Текст книги "Маленький гончар из Афин (Историческая повесть)"

Автор книги: Александра Усова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

До слуха мальчика донесся голос элланодика, возвещавшего зрителям, что победителем в этом состязании вышел Аполлодор из Коринфа.

«Аполлодор! Почему это имя кажется мне таким знакомым?» – подумал Архил. Он стал искать глазами того, кому уже несли для вручения оливковую ветвь победителя. И внезапно ему вспомнилось солнечное утро на берегу реки Алфея в день их приезда в Олимпию, трое юношей спорили тогда на берегу о преданиях, связанных с началом игр в Олимпии в честь бога Зевса. Один из этих юношей рассказывал еще тогда своим приятелям о начале Олимпийских игр, друзья назвали его Аполлодором и шутя говорили, что он походит на Ахиллеса.

Улыбаясь, Архил подбежал к победителю-коринфянину как к старому знакомому.

– Хвала тебе, Ахиллес, на бессмертных похожий! – приветливо произнес он приветствие одного из друзей Аполлодора.

– A-а, это ты, юный афинский бегун! Привет тебе! – в свою очередь, улыбнулся юноша.

Они обнялись как старые друзья, хотя Аполлодор казался намного старше Архила.

– Пусть будет прочной дружба между Афинами и Коринфом! – радостно воскликнул юный гончар.

– Пусть прочной будет дружба между всеми юношами Эллады, встретившимися здесь, на этой земле, в дни Олимпиады! – с улыбкой ответил коринфянин.

Элланодик, стоявший с оливковой веткой в руках для Аполлодора, с довольной улыбкой наблюдал за дружеской встречей двух юношей-эллинов.

* * *

На третий день празднеств в Олимпии должны были происходить состязания в беге колесниц. Этого дня все эллины ждали с нетерпением и с живым интересом.

Затем впервые в Олимпии на празднествах в честь бога богов Зевса на этот раз должны были выступать с чтением своих од и трагедий поэты Эллады.

Заканчивались олимпийские состязания в силе и ловкости в беге воинов в полном воинском снаряжении на пятый день игр.

Таков был распорядок празднеств.

* * *

Накануне состязания в беге колесниц Алкиной Кадрид с большим, хотя и тщательно скрываемым от всех волнением готовился к состязанию. Он начищал до блеска позолоченные части своей колесницы, заботливо проверил целость постромок и дышла, сам водил к кузнецу перековывать коней и под вечер шел один вдоль берега реки, желая в одиночестве побороть свою тревогу и волнение.

Архил, наблюдавший все время незаметно за отцом, хорошо понимал его состояние. Его так же, как и Алкиной, тревожил исход состязания, и мальчик опасался, что неудача на состязании здесь, в Олимпии, может сильно опечалить отца, недавно совсем пережившего столько огорчений в гимнастической школе.

Мальчик с тревогой смотрел вслед уходившему Алкиною. Ему так хотелось побежать вдогонку за ним, чтобы не оставлять его одного в этот вечер, но Архил не решался сделать этого, тем более что Алкиной не позвал его с собой.

– Почему же никто из вас не подумал о том, что давно уже пора купать коней! – внезапно вывело Архила из задумчивости шутливое замечание Дракила. – Кузнец пытался шуткой немного разрядить напряженное настроение своих друзей. – Я видел, как все вы чистили и мыли колесницу!.. – продолжал он. – А вот о конях позабыли!

– Я только что собирался вести купать коней, – хмуро отозвался Архил. – Зря упрекаешь нас, Дракил!

– Идем вместе! – предложил другу Клеон, оставшийся в этот день ночевать с друзьями в палатке на берегу Алфея.

Мальчики ушли.

Помешивая ложкой похлебку из рыбы, кипевшую на костре, Дракил думал об Алкиное, тревогу которого успел заметить. Но, весельчак по природе, кузнец не любил падать духом.

«Пойду приготовлю всем новые одежды к завтрашнему дню, – решил он, – а то и Алкиной и Архил, чего доброго, пойдут на состязания в беге колесниц в старых хитонах!»

* * *

Прекрасное зрелище представляли собой нарядные колесницы, запряженные четверками коней, мчавшихся по дорожке ипподрома. Их позолоченные колеса блестели в лучах солнца. Возницы в белых одеждах правили конями. Затаив дыхание следили за колесницами зрители на трибунах.

