Текст книги "Тот самый гость (СИ)"

Автор книги: Александра Астафьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Тот самый гость
Александра Астафьева

1. Прекрасный незнакомец

Привычный сигнал, раздающийся в лифте, оповещает о прибытии на третий этаж хирургического отделения больницы, где я работаю уже пятый год.

Смена закончилась. Пора домой, чтобы отоспаться ночью и вечером следующего дня принять уже новую смену, конец которой настанет быстро, не успеешь оглянуться. А дальше желанный выходной, забитый еще неделей назад планами на весь день. И снова, здравствуй, больница, с ее работниками и той же атмосферой, дневной суматохой и, если повезет, ночной тишиной; с ее одинаковыми пациентами. Хотя нет, пациенты бывают разными, даже некоторые из них встречаются на улицах города или в метро. Узнают. Здороваются. Все как обычно. Практически ничего не изменилось за эти пять лет, кроме одного.

– Ну что, Верка, как будешь Новый год встречать?

Ира Иванова – младшая медсестра, всегда интересуется моими планами на праздники. Она мечтает вытащить меня куда-нибудь повеселиться, потому что, по ее словам, я живу скучно и однообразно: работа-дом, дом-работа. Ничего удивительного, все так живут.

Ставлю подпись и время об уходе в журнале, снимаю халат и вешаю его в привычном месте. Она тем временем ожидающе сверлит меня взглядом, покручивая ручку между зубами. Беру пуховик и шапку, после чего отвечаю ей давно заготовленный на похожий случай ответ.

– Пост сдан – пост принят, Ира.

– Понятно, – хмыкает она. – На корпоратив хоть пойдешь?

– Не знаю, – я не смотрю на нее, делаю вид, что занята перебиранием шарфа с перчатками. – Мама себя все еще плохо чувствует.

Я как будто оправдываюсь перед Иркой. Ненавижу себя за это. Всякий раз, когда на меня смотрят глазами сострадания, напоминая о том, чего никогда не вернуть.

– Побуду с ней. До корпоратива еще далеко, а до Нового года тем более, – дополняю свой ответ.

– Тебе так кажется. Всего-то чуть меньше месяца осталось до праздника. Время пролетит, не успеешь и глазом моргнуть. Все рестораны и кафешки за два месяца были заняты, но нашим удалось урвать неплохое место – заведение в центре города. Так что, подумай.

– Посмотрим, не могу обещать.

– Просто жалко, совсем не хочется, чтобы в этот день ты была одна или проторчала здесь на работе.

Коллега резко замолкает. Больше всего я ненавижу этот момент, момент людской жалости. Все это делало достаточно больно, несмотря на то что прошло два года. Но рана никогда не заживет. Все еще кровоточит. А сейчас вдвойне.

– Травмированных будет очень много, – дополняет она.

– К сожалению, их всегда будет много. Ладно, пока, – говорю ей и спешу на выход из сестринской.

Работа является моим любимым делом, но часто становится тошно, когда глазами провожают, а затем обсуждают не мои обновки или прическу, а то, как я мирюсь с невосполнимой потерей, произошедшей в позапрошлом году.

Ненавижу, когда рабочая дневная смена выпадает на грандиозные торжества.

Когда большинство по парочкам, а ты одна, и они пытаются познакомить тебя с кем-то новеньким из медперсонала, в конечном счете случается ни к чему не приводящий глупый одноразовый флирт. Зачем давать надежду другому, когда все еще больно? И заживет ли когда-нибудь рана?

Для меня уже как второй год не существует Нового года, Восьмого марта, ни одного того праздника, который намекает на его присутствие. Нет спокойного сна, нет радости, надежды, потому что Глеба больше нет.

– Вера!

Оборачиваюсь и вижу, как Юлька Шемякина направляется ко мне быстрым шагом. Неужели и она заведет пластинку Ивановой без пяти минут назад?

– Что случилось? – подхожу к ней, застегивая пуховик и пряча руки в перчатки.

