Текст книги "Игра в исцеление"
Автор книги: Александра Соколова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
– Все будет хорошо, мистер Блэр, это нормально в ее…положении. Позаботьтесь о дочери.
Холодно. Очень холодно. Почему-то кофта мокрая. Руки посинели, зубы стучат. Ноги подкашиваются, приходится сесть прямо на пол. Отчего-то невыносимо больно.
Люди кричат. В ушах нарастающий звон, голова набухает с каждой секундой все больше и больше. Люди все еще кричат.
За окном темно. Стены повсюду белые, а где-то и очень грязные. Мимо проходят толпы людей, у некоторых не видно лиц. Все в одной форме. Изредка высовываются головы с микрофонами и камерами, но потом бесследно исчезают. Холодно.
Тишина. Шум прекратился, но в голове продолжают появляться отголоски чьих-то голосов. Холодно и страшно. Невыносимо больно. Никто не видит. Снова начинаются крики и суета. Женщина рыдает навзрыд, рвет на себе волосы, потом…Меня берут на руки, мы идем по темным коридорам, становится холоднее, ничего не чувствую…
– Вэлери! Вэлери, проснись! – только что увиденная картинка превращается в черное пятно и, открыв глаза, я проваливаюсь в реальность.
Возле моей кровати стоял отец и отчаянно дергал меня за плечо. Увидев, что мои глаза уже открыты и лишь вопросительно смотрели на него, он облегченно вздохнул и быстро сел на мою кровать.
– Тебе, должно быть, приснился кошмар, – отец был в костюме, уже собирался уходить на работу. Его взгляд метался из стороны в сторону, почему-то отказываясь смотреть на меня. Руки слегка тряслись, одной из них он сжимал мое одеяло. Казалось, он что-то хочет сказать, но не решается. Но вот наши взгляды встретились. – Ты кричала во сне…Звала кого-то…Я услышал имя Кесси и…
– Просто приснился кошмар, – я резко оборвала начатую отцом фразу. – Не переживай, пап, со мной все хорошо.
Мы слишком похожи друг на друга, чтобы поверить первому заявлению с полуслова. Но сейчас никто из нас не хочет вступать в глубокие психологические трактаты. Мы с отцом и так пережили многое, не считая ситуации с Кесси и мамой. Поэтому, выдавив из себя жалкую улыбку (такого жеста от него я никак не ожидала), отец пожелал мне приятного дня и напоследок напомнил о дне Стогвурда.
– Ты же помнишь, что сегодня день основания нашего города? – сказать по правде, я совершенно забыла не только про день, но и про то, сколько лет уже стоит наш маленький тухлый городок. – Сегодня будет много праздников, думаю, тебе стоит сходить куда-нибудь с…друзьями.
От последней фразы нам обоим стало неловко. Отцу – потому что он прекрасно знал, что нет у меня никаких друзей, кроме родной сестры, а мне – потому что я знала, что папа понял свою ошибку и сейчас непременно испытывает стыд и жалость ко мне.
На этом мы и расстались. Отец быстро ушел на работу, а я вновь осталась одна, припоминая свой странный сон, и с каждым шагом мысли становились все мрачнее и запутаннее.
Почему моя мама кричала и куда увели мою сестру? И что такого отец так и не смог сказать ей в моем сне…Должно быть, это обрывки воспоминаний с той самой аварии на 39-ом шоссе. Я и вправду мало что помню из тех пару дней, но, очевидно, маму просто не хотели впускать в палату Кесси, потому она находилась в тяжелом состоянии. И врачам просто ничего не оставалось, как увести ее подальше. Потом, конечно же, все обошлось, и теплые руки, которые подхватывали меня – руки родного отца. Но как ни старалась я связать события из сна с действительностью в моей памяти, выходило плохо. Если сказать точнее, то не выходило вообще. Я просто не помню эти моменты, даже не могу вспомнить время, когда Кесси оправилась, и мы вместе с мамой и отцом смогли навестить ее. То, что это было, я не сомневалась. А разве можно думать по-другому, думать, как мисс Одли?! Это утопично и лишено всякого здравого смысла. Поэтому свою небольшую амнезию я приписываю пережитым потрясениям. А в той самой палате, где лежала Кесси после аварии, наверняка было много слез, улыбок и тепла. Ведь моя сестра по-другому не может: даже после того, как ее втаптывали в грязь лицом, она вставала и покупала домашним нереально вкусный вишневый пирог из пекарни мистера Вонда. Лишь немногие знали настоящую Кесси, и порой мне кажется, что я не была в их числе.
