Текст книги "Холодные дни (СИ)"

Автор книги: Александра Лисина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Ширра шумно вздохнул и пристроил тяжелую голову у меня на коленях, тем самым оборвав поток бессвязных мыслей. Его риалл тихонько толкнулся под рубахой, с готовностью потеплел, но не обжог, а лишь ласково согрел, заставив мою жемчужину умиротворенно засиять, озаряя куцее пространство под еловыми лапами голубоватым призрачным светом. В этом свете у тигра снова засеребрилась шерсть, смешно побелели длинные усы, странными огнями полыхнули полуприкрытые глаза и слегка выпущенные наружу когти. Черная шкура показалась на миг гладкой и блестящей, будто политой маслом, короткие волоски плотно прижались друг к другу, сливаясь в ровную черную поверхность, подозрительно смахивающую на обычную, только очень прочную кожу. Но ненадолго: через долю мгновения риалл умиротворенно погас, а у меня под руками снова распушилась бархатная шерсть, лаская пальцы и слегка искрясь в полутьме. Глаза у Ширры засияли прежним черно-желтым огнем, кончики длинных когтей втянулись в подушечки лап, а дыхание из обжигающе горячего стало тихим и почти неслышным.

Я со вздохом прижалась и надолго замерла, слушая биение его сердца и гадая, как долго мой необычный спутник будет вот так лежать рядом, согревая, защищая и оберегая. Куда повернем завтра поутру: следом за караваном или он найдет другой способ быстро добраться до Приграничья? Как далеко мы сможем пройти вместе? Куда он приведет меня, пряча от голодного взора оберона? Что делать дальше, если мое «ремесло» в военных городках, скорее всего не пригодится? Как вообще сложится этот путь, если решим не оставаться в Приграничье, а идти напрямик в Мглистые Горы, к Летящим Пикам, как советовал Рум? Что ждет меня в конце этой дороги? Наконец, увижу ли я когда-нибудь моего маленького крылатого друга, которого так упорно вырывала из чужой тюрьмы?

Лишь Двуединый ведает.

Единственное же, что знаю я, так это то, что больше не подвергну никого опасности. Не стану рисковать чужими жизнями. А если оберон нас все-таки настигнет, то сделаю все, чтобы уберечь от него остальных. Особенно Ширру. Даже если это будет значить невыполненное для него обещание.

Я снова тихо вздохнула и, пристроив голову на мохнатое плечо, прикрыла веки. Ширра не возражал, что его используют в качестве подушки. Напротив, мне показалось, бархатные губы дрогнули в странной улыбке, а желтые глаза довольно зажмурились. Когда же мои пальцы начали рассеянно перебирать густую шерсть, и вовсе негромко заурчал, разом став похожим на огромного, сытого, пушистого и почти домашнего кота. Даже смотреть специально не надо – и так ясно, что ему очень нравится эта нечаянная ласка. Нравится, когда я прикасаюсь и тереблю его за уши. Нравится дышать в мою шею, зная, что я больше нисколько не боюсь. Щекотать усами ладони, зарываться носом в мои волосы, просто лежать вот так рядом, наслаждаясь тишиной и прохладой до тех пор, пока солнце вновь не позолотит верхушки величественных сосен.

Я сама не заметила, как уснула – слишком устала за долгий день и невероятно напряженную ночь. Да и с Ширрой, надо признать, было очень спокойно. Удивительно хорошо, как с верным другом, от которого не надо ждать подвоха или предательства. Даже в темноте, одной, в незнакомом лесу, под светом коварной луны, которая в его присутствии больше не рисковала зазывать меня к гибели. И даже тогда, когда мне самой было неясно, что же все-таки сегодня произошло. Он просто был, мой упорный преследователь. Единственный, кто не страшился моего настоящего облика, и это понимание неожиданно наполняло душу покоем и тихой радостью, смешанной с осознанием того, что я больше не одинока.

