355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александра Богданович » Три последних самодержца » Текст книги (страница 20)
Три последних самодержца
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 05:45

Текст книги "Три последних самодержца"


Автор книги: Александра Богданович



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

9 ноября.

Земцы заседают в разных помещениях, то в одном, то в другом, и в своих заседаниях неуклонно проводят свои конституционные планы. Люди порядка желали бы, чтобы эти «милостивые государи» устроили скандал. Штюрмер убежден, что они скандала не учинят из расчета, чтобы иметь право вновь сюда собраться. Мирский мирволит съезду, а партия порядка у него в загоне.

В Петербурге находится Головин (писатель, его псевдоним – Орловский), к нему примкнули консерваторы. Он написал записку, которую хотел напечатать в «Гражданине», которая прямо ратует за самодержавие. Мещерский принял ее от Павлова и хотел ее напечатать, но в это время явился туда Бурдуков, сказал Мещерскому, что надо спросить цензуру, можно ли печатать. Отдали записку Звереву, тот ее показал Мирскому, и Мирский ее запретил печатать.

10 ноября.

Батьянов сказал, что войска, с которыми он ездил прощаться в Витебск, неохотно идут на войну. Привез он известие, что в Варшаве Люблинский полк отказался идти на войну, что 8 человек из полка решено повесить. У бедных солдат нет альтернативы: пойдут на войну – убьют, не захотят идти на войну – тоже убьют, – и хочешь не хочешь, должен идти в солдаты в этой всеобщей воинской повинности.

11 ноября.

Гр. Толь рассказывал насчет своих свиданий с одним из земцев, от которого узнал, что депутация была у Мирского, поднесла ему свою программу; он ее прочел и сказал, что ей сочувствует. Программа говорила о народном представительстве, о неприкосновенности личности, о веротерпимости и проч. При этом Мирский сказал, что самолично он решить не может, что должен программу предоставить царю, что и было им сделано, а затем он объявил депутатам, что царю она не понравилась, что им не возбраняется собираться на частной квартире, но что Министерство внутренних дел в этом съезде участия не примет. Затем были заседания 6 и 7-го числа, которые выработали 11 пунктов, в которых прямо требуется конституция, и теперь опять поедет депутация к Мирскому, повезет ему эту работу.

12 ноября.

Один из членов земского съезда сказал Монтеверде, что во время одного из заседаний съезд получил заявление от партии террористов, оповещающее съезд, что если ими намеченные пункты не будут приняты, то они переменят свою тактику; что доселе они устраняли только министров, которые им мешали, но что царь и царствующий дом были для них священны, но с отказом царя следовать намеченной съездом программе первая их жертва будет царь, что они его скоро убьют.

Как мог съезд, который собирался неофициально, возбудить столько тревог? Приглашения эти господа получили от московского бюро, но в приглашениях значилось, что съезд собирается с высочайшего повеления.

13 ноября.

Рассказывали нам, что у киевского профессора Трубецкого (автора зажигательной статьи в «Праве») недавно в его имении приключились беспорядки. Управляющий написал Трубецкому и требовал помощи. Трубецкой поехал сам в эту деревню, но оделся в пальто с красной подкладкой, в котором и вышел к бушующей толпе крестьян и обратился к ним со словами, что им плохо будет, если они не усмирятся. Потом он распахнул свое пальто, чтобы они видели красную подкладку, и закричал, что он – генерал, что он может все с ними сделать, чтобы они береглись и проч. Когда студенты в Киеве узнали про этот haut fait (Подвиг (франц.).) Трубецкого, на первой же после этого пассажа лекции они его освистали.

14 ноября.

Депутацию от земского съезда Мирский не принял. Рассказывал Штюрмер, что Шипов был у Мирского, долго сидел и программу съезда вручил князю, а затем передал членам съезда, что Мирский принял ее благожелательно. Жаконе говорил, что получил от агентства Рейтера из Лондона запрос, представлялась ли царю сегодня депутация от съезда и что сказал ей царь. Как за этим делом следят за границей! Оказывается, что съезд земцев трижды собирался. Первое заседание было у Корсакова, второе – у Брянчанинова (сына сенатора) и третье – у Набокова, у которого и была подписана конституция.

15 ноября.