Я решила не вставать с постели и поспать еще немного. Почему-то мне ясно представлялось, что в этот раз кошмаров не будет. Или мое сознание исчерпало запасы плохих сновидений на сегодня. Так или иначе, думая об этом, заснуть я не могла долго. В память врезались все малейшие детали последней недели: и мисс Одли со своей группой неудачников, и сами жертвы общества, родителей или странной любви, и миссис Хенс с ее наигранным оптимизмом, и тот случай с рыжеволосой и наркотиками, и мышонок Бетт-с с ее рабскими наклонностями, и шептание людей на другом конце Стогвурда, и нарастающий алкоголизм отца, и Кесси…
И вдруг я резко осознала, что уже завтра смогу рассказать ей все. Мне стало лучше, я даже забыла тот факт, что она, вероятнее всего, не ответит. Но это ведь не беда: она может посмотреть мои послания когда угодно и где угодно. От этого мир словно заиграл для меня новыми красками. Как обычно, я начала продумывать до деталей все, о чем скажу ей: пожалуй, про отца лучше соврать, а вот по поводу моего странного субботнего хобби я расскажу все в деталях…
Прокручивая в голове картину завтрашнего дня, я плавно (даже неожиданно) провалилась в глубокий и крепкий сон. Стук в дверь испортил мои планы. Он был еле слышимым, и поначалу я подумала, что мне показалось. Но потом стук повторился и начал набирать обороты. Первая мысль, которая пришла мне в голову, что человек, находящийся на пороге, явно колеблется между тем, чтобы постучать еще громче и тем, чтобы убежать от нашей двери куда подальше. И тут любопытство взяло вверх надо мной: не успев толком натянуть футболку, я уже бежала к двери.
Я ожидала увидеть кого угодно (а именно либо мисс Одли или миссис Хенс с неплановой проверкой, вернувшегося после работы отца, нашу соседку с очередными съедобными подарками, даже маму или решившую бросить все и погостить сестру), но только не Тиффани Джеферсон – ту самую бывшую лучшую подругу Кесси. И нет, это, кажется, был не сон, блондинка была реальная. Она стояла на пороге с красивым розовым пакетом и сжимала его ручки. Я была удивлена такому странному визиту, но еще больше я была удивлена внешности Тиффани. Она постриглась и теперь носила каре, но светлые волосы были засалены и торчали в разные стороны. Взгляд некогда больших «кошачьих» глаз теперь смотрел робко и даже как-то болезненно, кожа была бледной, а брови потеряли прежнюю густоту. Кроме этого, на лице не было ни грамма косметики, что для такой, как Тиффани, является тревожным звонком. Единственное, пожалуй, что не изменилось в девушке – ее пухлые алые губы, которые были так же красивы и во многом разбавляли вид зомби, только что восставшего из могилы. Одежда Тиффани была спортивная (черные лосины и желтая облегающая футболка), так что можно было подумать, что она пришла ко мне с пробежки или зала.
Пока я осматривала ее, девушка не промолвила ни слова. Кажется, она тоже приглядывалась ко мне, но взгляд был несобранным, прямо как у отца в это утро. Думаю, что она больше решалась, как начать разговор со мной – сестрой ее бывшей подруги.
– Привет, Вэли, – ее голос был чересчур мягким и тихим, и от такого неожиданного тона мои глаза расширились еще больше.
Вэли – так меня называют только два человека. Одна из них стоит прямо передо мной. Помню, в нашей семье было много споров по поводу сокращения моего имени. Мама всегда стояла на полном варианте, а прочие (помимо «Вэли» существовали «Вэл», «Ви» и даже «Вэлер») называла «грубой кличкой». Странно, но мне всегда было все равно. И только теперь я впервые предала этому хоть какое-то значение.