Думаю, именно тогда я поняла, насколько же он стал мне дорог – молчаливый, суровый, внимательный и неизменно надежный, как могучая несокрушимая скала. Такому можно доверить любую тайну, рассказать обо всем, не боясь, что тебя предадут. Пожалуй, так спокойно мне было только с Румом, лишь ему я настолько доверяла, чтобы безмятежно забываться в его присутствии. А теперь оказалось, что и необычный скорр как-то незаметно вошел в узкий круг надежных друзей, рядом с которыми я могла себе позволить быть самой собой.

И… знаете что?

На самом деле я этому ужасно рада.

10

Все та же бездонная пропасть. Тот же бесконечный обрыв. Круглая луна высоко над головой…

Я стою у самого края, вопросительно глядя в темные небеса и ища в них ответ на самый главный вопрос. Смотрю на далекие звезды, любуюсь полной луной, жду сама не знаю чего и с надеждой затаиваю дыхание. Но она, как и много раз до этого, загадочно молчит.

– Здравствуй, Трис, – тихо произносит за спиной знакомый голос.

Я быстро оборачиваюсь и неверяще ахаю: серый гигант возник будто из пустоты и теперь стоит всего в нескольких шагах, внимательно изучая меня своими желтыми глазами. По-прежнему высокий, широкоплечий и массивный, с могучим торсом, сильными руками, оканчивающимися острыми когтями. В одной лишь набедренной повязке, ничуть не скрывающей его сильного, созданного для полетов тела, но, как и прежде, бескрылый. При этом поразительно спокойный и внешне невозмутимый, вроде бы даже равнодушный. Однако нужно быть совсем слепой, чтобы не распознать за этой маской тщательно укрываемую печаль и глухую тоску.

– Рум… – я судорожно вздыхаю. – Как ты… откуда?!

– Ты искала меня.

– Нет… то есть, да, но я совсем не думала, что смогу снова…

Гигант невесело усмехается и разводит руками.

– Что поделаешь: ты стала достаточно сильна, чтобы найти меня даже в этом мире. И даже тогда, когда это строжайше запрещено.

Мне отчего-то становится страшно, и от этого нового чувства внезапная радость от встречи мгновенно угасает.

– Как ты? – вырывается вслух невольное.

– Как видишь.

– Ты разве не рад свободе?

Рум все с той же невыносимой тоской смотрит на темноту за моими плечами. Янтарные глаза отчего-то тускнеют и подергиваются сероватой дымкой, губы искривляются в горькой усмешке, но с них не летает ни звука. И я совсем теряюсь.

– Рум! Что случилось?!

– Ничего особенного. Я всего лишь вспомнил, что когда-то хотел тебя использовать. Думал, что смогу перебороть собственное посмертие, обойду заклятие, обрету новую жизнь, вернусь с тобой к нашим врагам…

– Все еще хочешь отомстить за свою смерть?

Он остро смотрит снова, и я внутренне содрогаюсь, рассмотрев в его глазах нескончаемую бездну мучительного раскаяния, смешанного с чувством вины и горьким пониманием.

– Нет, Трис, – наконец, роняет дух.

– Тогда что не так? Ты же хотел обрести свободу! От меня и вообще…

– В тебе течет кровь моих злейших врагов, – неслышно шепчет Рум, с болью изучая мое настоящее лицо. – Ты – плоть от их плоти, их будущее, их надежда и, возможно, единственное спасение в этой затянувшейся войне. Они ждут твоего возвращения, ищут, зовут… вот уже много веков зовут… ты ведь слышишь их, верно? Не можешь не слышать – в тебе слишком много от НИХ.

Я сильно вздрагиваю.

– Ты не знаешь этого, не помнишь… все случилось слишком давно… даже для меня прошло много времени. А тогда нас было двое – попавших в коварные сети предательства: я, глупец, обманутый на самом простом, и мой верный друг, почти брат, который всегда был рядом и ни разу не отступил. Даже когда пришло время последней битвы, а силы оказались неравны. Вертовах был хорошим воином и смелым предводителем, его кровь горяча и сильна, рука всегда была тверда, а ум остер, словно наточенный клинок. Он был отважен и смел… поистине достойный сын своего народа, которым можно было бы гордиться каждому потомку. Но он уже умирал, когда понял, что против яда предательства доспехи не спасают, а детей он так и не успел оставить. У него не было выбора – с разорванным сердцем не живут даже боги, а мы, хоть и считаем века за короткие дни, все же не бессмертны.

