Текст книги "ТАСС не уполномочен заявить…"

Автор книги: Александра Стрельникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– А ничего нет, – сухо сказала буфетчица – розовощекая крашеная блондинка, застегивая неслушавшуюся пуговицу белого халата на пышной груди. – Вчера зрители всё съели, а сегодняшнего еще не подвезли, – вздохнула она, не без интереса разглядывая шикарную дамочку. – Могу предложить только томатный сок и шоколад «Аленку».

– Давайте, – безропотно согласилась Лариса.

Дама скрылась в подсобке, из которой принесла трехлитровую банку томатного сока.

– Когда уже голод в стране закончится и бардак, – сказала она с раздражением, раскупоривая банку. И добавила доверительно, – вот это кино обязательно посмотрите: «Так жить нельзя». – На следующем сеансе оно будет. Это ужас… Так жить нельзя, а мы живем…

– Я его уже видела, – кивнула Лариса и отошла к столику.

Разговорчивая буфетчица имела в виду документальный фильм режиссера Станислава Говорухина «Так жить нельзя». Тяжелую, страшную кинопублицистику перестроечных времен о большой стране, загнанной в тупик во времени и пространстве.

Лариса содрогнулась. Нет, второй раз она смотреть это не пойдет. Слишком тяжело. Она видела этот фильм на просмотре, который был устроен для творческой интеллигенции и прессы еще год назад на самой киностудии «Мосфильм».

Лариса откусила кусочек шоколада, и глотнула ледяного томатного сока. Такие несочетамые ингредиенты ей никогда не приходилось сочетать одновременно. Журналистка невольно вздохнула. Ах, «Зарядье», «Зарядье»… Любимый ее московский кинотеатр наряду с «Иллюзионом».

Сколько раз срывались она сюда в студенческие годы после лекций, а то и сбегая с них! Здесь показывали такие замечательные фильмы! Так вкусно кормили по сравнению со скудным меню студенческого буфета. Слоеные пирожки с мясом, бутерброды с икрой, ветчиной и копченой колбаской, обалденные пирожные… Вкуснотища! Поставщиком был, очевидно, ресторан гостиницы «Россия».

Она отпила еще холодного томатного сока и содрогнулась. От этого всеобщего сегодняшнего неуюта, и еще больше от того, который царил в ее душе.

И, вообще, что вот она сейчас делает в это морозное московское утро выходного дня в казенном заведении, вместо того, чтобы быть в тепле и уюте рядом с человеком, который ей нравится?

Ну, да… Он-то ей нравится, а она для него кто теперь – лахудра или девушка по вызову? Ужас! И Лариса подумала с обидой: «Всё. Сваливаю домой сейчас же. И никаких больше пианистов. И никогда».

И тут же внутренний голос возразил ей: «Э, нет, подруга, так дело не пойдет. Довела хорошего человека до неадекватного состояния. И теперь хочешь бросить его в холодной и бесприютной Москве, без друзей, вдали от родных? И кто же ты после этого? Если ты алкоголичка, почему он должен за тебя отвечать? Разве не понятно было, что человек не пьет? Как деликатно отказал отцу за столом, когда был у нее в гостях. Как незаметно делал вид, что пьет шампанское вместе с ней, чтобы свою даму не лишать этого удовольствия. А она… Бывают же такие идиотки!»

Женщина обхватила голову руками и закрыла глаза. Что же делать? И еще она вспомнила о том, как Мишель грозился пойти к администратору, чтобы выяснить, кто она такая… Кто знает, что он может натворить в таком состоянии. Уйдет, не закрыв номер, его обворуют. У него такие шикарные вещи, и все заграничные.

Сердце ее сжалось, когда она вспомнила, какая у него жуткая аллергия оказалась на алкоголь, какие красноватые разводы пошли по всему телу, и как он чесался… А она, дура такая, сравнила его с шелудивым псом… Его! Лауреата престижных международных конкурсов, аристократа и дворянина по происхождению… Ой, куда бежать от такого стыда и позора?

Но, более стыда и обиды за «лахудру», ее жгло чувство вины. Как он там сейчас? Не стало ли ему хуже? Не нужна ли ему помощь: лекарствами или, может быть, врачебная? Не случится ли с ним, чего доброго, какой-то там шок, забыла его точное медицинское название…

Закончился журнал и прозвенел звонок, как всегда, приглашая опаздывающих кинозрителей на сеанс. Но кроме Ларисы никого в фойе не было, и она машинально, без всякой охоты, отозвалась на звонок и поспешила в зал.