– Привет, Ти, – мой голос тоже был тихим, но звучал гораздо увереннее. Я специально сократила имя Тиффани, как это делали все ее близкие, чтобы хоть как-то утихомирить тревогу и волнение, которое можно было почувствовать за километр.
И это помогло. Уже в следующую секунду я начала различать привычную Тиффани, ту самую, которую я видела на выпускном Кесси последний раз. На ее лице появилась улыбка, на щеках выглянул чуть заметный румянец, глаза засияли какой-то надеждой. Она подняла голову выше и слегка приобняла меня. Кажется, девушка сменила духи: запах ванили сменился каким-то резким ароматом, от которого невольно чесался нос.
Я предложила войти. Тиффани, конечно же, уже не могла отказаться. Плюхнувшись на диван, она осторожно начала осматривать квартиру, будто ища что-то. Но ее поиски не увенчались особым успехом, поэтому она переключилась на меня. Ти вновь думала, как начать разговор (за это время я успела заварить ей зеленый чай и села напротив).
– Как жизнь, малышка? Слышала, ты не ходишь в школу из-за… – оборванные фразы уже вошли в мой ежедневный рацион. Поэтому я даже не стала ждать, как выкрутиться из этой ситуации Тиффани.
– Да, разные причины, – я не стала подробно вдаваться в историю моих пропусков, да и Тиффани это было не нужно. Ее вопрос был вводным, я видела, что внутри ее созревает что-то важнее меня и школы.
Тиффани осторожно взяла чашку с чаем. Тут я впервые заметила на ее бледной (и исхудалой) левой руке небольшое золотое кольцо с гравировкой. Девушка заметила мой взгляд и улыбнулась.
– Да, как видишь, я выхожу замуж. Сама не знаю, как так вышло, просто… – девушка слегка прикрыла глаза, всецело отдаваясь приятным воспоминаниям. – Гарри вообще здесь проездом, его босс послал его договориться о сделки на продажу магазина… ну, знаешь, тот небольшой, который находиться возле дома Нюбеллов?! А я уже месяц как работала там, и в общем мы… Не знаю, Вэли, как это объяснить, но походу любовь и все дела. В общем, на следующей неделе я говорю пока Стогвурду и начинаю жить жизнью замужней девушки или как там это говорится.
От Тиффани можно было ожидать всякого, но никак не скорого замужества. Учитывая ее непостоянство в школе, я была просто шокирована. Но еще больше меня удивило то, что говорила про «походу любовь и все дела» девушка серьезно. Значит, этот Гарри особенный, и, наверное, Ти сейчас завидуют многие. Почти каждая выпускница в Стогвурде мечтает, чтобы ее забрал прекрасный принц, который подарит ей настоящую сказку. Мне кажется, на выпускном моей сестры об этом не грезили только Кесси и сама Тиффани, хотя они и были на противоположных сторонах корабля.
– Поздравляю, – я с трудом выдавила из себя улыбку.
Во всем доме воцарилась тишина. Только изредка на улице был слышен гул машин и радостные выкрики. Мы с Тиффани лишь переглядывались, не в силах продолжить разговор. Я ждала момента, когда девушка не вытерпит и начнет говорить то, ради чего пришла на самом деле. Сомневаюсь, что новость о своем замужестве она решила сообщить мне просто так. Мы с ней не были даже подругами.
– Черт, совсем забыла, – Тиффани аккуратно достала из пакета большой вишневый пирог. – Мать испекла вчера в честь дня города. А вы всегда его любили, я знаю. Особенно ты и… Кесси.
При упоминании имени моей сестры девушка напряглась, поджимая под себя ноги. По этой странной реакции я поняла, что развязка уже близко. Поблагодарив Тиффани, я отнесла пирог в холодильник. Вернувшись, я обнаружила, что девушка еще больше побледнела, и на этот раз ее глаза прямо смотрели на меня. Лишь потом я поняла, что этот взгляд, который я прежде никогда не видела у Ти, был взглядом человека, который признавал себя виноватым в чем-то и готов идти на раскаяние.