– О чем ты говоришь? – немеющими губами выдавливаю я. – Рум, что ты пытаешься мне сказать?

Серокожий гигант печально улыбается.

– Он умер не сразу, Трис. Сперва ему дали возможность воплотить в жизнь свою мечту, одно заветное желание, стоящее гораздо дороже жизни. Исполнить последнюю, так сказать, волю. Насмешка, конечно, над поверженным и окровавленным врагом, но порой и насмешка может дать крохотный шанс на победу. И он выбрал… жизнь. Не для себя, нет, но для своих наследников, для будущего дитя, которых у нас всегда рождалось так мало. Он выбрал ее для того, чтобы продолжить свой род. И ему предоставили это право. Позволили провести последнюю ночь с женщиной. Правда, не предупредили, кого изберут ему в жены, а сам Вертовах не смог увидеть – его предусмотрительно ослепили… – Рум тяжело вздыхает, и мне становится чуточку страшно. – Я был там в тот день, Трис. Знал, что он выбрал, но ничего не мог изменить, потому что точно так же был прикован и ранен, обессиленный и ослабленный. Почти потерял надежду. Думал, не вырвусь. Но мне, как и ему, все же предложили желание…

Я замираю от странной мысли.

– И что же ты выбрал?

– Посмертие, – шепчет мой верный дух. – Всего лишь возможность жить после смерти так, словно я все еще могу дышать и чувствовать. Словно все еще жив и могу по-прежнему вести свой народ к победе. Да, победа… вот что двигало мной тогда. Стремление победить. Месть. Жажда крови. Надежда на возвращение. И мне, на мое горе, дали такую возможность. Даже обрадовались, что я согласен на все, лишь бы выжить, совершили древний обряд Изгнания, оторвав душу от тела. Дали мне крохотный шанс уцелеть, хотя риск был огромным. И я уцелел. Когда-то мне казалось, что потом я смогу этим воспользоваться, отыщу твою искорку, разбужу твою силу и сумею сделать так, чтобы ты перешла на нашу сторону. Думал, без труда совершу то, чего вот уже три тысячелетия никто не мог – обращу тебя против своих же врагов, чтобы покончить с этим раз и навсегда, но, к счастью, судьба распорядилась иначе… – у бескрылого духа обреченно опускаются плечи, а затем и ноги подгибаются, будто от невыносимого груза вины. – Ты выросла совсем другой, девочка. Ловкой, сильной и неиспорченной. Ты сумела найти свою силу и обрела то, чего нам всем так не хватало – незамутненный взгляд на глупые склоки, которые, как оказалось, и выеденного яйца не стоят. Ты и меня разбудила, Трис. Заставила многое увидеть совсем другими глазами. Изменила меня, почти уничтожила, но даже этим спасла от настоящей смерти, ибо, как оказалось, она не в разбитом сердце и не в сломанных крыльях, а в равнодушии и закостенелой злобе, которая так долго вела нас за собой. Прости меня, Трис. Я едва тебя не погубил. Если бы не заклятие, если бы не потерянная память и время, я бы вырастил тебя в ненависти и в той самой злобе, которая когда-то уничтожила мой народ. Я бы изуродовал твою душу. Я готов был пожертвовать всем ради древней вражды. Даже тобой. Прости меня, девочка. Прости старого дурака и не держи зла на его слепоту. Моя смерть, признаюсь, не была легкой, трое суток наедине с болью никого еще не сделали покладистым, но я хорошо понимаю, что даже это не может служить оправданием… я слишком виноват перед тобой, а потому недостоин свободы, которую ты мне подарила.

В нем столько скорби, столько застарелой боли и пережитой муки, что сердце просто рвется на части, а на глазах сами собой закипают слезы. Рум сжимается, как от невыносимой ноши, и роняет голову с помертвевшим лицом, но я уже не слушаю – опускаюсь на колени рядом и бережно касаюсь пышной гривы некогда черных волос.

