Текст книги "Маленький гончар из Афин (Историческая повесть)"

Автор книги: Александра Усова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Запретите, граждане, разевать рты безбородым! – злобно отозвался горбун на выкрики молодежи.

Распорядитель развел руками ему в ответ:

– Каждый гражданин архэ имеет право высказывать свое мнение. Лишать слова на народном собрании мы никого не можем.

С трудом был восстановлен порядок.

– Говори, гражданин Хризипп! – обратился притан к горбуну. – Вот тебе венок из миртовых листьев, – протянул он Хризиппу пышный зеленый венок.

Хризипп надел его на голову и, напрягая голос, начал:

– Я говорю не только за себя самого, граждане Афин. Я буду высказывать мнение демоса. Мы хотим высказать наше порицание Первому Стратегу. Действия его вредны для нашего архэ!

– Ого! Смело говорит горбун! – негромко сказал, обращаясь к соседу, один из ремесленников.

– Ничего, Перикл сумеет оправдать свои поступки! Он твердо стоит на ногах, и врагам трудно положить его на лопатки! – так же тихо ответил с улыбкой сосед.

Алкиной и друзья его пробрались поближе к камню, на котором говорил оратор.

– Я обращаюсь к тебе, Первый Стратег! – обернулся лицом Хризипп в ту сторону, где находились архонты[28]28
  Архонты – должностные лица, выполнявшие судебные функции.


[Закрыть]и стратеги и где стоял Перикл. – Боги даровали тебе власть и почет в Афинах. Но они позабыли наделить тебя даром бережливости. Ответствуй нам здесь, Перикл, кто дал тебе право расходовать с такой щедростью средства государства и союзников на строительство храмов в Афинах? Союзники наши ведь дали нам эти средства на защиту их от врага. А что делаешь ты? Вместо того чтобы надежно укреплять Афины и строить триеры[29]29
  Триера – древнегреческий военный корабль, с тремя рядами гребцов.


[Закрыть], ты строишь роскошные храмы, ставишь в них статуи бессмертных богов из золота и слоновой кости, как видно забывая совсем, что на Афины надвигается страшное бедствие войны! А война уже несется к нам в Аттику из Пелопоннеса. Об этом знают все граждане Афин. Так где же твоя совесть, Первый наш Стратег, избранный народом? Где забота твоя о том, чтобы оградить родину от разорения врага? О чем же ты думаешь?

Толпа на Пниксе притихла, напряженно ожидая ответа от Перикла.

Немного помолчав, горбун продолжал:

– Спарта давно уже объединяет вокруг себя все аристократические государства, стремясь с их помощью и поддержкой против нас захватить власть в Пелопоннесе. Спартанцы давно готовятся к войне! Их воины сильны, ловки и хорошо вооружены. И спартанцы строят корабли на случай войны с нами. А мы? Как готовятся афиняне к надвигающейся войне? Мы даже не думаем об этом бедствии для нашего народа. Мы заняты постройкой новых храмов в Афинах! Мы щедро тратим золото на статуи богов! Мы дорого оплачиваем труд зодчих и художников! Не считая драхм, мы оплачиваем строителей этих храмов! Безумие! От лица всего афинского демоса я требую ответа от тебя, Перикл! Скажи нам: верно говорю я или нет? Наши союзники доверили тебе свою казну на защиту их от врага. Куда же расходуешь ты эти деньги, Первый Стратег Афин? Говори!

Взгляд Хризиппа был прикован к лицу Перикла. Взоры всех граждан также были обращены к Первому Стратегу.

– Ждем твоего ответа, Перикл!

Горбун снял венок с головы и отошел в сторону. Толпа расступилась. К камню шел Перикл.

Глаза вождя демоса были задумчивы и грустны. Он не смотрел на окружавших его людей. Хорошо сложенный, стройный, невысокого роста, Первый Стратег Афин легко поднялся на камень ораторов. Теперь он стоял на виду у всех, уверенный и спокойный.

Выждав, пока толпа немного затихнет, он начал говорить, обращаясь прямо к Хризиппу. На Пниксе стало тихо.