На повороте беговой дорожки стоял столб, который участники состязания должны были обогнуть двенадцать раз. Много ловкости и умения требовалось от участников состязания, чтобы благополучно выполнить это задание. Недаром каждая Олимпиада имела здесь свои жертвы. Об этом знали все в Элладе.

На этот раз участие в беге колесниц принимали четверо: Эол – воин-фессалиец из Краннона, Гектор из города Эфеса, Тевкр – воин из Спарты и художник Алкиной Кадрид из Афин.

Двое из участников состязания, Гектор и Эол, были знатны и богаты. Они не раз уже участвовали на состязаниях в беге колесниц в Олимпии, и их знали все зрители.

Зато незнатный воин Тевкр и никому не известный афинский художник мало кого интересовали.

– Прочь с дороги! Колесницы пошли! – услышали Дракил и Архил, стоявшие у выхода с ипподрома.

– Смотрите! Фессалиец сразу опередил всех! – кричали в толпе. – Вот это герой!

Архил с любопытством просунул голову между спинами воинов, стоявших впереди него. Он сразу же увидел серых коней Эола, несшихся вскачь прямо к столбу, но опытный возница поспешил сдержать своих коней.

Двое других воинов воспользовались этим, чтобы обогнать фессалийца. Но напрасно старались и Тевкр и Гектор: как только миновали столб, Эол снова выдвинулся вперед. Белые кони племянника Перикла вслед за другими конями также обогнули роковой поворот один раз, второй, третий… Сердце у Архила бурно билось. Он не спускал глаз с четверки белых коней.

Колесницы огибали столб уже в четвертый раз. Выдержка Алкиноя не изменила ему, несмотря на возгласы сочувствия и сожалений, доносившихся до его слуха с трибун.

На пятом повороте спартанец Тевкр внезапно догнал его, поравнялся с четверкой белых коней Алкивиада и обогнал их. Его гнедые кони шли теперь рядом с серыми конями Эола. Кони Гектора неслись вслед за ними.

Колесница Алкиноя спокойно продолжала свой бег позади других…

Зрители на трибунах уже перестали интересоваться колесницей, запряженной белыми конями. Алкивиад, сидевший рядом с судьями и архонтами, выходил из себя от негодования.

– Сам я, сам виноват во всем! – твердил он взволнованно. – Как мог я доверить своих коней какому-то ремесленнику!

– На этот раз, Алкивиад, твои кони отстали от всех!.. – ехидно заметил довольно громко один из архонтов. – Что же случилось с ними? Или ты доверил их неопытному вознице? Как же ты так ошибся: ведь твои кони всегда приходили первыми к финишу!

Алкивиад молчал, стиснув зубы от ярости. Гнев душил его. И вдруг совсем неожиданно для всех зрителей на ипподроме на седьмом повороте «белые голуби» обогнали Гектора и Тевкра. Впереди Алкиноя оставался теперь один только фессалиец Эол. Белый плащ художника Алкиноя развевался по ветру за его спиной. Ветер свистел в ушах, поднимая на его голове светлые волосы. Впереди ожидал художника снова страшный поворотный столб. Восьмой, девятый раз обогнули все колесницы благополучно этот столб, и теперь они приближались к нему в десятый раз.

Поднятая копытами коней пыль ударила в лицо Алкиною. Огненные круги замелькали у него перед глазами. Прижав уши к голове, коренник Аякс рванулся вперед, не ожидая окрика возницы. Резким ударом кнута фессалиец послал вперед своих коней. Серые кони, потемневшие от пота, понесли его дальше из последних сил.

– Смелее, Эол! – неслось с трибун.

– Поторапливайся, фессалиец! – крикнул чей-то громкий голос.

– Смотрите! Смотрите! Белые кони опять позади Эола! – ревела возбужденно толпа.

– Не спи, Тевкр! – кричали спартанцы. – Не уступай первенства никому!

Каждый из присутствовавших на ипподроме кричал свое, и все эти крики сливались в один сплошной гул голосов.

