Текст книги "Танцы минус (СИ)"
Автор книги: Александра Стрельникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
Этого не толкает, а затаскивает на себе, согнувшись в три погибели. Для меня – очень удобно. Хорошенько прикладываю его по склоненной голове. Отлично! Теперь у меня целых три неподвижных тела. Обыскиваю последнего, отбираю у него пистолет, аккуратно засунутый в наплечную кобуру. Интересно, почему он все-таки не стрелял?.. Нахожу ключ от наручников. Немного поковырявшись избавляюсь от браслетов и мстительно защелкиваю их у него на руках. Беру еще моток провода и связываю ему ноги. Супер! Когда вяжу ему последний узел, он как раз приходит в себя. Трясет башкой, дергает руки. Как же! Посиди теперь тихонько.
– Ччче-е-ерт!
А я про что? Теперь посмотрим на твою рожу, гаденыш. Сдергиваю с него его маску и… прямо скажем офигеваю. Да такой степени, что ножки мои слабеют, и я опускаюсь на пол рядом с ним.
– Егор…
Глава 8
Муж мой замирает. Смотрит прищурившись. Дьявольщина, у меня же по-прежнему на башке шлем! И щиток в нем зеркальный. Наша киношная амуниция нарочно такая. Чтобы трюк мог делать любой каскадер, и его даже гримировать не приходилось. Меня зеркальный щиток тоже вполне устраивает. Хорошо, солнце не слепит. Расстегиваю замок под подбородком и стаскиваю шлем. Теперь очередь Егора таращиться и обалдевать.
– Машка… Дура, блин! Я ведь тебя пристрелить мог!
Пожимаю плечами.
– Ну не пристрелил же, а лежишь вот здесь упакованный. Лучше скажи, куда пропал? Приходченко и Федька Кондратьев тебя уже похоронили.
– Ты откуда знаешь?..
– Я нашла наркотики у отца и к ним за советом ездила…
– Развяжи меня.
– Сейчас, конечно. Подожди минутку.
Расстегиваю наручники, потом принимаюсь развязывать провода, которыми я стянула ему лодыжки. Но затянула я узлы как надо. Приходится идти за кусачками и просто перекусывать Егоровы путы. Встает. Потирает затылок, на который пришелся мой удар. Косит на меня недобрым глазом.
– Повезло тебе.
Для начала цитирую Кондратьева:
– Везет только тому, кто сам везет. А тебе бы в следующий раз поменьше в маски-шоу играть. Чего вырядился-то как в дешевом детективе?
Молчит, только зыркает злобно. Садится на корточки возле одного из парней, которые по-прежнему лежат неподвижными грудами. Изрядно я их от неожиданности. Повторяет мою же мысль:
– Крепко ты их.
Потом вдруг спотыкается на собственных словах и медленно поворачивается в мою сторону. Дошло.
– Так это их… ты?
Железная логика. Настоящая. Мужская.
– Я.
Качает головой.
– На ком я интересно два года был женат?
Вздыхаю угрюмо.
– На мне.
Смотрит, иронично усмехаясь.
– Ты, Маш, полна сюрпризов. То канкан на арене цирка, то шоу на мотоцикле, то гаечным ключом по башке… Чего ж таила такие таланты-то?
– Любила тебя, козла. Вот и таила. Ты ведь хотел себе в жены тихую и хозяйственную. Домашнюю… Сам мне не раз об этом говорил. По крайней мере поначалу. Это потом тебя заедать моя обыденность стала…
Слушает. Хмурится. А после отворачивается так ничего и не ответив. Ну и хрен с тобой!
– Как ты здесь-то оказался? Я уж решила, что ты с этими двумя, – киваю на тела.
– Поверишь? Случайно. У меня в этих же гаражах машина стоит. Приперся за ней, вошел внутрь гаража через дверку в створке, ворота только собрался открывать – они там как здесь, изнутри отпираются, как эти орлы нарисовались. Остановились за углом и совещаться начали – как кому действовать и куда бить. А я не фанат такого – чтобы вдвоем на одного да еще с трубами и бейсбольными битами. Ну и пошел следом.
