Текст книги "Паника в Борках"

Автор книги: Александра Свида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

АЛЕКСАНДРА СВИДА
ПАНИКА В БОРКАХ

Глава I Сеанс ясновидения

В конце Остоженки, выходящей к храму Христа Спасителя, на крыше углового дома вывеска: «Общество спи-ритуалистов-догматиков». Во дворе этого дома помещается редакция журнала и газеты упомянутого общества, и там же по субботам назначаются общие собрания с чтением отчета о спиритических сеансах за истекшую неделю и устраиваются, так сказать, показательные сеансы из области спиритизма и оккультизма. Сегодня предстоит особо интересный вечер: г. Прайс, имя которого приобретает все большую и большую известность среди оккультистов Москвы, обещал дать сеанс ясновидения.

Помещение издательства по этому случаю переполнено до отказу. Стоят в кабинете редактора, в коридоре, завидуя счастливцам, успевшим занять сидячие места в большой приемной комнате.

Среди солидных дам и мужчин мелькают молодые лица студентов и курсисток; между последними пробравшиеся, пользуясь сутолокой, при помощи лицеистов две юные гимназистки, Они забились в уголок и волнуются, опасаясь проверки входных билетов, которых, конечно, не имеют.

– А вдруг будет проверка! Какой стыд! Что тогда делать? – шепчут тревожно, беспомощно поглядывая на своих провожатых, которые стараются ободрить их и взглядами, и пожиманием плеч, и уверениями, что здесь этого никогда не бывает.

Лиза Карташова и Ляля Босс им верят, но все же для большей безопасности прячутся за спины впереди стоящих от взглядов председателя общества Владимира Ивановича Быковского; им все кажется, что он смотрит исключительно в их сторону.

– Вот несносный, – шепчет Лиза, – ну чего не читает свой отчет? Так хочется отбыть эту скучищу и увидать душку Прайса!

– Тише ты, – слегка подтолкнула ее Ляля, – отчет тоже интересен, у них, говорят, на сеансах являются покойники!

– Я вижу, вы набрались большой храбрости, разговорились и не видите, что Быковский поглядывает в нашу сторону. Вот заметит двух таких неоперившихся птенчиков и попросит удалиться, – поддразнил их брат Ляли.

– Подумаешь, какая сам большая птица! Хоть бы здесь поудержался от глупых замечаний, – гневно сверкнули на него глазки сестры.

– Ш-ш-ш! – оглянулся седой господин.

Минута молчания. Быковский протирает очки, а секретарь общества Елена Михайловна Кирикова шелестит бумагой, подбирая листы отчета.

– Ох, Боже мой, как сердце бьется, – возбужденно шепчет Лиза Карташова. – Скорее бы увидеть Прайса. Прайс! Как много в этом имени волнующей и прелестной жути тайны!

– Волнующей и прелестной жути тайны… Недурно сказано даже для женщины! Что за «душка» ваш учитель словесности; молод, красив и не требует знаний! Чего же еще нам хотеть, – шутливо напел им в души студент Босс.

– Уйди от нас, глупый Витька, – пришла на выручку своей покрасневшей подруге Ляля. – Сам вчерашний гимназист! Знаем мы, как писались ваши сочинения!

– Как же они писались, умная Лялька? Не забывай, что я уже студент-филолог, а ты…

Неизвестно, до чего дошла бы их стычка, если бы в этот момент, чуть постучав о стол карандашом, не встал Быковский:

– Милостивые государыни и милостивые государи, сегодняшнее наше очередное собрание как по составу собравшихся здесь лиц, так равно и по программе предположенных опытов, носит исключительный характер. Участие в сегодняшнем сеансе известного медиума г. Прайса возбудило, очевидно, всеобщий интерес и привлекло много посетителей, которые, не принадлежа к составу общества и не будучи в курсе его деятельности, едва ли могут обычным еженедельным докладом интересоваться; ввиду этого я позволю себе отложить его чтение и дать лишь некоторые пояснения по поводу предстоящих опытов, которые заинтересовали собравшихся здесь, а именно – опытов ясновидения. Сам термин «ясновидение» обычно у непосвященных вызывает самые разнообразные представления о предмете; многие считают ясновидение шарлатанством.