– Мне наскучило слушать от некоторых моих сограждан, – начал Перикл, – обвинения в том, что я строю в Афинах слишком много храмов и расходую на их постройки и на статуи бессмертных богов большие средства. Я взял слово на этом собрании демоса, чтобы дать ответ афинянам. Но прежде я хочу ответить тебе, Хризипп, на твои вопросы, так как знаю, что ты сторонник моих самых злейших врагов и пришел на экклесию, чтобы бросить мне обвинение перед лицом всего демоса.

Перикл остановился и бросил взгляд на горбуна.

– Ты утверждаешь, Хризипп, – продолжал он, что граждане Афин находят чрезмерными мои затраты на постройку храма Парфенон в Акрополе. Если это так, то я соглашаюсь покрыть все эти расходы из моих личных средств. Но тогда на одном из камней храма в честь богини-покровительницы Афин будет высечено мое имя как строителя храма. Согласны ли вы, граждане, с таким решением?

Перикл окинул взглядом толпу, стоявшую перед ним. Всего лишь несколько секунд на Пниксе царило молчание. Потом взрыв гневных голосов прервал тишину:

– Такого позора для нашего архэ мы не допустим!

– Постройка храма в честь покровительницы нашего города не может быть оплачена из средств отдельных граждан!

– Афины берут на себя расходы по постройке храма Парфенон!

– А как же быть с союзниками? – послышался голос. – Как мы сможем обеспечить им защиту от нападения врага, когда мы расходуем деньги на постройку храмов?

Перикл бросил взгляд в сторону говорившего:

– Нашим союзникам в случае нападения на них врага мы дадим корабли, дадим войско – наших гоплитов[30]30
  Гоплиты – тяжело вооруженные воины с копьями, с короткими мечами, в панцирях и шлемах. Это войско нападает на врага фалангами – сомкнутыми рядами.


[Закрыть] и стрелков из лука, так как своего войска у них нет. У нашего архэ войска хватит! Мы дадим нашим союзникам, если Спарта нападет на них, все, что потребуется им для защиты от врага, но отчета в израсходовании денег мы давать не будем! – уверенно прозвучал голос Перикла.

Несколько секунд он молчал, ожидая возражений, но их не последовало. Тогда он продолжал:

– Вот ты обвиняешь меня, гражданин Хризипп, в беззаботном отношении к надвигающемуся на нас бедствию – к войне с Пелопоннесом!.. Но разве тебе неизвестно, что на верфях Пирея давно уже строятся легкие военные триеры? Да и, повторяю, войска у Афин в случае войны со Спартой вполне достаточно! А гимнастические наши школы готовят нам новых борцов, стрелков из лука, новых гоплитов, да и конница у нас неплохая. Об этом хорошо знают все те наши граждане, которые бывают на гимнастических играх и состязаниях. Верно я говорю?

Гул голосов был ответом ему. В этих голосах слышалось подтверждение и одобрение Первому Стратегу.

– Со стороны моря для защиты Афин нами давно уже построена крепкая, надежная стена Пирейского порта. Или ты позабыл об этой стене, Хризипп? Как видишь, я забочусь не только о постройке храмов! Кроме храмов, я строю также еще палестры – школы для наших детей. Бани, гимнастические школы для афинян. Разве это тоже заслуживает порицания?.. Может быть, вы спросите меня, граждане Афин, – продолжал Перикл, немного помолчав, – ради чего расходую я так много денег на постройки? Да. Денег я трачу много. Но я плачу их беднякам ремесленникам нашим с целью уменьшить их нужду. Я хочу, чтобы их дети и престарелые родители не голодали. Поэтому и зову их работать на постройках вместо рабов, а на это расходуются большие средства. Так вот, теперь скажите мне вы, граждане Афин, разумно поступаю я или нет?

Шумные возгласы одобрения встретили его слова.

Шумные возгласы одобрения встретили его слова.

Когда они немного стихли, Перикл снова взглянул в сторону Хризиппа:

– Ты прав в одном, гражданин Хризипп! – сказал он горбуну. – Да, я трачу немало тысяч драхм, стараясь сделать прекрасными наши Афины. Я хочу, чтобы наш город затмил своей красотой все города Эллады. Поэтому я украшаю его храмами, поэтому я зову к нам в Афины философов, ученых мужей, поэтов и художников, ваятелей. Но разве плохо, что я к этому стремлюсь? Разве это достойно порицания, граждане? В моих начинаниях мне помогают друзья мои – философы Анаксагор и Сократ, ваятель Фидий, поэты Эллады и ее художники. Так скажите же вы, граждане Афин, разве мои мечты расходятся с вашими? Разве мое желание сделать Афины жемчужиной Эллады расходится с желанием всего афинского демоса?