Состязание в беге колесниц близилось к концу. К всеобщему удивлению зрителей на трибунах, серые кони Эола внезапно начали отставать. Зато «белые голуби» Алкивиада теперь шли впереди всех…

Белые лошади Алкивиада теперь шли впереди всех…

Алкивиад успокоился. Из груди у него вырвался вздох облегчения.

– Теперь этого художника никто уже не обгонит! – с улыбкой прошептал он и вдруг вспомнил: «Но ведь я обещал подарить ему моих коней, если он придет первым к заветной черте! О боги! Что же делать теперь? – И тут же Алкивиад усмехнулся недоброй усмешкой. – Нужно быть глупцом, чтобы выполнить такое обещание, – подумал он, – а меня еще ни один человек в Афинах не считал глупцом! Да и к чему этому ремесленнику мои кони! Не нужна ему также и слава победителя на играх! Я дам ему столько денег, сколько он захочет, и этого вполне будет достаточно для него! И как только мог я дать этому Алкиною такое обещание! – покачал он с неодобрением головой. – Это было глупо с моей стороны! Впрочем, сгоряча человек может пообещать что угодно! – тут же успокоил самого себя эгоистичный, легкомысленный молодой воин. – А особенно пообещаешь все, когда на тебя с гневом в главах смотрит такой учитель гимнастики, как этот Формион!»

Алкивиад вдруг вспомнил о своем любимом наставнике Сократе, без сомнения осудившем бы его за дурной нрав и за глупую спесь.

Мнение и привязанность к нему учителя всегда были дороги для пустого и легкомысленного юноши, и он часто искренне каялся перед Сократом в своих дурных поступках – каялся, чтобы тут же поступить еще хуже…

А философ Сократ верил его раскаянию… Он заботливо, как хороший садовник, растил своего любимого ученика, оберегая его от дурных влияний. Но на этот раз философа Сократа не было рядом с ним, и Алкивиад недолго мучил себя упреками совести. Он напряженно стал вглядываться в даль, где в облаке пыли скрылись колесницы.

Волнение среди зрителей нарастало. Среди криков толпы Алкивиад ясно различал имя Алкиноя. «Так кони его продолжают идти первыми к финишу! А если все-таки отдать моих коней художнику? – задал он себе мысленно вопрос. – Разумеется, мне нелегко это сделать, но зато какая слава ждала бы за такой поступок меня в Афинах! Нет! Нет! – решительно тряхнул головой молодой воин. – Слава олимпионика для меня дороже, чем любовь афинского демоса!»

Поворотный столб снова был уже близко. Спартанец нагонял Алкиноя. Вот он почти поравнялся с ним. Кони Тевкра пронеслись мимо Алкиноя.

Зрители замерли на своих местах. Кровь бросилась в голову художнику. Выпрямившись, он изо всех сил натянул вожжи. Белые кони подхватили и понеслись вперед. Опять, уже последний на этот раз, поворот беговой дорожки. Эол и Гектор остались далеко позади. Впереди только один Тевкр.

Но что случилось возле страшного поворотного столба? Алкиной этого не мог понять. Он видел только, как упало на песок дорожки дышло упряжки Тевкра, а кони спартанца, освободившись от колесницы, помчались дальше, таща за собой на запутавшихся постромках Тевкра. Кони спартанца вдруг остановились, преградив дорогу Алкиною, и художнику пришлось свернуть в сторону от дорожки, ближе к поворотному столбу. Резкий толчок. Алкиной ухватился обеими руками за передок колесницы, чтобы не упасть из нее под ноги коней. Удар чем-то острым по голове заставил его потерять на несколько секунд сознание. Кони остановились. Очнувшись, Алкиной опустился на колени у передка колесницы и слабеющей рукой натянул вожжи. Аякс рванулся вперед, увлекая за собой остальных коней. Белые кони неслись, теперь уже одни, прямо к финишу.

Крики толпы и толчки мчавшейся колесницы заставили Алкиноя на короткое время прийти в себя. Голова у него нестерпимо болела, сознание туманилось.

Алкиной попытался подняться на ноги, но не мог этого сделать и снова опустился на колени у передка колесницы, крепко сжимая дрожащей рукой вожжи.

– Хвала афинянину Алкиною, сыну Эния Кадрида! – донеслись до сознания художника крики толпы.