– Я освободила тебя не потому, что ты сделал что-то плохое, – говорю тихонько. – Не потому, что хотела избавиться. Я не знаю, кем ты был, как жил и для чего умирал. Не знаю, стоило ли оно того или нет. Понятия не имею, сколько времени прошло с тех пор, кто были твои враги, чем ты тогда жил и какие народы существовали на этой земле. Что за звери бродили и кто кого из вас невзлюбил… но войны были всегда и везде, человек просто не может без войн. Это его природа. Наша природа, если хочешь. Такова наша суть, и не нам с этим спорить. Ты воевал и сражался за то, что считал правильным. У тебя были враги, которые тоже считали себя вправе отнимать жизни чужие. Но именно сейчас это все неважно, понимаешь? Просто потому что ты – мой друг, который почему-то растерялся от своего нового положения. Неужели забыл, что ты был со мной долгие десять лет? Забыл, как хранил, учил и оберегал непутевую рыжую девчонку, не умеющую правильно снять чужой облик и обожающую рыдать в подушку от страха? Что показал ей этот мир, многое передал, научил самым разным вещам? Ты столько помогал, заботился, столько раз спасал мою жизнь… Рум, разве этого мало, чтобы понять очевидное?! Да, когда-то ты был другим. Да, ты хотел, чтобы все получилось иначе. Да, из этого ничего не вышло, и теперь тебе кажется, что это было предательством. Я знаю, как это трудно – прощать и принимать прошлое. Ты сам меня этому учил. Помнишь? А еще я знаю, что у меня никогда не было такого верного и преданного друга. Я по-прежнему люблю и ценю тебя, что бы ни случилось. Верю и прощаю старые ошибки, слышишь? Я прощаю тебя! И хочу, чтобы ты сделал то же самое! Прошлое не вернуть. Что сделано, то сделано, но хотя бы сейчас, здесь… пожалуйста, перестань себя винить.

У него странно подрагивают плечи, из груди вырывается прерывистый вздох, а голова опускается еще ниже, словно мои слова давят хуже могильной плиты. Но я не позволяю ему отвернуться – приподнимаю тяжелый подбородок и заставляю смотреть глаза в глаза, мысленно удивляясь насыщенному цвету его удивительных кошачьих радужек, которые вдруг напомнили мне золотое сияние глаз Ширры.

– Я прощаю тебя, Рум, – повторяю настойчиво, второй рукой крепко сжимая его когтистую кисть. – Ты мой друг. Напарник и компаньон, помнишь? И ты очень мне нужен. Честное слово. Особенно сейчас. Я хочу, чтобы ты вернулся.

Он неверяще моргает, отчего его глаза разгораются еще ярче, почти сравнявшись по цвету с молчаливой луной над нашими головами. На мгновение замирает, словно не в силах осознать происходящее, а потом коротко выдыхает, обдавая меня волной удивительно горячего воздуха. В тот же миг у меня перед глазами все плывет, сознание мутится, голова отчаянно звенит, рассыпаясь на тысячи осколков. Мир странно переворачивается, дробясь на сотни граней, некрасиво плывет, стремительно наполняясь призрачными тенями. Потом что-то больно дергает за руку…

Я тихо охаю и против воли зажмуриваюсь, изо всех сил желая, чтобы эта выматывающая тряска прекратилась. А когда отдышиваюсь и поднимаю голову, то с ужасам понимаю, что на туманной скале уже никого нет…

Новый день не заладился с самого утра. Начать с того, что, поддавшись чарам излишне правдивого сна, я самым неприличным образом проспала рассвет. Собиралась в путь тоже медленно, вяло, с трудом заставляя себя шевелиться и замечать реальный мир – кажется, мысленно все еще была ТАМ, среди теней, убеждая, споря, умоляя… временами даже слышала чьи-то отрывистые фразы, чужие ответы, горький смех, и тогда окончательно терялась, не в силах вырваться из навеянного луной наваждения.