А. А. Титов был сегодня у Победоносцева, рассказывал, что он сказал ему, что будет кутерьма, будут беспорядки, но что мы до них не доживем. Победоносцев на это сказал, что доживем и увидим все это очень скоро, что все к этому идет быстрыми шагами. Победоносцев все охает и ахает, но, по словам и Титова, и Сакена, от него ожидать, что он будет действовать к предотвращению этих бедствий, немыслимо, – он и раскис, и устарел.

Стишинский говорил, что крестьянское дело переходит к Витте, что Мирский его ему передает, что если будет уничтожена «община», неотчуждаемость имущества, то это будет хуже, чем полное поражение нас японцами, что тогда взбунтуется крестьянское население, разовьется пролетариат и проч. Грингмут с ним согласился. Сказал также Стишинский, что кн. Васильчиков после продолжительного свидания и беседы с Мирским категорически отказался быть товарищем министра внутренних дел и что факт, что Кутлер, ставленник Витте, принял назначение товарищем.

Был сегодня отвратительный Дидрихс из Кустаная. Это – каторжник, ходящий на воле; мое впечатление такое, что он Сибири не минует.

16 ноября.

Был Арсеньев (Тула). Рассказывал про свое вчерашнее представление царю. Он попросил у царя позволения, скорее терпения, выслушать его, что тягостное положение мы переживаем: эта разнузданность прессы; съезд земский, который здесь в Петербурге собирался и теперь разнесет по всем губернским и уездным собраниям свои либеральные речи; что слов царя «бессмысленные мечтания» хватило на 10 лет, чтобы удержать эти порывы, но что теперь было бы хорошо повторить манифестом, чтобы знали, что то, что происходило на съезде в Петербурге, не есть по высочайшему повелению, как об этом будут говорить в губерниях земцы, бывшие на этом съезде. Впечатление Арсеньева, что все, что он говорил царю, было ему не ново, было известно. Когда он сказал, что земцы, когда вернутся в губернии, будут говорить, что собирались по высочайшему повелению, царь на эти слова улыбнулся. Тоже видно было, что сказанные Арсеньевым слова, что на 10 лет хватило слов царя насчет «бессмысленных мечтаний», царь очень добродушно выслушал. Насчет манифеста царь сказал «подумаю», по всему видно, что царь не высказался ни в ту, ни в другую сторону. Во время разговора Арсеньева царь часто повторял: «Да, да, я знаю». Чувство у Арсеньева такое, что этот разговор был скорее симпатичен царю, чем несимпатичен. Грингмут такого же мнения.

Павлов привез известие, что якобы Мирский смекнул теперь, что так вести Россию, как он ее повел, нельзя, что чувствует, что с делом не справится; просил царя его уволить и своим заместителем назвал Витте. Эта комбинация о Витте давно уже зрела, и поэтому-то Кутлер и был назначен товарищем, чтобы подготовить почву для Витте. В это время у нас были Штюрмер, Арсеньев и Грингмут, и все они в один голос воскликнули: «Не дай бог Витте!»

17 ноября.

Был Кладо, который в эту минуту герой дня – едет в Париж на Гулльскую конференцию. Его мнение, что Балтийская эскадра должна дойти в Тихий океан, но ее надо подкреплять для этого отсюда, что дойдет она не раньше марта месяца – три месяца плавания и два стоянок. Говорил он, что вел. кн. Алексей Александрович и Авелан враждебно к нему относятся, гонят его из Морского министерства, что от них вряд ли эскадра получит подкрепления, что к этому вопросу халатно относятся в Морском министерстве.

18 ноября.

Сегодня Е. В. был у Мирского. Мирский возмущенно говорил о Штюрмере, о котором он слышать не может; подобных Штюрмеру он назвал «говняками». Когда Е. В. назвал членов земского съезда революционерами, Мирский сказал, что они не революционеры, а порядочные люди, а что Штюрмер и К° – революционеры. Мирский согласился с Е. В., что время выбрано неудачно, что после войны, пожалуй, можно бы про все это говорить, но не теперь. Мирский согласился на предложение Е. В. ехать на юг, где в Николаеве и Севастополе продолжаются беспорядки и принимают очень острый характер. В беспорядки там втянуты и матросы. Рабочий Пруссаков говорил сегодня, что масса ужасных прокламаций разбросана сегодня ночью, в которых говорится про конституцию, «Долой самодержавие!» и проч.

19 ноября.

По следующему рапорту Чухнина от 10 ноября видно, что дело плохо в Севастополе.