«Почему они так громко кричат? Почему прославляют меня?» – пронеслось в его сознании. Последнее, что он успел сделать, прежде чем впасть в беспамятство – ухватиться на сколько хватило сил за передок колесницы и намотать вожжи на руку. Самое главное, чего он опасался, было падение с колесницы…

Гектор догонял его. Но Алкиной уже не мог думать больше об исходе состязания. Сознание его заволакивалось точно пеленой, и лишь инстинкт самосохранения подсказывал еще, что нельзя выпустить из слабеющих пальцев передок колесницы и вожжи, иначе он тотчас же упадет под копыта коней, а это была бы верная смерть!.. По лицу его текло что-то горячее… липкое…

«Кровь, – подумал как-то равнодушно Алкиной, – но это пустяки! Главное – не упасть!»

Последнее, что ощутил он, был снова толчок, но уже менее сильный, чем первый, о столб… Затем наступил покой. Кони его остановились.

Алкиной потерял сознание.

* * *

Когда колесница, запряженная белыми конями, столкнулась со столбом у поворота дороги, крик ужаса вырвался из груди зрителей на трибунах. Дракил и Архил бросились на беговую дорожку к месту происшествия.

– Назад, безумцы! – кричали им со всех сторон. – Позади идут колесницы! Они раздавят вас!

Чьи-то руки поспешно отбросили в сторону от дороги их обоих. Они упали в канаву. По дороге пронеслись на полном ходу колесницы Эола и Гектора. Затем все затихло. Беговая дорожка была пуста. Они поднялись и по краю ее пошли к финишу.

– Белые кони первыми пришли к финишу! – донесся до них чей-то громкий голос.

Это была правда: кони Алкивиада стояли у финиша.

– Бежим! – крикнул Дракил Архилу.

– Куда бежать?.. – отозвался мальчик. – Все уже кончено… Отец…

Он не договорил, закрыв лицо руками.

– Перестань плакать! – резко сказал Дракил. – Кто сказал тебе, что все кончено? Алкиной жив! Он только ранен. Он ждет, зовет нас с тобой! Бежим к нему!

Они подбежали к тому месту, где остановились кони Алкиноя. Люди осторожно снимали на носилки с колесницы бесчувственного Алкиноя. Левая, сломанная рука висела у него как плеть. На голове сильно кровоточила глубокая рана, заливавшая кровью лицо…

Формион наклонился к другу.

– Очнись, Алкиной! – громко говорил он. – Пусть радость победы даст тебе бодрость и силы! Твои белые кони первыми пришли к финишу! Ты слышишь меня, Алкиной?

Но художник по-прежнему оставался без сознания.

– Несите скорее холодной воды и чистый холст, – приказал Формион. – И немедля пошлите за врачевателем-жрецом Хрисом! Прежде всего нужно остановить у раненого олимпионика кровь!

– За Хрисом мы сразу же послали раба, – подошел к Формиону один из судей-элланодиков, – но скажи, Формион, почему называешь ты олимпиоником пострадавшего участника состязания? Ведь он ехал и одержал победу в беге колесниц не на собственных конях, а на «белых голубях» Алкивиада, племянника Перикла?

– Замолчи! – сурово оборвал его Формион. – Нам, судьям, надлежит всегда стоять за справедливость! Да, коней для состязания в беге колесниц дал художнику-афинянину Алкиною племянник Перикла, Алкивиад, но сам я был свидетелем того, как тот же Алкивиад обещал ему подарить своих коней, если он выйдет победителем на играх в Олимпии! Боги свидетели того, что я говорю истину! Так что слава олимпионика по праву принадлежит Алкиною Кадриду, и он вполне достоин этой славы!

– Я верю тебе, Формион! – покачал головой судья. – Но… ты сам должен понимать: пока владелец коней в нашем присутствии не подтвердит того, что он дарит своих коней Алкиною Кадриду, мы не имеем права считать Алкиноя олимпиоником. Слава его победы принадлежит по нашим законам владельцу коней. А я не вижу здесь Алкивиада! – оглянулся кругом озабоченно элланодик.

Формион ничего не мог возразить судье. Он имел право так говорить. И судья также стал оглядываться взволнованно по сторонам, отыскивая в толпе Алкивиада.

Но Алкивиада нигде поблизости не было видно.