Это был кинофильм «Сукины дети», о котором Лариса уже слышала, но не видела.

С первых минут фильм захватывал. А какие актеры: Евгений Евстигнеев, Леонид Филатов, Александр Абдулов, Лия Ахеджакова, Владимир Ильин, Лариса Удовиченко, Елена Цыплакова… И, хотя временами было очень смешно, фильм был о грустном, имея под собой реальную жизненную подоплеку. Он рассказывал об истории, сложившейся в театре на Таганке, когда его руководитель, в 1984 году уехал из СССР и сделал ряд антипартийных высказываний за кордоном, после чего его отстранили от руководства театром и лишили гражданства. А люди очень зависимой профессии – актеры остались бесхозными и никому не нужными…

«Какой прекрасный фильм, какая великолепная игра актеров, – подумала Лариса немного отстраненно, потому что слишком сильно жгло внутри, и то, что жгло, мешало воспринимать происходящее на экране. – Надо обязательно посмотреть этот фильм еще».

Она также подумала о том, что администрация кинотеатра, возможно, сама того не желая, чередуя грустный художественный фильм через сеанс с тяжелейшей кинодокументалистикой Говорухина, возвела печаль агонизирующего общества не только в «квадрат», но и в некий математический абсолют… Или это только она так ощущала?

Посмотрев от силы треть фильма, который ей так понравился, Лариса подскочила и вышла из зала.

Взгляд ее упал на незамеченный прежде телефонный аппарат, который находился в фойе. Она кинулась к нему и набрала гостиничный номер Михаила. Но никто не отвечал.

В буфете, всё еще с пустыми витринами, виднелась скучающая блондинка.

«Я не должна была покидать вестибюль гостиницы, – думала Лариса, выходя из «Зарьдья» и направляясь уже знакомым маршрутом в обратном направлении. Благо, таким близким.

На улице было всё также морозно. Или даже еще холоднее, чем при ее раннем выходе из гостиницы. Впрочем, возможно, Ларисе так показалось после выпитого ледяного томатного сока.

В вестибюле она сразу подошла к телефону и набрала номер Михаила. Но в ответ было молчание.

Пройти кордон, который преграждал путь к лифту, ей вряд ли бы удалось.

«Только бы он сейчас спал, и ничего с ним не случилось», – подумала женщина.

Она села в кресло, придвинула стопку журналов, которые лежали на столике, и остановила взгляд на красочной обложке издания «Вокруг света». Машинально перелистывая страницы, она всё время фиксировала внимание на публике, выходящей из лифтов. Михаила среди них не было.

Вдруг из одного подъемника вывалилась шумная и пестрая компания: два молоденьких милиционера и три расфуфыренные в мехах девицы, развязные манеры которых не оставляли ни малейшего сомнения в их занятии древнейшей профессией. Они все прошли к выходу, причем Лариса заметила, что в дверях один из стражей порядка обернулся на нее.

Женщина сквозь стекло видела, как вульгарные девицы садились в специальный автобус.

Один из милиционеров, докурив сигарету, вернулся в вестибюль и направился к журналистке.

Удивлению ее не была предела, когда он подошел к ней и, сделав под козырек, произнес: «Предьвите-ка документик».

Было в его заплывших и нагловатых глазах что-то мерзкое, а, особенно, в этой приставочке «ка». Предъявите-ка… И приказ, и пренебрежение и беспробудное хамство. Хамство, уже готовое обвинить ее в грехах, которые она не совершала…

Лариса не совсем аккуратно открыла дамскую сумочку, и оттуда сразу выпали на пол паспорт и удостоверение корреспондента ТАСС.

Блюститель порядка молча поднял документы. Он изучил сначала паспорт, потом – удостоверение. Глаза мужчины вдруг превратились в щелочки, и лицо исказила улыбочка хамелеона. Милиционер взял под козырек.

– Извините, работа…

Лариса невольно оторопела. «А если бы у меня был только паспорт с собою? Меня могли бы тоже загрести под одну гребенку сейчас вместе с этими в один автобус… До выяснения, так сказать. Наша милиция всё может».