– Глупая получилась тогда история…на той вечеринке, – Тиффани попыталась было улыбнуться, но улыбка вышла жалкая и неестественная. – Да, Кесси тогда…перегнула палку. Но, а кто бы не перегнул, Вэли? Мы все были пьяны, и даже не так: мы были просто в полнейшее говно, никто ничего не соображал, и тот идиот, что придумала то сраное желание…Мы с легкостью могли замять эту историю, и я засунула бы телефон с фотографией того поцелуя всей школе прямо в … Но я так не сделала. Не знаю почему, из-за дурацких принципов? Тогда меня захватило типа чувство ревности, пусть даже я и намеревалась порвать с этим идиотом на следующий день. Тогда мне хотелось отомстить Кесси, а сейчас я понимаю, какой дурой была, хотя времени, ну, знаешь ли, прошло не так много. Если честно, я так много раз хотела плюнуть на чертову гордость и просто обнять ее. Но я медлила. А потом она типа умотала, и я подумала – и плевать, все равно я и Кесс хреновые подруги, какой бы дальнейший дуэт из нас вышел? А потом эта авария и я…
По щекам Тиффани начали скатываться крупные слезы. Она опустила голову и сжала кулаки. По дрожащим губам я поняла, что она хотела бы еще много сказать. В один миг мне стало ясно, почему она так долго не решалась зайти сюда. Ей стыдно за ситуацию с Кесси, и она чувствует, что виновата в чем-то. Но в чем? Сестра сейчас учиться, ее жизнь не остановилась после того поцелуя и всеобщего гонения, не остановилась и после аварии. Ти наверняка это знает, уж она-то точно должна быть на моей стороне. Может она винит себя за эту катастрофу, случившуюся с сестрой? Или из-за того, что не пришла к ней больницу тогда, когда она там находилась. В любом случае, в этот момент я ощутила себя священником, который должен отпустить грех тринадцатилетней неопытной девочке. Поразительно, но в тот момент именно такой предстала Ти передо мной. Ее неподдельные эмоции, дрожащие губы, бледность и скромная одежда показались мне настолько чистыми, насколько это вообще было возможно. Я вдруг подумала, что Тиффани хранила это в себе как минимум с аварии моей сестры, размышляла, как поступить лучше, намеревалась сделать хоть какой-нибудь шаг, а Кесси после выпускного будто вычеркнула ее из своей жизни. Это она всегда умела делать: просто взять и оборвать все связи, забыв о человеке. Но я знала, что в глубине души она вспоминала и о Томасе, и о Брюсе, и о Тиффане. Конечно, Кесси никогда бы не созналась в этом хоть кому-нибудь из нас, но я знала, во сколько на самом деле она засыпала, а иногда слышала тихое бормотание.
Тиффани, кажется, немного успокоилась. Она начала вытирать слезы. Я хотела подать ей бумажные платочки, но вспомнила, что с тех пор, как мама лежит в больнице, их покупкой никто не занимается. Поэтому я решила действовать без лишних прелюдий.
– Ти, послушай, – я начала искать ее взгляд и вскоре добилась этого. Глаза были чуть припухшими, но уже слегка просветлевшими. – Я знаю, что ты не хотела зла Кесси. И, если уж говорить начистоту, то я осуждаю сестру за тот поцелуй и полностью на твоей стороне
Конечно же, я солгала. Но для Ти сейчас важно было услышать именно это. Не знаю, почему в моих мыслях промелькнуло это, но вскоре поняла, что не ошиблась: Тиффани смотрела на меня как на спасателя, плывущего к утопающему. Меня это хоть и приободрило, но все же слегка задело. Я никогда не пойду против сестры, пусть даже она переспит с будущим мужем Ти, я все равно ее оправдаю.