– Герой. Штаны с дырой.
– Уж какой есть.
– А когда увидел, что я с ними справилась сама, чего полез?
– Познакомиться захотел.
Усмехается с издевкой. Отворачиваюсь. Не могу смотреть на его самодовольную и такую красивую физиономию.
– Позвони Приходченко.
– Я телефон потерял. Кое-какие проблемы были. И… в общем нет у меня его.
Протягиваю ему свой. Звонит.
– Нет, это не Маша, Андрей Михайлович… Что? Да, она меня нашла, можно сказать и так… Были уверены в этом?.. Бывшая, Андрей Михайлович, бывшая жена… Да, мне виднее…. Хорошо. Спасибо. Передам… Сказать пока особо нечего.
То есть как? А только что произошедшее нападение на меня? Оно что – вообще не в счет и никому не интересно?..
– Мне есть чего.
Вскидывает удивленные глаза. Забираю у него телефон.
– Здравствуйте, Андрей Михайлович.
– Машуня… Ты там как?
– Нормально. На меня только что два урода напали. Один с бейсбольной битой, другой с железной трубой.
– Цела?
– Ага. Пока они в отключке. Как в себя придут, поспрашиваем, чего им от меня понадобилось. Может что-то новое узнаем. А пока вот что: обнаружила случайно еще одного потребителя кокаина. Выцыганила у него дозу. Якобы для себя. Можно будет сравнить – из той же партии, что кокаин моего отца или нет. Где этот коксом разжился – не сказал. Но думаю, что смогла это выяснить. Конечно, не точно, но когда я его напугала прилично, он кинулся было звонить своему дилеру, как я поняла. И телефон я подсмотрела. Это номер нашего режиссера Ивана Яблонского. И вот что любопытно: напали на меня вскоре после того, как я в нашей киношной группе о наркоте спрашивать начала. Правда говорила только с двумя людьми. С тем самым наркошей – это актер Олег Иконников. И с директором съемочной группы Евгением Сидорчуком. Но ведь они вполне могли Яблонскому стукнуть…
– Молодец ты, Машка. Хвалю, люблю, целую. А теперь завязывай со своей партизанщиной и вали-ка из этого твоего Валдая. Раз Егор нашелся…
– Нет.
– Что значит нет?
– То и значит! Мне отца спасать надо. Он без меня пропадет.
– Твой муж…
– Бывший, Андрей Михайлович, бывший…
– Тьфу ты! Дай мне его!
Передаю трубку мрачному Егору и иду проверить парней. Ага! Оба пришли в себя, но лежат тихо, как мыши. Подслушивают? Или просто со страху обделались? Молча иду к дверям, подбираю брошенный на землю разводной ключ. Тот самый, которым я Егора приголубила. Делаю вид, что прикидываю подойдет ли, киваю сама себе, а потом присаживаясь на корточки рядом с тем, что напал на меня первым и деловито расстегиваю ему ширинку. Он начинает бормотать:
– Ты это чего, блин? Ты это брось! Умом тронулась?
Прикасаться к его вялому члену противно, но я все равно вытряхиваю его и теперь начинаю демонстративно подгонять под размер ключ. Егор, который все еще продолжает говорить с Приходченко, наблюдает за моими манипуляциями с брезгливым интересом. Когда подношу ключ к ширинке своего первого обидчика, он начинает дергаться в своих путах и неистово орать. Хорошо, что гараж каменный, с толстыми, утепленными листами пенопласта воротинами, а главное стоит на отшибе.
– Чего орешь-то? Ну отверну тебе яйца. Без яиц тоже жить можно. Я же вот живу.
Воет:
– Я не хочу, я не смогу.
– Тогда просто расскажи мне, кто тебя подослал и с какой целью, и я обещаю благосклонно рассмотреть твою просьбу о сохранении яиц в целости.
И он начинает говорить… Странные люди эти мужики. Вот этому яйца оказались дороже жизни. Неужели не понимает, что грохнут его как только узнают, что он дело провалил, а потом еще и растрепал все, что знал? От парня я и завершивший трепотню с Приходченко Егор узнаем, что наняли их по телефону. Номер звонившего есть – в мобильнике.