«В конце ноября в Севастополь прибудет более 6 тыс. человек нижних чинов запаса армии и будут размещены в обывательских квартирах. Принимая во внимание, что запасные эти из южных губерний, где политическая пропаганда широко распространена и где есть много лиц, зараженных ею, а также и то обстоятельство, что г. Севастополь сам по себе есть очаг политической пропаганды, считаю долгом доложить вашему превосходительству об этом и просить, в особенности ввиду беспорядков, бывших 3 ноября, ходатайствовать, чтобы запасные не были размещены в обывательских квартирах г. Севастополя, а для них был бы выбран другой какой-нибудь город, так как с прибытием их можно ожидать повторения беспорядков.

Я убежден, что противоправительственная пропаганда очень хорошо организована и распространена. Беспорядки в других местностях не могут отразиться так вредно, как в крепости, в которой, кроме того, собрана такая масса морских команд, малодисциплинированных в основе своих понятий о государстве и необходимости подчиниться властям. Имею веские основания к этому. Полагаю даже, что я стал своею волей поперек всей подпольной деятельности тайной организации и что против меня могут быть ею приняты меры для устранения с их намеченного пути. Полагаю, что не следует закрывать глаза и считать все благополучным. Боюсь, что сама мысль о размещении такого количества запасных именно в Севастополе – несчастна, ежели только не умышленна.»

После 3 ноября, чуть ли не 10-го или 12-го, снова в Севастополе начались беспорядки.

Радциг говорил сегодня, что всюду слышит (только не во дворце – там не говорят), что Мирский – поляк, работает в пользу поляков и жидам очень покровительствует. Сказал он также, что царь жалеет Плеве, что после назначения Мирского Муравьев дважды просил отставку, что во второй раз эти слова царя рассердили; когда Муравьев вышел, он вошел в другую комнату, в которой находился Радциг, и громко сказал: «Пускай уходит Муравьев, я его не пожалею, я не люблю, когда так дурно говорят о мертвом, особенно о человеке, труд которого я очень ценил».

Было говорено это про Плеве, которого Муравьев смешал с грязью царю и предлагал новое переустройство Министерства внутренних дел, с отделением из него части в Министерство юстиции. Это предложение Муравьева царь не одобрил, а когда Радциг ему сказал, что если Муравьев не хочет оставаться, то увольте его, царь сказал:

«Пусть сам уйдет». Радциг сказал, что ни о какой конституции царь не думает, а все упорно говорят, что якобы это мысль царя – дать конституцию.

20 ноября.

Читала второй секретный рапорт Чухнина в Главный морской штаб от 14 ноября. Он рисует очень мрачную картину – в нем говорится о революционной пропаганде среди матросов. Чухнин требует энергичных мер, что надо объявить Севастополь в положении усиленной охраны, говорит, что судебные следователи и суды относятся к этой пропаганде безучастно, что найдено было сто прокламаций у одного матроса, его суд не обвинил, так как не было доказано, что он их распространял. Тоже мера, которую предлагает Чухнин, – нижних чинов, заподозренных в политической пропаганде, переводить на всегда плавающие суда без повышения. По этому рапорту не видать, как распорядилось Морское министерство, есть только пометка – про все это сообщить министру внутренних дел, которая сделана по приказанию генерал-адмирала вел. кн. Алексея Александровича.

Говорила сегодня Павлова, что Жданов, ректор университета, уходит, так как студенты ежедневно все более и более бушуют. Принц А. П. Ольденбургский, узнав, что у профессора Набокова собирался в квартире земский съезд, уволил Набокова от профессорства в правоведении.

22 ноября.

Вчера сказанное Толем, что Мирский уходит, сегодня подтверждено сперва Грингмутом, а потом Штюрмером, который сказал, что сегодня представляется царю кн. Васильчиков, и его называют заместителем Мирского. А может быть, будет назначен Муравьев, протеже вел. кн. Сергея Александровича, который в эту минуту в Петербурге, а завтра уезжает в Москву. Понятно только одно, что новый министр должен будет прибрать все в руки, что выпустил из рук Мирский. Штюрмер прямо называет Мирского изменником, двуличным человеком, Грингмут же этого не говорит. При этом говорится, что Мирский оттого не может остаться, что должен подписать циркуляр губернаторам, чтобы они оповестили предводителей, чтобы на земских собраниях говорили только о насущных нуждах, а не касались политических вопросов, а подписать Мирскому подобный циркуляр не под силу, это будет в разрыв с его теперешней политикой. Этим объясняют, что Мирский уходит.