Ему едва дали договорить. Восторженные крики одобрения раздались со всех сторон.

Перикл улыбнулся.

– Я был уверен, что действия мои найдут одобрение у вас, афиняне! – Он поднял обе руки в знак приветствия. – Да иначе и быть не могло, – продолжал он затем, – ведь для всех нас, афинских граждан, одинаково дороги благополучие и слава нашей родины!

– Какой он замечательный оратор! – вырвалось у Алкиноя.

Художник бросил взгляд на Хризиппа, стоявшего неподалеку от жертвенника. Горбун казался расстроенным.

Внезапно какой-то человек в богатой одежде приблизился к камню, на котором стоял Перикл.

– Стыдись, благородный Перикл! – с гневом обратился он к Первому Стратегу. – Как ты унижаешь себя перед чернью! Гнев гложет мне печень[31]31
  Поговорка древних эллинов (Аристофан).


[Закрыть], когда я вижу, как заискиваешь ты перед демосом, стараясь вызвать его одобрение! Позор! Ты подобен парусу корабля, уступающему движению ветра. Опомнись! Где твоя гордость! Знай, Перикл, заигрывание с демосом не принесет тебе ни славы, ни пользы!

– Напрасно, Леагор, ты допускаешь, чтобы гнев так туманил тебе голову, – спокойно взглянул на говорившего Первый Стратег. – Я никогда не унижал себя перед народом! И мне незачем «заигрывать с демосом», как ты выразился. Меня и афинский демос объединяет одно: общая любовь к нашей родине и желание ей добра. А я всю мою жизнь стремился и стремлюсь только воспитать в моих согражданах чувство справедливости и умение разумно мыслить. И еще стремлюсь я к тому, чтобы афинянам была доступна любовь ко всему прекрасному. Мне остается только пожалеть, что тебе, Леагор, непонятно все это.

– Слава Первому Стратегу Афин!

– Хвала Периклу!

Разнеслись по всей долине громкие крики народа, достигавшие до самых холмов Пникса, где звонкое эхо вторило им.

Перикл спустился с камня.

– Кто хочет еще говорить, граждане? – спрашивали пританы. – Может быть, кто-нибудь не согласен со словами Первого Стратега?

– Кто еще берет слово?

Но в толпе все молчали. На камень больше не поднялся никто.

Лишь друзья Хризиппа, окружавшие его, пытались что-то еще кричать, позорящее Первого Стратега, но их никто больше не хотел слушать.

ГИМНАСТИЧЕСКАЯ ШКОЛА

Прошло несколько недель. В одно летнее солнечное утро, свободное от работы в гончарной мастерской, Алкиной поднялся с восходом солнца, чтобы до наступления жары немного поработать возле дома. Ему давно хотелось посадить у входа в дом два гранатовых дерева.

Накануне вечером они решили с Архилом после завтрака пойти вместе в гимнастическую школу, которую художник посещал изредка после работы уже много лет.

Эта школа находилась в рощах за городом, и прогулка туда, а также занятия гимнастическими упражнениями всегда заставляли Алкиноя забывать и об усталости после долгого рабочего дня, и обо всех невзгодах. Теперь ему хотелось повести туда Архила, чтобы постараться устроить своего приемного сына в группу младших бегунов – мальчиков, с которыми занимался приятель его Формион. Он был уверен, что Архил полюбит гимнастическую школу, как любил он ее сам, да и занятия гимнастикой помогут мальчику легче переносить усталость после работы в гончарной мастерской.

Гимнастическая школа в Афинах, открытая на средства богатых граждан для беднейшего населения Афин, была большой радостью в жизни тружеников ремесленников. Алкиной часто с увлечением рассказывал Архилу о своих занятиях в этой школе, где он сам был борцом и бегуном и где недавно ему поручили вести занятия гимнастикой с подростками. И сын его с нетерпением ждал дня, когда они вместе отправятся туда.

– Поторопись, сынок, – донесся до Архила голос Алкиноя со двора, – нам пора уже трогаться в путь, пока ясноликий Гелиос еще не поднялся выше. Я закончил свою работу. Деревья посажены!