В самом деле: целый ряд лиц, именующих себя ясновидящими, эксплуатируют доверчивых людей, и играя на естественном любопытстве узнать чужое прошлое или увидеть свое будущее, в конце концов обманывают их.

В действительности ясновидение является одной из медиумических способностей человека. Способность ясновидения, как и всякая другая, развиваясь в благоприятных условиях, получая соответственное воспитание, может в своих проявлениях достигать результатов, кажущихся сверхъестественными. Эти-то проявления способности ясновидения нам предстоит сейчас с вами наблюдать, и я обращаюсь к вам с просьбой относиться совершенно объективно ко всем явлениям, памятуя, что нет вообще ничего сверхъестественного и все те опыты, которые мы будем здесь производить, относятся к области психики, еще сравнительно мало исследованной. Присутствующий здесь г. Прайс обладает разнообразными и сильно развитыми медиумиче-кими способностями и для большего успеха сеанса каждый из нас, не теряя способности объективного наблюдения и критического рассмотрения происходящих явлений, должен подчиниться всем, облегчающим производство опытов, требованиям по указанию г. Прайса.

Быковский окончил. Комнату начали приготовлять к сеансу. Стулья сдвинуты к стенам, на середину поставлен стол с большим черным полированным шаром. Электричество погашено, за исключением одной лампы под красным колпаком. Строго смотрят глаза святого Серафима Саровского, громадная икона которого висит в углу. Трещит фитиль в горящей перед ней лампаде, чуть слышно перешептывается публика, скрипит паркет… По углам расползаются тени…

Бесшумно открылась входная дверь из коридора и вошел высокий, худой, одетый во все черное Прайс. Попавшая каким-то образом в первый ряд Лиза Карташова вся похолодела и замерла, прямо в лицо ей сверкнули зеленые зрачки. На кроваво-красных губах Прайса мелькнула плотоядная улыбка и тотчас исчезла. Глаза чуть прищурились, и холодный взгляд скользит по лицам.

– Вы желаете увидеть при моей помощи вашу умершую мать, – остановил он внимание на молодой болезненной даме. Та смутилась.

– Я, действительно, об этом думала!

– Прошу вас подойти к столу и громко рассказывать все, что вы увидите в шаре!

Едва взглянув на шар, дама заволновалась.

– Я вижу комнату нашего деревенского дома… У углового раскрытого окна сидит женщина. Ветер чуть шевелит края занавески и ее седые волосы. Фигура и лиловое платье похожи на… Она оглядывается… Мой Боже!.. Это мама!

Прайс взмахнул руками.

– Что вы видите теперь?

– Ничего! Шар померк, он даже не блестит своей полировкой… Я… я бесконечно благодарна вам, г. Прайс!

С легким поклоном и слабой улыбкой на еще больше побледневшем лице молодая дама возвратилась на свое место.

– Прошу, – коротко пригласил Прайс.

Мягко звякнули шпоры и на середину комнаты вышел ротмистр Сумского драгунского полка Полянский.

– Вы хотите знать ваше ближайшее будущее? – спросил внимательно смотревший ему в глаза Прайс.

– О, конечно, мало интересного заглядывать в могилы!

Веселым огоньком вспыхнули темные глаза бравого кавалериста.

– Сосредоточьтесь на одной мысли, а всех вас, господа, – обратился Прайс к публике, – прошу думать только о будущем г. ротмистра и сильно желать, чтобы он его увидел. Я постараюсь устроить из шара экран, на котором промелькнут видимые для всех картины… Спокойствие!..

Прайс поднял над шаром руки и замер в этом положении.