Неохотно поднявшись и смыв набежавшие во сне слезы, рассеяно кивнула обеспокоившемуся тигру и поскорее отвернулась, чтобы не показывать своих тревог. Правда, краешком сознания отметила, что он когда-то успел разыскать и принести мой дорожный мешок. Позаботился, как ни странно это звучит. Хотя чего удивляться? Время уже к полудню, Лех наверняка понял, что я не вернусь, смирился с неизбежным и с досадой оставил мои вещи там, где обещал. Да, я твердо решила уйти, на этот раз навсегда. Иными словами, окончательно сбежать, исчезнуть и больше никогда не приближаться к смертным. Ширра всего лишь избавил меня от необходимости заворачивать к месту стоянки.

Принятое решение далось нелегко, оно не радовало и не приносило облегчения, но пересмотру никак не подлежало: оставаться среди людей действительно опасно. Я слишком охотно стала поддаваться луне, слишком быстро теряла рассудок и с каждым днем все легче сбрасывала человеческую личину, показываясь миру такой, какой была рождена изначально. Когда-то было время, когда луна всего лишь доставляла некоторые неудобства, но за это заметно добавляла сил, ловкости и скорости. Когда-то мне хватало простого плаща, чтобы избежать ее влияния, но, вместе с тем, и охотно пользоваться ее щедрыми дарами. Это время ушло. Последние два месяца наглядно показали, что мой срок уже близится. С каждым полнолунием я меняюсь все быстрее и глубже, каждая светлая ночь отбирает у меня волю к борьбе, лишает желания сопротивляться неизбежному. Теперь ни плаща, ни даже глубокой тени стало недостаточно, чтобы мне помочь. Даже крохотный кусочек луны, малейший проблеск заставляет меня метаться в поисках своей настоящей сущности. Что произойдет следующей ночью – не знаю. Какой я стану и что натворю в беспамятстве – неизвестно. Но теперь у меня остается лишь один путь – вперед. Одной. Как можно быстрее. В Мертвые Пустоши, как советовал Рум, где меня не найдет оберон и где я никому не причиню вреда.

От воспоминания о духе-хранителе в груди что-то болезненно сжалось, а руки сразу безвольно опустились. Двуединый! Не так я представляла себе его свободу! Не думала, что от этого станет еще хуже! Не предполагала, насколько тяжело ему было говорить правду и помнить о совершенной ошибке! Как?! Как мне объяснить ему, что я не злюсь? Как еще донести, что он прощен, если он сам не может себя простить?! Где найти слова, чтобы он понял и перестал себя мучить?! Боже, пошли мне еще один шанс попасть в Мир Теней!!

Ширра не торопил меня и не сердился, что время выхода так отсрочилось. Чувствовал неладное, понимал, что я сейчас не способна на быстрые сборы. Терпеливо ждал и только время от времени испытующе заглядывал в глаза, безошибочно находя там недавно обороненные слезы. Потом так же плавно потрусил следом, ни о чем не спрашивая и не бередя свежие раны, однако стоило мне остановиться и тоскливо вздохнуть, тут же оказался рядом. Прижался теплыми боком, негромко заурчал и несильно ткнулся холодным носом в щеку.

– Ничего, – прошептала я, обнимая его за шею. – Это просто сон. Когда-нибудь он вернется, и все будет хорошо. Я найду слова, сумею… я знаю, что отыщу его снова и все объясню…

Ширра непонимающе нахмурился.

– Всего лишь сон… – я прерывисто вздохнула и, поймав встревоженный взгляд тигра, неожиданно опустилась на траву. Безвольно уронила руки, чувствуя, как он тревожится все сильнее. А потом неожиданно начала говорить – обо всем: о своем детстве, о Руме, о погасшем амулете и обероне, который лишил меня духа-хранителя; о крысодлаках, едва не утопивших меня в Березинке; о старом лекаре, спасшем мне жизнь. О том, как я попала в Тирилон и почему решила вмешаться в судьбу одного невезучего «оборотня». О странных снах, преследующих меня по пятам. О скованном заклятием серокожем гиганте, чья душа так много лет была тесно связана со мной. Все ему рассказала, старательно сдерживая набегающие слезы. Даже о том, что в скором времени наверняка перестану быть той самой Трис, которая когда-то вытащила его из плена.