Журналистка содрогнулась, представив, как инцидент с разбирательством в определенных органах, тут же стал бы известен на ее работе. И как бы возрадовался Кирюша, Кирилл Петрович, ее ненавистный начальник, который жутко боится, что вот эта, наглая и шустрая сослуживица его «подсидит». И не важно, как в том анекдоте: ты украл сапоги, или у тебя их украли, главное, что ты замешан в какой-то истории с сапогами. Уж он бы, наверняка, вывернулся наизнанку, смакуя историю о том, а что это их незамужняя сотрудница – Лариса Паллнна делала утром выходного дня в гостинице «Россия»? Ведь ясно, что не интервью брала…

Лариса снова подскочила к телефону: «Ну, отзовись. Ну, возьми же трубку, Мишель!»

Подняться к Михаилу, не привлекая к себе внимания, было невозможно. Но даже, если бы удалось случайно проскользнуть незамеченной в лифт, на этаже всё равно задержала бы дежурная, одарившая ее утром насмешкой. Хватит с нее знакомства с нашей милицией, которая нас бережет. Оставалось только ждать.

Лариса не могла бы сосчитать, после какого по счету ее звонка Михаил снял трубку.

– Лорик, куда же ты пропала? – спросил он так по родному и с недоумением в голосе.

– Да здесь я, в гостинице, в вестибюле, – наконец, вздох облегчения вырвался из Ларисиной груди. – Ты как?

– Нормально. Я съел все твои витаминные таблетки перед сном. Это, наверное, они меня так быстро в чувство привели.

– Ой, – испугалась Лариса. – Сразу все, наверное, нельзя…

– Я спускаюсь к тебе…

– Жду, – радостно отозвалась женщина.

Михаил бросился к Ларисе, обнял.

– Что случилось? Почему ты здесь, а не со мной? Может быть, я тебя чем-то обидел? – завалил он ее вопросами.

– Всё хорошо. Просто ты крепко спал, а у меня жутко разболелась голова. И я решила подышать свежим воздухом, а обратно уже никак было не пройти, – «во благо» соврала журналистка.

В самом деле, не рассказывать же ему, что она ходила в кинотеатр…

– А у меня от аспирина и от твоих кисленьких таблеток такое в желудке, – сказал Михаил. – Надо заесть скорее чем-нибудь …

– Ой, и я оголодала совсем, – искренне призналась Лариса.

– Тогда, давай, по-быстрому, в буфет сходим, ресторан всё равно еще закрыт, – предложил он.

И они сели в лифт.

Выйдя на одном из этажей, направились в буфет. Зайдя туда, не обнаружили ничего, кроме разварившихся сосисок, черствого хлеба и кофе с молоком, который в народе давно прозвали «бурдой».

– И это всё ваше меню? – вежливо осведомился Михаил.

Буфетчица – типичная Маша или Глаша, раздобревшая к сорока годам на казенных харчах, с типичным рязанским акцентом парировала:

– А раньше вставать надо. Командировошные тоже разные бывают, – сказала она, с ухмылочкой поглядев на Ларису. – В ресторан вам дорожка, а еще лучше – в валютный бар…

У Михаила от такой наглости перехватило дыхание.

Но Ларисе палец в рот не клади. Она с ненавистью посмотрела на буфетчицу.

– Всё. Готовь билет на свою рязанскую электричку. Отъелась тут на казенных московских харчах, корова. – И она быстро достала журналистское удостоверение красного цвета, помахав им у буфетчицы перед глазами и, не давая ей возможности рассмотреть надпись. – Завтра жди проверку от ОБХСС, – а, может быть, даже уже сегодня, ближе к вечеру, – насмешливо сказала она, беря Михаила за руку и покидая буфет.

Буфетчица открыла рот, но слова застряли в горле, словно ей залепила рот галушка, как небезызвестному гоголевскому персонажу, в отличие от которого она так и не смогла ее проглотить.

– Гениально, – засмеялся Михаил. – И как правдиво, как натурально.

– Жизнь научила, – вздохнула женщина. – Это не твои интеллигентские заграницы. – Здесь каждый день приходится отвоевывать место под солнцем, даже, если это всего лишь место в троллейбусе, магазине или на работе. Потому что все орудуют локтями. С хамами надо говорить на их языке.