– Но прошлое должно оставаться в прошлом, и его надо отпускать, – продолжила я. – Да, возможно, вы с Кесси и не совсем созданы для дружбы, но главное то, что сейчас вы обе нашли себя. Ты выходишь замуж, и я за тебя рада. Правда рада. А Кесси сейчас в Крингстоне, она учится, и ей вроде как нравится. Поэтому не переживай, в любой момент ты можешь заехать туда, или сестра, например, может приехать и вы…
Я замолчала, потому что снова увидела это. Реакция папы на упоминание о Кесси, вздохи мисс Одли на мои утверждения, сочувственный взгляд мышонка– все это теперь отражалось и в Тиффани. Мне стало настолько обидно, что я была готова заплакать. Ведь именно в ней я видела свою главную поддержку для себя. Ее речь с раскаянием настолько воодушевили меня, что я подумала – вот тот человек, с которым я против всего гребаного мира! Но оказалось, я вновь осталась одна, а надежды на понимание растворились так же быстро, как и мое воодушевление. Я давно поняла, что людям нравятся трагедии и драмы, но разве до такой степени?! Неужели всем так хочется буквально заживо хоронить мою сестру? И мне одной придется противостоять им… С другой стороны, у меня есть отец. Я не могу представить, что он верит в смерть Кесси, однако он смирился с тем, что все вокруг нас так считают. А я с этим соглашаться не намерена, и в этом заключается основная проблема нашей семьи.
Мы с Тиффани молчали, кажется, около десяти минут. Каждый обдумывал свое, и в итоге каждый остался на своем. Но все же мне показалось, что с плеч Ти слетела огромная глыба, которую она за собой таскала. Хорошо, что хоть кто-то будет счастлив сегодня. Я же в очередной раз убедилась, что людям легче создать иллюзию, чем принять непростую действительность. Это всегда поражало меня в нашем мире. В пятом классе классе один мальчик, имя которого давно выскользнуло из моей памяти, попал в аварию со своими родителями недалеко от школы, где я училась. Это было ночью, моросил дождь, водитель, то есть отец парня, был изрядно пьян, он не справился с управлением и белый внедорожник на большой скорости врезался прямо в дерево. Мальчик сидел на переднем сидении, и они с отцом скончались прямо на месте. Его мать умерла спустя два дня в больнице. По рассказам, ходившим в школе, крови были много. Пассажиров и водителя не спасли ремни безопасности, а одна из веток воткнулась прямо в несчастного пятиклассника. Если учесть осколки и прочее, то картина, должно быть, и вправду была страшной. Тем не менее, наш директор и учителя сочли нужным донести до нас то, что это авария – «несчастных случай с ужасными последствиями». Хотя все знали, что эта трагедия произошла не только из-за плохой погоды. Отец погибшего школьника пил, и был настолько пьян, что, не раздумывая, сел за руль, вот почему они погибли, и это было всем очевидно. Но все в Стогвурде будто забыли об этой «маленькой» детали, предлагая установить еще пару фонарей на той самой улице. Вместо того, чтобы посмотреть правде в глаза и обвинить погибшего, люди сочли нужным списать это все на природу, потому что так будет легче. Ведь никому не нужна эта огласка, никому не нужны воспитательные беседы и повышенный контроль за детьми и их родителями. Так было всегда. И вряд ли изменится.
– Ты лучше нее, Вэли, – Тиффани направилась к выходу, даже не посмотрев на меня. – И всегда была.
Я промолчала и молча проводила ее. Мне показалось, что после того, как я закрыла дверь, Тиффани еще долго стояла на улице, не в силах просто уйти. Я и сама после нашего с ней разговора пару минут просидела на кухне в полном исступлении. Потом я достала пирог, принесенный Ти, из холодильника, и с отвращением открыла мусорное ведро, чтобы его выкинуть, но в последний момент передумала. Он ни в чем не был виноват, как и сама Тиффани. Немного поразмыслив, я пришла к выводу, что какая-то важная шишка в Стогвурде решила внушить всем, что моя сестра умерла, чтобы не оплачивать дорогостоящее лечение или ремонт машины. Но мы, немногие, знаем правду, а за правду всегда надо бороться. Так или иначе, завтра наступит новый день, и я расскажу сестре о случившемся, отбросив пару серьезных нюансов, без которых будет легче. Например, я не буду говорить Кесси про перешёптывающихся людей возле меня, про некоторые трудности отца, и про то, что ее бывшая лучшая подруга Ти считает ее погибшей, как и многие в нашем родном городе. У сестры сейчас и так много проблем. Наверняка она пытается наверстать упущенный материал, пропущенный из-за восстановления после аварии. Поэтому ей некогда отвечать. А я готова терпеливо ждать.