Летят минуты. В красном полумраке комнаты мигает желтый свет лампады, придавая жизнь строгому лику на иконе. Чудится Лизе Карташовой, что шевелятся губы старца, и смотрят на нее его глаза не то укоризненно, не то предупреждая о чем-то грозном. В ней шевельнулось безумное безумное желание уйти, убежать, и тут же ложный стыд, что заподозрят детскую трусость, удержал ее на месте, и с легким вздохом она отвела глаза от иконы.

Затрещало масло в лампаде, язычок пламени ярко вспыхнул, вытягиваясь вверх, и потух… В красной мгле зашевелились тени. В стенах тут и там точно посыпалась штукатурка… Шар заколебался. Казалось, не выдержат больше натянутые нервы зрителей этой гнетущей красной полумглы, как вдруг точно посветлело в комнате и над столом забелел экран. На нем мелькают города, деревни, села, тянется бес-коничная дорога, на ней обозы, солдаты, пушки, повозки Красного Креста и вновь солдаты без конца. Вот лес… В нем копошатся люди, над ними вспыхивают белые дымки, разрывы, взметнувшиеся в воздухе клочки деревьев, людских тел, земли. Снова лес… над ним белые домики без счета и конца. Там, очевидно, скрыта батарея. Вдруг на опушке появилась конница. Какое безумие! мчится, растянувшись лентой, прямо на огонь. На правом фланге, пригнувшись к лошади, почти сливаясь с ней, – Полянский.

Что с ним? У поднявшейся на дыбы лошади вывалились внутренности, а сам всадник повис в стременах, весь залитый кровью…

Исчез экран. Померк, не блестит черный шар. Стараясь сохранить на побледневшем лице беззаботную улыбку, офицер в шутливых фразах благодарит Прайса за доставленное удовольствие заглянуть в будущее и отходит, уступая место подошедшему молодому человеку, одетому с провинциальной претензией на моду: на нем темно-коричневый костюм с иголочки, в пестром галстухе булавка с бирюзой, длинные, слегка завитые волосы. Это – Чайкин, учитель истории из Серпухова, уже не в первый раз посещающий субботние сеансы.

– Вас тоже интересует ваше будущее?

– Не главным образом. Чтобы проверить картину будущего, нужно его еще дождаться и пережить, а я, как неверующий Фома, хотел бы сейчас вложить персты в раны и просить вас показать мне что-нибудь из тех моментов моего прошлого, о которых я сейчас буду думать! – Голубоватосерые со стальным блеском глаза Чайкина скрестились с зелеными зрачками Прайса. Встретились, казалось, равные силы.

Прайс первым отвел глаза, предложил Чайкину занять место между собой и шаром и положил руки на его плечи. Медленно тянется время, убаюкивает красный свет. Все невольно возвращаются к своим обыденным мыслям. Кто-то вздохнул, другой пошевелился; скрипнул чей-то стул. Чайкин саркастически улыбнулся, ему ответили сдержанным легким смешком. Раздалось предостерегающее шиканье немного выступившего вперед Быковского, и все снова застыли в ожидании новых чудес. Чайкин спокойно стоял, скрестивши руки. На лбу Прайса выступили капли пота и напряглись жилы. Неожиданно раздался его скрипучий, но на этот раз сдавленный, глухой и как бы отдаленный голос:

– Для чего вы между собой и мною воздвигаете стену сопротивления? Чего боитесь?

– Я не боюсь и не сопротивляюсь, только на меня не действует ваше внушение. Я ровно ничего не вижу!

В публике сдержанный, едва слышный смех молодежи. Быковский вновь поднимает руку: на молодежь оглядываются, та затихает. Бледное лицо Прайса становится серым. Снова бегут минуты. Шар побелел. Заколебавшийся над ним белый пар разрастается, плотнеет, сливается с шаром, образуя белую завесу, за которой со стороны Чайкина начинают пробегать тени. Они неясны. Опять где-то далеко скрипит, обрывается голос Прайса.

– О чем вы думаете? Кто вы? Какая у вас профессия? Вы близки к мертвым. Вокруг вас брызжет кровь. О, да от вас и пахнет ею!..