– Сможешь подменить меня завтра с утра? Мишка приболел, некому с ним посидеть.

Симпатичная высокая брюнетка Юля и, так уж случилось, мать одиночка часто просит меня заменить ее, и я редко отказываю.

Возможно, мне ее жаль … Не знаю.

– Шла бы ты на больничный, – говорю ей.

– Не могу, в том-то и дело, мне пару деньков достаточно.

– Ладно, только предупреди начальство, чтобы не было как в пошлый раз. Еще и по шапке получили обе.

– Уже предупредила, – она льнет ко мне с объятиями, – Вера, ты чудо. Спасибо огромное, ты же знаешь, больше никто не захочет…

– Все нормально. Сказала заменю, значит, заменю. Потом день вернешь. Пусть Мишка поправляется.

Подмигнув ей и слегка улыбнувшись, разворачиваюсь, чтобы направиться к выходу, и мой взгляд цепляется за обыкновенную картину каждого дня, вечера и ночи.

На каталке для транспортировки больных везут пациента. Я стараюсь не обращать внимания, не задаваться вопросом, что произошло с пострадавшим, но отчего-то смотрю на его бледное лицо, когда каталка проезжает мимо. Веки его полуприкрыты, губы приоткрываются, как будто больной что-то намеревается сказать, но не суждено. Его увозят, а я, не останавливаясь, уверенным шагом направляюсь к лестнице, ведущей на первый этаж, а дальше – к выходу из больницы.

Как только закрывается за мной дверь, темный вечер и морозный воздух приветливо встречают меня. Пять минут ходьбы, затем минут двадцать на электричке, и я дома.

Погруженная в мысли о том, что придется провести на работе сутки, даю себе установку лечь пораньше спать. Кушетки и диван в сестринской вовсе неудобные, да порой бывает, что по ночам в больницах вовсе не до сна. Не знаешь, чего ожидать, неважно днем или ночью.

С каждым моим шагом снег уверенно хрустит под ногами, мороз крепчает, покусывая нос и щеки. Подходя к дому, лезу рукой в сумку за ключами, но, как назло, не могу быстро их нашарить. Приходится остановиться возле подъезда и поставить сумочку на покрытую снегом скамейку. Ключи с брелком уже звенят в руках, а под скамейкой кажется какое-то шевеление, а затем слышится собачий скулеж. Немного склонившись, вглядываюсь сквозь кромешную тьму (как всегда, во дворе горит один фонарь, и тот еле-еле) и вижу белую лохматую мордочку с кожаным носом.

Собака так грустно смотрит на меня, забившись под скамью, видимо, нагрела себе место и не хочет выходить, показываться. А на улице холод… Собачий.

– Эй, дружок, – зову его, не ощущая от него опасности. – Ты как здесь очутился. Ты чей?

Я не особо обращала внимание на питомцев здешних жителей двора, большую часть которых лично знала, но чувствовала, что пес этот чужой, и он не выглядел брошенной дворнягой. Скорее заблудился, бедняга, и не знает, куда ему пойти.

***

– Заходи, – я открываю и дверь и приглашаю собаку войти в свою квартиру, как будто он мой гость.

Никогда не разбиралась в породах собак, поскольку никогда не имела их у себя в доме. Всегда моими постояльцами были коты да кошки, а это, скорее всего, потеряшка. У него гладкая шерсть с белым окрасом, висячие ушки в виде треугольников. Интересно, сколько ему месяцев? Собака не выглядит взрослой, скорее, породистый щенок, который трясется от холода. Ничего, сейчас согреется.

Пес охотно входит в дом, как будто находился здесь уже ранее. Он не бродяга, а домашний, и на нем виднеется ошейник, значит, у него есть хозяин. Что происходит со мной? Я не боюсь его. Он безобидное животное, нуждающееся в тепле и еде. Думаю, покормлю, предложу ночлег, чтобы согреться, ведь на улице так холодно и морозно, что при мысли об этом песике под той скамейкой, нещадно сводит зубы. Не задумываясь, решаю забрать его себе, а на выходных – подать объявление о находке.