23 ноября.

Сейчас видела Грингмута и Штюрмера. Сегодня у них новость, что вчера Мирский был у царя, который его вызывал в Царское Село и уговорил его временно остаться. Слово «временно» Штюрмер подчеркнул.

Про наследника говорил сегодня Штюрмер, что якобы у него есть одна болезнь, с которой он и родился, и что теперь один хирург находится неотлучно во дворце.

25 ноября.

Говорили сегодня мои гости про неурядицы внутри России, что в Вязьме Лифляндский полк взбунтовался, были жертвы.

Вчера Соколовский (Уфа) говорил, что, когда представлялся царю, нашел его совершенно спокойным, даже веселым. Это производит странное впечатление. Сегодня Кутепов говорил, что царь старается казаться спокойным на приемах у себя, но что при интимной обстановке он очень удручен, недоволен всем тем, что творится в России, и про все, что творится, он знает. Доказательство, что знает, что в Петербурге не спокойно, – не приехал царь на парады Московского и Семеновского полков, на которых бывал ежегодно.

Сегодня уверенно говорили, что пойдет еще 3-я эскадра на Дальний Восток. Если так, то она не раньше мая сможет начать свое плавание и придет в Тихий океан, когда японцы уничтожат эскадру Рожественского, так как она совсем не больше японской. Печальные сегодня депеши, полученные «Агентством» из Токио и непропущенные цензурой, передавал Гейнц. В них говорится, что наша Порт-артурская эскадра тает, что «Баян», «Полтава», «Ретвизан» отоплены, на «Пересвете» был пожар, «Победа» искалечена. С момента, когда японцы захватили форт 203, ядра их попадают в эскадру, и теперь не далек момент, когда Порт-Артур падет.

26 ноября.

Была у Максимович. Говорили там про присяжных поверенных, что после заседания своего в Думе они, числом 400 человек, пошли обедать в ресторан. Там кто-то из них провозгласил тост за Мирского. Большинство не приняло этого тоста, сказав, что еще рано пить за его здоровье, так как он еще ничего не сделал. Затем был провозглашен тост за Сазонова (убийцу Плеве), который был принят с горячим единодушием всем собранием. Идет говор, что 28-го готовятся большие уличные беспорядки с красными знаменами и проч.

27 ноября.

Толь говорил, что Плеве не терпел Витте, собирал материалы о его вредности и в день, когда был убит, вез царю документальные данные об изменнике Витте. Со смертью Плеве главный враг Витте был уничтожен, но остаются еще два человека, которые для Витте являются тормозами для его планов, это вел. кн. Сергей Александрович, который его не терпит, и Муравьев, про которого Витте пустил анонимное пасквильное письмо, в котором затрагивается честь Муравьева, и уже идет слух, что Муравьев уходит, и его заместителем называют Нольде, креатуру Витте, который таким образом спускает тоже опасного врага.

Говорили, что вчера на георгиевском празднике царь был мрачен, а молодая царица радужная. Толь так объясняет: что молодая царица уговаривает царя дать конституцию, чтобы обеспечить этим наследнику царство. Валь прямо называет молодую царицу «porte-malheur» (Человеком, приносящим несчастья (франц.).), что она нерусская и осталась нерусской.

Валь с возмущением вспоминал Горемыкина и Н. И. Петрова, который был в то время, что теперь Лопухин в Департаменте полиции; вспоминал, как Петров тогда помешал ему (он в то время был градоначальником) сделать обыск у Калмыковой, дамы сомнительной, которая любила молодых людей вроде Струве («Освобождение»), который и тогда пользовался известной репутацией и с ней жил. Петров по телефону просил Валя не делать обыска у этой дамы. Валь ничего не отвечал, прекратил переговоры. Тогда Петров известил баронессу Икскуль, что это ходатайство у Валя успеха не имело.

Икскульша поспешила про это сообщить Калмыковой, и они успели скрыть все следы. Теперь же дело Департамента полиции еще в худшем положении, чем было прежде; что сыщиков у них нет; что Языков был хотя и глупый, но честный человек, а его заместитель – большая дрянь.