Ноздри Прайса странно затрепетали.

– Разве вы не видите трупа с перерезанным горлом, а вог размозженная голова, а там кровь, опять кровь, о-о-о!

У Чайкина широко раскрылись глаза. Видимая для всех на фоне молочного пара, закачалась кровать, на ней прелестная девочка с совершенно почти отделенной головой…

– Милочка Ромова, – раздался истерический женский крик.

На месте кровати появилась обитая материей половина странного ящика, и в нем мужчина с низко повисшей на грудь головой, – над ящиком мелькнуло желтое, косоглазое, ехидно улыбающееся лицо. Белая пелена заколебалась, разорвалась в клочки и расплылась в воздухе.

Прайс, вытирая пот на лбу, бесшумно скрылся за дверью, из которой появился.

Чайкин, избегая расспросов, поспешил уйти. Быковский дал белый свет и громко объявил:

– Вследствие крайнего утомления г-на Прайса, сеанс прекращается; о программе следующего своевременно будет объявлено в нашей газете.

Публика начала неохотно и медленно расходиться, и только в раздевальной начались разговоры.

* * *

Лиза отказалась от всяких провожатых, так как жила в соседнем Лесном переулке. Попрощавшись с ней, молодежь шумной толпой кинулась к подходящему трамваю. Кто-то на бегу бросил ей пожелание увидеть во сне Прайса.

Последнее почему-то не понравилось Лизе, и она ускорила шаги. Бояться нет причины. Тихий переулок знаком с детских лет; дом их стоит посредине. Мать по обыкновению ожидает ее, раскладывая пасьянс под песнь самовара, а на столе оставленный для нее ужин. Почувствовав одновременно голод и благодарность к матери, она ускорила шаги; в душе дает слово не обманывать больше мать и чистосердечно признаться, что была не у подруги, а на сеансе ясновидения. Мама сделает строгие глаза, но любящая улыбка в уголках губ даст ей возможность поцелуями закрыть маме рот.

Раз-два, раз-два, – отчетливо постукивают каблучки Лизы по асфальту. Внезапный порыв пронизывающего до костей ветра чуть не сорвал с нее шляпку.

– Что это? Наступает май и вдруг холодный ветер! И почему ни признаков пыли? Тут у нас ее всегда так много… Как холодно и страшно… Да, да, откуда-то положительно ползет страх. Боясь обернуться, Лиза ускорила шаг. Теперь она уже бежит, но страх не отстает, он за плечами…

– Мама, – по-детски кричит Лиза, но кто-то большой и холодный скользит рядом с ней.

Какой ужас! Прямо в глаза глядят зеленые зрачки Прайса. Ледяная рука хватает за горло. Лизе страшно и душно…

Она погибает…

– По мо-ги-те!..

* * *

Раннее утро.

Калитка в воротах больших меблированных комнат «Бояр» тихо скрипнула. Показался заспанный дворник с метлой. Почесался, сплюнул, зевнул.

– В экую рань подымайся! Иди, убирай. И на кой черт тут, прости Господи, подметать. Живой души часто не увидишь! Да никак это я раньше всех поднялся? – чуть рта не разорвал Аким в сладкой зевоте и взглянул вдоль переулка.

– Вот тебе и раз, – хлопнул он себя по бокам, – вот тебе и нечего убирать.

За два-три дома от меблированных комнат поперек тротуара лежала женщина.

– Прямо напротив Чуприковского дома развалилась какая то стерва, а Степан, видать, спит-посыпает. Ну, стойка, приятель, я тебя обужу по-своему, с сюрпризцем поздравлю. На чаек, дескать, с вашей милости, – и Аким с веселым злорадством зашагал к Чуприковскому дому и вдруг остановился, как вкопанный. Почти против самых ворот поперек тротуара, свесив головку на дорогу, лежала юная девушка. Маленькая шляпа еле держится на золотистых кудрях, руки вытянуты вдоль стройного тела, в широко раскрытых глазах застыл ужас. Губы полураскрыты, точно готовились закричать, а из ранки на шее стекла и расплылась под головой кровь…

– Да ведь это же барышня из ихнего дома, – пришел в себя Аким и забарабанил в ворота.