– Я знаю, где мы поедим. Здесь был один приличный буфет, я вспомнил, – сказал Михаил.

И они снова сели в лифт.

– Ну, наконец-то, – радостно вздохнул музыкант. – Здесь и запах еды вполне съедобный. Выбирай…

– Ой, нет, – сказала обессиленная Лариса. – Можно, я сяду? – А ты бери, что хочешь. Я всё съем…

Она села за свободный столик. И вскоре Михаил принес два подноса с едой. На них были слоеные пирожки с мясом, кефир, бутерброды с красной икрой и сыром, апельсиновый сок.

– А еще будет черный кофе с лимоном, – сказал мужчина. – Я его позже возьму, чтобы не остыл. – И добавил, – за что пьем?

Он вытянул руку, в которой был стакан с кефиром в сторону Ларисы.

Лариса протянула свой, и они чокнулись.

– Чтобы все были живы и здоровы, – выдохнула она.

Михаил сидел напротив, и ей хорошо были видны красные разводы на его шее там, где ворот рубашки выходил за горловину свитера. Хотя, на лице пятен почти не было видно.

Повинуясь чувству жалости и нежности, она невольно протянула руку к его шее, погладила.

– Не больно? Такой вид, как будто тебя высекли крапивой, – сказала журналистка, виновато опуская глаза.

– Не переживай. Это не больно, просто всё тело очень чесалось. Но я таблеток наглотался. Теперь нормально. Только всё время в сон клонит.

– А когда это всё в норму придет? – поинтересовалась женщина.

– О-о-о, – это теперь только моя любимая мамочка знает, – сказал Михаил. – Чем я быстрее вернусь в Ленинград и начну принимать специальные ванны из чистотела и других трав, которыми она меня лечит… Еще нужна будет строгая диета какое-то время.

– Боже, как мне стыдно, – Лариса закрыла лицо руками, – прости меня, пожалуйста…

– За что?

– За то, что я почти насильно влила в тебя это шампанское.

– Ну, если бы я сам этого не захотел… И потом, я слишком люблю «брют». Это мечта. Сказка… Могу же я себе иногда это позволить?

– И когда ты позволял себе эту сказку в последний раз и с… кем, если не секрет?

– Не секрет, – мужчина улыбнулся. – Четыре года назад на встрече выпускников Ленинградской консерватории.

Лариса вздохнула.

– Да о чем грустить, когда такие очаровательные пальчики напоили меня шампанским, – сказал мужчина и наклонился, чтобы поцеловать женщине руку.

Михаил немного замялся, но всё же спросил:

– Ты вот скажи мне, я ничем тебя не обидел случайно? Понимаешь, если я выпью, то у меня потом жуткий провал в памяти. Я ничего не помню. Расскажи, как всё было…

– Совсем ничего не помнишь?

– Ни бум-бум…

– Всё прекрасно было, – сказала Лариса, подумав, как хорошо, если он не помнит, как она выплясывала и пела на столе народно-хороводную и потом куда-то еще закинула свой бюстгальтер.

– Прекрасно? – воодушевился Михаил.

– Да, кивнула Лариса. – Просто тебе не надо было пить шампанское, но в этом моя вина.

– Про шампанское я уже слышал… А дальше что?

– Потом ты захотел освежиться в душе со мной.

– Да ну… А потом?

– А потом ты уснул. И я не смогла поднять тебя на тахту, поэтому пришлось постелить на ковре. Ну, я же говорю, всё прекрасно было.

– Лорик, по-моему, ты чего-то недоговариваешь. А… остальное?

Лариса беспомощно улыбнулась.

– Чего же еще? Если ты имеешь в виду то, за что Адама и Еву изгнали из рая… то в этом мы с тобой не провинились.

– Ты хочешь сказать…

– Я еще раз хочу сказать, что всё было прекрасно. Великолепно и необыкновенно.

– И это притом, что ничего не было, как ты утверждаешь?

– Ты не представляешь, как я тебе благодарна за всё.

– Такого со мной еще никогда не было, – растерянно и виновато сказал Михаил.

«Просто дуры у тебя такой никогда не было», – подумала про себя Лариса.

А вслух сказала:

– Мишель, ну, перестань. Мне так хорошо, – и она ласково коснулась его руки.