– Какая у тебя кличка? – задаю ему вопрос, раздеваясь в прихожей. Знаю ведь, что не ответит.

Собака дальше в комнату не проходит, а крутится возле стула, который стоит возле тумбочки все в той же прихожей. Затем ложится рядом с мебелью.

– Вот ты и нашел себе место, – бросаю шапку и перчатки на полку в командоре и, разувшись, подхожу к псу.

Он поскуливает, но играет кончиком хвоста и смотрит на меня большими грустными глазами, уткнувшись мордочкой в лапы.

– Раз ты ответить мне не можешь, будешь для меня Снежком, – говорю ему с улыбкой, но не рискую погладить.

Просто не уверена, что собака позволит. Вот такой парадокс: впустить в свою квартиру ее я осмелилась, а погладить – боюсь.

– Чем же тебя накормить? – интересуюсь у мохнатого незнакомца, который продолжает лежать на своем месте.

Тем временем я бреду на кухню. В холодильнике нечем похвастаться, да я и не знаю, чем обычно кормят собак.

– Вареная колбаса подойдет? – продолжаю вести диалог с собакой, как с человеком. Она приподнимает голову, как будто понимает, что я обращаюсь к ней. Непривычно. Но, по крайней мере, не кажется, что разговариваю я сама с собой.

Мой бутерброд, который брала на работу, но не съела, собака поглощает в считанные секунды. Поглядывая на часы, принимаю решение сбегать в магазин за углом, наверняка там есть отдел питания для домашних животных. Уже спустя пятнадцать минут насыпаю собачьего корма в миску, которую купила в том же магазине, а рядом ставлю чашу с водой.

– Снежок, иди сюда, покушай, – приглашаю своего гостя, и он долго не думает, вскакивает на лапы и, постукивая коготками по паркету, стремительно подбегает к корму.

Я облегченно вздыхаю, замечая, что собаку не мешало бы помыть. И не только… За ней придется ухаживать: играть, кормить, выгуливать… Что там еще? Стричь?

Думаю, необходимо поинтересоваться у Гугл, что делать с найденные питомцем.

Мне показалось или он немного хромал? Необходимо будет подъехать в ветлечебницу и проверить бедолагу. Делать ли ему прививки, как всем домашним животным? Принимать ли какие-то витамины?

После этой мысли одергиваю себя, понимая, что это не моя собака, не мой пес, не мой питомец. Он потеряшка, и найти его настоящих хозяев нужно как можно скорее.

2. Ангел

На следующее утро, когда я собираюсь на работу, Снежок охотно провожает меня, гавкнув пару раз и облизнув руки. Со вчерашнего дня мы подружились, я не чувствовала никакой опасности от собаки, пёс был благодарен за ночлег. К сожалению, забирая его к себе я кое-что не учла. А именно график своей работы. Я буду отсутствовать дома до конца следующего дня, а кто собаку покормит и выпустит на улицу? Хорошо, что у меня есть соседка Люда, та ещё собачница. Уходя, я прошу её насыпать корма для Снежка, и чуть позже выгулять, если собаке это будет необходимо. Но вернётся ли Снежок обратно, если его вот так отпустить? Времени гадать нет, и без пятнадцати восемь, я заменяю Юльку у поста в рабочем настроении.

Десятиминутная конференция с медицинским персоналом перед началом рабочего дня проходит как обычно: в присутствии заведующего и врачей предыдущая смена докладывает о состоянии больных, об их количестве, о вновь прибывших. Ничего особенного, один лишь случай занял наши обсуждения.

Вчера вечером с переломом кисти руки и вывихом коленного сустава поступил некий Олег Гуров, который сейчас находится в «пятой» палате. По словам заведующего нога пациента быстро придет в норму, а для руки необходимо будет время, поскольку конечность прооперирована и требует длительного ухода.

– Вообще он странный.

Уже в сестринской комнате слышу, как Жанна Голубкина, которая, кажется, не очень-то спешит домой после ночного дежурства, обсуждает насущное с процедурной медсестрой.