Он не перебивал. Слушал терпеливо, внимательно, будто от этого зависела жизнь, и по-прежнему молчал, стараясь не упустить ни одного слова. Только горящие золотом глаза чуть сузил, едва я вспомнила про оберона и нанесенную им рану, но не зарычал. Скорее, неприязненно покосился по сторонам, будто ждал, что это крылатое чудовище может вдруг появиться из-за кустов. А потом странно, почти виновато вздохнул, будто сожалея, что не смог меня тогда защитить. При упоминании о Руме он слегка удивился, затем озадачился, а потом надолго задумался, краешком глаза косясь на мое расстроенное лицо. Словно недоумевал, что у меня имелся свой дух-хранитель, да еще такой необычный. Но, кажется, поверил. Зато когда я сказала о снах, заметно обеспокоился и даже привстал, тревожно подергивая гибким хвостом. Настороженно меня обнюхал, ища потусторонние запахи, обошел кругом, ткнул носом в незащищенную шею, однако ничего подозрительно не обнаружил и так же неожиданно угомонился.

А я все говорила, говорила…

Когда поток слов, наконец, иссяк, а голос охрип от длинного монолога, время перевалило далеко за полдень. Солнце начало медленно клониться к западу, дневная жара спала, громкоголосые птицы тоже подустали от своих брачных песен и слегка приглушили назойливые трели. Воздух стал наполняться благословенной прохладой. По густой листве прошелся легкий ветерок, суля скорое избавление от удушливого жара. Из-под густой травы начали опасливо выбираться голодные мошки и вездесущие комары. В десятке шагов что-то сердито проворчал спешащий по своим делам барсук…

Я отерла лицо и со вздохом подняла голову – Ширра по-прежнему сидел напротив и внимательно смотрел. Массивный, величественный, поразительно грациозный даже в полной неподвижности. Но во взгляде такая странная задумчивость, что мне вдруг показалось, что он все никак не мог решить для себя какой-то важный вопрос. Он не был напряжен или насторожен. Мои откровения не заставили его испуганно отойти или предупреждающе вздернуть верхнюю губу. Глаза все так же мягко лучились золотистыми искрами, когти спрятались в подушечках лап…. однако мне отчего-то вдруг стало не по себе: таким разумным я его еще ни разу не видела. Такое впечатление, что ему гораздо больше лет, чем мне. Что он повидал много такого, до чего мне еще расти и расти. Но ни снисхождения, ни добродушной насмешки над своими страхами я тоже не увидела, зато силы и необъяснимой мощи в нем было – хоть отбавляй. Будто бы оказалась вдруг перед пронизывающим взглядом столетнего мудреца, который видит тебя насквозь, но об увиденном пока не говорит – ждет, когда сама догадаешься. Знает о тебе почти все. Понимает еще больше. Вот только делиться выводами не спешит. Дескать, не время еще.

Я неловко отвернулась, не в силах долго выдерживать этот пристальный взгляд.

– Пойдем, а то солнце уже высоко. Хотелось бы до вечера добраться до реки. Дорогу не забыл?

Тигр качнул головой.

– Это хорошо. Сейчас возьму мешок и пойдем, – я устало улыбнулась, наклоняясь за вещами и с грустью чувствуя, что гораздо охотнее бы свернулась клубком и надолго впала бы в спячку, как хомяк зимой. Но идти надо. Через силу, через боль и через «не хочу». Действительно надо, хотя бегать от невидимого преследователя надоело хуже некуда. Да только он не оставит меня в покое. Надо спешить, надо уйти как можно дальше, заметая следы и пряча малейший намек на свое присутствие. – Как думаешь, мы успеем обогнать караван до Кроголина? Не хотелось бы с ними столкнуться на переправе – говорят, возле Соленого Озера есть еще одна, и нам ее не миновать.

От простого движения спину неприятно кольнуло между лопаток, будто туда вонзили сразу два осиновых кола, и я болезненно поморщилась: ну вот, похоже, застудила. Только этого не хватало! Однако додумать до конца эту мысль и предаться унынию мне не дали: что-то вдруг сильно толкнулось под ноги, властно пихнуло под колени и заставило непонимающе охнуть.

