Текст книги "Весеннее сумасшествие"
Автор книги: Александра Авророва
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
– Этого никто не любит, – прокомментировала Ольга Николаевна.
– Не понимаю… кому какое дело до того, как я живу? Почему меня не оставят в покое? Почему не оставят в покое Машку? Умерших этим не воскресишь, ведь так?
– Зато для живых важно знать, что преступление будет наказано, – бросила вахтерша, уходя от нас с таким видом, будто спешила покинуть чумной барак.
В отвратительном настроении я решила отправиться погулять. Движение всегда благотворно на меня действовало. Правда, отойти далеко от дома я побоялась. Чего уж там! Пора перестать кривить душой и обманывать саму себя, неправильно объясняя собственные поступки. Мне было страшно, что появится Макс, а я его упущу, вот я и наматывала круги по нашему двору, словно обезумевшая лошадь. Около десяти подъехала красивая машина, и сердце мое судорожно забилось. Но из автомобиля вышел просто-напросто Сережа.
– Привет, – поздоровался он. – Вы с Сашкой – два сапога пара. Тоже бессонницей маешься?
– Тошно мне как-то, – вздохнула я.
– Не переживай, – похлопал меня по плечу Сережа. – Я не думаю, что тебя могут и вправду обвинить в убийстве. Помотают нервы и оставят в покое. Какие у них доказательства? Никаких.
– Но кого-то ведь все равно обвинят, – подумав о Светке, сказала я. Произносить вслух ее имя я не стала. Раз люди не знают, что ее заподозрили, зачем наводить их на подобную мысль?
– А ты об этом не думай. Думай о приятном. Надо всегда стараться думать о приятном, тогда и жить будет легче. Вот видела, на каком мерсе я прибыл? Коллега подвез. Думай о том, что через несколько лет у тебя будет такой же или даже лучше.
Я засмеялась.
– Это для мужчины автомобиль – предел мечтаний, Сережа, а меня он не утешает.
– Да? Ну, а что бы ты купила, будь у тебя куча денег? Шубу?
– Куча – это сколько? – уточнила я.
– Сколько угодно. Неограниченное количество.
Представить такое было трудно, но я напрягла воображение, и жизненный тонус мой и впрямь повысился. Я призналась:
– Я бы поехала в Италию. Потом еще куда-нибудь, но в Италию прежде всего.
– Ну, для этого не нужно запредельных сумм, – разочарованно сообщил Сережа.
– Нет, я бы знаешь, как поехала? Не по путевке, а так, как ездили раньше, понимаешь? Ведь художников раньше отправляли на стажировку в Италию на целых три года! И действительно, за меньшее время не управишься. Ведь только малая часть итальянского искусства собрана в галерее Уффицы, а большинство разбросано по городам. Не только Рим, Флоренция и Венеция. Неаполь с Помпеями, Пиза, Мантуя, Генуя, Верона, Равенна… А фрески в монастырях! Репродукции наверняка не передают их очарования. А скульптура! А архитектура! А…
Я остановилась, заметив, что Сережа улыбается. Наверное, я выглядела нелепо, когда возбужденно описывала прелести Италии человеку, осведомленному о них не меньше, чем я. Он лукаво предположил:
– Лет через пять, Машка, ты вспомнишь этот разговор, уже став полноправной гражданкой твоей любимой Италии.
– Смеешься? – догадалась я. – Ни за что бы не хотела стать гражданкой другой страны. Вот посмотреть – это да.
– Серьезно? Хорошо. Значит, через пять лет ты, путешествуя, оглянешься на архитектурные шедевры и подумаешь: «А стоило ли так сюда рваться? Чего здесь особенного?» Но пока мечтай. Все лучше, чем унывать.
Вот так, во исполнение доброго совета стараясь не унывать и не представлять себе неприятностей грядущего дня, я легла спать. Я не догадывалась, что неприятности этого дня существенно превзойдут самые смелые картины, на которые способно было мое воображение.
Наутро мы с Нелькой встали, а Светка все спала. Совершенно на нее не похоже, поскольку обычно она вскакивала первой. Правда, последнее время живость ее поубавилась, но все равно странно!
– Светка, ты опоздаешь на занятия, – предупредила Нелька.