Архил не заставил себя долго ждать. Он уже нес с собой завтрак, заранее приготовленный Доридой.

С улыбкой смотрела жена Алкиноя, как поднимались в гору ее муж и их приемный сын, которого она успела полюбить как родного.

Муж ее шагал легкой походкой бегуна. Архил старался не отставать от него. Прохожие на улице с улыбкой смотрели им вслед. По дороге между Алкиноем и Архилом шла оживленная беседа о прошлом родного города, по которому они проходили. Алкиной рассказывал мальчику то, чего он совсем не знал, – о войнах эллинов с персами. Персы не могли простить афинянам, что они отказались прислать им по их требованию «землю и воду» в знак покорности перед их силой завоевателей, как это сделали многие государства Малой Азии, северной и средней Греции и островов Эгейского моря.

– И вот, чтобы наказать «непокорных» и разорить их землю, персидский царь двинулся на Аттику с многочисленным войском. На помощь нашей родине пришли тогда другие государства Эллады, – говорил Алкиной сыну, – и в том числе союзники Афин – спартанцы… Началась длительная жестокая война.

С большим вниманием слушал Архил его рассказ об этом страшном прошлом Афин. Он ясно представлял себе победу афинян над врагом при Марафоне, мужественную борьбу защитников Фермопильского прохода. Он тяжело переживал предательство изменника, помогшего персам прорваться в Аттику, чтобы сжечь и разорить Афины…

Архил представлял себе, как огонь бушевал по городу, уничтожая все строения, оставляя неприкосновенными только высокие стены афинского Акрополя, из которого афиняне поспешно вывозили ночью на лодках женщин, стариков, детей и зерно на острова Саламин и Эгину.

А Алкиной уже описывал ему жестокий бой, разгоревшийся на море у острова Саламин между афинянами и персами.

– Легкие греческие боевые триеры, – рассказывал Алкиной, – ударялись медными носами о бока тяжеловесных, неповоротливых персидских кораблей, и эти корабли тонули в море один за другим. Только щепки от них всплывали на поверхности волн. Вода морская стала красной or крови убитых воинов. И персы дрогнули. Сражение под Саламином было ими проиграно!..

Художник остановился, вытирая рукой пот, катившийся у него со лба. Архил замер на месте, погруженный в глубокую задумчивость.

– Однако нам пора двигаться дальше, – с улыбкой положил ему руку на плечо Алкиной. – Идем, Архил! Сегодня тебя ожидает в гимнастической школе еще немало новых интересных впечатлений.

Они как раз проходили мимо статуи молодого дискобола, изваянной ваятелем Мироном, стоявшей у входа в школу.

– Взгляни, мой мальчик, на статую этого юноши, – указал сыну Алкиной, – чудесная фигура!

– Взгляни, мой мальчик, на статую этого юноши! – указал сыну Алкиной.

Как красиво и верно передал ваятель его позу и движение руки, готовящейся бросить диск! Запомни его позу и это движение, Архил! – продолжал художник. – Кто знает, может быть, когда-нибудь и ты будешь стоять сам в такой же позе, готовясь бросить диск!

С замирающим сердцем Архил оторвал взгляд от дискобола и переступил порог гимнастической школы вслед за своим приемным отцом. Мечта его жизни сбывалась.

* * *

В здании гимнастической школы их оглушил шум множества голосов Мимо них пробежали четверо обнаженных загорелых подростков и скрылись в одной из аллей школы.

– Это мои ученики, – с улыбкой заметил Алкиной, отвечавший на приветствие юношей, – теперь с ними занимается упражнениями в беге Формион. Мальчики спешили на занятия – значит, он здесь. Это хорошо. Но прежде нам следует найти учителя дискоболов и поговорить с ним. Я плохо его знаю, он недавно работает у нас в школе.

Они вошли в помещение школы и направились к группе людей, беседовавших в глубине зала.

– Привет тебе, художник Алкиной! – послышался громкий голос. – Почему ты редко стал заходить в школу? Работы, что ли, много было в мастерской гончара?

Немолодой мужчина с лысой головой стоял против них, пытливо заглядывая в лицо Алкиною.