– Я его сохранил на всякий случай. Записал – Николай Николаев.
– Он что представился так?
– Да нет. Просто первое, что в голову пришло…
Егор хватает телефон. Смотрит и потом кивает мне – есть.
– И что, тебе позвонил какой-то абстрактный мужик, предложил подсудное дело и ты сразу согласился? Без гарантий, без страховки?
– Он на правильных людей сослался. Я потом отзвонился, проверил – действительно, они его знают.
– Понятненько.
Размышляя, почти неосознанно щелкаю разводным ключом. Парень каждый раз дергается. Усмехаюсь нехорошо.
– Ладно, гони координаты твоих нужный людей и будем прикидывать, как нам с тобой жить дальше.
Парень не раздумывает ни секунды. Егор записывает все в мой айфон – больше просто некуда, я же перевожу взгляд на второго.
– Есть, что добавить?
Решительно трясет головой. Некоторое время все так же задумчиво пощелкивая ключом смотрю на его пока еще застегнутую ширинку. Надеюсь, вид у меня при этом достаточно маньяческий.
– А по-моему ты врешь.
– Нет, нет клянусь! Он все сказал. Больше мы ничего не знаем.
Вмешивается Егор:
– А почему именно здесь ее ждали? И именно сейчас? Да и вообще, как узнали, что она – это она? В шлеме фиг определишь…
Я усмехаюсь. Это точно. Он вот, например, не определил.
– Нам позвонили и сказали.
– С того же номера?
– Да.
Егор тут же направляется к выходу из гаража и уже дорогой принимается кому-то звонить. Понимаю, что Кондрату, когда уже из-за порога до меня долетает:
– Федь, пробей-ка мне номерок…
Сижу, размышляю. Интересно – каким будет результат. В двери гаража возникает голова Егора.
– Пойдем-ка, воздушком подышим. Мотоцикл твой опять же подберем, а то валяется он совсем бесхозный.
Бли-и-ин! Я про него и забыла совсем! Идем. Тем более, мне тоже есть, что спросить у Егора без лишних свидетелей.
– Скажи, с кем ты говорил там, в цирке, когда я танцевала?
– Танцевала… Я бы так это не назвал. Все-таки вы бабы…
Улыбаюсь нехорошо, демонстративно взвешивая в руке разводной ключ, который автоматически потащила с собой.
– Оставь свое мнение о дурах-бабах при себе, Егор. Мне оно с некоторых пор не интересно.
Смотрит с прищуром. Переводит взгляд с ключа в руках на мое лицо.
– И че правда звезданешь?
Пожимаю плечами.
– Нет, наверно. Но вот это я тебе точно задолжала.
Перекладываю ключ в левую руку, размахиваюсь и пытаюсь отвесить ему пощечину. Но он готов, и руку перехватывает. В глазах злая усмешка. Мол – что, не вышло? Не вышло. Да я, в общем-то особо и не стремилась. Хотела бы ударить, предупреждать бы не стала. Стою смотрю на него в упор. Взгляд его перемещается на мой фингал. Заметил. Протягивает свободную руку и пальцем проводит по синяку.
– Я?
– Ты.
Касается все еще хорошо заметного розового шрама над бровью.
– И это я?
– И это ты.
– Ну, будем считать, что мне удалось оставить след в твоей жизни.
Все-таки он редкая сволочь. Пытаюсь отодвинуться от него, но он не дает. Наоборот притягивает к себе. Обнимает, а потом целует сначала синяк под глазом, потом рассеченную бровь, а потом его губы находят мои… Дальше все как всегда. Я теряю голову и уронив на асфальт свой разводной ключ, обнимаю его. Сердце колотится где-то в горле, внизу живота разгорается пока что медленное, сладко-томительное, но уже жаркое пламя. Отстраняется, осматривает критически. Хмыкает.
– Хоть в чем-то ты все та же. Готова сразу, стоит только свиснуть.