И желая отвлечь его от этой темы, журналистка рассказала ему, как стала свидетельницей «отлова» проституток и как блюститель порядка заинтересовался ее особой.

У Михаила глаза полезли на лоб.

– Их же чему-то учат в этих милицейских школах? Психологии вряд ли, но основам физиономистики хотя бы…

– Так не похожа я на девушку по вызову? – спросила Лариса, – а то и буфетчица нам тоже в валютный бар посоветовала…

Михаил рассмеялся.

– Это, наверное, у нее мечта такая голубая, чтоб кто-нибудь ее туда пригласил. Да кто ж позарится на такую каракатицу…

Лариса тоже засмеялась, и от сердца у нее отлегло: «А, ведь, и правда, не помнит, что сам с утра заикнулся про девушку по вызову».

Лицо Михаила неожиданно погрустнело, даже помрачнело.

– Знаешь, – тихо сказал он, – если я когда-нибудь и уеду из страны, то только вот из-за этого беспробудного хамства. Причем, во всех сферах жизни.

– Уедешь, уедешь, – еще тише, чем Михаил, сказала Лариса, – и тяжело вздохнула. – Ты же видишь, что творится вокруг. Не для таких утонченных натур пианистов всё это…

– При уровне жизни, когда простейшие вещи, как мыло и сахар выдают по талонам, и за хлебом в магазин выстраиваются очереди – и это в самой Москве, – мужчина усмехнулся, – поверь, людям не до классической музыки. С каждым своим возвращением на Родину после заграничных гастролей я всё больше ощущаю свою ненужность здесь. И это ужасно больно.

Лариса молча взяла Михаила за руку.

– Мне еще повезло. Я, как теперь говорят, «попал в обойму», – сказал мужчина. – А вот сколько моих знакомых музыкантов оказалось не у дел. Одни спиваются, другие вынуждены торговать на рынке китайскими товарами…

– Сейчас вся страна пошла торговать на рынок, – с грустью сказала Лариса.

– Особенно обидно за интеллигенцию, которая несколько лет потратила на образование. Спрашивается, зачем?

– Ой, и не говори, – вздохнула Лариса, вспомнив своего знакомого – подававшего надежды молодого физика, и с тревогой спросила, – как думаешь, Мишель, что нас всех ждет?

Мужчина помолчал.

– Скоро всё рухнет, как рухнула «берлинская стена». Это ясно. Но что будет потом… Кто ж это может знать наперед? Но у русских, ведь, всегда какой-то свой, особенный путь. Вот это меня и пугает…

Михаил посмотрел на притихшую Ларису и спросил: «Принести кофе?»

Она кивнула.

Мужчина поставил две чашки с черным кофе с лимоном, придвинул поближе к ней бутерброды с красной икрой.

– Хорошо едим на фоне всеобщей разрухи, – усмехнулась она.

– Чуть не забыл, – спохватился мужчина, и полез в карман джинсов за таблетками. – Нужно пить по часам, а то я скоро опять чесаться начну.

Лариса закусила губу, ее с новой силой кольнули угрызения совести.

Она посмотрела на бледный вид Мишеля, воспаленные веки. Говорил он с сильным прононсом, потому что у него был заложен нос. Да, и вообще, был явно «не в своей тарелке».

– У тебя все признаки аллергии налицо, – вздохнув, сказала она.

– Да, у меня аллергия на спиртное, – кивнул Михаил. – Но если б только это… У меня, потом случается временная амнезия. Такой жуткий провал. Я ничего не помню. Впрочем, это, всё же, лучше, чем белая горячка, как считаешь?

– Ты еще шутишь, – вздохнула женщина.

– А что мне остается делать? Причем, абсолютно не важно, выпил я бокал или всего две чайных ложки шампанского. А я так обожаю «брют», – сказал Михаил и мечтательно прикрыл веки своими темными длинными ресницами.

– А почему так? – поинтересовалась Лариса.

– Непереносимость… Это как-то связано с ферментами. Короче – генная предрасположенность.

– Но, – замялась Лариса, – может быть, существует, всё же, какой-то способ избежать таких последствий?

– Существует, – усмехнулся Михаил. Один-единственный: полный отказ от алкоголя. Причем, пожизненный.

– Никогда себе этого не прощу! – журналистка закрыла лицо руками.

