Текст книги "Магия Любви и Черная Магия"

Автор книги: Александра Давид-Ниэль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Глава III

Паломничество разбойников в Лхасу. – У Всеведущего. – У ясновидящего. – Прошлое мистика.

Лхаса раскинулась на равнине, у подножия горы Потала, возносящей к небесам отвесные стены дворца– крепости, увенчанного золотой крышей. Каждый тибетский странник с благоговением входит в святое место. Таинственный неприступный город, столь долго пребывавший в безопасности под защитой самых высоких в мире гор, для миллионов жителей Азии то же, что для христианского мира – Рим и Иерусалим, а для мусульман – Мекка. Может быть, даже нечто большее. Другие святые города стали таковыми благодаря историческим событиям, Лхаса же обрела свою святость в силу оккультных причин. Эта окутанная особой атмосферой «Земля богов»[20]20
  Лxa – бог, са – земля (тибет.)


[Закрыть] граничит с миром, непохожим на тот, который воспринимают наши органы чувств. Голые горы окаймляют широкую долину, где низкие белые домишки теснятся, словно верующие, преклонившие колено в молитве, и где дуют странные ветры, которые незаметно обволакивают людей и вещи, проникают в них, переделывают их и придают им новый облик, вдыхая в них новую душу, будь то на несколько дней или на века. Лхаса не просто место, где происходят чудеса. Она сама – подлинное чудо.

Войдя в Лхасу, Гараб и его спутники прониклись ее особым духом. Грубые разбойники, которые везли награбленную добычу, тотчас же превратились в благочестивых торговцев, скитавшихся по тибетской столице в поисках пристанища.

За исключением больших праздников, которые приходятся на первый месяц года,[21]21
  Новый год по тибетскому календарю начинается в феврале, в разные дни – согласно лунному циклу.


[Закрыть] в Лхасе всегда можно найти ночлег, особенно богато одетым путникам на хороших лошадях, нагруженных тюками с товаром.

Гараб и его товарищи остановились на окраине города в доме с просторным двором и большой конюшней. Разбойники, игравшие роль слуг, из предосторожности разместились в пристройке к дому. Грабители не могли допустить, чтобы местные воры поживились их добычей. Несколько человек, располагающая внешность которых позволяла им изображать из себя приятелей торговца, а также его секретаря и счетовода, поселились в доме в одном помещении, а главный «купец» Гараб с «супругой» заняли отдельную комнату.

Первый день после приезда все посвятили отдыху. Гараб велел доставить из ближайшего трактира роскошный обед и ячменное пиво, чтобы отметить прибытие в столицу. Но пили разбойники немного: следовало быть начеку, ведь любое неосторожное слово, сказанное в хмельном угаре, могло навлечь на них беду. С тех пор как Гараб стал главарем шайки, он пользовался неоспоримым авторитетом. Разбойники признавали его умственное превосходство, убедившись на собственном опыте, что повиновение его всегда обоснованным приказам приносит им удачу и прибыль. Гараб решил, что в Лхасе они будут вести себя умеренно, никто не должен слоняться по городу вечерами, «слуги» будут стеречь товар, и, кроме того, все они не станут проявлять чрезмерного религиозного рвения, как подобает добропорядочным зажиточным торговцам.

В Лхасе, где люди болтливы, как и повсюду, слухи быстро облетают город. Вскоре все прослышали о приезде богатого купца. Гараб и его сообщники не успели провести в городе и дня, как утром у их дверей раздался нестройный хор голосов, поздравлявших их с прибытием. Это были рогьяпа, согласно древней традиции взимавшие пошлину с каждого мало-мальски знатного гостя, приезжавшего в Лхасу.[22]22
  Подобный обычай существует и в Шигацзе. Автор удостоилась такой чести во время пребывания в этом городе. Она уклонилась от оплаты налога в Лхасе, поскольку путешествовала под видом нищей паломницы (см.: «Путешествие парижанки в Лхасу»).


[Закрыть]

Рогьяпа – в Лхасе особая, как бы низшая каста. Им запрещается жить в пределах города и заходить в дома почетных граждан. Они перевозят тела покойников за город, где расчленяют их и оставляют на съедение хищным птицам, а также убирают трупы умерших животных.