Лучше бы еще одну пощечину дал. Было бы не так больно. Вновь пытаюсь отстраниться, даже упираюсь кулаками ему в грудь, и вновь он не пускает, изучая выражение моего лица. Потом все-таки разжимает руки и отступает назад сам. Возле губ жесткая складка. Глаза темные, неподвижные.
– Я не стремился тебя этим обидеть.
– Вот как?
– Да. Просто хотел сказать, что со мной, когда ты рядом, происходит то же самое. И я не знаю, как с этим бороться. Вот сейчас так на тебя зол, что до чертиков хочется надавать тебе по физиономии, схватить за плечи и трясти, пока душу не вытрясу, причинить любую боль и в то же время, видишь, что творится?
Он хватает мою руку и прикладывает к своему паху.
– Мне надо тебя пожалеть?
– Нет, тебе надо сделать совсем не это.
Оглядывается по сторонам, пихает меня за выступающий угол гаража, а там кладет ладонь мне на макушку и начинает толкать мою голову вниз, одновременно выпуская на волю из своих штанов то, чем его так щедро наградил бог. Обычно он дает возможность действовать мне самой. Как-то смущенно пояснил, что в юности у него был случай, когда по неопытности он своим «прибором» (ну никуда от этого словечка!) травмировал своей даме сердца гланды, и ей пришлось даже обращаться к врачу… Но сейчас он похоже начисто забыл об этом. Двигается он так энергично, что в какой-то момент я даже отстраняюсь и начинаю кашлять, давя рвотный рефлекс. Но отдышаться он мне толком не дает. Кончает бурно, со свистом втягивая в себя воздух через стиснутые зубы. А потом… Потом Егор как обычно все портит. Смотрит сверху вниз, в глазах что-то подозрительно похожее на злость.
– Прости. Ничего не мог с собой поделать. Но, клянусь, постараюсь, чтобы больше ничего такого не было никогда.
Все-таки он дебил! Нет чтобы постараться, чтобы «такое»… ну быть может в не столь грубом исполнении, как раз было?! Но не умолять же его не отдаляться все больше, принять меня такой, какая я есть, перестав сравнивать с каким-то непонятным и однозначно недостижимым идеалом, не разводиться со мной, и не сообщать нашим общим друзьям с высокомерным видом: «Бывшая, Андрей Михайлович, бывшая»… Отталкиваю его от себя и отворачиваюсь, пряча предательские слезы. Но он не смотрит, сначала занят тем, что прячет в штаны свое еще не до конца успокоившееся хозяйство, а потом уходит, чтобы поднять с земли мой мотоцикл, подкатить его поближе и поставить на подножку.
Ладно. Не получается без слез о личном, так хоть об общественном.
– Так с кем ты тогда в цирке говорил?
– Как заметила?
– Ты на видео попал. Один парень снимал меня, а за моей спиной как раз вы были. Тебя я узнала, а вот твой собеседник спиной стоял.
– Понятно… Случайный разговор был. Какой-то тип увидел меня и спросил, что я тут делаю. Мол, посторонним здесь не место.
– Тогда скажи, что тебе от моего отца надо было?
– Поговорить.
– Зачем?
– Хотел разобраться.
– В чем, Егор?
Смотрит, молчит. Потом отворачивается.
– В себе.
– Ну и что? Разобрался?
– Маш, перестань меня колупать, а?
– Я тебя не колупаю, Егор. Я об отце беспокоюсь.
Неужели не понятно? В моей жизни, как ни крути – всего два близких человека. Папа и эта самодовольная скотина, которая сейчас стоит и этак понимающе ухмыляется.
Звонит мой телефон. Федька. Явно испытывая неловкость просит «к аппарату» Егора. Передаю ему трубку, а сама иду туда, где валяются мои мотоциклетные перчатки, которые сдернул с меня мой бывший муж, когда надевал мне наручники.
Егор заканчивает разговор быстро. Федор узнал, на кого записан телефон, с которого человек, заказавший меня, звонил моим потенциальным «убивцам». Была уверена, что это кто-то из моей киношной братии – только они могли точно знать, куда я подалась и во сколько. И не ошиблась. Номер записан на гражданина Яблонского Ивана Яновича… Вот тебе и на!
