Текст книги "Три последних самодержца"

Автор книги: Александра Богданович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

9 апреля.

Клейгельс сказал, что разговор Нарышкина с царем – выдумка, что царь у него не был, также и он у царя, что он очень болен и никуда не выходит.

10 апреля.

Вчера завтракали у нас Дейтрих, Трепов и Грингмут. Говорили, что Ванновский представил царю свое расследование студенческих беспорядков. Он признает, что в них ничего политического не было, обвиняет полицию, требует предания суду полицмейстера Нолькена и начальника конной стражи Галле, фаворита Клейгельса, которого он привез с собой из Варшавы. Этот Галле 5-го числа этого месяца на Казанской площади оцепил студентов, которые возвращались с вокзала после проводов своих товарищей. Попалась и публика. Плеве сказал, что у Ванновского система – быть в оппозиции с царем: теперь царь за Горемыку, верит его сообщениям, с Ванновским не согласится, и оба останутся при своих мнениях.

25 апреля.

Вышнеградская говорила, что всю студенческую историю создал Горемыка, что кончался срок, положенный для усиленной охраны, но с миллионом, который дается на это дело в безотчетное распоряжение министра внутренних дел, Горемыкину не хотелось расставаться, поэтому он и муссировал этот вопрос. Старик Ванновский со своей комиссией провалился, не сумел с ней разобраться.

27 апреля.

В Финляндии дела из рук вон плохи. Финны начинают пускать в дело свои ножи, в Тавастгусе напали на солдат. Бобриков, по словам Пантелеева, высказывает, что один конец такому положению – чтобы его подстрелили, тогда с ними справятся. В поспешности, с которой все реформы свалились на Финляндию, винят Бобрикова, который только с этим условием и принял там пост генерал-губернатора. Находят все, что сначала надо было выпустить манифест, потом воинскую повинность и т. д. – все постепенно.

28 апреля.

Про доклад Ванновского о студентах царь сказал, что этот старик выжил совсем из ума, совсем не понял задачи, которая была на него возложена.

30 апреля.

Печально видеть, что теперь творится в России. Датскому мореходному обществу даны большие права в России, в ущерб русскому мореходному обществу и казначейству. Выхлопотала это датчанам царица-мать и вел. кн. Александр Михайлович, которого Шаховской назвал злым гением государя. Про царя все одно и то же говорят, что он с каждым, кто с ним поговорил, соглашается.

25 мая.

Был Клейгельс. Говорили про правительственное сообщение о расследовании комиссии Ванновского. Клейгельс расстроен, говорит, что сообщение это разлагающее производит впечатление. Из слов Клейгельса можно было понять, что Горемыкин про это сообщение ничего не знал, а написано оно было Победоносцевым. Тут Клейгельс сказал, что достоверно знает, что царь этому сообщению не сочувствует, что совсем противоположный взгляд имеет на все это печальное дело 8 февраля.

Анастасьев заходил проститься – едет завтра в деревню. Он тоже возмущен правительственным сообщением, говорил, что Витте о том, что такое сообщение будет напечатано, ничего не знал, что Ванновский ругает это сообщение, что совсем иной у него получился результат после его расследования. Это сообщение, по сведениям Анастасьева, написано Горемыкиным вместе с Юзефовичем (киевским), бывшим когда-то цензором.

29 мая.

Вчера Дейтрих говорил про правительственное сообщение, что сперва оно было написано Мещаниновым, затем Ванновским, но обе редакции царю не понравились. Тогда Гессе поручил написать Юзефовичу, и им написанное и было напечатано. Ванновский остался редакцией очень недоволен, в тот же день уехал в деревню, а Горемыка про это сообщение прочел только в газетах. Последствий никаких после этого напечатания не ожидается.