Бесстыдство рогьяпа нынче несколько поубавилось, а в прежние времена оно не знало границ. Они буквально преследовали путешественников, которые отказывались подчиниться их требованиям, осыпали их бранью и насмешками всякий раз, когда те появлялись на улице, вынуждая либо уступить, либо покинуть город.

Хорошо осведомленный об этом Гараб поспешил отдать посетителям необходимую сумму; вопли тотчас же смолкли, и «сборщики налогов» удалились.

Тем же утром «секретарь» прибывшего «богатого купца» предпринял первые шаги для получения аудиенции у Далай-ламы.

Когда Лхасу посещает большое количество паломников, Далай-лама устраивает им торжественный прием. Он восседает, скрестив ноги, на высоком тропе в окружении придворных: членов совета, шапэ,[23]23
  Букв.: «ноги-лотосы», т. е. «чьи ноги похожи на лотосы»; почетный титул.


[Закрыть] сидящих на коврах, и других приближенных – чиновников, телохранителей и слуг, стоящих возле трона.

Никто не получает доступа к ламе бесплатно. Верующие собирают необходимую сумму, прошение об аудиенции подается от имени того, кто внес больше всех денег, и ему разрешается взять с собой сколько угодно родственников, друзей и даже случайных людей. Нередко бедные паломники подстерегают процессию, направляющуюся к ламе, и, вложив в руку того, кто ее возглавляет, мелкую монету, получают разрешение присоединиться к богомольцам.

Главный жертвователь, шествующий впереди процессии, сам складывает все дары у подножия трона. Остальные следуют за ним гуськом; каждый ненадолго останавливается перед Далай-ламой, сложив руки и склонив голову, и тот дотрагивается до головы верующего метелкой, украшенной разноцветными лентами. Считается, что благотворные токи, исходящие от Далай-ламы, пройдя по ручке метелки и привязанным к ней лентам, переходят в человека, до которого он дотрагивается. Если паломники приносят более щедрые дары, церемония разворачивается аналогичным образом, но в таком случае каждый из них самолично кладет свое приношение перед троном, в то время как секретари и счетоводы ведут учет деньгам и преподнесенным вещам.

Порой эти приемы носят другой, менее пышный, но более почетный характер и устраиваются для знатных посетителей и особенно щедрых дарителей. Подобные аудиенции называют по-тибетски зимчун, то есть «комната», поскольку гостей принимают в личных покоях Далай-ламы.[24]24
  То же самое происходит в Шигацзе, у Панчен-ламы (или Таши-ламы).


[Закрыть]

Гараб добивался именно такого приема, отчасти из тщеславия, отчасти из предосторожности. Частная аудиенция в узком кругу позволяла избежать нежелательных встреч – в большой толпе могли оказаться люди, знавшие кого-нибудь из разбойников, или даже купцы из недавно разграбленного каравана. Далай-лама в этом случае будет окружен лишь двумя-тремя приближенными, ни один из которых, как и сам Далай-лама, естественно, никогда не видел ни Гараба, ни его людей. И, кроме того, самолюбие сына безвестного отца и служанки тешило себя перспективой более почетного приема, нежели шествие в толпе заурядных богомольцев.

Человек, на которого Гараб возложил секретарские функции, был хитрым парнем с обрывками знаний, способный в случае необходимости прочитать или написать несколько слов. Он нашел подход к камергеру, ведавшему прошениями о частных свиданиях, ловко вставил несколько слов о своем хозяине, якобы богатом купце, обосновавшемся па китайской границе, а затем принялся перечислять дары, которые тот намеревался преподнести самому Далай-ламе и его приближенным в Лхасе в знак глубокого уважения, а также для того, чтобы получить благословение Драгоценного Покровителя.

Подобно тому как нельзя предстать перед ламой с пустыми руками, невозможно явиться к камергеру без подарков, а для того, чтобы получить к нему доступ, необходимо щедро одарить слуг низшего ранга.

Этот обычай был хорошо известен «секретарю», и потому он с честью справился с возложенной на него миссией. Прием должен был состояться через восемь дней, в благоприятное время, в пятнадцатый день лунного месяца.

Между тем Гараб и его сообщники занимались распродажей награбленного, оставив себе лишь лошадей и мулов для обратной дороги. Разбойникам сопутствовала удача, и они выгодно продали все товары. Предстоящее благословение Далай– ламы уже приносило свои плоды.

