставил на стол бутылку марочного вина, а большую коробку с набором духов протянул Марии:

– С праздником, Мария! С днем рождения. Желаю вам счастья и… чтоб быстрей заработала автодойка.

– Ну, это от вас зависит, от монтажников.

– Мы стараемся. Те трубы мы уже вмонтировали. Нам бы еще найти. – Григорий покосился на Андрея.

Мария открыла коробку:

– Спасибо, Гриша! Давно я таких подарков не получала. Андрею неловко стало. И, то ли со стыда, то ли с досады, стал задирать квартиранта:

– Ишь ты, богато живешь, Гришка! Денег некуда девать? Куры не клюют? Легко тебе достаются? – Вынул из кармана «Обращение», потряс перед его лицом. – А скажи-ка, дорогой гость, это твоя затея? И нам на почтовый ящик наклеил…

– Ну что ты, Андрей! Я бы до этого не додумался.

– Врешь, дорогой-уважаемый! Уж больно настырно ты вмешиваешься не в свои дела. Как бы тебе по носу не дали!..

– Андрей, перестань, не задирайся, – сказала Мария.

– А ты не встревай в мужской разговор! Он приехал и уехал, для него все наше – чужое, а мы расхлебывай его кашу.

– Словечки-то у тебя, Андрей, – сдержанно ответил Григорий. Он понимал, что Андрей нарочно старался завести его. – Не вмешивайтесь… Это наше, это ваше. По носу дадим… Ваши дела, Андрей, – наши дела. Мы крепко связаны. И ваше, колхозное, для меня вовсе не чужое. – Матюхин попытался перевести разговор на шутливый тон: – Дел у вас много, так что я могу тут остаться навсегда. Женюсь на твоей сестре Аннушке…

– Если я отдам ее за тебя!

– Будет она у тебя спрашиваться, – сказала Мария.

– Григорий ей понравится, – заключила Акулина Кондратьевна. – И мне он приглянулся.

– И я вас полюбил, Акулина Кондратьевна! – сказал Григорий. – Хотел бы я иметь такую тещу, как вы.

– Очень ты нам нужен – такой зять… Христосик! – не на шутку обозлился Андрей.

– Буду нужен вашему колхозу как специалист на животноводческом комплексе, – добродушно пояснил ему Григорий.

– Без тебя обойдемся, умник-разумник! У нас самих вот тут тоже… кое-что варится. – Андрей постучал себя по лбу.

– Ты ж у нас знаменитый кашевар, – заметила Акулина Кондратьевна.

– Не издевайся, мать!

– Ты вон как Гришу допекаешь, а он терпит. Иди побрейся, переоденься, на человека станешь похожим.

Глава тринадцатая

Григорий нисколько не сомневался в том, что «Обращение к гражданам жуликам» – дело рук Родиона и его друзей… Крысоловы! Партизаны в тылу зла!.. Ох, влипнут они в историю, нарвутся на большие неприятности. Надо немедленно поймать Родиона!

Он перехватил его, когда тот, вынырнув из садовой калитки, бежал к веранде. Завел в свою комнату:

– Скажи-ка, братишка, как думаешь дальше вести операцию?

– Какую операцию, Гриша? – прикинулся непонимающим Родька.

– Ну-ну, крысолов! – укоризненно сказал Григорий. – Операцию «Трубы и электромоторы, без которых не заработает автодойка…» Я ведь сразу догадался, чья это работа. Вы, значит, произвели разведку и решили действовать без меня. Отвели мне роль пассивного наблюдателя?

Родион вскочил, твердо посмотрел в глаза Григория, его губы, еще по-детски припухлые, крепко сжались.

– Гриша, мы не хотели тебя вмешивать в эти дела.

– Я вмешан в них не меньше вашего. Вот что я тебе скажу, братишка. Собери своих крысоловов, поговорить хочу. Решим, что дальше делать.

– Ладно, Гриша. – Родион улыбнулся. – Только, знаешь, о чем тебя попрошу?… Не рассказывай на собрании ничего о нас. Чтоб никто не узнал, что это мы – крысоловы. Понимаешь?

– Понимаю, вы не ищете славы. – Григорий присмотрелся к нему внимательно. – Да, но ты-то откуда знаешь, что я собираюсь говорить на собрании о крысоловах?

– Я слышал твой разговор с Иваном Николаевичем.

– Ну разведчик!.. Нет, я не собираюсь называть ваши имена. Разговор пойдет о том, что рядом с нами, взрослыми, дети растут и нам небезразлично, какими они будут.

– Ну какие же мы дети! – возмутился Родион.