– Сте-паан!!..

Глава II В Гнездниковском переулке

Царит над Москвой блестящая весенняя ночь. В Гнездниковском переулке сонная тишина; время от времени издалека доносится скрип трамвая, отправляющегося на отдых в парк, рев сирены увозящего запоздалого игрока автомобиля, спокойный, размеренный бой часов на башне Страстного монастыря.

Словно зачарованные исполины, дремлют многоэтажные дома, бросая на дорогу причудливые таинственные тени. Жутко поблескивают агатовой чернотой залитые лунным светом окна углового дома за палисадником, он также производит впечатление застывшего в лунном сне гиганта. Лишь с задней стороны дома, невидимое прохожему, слабо мерцает одно окно, как недремлющее око общественной безопасности. Это кабинет начальника уголовного розыска Кноппа. Там, за столом, в глубоких креслах сидят один против другого сам начальник и его ближайший помощник Зенин. Кнопп внимательно слушает отчет последнего.

– На это понадобилось время порядочно времени, Рудольф Антонович. Никак мне не удавалось столкнуться с Прайсом, пока мне не подвернулось объявление кружка спиритуалистов-догматиков. Там Прайса знают очень хорошо, хотя его публичное выступление имело место сегодня в первый раз. У него нечеловеческая сила воли, Рудольф Антонович!

Незаметная улыбка пробежала в тени густых усов начальника полиции.

– Странные вещи видел я, Рудольф Антонович, – продолжал Зенин. – В шаре он демонстрировал картины прошлого и будущего и, судя по тому, что первые так точно воспроизводили действительность…

– Что же он показал вам, Зенин? – перебил Кнопп. – Ведь вы не могли не поинтересоваться своим будущим в изображении г. Прайса?

Зенин не уловил малозаметной, правда, иронии в тоне начальника и ударения на последних словах.

– Только отрывистые картины, но какие! Я видел мертвую дочь Ромова, и другие видели ее и узнали. Потом я видел еще хорошо одетого мертвого человека в каком-то странном, обитом материей ящике. Еще какое-то злобное, ехидно улыбающееся монгольское лицо. Сам Прайс видел больше. Он был страшно взволнован; он стоял сзади меня, чуть наклонившись, и я чувствовал, как дрожали его руки, и на меня веяло холодом смерти. Сеанс оборвался мгновенно!

Начальник полиции покачал головой, не то одобрительно, не то в знак сомнения, вынул из ящика кипу бумаг и, опершись на скрещенные на столе руки, заговорил:

– А я, Зенин, получил самую исчерпывающую биографию Прайса от начальника уголовного розыска в Будапеште. Ответ на мой личный запрос. Прайс – родственник богатой венгерской магнатки Бадени, являющейся последним отпрыском славного некогда в истории рода графов Бадени. Она богата и всю жизнь проводит в путешествиях. И Бадени и Прайс посвятили себя изучению оккультных наук, благодаря чему они не пользуются любовью народа у себя в Венгрии. Суеверные дети пушты считают обоих чуть не вампирами или оборотнями. Но уголовная полиция в Будапеште дает самые лучшие отзывы. Самые лучине! – повторил он, повышая голос.

– «Vox populi – vox Dei», – после минутной паузы возразил Зенин вполголоса. – Народ их считает вампирами, а вампиры сосут кровь. Вам приходилось читать о вампирах, начальник?

Сухой сдержанной иронией прозвучал смех Кноппа.

– Конечно, мой дорогой, я прочел всего «Графа Дра-кулу» и нечто подобное у Алексея Толстого. Увлекательно и пощипывает нервы. Конечно, вампиризм и оборотниче-ство только народные суеверия и даже не всех народов!