В назначенный день Гараб и его люди с раннего утра начали готовиться к приему. Они умылись и оделись в самые нарядные платья, захваченные у паломников. Одни подвесили к правому уху серьгу, другие нацепили на указательные пальцы толстые нефритовые кольца. Наконец, когда пробил час, все они, в полной мере осознав важность своей миссии, отправились в Норбулинку – резиденцию Далай-ламы,[25]25
  Тринадцатый Далай-лама, правивший в то время, умер 17 декабря 1933 года.


[Закрыть] расположенную за городом, среди садов.

Дэчема в платье из голубой парчи, надевшая на себя все украшения, подаренные Гарабом, ехала верхом рядом со своим «мужем», стыдливо опустив глаза.

В Норбулинке разбойникам пришлось долго ждать в саду, прежде чем их провели к Далай-ламе. Их религиозное благоговение постепенно улетучивалось, уступая место страху. Они оказались в логове льва. Драгоценный Покровитель, Тамчед кенпа[26]26
  Всеведущий (тибет.) – один из распространенных титулов Далай-ламы в Тибете.


[Закрыть] при малейшем подозрении мог подвергнуть их мучительным пыткам и казни.

Гараб почувствовал, как в души его спутников закрадывается страх, который мог заставить кого-либо из них потерять голову и погубить всех.

– Нас слишком долго заставляют ждать, – промолвил один из разбойников.

Сделав вид, что он хочет обсудить детали предстоящего свидания, предводитель собрал своих людей и сказал им тихим, но твердым голосом:

– Всеведущий не подозревает, кто мы такие и откуда у нас эти дары. Он никогда об этом не узнает.

Гараб говорил мудрые слова. Конечно, иначе и быть не могло, ведь они приняли надлежащие меры предосторожности.

– Следует думать лишь о благих вещах, которые нас ожидают, – посоветовал «секретарь».

Лица разбойников прояснились. Далай-лама не должен был ни о чем догадаться.

Ни один из грабителей не усматривал противоречия в том, что Всеведущий, которого они собирались одурачить при всем своем почтении к нему, ни о чем не должен был догадаться. Это звание давно потеряло для них, как и для всех их соотечественников, свое буквальное значение, превратившись в обыкновенный титул вроде «его величества». Рассуждая о произволе властей и прочих бедах, от которых им приходится страдать, жители Тибета постоянно говорят те же слова, что произнес Гараб: «Всеведущий об этом не знает».

Всеведущий действительно ни о чем не догадался или, как решил бы всякий тибетский богомолец, не подал вида из жалости к грешникам, распростертым у его ног.

Он принял дары разбойников – украшения из бирюзы, серебряные слитки, ружья, седла, ковры и крупных мулов, которых подвели поближе, чтобы он мог их разглядеть.

Столь щедрый гость заслуживал большего, чем обычное прикосновение метелкой. Далай-лама удостоил его особым вниманием. Гараб отвечал на все вопросы уклончиво, стоя с опущенной головой. Он сказал, что торгует в Синкайцзе, в далеком городе, расположенном в краю гяронгпа[27]27
  Приграничная область на западе китайской провинции Сычуань, населенная племенами тибетского происхождения. Гя – китайский; ронг – долина; гяронгпа – люди (тибетцы), обитающие в китайских долинах.


[Закрыть] и неизвестном Далай-ламе и его приближенным. По его словам, он просто доставал при случае различные товары, а затем перепродавал их с выгодой. Гараб говорил тихим робким голосом, разыгрывая из себя простодушного парня.

– Я благословляю вас, сын мой, – промолвил Далай-лама, – вас, вашу супругу и ваших слуг, которые пришли сюда вместе с вами, и тех, что остались дома. Да будет ваша жизнь долгой, пусть болезни обходят вас стороной, а ваши дела процветают все больше и больше.

Затем началось шествие, и ленты метелки ламы коснулись головы каждого из двадцати трех разбойников. Аудиенция была окончена. Всеведущий ни о чем не догадался. И даже пожелал грабителям долголетия и успеха в делах. Сколько удачных набегов с богатой добычей ждало их впереди!