Егор мрачен:
– Маш! Уезжай в Москву.
Передразниваю зло:
– «Дома куча белья не глаженого…»
Дергает щекой.
– Маш, я не шучу. Тут для тебя слишком опасно.
– А для тебя? Где, кстати, ты был, и что с тобой такое приключилось, в результате чего ты телефона своего лишился?
– Это не имеет отношения…
– И все же, хотелось бы послушать.
Мнется. Значит ничего геройского, а напротив что-то для моего самолюбивого мужа стыдное.
– Что, прав был Приходченко, когда предположил, что ты просто «пил горькую»? Набрался, и тебя ограбили?
Возмущен.
– Я не набрался! Мне подмешали клофелин.
Тогда вообще все ясно. Клофелином-то мужики редко пользуются, а вот девицы легкого поведения – сплошь и рядом. Испытываю острое желание срочно прополоскать рот. Желательно водкой. Спасает только надежда, что до постельки у них дело не дошло. Зачем ей всю программу отрабатывать, если можно ограничиться лишь частью? Егор смотрит мрачно и в то же время со строптивым вызовом. Детский сад штаны на лямках…
Внезапно вспоминаю старый анекдот и даже хихикать принимаюсь, вызывая у бывшего мужа конвульсивное подергивание щеки. Анекдот такой: мамаша приводит сына к врачу. «Доктор, посмотрите, что это у моего мальчика на писечке выскочило?» Тот осматривает писечку мальчика, а потом постановляет: «Мамаша, давайте с этого момента писечку вашего сына будем называть членом и примемся лечить ему сифилис».
Так и с Егором – детский сад-то, конечно, детский сад, но «писечку» доктору бы следовало при таком образе жизни показывать регулярно. О чем ему и сообщаю. Взрывается как Везувий, аж искры летят.
– Нет, ну что за баба, а? Я ей серьезные вещи говорю, а она… Уезжай в Москву, Маш. Уезжай, не путайся под ногами.
– Егор, я никуда не поеду. И закрыли эту тему. Мне отца как-то вытащить надо. Да и к Яблонскому никто ближе, чем я, не подберется.
– Это уж точно. Федька мне говорил, что этот типчик еще в Москве…
– А мне Ксюха про твоих баб рассказывала, с которыми ты к ним в гости являлся и в баньке парился.
Смотрит волком, потом вдруг встряхивает головой и принимается хохотать.
– Какие говорливые у нас друзья. Никогда не думал, что так сложно все будет. Знаешь почему нельзя изнасиловать женщину на Красной площади?
– Советами замучают.
– Вот-вот. В нашем с тобой случае это звучало бы так: знаешь почему нельзя развестись с женщиной, которую знают все твои друзья?
Ничего не отвечаю на это. Он продолжает посмеиваться, но больше занят тем, что, прикрываясь этим, усиленно размышляет. Знаю эту его манеру – разводить в разные потоки то, что на поверхности и демонстрируется другим, и то, чем в этот момент на самом деле занят основной объем его мозга. Его надо очень хорошо понимать, чтобы увидеть это. Понимать и любить. Сука!
– Хорошо. Езжай в этот твой кино-гадюшник. Но держись в гуще народа. Одна по подворотням и темным углам не бегай. И ежли что, звони мне.
– Куда? Ты ж телефон…
– А этот чем плох?
Крутит у меня перед носом мобильником плененного мной парня.
– Пока попользуюсь им. Опять-таки, глядишь, кто-нибудь интересный на него позвонит.
Егор набирает мне, чтобы определился номер, а потом уходит в гараж. Перед этим сообщает, что с пленниками нашими разберется сам, чтобы я об этом не беспокоилась, после чего хмуря брови еще раз раздает указания: куда ходить, как глядеть, с кем сидеть… Все как всегда.
* * *
Уже поздний вечер. Наше кино-сообщество по большей части в гостинице. Сегодня ночных съемок не запланировано, так что скоро все сползутся в гостиничный бар и будут куролесить до полночи, эпатируя местных аборигенов дикими криками и не менее дикими выходками. Стараюсь пробраться к себе в номер незамеченной. Мне надо о многом подумать. Но дойти не успеваю. Я еще в гостиничном коридоре, когда звонит телефон. Папа.