Никакой реакции. Тогда она потрясла Светку за плечо, потом, отпрянув, посмотрела на меня. Я подошла поближе, тоже тронула руку подруги. В тот же миг на меня нахлынуло дежавю. Вот я стою в темном коридоре и судорожно ощупываю мертвое тело, лежащее на пути. Нет, не надо подобных ассоциаций! Светка-то живая… только почему-то холодная и словно ненастоящая… Господи, да что же это?
– Ну? – требовала ответа Нелька, глядя на меня полными отчаяния глазами. – Что ты думаешь, Машка? Что с ней?
– Надо… надо позвать кого-нибудь… Ольгу Николаевну… – в панике предложила я.
Нелька кивнула и вихрем рванула из комнаты. Меня бил озноб. Вроде бы следовало снова попробовать разбудить Светку, только не было сил. И смотреть на нее не было сил. Я отвернулась и увидела на столе записку. Она лежала открыто, демонстративно, явно предназначенная для прочтения.
«Машка, я виновата перед тобой. Я подставила тебя под удар, и вот что получилось. Но я не хотела, чтобы обвиняли тебя. А теперь все поймут, что это сделала я. Это уже ясно кое-кому. А я слишком боюсь неприятностей, да еще публичных, поэтому так показалось легче».
Я в ужасе уставилась на клочок бумаги, не в силах до конца вникнуть в смысл. Тут дверь открылась, вбежали Ольга Николаевна и Нелька. Ольга Николаевна пощупала Светке пульс и мрачно вопросила в пространство:
– Сглазили нас, что ли? Давно надо было покропить тут святой водой, а я, дура, все не собралась.
Меня всегда смущает сочетание суеверия и религиозности – противоречащих друг другу вещей. Поэтому первой реакцией было удивление странному предложению Ольги Николаевны, и лишь потом возникла мысль о его причине.
– Светка… вы считаете, она… то есть…
– Да чего там считать? Небось померла посереди ночи, часов пять назад. Не знаю, в скорую нужно звонить или только в милицию? Позвоню-ка сперва милиции, а уж они пускай решают. Они мне даже телефончик свой оставили, велели, если что случится, сразу обращаться к ним. Вот и случилась. Какая ни была девка распутница, а все жалко. Молодая, здоровая! Детей бы еще народила, а тут…
Вахтерша горько махнула рукой и ушла. Из глаз Нельки покатились слезы, крупные и частые, хотя лицо оставалось спокойным, даже неестественно спокойным, словно восковая маска. Это было страшное зрелище, страшнее неподвижного тела на кровати. Тело казалось спящим, и не верилось в окончательность кошмарного диагноза, но Нелькин тихий плач подтверждал реальность случившегося. Я, не выдержав, тоже разрыдалась, однако где-то в глубине души по-прежнему теплилась тень надежды. Есть вещи, которые не должны быть правдой. Марго погибнуть могла, да, но никак не Светка! Если немножко потерпеть, она встанет и засмеется.
– Море слез, – прокомментировал появившийся Сергей Михайлович, и я обнаружила, что мы просидели в прострации почти час. – Девушки, вы оставьте комнату ненадолго, пока группа тут кое-чем займется. Хотя ладно, давайте я пройду вместе с вами в этот ваш скворечник. Мне все равно надо с вами обеими побеседовать.
Нелька покорно встала, а я почему-то не послушалась. Я внимательно вглядывалась в то, как толстый незнакомый мужчина фотографирует Светку, и сердце заполнял ужас. Живых так не фотографируют!
– Она умерла? – спросила его я.
Но ответил Сергей Михайлович.
– А вы что, сомневались? Умерла ваша Ивченко, умерла. И не стоит вам, Маша, на это смотреть. Лучше пойдемте!
Он потянул меня за руку, и лицо его выразило неподдельный интерес.
– А ну разожмите-ка кулачок!
Я, всхлипывая, уставилась на милиционера в недоумении, а он осторожно разжал мой кулак и вытащил оттуда клочок бумаги. Оказывается, я продолжала держать загадочную Светкину записку, хотя и забыла о ней.