Любовное исступление, владевшее Гарабом и Дэчемой, не ослабевало во время их путешествия, однако умиротворяющая атмосфера святого города, в котором они оказались, немного снизила накал их страсти. Свидание с Далай-ламой положило конец этому затишью. Вернувшись на постоялый двор, двое влюбленных словно очнулись ото сна; стоило им обменяться всего лишь одним взглядом, как их чувства вспыхнули с новой силой.

Во время путешествия в Лхасу они ни разу не подумали о возвращении. Любовники были всецело поглощены своей страстью и проводили день в нетерпеливом ожидании ночи. Однако после приема во дворце Далай-ламы они внезапно осознали перспективу скорого отъезда.

Им предстояло вернуться в стойбище Гараба, к суровому пастушескому быту, и прежний страх закрался в их души. Кочевая жизнь неизбежно должна была положить конец их постоянной близости. Молодого предводителя ждали дела: уход за животными, торговые сделки, походы, в которых женщина не может принимать участие. А когда не видишься часами, днями и неделями, разлука грозит сделать свое дело – опьянение любовью, которой они наслаждались, могло постепенно пройти. О! Если бы это путешествие никогда не кончалось, ведь вместе с ним лучшим дням их жизни суждено было уйти в небытие! Они встретили рассвет в объятиях друг друга, охваченные грустными думами. Обоим уже мерещился плачевный конец их долгого обратного путешествия.

В течение последнего дня в Лхасе Гараб должен был уладить несколько дел, попутно следя за сборами в дорогу. Накануне он велел принести ему на рассвете завтрак, и один из разбойников вошел в комнату с огромным чайником.

– Атаман, – сказал он, – нужно купить цалигу и масло. Цзонду решил совершить доброе дело и отдал большое количество продуктов трем паломникам, которые приходили вчера вечером, когда вы легли спать. Они просили еду, чтобы отправиться к Ган-Тэсэ. Это подаяние принесет нам удачу на обратном пути. Вы ведь не будете ругать Цзонду?

– Он поступил правильно, – заявил Гараб. – Купите продукты и заново наполните мешки. Я беру все расходы на себя, но за доброе дело нам зачтется поровну.

– Золотые слова! – с радостью вскричал разбойник. – Я передам их Цзонду.

И он вышел из комнаты.

– Ган-Тэсэ находится очень далеко отсюда, – сказала Дэчема. – Ты уже бывал там?

– Нет, – отвечал Гараб, – но, как говорила мне мать, моя нынешняя жизнь началась именно в этом месте.

– Как так? – с любопытством спросила Дэчема.

Гараб промолчал. Он погрузился в раздумья: в памяти ожила странная история его божественного происхождения, рассказанная ему матерью, и менее романтичные, но более правдоподобные предположения его бывшего хозяина Лагпы. Как бы то ни было, именно у Ган-Тэсэ произошло его зачатие, и внезапно ему пришла в голову новая мысль. Он испытал желание увидеть то место, где неведомые ему обстоятельства предопределили появление на свет младенца, которому предстояло стать богатым владельцем обширного стада и предводителем разбойников. Голова у Гараба шла кругом. До Ган-Тэсэ несколько месяцев пути… Почему бы ему не отправиться туда в паломничество вместе с Дэчемой? Зачем сокращать время, отпущенное им на счастье, если появился хороший предлог продлить его?

– Мне надо выйти, – сказал Гараб подруге, – меня ждут дела. Я скоро вернусь, любимая.

Он сжал Дэчему в своих объятиях и поспешно вышел.

В Тибете не принимаются ни за какое мало-мальски важное дело, не посоветовавшись с предсказателем. Гараб отправился к одному их них, чтобы узнать, следовать ли ему внутреннему голосу, заставившему его внезапно изменить свои планы.

Немного погодя Дэчема тоже вышла из дома, чтобы узнать у прорицателя, какое будущее ожидает ее в краю, куда повезет ее любимый.

Гараб отправился в храм Джово.[28]28
  Господин, повелитель (тибет.). В этом самом известном в Тибете храме якобы находится очень древняя статуя юного принца Гаутамы, до того как он стал Буддой.


[Закрыть] Он пал ниц перед статуей Повелителя, положил у ее подножия длинный белый шелковый шарф, моля Всевышнего указать ему истинный путь своим светом.