– Должно быть, ты позабыл, Алкиной, что скоро Истмийские игры?[32]32
  Истмийские игры в честь бога Посейдона происходили раз в два года неподалеку от Коринфа.


[Закрыть] – спросил он. – А ведь ты участвуешь в состязаниях в беге.

– О нет, Никий! – улыбнулся Алкиной. – Я не забыл о состязаниях. Но ты прав: работы было много и у меня не оставалось времени для школы, поэтому я пришел сказать, что вряд ли смогу принять участие в состязаниях.

– Уж не сына ли своего привел ты на этот раз с собой? – спросил Никий, внимательно разглядывавший Архила. – Юноша похож на тебя!

– Угадал – это мой сын! – с гордостью ответил Алкиной. – И нам нужно найти учителя молодых дискоболов. Не знаешь ли, где найти его?

– А его и искать нечего, – усмехнулся Никий. – Вон там, в конце аллеи, он обучает метать диск новичков, – указал он жестом на дорожку, посыпанную песком.

Алкиной и Архил направились к концу аллеи.

Несколько полуобнаженных подростков, стоявших на большом расстоянии друг от друга, упражнялись в метании диска.

Невысокий человек с лохматой головой и злыми глазами грубо бранил новичков, не умевших правильно держать диск в руке.

– Скажи, осел, – кричал он на одного из мальчиков, стоявших перед ним, – зачем пришел ты сюда? Тебе нужно на каменоломне работать, а не заниматься гимнастикой! Разве я так учил тебя бросать диск!

Мальчик покраснел от смущения. Он стоял, низко опустив голову.

На подошедших к нему Алкиноя и Архила учитель дискоболов даже не взглянул.

– Ясон, – крикнул он, отталкивая в сторону неловкого ученика, – покажи этому ослу, как надо бросать диск!

Юноша смело шагнул вперед и легко и красиво, как казалось Архилу, далеко отбросил диск.

Но сердитый учитель был недоволен и на этот раз.

– Скажи, Ясон, где у тебя красота в движении? Разве я так учил тебя бросать диск? Ты бросаешь его, как девочки бросают камень в воду! Нет! – развел учитель руками. – Куда легче самому приготовиться к состязаниям, чем обучить вас чему-нибудь!

Миновав еще одну аллею, Алкиной и Архил вышли снова к помещению школы. Там в одном из залов какие-то люди учились прыгать через барьер. Дальше на светлой площадке шел рукопашный бой между двумя борцами.

– На это тебе будет интересно посмотреть, Архил, – сказал художник. – Подойдем поближе. Следи внимательно. Победителем в борьбе двух этих людей будет считаться тот, кто положит своего противника на спину.

Позабыв обо всем, они оба некоторое время смотрели на борьбу с живым интересом. Лицо Алкиноя горело от возбуждения. Одна пара борцов сменила другую.

Алкиной вдруг спохватился:

– Однако нам пора поискать Формиона, пока он не ушел!.. Идем, Архил! Ведь мы еще должны снять верхнюю одежду и натереть тело наше маслом, иначе по правилам гимнастической школы мы не можем появляться на тех участках, где происходят состязания.

Они прошли в просторное помещение для отдыха, где вдоль стен стояли многочисленные скамьи. На них сидели люди, закончившие упражнения, а также только что пришедшие в школу, подготовлявшиеся к бегу и к борьбе. Алкиной, заняв место на скамье, проворно сбросил с себя хитон и стал натирать тело оливковым маслом, как делали это другие. Архил последовал его примеру.

– Что это тебя давно не было видно в школе, художник? – подошел к Алкиною какой-то бородатый мужчина также в набедренном поясе. – Тебе, наверное, работа не дала возможности принимать участие в состязании на стадионе?

– Ты угадал, Фарес, – коротко отозвался Алкиной, – я был очень занят в мастерской все последнее время.

– А мы с Формионом не раз вспоминали тебя, – добродушно продолжал Фарес, – и даже тревожились, здоров ли ты. Скоро уже праздник Посейдона. Ведь ты же принимаешь участие в беге на празднествах, кажется?

– На этот раз мне придется отказаться от участия в состязаниях! – с грустью отозвался Алкиной. – Не хватило времени подготовиться к ним!

– Жаль. Ведь дистанция для бегунов дана небольшая всего двадцать стадий![33]33
  Стадий – мера длины.