– Ого! – хмыкнул Сергей Михайлович, обращаясь к толстяку. – Хочешь пари? Девочка умерла от отравления клофелином. На бутылку коньяка?
– Дураков нет, – флегматично заметил толстяк. – Ты знаешь обстоятельства дела, а я нет. Клофелин так клофелин. По крайней мере, не мучилась. Девка-то в соку. Люблю рыжих.
Я вздрогнула, потрясенная цинизмом короткого диалога. Будто речь велась не о гибели человека, а о планах на воскресный вечер. Можно ли ждать от подобных людей, что они будут, как это делают сыщики в книгах, день и ночь размышлять над причинами трагедии и докапываться до истины? Виталий прав – им лишь бы отчитаться, а на остальное наплевать. Какую ошибку я совершила, в горячке любовного увлечения бросив собственное расследование и положившись на милицию! Не пожинаем ли мы сейчас плоды этой беспечности?
Мои тяжкие размышления прервала Ирина Станиславовна.
– Маша, – без привычной иронии произнесла она, – если бы за каждого потерпевшего мы переживали, как за родного, то вряд ли сумели бы эффективно работать.
Мне стало стыдно. В чужом глазу я вижу сучок, а в своем не замечаю бревна! Лью слезы вместо того, чтобы взять себя в руки и помочь следствию. Заставила ли я себя проанализировать случившееся? Светка умерла. Отчего? Сергей Михайлович предположил отравление клофелином. Сперва им отравили Юхана Свантесона, теперь Светку. Но ведь это – всего лишь догадка. Возможно, тут нет никакого преступления, а просто болезнь? Например, сердечный приступ? Хотя Светка никогда не жаловалась на сердце.
Без дальнейших возражений я позволила отвести себя в солярий.
– Итак, – бодро начал Сергей Михайлович, – расскажите, наблюдалась ли ранее у Ивченко склонность к суициду и каково было ее настроение вчера вечером.
– Погодите! – прервала его я в недоумении. – Суицид – это самоубийство, так? Но вы ведь не считаете Светку самоубийцей?
Милиционер изумленно поднял брови.
– Разумеется, до проведения экспертизы утверждать не берусь, но мне данный факт представляется бесспорным. Предсмертная записка, мотив… все на месте. Разве что девочка по причине слабого здоровья умудрилась скончаться от переживаний, но это маловероятно. Как у нее было с сердцем?
– Хорошо, – всхлипнула Нелька. – У нее не слабое здоровье, а хорошее. Только последние дни…
– Что последние дни?
– На себя была не похожа… мрачная, нервная… да, Машка?
Я неохотно кивнула, заметив:
– Мы все такие были. Два убийства у тебя под носом каждого расстроят.
– Особенно если ты к ним причастен, – развел руками Сергей Михайлович.
– А разве вы это доказали? – холодно осведомилась я.
– Вот-так-так! – ничуть не обидевшись, улыбнулся он. – Вы что же, утверждаете, это не ее почерк?
И он показал мне записку, которую я во второй раз пробежала глазами – и не поверила им.
«Машка, я виновата перед тобой. Я подставила тебя под удар, и вот что получилось. Но я не хотела, чтобы обвиняли тебя. А теперь все поймут, что это сделала я. Это уже ясно кое-кому. А я слишком боюсь неприятностей, да еще публичных, поэтому так показалось легче».
– Ее почерк?
– Да.
– Я понимаю ваше расстройство, Маша, – сочувственно обратился ко мне Сергей Михайлович. – Видите, ваша подруга переживает, что из-за нее вас заподозрили в убийстве. Она не предполагала, что так получится, и не собиралась подставлять вас под удар. Это показывает, что в ней сохранились неплохие качества. В таком контексте ваше доброе к ней отношение представляется естественным, и я не осуждаю вас за нежелание помочь следствию. Вас, Нелли, я тоже не осуждаю. Тем более, вы обе наверняка не были уверены, ведь так? Но теперь сомнения разрешились. Ивченко преступница, и ее самоубийство вызвано страхом перед ответственностью, а вовсе не желанием обелить вас, Маша. Вы тут не при чем. Просто она осознала, что мы ее вычислили, и предпочла смерть тюрьме.