– Конечно, вы достаточно взрослые, чтоб быть крысоловами, но… вы все-таки дети своих родителей, а?

Родион махнул рукой:

– Ладно. Гриша, я позавтракаю и соберу… детей. Приходи в лесополосу за кладбищем.

– Валяй, Родя!

«Меняется братишка. Заметно меняется!» – подумал Григорий.

Он сел за книги, но ему не читалось. Вышел на выгон, побродил по ямам, затем, перейдя кладбище, вступил в широкую лесопосадку, посаженную, по-видимому, до войны.

Потянуло ароматным дымком, и в затишке боярышника, еще сохранившего редкую бордовую крону, Григорий увидел ребят расположившихся у небольшого костра.

– Здравствуйте, друзья крысоловы! – поздоровался Григорий, пожимая руку Ольге, Витальке и Марусе. – Так вас-то всего четверо, а я думал, в вашем отряде не меньше взвода.

Ребята разговорились, рассказали Григорию о своих похождениях.

– Устроили вы переполох в селе, многие задумались, – выслушав их, сказал Матюхин. – Нечестные люди злятся и боятся разоблачения, а честные стыдятся, что в колхозе воры завелись. Их-то два-три, а позор всем. Поэтому давайте без шума доведем операцию до конца. Что собираетесь делать дальше?

– Как стемнеет, проследим за Дядей и Савелием, они сами не вернут ворованное. Или утопят, или перепрячут, – сказал Родион.

– Это так, – подтвердил Григорий.

– Я прослежу за дедом Савелием, – сказал Виталька.

– Один справишься? – спросил Григорий.

– Справлюсь, – уверенно ответил Виталька.

– А я пойду с Родионом следить за Дядей, – заявила Ольга.

– Нет, Оля, с Родионом пойду я, – остановил ее Матюхин. – Дядя хитрый Человек, и кто его знает, что он может сделать.

– Какие будут еще приказания? – спросил Родион Гришу.

– Э-э, нет, Родя, ты тут хозяин, то есть командир, тебе и приказывать. Я – лицо подчиненное.

– Ну, тогда так: как только стемнеет, всем выходить на свои посты. После операции встретимся на выгоне…

Дед Савелий был подслеповат, и потому решил избавиться от своего водопровода, не дожидаясь ночи. Едва стемнело, отсоединил он его от насоса артезианского колодца и, не разбирая на части, поволок через огород. Виталька, спрятавшись в бурьяне на меже, поразился: до чего же еще был силен его старый родич! А тот волок трубы прямиком через бурьян без роздыху и не в сторону животноводческого комплекса, а куда-, то в степь, по-видимому, к лесопосадке.

«Надо поправить его курс!» – подумал Виталька. Он шел следом, не боясь, что Савелий заметит его. Наступил на конец трубы и присел в бурьяне. Старик дернул, трубы выскочили из-под ног Витальки и снова поползли в темноту.

Не зная, как остановить деда Савелия, Виталька забежал вперед:

– Бог на помощь, дедушка!

– Ой! – в страхе вскрикнул Савелий и выронил трубы. – Ах, чтоб тебя короста съела! Чтоб ты…

– Не ругайся, дед. Я пришел помочь… Думаю, тяжело тебе одному тащить водопровод на комплекс.

– На комплекс?! Да я тебя, шпана!..

– Не забывай про Уголовный Кодекс, дед! – перебил его Виталька.

Савелий скрипнул зубами:

– Господь бог накажет тебя, Виталька! Он тебя…

– Хватит! Заладил… Меня пугаешь богом, а сам не боишься.

Посопев, дед выдохнул:

– Не по-родственному поступаешь, внук.

– Двоюродный, двоюродный! – поспешил уточнить Виталька. – Именно по-родственному поступаю. Если б не я, ты бы завтра в позорные списки попал. Ну, а тогда, сам понимаешь…

– А-а-а! – взвыл Савелий. – Чтоб у тебя язык отсох! Чтоб тебя…

– Ладно, – миролюбиво сказал Виталька. – Берись за трубы. Пошли. И выходи на дорогу, нечего по бурьянам блукать…

– Ох, грехи наши тяжкие! – простонал Савелий.

– Твои грехи, не мои, – поправил Виталька.

Неподалеку от освещенного животноводческого комплекса дорогу им преградили трубы, кем-то сваленные кучей. Вконец обессиленные, Савелий и Виталька оставили там же свой тяжкий груз.