Вчера Новицкий (киевский жандармский генерал) рассказывал про киевские беспорядки. Там у него арестовано 62 человека, а 400 студентов будут выпущены из-под ареста только 17 июня, т. е. в день, когда будут окончены экзамены, чтобы они не мешали товарищам их докончить. По словам Новицкого, в Киеве беспорядки студентов были прямо политического характера, оттуда все и началось. В Киевском университете студентов 3 тыс. человек, но русских не много, и все они не сплочены, другие же национальности дружно держатся. Есть там партия украинофилов, другая – Драгоманова, – вот эти-то и были более других виноваты во всем происшедшем. Про Новицкого Е. В. сказал, что он пользуется репутацией очень умного и очень ловкого жандармского генерала.

31 мая.

Обедали у Бобрикова, Бобриков казался озабоченным. Он привык в штабе, где раньше был, командовать и повелевать всем, а теперь выходит так, что финны под его носом делают то, что хотят, он же узнает их деяния случайно или же из иностранных газет. По мнению Бобрикова, только «кровопускание» успокоят, усмирит финнов. При этом он сказал любезность присутствовавшему за обедом генералу Ставровскому, который назначен на Урал атаманом, что, если ему дадут туда уральскую сотню, ее достаточно будет, чтобы с финнами справиться, а донских казаков пришлось бы взять вместо одной – четыре сотни.

9 июня.

Сегодня очень интересно рассказывал Н. А. Радциг (камердинер царя, который при нем с его 7-летнего возраста) про некоторые привычки царя, черты его характера и проч. Прискорбно отношение царицы-матери к сыну-царю, а особенно к молодой царице. Третьего дня, например, царица-мать приехала в Петергоф, где в настоящее время находится царь с семьей. Она посетила вел. кн. Ксению Александровну. Царь, зная, что она приехала, все время ее ожидал, во время докладов министров несколько раз справлялся, приехала ли мать, но ее все не было. Наконец царь отравил скорохода к матери узнать, будет ли она к ним, почему не приезжает. Получил ответ – потому что приглашения не получила.

Детей своих Мария Федоровна совсем не любит. Она детей никогда не ласкала. Покойный Александр III был гораздо нежнее с детьми, чем мать. Несмотря на свою суровость, бывало, царь обнимет сыновей, но мать никогда. Иногда совсем неожиданно царь заходил в спальню детей, но мать, как заведенные часы, заходила аккуратно в один и тот же час, так же, как в одно и то же время дети являлись к ней – поздороваться утром, поблагодарить после завтрака и обеда и проч. Радциг говорит, что он был полным хозяином в спальне наследника, никакого контроля за ним не было. Прислуга часто удивлялась в то время, что Александр III часто, входя в свой кабинет, запирал за собой дверь, через которую входила к нему только Мария Федоровна. Видно, что такой у нее характер, что царь от нее запирался, чтобы отдохнуть от ее капризов.

Молодой царь с 9-летнего возраста пишет свой дневник ежедневно. В свой дневник он все записывает подробно, ничего не утаивая. Тоже рассказал Радциг, какое тяжелое пережил время, когда, наследником, царь увлекался Кшесинской. Радцигу тяжело было смотреть, как Кшесинская и вся ее компания спаивали наследника ежедневно. Он не утерпел, высказал это наследнику и потому потерял свое место, но затем опять цесаревич взял его к себе и дал ему прочесть свой дневник, именно то место, которое касалось Кшесинской и всей той эпохи его жизни. Молодая царица, получавшая, будучи невестой, массу анонимных писем про жениха, тоже читала дневник царя. Пишет он ежедневно по вечерам, затем выпивает стакан свежего молока и идет спать. Когда цесаревич увлекался Кшесинской, царица-мать смотрела на это совершенно спокойно, находила это вполне нормальным, но весь придворный entourage (Антураж, окружение (франц.).), кроме вел. князей, которые помогали в этом цесаревичу, очень возмущался, что выбор пал на первоклассную танцовщицу.