– Да будет тебе, Лорик, – сказал мягко Михаил, беря ее руку в свою, – ты лучше скажи, какие у нас планы на сегодня?

– Планы…

Лариса виновато и растерянно посмотрела на мужчину.

– Как бы мне этого не хотелось, поверь, но я не успокоюсь, пока не отправлю тебе к твоей мамочке в Ленинград, которая только одна знает, как привести тебя в норму. И чем быстрее, тем лучше.

– Лорик, – потерянным голосом начал было музыкант.

– Да-да, – перебила его Лариса, – не противься. Позволь мне о тебе позаботиться хотя бы таким образом. У тебя билет на вторник?

– На вторник, – упавшим голосом сказал Михаил.

– Я сейчас позвоню отцу. Он может сделать билет на «Красную стрелу» уже на сегодняшний вечер.

– Нет, нет. На сегодня никак нельзя. У меня назавтра две деловые встречи назначены. Это касается ближайших зарубежных гастролей. И потом, я просто не готов с тобой так быстро расстаться. Это жестоко, Лорик…

– Значит, назавтра, – строго, как учительница провинившемуся ученику, сказала журналистка и тут же горестно вздохнула, – прости меня, дуру…

Она нежно провела рукой по лицу Михаила.

– Ну, что – решено? Идем звонить? – как можно мягче попросила она.

В Михаиле боролись противоречивые чувства. Он шумно вздохнул и неохотно поднялся.

– Что ты делаешь со мной, Лорик…

И они пошли в номер Михаила.

Если честно, Ларисе не очень хотелось опять встречаться со своей глупостью: наткнуться на бюстгальтер и увидеть пустую бутылку из-под шампанского. Поэтому входила она в номер со смешанным чувством неловкости и сожаления о содеянном.

Здесь было всё в таком же беспорядке, как и тогда, когда она спешно покидала номер.

– Я сначала позвоню отцу, а потом немного приберусь здесь, – сказала женщина.

Михаил вышел в ванную.

– С билетом проблем не будет, – сказала Лариса, – можешь не беспокоиться, – когда Мишель снова вошел в комнату.

И она стала поднимать с полу разбросанные вещи, складывая их сначала на кресло, прежде, чем сложить в чемодан.

– А я в душе надеялся, вдруг не получится… Всё же, не всегда хорошо иметь в Москве среди своих знакомых министерскую дочку, – грустно усмехнулся Михаил.

Лариса подошла к нему и обняла. И заметила, что он как-то странно дернулся от ее прикосновения.

– Тебе больно? – вдруг догадалась она и резко отстранилась. – Сними свитер, я хочу посмотреть.

– Я бы не стал этого делать, но мне всё равно нужно, чтобы кто-то натер мне спину вот этой мазилкой, – и он разжал руку, в которой держал тюбик с каким-то гелем. – И я буду счастлив, если это будут твои пальчики…

Михаил осторожно снял свитер, а затем рубашку.

На миг Лариса просто онемела: тело мужчины было исполосовано красными разводами, словно, его действительно отстегали крапивой. Местами виднелись волдыри, некоторые из которых уже лопнули.

– И всё это я натворила, – ужаснулась Лариса и плюхнулась в ноги Михаилу.

– Лорик, по-моему, ты излишне драматизируешь события. – Михаил присел на ковер, вытирая Ларисины слезы. – Не переживай, даже температуры нет.

– А могла быть еще температура? – ужаснулась женщина.

– Думаю, это твоя аскорбинка мне помогла.

Лариса осторожно прислонилась губами ко лбу Михаила. Так прикасаются родители к своим малышам, когда хотят удостовериться, нет ли у них жара.

– Вроде нет, – тихо сказала она и, тяжко вздохнув, добавила, – ложись на тахту, буду тебя лечить.

Михаил лег на живот, и Лариса начала медленно и осторожно втирать ему мазь в спину, словно, перед ней был маленький ребенок, которому ни в коем случае нельзя сделать больно.

– Лорик, я на вершине блаженства от прикосновения твоих пальчиков…

– Не сыпь мне соль на рану, Мишель. А пальчики эти надо отрубить, – сказала она в сердцах.

– Ну, уж нет, я не согласен на такие экзекуции, – Михаил резко приподнялся на руках и сел перед Ларисой.