Служители уже наполнили чистой водой чаши, установленные на алтаре. Гараб подошел к одному из них, вручил ему деньги, чтобы тот зажег перед статуей сто восемь маленьких свечей, и рассказал ему, что ищет предсказателя, который совершил бы для него мо, чтобы узнать, правильно ли он выбрал день отъезда. Видя перед собой представительного, хорошо одетого человека, тот посоветовал ему обратиться к ламе, который славится как ясновидящий и живет в монастыре, где совершаются магические обряды гьюд.

Было еще слишком рано, и Гараб сначала закончил свои торговые дела, а затем отправился в монастырь. Щедрые дары быстро открыли ему доступ к ясновидящему.

Мысли разбойника были заняты предстоящим паломничеством к Ган-Тэсэ. Он хотел узнать, будет ли ему сопутствовать удача в этом путешествии или лучше от него отказаться. Гараб не ведал страха при встрече с Далай-ламой, и ему не приходило в голову, что визит к ясновидящему таит в себе опасность. Однако, оказавшись в темной комнате наедине с ламой, который устремил на него пронизывающий взгляд, он почувствовал на себе взоры всех святых чудотворцев, всех грозных богов и покоренных демонов, изображения которых украшали стены покоев. Гараба охватил ужас. Не глупо ли было выдавать себя с головой? Бежать невозможно; предстояло расплачиваться за свою дерзость. Разбойник собрался с духом и задал свой вопрос.

Гараб сказал, что торговые дела, которые привели его в Лхасу, окончены, и он уже собрался вернуться домой, но внезапно почувствовал желание совершить паломничество к святой горе Гаи-Тэсэ. Должен ли он следовать этому желанию, или лучше от него отказаться?

Слушал ли его предсказатель? Гараб ощущал, как взгляд ясновидящего проникает в глубь его души.

Наступила долгая тишина. Гараб изо всех сил старался не закричать от страха. Наконец, лама заговорил:

– Я не буду задавать тебе вопросы и справляться в священных книгах о том, что тебя ждет. Я вижу, как твое прошлое клубится вокруг тебя; оно отягощено причинами, которые сделали тебя игрушкой последующих событий. Именно они, а не твое собственное желание влекут тебя к Ган-Тэсэ. Ступай туда, если ты считаешь, что хочешь этого. Я вижу также, что твоя связь с краем, откуда ты пришел, подобна тонкой нити и того и гляди оборвется. Над тобой сгущаются тучи. Ты приносил страдания другим, теперь будешь страдать сам.

Свидание было окончено, и лама жестом подозвал Гараба к себе.

– Забери свои деньги, – сказал он.

Это было приношение, которое Гараб передал при входе вместе с шелковым шарфом слуге ясновидящего. Согласно обычаю, слуга положил дары на стол напротив дивана, на котором сидел предсказатель.

Отказ принять дары означал проклятие ламы.

Охваченный ужасом Гараб упал перед ним на колени, не в силах вымолвить ни слова.

– Встань, – сказал ясновидящий. – Ты раздашь деньги бедным; я оставлю себе шарф.

Он говорил спокойным тихим голосом. Отказавшись от денег, он все же согласился принять шарф. Дар не был полностью отвергнут, значит, Гараб не был проклят.

Выйдя из монастыря, разбойник раздал деньги нищим, которые встречались ему по дороге. Радость как рукой сняло. Оп не сомневался, что лама разгадал его, но пожалел и избавил от своего проклятия, однако предсказал ему бури и невзгоды. Откуда же ему ждать беды? Гараб не представлял этого. От ужаса при мысли, что его разоблачили, у него слегка помутился разум. Слова оракула то и дело всплывали в его памяти, но он был не в состоянии их истолковать. Его влекло к Ган-Тэсэ. «Связь с краем, где ты жил, того и гляди оборвется», – вспоминал слова ламы разбойник. Гараб не хотел, чтобы это случилось. Может быть, паломничество к святой горе отведет от него угрозу? Может быть, он найдет средство усмирить бурю, которая собиралась над его головой, прежде чем она грянет?.. Гараб пытался убедить себя в том, что так и будет.

Внезапно он почувствовал страшную усталость; среди множества тревожных мыслей одна была четкой: его веселая жизнь удачливого разбойника подошла к концу.