– Вы хотите сказать, она покончила с собой, чтобы все убедились, что убийца не я, а она? – с трудом выдавила я, чувствуя, как земля ходит под ногами ходуном.
– Медведь ты, Сережа, – раздраженно заметила Ирина Станиславовна и совсем иным, мягким тоном продолжила: – Маша, он имел в виду прямо противоположное. Ивченко поняла, что ей сегодня предъявят обвинение, и испугалась. К тому же у нее явно сохранились остатки совести, и это тоже сыграло свою роль. Вы ведь говорите, она была после второго убийства сама не своя? Немудрено. Одно дело – отравить незнакомого человека ради денег, а другое – выкинуть из окна свою однокурсницу, да еще при этом подставить под удар подругу. Как бы там ни было, она сама пишет, что ей так показалось легче. Уважайте ее выбор.
– Она бы никогда не покончила с собой! Скажи, Нелька!
– Ну, – промямлила Нелька, – я думаю… если положение было безвыходным… она имела право…
– Для такого жизнелюбивого человека, как Светка, безвыходных положений не бывает! Она не из тех, понимаете?
Ирина Станиславовна вздохнула.
– Вы думаете, накладывают на себя руки исключительно меланхолики? Ничего подобного. Те как раз привыкли пребывать в мрачном настроении и даже находят в нем известную прелесть. А вот холерики вроде Ивченко… они действуют под влиянием минуты. Они не привыкли к проблемам и, не умея их решать, уходят от них всеми возможными способами, часто не самыми лучшими. Потом каются, да уже поздно. Под влиянием минуты Ивченко вытолкнула в окно Петрову, о чем наверняка потом горько сожалела. Но дело сделано, и признаваться нам она не собиралась, хотя ее расстройство усугублялось тем, что в убийстве обвинили вас. Думаю, ей подобное даже в голову не приходило. Она вообще вряд ли планировала преступления заранее и обдумывала заранее последствия, понимаете? Ей ведь было это несвойственно, правда?
Я машинально кивнула. Да, Нелька вечно ругала Светку за то, что та сперва делает, а потом думает, Светка же лишь смеялась в ответ.
Нелька тоже кивнула, почти неслышно прошептав:
– Да. Она никогда не сделала бы плохого нарочно…
– Никто ее в этом и не обвиняет. Если, разумеется, проигнорировать то, что проституция – не лучшее из занятий.
– Она не была проституткой! – горячо возразила Нелька. – Если она иногда брала за это деньги, которые ей дарили, это вовсе не значит… В подарке нет ничего плохого!
– Что ж, будет считать, что Ивченко привела к себе иностранного гостя в расчете на небольшой подарок, а там… Трудно наверняка сказать, что именно произошло. Возможно, клиент оказался несговорчивым. Возможно, имеющаяся при нем довольно крупная сумма денег заставила Ивченко потерять голову. Как бы там ни было, она решила его ограбить, усыпив с помощью клофелина.
– Где она взяла клофелин? – вмешалась я. – Тем более, если не планировала ничего заранее.
– Хороший вопрос, но мы уже знаем ответ. Купила у одного не вполне законопослушного человека. Ее рыжие волосы хорошо запоминаются. А вот зачем купила, это уже вопрос не к нам. Думаю, на всякий случай. При ее образе жизни мог бы пригодиться. Но использовала наверняка впервые – и сразу такая промашка. Плохо рассчитала дозу, к тому же не учла больное сердце клиента. Это убийство было непреднамеренным.
– А потом взвалила тело на плечи и, никем не замеченная, легко донесла до соседнего дома, – съязвила я.
– Никто и не уверяет, что легко. Судя по тому, что случилось в тот вечер с вами, вынуждена была время от времени класть труп на пол, чтобы отдохнуть. Зато у нее хватило ума отключить свет, что и позволило остаться незамеченной.
– А во дворе? Почему ее не заметили из окон соседнего дома?
– Новичкам, Маша, обычно везет, – без раздражения пояснила Ирина Станиславовна. – И потом, в наши времена в десять вечера люди не больно-то гуляют по дворам и выглядывают из окон. А если и выглядывают, вряд ли много увидят, учитывая почти полное отсутствие фонарей.