– Маша – краса наша, как дела?
– Как сажа бела.
– Что так? Давай спою, глядишь повеселеешь.
– Спой.
– Тискал девку Анатолий,
На бульваре на Тверском.
Но ебать не соизволил:
Слишком мало был знаком.
Смеюсь.
– Что поделываешь?
– Стою перед выбором. То ли пойти лечь спать, то ли выпить.
– Спать, – тут же постановляет папа.
– Выпить, – на ушко шепчет Яблонский, и я подпрыгиваю от неожиданности.
Папа начинает прощаться – к нему, похоже, кто-то пришел. Мне тоже неловко говорить под неотвязным взглядом Яблонского. А он не отходит ни на шаг. Как только завершаю разговор, тут же ухватывает за руку. Что ему надо-то? Хочет лично завершить то, что не сумели сделать те двое, кому он меня заказал? Упираюсь было, но он почти умоляет. И тон такой… Не понимаю. По идее злиться должен, что я цела, опасаться, что что-то пошло не так, что-то сорвалось, а он сияет как начищенный пятак.
– Пошли. Я хочу всем кое-что показать, заодно и выпьешь в моей безо всякого сомнения приятной компании.
Тащит за собой в бар. Здесь уже толпа. На стуле, как на трибуне, возвышается сильно поддатый осветитель. Странная профессиональная особенность, подмеченная мной за проведенное среди киношников время: именно осветители выделяются среди прочих представителей творческих киношных профессий особой тягой к спиртному. Этот, по фамилии Царев (ударять строго на первом слоге!) – человек в киношной среде известный. Его фамилия стоит в титрах такого количества действительно неплохих фильмов, что можно только позавидовать. И при этом пьёт он страшно… А как выпьет актерствовать мужика тянет. Вот и сейчас: стоит на стуле и громогласно декламирует:
– Мы, онанисты,
Ребята плечисты.
Нас не заманишь
Сиськой мясистой!
Не совратишь нас
Девственной плевой!
Кончил правой,
Работай левой!
Собравшееся в баре общество разражается хохотом и громогласными аплодисментами. Царев раскланивается, приложив руку к сердцу, потом поднимает палец вверх и возвещает:
– Владимир Владимирович Маяковский, между прочим.
Яблонский, таща меня за собой на буксире, проходит в центр зала и кричит, поднимая руку вверх:
– Ти-ха! Тихо, я сказал! Где Евгенчик?
– Тут! – откликается Сидорчук и энергично машет рукой. – Все готово, шеф.
– Молодца! Господа и дамы! Вашему вниманию предлагается… Короче, глядите, сукины дети, что у меня вышло из сцены, где Машка Иконникова гетеросексуалом делала.
Все начинают оживленно шуметь. Евгенчик засовывает диск в плеер, подсоединенный к большому телевизору, который висит на стене в баре. Тишина, какая-то мельтешня на экране, а потом бар наполняет музыка. Врывается она резко – оно и понятно, нам предлагается посмотреть только кусочек, который потом еще будет вставлен в ткань фильма. Но буквально несколькими секундами позже я понимаю, что Яблонский действительно очень талантливый режиссер. Сцена вышла и правду гениальной. Все как он и задумал – меня почти нет, только отдельные жесты рук, движение бедра, изгиб торса, взмах волос. Основа же картинки – Иконников и его реакции на то, что он видит. Но все это полно такой концентрированной, ничем не замутненной эротики, что даже наша повидавшая все кино-банда и та электризуется.
Может Яблонский и хотел меня пристукнуть за то, что я сунула свой длинный нос в его наркобизнес, но все же он – гений! Не могу удержаться. Подхожу к нему и с чувством целую.
– Ты супер!
Вижу, что доволен и даже счастлив. Обнимает и тоже целует в ответ. Вот только, если я быстро чмокнула его в уголок губ, то мне возвращается полновесный поцелуй, как говорили мы в старших классах школы – «с языком». Градация такая у нас была: поцелуй «с языком» или без. Считалось – две большие разницы. И Яблонский весьма ощутимо демонстрирует мне, что отличие действительно огромно.