Говорил Валь, что Зубатову предлагал Мирский агентуру за границей, но он отказался, так как языков не знает. Сказал Валь, что всех лучше знает дела Зубатов, но так как это изменник – поражаешься, как Мирский мог его принимать; и вдобавок еще Лопухин, про которого Зубатов очень много знает дурного, выхлопотал ему у Мирского прибавку к пенсии. Он получал раньше 3 тыс. руб., чтобы скрывался и молчал, а теперь будет получать 5 с половиной тыс. без этих условий. От Валя досталось и Клейгельсу, что он виноват, что студенческие беспорядки приняли теперь политическую окраску, что полиция при Клейгельсе вела себя отвратительно.

Про Фуллона рассказ, что один студент возле дома, где находится зал Тенишевского училища, страшно обругал Фуллона; студент не подвергся наказанию, и, когда Фуллон, сев в экипаж, уезжал оттуда, несколько голосов из толпы повторили безнаказанно эту ругань. Из всего этого вышло одно, что Фуллон решил, что он не будет больше показываться толпе.

28 ноября.

Вчера Штюрмер сказал, что, когда здесь был земский съезд, выдающиеся из членов, как Шипов, Петрункевич и подобные, были приглашены к Витте на завтрак, и там очень вольно говорило все это общество.

Акинфов (почетный опекун) говорил, что все анархистское движение идет из Москвы, где его развило неудовольствие вел. князем Сергеем Александровичем, что теперь в Москве внимание всех и вся обращено только на вел. князя Сергея Александровича; полиция только его одного охраняет, для других она не существует, что будет большое благо, когда он уйдет из Москвы. Ссора Мирского с вел. кн. Сергеем Александровичем была из-за евреев, которых вел. князь ненавидит, а Мирский – наоборот.

Сегодня на Невском творились безобразия, но рабочих не было видно, а много женщин. Полиции было видимо-невидимо – и конная, и пешая, и жандармы. Жаконе, которого полиция забрала, не разобрав, кто он, и отвела в участок, рассказывал, что было много раненых, но убитых не было. Толпа была очень большая, она тянулась от Николаевского вокзала вплоть до Адмиралтейства.

Из Порт-Артура печальные вести: все наши суда там погибли.

Максимович, который был у нас сегодня, выглядит очень спокойным, а послезавтра ему придется судить убийцу Плеве, ради которого готовятся в Петербурге большие демонстрации.

29 ноября.

Говорят, что вчера полиция действовала шашками и давала ими удары плашмя, но все-таки раненые оказались.

Грингмут недавно говорил, что два умнейших человека, как Победоносцев и Плеве, оба не умеют разбираться в людях. Все назначения Плеве были неудачны; то же самое можно сказать про Победоносцева, который всегда был и есть дурно окружен людьми с сомнительными нравственными качествами, начиная с Саблера.

Вчера Акинфов (почетный опекун) говорил, что якобы царь соглашается дать конституцию, вроде финляндской, что оставит за собой распоряжения насчет войска и финансы. Акинфов считает это благоразумным.

30 ноября.

Сейчас судят убийцу Плеве. От французского корреспондента имею сведения, что вокруг Палаты стоит толпа народу, но толпа спокойная. Масса полиции, эскадроны жандармов, много тоже полиции спрятано во дворах. Я думаю, что толпа не забыла ее воскресных побоев.

Вчера Максимович говорил, что не позволит защитникам уклоняться в сторону, что было сделано Плевако при защите Стаховича. То же сказал Максимович, что будь он председательствующим на суде Мещерского со Стаховичем, то Мещерский не был бы обвинен, так как в этом деле нет состава преступления.

Сейчас сказал Кутепов по телефону, что Максимович великолепно председательствовал: трижды оборвал Карабчевского, остановил его, когда он сворачивал свою речь в другую сторону, которая не касалась дела. Порядок был в зале суда образцовый, публики было мало допущено. В 7 часов судьи ушли совещаться. Кутепов не дождался решения судей.

1 декабря.

Говорят, что все моряки сочувствуют статьям Кладо, что пример ему показал черноморский главный командир Чухнин, который на весь свет расславил Черноморскую эскадру, во всех английских газетах пишут и разбирают его приказ, в котором говорится о деморализации Черноморского флота.

Сегодня говорили, что в своей речи Карабчевский назвал бомбу, которая убила Плеве, «бомбой слез», что «не динамитом она была полна, а слезами».

Гейнц говорил, что в Москве была вчера большая сходка студентов. Вчера была получена тоже печальная депеша «Агентством» из Елизаветграда, что за то, что городская Дума отклонила предложение о расширении городского самоуправления и уравнении в правах евреев, городского голову ошикали и подняли беспорядки.