– Ладно, пусть так. Но ведь вы считаете, что она отравила Свантесона по ошибке, а собиралась только усыпить?
– Откуда вам известна эта фамилия? – быстро вставил Сергей Михайлович.
– Случайно услышала, как ее упоминали вы. Хотите, считайте, что подслушала, это теперь неважно. Вы лучше вот что скажите: на что она могла рассчитывать? Ведь, проснувшись и обнаружив пропажу денег, Свантесон тут же побежал бы к вам и на нее донес! Она по-вашему что, совсем дурочка? Он ведь знал ее адрес.
– Знал, но не думаю, что рискнул бы пойти официальным путем, – улыбнулась Ирина Станиславовна. – Он женат, причем жена – весьма обеспеченная и очень ревнивая дама.
– С большими дефектами внешности и характера, – хмыкнул милиционер. – Любой мужчина лучше лишится денег, чем пойдет с такой дамочкой на конфликт. Я имел счастье с нею общаться и более, чем понимаю господина Свантесона, решившего по свободе гульнуть. Тем более, наш город шведы с финнами воспринимают как помесь борделя с кабаком.
Мне не понравилось подобное определение прекрасного Петербурга, но как воспринимают его шведы с финнами, я, разумеется, была не в курсе, поэтому предпочла спросить:
– Ладно, Свантесона Светка отравила случайно, но зачем ей убивать Марго?
– А тут уж цепная реакция, Маша, – грустно ответила Ирина Станиславовна. – Коготок увяз – всей птичке пропасть. Есть такая поговорка. Преступный путь страшен тем, что, раз на него ступив, вернуться обратно практически невозможно.
– Ирина, не морочь девушкам голову, – возмутился Сергей Михайлович. – Я знаю кучу людей, которые завязали.
– Практически невозможно, – повторила Ирина Станиславовна. – Первое убийство – безусловная случайность. Но о нем догадывается Петрова и требует за молчание денег, а денег жаль. Так хочется накупить себе новой одежды, развлечься. А может, назначенная сумма и вовсе превосходит твои возможности. Зато так легко толкнуть противную шантажистку, чтобы она выпала из окна и больше никогда тебе не мешала.
– Но ведь на этот раз свет был отключен заранее, – напомнила я. – Значит, и убийство спланировано заранее.
– А вы хорошо подготовились, Маша. Да, второе убийство уже случайным не назовешь. Хотя полагаю, ваша подруга до последнего уверяла себя, что не задумала ничего плохого. Мол, я поговорю с Петровой и сумею убедить ее оставить меня в покое по-хорошему, и только если она не согласится, тогда… Понимаете ли, многие люди умеют сами себе отводить глаза, дабы не смотреть в лицо неприятной действительности. Но неприятная действительность в виде не в меру активной милиции упорно тебя преследует, а угрызения совести довершают дело. В порыве страха и раскаяния Ивченко выпивает яд. Она знает, что умрет легко, без мучений. Возможно, уже выпив его, она бы передумала и вызвала врача – даже скорее всего так, – но не успевает, поскольку засыпает под действием снотворного. Она успевает только написать записку, в которой просит у вас прощения и окончательно снимает с вас подозрения. Вот и все.
Наступило напряженное молчание.
– Вернемся ко вчерашнему вечеру, – прервал его через некоторое время Сергей Михайлович. – В каком настроении была вчера Ивченко?
– В плохом, – неохотно сообщила Нелька.
– Обсуждала ли она полученный вызов в прокуратуру?
– Да. Ей это не нравилось. Она боялась. Она считала, они с Машкой – главные подозреваемые.
– Заговаривала ли она о самоубийстве?
– Нет, – голос Нельки стал гораздо тверже. – Она уже несколько дней была на нервах, это да, но о самоубийстве речи не шло.
Я облегченно вздохнула. Ведь, пока я гуляла, Светка вполне могла признаться Нельке в страшном намерении, и тогда сомнений бы не осталось…
– Значит, о самоубийстве речи не шло, а шла о том, что она боится вызова в прокуратуру?
– Да.
В этот момент в дверь постучали, и появился один из тех, кто осматривал нашу комнату. Он что-то зашептал милиционеру на ухо.