[Закрыть] – заметил Фарес. – Ну, а как насчет борьбы, друг? Я ведь не искал для тебя противника, привык бороться с тобой!..

Алкиной улыбнулся.

– Привычка – большое дело, Фарес! Это я хорошо знаю! – ответил он. – Но и с борьбой у меня плохо обстоит дело на этот раз! – покачал он головой. – Грудь почему-то стала болеть… устал, должно быть. Но на Олимпийских играх мы с тобой обязательно будем бороться в паре! – поспешил добавить он. – Если, разумеется, нас с тобой запишут в списки участников.

– Запишут, Алкиной! Я надеюсь на это! – отозвался Фарес. – А ты сына своего привел с собой? – спросил он, бросив взгляд в сторону Архила. – Это ты хорошо сделал. Пусть мальчуган привыкает к гимнастической школе!.. Так кем же ты собираешься стать у нас, юноша, – обратился он к Архилу, – борцом или бегуном?

– Этого я еще не решил… – смутился юный гончар. – Отец решит это за меня.

– Напрасно! – пожал плечами борец. – В твоем возрасте я больше всего любил участвовать в беге! А позднее перешел на борьбу, когда укрепил мускулы и стал постарше.

– Я также хотел бы стать бегуном! – вырвалось у Архила.

Он доверчиво разговорился с силачом, почувствовав к нему сразу необъяснимую симпатию.

– А где же твой отец? – оглянулся кругом Фарес. – Почему он так незаметно отошел от нас?

– Должно быть, отец пошел искать учителя бегунов… он решил поговорить с ним обо мне!..

– А… с Формионом? – спросил Фарес. – Он лучший учитель в нашей школе, хотя и строгий к новичкам! – улыбнулся борец. – Формион добр и справедлив, строгости его никто не боится. Тебе, мальчуган, повезет в жизни, если ты попадешь учеником к нему: он сделает из тебя хорошего бегуна. Особенно если ты любишь гимнастику.

– А кто может не любить занятия гимнастикой? – улыбнулся Архил.

– Еще бы! – усмехнулся силач. – Даже в древности люди Эллады любили гимнастические игры! Ты помнишь, как великий наш Гомер описывает в «Одиссее» игру в мяч? – спросил он.

Архил отрицательно покачал головой: отец только недавно начал читать с ним «Иллиаду» Гомера…

– Забыл! – усмехнулся Фарес. – Так я напомню тебе:

 
Мяч тот откинувши сильно,
Один под тенистые тучи бросал,
А другой, от земли подскочивши,
Ловил его, прежде чем почвы коснется ногами!
 

хорошо сказано. Не правда ли?

Архил не успел ответить ему.

– Поспешим к Формиону, сынок! – сказал подошедший Алкиной. – Он дал согласие взять тебя в свою младшую группу бегунов. Сейчас начнутся упражнения в беге. Поспешим. Формион ждать не любит! Он хотел убедиться в твоих способностях, о которых я говорил ему.

У входа на беговую дорожку трое подростков в возрасте Архила уже приготовились было к бегу, но, заметив приближавшихся Алкиноя и его сына, Формион дал им сигнал задержаться.

Кивком головы учитель указал Архилу встать крайним в ряд юных бегунов. Они замерли на месте наготове к бегу, опираясь одним коленом и концами пальцев в песок дорожки.

По сигналу Формиона они побежали.

Алкиной взволнованно стал следить за каждым движением сына. Вначале Архил немного отставал от своих соседей, затем он стал нагонять их.

Опытный глаз учителей сразу же отметил все недостатки в его беге, но мальчик несомненно обладал силой и ловкостью. Держался он свободно и уверенно. Приближаясь к финишу, Архил вдруг резким рывком подался вперед и обогнал других бегунов.

Формион с неудовольствием покачал головой.

– Бежишь ты неплохо, сын Алкиной, – сказал он, когда мальчики подошли к нему, – но посмотри, как тяжело ты дышишь! А этого быть не должно у хорошего бегуна. И еще знай, юноша! – строго добавил он. – Такие рывки в беге делать не разрешается. Ты новичок, правил школы не знаешь еще. Но обратил ли ты внимание, как ровно и красиво бежал рядом с тобой Орест? Взгляни на него! Он дышит ровно и спокойно. И без особого усилия пришел бы к черте… Бери с него пример.