Зараза! Опять ничего не понимаю! Реакции у него на меня совсем не такие, какие должны быть у типа, который задумал плохое, но ведь звонили совершенно точно с его телефона. Федькины источники информации по такому пустячному поводу не могут ошибаться…
Упираюсь ему кулаками в грудь. Не сразу, но починяется, отодвигаясь. Отворачиваюсь, чтобы уйти и почти налетаю на Оксану. На меня она не смотрит, будто меня здесь нет вовсе. Зато ее взгляд, обращенный через мое плечо на Яблонского, полон такого сильного чувства, что мне становится не по себе.
– И что, ты хочешь сказать, что это войдет в мой фильм?
– В твой? – усмехается так широко, что видны все зубы – белые и, как мне кажется, необычайно острые. – Несомненно, моя радость. И станет его истинным украшением.
– А если я против? Я не давала своего согласия…
– Оксан, ну не ерунди! Машка отлично все сделала, ты только посмотри… Да и потом ее, считай, в кадре-то и нету…
– Я сама в состоянии сыграть эту сцену и требую…
Яблонский вскидывает брови. Когда заговаривает, то в его голосе не прежние, добродушные, успокаивающие интонации, а злая издевка.
– Ну, и что же ты требуешь, звездища ты моя?
– Как минимум, чтобы ты сменил свой тон! Я тебе не жена, чтобы ты со мной разговаривал так. Я…
– И кто же ты?
Оксана словно бы спотыкается и замолкает, так и не выдав уже заготовленную фразу. Впервые вижу Яблонского таким. Губы сжаты, глаза прищурены. Совсем другой человек! Надо признать, малоприятный. И очень разозленный. Теперь он очень даже похож на типа, который нанял двух парней, чтобы те избили меня…
Похоже Оксана тоже раньше никогда не сталкивалась с этой стороной характера нашего режиссера. На ее личике появляется выражение неуверенности.
– Но в контракте, который я подписала, нет ни слова о том, что кто-то будет подменять меня. Ты же обязан соблюдать…
– Говно-вопрос, мон ами! Только пора бы тебе осознать, красота ты моя неземная, что даже такая глупость как твоя не освобождает от необходимости думать. Хотя бы иногда. Так что вспомни хорошенько пункт 10. Там сказано, что в фильме будут задействованы каскадеры, задача которых дублировать актеров во время трюков. Причем когда, в какой момент и где, в конечном итоге оставлено на усмотрение режиссера.
– Но…
– Ну так вот я считаю, что эта сцена, из-за которой ты сейчас так энергично бьешь копытами – трюк из разряда наиболее сложных. Все. Вопрос закрыт.
– Но я хотела сама…
– У тебя не получилось. И давай уже, кисочка моя, прекращай испытывать мое терпение. Лады?
Оксана разворачивается и, так и не взглянув на меня, удаляется прочь. Ну вот, нажила себе в ее лице врага. Оно мне надо? Пытаюсь заговорить об этом с Яблонским и тут же огребаю сполна – настроение у него после стычки с Оксаной явно «не айс».
– Какого хрена тебе-то надо, Маш? Неудобно, блин? Это на потолке спать неудобно – одеяло падает и член свешивается. Остальное все удобно. Меня совершенно не интересуют амбиции этой дуры и твои душевные терзания. Меня интересует лишь конечный результат. А он в этом случае – супер! Так что идите все в жопу!
Но я позволить себе такую роскошь не могу. Мне еще надо поговорить с ним о том звонке и о наркотиках… Не знаю, будет ли это правильно, но иначе просто не умею. Всегда у меня так. Железное правило, плотно задолбленное в меня папой – неприятные дела нужно делать сразу, не откладывая в долгий ящик. Чтобы не висели они на тебе, не тянули жилы и не трепали нервы.