Стогвурд умеет праздновать – пожалуй, это лучшая фраза, характеризующая наш город. Целый день, не переставая, играла музыка, пелись песни, скандировались поздравления. Дети бегали от одной кондитерской к другой: сегодня даже продавцы раздавали им небольшие горстки конфет, пряников или сдобных плюшек. Люди были счастливы, люди веселились. В Центральном парке выступал мэр, я узнала это по рассказам миссис Дагсон, нашей соседки. Она зашла после полудня и принесла нам запеченную курицу с картошкой, за что я ее признательно поблагодарила. Также она звала меня на большой праздничный салют, который тоже будет в Центральном парке в девять вечера, но я вежливо отказалась, сказав, что хочу провести этот день дома с семьей. Мне нравилась эта старушка. Кроме вкусной еды ее лучшим качеством было то, что она не навязывалась с опекой и не приставала с глупыми расспросами. Интересно, что она думает по поводу Кесси? Однажды я и впрямь хотела задать ей этот вопрос, но очень быстро передумала, чтобы не разрушать иллюзию (забавно, что я так презираю «розовые очки», но сама же и пользуюсь ими в отношении миссис Дагсон, но не более).
После визита старушки я решила немного прибраться (хотя прекрасно знала, что завтра тоже начну это делать), а потом погрузилась в чтение. Когда моя пятисотая страничная книга была закончена, я осознала, что уже вечер. Но салюта еще не было слышно, значит, время было не больше девяти. В это же время я услышала звук открывающейся двери, причем поддалась дверь не сразу: ключ на другой стороне отчаянно пытался попасть в замочную скважину, и с третьей или четвертой попытки достиг своей цели. Я подошла ближе к кухне и как раз вовремя. В дом в буквальном смысле залетел отец, и мне чудом удалось удержать его и себя на ногах.
Он снова был пьян. Но в этот раз даже сильнее обычного. Рубашка была порвана на локте либо из-за падения, либо, что даже представлялось с трудом, из-за драки. Штаны отца были в пыли, а шнурки на ботинках развязаны. Волосы отчего-то мокрые (хотя дождя не было), зато в глазах играл веселый огонек, а уголки рта расплылись в беззаботную улыбку. В тот момент, когда я машинально, видя, что он летит через порог прямо на пол, подхватила его, он вцепился в меня и начал было говорить, но первая фраза не была похожа на членораздельную речь.
– Вэлери, моя дочурка! – его голос, как и у всех подвыпивших, был развязный. Говорил он медленно, запинаясь и заикаясь. – Си…Сегод…Сегодня у нас день этого…Стогвурда! Отметим!
– Ты, кажется, уже отметил, – мне каким-то чудом удалось довести его до дивана. – Давай, пап, тебе нужно раздеться и…
– Ик…все хоросо, доченька, – отец попытался встать с дивана, но очень скоро, пошатнувшись, плюхнулся обратно и рассмеялся. – Вот видишь, какой у тебя…отец!
Он продолжал смеяться. Все громче и громче, не останавливаясь. Постепенно смех превратился в истеричный, с едва заметным надрывом в голосе. Я начинаю паниковать, внутри уже давно томиться волнение. Мои попытки привести отца в чувства проваливаются, и, не зная, что делать, я просто сажусь рядом с ним и наблюдаю. В это время раздаются звуки салюта, и папа замолкает. Он поворачивает голову к окну и тщательно всматривается в него, хотя оттуда ничего не видно. Оглушительные залпы пускали не больше пяти минут, все это время они сопровождались криками и беззаботным хохотом, совсем противоположным смеху отца.