– Погоди, посиди так. Я сейчас полотенце принесу…

Она вернулась с мягким махровым полотенцем и подстелила его Михаилу под спину.

– Теперь ложись, только осторожно, – сказала она, – я сейчас обработаю тебе грудь и плечи.

Михаил послушно лег.

– Знаешь, я столько раз бывал проездом в Москве. Жил в разных гостиницах. Но, почему-то, больше всего люблю останавливаться именно в «России».

Я всегда любовался этим видом из окна. Потом бродил по Красной площади, слушал бой всесоюзных курантов, смотрел смену караула у Мавзолея, ходил в кинотеатр «Зарядье, «ГУМ». Что-то тянет меня к этому месту. Я всегда здесь ощущал какую-то гордость, свою причастность, что ли…

– Да просто ты патриот, – Лариса произнесла это слово спокойно, без всякого пафоса. – Впрочем, как и я. Поэтому мы так болезненно и реагируем на всё, что происходит в стране.

Мужчина вздохнул.

– Мне всегда было здесь хорошо, хотя я и был одинок, – у Михаила изменилась интонация. – И тут на меня свалилась такая московская снегурочка! И вдруг она исчезла. Я проснулся, а тебя нет. И я подумал, что ты меня бросила…

– Ну, Мишель, как же я могла тебя бросить? Я – артековская пионерка, воспитанная в духе «один за всех – и все за одного»?

Она чуть не сказала «бросить в беде», но вовремя осеклась, подумав, что не стоит «педалировать» на те воспоминания Михаила, которые подернулись у него пеленой. Пусть помнит снегурочку, а не лахудру.

И добавила:

– Как можно бросить такого красавца и умника? Чтобы его тут же подцепила какая-нибудь искательница приключений? Ну, уж нет. Ты – только мой подарок, и я тебя никому не отдам.

От этих слов Михаил просиял.

– Лорик, тогда скажи, зачем мы поменяли билет?

– Мишель, не начинай…

Лариса встала с тахты и стала перебирать его вещи, которые она повесила на кресло.

– Вот… Оденешь на себя сразу две хлопчатобумажные футболки, а сверху этот свитер из ангорской шерсти. Он самый мягкий, не колючий, – и она положила вещи рядом с ним на тахту.

Михаил начал одеваться.

Лариса незаметно оглядела комнату, надеясь обнаружить верхнюю часть комплекта белья «Кармэн», но бюстгальтера нигде не было видно. «Да куда ж он мог деться?», – подумала она в недоумении и подошла к окну, снова любуясь тем же видом, который ей так понравился ночью.

Михаил подошел и нежно обнял ее за плечи.

– Чего загрустила моя артековская пионерочка?

Какое-то время они молча вместе смотрели в окно на Красную площадь.

– Скажи, Мишель, если из страны начнут уезжать лучшие умы, лучшие таланты, и просто хорошие и порядочные люди, считающие ниже своего достоинства приобретать мыло по талонам на исходе двадцатого века, есть у такой страны будущее?

Музыкант развернул Ларису к себе лицом. Крепко обнял.

– Будущее есть всегда. Вопрос – какое… Не грусти, красавица. Пожалуйста.

И он нежно стал осыпать поцелуями ее лицо.

– Тебе бы не мешало чуть подышать свежим воздухом, – сказала она, глядя на бледный вид Михаила. – Там морозно, но немножко погулять можно.

– Я непротив, а потом?

– Тебе надо поспать. Ты всё время зеваешь, – ласково сказала Лариса.

– Ерунда, это от таблеток, – сказал музыкант и пошел бриться.

Лариса начала складывать вещи музыканта в чемодан.

– А куда после прогулки? – спросил он, вернувшись из ванной. – Я не хочу тебя отпускать.

– Можно в «Зарядье», – предложила Лариса. – Там фильм хороший идет.

– Ты его уже смотрела?

– Нет, – опять «во благо» соврала женщина, – просто коллега-журналист…

– А коллега-журналист был мужчина? – чуть ревниво перебил Ларису Михаил.

Она засмеялась.

– Ты не дал мне договорить, Мишель. Во-первых, коллега была женщиной, вкусу которой я могу доверять. А, во-вторых, коллеги-журналисты меня никогда не интересовали, и поэтому для тебя не опасны.

– Как же это так? – удивился Михаил.