Теперь у царя к ней нет более никаких чувств – он любит жену, детей, и, когда он с ними, он вполне счастлив. Печалит его поведение матери, над которой при дворе все смеются. У царицы-матери невозможный характер. Теперь уже там слух, что Барятинский ей надоел. Про Гессе Радциг сказал, что он тихоня, никогда ничего не говорит, что он подсунут царю маменькой, а также и оба его другие лакеи-камердинеры – Катов и Шалберов, видно, с целью шпионства.

12 июня.

Сегодня очень дельно В. Ф. Трепов говорил насчет правительственного сообщения. Вот его сведения, которые он категорически заявил «точными». Было написано два сообщения: одно Мещаниновым по указаниям Ванновского, другое Гессе поручил написать Юзефовичу. Царю были представлены оба, и оба ему понравились. Оба он послал Победоносцеву для его решения. Победоносцев взял начало у Ванновского, конец у Юзефовича, по его словам, создал для царя конспект, а никак не правительственное сообщение, удивился, когда оно в таком виде появилось в печати. Царь прочел этот конспект, в некоторых местах лично исправил его, он ему тоже поправился, и, таким образом, он был отдан в «Правит. Вестник» без ведома Горемыкина, что доказывает, что с министром внутренних дел не считаются, что силы у него нет. Сообщением этим царь хотел показать, что он самодержавный царь, но силы своей в этом сообщении не проявил. Находят неуместной, бестактной угрозу, брошенную обществу.

13 июня.

Вчера не дописала насчет правительственного сообщения. Царь, по исправлении, передал сообщение бар. Фредериксу для напечатания в «Правит. Вестнике». Фредерикс, прочитав его, увидел, что в конце сообщения никто не подписался. Из опасения, чтобы в типографии не прибавили к концу что-нибудь от себя, он подписал свою фамилию. В 5 часу ночи он проснулся взволнованный – а что, если в сообщении напечатают его подпись?! Успокоился только тогда, когда ему принесли первый лист.

1900 год

2 мая.

Вчера обедал с нами кн. Ухтомский («Спб. ведомости»). Он недавно вернулся из Парижа, где виделся с Рачковским, нашим политическим агентом. Рачковский ему говорил, что опять наступают тревожные времена, что русские нигилисты всех партий съезжались на юге, затем был их общий съезд в Женеве. Все партии сплотились, решено у них действовать совместно, перейти с пассивного образа действий на активный, вновь начинать убийства, что назначение Сипягина им не в руку. Затем сказал Рачковский, что в Петербурге мало доверяют его донесениям, а что положение теперь очень серьезное.

3 мая.

Был Грингмут. Он виделся в Москве с Сипягиным, советовал ему высказать свою программу, говорил ему, что направление его в Петербурге известно, но в провинции нет, и что поэтому в России продолжается то же, что было при Горемыкине. На это Сипягин отвечал, что никакой программы своей не публикует, что будет работать, будет стараться сделать пользу России, но если не удастся, то без программы стыдно не будет, а если с программой, да ее не выдержать, тогда уж совсем стыдно.

6 мая.

Многих поразит одна из наград по случаю дня рождения царя – это назначение Бобрикова членом Гос. совета с оставлением его в занимаемых им должностях. Это назначение показывает, что царь доволен его образом действий в Финляндии. Думаю, что Плеве этим не будет доволен, так как из его слов после его приезда из Финляндии я поняла, что ему не правится образ действий Бобрикова в Финляндии. Плеве говорил, что следовало бы Бобрикову «надеть перчатки», так как он слишком резко там действует. Петербургскому митрополиту Антонию пожалован рескрипт и бриллиантовый крест на митру за то, что благолепно служит.

14 мая.

Был Бобриков. Сказал, что свою политику в Финляндии – твердую, без уступок финнам – он не изменит. Про финнов он привел такой пример, как с ними приходится действовать. Теперь вводятся в Финляндии новые почтовые марки, которые будут стоить на 1/2 пенни дороже, чем прежде. Финны выразили несогласие за эти марки. На это Бобриков им сказал, что если они не согласятся на марки, то им придется переменить их денежную монету на русскую. Такого возражения они не ожидали и волей-неволей успокоились насчет новых марок. Еще Бобриков сказал, что и ему, и финнам было бы тяжелее, если бы он, предпринимая и преследуя все свои задачи, при этом маскировал бы свои чувства к ним и был бы с ними коварно любезен. Система Бобрикова – вежливое, но холодное к ним отношение и преследование намеченной им цели без всякого уклонения.