– Но науки говорят о других возможностях, которые могут быть применимы в отношении Прайса. Например, применявшийся широко в средних веках способ умерщвления на расстоянии, так называемое энвольтование. А опыты доктора Ланселена над выделением астрального двойника в конце прошлого столетия? Не требуется ничего сверхъестественного, только воля, могучая воля. Заряженный такою волей двойник астральный исполнит любые действия, на которые направит его воля двойника материального!

Кнопп с напряженным вниманием посмотрел на подчиненного, повел бровями и, положив голову на ладонь, продолжал слушать рассуждения Зенина.

– Вы приобрели, я вижу, богатую эрудицию в этом направлении, Зенин, – сказал Кнопп, когда тот закончил, – и это делает вам честь. Нужно хорошо изучить территорию, на которой предстоит дать сражение, и характер врага; изучив то и другое, легче найти уязвимые места противника. В нашем деле – это всегда только его ошибки, дающие нам в руки неопровержимые, прямо осязаемые доказательства его вины. С этим только будет считаться судебная власть. Нельзя же, согласитесь, в обвинительный акт в доказательство вины привести соображения, основанные на фантазии творца «Графа Дракулы» или даже на опытах выделения астрального двойника. Вот подняли бы на смех нас наши передовые господа адвокаты!.. А присяжные!.. Что бы сказали наши консервативные и даже прогрессивные господа присяжные! Инквизиция! Времена Торквемады! Черная магия! Нет, Зенин, эти ясновидения, спиритизм, экстериори-зации, астралы должны служить вам средством к совершенному познанию характера и личности Прайса: путем, на котором вы должны выискать нечто материальное, – доказательства, что Прайс употребляет во зло, с преступными целями свои познания!

– Я считался со всеми указанными вами трудностями и так именно и понимал свою задачу, Рудольф Антонович!

– Но не имели понятия еще об одном весьма серьезном затруднении. Графиня Бадени хорошо известна в высших сферах Петербурга; Прайс также. Помните, это не подозрительный уже по самой профессии своей медиум-профес-синал, но человек с видным общественным положением, независимый в средствах. Если он выступает в кружках и частных домах, то из побуждений высшего порядка; своего рода апостол оккультизма. И привлечь его к ответственности можно, только имея в руках достаточное количество неотразимых улик. Без этого – ни-ни! Не правда ли?

Тревожной трелью ответил телефонный звонок на столе. Кнопп взял трубку, отозвался, слушал долго, не прерывая, только лицо его темнело, покрывался все новыми морщинами лоб, ниже и ниже спускались брови и чуть дрожала державшая трубку рука; он окончил разговор, наконец. Рассчитанно медленно, симулируя спокойствие, положил трубку на место и, стараясь овладеть голосом, сказал:

– Звонит участковый следователь Красев. В Лесном переулке, недалеко от меблированных комнат «Бояр», обнаружен труп молодой девушки лет 16–17. На шее у нее ранка, из которой как будто высасывали кровь. Ее узнали. Это ученица одной из гимназий, некая Карташова; живет в Лесном же переулке; по-видимому, возвращалась поздно ночью одна!

Зенин яростно сжал кулаки.

– И, конечно, как раз в то время, когда Прайс возвращался с сеанса. Ведь квартира «Общества спиритуалистов-догматиков» всего в двух шагах. Не была ли эта Карташова на сеансе, я приметил там изрядное количество юнцов? Опять это туманное «alibi» Прайса, к которому, однако, нельзя придраться. Следов никаких!

– Ничего в действительности и не обнаружили. Дело пока в руках Семенова, но передается вам, как равно и Кра-сев передает следствие Зорину по аналогии с убийствами в Борках в прошлом году. Едем, однако, может быть, нам удастся что-нибудь обнаружить на месте!

– Сомневаюсь, – хотел возразить Зенин, но не высказал своей мысли, только покачал головой.

Оба вышли. В раннем рассвете хмуро смотрели своими завешенными окнами дома. Спокойным сном спала Москва, не подозревая кровавой драмы, разыгравшейся чуть ли не у подножия одной из ее святынь.