От неожиданности я потеряла равновесие и опасно покачнулась, нелепо замахав руками, однако упасть не упала – между ног ловко проскользнуло что-то горячее и гибкое, легко вздернуло кверху, поневоле заставив вцепиться всеми пальцами в густую шерсть. Затем приподняло и уверенно подсадило, как подсаживают на руки неразумных детей. На границе сознания мелькнула дикая мысль о подлом коварстве мохнатого гада, посмевшего со мной поступить столь неблагородным образом, но потом мне стало резко не до размышлений: спина у Ширры оказалась лишь немногим ниже лошадиной. Зато шире и явно удобнее, одно удовольствие сидеть. Никакого седла не нужно. Только стремян не оказалось, и оттого создавалось ощущение, что в любой миг можно соскользнуть с этой твердой, как скала, поверхности на землю. Особенно тогда, когда она уже быстро двигается под тобой, с каждой секундой убыстряясь все больше и заставляя испуганно распахивать глаза.

Я непроизвольно сжала колени, страшась свалиться, потому что тигр взял с места настолько быстро, что у меня ветер засвистел в ушах, а глаза начало больно резать от встречного потока воздуха. Деревья замелькали по сторонам так стремительно, что я не успевала их замечать, а вскоре и вовсе слились в одну сплошную серо-зеленую массу, в которой лишь изредка мелькали белые просветы. Да и то, лишь затем, чтобы тут же исчезнуть из виду.

– Шир-р-а-а-а!!!

Он даже не повернул головы, все наращивая скорость. Мчался по непроходимому лесу, будто выпущенная из лука стрела, чуть не обгоняя ветер. Могучая спина подо мной ходила ходуном, сильные лапы без устали несли двойной вес, длинный хвост невесомо стелился по скручивающемуся за нами воздуху, но Ширра не думал останавливаться. Я до белых костяшек вцепилась в него пальцами, умудрившись каким-то чудом не выронить свой мешок. Запоздало наклонилась, чтобы встречные ветки не выхлестали глаза, сжалась в комок, мысленно проклиная проклятого упрямца, зачем-то решившего меня прокатить верхом. Наконец, прижалась всем телом и поклялась страшной клятвой, что едва этот гад остановится, тут же выскажу все, что о нем думаю. Вот ей-богу, все-все! А то взял моду – сажать неподготовленных к такому зверству девушек себе на спину и срываться с места, будто выпущенный из пращи камень. Страшно же! На такой скорости! А на нем и зацепиться не за что! Тут же только разожми пальцы, и мигом станешь историей – он бежал так, как даже я не сумею! Ног уже вовсе не различить! Вместо деревьев – сплошная пелена! Ветер веки выворачивает! В ушах свистит, за спину даже посмотреть жутко – так наверняка воздушные дыры зияют величиной с гору! Ширра ломится сквозь пространство, как дикий тур сквозь тонкий весенний лед! Вот-вот врежется! И хоть бы усом дернул!! Ему-то такое не в новинку, а мне что прикажете делать?!!! Можно подумать, всю жизнь только тем и занималась, что ездила верхом на здоровущих тиграх!!

Я тихо взвыла, боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не слететь с разогревшейся от бега спины. Снова страшно выругалась про себя и, до боли стиснув коленями черные бока, спрятала слезящиеся глаза в мягкой шерсти. Всю тоску и уныние как ветром сдуло, на них даже времени не осталось, потому что на смену горечи пришло вполне справедливое возмущение и запоздалый гнев. Как он посмел со мной так поступить?! Гад! Какой же гад! Без предупреждения! Даже не спросил!! Просто сделал, что посчитал нужным, и все! И плевал он на мое мнение, мои страхи и переживания! Да я его потом за это… я ж его… у-у-у… вот только встань мне – мигом узнаешь, как подвергать такому риску неиспорченных девиц!! Дай только добраться – все усы повыдергаю, когти пообломаю, ни одного клочка от тебя не оставлю!! На куски разорву, предатель!!!

– Ширра!!!