2 декабря.

Вишняков сказал, что в Петербурге идет говор, что не удастся Мирскому привести все в порядок, что он очень все распустил, что хотя бы Штюрмера назначили министром внутренних дел. Штюрмер свою линию ведет неуклонно; он сумрачен, молчалив, если что скажет, то вырывается у него протест на все, что творится в данное время. Видит Штюрмер самого большого врага России и царя – в Витте.

3 декабря.

Рассказывали, что в Технологическом институте в день праздника этого заведения, 28 ноября, технологи позволили себе возмутительные действия: красным флагом завесили портрет царя, и начальство не воспротивилось этому деянию. Весь вечер, пока пляска продолжалась, портрет был закрыт этим флагом, а до этого факта молодежь еще плевала на портрет и ругалась.

В Финляндии тоже все творится наоборот, что проводимо было Бобриковым. Завтра полгода, как его убили. Зачем он там так трудился? Все им высланные финляндцы возвращаются, встречены в Гельсингфорсе населением с большими овациями. Шауман, которого судили теперь, говорят, будет оправдан, а судили его за написанный им проект революции в Финляндии.

5 декабря.

Сегодня я была у Победоносцева. Мое впечатление, что он более всего боится на себя покушения: быстро стал говорить, что ничем теперь не занимается, кроме церковных дел, что устарел, что теперь все новые люди, которые его не понимают и он их не понимает, никого не видит, никуда не ходит, что дело исправить он не может. Сказал, что, например, новый министр внутренних дел как повел дело? Что изображает из себя печать? Прямо кабак… Сказал, что он массу получает писем – или ругань, или угрозы, что его убьют за то, что он тормозит дело.

Говорят, что 2-го числа было у царя совещание. Совещание затянулось долго. На нем были, кроме Муравьева, Мирского, Победоносцева, еще и другие министры. Были также Витте и Сольский. После этого совещания министры, особенно называют Муравьева, засели за работу – в 3 дня хотят изготовить конституцию. Решено между министрами, что они будут держать строжайший секрет относительно того, что произошло и что порешено. Максимович говорил, что ему пришлось очень строго призывать Карабчевского к порядку, что он все хотел распространяться насчет Плеве и его деспотической политической программы.

6 декабря.

Столыпин («Новое время») говорил в редакции, что Департамент полиции в последнее время разошелся с Плеве, был им недоволен и поэтому его мало охранял, потому-то его и убили. Затем еще рассказывал Столыпин, что Мирский вызывал сюда главу анархистов (фамилию я забыла). Эта личность предложила приехать для личных с Мирским переговоров, которые и состоялись. Были сделаны взаимные уступки. Был этот субъект и на земском съезде, где говорил про беседу с Мирским. Этот известный анархист обещал Мирскому, что убийств не будет в России, если он выпустит на свободу нескольких людей, которые содержатся в крепости. Имена этих людей были названы. Мирский отвечал, что про этих людей не знал, но, вероятно, ознакомившись с делами, за которые они сидят, он бы их и без этих условий выпустил; эти условия князю показались очень легкими. В обещание же вождя анархистов Мирский поверил, так как было им сказано, что у анархистов 12 секций, и с председателями 8-ми он приятель. После этого свидания Мирский распустил всю свою охрану. Вот какие анормальные вещи творятся!

7 декабря.

Сегодня Чаплин сказал, что в четверг будет опубликовано правительственное сообщение, которое придется Мирскому подписать, в котором никаких льгот либеральных не будет; что царь настойчиво отказывается оные дать; что смотрит так, что принял царство с теми законами и устроением, с какими оно существует, и оные должен неприкосновенно передать своему преемнику. Затем в конце сообщения будут добавления о том, что предполагается в России ввести после войны, что это будет передано в Комитет министров и там будет разработано. Мысль Штюрмера, что после опубликования этого сообщения явится террор, что придется постоянно страшиться за жизнь царя, что полиция у нас никуда не годна.

Оказалась на днях ужасная вещь в Департаменте полиции. Секретарь Зыбин взял взятку у жидов – бриллиантовое колье для своей любовницы, которая надела колье в театр. Зыбин был изгнан из департамента.

8 декабря.