– Кто странный? – спрашиваю я, не до конца осознавая, что речь идёт все об одном и том же человеке.

– Ну, этот, – она жуёт бублик, запивая его чаем, – Гуров – Жмуров. Видно, важный тип, из обеспеченных. Не удивлюсь, если хамло на деле. С четырех утра к нему бегаю в палату. Как не зайду, он постоянно что-то бормочет.

– Бредит? Надо было температуру тела измерить, – говорю ей, пока кручусь возле зеркала, собирая в косу свои длинные светло-русые волосы.

– Измерила, конечно. Я ему обезболивающее ввела. Позже спал как убитый.

– Ой, Жанна, – хихикает процедурная медсестра Олька, махнув на неё рукой. – Тут, говорят, такой мужик привлекательный, и ты, конечно, не воспользовалась моментом, чтобы оценить его полностью.

– Да ну на тебя, сходи, попробуй, переверни его на живот. Ждать надо, пока рука, нога склеятся.

Девчонки с утра прямо живчики: восклицают, перекрикивая друг друга, обсуждают новенького, не скрывая своего любопытства на его счёт. Я же думаю о Снежке, когда поправляю и приглаживаю руками белый халат, который отлично смотрится на моей фигуре. Осталось немного добавить блеска для губ и можно заступать в смену.

– Вот, Верка молодец. Губки накрасила, глазками хлопнула. Давай, там в пятой палате как раз нужно разведать обстановку, – Жанка в своем репертуаре.

– Что же ты не разведала? – выходит немного грубо, но девушка из простых, гнет свою линию.

– Как это не разведала? Без кольца «поломанный» наш. Лови счастье, пока оно дается в руки, – подмигивает мне, когда встречаемся взглядами.

Голубкина определенно решает быть свахой.

– Кольца перед операцией снимают, тебе ли не знать, – напоминаю ей.

– Давай, давай, – выпроваживает меня жестом руки, – потом нам расскажешь, как все прошло.

– Хорошего дня, девочки, – говорю обеим, стараясь в голосе сохранить веселый настрой, и выхожу из сестринской.

«Пятая» VIP-палата находится в самом конце коридора. Таких палат несколько в нашем отделении, они более комфортабельны и наблюдаются исключительно заведующим отделением хирургии – отличным специалистом в своей области Анатолием Анатольевичем Лукиным. Высокий, широкоплечий мужчина, разменявший не так давно пятый десяток, гордость нашего отделения и просто хороший человек. Его громадную фигуру невозможно не заметить, в данный момент он находится возле поста, листая бумаги. Выражение лица заведующего подсказывает мне, что он намеревается доложить о чем-то серьезном.

– Вера Николаевна, я пока заберу историю болезни пациента Гурова.

– Хорошо, Анатолий Анатольевич.

– Зайдите к нему первым делом, проведайте. Я чуть позже загляну. Вчера прооперировали кисть руки с помощью проводниковой анестезии. Ночью спал, ни на что не жаловался, но проведать его стоит.

Согласно киваю головой. Об этом пациенте уже наслышана с самого утра.

– Перелом луча? – спрашиваю доктора, хотя знаю ответ, его травмы обсуждались ранее.

– Да, скрепили кость имплантом. С вывихом проще: подколенная артерия в порядке, как таковых сосудистых повреждений нет. У него также травма лица, ушиб носа. Он не сломан, но болевые ощущения могут присутствовать. Внутренние органы в порядке.

– И где же это его так?

– Сбили на трассе за городом. Повезло, что уцелел. Прошлым днем метель была жуткая. Похоже, сам виновный в происшествии водитель автомобиля вызвал «скорую». Только непонятно, как произошел инцидент, но в этом уже разберутся следователи. Кстати, дадите мне знать, когда они появятся.

– Хорошо.

– Скоро верну, – указывает на историю болезни в своих руках, и развернувшись, удаляется по коридору в ординаторскую.