Родион и Григорий в это время только приступали к выполнению своего задания. Они часа два уже зябли в засаде. Дядя не спешил расставаться с электромоторами. Наконец в темноте старого сада рыкнул Дракон, мигнул неяркий огонек, и в огороде показался Дядя в высоких забродных сапогах. Электромоторы, связанные ремнем, были перекинуты у него через плечо.

Григорий потянул Родиона за рукав куртки, прошептал:

– К ерику, быстро!

Пригибаясь, они тихо побежали по дорожке через леваду к вербам. Залегли в осоке.

– Гриша, – прошептал Родион, – я поговорю с Дядей, пусть сам, добровольно, отнесет электромоторы на комплекс.

– Думаешь, он послушается тебя?… Ладно, попробуй. Но только смотри в оба.

Подойдя к камышам, Дядя присел и осторожно положил электромоторы на землю. Дышал он тяжело.

Родион вышел из-за вербы, сказал негромко:

– Не туда несете электромоторы, Дядя.

Тот с неожиданной для него прытью отскочил в сторону:

– Что?… Кто тут? А-а, это ты, Родька! Отчаянный ты, малу по ночам в одиночку бродишь… А куда же, по-твоему, я должен нести их?

– Туда, где взяли. На комплекс.

– Я их там не брал.

Дядя медленно приближался. Родион отступал, держась, на расстоянии.

– Так на самогон выменяли… А трубы ворованные куда дели? В наш сад перепрятали, да? Мы их уже отвезли на комплекс.

Внезапно прыгнув, Дядя схватил Родиона:

– А-а!.. Выслеживал! Листовочки писал?! Задавлю гаденыша!

Родион забился в его руках.

Матюхин выскочил из-за вербы и с подскоку ударил Дядю ногой в зад. Тот взвыл от неожиданности и боли, выпустил Родиона из рук, обернулся:

– А-а, так ты тоже тут, пижон кудлатый? Как я, дурак, не догадался!

– Это верно, ты, Дядя, дурак! – Григорий засмеялся. – Ты сам отнесешь электромоторы на комплекс. Возьмешь на горб и, как миленький, потащишь. Это я тебе говорю, Гриша Матюхин!

Расставив руки, Дядя с рыком бросился на него.

Григорий отклонился, схватил его за руку и, кинув мимо себя, еще раз поддал Дядю ногой под зад.

– Эх, не возьмешь ты меня, я из морской пехоты!

Дядя пошел на него, как разъяренный бык. С разбегу упав, схватил матроса за ноги и повалил. Родион, поднявшись, кинулся на помощь Матюхину, но Гриша справился сам: сжавшись пружиной, ногами отшвырнул Дядю к вербе. Тот охнул, ударившись о ствол. Не давая ему опомниться, Григорий навалился на него, заломил голову назад, упершись коленом в спину.

– Да ты же настоящий враг, Дядя! – говорил Гриша. – Ох и отколочу же я тебя, ох и отсобачу – родная тетка не узнает! Злой я на таких, как ты, злой!.. Ну, говори, отнесешь электромоторы сам? Откажешься – плохо тебе будет. Это я тебе говорю – Гриша Матюхин.

Дядя шумно сопел, не отвечал. Сделал попытку освободиться. Григорий сильнее надавил коленом на его хребет. Дядя, застонав, с трудом вымолвил:

– Отнесу… Пусти!..

– Смотри у меня – без шуточек, – предупредил Григорий. – У меня не побалуешься.

И потащил Дядя электромоторы, горбясь под их тяжестью. Родион шел, высвечивая дорогу фонариком. Матюхин шагал чуть позади. Впереди уже виднелись освещенные постройке животноводческого комплекса.

– Ну, Родька! – с угрозой прохрипел Дядя. – Ну, смотри, Родька.

– Сам смотри себе под ноги, а то упадешь, – сказал Григорий.

И Дядя в самом деле чуть не упал, споткнувшись о длинную трубу, оставленную на дороге Савелием и Виталькой.

– Видишь, Дядя, – сказал Матюхин, – честные люди сами принесли то, что им не принадлежало, а тебе требовалось вначале надавать пинков, чтоб ты согласился вернуть ворованное законному хозяину – колхозу.

Дядя повернулся к нему всем корпусом, что-то невнятно прохрипел.

– Ай-яй-яй! Гражданин жулик, как вам не стыдно! – с насмешливой укоризной произнес Григорий. – Сгружай электромоторы тут, рядом с трубами. Клади в кучу… Да осторожней! Надо бережно относиться к народному добру… Ну, а, теперь – до свиданья. Доброй ночи, приятных снов!

Дядя всхлипнул от бессильной ярости.