Голос учителя был строгим, но глаза смотрели ласково и доброжелательно.

– Я постараюсь, учитель, хорошо запомнить все, что ты сказал, – покорно произнес мальчик.

– Я не сомневаюсь в этом, – улыбнулся Формион, положив ему руку на плечо, – а теперь ступай одеваться! Нам с твоим отцом нужно еще переговорить кое о чем. Подожди его там.

Когда Архил отошел, Формион пристально посмотрел на Алкиноя.

– Ты исхудал, художник! – покачал он головой. – Здоров ли ты? Ведь скоро уже состязания на Истмийских играх! Смотри не захворай!

– Нет, я не болен, Формион, – опустил голову художник, – но сильно утомился. Пришлось много работать в мастерской, и я не смог посещать школу.

– Но ты не отказываешься участвовать на празднестве Посейдона? – озабоченно спросил Формион.

Алкиной нерешительно покачал головой.

– Если так, то начнем упражнения старшей группы, – сказал Формион. – Вставай на свое место! Бег будет на двадцать стадий. Это совсем не много для хорошего бегуна!

Старшая группа бегунов поджидала учителя уже на беговой дорожке. Алкиной поспешил встать последним с края.

Формион дал сигнал. Бегуны побежали, размахивая руками.

Пробежав несколько шагов, Алкиной был вынужден отстать от других: острая боль в груди с каждой секундой нарастала. Он опустился на колени и со стоном упал на песок…

– Что случилось? Что с тобой, Алкиной Кадрид? – поспешил к нему Формион.

– Задыхаюсь… не могу бежать!.. – с трудом прошептал художник.

– Помогите мне отнести его в тень! – крикнул Формион ученикам. – От жары у него прилив крови к голове, – пробормотал он первое, что пришло ему в голову, чтобы оправдать обморок Алкиноя.

– Я немного отдохну, и все пройдет, – тихо сказал Алкиной, когда его осторожно укладывали на скамейке под деревом.

– Иначе и быть не может! – поспешил успокоить друга Формион, хорошо понимающий, как серьезна болезнь сердца, заставившая его приятеля упасть на беговой дорожке. – А ты лежи не двигаясь, Алкиной, – добавил он, наклоняясь к другу.

– Пустое, Формион! – попытался приподняться художник.

– Молчи и лежи спокойно! – приказал Формион, – Я не врачеватель, но хорошо понимаю, что тебе необходим полный покой.

– Неужели же для меня все кончено? – со стоном вырвалось из груди Алкиноя. – Неужели никогда я не смогу больше принимать участия в состязаниях?

Он с мольбой и испугом смотрел на Формиона, ожидая его ответа. Честный и прямой Формион не умел лукавить и говорить неправду.

– Если это так тревожит тебя, – не сразу сказал он, – то скажу прямо и искренне тебе: останешься учителем новичков в школе, Алкиной. А на празднике в честь Посейдона ты смог бы принимать участие в состязаниях в беге колесниц. Нужно только достать у кого-либо из твоих прежних друзей коней и колесницу.

– Ты, должно быть, смеешься надо мной! – с горечью посмотрел на него Алкиной. – Где же у меня такие приятели, которые решились бы поддерживать дружбу с бедняком ремесленником! Да и кто сказал тебе, Формион, что я умею править конями?

– Мне не нужно было говорить об этом, – отозвался Формион. – Полтора десятка лет тому назад я был свидетелем того, как по улицам Афин, правя колесницей с четырьмя золотистыми конями, проезжал младший сын военачальника Эния Кадрида! Или ты позабыл об этом, Алкиной?

– Не люблю вспоминать прошлого! Я стараюсь забыть о нем, – хмуро ответил Алкиной. – Отца моего давно уже нет на свете, а его конюшнями завладел мой старший брат, лишивший меня наследства после смерти отца. С тех пор родственники Эния Кадрида и все друзья нашей семьи перестали узнавать его младшего сына, встречая меня на улицах Афин: в их глазах я жалкий ремесленник – фет, достойный презрения и насмешки.

– Все в жизни бывает! – задумчиво сказал Формион. – Но главное – это не отчаиваться и не падать духом! Я еще раз повторяю тебе: для тебя совсем не потеряно все в жизни. В нашей школе тебя знают, ценят и любят. А коней и колесницу все же постараемся достать для тебя! – решительно закончил Формион.