15 мая.

Вчера долго у меня сидел А. И. Пантелеев. Говорил он про Сипягина, что он так наелся и напился в Москве, что до сих пор болен. Доклады Зволянского и Зуева происходят в присутствии Мирского. С Сипягиным Святополк-Мирский на «ты», Зволянский и Мирский – тоже. Все зовут его «Пепка», и во время доклада только и слышно это слово – «Пепка». В прошлый четверг было заседание в Гос. совете насчет фиксации земского обложения. Сипягин так глупо и плохо говорил, что Плеве дипломатично удалил всю молодежь, чтобы его не осмеяли. Верховский ловко оппонировал, но в конце концов все министры, кроме Лобко, подали за Сипягина, а все члены Гос. совета с Лобко – против него.

20 мая.

Вчера Арсеньев очень интересно рассказывал, какие были мотивы, побудившие Льва Толстого сделаться отступником православной церкви. Толстой, уже после своего сочинения «Война и мир», задумал раньше всего сделаться монахом, поехал к тульскому архиерею Никандру (который это и рассказал Арсеньеву). Никандр отговорил Толстого, сказав ему про его семью, что наша религия требует, что если муж идет в монахи, то и жена должна быть тоже в монастыре. Так как жена Толстого этого желания никогда не имела, то граф свою мысль оставил. Затем вторично он явился к архиерею Никандру с мыслью, что все свое имение он желает раздать нищим, при этом привел текст из Евангелия и сказал, что сделает это, чтобы быть «совершенным», как указал Иисус Христос. Никандр на это ему сказал, что, отдав все свое имение, он все-таки не будет «совершенен», так как все люди грешны. Таким образом, Никандр опять отговорил Толстого.

После этого Толстой поселился в Москве. В низу его дома жил раскольник, не приемлющий священства. У этого раскольника родился сын, который вскоре умер. Он его не крестил и похоронил в погребе, за что отсидел две недели под арестом. Старшего сына этого раскольника взяли в солдаты. Отец приказал сыну присягу не принимать. Сын приказание отца исполнил, отказался присягать, и был за это наказан – два года провел в арестантских ротах. Вот эти два разговора с архиереем и затем оба случая с раскольником так подействовали на Толстого, что поколебали его веру в православную церковь, которая совсем по-евангельски не учит и не действует.

21 мая.

Рассказывал Арсеньев о Толстом. Типично, как Толстой, встретив Арсеньева в глубокой печали после смерти его жены, высказал ему утешение, начав с того, что чем люди развитее, тем они легче переносят горе. Затем Толстой спросил Арсеньева, знает ли он рассказ про индийскую царицу, которая потеряла единственного сына, как она была печальна, как просила Будду, чтобы он ее утешил. Будда ей сказал, чтобы она отыскала такую семью, в которой никогда дети не умирали, тогда она утешится. Искала царица долго, но такой семьи не нашла; сказала это Будде, который ей ответил:

«Ты видишь, что у всех есть горе. Утешайся тем, что нет такого человека, у которого горя не было бы». Арсеньев говорит, что эти слова Толстого не только его не успокоили, но еще больше расстроили.

23 мая.

Вчера Клейгельс, говоря с Е. В. про теперешнее положение общества, признался, что есть много тревожных симптомов, что Рачковский не преувеличивает, но что меры принимаются. Уже давно, по его словам, проявились тревожные симптомы, которые очень озабочивают властей, но про все это приходится скрывать, а показывать спокойный вид. Сказал он, что в этом году накануне 1 марта шла у полиции страшная работа – истребить все прокламации, которые были присланы сюда массами.