***

Дверь одноместной палаты, в которой находится пациент Гуров, закрывается за мной с лёгким щелчком. Обстановка здесь отличается от остальных больничных палат. Она кажется более просторной и комфортабельной. Помимо недавнего косметического ремонта, здесь новый холодильник и плазменный телевизор, закрепленный на стене, больничная кровать широкая и матрас мягче.

Войдя в помещение, бросаю взгляд на больного. Он лежит на кровати: его рука и нога в гипсе, на носу гематома. Подхожу ближе, вижу, что мужчина спит. Пока не решаюсь его будить.

Бледное лицо обрамляют темные волнистые и густые волосы, мой взгляд ползет по выразительным скулам и останавливается на пухлых искусанных губах. Я узнаю в нем того самого человека, которого вчера доставили на транспортировке, когда я спешила домой. Вот, значит, как. Сбила машина. Я продолжаю изучать мужчину. Его грудь поднимается и опускается в спокойном ритме, но лицо искажено болью, пора бы ввести ему обезболивающее, и мучения оставили бы его на какое-то время.

Стараюсь бесшумно расположить на тумбочке поднос с лекарствами и инструментами, но у меня это плохо получается. Приспособления звенят, и, обернувшись, я замечаю, что пациент лежит с открытыми глазами и смотрит прямо на меня.

– Вы ангел? – выходит у мужчины немного хрипло после некоторой паузы.

Не говоря ему ни слова, я отдираю с его носа приклеенный пластырь, открываю рану, чтобы обработать её. Не думаю, что сейчас он в том сознании, чтобы чувствовать и понимать что-либо. Поэтому не придаю особого значения его словам. Слегка улыбаюсь, ловя на себе его взгляд красивых глаз цвета лазури. Они настолько светло-голубые, что… дух захватывает. Никогда не встречала подобный оттенок, и ресницы такие пушистые – позавидовала бы любая девушка.

– Доброе утро. Нет, я всего лишь ваша лечащая медсестра, – все же отвечаю ему, чувствуя, как он с интересом разглядывает меня.

Я продолжаю склоняться над ним и обрабатывать ранку на носу, а затем под пристальным взглядом пациента копошусь с холодным компрессом для больного.

– Нет, это неправда, – говорит мужчина вновь, не сводя с меня глаз.

– Почему вы так решили? – спрашиваю его, аккуратно прикладывая к лицу обернутый полотенцем лед.

Я всегда поддерживаю разговор с пациентами. Это одна из основной части работы медсестры: всегда должен быть приветливым, отзывчивым, являться хорошим психологом на момент его болезни. Я многое слышала о себе, но то, что кажусь кому-то ангелом – никогда.

– Это же очевидно, – отвечает он мне, улыбаясь краешками губ. – От вас исходит свечение, подобно божеству, и моя судьба теперь находится в ваших руках.

Гуров немного кривится в лице, намереваясь пошевелиться.

– Перестаньте проявлять геройство, я же вижу, что вам больно.

– Мне уже легче.

– Не думаю. У вас два перелома, травма носа…

– Прикосновения ваших рук исцеляют.

– Лежите смирно, – делаю замечание, когда он хочет приподняться. – Заботиться о пациентах этой больницы – моя работа.

– Значит, мне повезло, что я оказался здесь.

– Лучше бы вы здесь никогда не оказывались.

– Тогда я бы умер и не увидел своего ангела. Или увидел? – морщит лоб, запутавшись в своих предположениях. – Может, я уже умер?

– Вы живы, будьте уверены.

Все же нахожу вразумительный ответ и беру его здоровую левую руку, чтобы измерить давление.

– Если это так, значит, я просто обязан бросить вызов мелькающей печали в ваших глазах. Там ей не место.

– И что, по-вашему, должно отражаться в моем взгляде?..

– Необыкновенное счастье.

Должна сказать, я никогда так не теряюсь в своих ответах в общении с пациентами, как перед ним. Он заставляет меня нервничать под одним своим взглядом. Я даже не знаю: хорошо мне от этого или плохо. Внутренне злюсь на свою реакцию из-за слов Гурова, которые проникают в меня, странным образом задевая нечто внутри…

– Что-то не так? – спрашивает он.