– Ага! – явно обрадовался тот. – Скажите, девушки, у вас на тумбочке стоит банка с одним странным созданием…
Я опешила. У нас на тумбочке, да еще в банке, живет странное создание?
– Это гриб, – без промедления кивнула умная Нелька. – Светка очень его любит.
– Вот как? А вы?
– А мы нет. Ни я, ни Машка. Я люблю кофе, а Машка чай.
– А Ивченко, значит, пила этот самый гриб? На ночь, что ли? Там на тумбочке недопитая чашка.
Нелька задумалась.
– Я не знаю, когда. Я не обратила внимания. Машка, ты не помнишь?
– Не помню. Светка его даже ночью иногда пила. Ей ночами часто хотелось пить. Вы хотите сказать, что в гриб что-то подмешано? Это могла сделать не она.
– А кто? Вы или Нелли?
– Не обязательно, – смутилась я, имевшая в виду совсем другое. – К нам постоянно кто-нибудь заходит. Целый день. И вообще, – сообразила я, – если бы Светка решила отравиться, она бы налила яду в чашку, а никак не в банку.
– Разумеется. Так оно и произошло, Маша. Вы все еще продолжаете отрицать возможность самоубийства?
– Продолжаю, – выпалила я. Я уже упоминала, что временами становлюсь страшно упрямой. Мама говорит – точно две дюжины ослов. Я так и вижу эти две дюжины, изо всех сил упершиеся ногами в землю.
– Ну, продолжайте, – снисходительно кивнул Сергей Михайлович. – В вашем возрасте простительно не верить очевидному. Надеюсь, вы, Нелли, более склонны считаться с голосом рассудка?
Нелька растерянно пожала плечами. Я понимала ее. Она – разумный человек, а разум убеждал, что милиционер прав. Все убеждало в одном и том же, все! Светка славилась легкостью взаимоотношений с мужчинами, это у нас знал каждый. Она могла познакомиться с иностранцем и привести его к себе. Зато… я подняла голову и с торжеством заявила:
– Но я ведь спрашивала у Светки, с иностранцем или с нашим она была, когда я стояла под дверью! Она ответила, что с нашим.
Ирина Станиславовна весело засмеялась, к ней тут же присоединились Сергей Михайлович и вновьприбывший тип. Мне стало неприятно. Всегда неприятно, когда не понимаешь, за что над тобой смеются. Я взглянула на Нельку, и та поспешила объяснить:
– Они имеют в виду, что каждый может соврать.
Кто-то уже, кажется, делал мне подобное замечание, а я снова об этом забыла. Ладно, пусть так. Светка, зная, что я в филармонии, а Нелька гуляет со своим Колей, привела к себе иностранца, а он… он сделал что-нибудь плохое. Не зря же она говорила мне, что не любит иметь с иностранцами дела, поскольку они требуют… я не вникла, чего, но явно каких-то гадостей, раз даже Светка недовольна. Кстати, эти слова подтверждают, что она, по выражению Сашки, подрабатывала проституцией. Не работала, а именно подрабатывала. Вот откуда у нее деньги, легкость обращения с которыми была мне так симпатична. Наверное, именно через своих коллег по этому виду деятельности Светка и приобрела клофелин. К сожалению, все сходится.
Итак, Свантесон разозлил ее, и она решила его ограбить. Но до этого он проговорился о своей жене, и Светка поняла, что милиции жаловаться он не станет. Вот она и подлила ему снотворного, да не рассчитала. Свантесон погиб, а под дверью торчу я, мешая избавиться от тела.
Я ненадолго отхожу, и за это время Светка выбегает из комнаты, чтобы выкрутить пробки. Нет, не так! Я дошла до Наташиной двери, вернулась, а свет все горел. Тогда я продолжила читать свой любимый отрывок про мистера Рочестера, и лишь тут стало темно.
– Не получается! – вслух обрадовалась я. – Кто, по-вашему, пятого числа выкрутил пробки?
– Ивченко, разумеется.
– А вот и нет! Я ведь неотлучно стояла под дверью. Оттуда раздался звонок мобильника, как сейчас помню, «Желтая подводная лодка». А потом потух свет. Светка не могла выйти!
– А до этого вы не отходили? – поинтересовалась Ирина Станиславовна.