– Я знаю, что ты мне друг, – благодарно взглянул на него Алкиной, – и вижу, что ты стараешься поддержать и утешить меня, как мать утешает свое больное дитя, но разве ты не понимаешь, как мне трудно примириться с тем, что я уже не смогу заниматься больше гимнастическими упражнениями! Ведь они давали мне столько радости и утешения!..

– Хотел бы помочь тебе, – опустил голову Формион, – но Зевс мне свидетель, что я бессилен в этом. А о твоем участии в состязании колесниц все же нужно хорошенько подумать! Может быть, – оживился он, – мне следует пойти к твоему брату и рассказать ему то, что случилось с тобой?..

– О нет! Нет! Только не это! – прервал его взволнованный художник. – Помощи у брата просить я не буду никогда в жизни! У меня есть одно богатство каждого честного бедняка – моя незапятнанная совесть и чувство моего достоинства, и унижаться ни перед кем я не стану.

– Что же, может быть, в этом ты и прав! – согласился Формион. – Тогда буду искать другие пути, чтобы достать для тебя коней и колесницу.

Художник молчал, опустив голову.

* * *

– Как долго тебя не было, отец! – бросился к Алкиною Архил, когда художник покатался при входе в помещение, где он оставил свою одежду. При виде бледного, осунувшегося лица Алкиноя, мальчик испугался. – О боги! Что случилось, отец?

– После, сынок, после!.. – махнул рукой Алкиной. – Помоги мне дойти до лавки и прилечь.

Архил заботливо уложил его и сел рядом с ним.

– Тебя обидели в школе? Скажи мне! – просил мальчик, расстроенный и огорченный.

– Никто не обижал меня, Архил. Мне стало внезапно худо, и я упал на беговой дорожке… вот и все, – с трудов произнес художник.

Новый приступ удушья заставил его умолкнуть.

Архил растерянно суетился возле него, стараясь помочь больному.

– День был слишком жаркий… Лежи, отец, спокойно! – наклонился он к Алкиною. – Я схожу за родниковой водой и смочу тебе голову, ты почувствуешь сразу облегчение.

Только спустя некоторое время Алкиной смог подняться на ноги, чтобы добраться до дома.

Солнце клонилось уже к закату, когда они с Архилом вышли из гимнастической школы и направились к Афинам, минуя оливковые рощи и виноградники.

Архил с тревогой поглядывал на отца, опасаясь нового приступа удушья у Алкиноя. Но художник хотя и медленно, но все же уверенно и твердо шагал по улицам города.

«Как не похоже наше возвращение домой на начало прогулки ранним утром!» – с тоской думал Архил.

– Почему ты молчишь, отец? – робко спросил он. – Тебе снова худо?

– О нет! Боль уже покинула меня, сынок, – успокоил его художник. – Но мне тяжко сознавать, что теперь в школе для меня все потеряно: ни борном, ни бегуном я уже не смогу быть! Вот Формион еще пытается утешить меня, – невесело усмехнулся он, – говорит, что на празднествах в честь Посейдона я смог бы еще принять участие на состязаниях в беге колесниц, если бы сумел найти для себя коней и колесницу. Чудак, Формион! Он не хочет понять того, что никто не доверит бедняку ремесленнику коней и колесницу! Пустые мечты!

– Но ты теперь смог бы править колесницей, отец? – спросил мальчик, припоминая свой разговор с отцом по дороге к холму Пникса после встречи с Алкивиадом.

– Не будем говорить об этом! – прервал его художник.

Остальную часть пути они шли молча, думая каждый о своем.

Когда, миновав людные улицы, они подошли к предместью гончаров, где жил Алкиной, художник остановился.

– Уже совсем темно стало, Архил, – сказал он, – бедняжка Дорида заждалась нас с тобой. Наверное, тревожится, что мы так задержались… Вот что, мальчик, – сказал он со вздохом, – давай не будем ей рассказывать того, что случилось со мной в гимнастической школе. Скажем только, что Формион дал мне совет принять участие на Истмийских играх. В состязании колесниц… Хорошо? И что мы с тобой теперь ищем для этого коней и колесницу. Зачем ее огорчать!