Оп собирался отправиться к святой горе Ган-Тэсэ, следуя побуждению, которое принял за собственное желание. Если даже паломничество лишь отсрочит надвигающуюся грозу, если оно будет только передышкой, он сможет благодаря ему подольше сохранить для себя Дэчему, и лишь это имело для него значение.

Дэчема, решив узнать, что сулит ей будущее, обратилась к хозяйке постоялого двора с просьбой указать ей предсказателя. Хозяйка направила ее к мопа, к услугам которого часто прибегали миряне среднего достатка Лхасы.

Молодая женщина преподнесла ясновидящему шарф и немного денег; он велел ей хранить молчание и, сформулировав про себя вопрос, который она хотела задать, сконцентрировать все внимание на своей мысли, не отвлекаясь ни на что другое.

Предсказатель сидел напротив нее на диване, их разделял только узкий стол. Дэчема подчинилась полученному указанию.

«Что станет с моей прекрасной любовью? – думала она. – Чего я должна ждать от будущего?»

Прошло некоторое время; предсказатель пробормотал несколько фраз и достал три маленьких кубика из мешочка, подвешенного к толстой книге, почерневшей от долгого употребления. Повертев кубики в руке, он бросил их на стол, снова что-то сказал и затем отыскал в книге номер, соответствовавший выпавшему числу.

Под этим номером значились слова: «сердитый смех», «пропасть». Прорицатель медленно, со значением прочел это вслух и, ничего не добавив, отослал просительницу.

Ошеломленная Дэчема не помнила, как очутилась на улице. Приведя в порядок свои мысли, она попыталась понять скрытый смысл маловразумительного предсказания, но тщетно; однако было ясно, что эти слова таят в себе угрозу.

Чей гнев должен был на нее обрушиться и что за пропасть ее подстерегала?

Подобно Гарабу, Дэчема направилась в храм Джово, и по дороге ее внезапно осенило, она поняла значение странных слов.

Ответ предсказателя говорил о том, что их с Гарабом любовь подошла к концу и вслед за этим она попадет в ад. Да-да, именно в ад. «Сердитый смех» – это смех злобных демонов, которые будут радоваться ее появлению. «Пропасть» – это бездна низших миров, куда она упадет, где она будет жить в муках много тысяч лет, прежде чем умрет и возродится[29]29
  Ламаисты не верят в возможность вечного страдания.


[Закрыть] в лучшем мире.

Дэчема отчетливо понимала: ее вина заключается в том, что она любит Гараба; эгоизм, заставивший ее бросить своих благодетелей на произвол судьбы, чтобы осуществить мечту о любви, будет наказан.

Осиротевшую в трехлетнем возрасте Дэчему воспитали бабушка и дедушка, оба зажиточные фермеры. У них не было других детей кроме ее отца, и они отдавали сироте всю свою нежность.

У Дэчемы было беззаботное детство, но затем дедушка заболел, несколько лет не мог заниматься хозяйством, у семьи появилось много долгов. Когда дедушка немного оправился, его силы оказались подорваны долгой болезнью и он был уже не в состоянии поправить свои пошатнувшиеся дела. Все поля оказались распроданы одно за другим, и престарелые супруги быстро впали в нищету.

Как-то раз, когда Дэчема пошла с подругами в монастырь на религиозное представление, ее увидел сын наместника провинции. Красота девушки поразила его, и недолго думая он решил на ней жениться. Его отец не стал возражать. Семья Дэчемы пользовалась уважением, и, кроме того, решил наместник, пожилые люди не запросят большого приданого,[30]30
  В Тибете будущий муж или его родители платят приданое в виде денег, скота или земли родителям невесты. Это расценивается как возмещение им расходов, затраченных на воспитание дочери. Женитьба на девушке из благородной или почтенной семьи зачастую обходится очень дорого, как и в том случае, если невеста наделена необычайной красотой. Обычай, когда родители вместе с дочерью дают ее будущему мужу деньги, кажется жителям Тибета абсурдным и даже постыдным.
  Тибетцы спрашивали меня об этом без обиняков: «Неужели девушки в вашей стране настолько уродливы, что приходится платить их мужьям?»