24 мая.

Говорили сегодня за завтраком о последних causes celebres (Светских новостях (франц.).) – делах Болдыревой, Скитских, Коноваловой и др. При этом Дейтрих рассказал два-три дела, которые в печать не проникли, так как было запрещено о них писать. Одно из них ужасно безобразно. Случилось это в Ярославле с одним архимандритом, к которому часто являлась одна дама. Однажды с этой дамой он так поссорился, что между ними завязалась драка. Архимандрит лежал в постели, дама села на него и его била. Он позвонил келейника, который вместе с ним начал бить эту даму, и так ее избили, что она умерла… Надо было скрыть следы. Решили ее сжечь в печке, стали ее туда втискивать, но сжечь никак не могли. Тогда позвали протодьякона, который дал совет разрубить ее на куски и затем всюду рассовать. Сказано – сделано. Затем начали в разных местах находить куски ее тела. Снаряжено было следствие, и преступление это было открыто. Архимандрита приговорили к каторге в Сибирь. На суде он сознался, что, бывши еще в другом монастыре, он таким же образом убил одну женщину. За последнее время наше духовенство делается из рук вон плохо. Пора Победоносцеву уступить свое место обер-прокурора свежему человеку, который избавил бы Синод от Саблера, про которого людская молва много нехорошего передает.

30 мая.

Рассказывал генерал Андреев, как в Ревеле вел. кн. Владимир Александрович сконфузил Саблера, прося его дать объяснение одного возгласа во время освящения храма. Саблер почесал себе лоб и начал объяснять, но так туманно и так неуверенно, что вел. князь, выслушав его объяснение, сказал, что у него есть другое объяснение этого возгласа, который ему был разъяснен в юности его законоучителем и с объяснением товарища обер-прокурора ничего общего не имеющее. Саблер был очень сконфужен.

1 июня.

Был Ухтомский. Он того взгляда, что Россия расшивается по всем швам, что нет у нас на окраинах единства политики: Бобриков в Финляндии совсем иначе действует, чем Имеретинский в Варшаве. Из Екатеринославской губ., с заводов, идут самые грустные вести; там прокламации распространяются в огромном количестве, и в них, между прочим, такие ужасы пишутся, что царя непременно убьют и всю его горностаевую мантию затопчут в грязи.

Про гр. Муравьева Ухтомский говорит с большим негодованием, что его иностранная политика плачевна. Но Муравьев пользуется таким доверием царя, что против него нельзя ничего сказать царю, как и против членов его семьи; нельзя довести до его сведения, что сыновья вел. кн. Владимира, особенно Борис, ведут себя так непристойно, что роняют престиж царской власти, которая им все дозволяет. При разговоре с царем о вел. князьях и людях, которым он доверяет, если говорится о негодности этих людей, лицо царя делается каменным, он упорно смотрит в окно и прекращает аудиенцию.

11 июня.

Вчера долго беседовала с Г. М. Ванновским. Про Куропаткина он сказал, чтобы закусил удила. Например, подъезжая к Петербургу, по случаю военных действий в Китае, он с дороги посылал депеши: назначал главнокомандующего в Китай и проч. Когда же он приехал в Петербург, ему здесь сказали, что царь уже сам распорядился насчет этих назначений.

18 июня.

Был Ванновский. Говорил про Куропаткина, что он вредный для России военный министр, который только фокусами занимается. Теперь недавно вышел от него приказ мобилизовать Приамурский и Сибирский военные округа, но так как он не знает, что делать потом, когда войска будут мобилизованы, то про это он спрашивает Главный штаб, на котором не лежит обязанность указывать, что делать. По мнению Ванновского, войны с Китаем нет и не должно быть, мобилизация эта не нужна; что вся война придумана, вызвана адмиралом Алексеевым, генералом Гродековым и самим Куропаткиным раздута, так как оба последние генерала – школы Скобелева, им понадобилось получить Георгия степенью выше той, которая уже у них есть.