Салют еще не успел закончится, когда отец упал с дивана, закрыв лицо руками. Поначалу он вновь начал смеяться, но дальше происходит то, чего я боялась больше всего – его дикий хохот превращается в отчаянный плач. Он раздирает свою глотку, ревет навзрыд. Пытается принять сидячее положение на ковре, но ноги его не слушаются, и он утыкается прямо лицом в пол. Все его тело, тело здорового и крепкого мужчины, содрогается в плаче. Внутри меня все холодеет от такой картины. Руки, а затем и все тело, начинает трясти так же, как и у папы. По щеке скатывается первая слеза, ее тут же подхватывает другая. Ноги становятся ватными, но все же я контролирую их и начинаю обнимать отца, которому уже удалось сесть, при этом все еще зажимая лицо ладонями. Я что-то шепчу, пытаюсь как-то успокоить его, но это не помогает ни мне, ни ему. Мне становится невыносимо больно. Сердце готово разорваться, слезы обжигают лицо, у меня начинается истерика. В памяти всплывает сегодняшний сон, холодный пол и отчаянный крик женщины, моей мамы, и потом Кесси, и самое главное то, что я наблюдаю последние несколько месяцев – как мой родной отец идет ко дну, а я ничего не могу сделать. Это бессилие меня добивает. Я крепче сжимаю плечи папы, я молюсь, чтобы прямо сейчас он встал как ни в чем не бывало и успокоил меня. Я молюсь, чтобы в этот момент пришла здоровая мама и Кесси приехала из колледжа к нам. Я молюсь, но…Но я знаю, что этого не случиться именно сейчас, и что-то начинает рушиться. Отец начинает кричать, он судорожно прижимает меня к себе и немного потрясывает. Разобрать его вопли я не могу, в ушах заложило, а собственные предательские слезы не дают возможность открыть глаза. Мир потух для меня. Я словно оставила часть своей души на белом ковре возле дивана. А боль не останавливалась, нарастая с новой мощью, готовясь к новой атаке.
– ПОЧЕМУ ОНА?! ПОЧЕМУ МЫ?! ГДЕ БЫЛ БОГ, КОГДА ОНА БЫЛА ТАМ?! – не помню, сколько времени прошло, но в какой-то момент я услышала то, что кричал отец. От этого мурашки покрыли кожу, мне вспомнился тот сон, где я была с Кесси в машине…И тут закричала я.
– ОНА ЖИВА, ОНА ЖИВА, ОНА ЖИВА, ОНА ЖИВА, – эти два слова я повторила больше тридцати раз, прежде чем мы оба успокоились.
Мы просидели вместе, держась и обнимая друг друга, больше часа (а может и больше двух, тогда время потеряла свою цену). Наконец я начала замечать, как отец засыпает. Я попыталась встать, но ноги свело настолько, что они не удержали собственную хозяйку, в результате чего я упала на колени, раскроив себе подбородок о журнальный столик. Кровь начала капать на пол. Со второй попытки мне удалось принять устойчивое положение. Не чувствуя никакой боли, я машинально направилась в ванную, не задумываясь намочила полотенце и приложила к подбородку. Так же, на автомате, я накрыла отца, и так же, ничего не чувствуя и не ощущая, с дрожащими руками и ватными ногами я пошла в нашу с Кесси комнату. Я просто легла на кровать и начала смотреть в потолок. Мыслей не было, как и сна. Мне так и не удалось заснуть, я просто смотрела и смотрела. Ближе к утру глаза начали болеть, а разум потихоньку мыслить. Я подумала встать и сменить полотенце (то, что я взяла, уже давно было в крови, удар о столик был смачным), но в тот же миг глаза закрылись и я заснула.
Глава 7
– А, я думаю, ты заметила мое «боевое» ранение. Не беспокойся, сестренка, я просто поскользнулась и ударилась о наш столик. Думаю, через неделю этой красоты уже не будет видно, так что в следующий четверг ты увидишь меня такой, какой оставила…И да, мы все оооочень сильно скучаем по тебе, поэтому приезжай как можно скорее… Мне как никогда тебя не хватает.
Выключив камеру, с чувством полного бессилия я ложусь на диван. Сегодня я спала не больше двух часов, ничего не ела и не пила, во всей квартире (не считая тех частей, которые сможет увидеть Кесси на видео) полнейший бардак, впрочем, как и в моих мыслях. Вдобавок ко всему я начала чувствовать боль, и не только душевную, но и физическую. Мое «боевое» ранение мучило меня не так сильно, как ломота во всем теле и головная боль. Руки до сих пор потряхивало, а ноги с трудом меня слушались. Мне нужно было поспать, но я знала, что у меня не получится. Я не могу находиться в этом доме прямо сейчас. Мне больно думать о вчерашнем, больно смотреть на тот самый ковер, на котором вчера спал отец. Да, мне больно возвращаться к вчерашней реальности, больно переносить ее и оценивать, пока я здесь. Воздух стал каким-то приторным, мне невыносимо жарко и душно, голова начинает кружиться. Меня как будто заперли в тесной камере… Но надо собраться. Ради всех, кого я люблю, только ради них.