Хотела крикнуть грозно, но получился только жалобный писк. Попыталась пихнуть его в бок, но едва не свалилась и снова вцепилась чуть не зубами, страшась оторвать голову от холки. Потом с досады куснула, но тут же наглоталась шерсти и сердито сплюнула. А он все бежал и бежал – мощно, упруго, неутомимо и совершенно не чувствуя моего веса. Одним громадным прыжком, во время которого у меня чуть сердце не остановилось, играючи перемахнул какую-то речушку. С ходу промчался по небольшому болотцу, но не утоп и даже не погрузился наполовину – мчался так быстро, что едва замочил подушечки лап. Говорят, некоторые жуки умеют скользить по воде, а еще лягушки, что придумали способ преодолевать широкие лужи. Но он-то не жук! В нем весу побольше, чем в человеке, чуть ли не вдвое! Еще и я сверху! Но этот гад даже глазом не моргнул!! Чудовище… какое же чудовище!! Теперь понятно, почему о них никто до сих пор не слышал: такой перед самым носом пронесется, все пальцы тебе отдавит, нос откусит, а ты только ветер на лице почувствуешь и спросишь, откуда дует. Не зря ушастые сразу лапки подняли кверху, не рискнув с ним связываться – с таким свяжешься и враз окажешься под дерновым одеяльцем. Никаких костей не соберешь. А если вспомнить, что он еще и кольчугу любую прокусит…

Я глухо застонала, запоздало понимая, КОГО недавно по морде шлепала и непочтительно за хвост таскала. Вот и припомнил он мне все издевательства, вот и отыграется сегодня от души, вот и повеселится. Что с таким сделаешь, если его даже магия, говорят, не берет? Меч об него затупишь, стрелой не прошибешь… только плюнешь со злости и выругаешься про себя, проклиная день и час, когда согласилась идти рядом с этим двуличным монстром. Пришлось утешиться тем, что мое время еще настанет. Когда-то и ему нужен отдых, а я умею ждать. Главное, не упасть, не свалиться в какую-нибудь грязную лужу, не рухнуть на полном ходу, а потом с достоинством слезть и та-а-ак ему врезать…

Я даже облегчение почувствовала, строя планы жуткой мести. И далеко не сразу сообразила, что мохнатый скакун подо мной начал, наконец, замедляться. Вот и дышать начал пореже, и тени на лице стали мелькать все медленнее, вот и лучики солнца проступили из-за низко опустившихся облаков. Потом стали различимы движения его лап, из-под когтей прекратили взлетать громадные пласты вырванной земли. Понизу показалась сочная трава, теперь уже можно увидеть отдельные листочки, кустики, деревца. Вот и палочка какая-то проскочила, переломленная острым когтем… нет, не палочка, а вроде бы бревнышко, но рядом с такой тушей даже оно кажется неуместно хрупким. Потом мы пересекли небольшой ручей, куда я чуть было не свалилась, засмотревшись на проносящуюся мимо землю. Снова проступили пышнолистные деревья, запахло прохладой, затем почему-то – дымком, жареным мясом и специями. Наконец, он полностью остановился, старательно сдерживая бурное дыхание, и коротко рыкнул.

Я из последних сил пихнула его кулаком и измученно сползла со спины, стараясь не замечать, насколько сильно дрожат мои руки. Некрасиво шмякнулась вниз, крепко зажмурилась, тщетно пытаясь избавиться от тошнотворного мельтешения в глазах, и жадно хватанула ртом свежий воздух.

Хвала Двуединому, этот сумасшедший кросс закончился! Земля! Наконец-то, твердая земля! Родная, крепкая, никуда не бегущая! А на ней травка и даже (боже, спасибо!) зеленые кузнечики, испуганно прыснувшие в разные стороны! Чуть не прослезилась, ей богу! И сразу поняла, что больше нигде, ни за что и ни за какие пряники не влезу на спину этого зубастого чудовища. А если будет возможность, то и не прикоснусь к нему никогда. Предатель!

– Д-дурак, – пролязгала зубами, тщетно пытаясь выглядеть достойно и гордо. – Еще раз так сделаешь, пож-жалеешь, понял? Не п-посмотрю на зубы – так врежу, что будешь потом всю оставшуюся жизнь холодной кашкой питаться.