– Отходила ненадолго, но свет горел.
– Вот за это время Ивченко и покинула комнату, сбежала вниз и выкрутила пробки, а мобильник с собой не брала. Вы ведь не слышали ее голоса, правильно? Потом она в темноте вернулась и потащила тело.
Я вздохнула. На все-то у них есть ответ, причем безупречно логичный. Но я все-таки найду прореху в цепочке рассуждений! Угораздило же меня дважды покинуть свой пост – будто специально, чтобы милиции было удобнее трактовать ситуацию. Пусть так. Светка вернулась в темноте и умудрилась незаметно перетащить тело в соседний подвал. На следующий день она была бодра и весела. Это после убийства пусть и незнакомого, но все же человека! Не верю! Светка не такая.
Правда, милиция высмеет подобный аргумент. Поищем другие. Марго поняла, что в нашем коридоре действительно лежал труп, и догадалась, кто убийца. Как именно догадалась, выдвинул разумную версию Сашка. Я не собираюсь сообщать ее присутствующим, однако сама помню хорошо. Сашка решил, что Светка как-то раз предложила Марго тоже отправиться на незаконный промысел… вот та и сделала соответствующие выводы. Мои крики про найденное тело, иностранный билет в театр, Светка, закрывшаяся на молоток… Марго все стало ясно. Чтобы окончательно удостовериться, она отправилась в отделение милиции и, выдав себя за сочинительницу детективов, принялась расспрашивать о совершенных за последние дни преступлениях. Ей доложили про Юхана Свантесона, но вместо того, чтобы открыть свои мысли собеседнику, Марго открыла их Светке, потребовав за молчание денег. Деньги ей требовались на Алену. Светка пообещала заплатить – не зря Марго намекала Алене на приятный сюрприз к Восьмому марта. Обещала заплатить, но не исключала возможность убийства, а пока побежала в магазин приобретать брюки, обшитые яркими стекляшками. Бред сумасшедшего! Светка – не монстр какой-нибудь, а обычный, открытый, понятный человек. Она способна на глупости, но совмещать преступление с приобретением новых шмоток… да она бы думать про них забыла, если бы ее начали шантажировать. Не настолько ей требовались эти дурацкие брюки!
Впрочем, я вспомнила, что не все женщины разделяют мои воззрения на моду, и поняла, что данный аргумент милиция тоже не примет в расчет. Я, хорошо знающая Светку, вижу тут несоответствия, а они не увидят. Буду думать дальше.
Дальше Светка с Нелькой довели меня до слез разговорами про одежду и ушли. Наверняка Ирина Станиславовна заметит, что Светка довела меня нарочно, дабы иметь повод ускользнуть. Ерунда все это и вранье! Логика – мерзкая штука. Значит, Светка отправляется якобы в универсам – или действительно идет туда на полчасика, – а потом без четверти одиннадцать выкручивает пробки и в темноте выталкивает Марго из окна. Меня аж заколотило, когда я представила себе эту жуткую сцену. Или сперва пытается договориться по-хорошему? Маловероятно. В этом случае Марго насторожилась бы и не дала так легко с собою справиться. А еще в солярии скрипучий пол, про что откуда-то знает Сашка. Впрочем, при чем тут Сашка? Я размышляю о Светке.
Она убивает Марго и, как ни в чем не бывало, возвращается домой, обвешанная вкусностями. Довольно спокойно реагирует на появление Наташи, сообщившей о трагедии. На следующий день пытается соблазнить Макса… Макса… я его не видела весь позавчерашний долгий вечер, вчерашний бесконечный день и сегодняшнее страшное утро… увижу ли я его еще хоть когда-нибудь, пусть издалека? Не сметь о нем, сейчас важна Светка, Светка… Она весело соблазняла Макса – это угрызяясь-то совестью? Глупости! Короче, восьмого марта Светка не слишком-то грустила, хотя, по официальной версии, только что убила однокурсницу. В тот день всем стало ясно, что главная подозреваемая – я. Но девятого, выяснив разные обстоятельства, милиция перемещает подозрения на Светку. Именно в тот день она мрачнеет и начинает по-настоящему нервничать. Именно тогда становится сама не своя. Никак не сразу после убийства, а только позавчера.