Вместо него к раненому Алкиною Кадриду приближались оба ученика великого ваятеля Фидия – Алкамен и Агоракрит. Они вели с собой врачевателя-жреца Хриса.

– Сделай все, что в твоих силах, жрец, чтобы возвратить силы и здоровье раненому художнику! Если ты поставишь его на ноги, мы не пожалеем драхм для тебя! – сказал Агоракрит врачевателю.

Хрис наклонился к носилкам, на которых лежал без сознания Алкиной. При помощи Формиона и Дракила он приподнял больного и тщательно осмотрел его.

– Этот человек будет жить, – наконец произнес уверенно жрец, – но он нуждается в хорошем уходе. Прикажи, ваятель, – обратился Хрис к Алкамену, – чтобы рабы отнесли больного ко мне в мой дом… Я сам буду ухаживать за ним!

Алкамен сделал знак, и рабы тотчас же осторожно подняли носилки Алкиноя и понесли их к храму бога Зевса, неподалеку от которого жил жрец-врачеватель.

Архил шел возле носилок отца, сжимая осторожно его руку. Лицо мальчика казалось потемневшим от горя.

Алкамен, наблюдавший за Архилом, ласково положил руку ему на плечо, чтобы немного ободрить его. Когда носилки больного приблизились к ипподрому, оттуда донеслись громкие крики толпы, приветствовавшей победителя.

Архил испуганно посмотрел на отца. Но крики толпы по-прежнему не доходили до лежавшего без сознания Алкиноя.

Мальчик ясно представил себе, как теперь «победитель в беге колесниц» – Алкивиад гордо выезжает на виду у всех на беговую дорожку, на той самой колеснице, которую отец его, рискуя собственной жизнью, довел до заветной черты… Как Алкивиад с довольной улыбкой отвечает на приветствия толпы… Как ему вручают венок победителя, сплетенный из веток священного дерева…

– Низкий! Бесчестный человек! Во второй раз нарушает он данное обещание! – прошептал в негодовании Архил. – Однажды он готов был поступить так же бесчестно в дни Дионисий. Но тогда я помешал ему причинить горе отцу моему… Увы, на этот раз я не смог сделать этого!

Рука Архила сжалась в кулак. Лицо его дышало гневом. От взгляда Агоракрита, наблюдавшего за юношей, не укрылись его переживания. Он ничего не сказал Архилу, только быстрее зашагал к дому жреца.

Носилки Алкиноя остановились. Рабы опустили их на землю. От толчка раненый художник открыл глаза. Взгляд его с испугом остановился на взволнованных лицах сына и учеников Фидия, склонившихся к нему. Слабая улыбка промелькнула на лице больного.

– Не тревожься за меня, мальчик!.. – прошептал он, обращаясь к Архилу. – Я должен еще жить… для того чтобы поставить тебя на ноги… а то ты погибнешь, оставшись снова сиротой…

Ваятель Агоракрит выпрямился и поднял вверх правую руку, как это делали эллины, давая торжественную клятву. Он не сводил глаз с лица больного художника.

– Клянусь именем бессмертного бога Зевса, – громко произнес он, и я, Агоракрит, и друг мой Алкамен, мы дали обещание нашему великому учителю Фидию, и теперь мы оба даем также обещание тебе, Алкиной, что оба мы сделаем все, что в наших силах, чтобы сын твой Архил, ученик наш, стал бы хорошим ваятелем, как того хотел наш общий друг Фидий… Будь спокоен за судьбу сына твоего, Алкиной! – нагнулся к раненому художнику Агоракрит. – Ты должен жить еще долгие годы, чтобы радоваться вместе с нами его успехам и его славе! А я уверен в том, что Архил добьется тою и другого в жизни, если будет терпеливо и усердно трудиться, как долгие годы трудились мы с Алкаменом в мастерской великого Фидия, помогая ему в работе!

Слеза медленно скатилась по щеке больного художника. Он не мог говорить от слабости, но взгляд его, устремленный на обоих учеников Фидия, без слов говорил им то, чего он не мог выразить словами.

– Отец! – бросился к нему Архил, опустившись на колени перед носилками Алкиноя. – Я никогда в жизни не забуду этот день! Но придет и такой день, когда мое имя, твое имя Кадрида, будет написано на лучшей из моих статуй бессмертного Зевса!