[Закрыть] как чиновник его ранга, у которого была бы дочь на выданье. Наместник послал к фермерам одного из своих сыновей,[31]31
  Брачные предложения делаются с помощью родственников или друзей.


[Закрыть] оговорившего условия заключения брака. Долги стариков будут уплачены полностью, и, кроме того, наместник пообещал прислать к ним своего доверенного человека, который будет вести дела на ферме. Все запущенные постройки отремонтируют; старые супруги останутся жить вместе с молодыми, им не придется работать, и помимо прибыли от фермы они будут получать денежную ренту.

Старики порадовались счастью, выпавшему на их долю, видимо, в награду за нежную заботу о сироте, для которой, как они думали, брак с сыном крупного чиновника, открывавший доступ в благородную и богатую семью, также являлся неслыханной удачей. Естественно, они и не подумали спрашивать у Дэчемы согласия на союз, отвечающий их чаяниям. Кроме того, в Тибете не принято советоваться с невестой. Фермеры лишь известили девушку о том, что ей предстоит стать невесткой наместника и жить в довольстве; они были уверены, что она несказанно обрадуется такой чести.

Однако Дэчема была этому не рада.

С самого детства она предавалась романтическим мечтам, подобно тому как мужчины из ее деревни пьянствовали и искали приятных ощущений. Дэчема не питала склонности к физическому труду и большую часть времени придумывала разные сентиментальные и драматические истории, главной героиней которых неизменно являлась она сама. Бесконечные перипетии этих рассказов сами собой рождались у нее в голове, утоляя и в то же время возбуждая ее эмоциональный голод. Вследствие ранней чувственности единственной темой ее фантазий вскоре стала любовь. Дэчема грезила о необыкновенном возлюбленном – прекрасном, отважном и пылком герое. Постепенно этот навязчивый образ укоренился в ее воображении и принял определенный неизменный облик – ее идеал обрел свое лицо.

Дэчема бессознательно предавалась занятию, напоминавшему упражнение, которое учителя-мистики заставляют выполнять своих учеников, чтобы те убедились, что окружающий мир – в том виде, в каком они его воспринимают, – порождение человеческого разума. С помощью постоянной концентрации мыслей она создала фантом.

Мало-помалу воображаемый возлюбленный начал выходить за пределы грез. Порой, когда она даже не помышляла о нем, он становился почти таким же реальным, как и обитатели фермы; она видела его, слышала голос, чувствовала прикосновение рук и позволяла ему увозить себя на головокружительные конные прогулки.

Дэчема была суеверна, как и люди, среди которых жила. Она слышала множество историй о привидениях и подобно большинству жителей Тибета не проводила четкой грани между «возможным» и «невозможным», между «нашим миром» и соседствующими с ним «другими мирами». Она верила в реальное существование привидевшегося ей человека и жила в ожидании его появления.

Новость, которую радостно возвестили ей бабушка и дедушка, повергла Дэчему в ужас. Между ней и человеком, которого прочили ей в мужья, внезапно выросла фигура властителя ее дум. Не думая о горе, которое она причинит лелеявшим ее старикам, надеявшимся благодаря этому браку провести остаток жизни в покое и достатке, она покинула ферму ночью, когда все спали, и отправилась на поиски возлюбленного, созданного воображением…

Как мы уже знаем, она нашла его странным и загадочным образом…

Кланяясь статуе Джово, Дэчема упрекала себя в неблагодарности. Ее мучили угрызения совести. Что стало с добрыми стариками, которые столько для нее сделали? Не наказал ли их наместник за ее побег? Возможно, им пришлось заплатить большой штраф, который довершил их разорение.

Дэчема отнюдь не была бессердечной; она раскаивалась в содеянном и клялась искупить свою вину. Она откажется от Гараба, ибо между ее набожными родными и предводителем разбойников не могло быть ничего общего, вернется домой, будет работать и постарается прокормить стариков.

Она видела в этом свой долг, а также средство избежать низвержения в низшие миры, которого она заслужила.

Ей необходимо признаться Гарабу в том, что до сих пор от него скрывала, и объявить ему о своем решении вернуться в отчий дом.

Обливаясь слезами, Дэчема продолжала молится у алтаря и выразила пожелание найти своих родных в добром здравии и стать их опорой в будущем.