А. В. Бельгард, который видит Мирского часто, сказал, что Мирский курс повернул, что он не ожидал, что случилось. Также он сказал, что решенный вопрос, что вел. кн. Сергей Александрович не останется больше в Москве. Его там не пожалеют.

Про совещание у царя говорят, что Мирский там рта не открыл, что Победоносцев много говорил. На это совещание был также приглашен О. Б. Рихтер. Пока про это совещание мало еще знаю, но говорят, что царь решительно высказался, что никаких уступок либеральной партии не сделает, на это он бесповоротно решился. Бельгард говорит, что Мирского теперь все ругают, так как ожидали от него многого, а дать ему ничего не приходится.

Сегодня рассказывали, что с 6 на 7-е, вечером, во дворце вел. кн. Алексея Александровича было разбито много стекол. Это возможно: вел. кн. Алексей Александрович в данную минуту очень непопулярен. Его Балетта, говорят, уехала за границу, и он на днях за ней уедет.

Слухи, что адмирал Алексеев будет морским министром, что возобновятся морские министры, а не будет управляющих Морским министерством, как это в данную минуту. Но пока это только разговоры.

9 декабря.

6-го числа черниговским губернским земским собранием была послана на имя царя телеграмма, которую нам прислали из «Агентства». Переписываю ее полностью.

«В переживаемую нашим отечеством тяжелую годину войны и внутренних неустройств собрание решается выразить вам, государь, глубокое убеждение, что правильная деятельность общественных учреждений и всего государственного управления совершенно невозможны при условиях, какие давно переживает Россия. Бюрократическая система управления, создав полную разобщенность верховной власти с населением, ревниво устраняя всякое участие общества в управлении и охраняя полную обособленность и безответственность действий, довела страну до крайне тяжелого положения. Личность русского человека не ограждена от произвола властей; свободы совести он лишен; оглашение в собраниях и печати злоупотреблений и нарушений закона в управлении строго преследуется; значительная часть России находится под действием усиленной охраны, крайне тягостной для населения и дающей полный простор широкому произволу администрации; суд стеснен и ограничен в деле ограждения правды и закона. Такое положение дел создает неисчислимые бедствия для населения во всех проявлениях частной и общественной жизни и вызывает всеобщее недовольство. Черниговское собрание, пребывая в твердом убеждении, что водворение в стране порядка, права и правды может быть достигнуто единственно установлением тесного общения верховной власти с народом, всеподданнейше просит ваше величество услышать искреннее и правдивое слово русской земли, для чего призвать свободно избранных представителей земства и повелеть им независимо и самостоятельно начертать проект реформ, отвечающих столь близко им известным основным нуждам русского населения; и проект этот дозвольте непосредственно представить вашему величеству. Обсуждение вопроса и выработка совершены при закрытых дверях.»

Сегодня в газетах было опубликовано, что царь написал на этой телеграмме: «Нахожу поступок председателя черниговского губернского земского собрания дерзким и бестактным. Заниматься вопросами государственного управления не дело земских собраний, круг деятельности и прав которых ясно очерчен законами».

Многих поражает, что именно черниговской земской управе был дан этот урок, хотя она более почтительно, чем другие, высказала свои вожделения. Но Черниговская управа обратилась прямо к царю, а другие обращались к Мирскому.

Вчера, говорят, опять было совещание министров у царя. Был приглашен также и военный министр Сахаров. Ни Ламздорф, ни Алексеев не были.

10 декабря.

Филиппьева, дочь покойного Вышнеградского, сказала, что у Витте один большой недостаток – «очень скор на решения», но умен. Что он умен, этого никто от него не отнимает. Мое впечатление, что будет, и скоро, Витте министром внутренних дел и, как умный человек, сначала исправит дело, но затем все испортит, много сделает такого, что его наследство будет гораздо хуже, чем наследство теперь от Мирского. Теперь дело очень трудное: идти назад, по пути, которым вел Плеве, – невозможно; идти путем, которым ведет Мирский, – немыслимо, это – идти в пропасть; найти средний путь – нет человека для этого, который сумел бы повести этим средним путем. Сколько ни думаю, никто, кроме Витте, не сумеет найти этот средний, но quasi (Якобы (лат.).), средний путь. Его назначение взбаламутит консерваторов, но эти люди не опасны; они между четырех стен будут разбирать недостатки Витте, а либералы будут торжествовать, но все-таки придет минута разочарования, так как Витте крепко захватит власть в руки, и консерваторы затем успокоятся.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю