Текст книги "Портрет (СИ)"
Автор книги: Александра Плен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
– Бог мой! – воскликнул он пораженно.
Потом встал и решительно направился ко мне. Я немного струхнула от такого напора, но осталась стоять на месте. Дедок был невысокого роста, почти вровень со мной, а я считалась низенькой для манекенщицы.
– Оставьте нас, – резко произнес он.
– Но шеф… – донеслось сзади.
Оказывается громилы шли за мной? Я даже не услышала их шагов, так грохотало мое сердце.
– Вы не поняли с первого раза? – голос хозяина заледенел. Даже я поежилась, что говорить о мужчинах. Те судорожно попятились назад. – Вон! Не думаю, что мадмуазель Симпсон сможет мне чем-то навредить.
Телохранители испарились. Скрипнула, закрываясь, дверь. Я осталась с хозяином один на один. Нет за спиной Мартин, которая подскажет и поможет. Нет Альберто. Рассчитывать придется только на себя.
– Поразительно! – мужчина обошел вокруг меня несколько раз, осматривая, словно музейную скульптуру.
Я пока не знала, как реагировать, поэтому молча настороженно ждала, пока он налюбуется. Все было крайне странным и пугающим.
– Ну и как Вам живется на этом свете, Лаура? – через время произнес старикан.
Я недоуменно сдвинула плечами.
– О чем это вы?
– Не будем ходить вокруг да около, – хозяин взял меня за подбородок жесткими пальцами и несколько раз покрутил голову вправо и влево. Я стоически выносила его прикосновения, на подсознательном уровне понимая, что лучше не спорить, уж слишком жутковатое он производил впечатление. – Я знаю, что Вы родились не обычным способом, а вышли из картины. Поэтому оставим неуместные дискуссии.
Я хлопнула глазами и уставилась на старика. Откуда он знает?! Это невозможно!
– Присаживайтесь. Нам предстоит долгий разговор.
Мужчина оставил мой подбородок в покое, подошел к письменному столу и уселся в кресло. Я обессиленно опустилась на ближайшую кушетку. В голове царил сумбур. Я попыталась успокоиться и взять себя в руки. Обвела глазами кабинет. У старика явная гигантомания. Зачем такому маленькому человеку такие огромные комнаты? Потолок высотой никак не меньше трех метров. Вдоль стен громоздкие шкафы, заставленные книгами. В центре комнаты на огромном голубом ковре, как кувшинки на глади пруда, разбросаны белоснежные мягкие кресла и диваны, которые даже не дают ощущения наполненности комнаты, такая она была громадная. Здоровенный камин, внушительные напольные часы, картины на стенах.
Все в кабинете, да и в доме, дышало даже не богатством, а кричащей непомерной роскошью.
– Меня зовут Рок Моро, – через некоторое время произнес мужчина, – меня еще называют Смертельный Рок. Но для Вас я буду просто месье Моро или Рок.
Я осторожно кивнула.
– Я все о Вас знаю, – продолжал старик, – а то, чего не знаю, могу достоверно предположить.
– Вы тоже?.. – у меня мелькнула мысль, что он так много знает, потому что такой, как я.
– Нет. Не думайте. Я родился обычным способом, – усмехнулся он, – даже помню свою мать, притом, что она меня бросила в десять лет.
Почему-то я не ощутила никакого сочувствия, после его слов. Мужчина производил неприятное впечатление. Бледный, худой, морщинистый. Только глаза были живые, цепкие. Сейчас они вцепились в меня намертво.
– Откуда Вы узнали о картине?
Месье Моро не ответил. Он склонился над тумбочкой, достал откуда-то бутылку с коричневой жидкостью и два бокала. Поставил на стол и плеснул понемногу в каждый.
– Берите, нам предстоит долгий разговор, – кивнул он мне.
– Я не пью, – отозвалась я. – По крайней мере, крепкие напитки.
– Это не предложение, – мужчина взял свой бокал и отхлебнул, – и впредь давайте договоримся. Вы делаете все, что я скажу. Тогда мы избежим многих недоразумений.
Категоричность тона пугала. Хозяин особняка явно не терпел любого, даже крошечного неповиновения. В итоге решив, что не умру от ста грамм коньяка, я встала, подошла к столу и взяла свой стакан.
– Садитесь рядом, – Рок кивнул на ближайшее к столу кресло. Я послушно села, обхватив ладонями напиток. Потом немного пригубила, стараясь не закашляться. Рок смотрел на меня пристально, завороженно, мечтательно улыбаясь, каким-то своим неизвестным мыслям. Я чувствовала себя неуютно под его взглядом.
– Признаться, я до последнего сомневался, что это возможно… – произнес тихо он, – это как абстрактная теория. Ты ее холишь, лелеешь, много лет планируешь осуществить. И потом – бац! Кто-то ее уже осуществил без тебя. А ты уже видишь результат. Да еще какой!
Я ничего не понимала из его странных рассуждений. Молча слушала и крутила стакан. Пока непонятно, чего старик от меня хочет. Он не спешил. Ни пить, ни объяснять. Ну что ж. Я училась терпению пятьсот лет. Несколько лишних часов – не проблема.
– Я искал подобные полотна всю жизнь, – наконец произнес он через пару минут.
– Их несколько?! – удивленно переспросила я.
– По крайней мере, о двух я знаю точно, – по-деловому кивнул Рок, – одно мне попало в руки, когда я был подростком. А второе через шестьдесят лет. И оно Ваше.
– Расскажите, – я подалась вперед.
Я даже не обратила внимание на его последнюю фразу. Меня безумно интересовало все, что касалось картины. Как я родилась, из-за чего это произошло. Оказывается, есть еще холст? Значит, их много? Мне не терпелось узнать больше. Открыть тайну своего рождения.
Старик допил коньяк, налил еще. Откинулся на спинку кресла и задумчиво уставился в пустоту, вспоминая. Я обратилась в слух.
– Это случилось сразу после войны… – начал он невыразительно, делая огромные паузы между фразами. – Мне было около десяти. Брату пять. Помню, нам постоянно хотелось есть. В наш дом попал снаряд, и всех жителей выселили на улицу. Мы поселились в каком-то подвале. Кругом свирепствовали разруха, голод, нищета. Отец погиб на фронте почти в самом начале войны. Мать кормила нас чем придется, а потом и вовсе сбежала, сказав, что за едой. До сих пор не знаю, убили ее или она ушла сама. Если бы она собиралась вернуться, тогда зачем взяла с собой чемодан?.. Мне было страшно и одиноко. Маленький Жорж плакал, прося хлеба. Я воровал, что придется, еду, вещи, украшения. Продавал, менял. Иногда меня ловили, иногда избивали конкуренты. А однажды я попался. Залез в дом одного богача, барона Симона. Говорили, он помогал немцам и у него водились драгоценности... Дом, действительно, производил впечатление. Я был молод и глуп, поэтому поддался жадности. Греб все без разбору и, конечно же, меня схватили. Бросили в подвал, где я провел почти неделю.
Голос старика дрогнул, он замолчал. Я тихонько сидела и смотрела на хозяина сквозь ресницы. Первое отрицательное впечатление прошло, сейчас он казался мне обычным несчастным дедушкой со сложной трагической судьбой. Я сама много всего повидала во времена войн и революций. Когда висела в домах купцов и вельмож. Когда меня перепродавали, дарили, воровали, забирали за долги. Разрушенные судьбы, самоубийства, разорения, погромы. Все было в моей долгой жизни. Я старалась не носить эту боль в себе. Иначе сошла бы с ума. Сейчас я думаю, что лучше бы меня спрятали в футляр, как сделали перед второй мировой войной. И я бы не видела тех ужасов.
Через некоторое время месье Моро быстро взял себя в руки. Вытер тыльной стороной ладони влагу со щек, прокашлялся и хлебнул коньяку.
– Ты хорошая собеседница, – вдруг сказал он хрипло, – молчишь и терпеливо слушаешь.
– Привычка, – пожала плечами я, – я молчала почти пятьсот лет.
– Да… – Рок криво улыбнулся.
В голубоватом свете люстры он выглядел, словно выходец с того света – бледный, с запавшими глазами. Пергаментная кожа обтягивала кости скул, делая лицо похожим на высохший череп.
– Ничего, что мы на ты? – немного поздновато поинтересовался он. Я согласно кивнула головой. Условности для меня ничего не значили.
– Так вот, – продолжал хозяин, – я просидел в подвале неделю. Меня кормили, поили, но не выпускали. То ли ждали барона (он в это время был в отъезде), то ли еще что. Я каждый день умолял выпустить меня. Плакал, что пятилетний брат ждет дома. Я приказал ему никуда не выходить, так как на улицах опасно, а есть у него было нечего. Я беспокоился, что он умрет от голода. Наконец, приехал Симон, и сразу же вызвал меня к себе. Не знаю, чем я его расположил, но он предложил мне вступить в его банду. Конечно, я согласился. Я согласился бы на все, что угодно, даже убить Черчилля, если будет нужно, только бы меня отпустили к брату.
Рок опять замолчал. Я уже поняла, чем закончится рассказ, но пока не понимала, причем здесь картина.
– Я вернулся домой, в наш убогий холодный подвал, – через длительное время произнес Рок сиплым голосом, – но конечно не застал Жоржа. Он пропал. Я искал его. Долго искал. Так как я состоял теперь в банде, одной из самых влиятельных и могущественных в Париже, у меня были связи. Куда он пошел? Когда? Ему было пять лет, он был простужен и слаб. Ладно. Не буду утомлять тебя подробностями, – старик тяжело вздохнул и распрямился в кресле. – Через пару недель я нашел в одном из моргов Парижа упоминание об утонувшем ребенке четырех-шести лет. Его похоронили в общей могиле вместе с другими бедняками. Я до сих пор не знаю, был ли это Жорж или другой мальчик.
На этот раз Рок замолчал надолго. Я бросила взгляд на часы – половина двенадцатого. Значит, здесь я уже три часа. Интересно, Мартин позвонила в полицию, или Альберто ее отговорил? Я обещала позвонить ей, но до сих пор не понимала, чем все кончится. Понятно, что месье Моро – бандит. Причем, бандит влиятельный, очень богатый и жестокий. Кто его таким сделал – смерть брата или тяжелая жизнь? Неизвестно. Мне от этого не легче. Но почему-то я не опасалась за свою жизнь. Возможно, эту уверенность мне дал он сам. Его жадный, восхищенный взгляд. Так смотрят на что-то ценное, дорогое, на то, что боятся потерять.
– Я быстро поднялся наверх, – произнес Рок хрипло. – Я был жесток и умен. А благодаря щуплому телосложению, даже в четырнадцать лет мне давали не больше десяти. Я мог прикидываться ребенком, если нужно, мог убивать, пытать, хладнокровно и безжалостно.
Я поежилась от его слов и неосознанно глотнула из стакана. Поперхнулась и закашлялась, но приятное тепло разлилось внутри. Защипало кончики пальцев. А коньяк, оказывается, недурен. Не такой вкусный, как шампанское, немного горчит, но эффект гораздо интереснее. Я до сих пор не могла привыкнуть к ощущениям тела к тому или иному раздражителю. Радовалась и удивлялась, когда испытывала что-то новое. А сколько еще всего неопробованного? Нет, я не хочу умирать. Я только-только начала жить.
В голове зашумело с непривычки. Старичок становился все приветливее и дружелюбнее.
– Я не мог простить барону смерть своего брата. Поэтому, вскоре, как только набрался сил и опыта, ночью пробрался в дом и перерезал ему горло, когда он спал.
Я удивленно подняла брови. При чем здесь барон? Разве он убил его брата? Моро же сам влез в его дом.
– Да-да, – криво ухмыльнулся старикан, его глаза хищно блестели, – зарезал, как свинью. И никаких угрызений совести не испытал, что исподтишка. Я не благородный рыцарь, – добавил он самодовольно. – Когда нужно убить, я убиваю без колебаний и с наименьшим количеством проблем.
Нелогичность рассуждения старика говорила о том, что лучше с ним не спорить. Себе дороже. И пусть я не разбиралась в психологии, но интуитивно понимала, что с головой у бандита не в порядке. Он сумасшедший?
– Глупостью было прикончить барона и ничего не взять из его ценностей. Я знал, где находится сейф. В спальне, за картиной. Пока он хрипел и истекал кровью, я вскрыл тайник. Забрал золото, облигации, кое-какие бумаги. Еще в сейфе был кусок полотна. Картина без рамы. Небольшая, размером десять на пять дюймов. Мне некогда было вглядываться, что на ней нарисовано. Я сгреб и ее в рюкзак, и по-тихому свалил из дома. Если картина была в сейфе, значит, представляла большую ценность, иначе, как и все, висела бы на стене.
«Вот где истинная причина убийства барона, – подумала я, – не смерть брата, а сейф, полный золота. Гораздо ближе к истине». Рассказ захватил меня. Спать не хотелось. Я всегда старалась ложиться в одно и то же время, в одиннадцать часов. Правила модельного бизнеса были строги – всегда высыпаться и на съемках быть бодрой и полной сил. Но почему-то во мне крепла уверенность – после сегодняшнего вечера моя жизнь пойдет по другим правилам. По правилам этого жуткого старикана.
– Я решил на некоторое время уехать из Парижа, пока не уляжется шумиха, и банда барона не перестанет искать убийцу, – продолжал Рок, – с сумкой, набитой золотом и драгоценностями, я чувствовал себя королем. Но быстро понял, что не смогу продать ничего из богатства, чтобы не привлечь внимание. Я шел пешком, через полуразрушенные города и деревни, на юг. Передвигался ночью, воровал еду, иногда и голодал. Однажды я все же решил заглянуть в рюкзак и поискать что-нибудь простенькое, чтобы продать. Впереди был Орлеан. Рука наткнулась на холст. Я вытащил его и принялся рассматривать в свете костра. Тогда я слабо разбирался в живописи. Не смог бы отличить полотно четырнадцатого века от девятнадцатого. Я смотрел на него и думал, что в нем такого ценного? Маленькое, темное. Единственным светлым пятном на картине был край стола с нарисованной едой. Жареная куропатка, гроздь винограда, яблоко. Мне так сильно хотелось есть, что я чуть не захлебнулся слюной. Я смотрел на яблоко, почти ощущая его свежий сочный вкус во рту, и вдруг оно упало мне на колени.
Рок прикрыл глаза и замолчал. Я в немом изумлении уставилась на умиротворенное худое лицо. У него получилось оживить фрукт?
– До сих пор я помню его вкус, – прошептал Моро, словно во сне, – самый чудесный вкус на свете. Сначала я не поверил. Я подумал, что оно упало на меня сверху. Я поднял голову, но оказалось, что я сижу не под яблоней, а под сосной. Я встал и обошел вокруг, выискивая, откуда оно могло свалиться. Ничего. Я решил отложить разгадку тайны на потом. Съев яблоко, опять перевел взгляд на картину. На том месте, где оно было нарисовано, появилось серое пустое пятно. Я решил поэкспериментировать. Через полчаса пристального внимания к винограду и голодных спазмов в животе гроздь так же упала мне в ладони. После этого, я понял, что мне попала в руки не простая картина.
Моро замолчал, усмиряя волнение. Я пристально смотрела на мужчину. Сердце колотилось, мурашки побежали по спине.
– Но как? – прошептала я. – Вы выяснили, почему это происходит? Вы раскрыли секрет?
Старик пожевал губами.
– Я много думал над этим. Тогда, в детстве, я просто решил, что Бог благоволит ко мне. Мама пару раз водила меня в церковь, я знал кое-какие молитвы. Я помолился, спрятал картину у себя на груди, поближе к сердцу. Золото и драгоценности закопал под той же сосной, взяв с собой лишь пару простых колец и ассигнации. Так началась моя жизнь в Орлеане. Вора, шантажиста, контрабандиста, убийцы.
Моро говорил спокойно, словно читал по бумажке. Я не знала, как реагировать. Закатывать глаза и причитать не имело смысла. Я повидала и не такое в своей жизни. Ничего особенного в этом не было. Когда какая-нибудь из моделей Эскрибы рассказывала об ужасах голодающих детей в Африке или о том, что видела на улице несчастного бомжа, я пожимала плечами. Когда девушки случайно падали на подиуме, подворачивали ногу, ломали ноготь – все вокруг охали, пили успокоительные, я же не обращала внимания на их истерики и продолжала работать. Смерть, страдания и боль сопровождали меня пятьсот лет. Я насмотрелась столько ужасов, что нынешнему поколению не представить и в страшном сне. При этом, смерть была не самым жутким исходом…
– Мне везло, – продолжил Рок через некоторое время, – была это моя заслуга или заслуга волшебной картины – не знаю. Но меня ни разу не арестовывали, покушения от конкурентов не увенчались успехом. Я выходил сухим из таких переделок, что страшно представить. В конце концов все решили, что проще мне подчиняться, чем воевать со мной. Я строил империю. Долго, планомерно, тщательно. Сначала стал самым богатым человеком в Орлеане, а потом и во Франции.
Я удивленно приподняла брови. Хозяин заметил мое недоверие.
– Не официально, конечно, – добавил он со смешком.
Моро нажал какую-то кнопку на столе. Скрипнула сзади дверь.
– Принесите два кофе и что-нибудь поесть, – суховато произнес он.
Дверь тихонько закрылась.
– Конечно, я ни на секунду не забывал о чуде, произошедшем со мной, – продолжил он, когда перед каждым из нас поставили поднос с абсолютно одинаковым набором – изящной фарфоровой чашечкой, серебряным кофейником, розеткой с сахаром, маленькими щипчиками и миниатюрной вазочкой с конфетами ручной работы. Я некоторое время любовалась красиво расставленными приборами и розой на коротком стебле, лежащей в углу подноса. Слуги молча удалились.
– После того, как я утвердил свою власть, у меня появились преданные соратники, единомышленники, я мог позволить себе поэкспериментировать с холстом. Мой личный художник периодически рисовал на полотне разные вещи, и я пробовал их оживить. После долгих тренировок я понял. Оживает лишь то, что мне очень необходимо. И то не всегда. Ни еда, ни золото уже не падали мне под ноги. Этого добра у меня было достаточно. Удалось получить лишь несколько действительно необычных вещей. Одна из них – сабля Наполеона.
Моро криво улыбнулся, вспоминая. Его рассказ от предыстории перешел в фазу, интересующую меня безмерно, поэтому я зачаровано его слушала, боясь даже пригубить кофе, чтобы не пропустить ни слова.
– Я очень хотел выиграть спор у Крота, произнес он. – Мы поспорили, что я принесу ему саблю, а он отдает мне контроль над Ренном, если не принесу – убираюсь с Орлеана. Достать саблю было нереально. Никто не знал, где она и как к ней пробраться. Если бы она была выставлена в музее или спрятана где-то в доме, я бы, не задумываясь, украл, и дело с концом. Но увы. О ее местонахождении не было неизвестно ничего. Ходили слухи, что она утеряна, или находится в частной коллекции, и что хозяин никогда ее не показывает. Что ж, я решил, что это мне на руку… У меня было несколько фотографий сабли, я разузнал о ней все, что мог. И мой художник сел за картину. Он рисовал долго, прорисовывая каждый завиток, камень, орнамент, гравировку. Но главное даже не это. Я раскрыл формулу оживления… – Моро уставился мне в глаза. – Главное – оживлять не то, что нарисовано на картине, а то, о чем ты мечтаешь. Не обычную красивую железку, а саблю Наполеона. Великую ценность, желанное сокровище. Главное – мечтать именно о ней, стремиться к ней всем сердцем, всей душой.
Моро замолчал. Я пораженно уставилась в пустоту, размышляя над только что услышанными словами. Значит, ожившая я и я нарисованная – две разные женщины? Мой характер – это совокупность пятисотлетней истории, впечатлений и опыта? Или я – то, что хотел увидеть и чем желал обладать Джордж Олдридж? Но я же все помню… И моя внешность точно совпадает с внешностью Лаурой де Монтиньонес, нарисованной моим Создателем… Возможно, с живыми объектами по-другому? В то же время я догадывалась, что характер Джорджа близок мне, я смотрю на многие вещи так же, как и он… Значит, мой истинный Создатель не художник, а Джордж?! Я мотнула головой, прогоняя абсурдные мысли. Подумаю об этом потом, в более спокойной обстановке.
Моро громко прокашлялся. Я, очнувшись, подняла голову.
– Я смотрел на картину целыми днями, неделями, но она не оживала. И тогда я разозлился.
Моро резко поставил чашку на стол. Фарфор горестно задребезжал. Я внутренне сжалась от страха. Мирный добродушный дедушка вдруг превратился в злобного монстра. Глаза сузились, из-под верхних губ показались острые клыки. Он словно пес ощетинился и вот-вот зарычит.
– Я убил его, – рявкнул он. Я догадалась – речь шла о художнике. – Прямо перед картиной. Мне крайне была необходима сабля. Иначе все мои планы летели в тартарары. Я помню, как кровь из перерезанного горла брызнула на полотно. Помню удовлетворение и алчность, охватившие меня при взгляде на окровавленный холст. И тогда сабля вдруг вывалилась прямо под ноги. И она была измазана кровью.
Я изумленно ахнула. Значит, смерть? Это катализатор? Но я ожила из-за любви, а не из-за смерти. Передо мной никто не умирал. Только любимый бросил и женился на другой…
Моро вновь переменился. Сейчас он улыбался почти по-доброму и ничем не напоминал садиста и убийцу. «У него явно не в порядке с головой», – испуганно подумала я.
– Да. После того случая я всегда добавлял к желаемому на картине одну или две жизни, – самодовольно произнес он, – а ты? – Я вздрогнула. – Ты помнишь смерть? Кто умер возле тебя?
Я медленно и старательно допила кофе. И так же осторожно поставила чашку на стеклянный столик.
– Мой Создатель, – произнесла тихо, – он умер передо мной. Были еще смерти, много смертей. Но гибель Создателя была самой трагичной.
Моро хлопнул ладонью по столу, словно услышал что-то замечательно важное. Его теория подтвердилась. Психованный сумасшедший старик. И ему в руки попало бесценное старинное полотно. Страшно подумать, что он может натворить.
– Чего Вы от меня хотите? – спросила я хмуро. Пора было заканчивать разговор. Или, по крайней мере, двигаться к логическому завершению.
– От тебя? – хохотнул он. – Твой холст. Ты отдашь его мне завтра утром.
– Нет! – вырвалось само собой. – Не отдам.
Потом вдруг поняла, что что-то не то сказала и добавила неуверенно:
– Он остался у прошлого хозяина. Я не знаю, где он.
Моро лучезарно улыбнулся и посмотрел на меня, как на дурочку. Именно ею я себя сейчас и ощущала. «Не умеешь врать – не берись», – мысленно дала себе подзатыльник. Рок что-то щелкнул в ноуте и развернул ко мне экран. В нем показалась комната с серыми пустыми стенами и железной кушеткой. На кушетке спал Джордж. Небритый, взъерошенный, босиком, в рваной футболке с бурыми пятнами на груди.
Я окаменела. Моро приблизил картинку. На правой скуле чернело здоровенное пятно, веки опухли и украсились фиолетовой окантовкой. Нижняя губа была разбита, в уголках рта запеклась кровь.
– Что вы с ним сделали? Где он? – деревянными губами спросила я.
Голос доносился словно издалека. Судорожно затрепыхалось сердце, подскакивая к горлу.
Моро пододвинул ноут к себе.
– Месье Олдридж здесь, гостит у меня в подвале, – ответил он. – Только от тебя зависит, выйдет он отсюда или нет.
Странно. В последнее время я как будто забыла о Джордже. Не видя его воочию, занятая работой, учебой, карьерой, я перестала постоянно думать о нем. Чувства словно отошли на второй план. А сейчас, стоило мне увидеть его в таком плачевном состоянии: избитого, окровавленного, они снова захлестнули меня. Будто не было этих месяцев, будто я до сих пор вишу в его кабинете, смотрю на него, и боль разрывает грудь на части от невозможности быть с ним рядом.
– Обещаете, что отпустите его, если я отдам полотно? – голос предательски сорвался. Актриса из меня неважная.
– Конечно, – произнес Моро добродушно. И видя, что я не поверила, участливо добавил: – Что твой писатель может сделать? Кто ему поверит, если он пойдет в полицию и расскажет об ожившем полотне? Запрут в сумасшедшем доме? Если он не дурак, то будет молчать. А я не убиваю бессмысленно, только за дело.
Я обреченно кивнула. Выхода нет.
– Тогда завтра съезжу в банк и отдам холст. Он лежит в ячейке отделения номер пять национального банка на улице Мазарен.
– Умно, – произнес насмешливо хозяин, – ты не только хитрая, изворотливая и смелая, а еще и умная. Мне нравится твой характер. Не гнушаешься воровством для достижения цели. Это по мне. За пятьсот лет жизни еще и не такого придумаешь, да, Лаура?
Я позволила себе пропустить его слова мимо ушей. Может быть, я и не образец добродетели, но по крайней мере не убийца. Моро встал с кресла и разлил остатки коньяка по бокалам. Я не стала возмущаться, послушно взяла бокал и пригубила. Может, станет легче?
– За сделку! – Моро легонько дотронулся своим стаканом до моего. В тишине кабинета раздался красивый тоненький звон. Старикан опять уселся в кресло и уставился мне в лицо. Я беспокойно заерзала. Что он опять придумал? – Ты будешь жить со мной. Здесь. В особняке.
Мои глаза округлились. Я поперхнулась коньяком и судорожно закашлялась.
– Разве Вы меня не убьете? – прохрипела сдавленно.
– Зачем? – его удивление было абсолютно безыскусным. – В мире не так много чудес, чтобы уничтожать их. Ты настоящее живое чудо. Сравни превращению воды в вино или воскрешению мертвых. Я, конечно, мерзавец, но не настолько, чтобы убивать единственное волшебство в нашем мире.
Я задумалась, уставившись в тлеющий камин. Что мне оставалось делать? Врать я не умела. Как и увиливать, торговаться, спорить. Плакать, умолять? Смысла не было. Да и не думала, что как-то смогу повлиять на этого человека. Я в безвыходном положении. Мне оставалось только довериться сумасшедшему старику. И верить в то, что он не соврал. Если холст будет у него, я не смогу никуда деться – ни уехать, ни сбежать. Я привязана к нему и в полной его власти.
А еще… Он так восхищенно на меня посмотрел. Надеюсь, не навредит.
– Вы хотите, чтобы я спала с вами? – фраза вылетела быстрее, чем я успела сообразить и затолкать ее обратно.
Моро изогнул правую бровь, а я прикусила губу. Мартин часто корила меня, за необдуманные слова. За то, что язык спешит вперед мыслей. Искусство хитрить и увиливать я еще не освоила. И вряд ли освою. Поэтому лучше было бы смолчать.
– Увы, дорогуша, я бы с огромной радостью, – гнусаво растягивая слова, ответил Рок. – Но меня давно уже не интересуют женщины. В прошлом году мне стукнуло восемьдесят. Но спасибо, за комплимент.
Я незаметно выдохнула. Не рассердился. Теоретически я знала, что происходит между мужчиной и женщиной в кровати. Иногда пары это делали с удовольствием, иногда удовольствие получал лишь мужчина. Иногда в спальне было двое мужчин, иногда две женщины. Каждый раз, со стороны наблюдая за процессом, я испытывала то интерес, то отвращение. Ожив и получив доступ к знаниям, я разобралась что к чему. Впоследствии этих действий получаются дети. И то не всегда.
– Не переживай, – усмехнулся Моро, – я не собираюсь уничтожать полотно, ни сжигать, ни резать на части.
Я и не думала, что он его уничтожит. Наоборот – будет использовать в своих грязных бандитских целях. Правда, не понимала, в каких. Пока я раздумывала, рассказать Моро об особенностях картины и невозможности удалиться от нее или нет, старик продолжал говорить. – Мне нужен холст совершенно для другого.
– Для чего?
Моро по-стариковски пожевал губами. Я обреченно бросила взгляд на часы. Половина третьего. Сегодня поспать не удастся. Мартин, наверное, вся извелась, ожидая моего звонка.