– Давление в норме, только пульс учащен.

– Первое знакомство с вами. По-другому, никак, – говорит пациент с вымученной улыбкой на губах.

– Позвольте, измерить температуру вашего тела, – прошу его спокойно несмотря на то, что внутри все клокочет от близости с этим человеком.

Он поддается моим манипуляциям над его здоровой рукой, я прикладываю градусник.

– У меня нет температуры, – уверенно внушает приятный мужской голос.

– Сейчас узнаем.

Стараюсь отчужденно и механично отвечать пациенту, убирая холодный компресс с ушибленного места на его лице.

Непроизвольно он издает стон, но тут же замолкает.

– Представляю, насколько вам больно. Потерпите, и я введу обезболивающее.

– Все нормально, заживёт, – Гуров страдальчески облизывает губы.

– К сожалению, во время происшествия вы получили серьёзные травмы, поэтому отрицать, что вам сейчас легче всего, это глупо.

– Не так больно, как вам кажется.

– По десятибалльной шкале, оцените порог боли.

– Семь, – отвечает он не задумываясь.

– Вот, видите? А говорили, не больно.

– Терпимо.

Неотступный пациент.

Температура его тела в норме, поэтому не заставляю его долго страдать, ввожу обезболивающее средство с помощью ранее установленного катетера в локтевом изгибе здоровой руки, и больной немного расслабляется.

Вот и отлично.

– Вам нужен покой, – говорю ему, собирая на подносе все принесенные с собой средства и инструменты.

На удивление, он ничего не отвечает, тем самым давая мне уйти без лишних разговоров. Но перед тем, как выскочить из палаты, кладу рядом с его левой рукой пульт на случай, если ему понадобиться вызов помощи.

Я облегченно вздыхаю, когда закрываю за собой дверь, направляюсь к посту, за которым находится медсестра Оля. Та самая утренняя собеседница Жанки Голубкиной.

– Ну и? Заценила красавчика? – спрашивает она.

– Обыкновенный пациент, получивший травмы. Давление в норме, температура тела тоже. Обезболивающее введено для дальнейшего его покоя. Чуть позже возьмешь кровь на анализ.

Я обхожу её и направляюсь к шкафчику, чтоб разложить по местам средства, находящиеся на подносе. Гремлю ими, делаю вид, что не собираюсь обсуждать с ней этого пациента, но понимаю, Оля слишком любопытна, чтобы оставить меня в покое.

– Германова, – обращается она ко мне по фамилии, пока я мою руки с мылом в небольшой раковине. – Не будь вредной. Я просто спросила.

– Я просто ответила, Оль. Зайдешь к нему – сама заценишь. Но позже. Ему необходим покой. А мне нужно обойти ещё несколько палат.

– Да я не к тому, что…

– А к чему? – не выдерживаю, подхожу к ней ближе, держа полотенце в руках. – Человека машина сбила, могла и насмерть, а вам бы с Жанкой повеселиться. Заделались свахами!

Олька хлопает глазами, не ожидая услышать от меня упреки в свою сторону, я же вся завелась, сама не понимая почему.

Мне бы не обращать внимания на все, что происходит помимо работы, но по какой-то причине не могу. Пока я думаю об этом, а Оля молча переваривает мои слова, сигнал о помощи срабатывает из пятой палаты.

Непродолжительное время я смотрю на загорающуюся кнопку с номером пять, расположенную на сигнальной системе наблюдения за больными. Не раздумывая, надеваю перчатки и мчусь в палату, откуда пациент Олег Гуров меня вызывает.

– Что случилось? – выходит обеспокоенно, пока я осматриваю его беглым взглядом.

– Я…

Он тянет с ответом, а я подхожу к нему ближе и прикасаюсь рукой к его лбу.

– Я просто хотел убедиться, что вы на самом деле существуете.