В Министерствах иностранных дел и финансов точно такой взгляд, что войну эту можно было предотвратить еще в январе, что адмирал Алексеев знал, что китайцы в возбужденном состоянии против немцев и англичан, которые у них начали делать захваты и строить железные дороги, а не против русских; что тогда русские могли бы сделать десант в Таку без всяких дурных последствий. Но тогда георгиевского креста было бы не за что получить. Теперь же там постараются все раздуть до высших размеров.

21 июня.

Был Пантелеев. Посылают его в Ташкент, чтобы там разобраться в деяниях вел. кн. Николая Константиновича, который при живой жене вторично женился на молодой гимназистке.

24 июня.

Вчера долго сидел у Е. В. гр. Келлер, который рассказывал городские толки, что граф Муравьев не умер от удара, а застрелился.

25 июня.

Рассказывали, почему царь бранил Муравьева, следующее: уже более года Гирс оповещал Муравьева, что в Китае неспокойно, но Муравьев этим сообщениям не придал значения и царю о них не доносил, чтобы его не беспокоить. Вот это-то и рассердило царя.

20 июля. Париж.

Говорили нам сегодня, что итальянец Бресси, который убил итальянского короля, выказывает ужасный цинизм – прямо высказывает, что убил короля из ненависти к монархическому принципу, что если бы ему не удалось убить, то убил бы другой, что у них намечены еще четыре коронованные головы. Говорили также нам, что первой жертвой анархистов намечен германский император, а затем королева английская. С этими людьми шутить нельзя, они всегда свои угрозы исполняют.

18 августа Париж.

Был у нас Грингмут («Моск. Ведомости»), рассказывал, что был в Милане, когда там было совершено убийство итальянского короля Гумберта. Говорил, что в Милане сочувствие высказывалось убийце, короля не жалели. Про Милан он сказал, что это рассадник анархистов, что у них есть тесная связь с городом Патерсоном в Америке, откуда идут указания анархистам, как действовать. Этот Бресси, убийца, присужден к пожизненному тюремному заключению.

30 сентября, Берлин.

Сегодня долго беседовал с Е. В. наш посол Остен-Сакен. Говорили насчет назначения Вальдерзе главнокомандующим в Китай. Сакен об этом рассказал, что к нашему царю приставал быть назначенным на это место Куропаткин, но царь не хотел его назначить, так как царь не любит этого генерала. Когда Вильгельм предложил Вальдерзе, это предложение обрадовало царя, так как это дало ему возможность сделать неприятное Куропаткину. Слышали тоже, что Витте с Куропаткиным на ножах, но что теперешний министр иностранных дел во всем действует по указанию Витте, и говорят, что Витте указал на Ламздорфа, как на министра иностранных дел. В китайском вопросе Витте играет первую скрипку. Про царя везде – и в Германии, и во Франции, и в России – везде говорят одно и то же, что у него нет никакого характера, что он соглашается с каждым из своих министров, несмотря на то что все они докладывают ему противоположное один другому.

12 октября, Севастополь.

Интересно охарактеризовал П. П. Тыртов генерал-адмирала Алексея Александровича, как он при посещении броненосцев не найдется сделать дельных замечаний, а ограничивается следующим – проходя мимо окна, говорит: «Это окно», а мимо колонны: «Это колонна» и т. д.

14 октября, Севастополь.

Вчера был у нас Сиденснер. Он рассказывал, что в последний приезд царя в Севастополь все встречавшие царский поезд его проморгали, не заметили. Когда он подошел, встретили его гробовым молчанием, приняв его за свитский поезд, который пришел на полчаса раньше, о чем никто не знал. Тыртов сконфуженно подошел с извинениями к царю. Царь вышел нахмуренный, недовольный. Обычно заранее при появлении поезда начнаются возгласы «ура», ликование и проч., т. е. то, что официально называется «салют». Царица тоже не выказала никому никакого привета.

26 октября, Ялта.