Затем она покинула храм и вернулась на постоялый двор. Гараба еще не было; он пришел в час трапезы и сразу же сел за стол с мужчинами; Дэчеме подавали отдельно в ее комнате. «Я поговорю с ним, когда он поднимется сюда», – решила молодая женщина.

Разбойник принял окончательное решение: он отправится к Ган-Тэсэ вместе с Дэчемой. Оставалось лишь придумать благовидный предлог для столь резкой перемены планов накануне отъезда. И хитроумный Гараб нашел выход из положения, несмотря на тревогу, которую посеял в его душе предсказатель.

– Я должен сообщить вам неожиданную новость, – сказал он своим сообщникам, когда они собрались за столом. – Сегодня утром, как водится перед дальней дорогой, я советовался с ясновидящим, благоволит ли к нам судьба. Я обратился не к обычному предсказателю, а к прославленному ламе, который живет в монастыре, Эта встреча стоила немалых денег, но мне нужен был совет, которому мы могли бы всецело доверять. И вот, к моему великому удивлению, ясновидящий сказал, что я должен отправиться к Ган-Тэсэ.

Послышались изумленные возгласы, но никто из разбойников не заподозрил предводителя в том, что он изменил свои планы в силу личных обстоятельств, а также исказил смысл слов предсказателя. Все знали, что от ясновидящих, наделенных особым чутьем, можно ждать самых неожиданных советов; жители Тибета привыкли к тому, что ответы оракулов кажутся на первый взгляд лишенными смысла.

– Нужно ли нам также идти к Ган-Тэсэ? – спросил один из разбойников.

– Нет, – ответил Гараб. – Предсказание ламы касается только меня. Боюсь, что если не последую совету мудрого учителя, то это может навлечь беду на всех нас. Отправляйтесь в путь без меня; я попрошу лишь двоих из вас сопровождать меня. Что ты на это скажешь, Цзонду, и ты, Горэн?

Все согласились с его словами, и многие даже позавидовали удаче двух приятелей.

– А как же ваша красавица? – решился спросить Цзоиду с легкой иронией.

Все расхохотались.

– Разве Гараб нам ее доверит!? – воскликнул один из разбойников.

– И не подумаю, – со смехом отозвался Гараб.

Все еще больше развеселились, послышались грубые, но бесхитростные шутки, а затем предводитель обратил внимание разбойников на серьезные дела. Прибыль от продажи добычи была распределена заранее; оставалось произвести раздел животных и провизии между теми, кто возвращался домой, и четырьмя паломниками, отправлявшимися к Ган-Тэсэ. Кроме того, Гараб решил снабдить сообщников точными указаниями на время своего отсутствия.

– Пока я не вернусь, – сказал он, – все вы будете мирными пастухами. Пусть каждый вернется в свое стойбище и не покидает его. Главное – никаких походов, я вам это категорически запрещаю. Последний наш набег был необычайно удачным, но он может навлечь па нас беду. Паломники, на которых мы напали, были важными людьми; они наверняка поднимут шум по поводу своею ограбления и будут кричать об этом как по дороге, так и по возвращении домой. На севере, в Китае, нас выслеживает предводитель большого войска. Странники не раз предупреждали меня об этом. Он был бы очень рад увеличить свою конницу за счет наших лошадей и щедро одарить своих солдат нашими быками и баранами. Следует соблюдать осторожность; давайте подождем некоторое время, пока страсти улягутся и о нашем последнем походе позабудут. Возможно, мое паломничество к Ган-Тэсэ принесет пользу. Слухи о наших подвигах облетели всю округу, и караваны, как ни досадно, обходят нашу местность стороной. Все это мне не нравится. Возможно, мы найдем новое выгодное поле деятельности в районе Ган-Тэсэ или на ведущих туда дорогах. Я выясню это, когда изучу те места; кто знает, не для того ли наши боги-покровители внушили ламе, что я должен совершить путешествие? Пятьдесят-шестьдесят наших товарищей могли бы обосноваться в тех краях на два-три года. Предлог для этого найти нетрудно: паломничество или торговля. Мы сможем несколько лет успешно «трудиться» на дорогах, по которым следуют купеческие караваны и богатые паломники. Будут ли у нас там соперники? Придется ли нам сражаться, или можно будет заключить с ними выгодный союз? Все это предстоит выяснить.