– Я хочу оживить брата, – наконец произнес он. Я потрясенно выдохнула. Вот оно что! – У меня есть фотография маленького Жоржа. Мать сфотографировала нас в день, когда Германия объявила капитуляцию. Это была первая и последняя наша фотография, я сохранил ее. Всю жизнь чувствовал вину перед братом, за то, что предал, бросив голодать в подвале.
А он не совсем безнадежен.
– Это не ваша вина, – тихонько сказала я.
Моро беззлобно отмахнулся.
– Моя. Если бы я не пожадничал. Взял немного и убежал, я бы не попался в лапы барона и не просидел неделю в подвале. Жорж был бы жив.
– Мне для оживления понадобилось почти пятьсот лет, – осторожно произнесла я, стараясь не обидеть старика.
– У меня нет пятисот лет, – ответил Рок угрюмо. – У меня нет даже десяти. Я много экспериментировал. Мой художник рисовал Жоржа и так, и этак. Я убивал перед картиной, пытал предателей, казнил доносчиков. Я часами простаивал перед полотном, умоляя Жоржа ожить. Но все напрасно. Когда мои опыты провалились, я предположил, что нужна картина больше размерами. Возможно, моя слишком мала и не может накапливать достаточно энергии для оживления человека. Я принялся искать. К тому времени, у меня было богатство, власть, связи. Я возглавлял одну из самых крупных банд Парижа. И со временем стал королем преступного мира. Ко мне стекались все события так или иначе связанные с пропавшими изображениями на картинах. Долгие годы ничего не происходило и, наконец, месяц назад, мне улыбнулась удача. Частный детектив в Барселоне, нанятый неким Джорджем Олдриджем, за бокалом виски рассказал своему другу инспектору полиции о необычайном случае, который ему пришлось расследовать.
Вот оно что! Джордж нанял детектива! Бедный Джордж. Пострадал ни за что. Я украла картину, а его избили и заперли в подвале, выпытывая то, чего он не знал.
– Слух дошел до меня. Дальше ты знаешь, – закончил повествование Моро.
– И у вас есть план? Вы знаете формулу воскрешения? – я подалась вперед, стараясь не пропустить ни единого слова.
Усталость, сон, страх были забыты. Я задрожала от возбуждения. Отбросив прочь дурные тягостные мысли о моем незавидном положении, я загорелась азартом. Этот жуткий старикан, который говорит об убийствах, как о погоде тем не менее является источником ценнейшей информации, которую я, увы, никогда бы сама не смогла узнать. А он потратил всю жизнь на ее добычу. И пусть он бандит и убийца, я чувствовала странное единение с ним.
– Во-первых, дело в холсте, – усмехнулся Моро снисходительно. – Несколько лет назад я отправил нитки на спектральный анализ. Оказалось, что ткани около двух тысяч лет, то есть, она была соткана еще во время Иисуса Христа.
– Да, – мой голос внезапно охрип, – я помню, что кусок полотна, который отдали Создателю, привезли с первого крестового похода предки дона Монтиньонес.
– Вот-вот, – поддакнул Рок и сразу же продолжил, – во-вторых, чтобы оживить что-нибудь на картине, нужно безумно желать того, что нарисовано.
«Значит ли это, что Джордж желал меня? – подумала я со страхом и надеждой. – Он меня оживил или я сама вышла? Мне всегда казалось, что мой гнев и боль сыграли главную роль в воскрешении. Или все вместе?»
– В-третьих, – произнес Моро, – не все люди могут оживлять. Я как-то провел опыт. Попросил художника нарисовать разнообразные яства, запер в подвале человека и не давал ему есть. Я приказал ему смотреть на картину (она, кстати, была за пуленепробиваемым стеклом). В конце концов, он умер от голода, но так и не смог оживить ничего из того, что было нарисовано.
Я невольно скривилась, представив подобные эксперименты.
– А в-четвертых, для любого оживления нужна энергия. Чем меньше вещь, тем меньше энергии нужно для оживления. Чем больше, тем, соответственно, больше. Не знаю, как действует картина. Может, она накапливает энергию. Как… – Моро на секунду задумался и щелкнул пальцами, словно нашел нужную ассоциацию.