Был у Е. В. камердинер царя Радциг. Сказал он, что царь и царица живут наверху в большом Ливадийском дворце, внизу же, где жил Александр II, комнаты ими не заняты. Спросила я у Радцига насчет портрета Юрьевской, который висел в кабинете у Александра II. Он сказал, что еще Александр III, войдя в кабинет отца и увидав портрет, велел его снять и повесить в той комнате, где прислуга заправляет лампы, но что теперь портрет исчез и из этой комнаты, и где теперь находится, Радцигу неизвестно. Сказал также Радциг, что говорил царю, что вел. кн. Борис ведет себя недостойно, что за этот разговор царь полтора месяца с ним не говорил. Когда он сказал это, царь на него закричал, как он смеет говорить так про его родственника, что он никогда не огорчит вел. кн. Владимира, которому и без того тяжело живется в его семье.

16 ноября, Петербург.

Сейчас П. Н. Дурново рассказывал, что, когда царь заболел брюшным тифом, молодая царица сейчас же написала царице-матери, что просит ее не приезжать к больному, что она никому не уступит места у его постели, одна будет за ним ухаживать. Поэтому царица-мать не приехала до сих пор. Затем она прямо приказала объявить всем министрам, что ни одной бумаги не допустит до царя, что все бумаги должны быть адресованы ей и она разберется, что и когда показать царю.

20 ноября.

Про кн. Имеретинского говорят, что он умер вследствие того, что принимал лекарства для того, чтобы не стариться, которые возбуждали его и которые вредны для сердца.

24 ноября.

Сейчас был у Е. В. Бутовский (секретарь Клейгельса). Пришел рассказать о скандале, который произошел вчера в Малом театре Суворина на представлении пьесы «Контрабандисты». Там бушевала молодежь – студенты и курсистки. Пьесу эту играть не пришлось. Как только поднимался занавес – поднимались свистки, рев, бросание на сцену калош, картофеля и т. д. Скандал вчера ожидался, поэтому в театре было много полиции. Студенты кричали «подлеца» Суворину, обещаясь ему отомстить за прошлое 8 февраля, за его статьи. Клейгельс с 22-го числа болен – у него инфлуэнца, поэтому вчера он в театре не был, сидел дома, а послал своего помощника Фриша, который недолго посидел в театре: там его задели и выругали, а так как он глуп, порядка водворить не смог – убежал из театра и спрятался в кассе. Командир Кавалергардского полка Николаев, бывший в театре, не раз восклицал: «А где же Фришка? Что он не водворяет порядок? Трус, видно, спрятался!» Самое печальное всего этого дела последствие, что с бедным А. П. Коломниным случился удар сегодня, и он скончался. Говорят, что весь этот скандал устроен актрисой Яворской в отместку Суворину и Коломнину за то, что от нее дирекция театра хотела избавиться, и больше всех против нее работал Коломнин. При выходе из театра у кассы тоже творились всякие безобразия. Полиция держала себя дерзко. Фриш спрятался, и ему ни до чего дела не было. Сверху лестницы слышались слова, что не сойдут вниз, что проучены, что нагайки им памятны…

Бутовский говорил, что в последнее время у Клейгельса много неприятностей. Недавно у Стасова было собрание, человек 40. По распоряжению Департамента полиции в это собрание явилась полиция; 15 человек хозяин не мог назвать, и они были арестованы. По этому поводу поднялся в Петербурге гвалт, что полиция врывается в частные дома.

25 ноября.

Вчера по телефону Бутовский сказал из градоначальства, что вчера было большое волнение, были сходки в трех местах, четвертая готовилась в Лесном. Бутовский передал Клейгельсу взгляд Е. В., что пьесу «Контрабандисты» давать сегодня не следует. Генерал согласен со взглядом Е. В., управляющий Министерством внутренних дел Дурново того же мнения, но директор Департамента полиции Зволянский за то, чтобы пьеса шла; высказался, что, если пьесу снять, бунтовщики сочтут себя победителями. Сейчас прочла, что в театре Суворина спектакля сегодня нет. У них нежданно явилась возможность – в печальной кончине Коломнина – отменить представление.