– Просто мужиков-журналистов я на пушечный выстрел не переношу. Я воспринимаю их лишь как соперников-конкурентов по работе. С той точки зрения, на которую намекнул ты, они мне, вообще, неинтересны. Потому что все они – жуткие пропойцы, бабники и трепачи.

– Так уж все пропойцы? – недоверчиво переспросил Михаил.

– Я знаю только две стадии, – усмехнулась Лариса. – Первая: когда эту пагубную страсть им еще как-то удается скрывать. И вторая: когда любовь к Бахусу всем очевидна.

– И они постоянно пребывают в таком состоянии? – всё больше изумлялся Михаил.

– Постоянно. Это, вообще, их естественное состояние, – спокойно, со знанием дела ответила Лариса.

– Так как же они творят? Это, ведь, умственная работа.

– Ты знаешь, – искренне призналась Лариса, – вот эту загадку мне до сих пор не удалось разгадать, хотя я не первый год в журналистике.

И женщина рассмеялась.

– А как насчет иностранных корреспондентов? – гнул свою линию Михаил.

– Ой, – Лариса махнула рукой. – Еще хуже. Тот же джентльменский набор, что и у наших. Только добавь сюда еще снобизму немеренно. Как же – иностранцы…

– Ты меня успокоила, Лорик. Чувствую, что мои акции непьющего пианиста среди пропойц-журналистов возрастают. Хотя, – и тут Михаил усмехнулся, – непьющий музыкант, в некотором роде, тоже нонсенс…

– Никаких нонсенсов, потому что ты, Мишель, вне всяких акций. Ты – единственный, уникальный экземпляр.

Она взяла его за руку.

– Ну, что, идем в кино?

– Конечно, конечно, – закивал Михаил и начал одеваться.

– Я возьму цветы? – неуверенно спросила Лариса.

– Конечно, – Михаил тут же осекся. – Ты хочешь сказать, что после кинотеатра уже не придешь ко мне?

Лариса замялась.

– Просто я хочу, чтобы ты поспал, отдохнул. Ну, хорошо, хорошо. Потом. После кино. Согласна.

И они вышли из номера.

Как волны отлива

До начала сеанса было еще сорок минут. И они вдоволь нагулялись по всем тем местам, которые принято называть «самым сердцем Москвы», и которые так любил Михаил.

Когда они пришли в «Зарядье», Лариса обратила внимание на большую очередь, выстроившуюся в буфет. И невольно вспомнила расхожую фразу о народе, которому нужно «хлеба и зрелищ». И еще журналистка подумала о том, что на пустой желудок никакие зрелища долго не возрадуют. Наверняка, среди зрителей было немало таких, которые элементарно сбежали сюда от пустых московских прилавков просто поесть, а заодно – и кино посмотреть. Совместить, так сказать, приятное с полезным.

Большой зал был заполнен не до отказа. Лариса с Михаилом сели сначала на места, указанные в билетах, а потом пересели туда, где им было удобней.

Морозный воздух взбодрил Михаила. Но в тепле кинотеатра его стало клонить в сон. Голова потяжелела.

– Положи мне голову на плечо, поспи, – сказала Лариса.

– А как же кино?

– Я потом тебе расскажу.

Михаил не возражал. Лишь где-то на середине кинофильма зрительница потревожила своего дремавшего соседа. У нее затекла вся левая сторона, а у Михаила, наверняка, устала от такого положения шея. Они поменялись местами, и женщина подставила свое правое плечо.

Лариса прислушалась к своим ощущениям. Она знала за собой эту удивительную особенность. В минуты сильных эмоциональных потрясений что-то раздваивалось в ней, и в результате: чувства существовали как бы сами по себе в ее телесной оболочке, а сознание, словно, отделившись от тела функционировало отдельно, в неком автономном режиме. Вот так было и сейчас. Мозг четко фиксировал всё, что происходило на экране, великолепную игру актеров в кинофильме, где явно солировал Владимир Ильин.

А тело… Ей так было хорошо. Так спокойно. Какая-то необыкновенная нежность переполняла ее всю к человеку, который дремал у нее на плече. А еще – жалость и забота о нем. Никаких иных ощущений не было. Все иные страсти и желания, владевшие ею еще недавно, отступили, отхлынули, как волны отлива. И это было так странно. И так хорошо, что Лариса заплакала.