Однако поговорить с Яблонским так и не удается. Он только ругается и отбрыкивается. Видно, Оксана, здорово вывела его из себя. Когда я делаю последнюю попытку завладеть его вниманием уже в дверях его номера, и вовсе выходит какая-то ерунда. Он разворачивается и буквально рычит мне в лицо.
– Машечка, я не понял, что ты ко мне вяжешься? Постельку мою все-таки надумала посетить? Тогда – милости просим, – делает широкий жест в сторону комнаты за его спиной. – Не-е-ет? Тогда я уже озвучил направление, в котором необходимо проследовать всем. И тебе в том числе, золотце.
Захлопывает дверь перед моим носом и по-моему что-то там, внутри, начинает крушить.
– Завтра будет синий с перепоя и злой, как три собаки.
Вздрагиваю от неожиданности. Обернувшись за спиной обнаруживаю Евгенчика.
– Какой он у вас… возбудимый.
Пожимает плечами невозмутимо.
– Это ты еще возбудимых не видала. Яблонский как раз адекватный абсолютно. Накатывает на него только иногда. Из-за вас, из-за баб.
– А что так? Мне казалось, что из-за баб-то у господина Яблонского проблем в принципе быть не может. У нас, у баб, от него могут, а вот у него – нет.
– Пойдем, посплетничаем, – подхватывает меня под локоток и тащит назад, в сторону бара, где усаживает перед собой и тут же «наливает из графина».
– Ну, будь.
– И ты будь…
Чокаемся. Пьем.
– Так во-о-от… Ты знала, что Яблонский в свое время был женат?
– Нет. Да и к чему мне? Мне его подробная биография без надобности. Я за него замуж не собираюсь.
– Ну и дура. Вышла б за него, горя бы не знала.
– Вот тебе спасибо большое за совет!
– Да не за что. Цени – бесплатный. Правда, уговорить его на такой шаг – нечто из разряда нереального.
– Таким «удачным» был первый брак?
– Ага.
– И что было не так с его женой?
– Умерла она. В 25 лет. От передоза.
Опа! Стало быть Иван Янович Яблонский не первый раз оказывается участником истории с наркотиками! Евгенчик подливает, выпивает, следит за тем, чтобы и моя стопочка опустела, и продолжает разговор.
– Талантливая девка очень была, но такая… нервная натура. Много крови ему попила. Как говорится: он любил ее, а она Родину. В смысле мазню свою (она у него художницей была) и герыч.
– Что?
– Героин. Ну и как-то вернулся наш великий режиссер с очередной «натуры», а дома хладный труп. Вонючий уже и синий.
Аж передергиваюсь, представив.
– Выяснили, кто ей дрянь эту поставлял-то?
– А чего там выяснять? В таких делах, как правило, всем все известно. Вот только официальным путем взять за жопу дилера фиг получится. Потому как все они в глазах Фемиды – белые и пушистые.
– Дерьмо.
– Совершенно в дырочку.
– Но если знал он, кто именно его жену на тот свет, по сути дела, отправил, нанял бы киллера – и вся недолга.
– Это тебе – вся недолга, ты у нас девушка решительная, я про твои подвиги в гараже наслышан, – подмигивает. – А для Яблонского – еще какая «долга».
– Почему это?
– Пацифист он у нас. Не убий и все такое. Орать и матюгами обкладывать – это сколько хошь, а вот чтобы в морду дать или что-то вроде того – это ни-ни.
Интересное получается кино… Значит пацифист… А как же те двое, что только сегодня напали на меня по его заказу? Значит не такой уж он и мирный… Да и история про неизвестного «пушера», который снабжал наркотиками его жену, может оказаться сказкой про белого бычка. Кто гарантирует, что на самом деле героин жене Яблонского поставлял не ее собственный муж?..
Мне становится остро не по себе. Неужели этот веселый, красивый, талантливый человек, который с каждым днем нравился мне все больше и больше, действительно – наркоторговец и убийца?.. И к отцу в цирк он зачем-то приезжал… Бли-и-ин… И зачем я только с Евгенчиком пить села? Так бы поехала сейчас к папе. Хватит ходить вокруг до около. Надо поговорить с ним начистоту. Припереть его к стенке и пусть рассказывает все, как есть!