26 ноября.

Сегодня для георгиевских кавалеров ничего нет в Зимнем дворце. Последнее время, говорят, солдатики опасливо ели царский обед после прискорбного случая, когда несколько человек в этот день поплатились жизнью – были отравлены там гнилой рыбой. Это было еще при Александре III.

28 ноября.

Вчера со всех сторон говорили о том, что министр двора Фредерикс подал в отставку, что им за последнее время была недовольна молодая царица.

Началось это с того, что, когда итальянское посольство, приезжавшее в Ливадию с возвещением о вступлении на престол короля, ожидалось в Ялту, по примеру прежних лет гофмаршальская часть разослала повестки о приезде и поздравлении итальянцев, и в конце написано было, в каких туалетах должны быть дамы. Царице эта повестка попала на глаза, и она, недовольная, сказала фрейлине Орбелиани, что она не знала, что теперь Фредерикс будет ей указывать, как одеваться, что она этого не допустит, что сама наденет черное простое платье, а не белое, как указывалось в повестке, и чтобы и Орбелиани оделась так же просто. Второе неудовольствие царицы на Фредерикса, что он, не спросясь ее, послал царице-матери депешу, что царь заболел тифом. Неукладистый, по-видимому, характер у молодой царицы.

2 декабря.

Странно, что царицу-мать, которая теперь больна инфлуэнцей, лечит хирург Вельяминов. Это наводит на мысль, что сплетни об отношениях между Вельяминовым и этой царицей, которые я слышала год тому назад, имеют некоторое основание.

6 декабря.

Рассказывал Никольский про редактора «Северного курьера» Арабажина, что он был у Стасовой на вечере, когда туда вошла полиция, накрыла там это сборище. Арабажин, который искал популярности в этом либеральном кружке, в минуту появления полиции так испугался, что спрятался. Затем, когда спросили его имя, он назвался Селивановым, именем секретаря редакции «Северного курьера». Все это на присутствующих произвело такое впечатление, что в «Союзе писателей» этого Арабажина прокатили на вороных. Положение этого Арабажина тяжкое: у консерваторов он в подозрении, а у либералов – в презрении.

10 декабря.

Сообщили Е. В. по телефону, что царь решил остаться в Ливадии до 15 января. Значит, и все министры раньше не приедут. Многим это не нравится, говорят, что эту зиму надо считать, что пропала для дел, что ничего не решается, все стоит и поэтому терпятся убытки.

15 декабря.

Галкин-Врасский сказал, что у молодой царицы во время болезни царя Ламздорф раз в неделю делал доклад о внешней политике. Витте она всего раз вызывала к себе. Другие министры у нее не были.

18 декабря.

Говорили нам, что Киевский университет закрыт, и вот почему. Там есть профессор Эйхельман, который читает финансовое право, а в этом году начал читать и философию права. Местный жандармский генерал, Новицкий, узрел, что он не то читает, что следует, хотя студенты саркастически относились к этим лекциям Эйхельмана. Новицкий так подвинтил Драгомирова, что надо в 24 часа выгнать Эйхельмана из университета, что Драгомиров, недолго думая, вызвал университетское начальство и потребовал изгнания профессора. Дело это было не так легко сделать, так как профессора избираются советом. Когда стало известно в университете это распоряжение, студенты и профессора возмутились. Была грандиозная сходка, на которую явилось начальство – Новицкий и Трепов. Студенты бушевали. Пришлось Новицкому крикнуть полиции, которой было очень много: «Сабли наголо!» Произошла рукопашная схватка. Арестовано 400 студентов. С ними будет поступлено строго, а именно – они будут определены в полки вольноопределяющимися для отбытия воинской повинности. И всю эту грустную историю изобрел Новицкий с выжившим из ума Драгомировым, который теперь или плачет, или ругается.