Не помню, в какой момент я отправила видео и что написала Кесси, но уже в следующую секунду я очутилась на пороге дома, закрывая входную дверь. Сейчас мне все равно, как будут смотреть на меня люди и что будут думать. Мне просто нужен свежий воздух. Благо дело, сегодня в Стогвурде пасмурно, дует легкий ветерок, и можно вздохнуть с облегчением. Я стараюсь быстро пройти мимо знакомых домов и их владельцев, но на ноги будто надели стокилограммовые гири, поэтому мой шаг замедляется. Когда я дохожу до магазина (того самого, где я встретила Бетти), в голове перестает стучать, а ноги наконец привыкают к ходьбе. Ко мне возвращается чувство голода, но заходить в супермаркет мне не хочется, поэтому я спокойно прохожу мимо.
В Стогвурде сейчас почти одиннадцать. На улицах даже слишком пустынно, изредка видны дворники, убирающие пустые пивные бутылки и пакеты от попкорна. Видимо, праздник удался на славу. Последний раз я ходила на день города около трех лет назад. Помню, тогда нынешний мэр произнес очень трогательную речь о том, что исторические и культурные ценности нашего любимого Стогвурда необходимо сохранять для будущего поколения, и все в этом роде. Публика аплодировала ему, несколько женщин утирали слезы, а мы с Кесси смеялись, думая, чтобы сейчас было, если бы у него вдруг упали штаны. Глупо, но тогда нам нравилось. Даже сейчас от этого воспоминания я улыбаюсь. А тогда мы и вовсе не переставали смеяться. Да, у нас были проблемы, Кесси многого мне не рассказывала, но у нас был странный тандем, дополняющий друг друга. Спустя год после того события день Стогвурда мы встречали уже без сестры. Ее вечеринки были важнее, и хоть мама и злилась, но Кесси всегда умела сгладить семейные конфликты. Несмотря на ее репутацию в школе, для нас она была почти как семейный психолог. Так, например, сестра помогла убедить родителей, что мне не нужен китайский язык. Возможно, я бы даже и согласилась на эту авантюру, но тогда я была поглощена немецким, поэтому наотрез отказалась сдвигать свои любимые Deutschkurse в обмен на сложный и муторный китайский. Но мама оказалась крепким орешком, а папа в этот раз решил полностью встать на ее сторону. В итоге больше пяти дней в семье были постоянные перепалки. Пока, наконец, не вмешалась Кесси, и каким-то чудом заставила маму изменить свое решение. В итоге все остались довольны и счастливы, мне даже купили небольшую книгу на немецком, которую я вскоре смогла прочесть.
Да, Кесси смогла бы сейчас помочь отцу. Она бы нашла нужные слова, она бы его успокоила. Но я не моя сестра, и я не могу взять на себя ее роль. От вчерашней картины мне становится больно, а еще жутко страшно. Страшно за то, что будет с отцом, пока не выздоровеет мама или не приедет Кесси. Наверное, мы с ним слишком похожи, чтобы признать наше бессилие в этой ситуации. Мы с отцом всегда старались быть стойкими, выдерживать любые трудности, но в этот раз наша сила превратилась в слабость. И справиться со многим в одиночку человек не всегда в состоянии. Я думаю, выплеснув все свои переживания, папа стал сильнее. Ведь каждому хоть раз в жизни случалось открываться людям, пусть даже он этого и не хочет. Я не против подобного, просто… я не была готова к такому. Последние два месяца я живу как в тумане, жду возрождение своей семьи. И это произойдет, но как скоро, я знать не могу. Поэтому сейчас я должна приложить все силы, сохраняя остатки памяти о дружном семействе Блэр. Сегодня я больше, чем обычно, уверена, что скоро все наладиться. В меня вселяется невероятный оптимизм, хотя душа продолжает болеть.