– Нелька, – обратилась я, – когда, по-твоему, Светка переменилась?
– Ну… после этих событий, – неуверенно ответила Нелька.
– Сразу или несколько позже?
– То есть?
– Мне кажется, она переменилась вовсе не седьмого, а девятого. Ты как считаешь?
– Мне трудно судить… эти дни такие безумные… они как-то смешались.
Я кивнула, поскольку ощущала то же самое.
– Вы имеете в виду, – уточнила Ирина Станиславовна, – что угрызений совести у Ивченко не было, а запаниковала она лишь тогда, когда поняла неизбежность наказания? Ведь именно девятого мы дали ей понять, что все знаем.
Я в сердцах махнула рукой. Что ни скажу, все оборачивается не так!
– Я имею в виду, что у нее не было угрызений совести, поскольку она никого не убивала. А убила бы, так они бы были. Я ведь ее знаю, правда? Полгода прожили вместе.
– Вы считаете себя настолько проницательной? – вернулась к привычной язвительности следователь.
– Не очень. Вот про Нельку, например, я не говорю, что представляю, что у нее делается внутри. Она интроверт. А у Светки представляю. Она экстраверт. Она бы не вела себя после убийства так, как она себя вела. Психологию ведь тоже нельзя сбрасывать со счетов.
– Психологию к делу не подошьешь, – заметил Сергей Михайлович. – Вот что, Маша. Отправляйтесь-ка вы к себе. Там уже наверняка свободно. Выпейте валерианочки и ложитесь поспать. Самое милое дело.
Меня откровенно выпроваживали, но я делала вид, будто не понимаю.
– Маша! – с легким раздражением обратился милиционер. – А как вы объясните предсмертную записку?
Я вздрогнула. Это действительно был камень преткновения! По версии властей, получалось так. Светка поняла, что ей не отвертеться от тюрьмы, и при получении повестки в прокуратуру в панике отравилась, предварительно объяснив свои поступки в письме. Оно действительно написано ею. Не только почерк, но и стиль – все соответствует. Разве что… нет подписи и вообще впечатление какой-то незавершенности…
– Естественно, – подтвердила Ирина Станиславовна. – Подействовало снотворное, вот Ивченко и была вынуждена отложить письмо.
И она, взяв меня за плечи, решительно вывела за порог.
Наша комната и впрямь оказалась свободна, но валерианку я пить не стала. У меня ее и не было. Сердце пронзила жгучая боль. Пока я с пеной у рта доказывала, что Светка не убийца и не самоубийца, я забывала главное. Она мертва. А теперь я почувствовала это до самой глубины души – и зарыдала, уткнувшись в подушку. Гибель Марго задела меня скорее внешне, чем внутренне. Я не любила Марго и, хотя не желала ей зла, однако и не ощущала ее страдания своими. Со Светкой было иначе. Я помнила ее веселой, жизнелюбивой, доброй. Да, у нее были недостатки – у кого их нет? Но в целом она была хорошая, я это твердо знала, хоть и не сумела сегодня вразумительно объяснить. Она умерла. Никогда она больше не обрадуется, не засмеется. Никогда. Никогда. Никогда. Отвратительное, бесповоротное, жестокое слово!
– Слушай, хватит, – услышала я над ухом. – Слишком много плакать тоже вредно. Ты уже почти час тут рыдаешь.
– Хочу и рыдаю, – всхлипывая, ответила Сашке я.
– Голова заболит.
– И пускай!
– Упиваешься своей тонкой душевной организацией? – хмыкнул он. – Мол, насколько я вас всех выше, насколько сильнее переживаю…
От неожиданности слезы перестали литься из моих глаз.
– Ты что? – удивилась я. – Нашел время смеяться.
– Боже, ну, у тебя и вид, – продолжал издеваться Сашка. – Страшнее атомной войны. Если кто посторонний зайдет, убежит в ужасе, это точно.
«Макс убежит», – испугалась я и, вскочив, рванула в ванную мыть холодной водой лицо. Когда вернулась, Сашка все еще был тут, но вредничать почему-то перестал, наоборот, взгляд его выражал явное беспокойство.
