Текст книги "Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке"

Автор книги: Александра Антонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Глава 5
Год 2005, день

Я вдохнула пряный, настоянный на шоколаде, женевский воздух и решительно потянула на себя ручку массивной двери с медными накладками. Дверь отворилась, и я шагнула в гулкую прохладу респектабельного подъезда, пустого и гулкого. Судя по списку имен, в этом добротном доме, выходившем фасадом на набережную Мон-Блан, располагалась юридическая контора «Варкоч и сын».

Швейцария – маленькая страна, и города здесь невелики. Нет ничего удивительного в том, что под номером дома подразумевался только один подъезд. «Варкоч и сын» была очень солидной юридической фирмой. Лепнина, дерево и позеленевшая от времени медь архитектурных излишеств на здании внушали уверенность в незыблемости законов нейтрального государства.

Мраморная лестница закручивалась ракушечной спиралью вокруг металлической решетки лифтовой шахты и упиралась в стеклянную крышу. Кабинка старинного лифта ползла сквозь витки дубовых перил с неторопливостью черепахи. Пожалуй, пешком было бы быстрее добраться до третьего этажа.

Внушительная табличка предупреждала посетителей, что доктор юридических наук Варкоч и его сын принимают только по предварительной договоренности. От такого сообщения я приуныла, но все же робко постучала в дверь. Ответом мне была тишина. Я приложила ухо к замочной скважине и уловила некоторые приметы присутствия юристов. Из глубины конторы доносились едва слышные голоса. Я приободрилась и повернула ручку. Дверь открылась.

Ах, Швейцария – страна, где преступность практически равна нулю, где люди доверчивы и не запирают замки! Длинный коридор с голыми стенами вывел меня сначала к стерильной кухне, потом к такой же чистенькой и безликой ванной комнате и уж затем привел к обитаемой части квартиры, которая использовалась в качестве офиса.

Голоса доносились из-за неплотно прикрытой белой створке двери.

– Ну, сколько можно ждать? – пожаловался женский голос.

– Уже скоро… – отрывисто ответил мужской.

– Скоро – это сколько?

– Неделю-другую, не больше…

– Я уже слышала это месяц назад.

– Белла, ну что ты от меня хочешь? – взмолился мужчина. – Я никак не могу ускорить события.

– Ну хоть какие-то новости есть?

– Нет никаких новостей. Мы отослали «Титул» полтора месяца назад. Теперь ждем ответа. Варкоч пока спокоен…

– Вот это-то мне и не нравится. Я чувствую, что он за нашими спинами ведет собственную игру.

– Нет, вряд ли. Он ничего не сможет сделать один. Как он будет копать?

– Копать… Ужас какой! Ну почему все так сложно? А нельзя ли обойтись без него?

– Черт!

– Что ты там делаешь?

– Черт, молнию заело…

– Дай, я сама…

Вжикнула молния. Раздался выдох облегчения. Зашелестели бумаги, будто стопа упала на пол, и листы разлетелись в разные стороны, покатились карандаши, и женщина тихонько простонала. Я чуть шире приоткрыла дверь и стала свидетельницей юридической страсти. Мужчина в темно-синем пиджаке, из-под которой болтался край белой рубашки, стоял ко мне спиной. Спущенные брюки прикрывали ботинки. Две женские ножки в туфлях на огромных каблуках обнимали его талию. Телодвижения мужчины и стоны женщины не оставляли сомнений в назначении позы. Я смутилась и тихонько прикрыла дверь, чтобы не мешать им в диванных упражнениях на столе.

На цыпочках я двинулась в сторону входной двери, благополучно выбралась на лестничную площадку и перевела дух. Кто говорил, что в Швейцарии народ сдержан в своих эмоциях?! Ах, какие страстные люди – эти швейцарские юристы! Теперь я понимаю, почему визит следует согласовывать заранее… Но какие же странные разговоры вели эти двое на письменном столе: о сделке купли-продажи, о подозрительном спокойствии месье Варкоча и о вскапывании земли… Какие странные люди, эти швейцарские юристы! Почему они копают землю? Или то была непереводимая игра юридических терминов?

Внизу хлопнула дверь подъезда. Кто-то нажал кнопку, и лифт торжественно поехал вниз, постоял немного и тронулся в путешествие к стеклянной крыше. Я почувствовала неловкость оттого, что без дела стою под чужой дверью, изобразила крайне озабоченный вид и громко постучала. Предосторожность оказалась не лишней. В недрах конторы послышались шаги, дверь распахнулась, и из нее выплыла дама.

– До свидания, месье Блум, – холодно попрощалась она с провожавшим ее юристом. – Надеюсь, в следующий раз наша встреча будет такой же плодотворной.

– Всегда рад услужить, мадам Грюнштайн, – вежливо поклонился юрист в темно-синем строгом костюме.

Официальный тон диалога исключал всякий намек на интимность их взаимоотношений. Я скосила глаза на туфли женщины. Сомнений быть не могло: это были те самые туфли на огромных каблуках. Это была та самая страстная посетительница конторы, которая только что, буквально на моих глазах, отдалась мужчине среди канцелярских принадлежностей. Тому самому молодому мужчине, который галантно придерживал дверь и выражал готовность служить ей всегда. По самым скромным прикидкам женщина была старше своего любовника лет на десять-пятнадцать. А если учесть слой грима на лице, то и на все двадцать. Ох уж эти швейцарские юристы – такие непредсказуемые люди…

Нет, мне вполне понятна тяга женщин, достигших критической точки зрелости, к мужчинам значительно их моложе. Но что заставляет юношей пылать страстью по отношению к женщинам, которые годятся им в матери? Неужели они не могут найти подходящих по возрасту девушек? На мой взгляд, месье Блум был очень милым молодым человеком с приятными чертами простоватого лица, в дорогом костюме на коренастой фигуре. Основательный юноша из семьи потомственных бюргеров. Звезд с неба не хватает, зато надежен и без вольнодумства. Что же нашел он в женщине постбальзаковского возраста?

Я настолько увлеклась анализом природы столь нестандартной природной связи, что чуть не прошляпила самое главное: месье Блум назвал женщину «мадам Грюнштайн»! Как же я раньше не догадалась, что поместья часто носят имена своих владельцев! Так вот какая она – хозяйка горы в Швейцарских Альпах, которую приобрел Магнус на мое имя… Как хорошо, что мы встретились! Теперь нет необходимости обращаться к помощи юристов. Конечно, с такой женщиной непросто будет найти общий язык, но попытаться следует.

– Простите, – пролепетала я. – Вы – мадам Грюнштайн?

Мадам Грюнштайн высокомерно повела подбородком и кивнула. Но кивок предназначался не мне, а тому человеку, который только что хлопнул дверцей лифта. Мой вопрос повис в воздухе.

– Добрый день, – пропела мадам Грюнштайн. – Как жаль, что я не застала вас, месье Варкоч. Но месье Блум оказался столь любезен, что ответил на все мои вопросы… Извините, я тороплюсь…

Я обернулась в поисках главного партнера фирмы.

С первого взгляда он показался мне ребенком. Со второго взгляда я поняла, что месье Варкоч – мужчина очень маленького роста. На вид ему было лет шестьдесят. Тщательно зачесанные назад и напомаженные седые волосы открывали лоб мудреца. Широко поставленные ярко-голубые глаза смотрели на мир с доверчивостью младенца, однако широкий рот и курносый нос придавали ему сходство с комиком.

Месье Варкоч коротко кивнул мадам Грюнштайн, с потаенной насмешкой покосился на компаньона и перевел взгляд на меня. Смотрел пристально и настороженно, отнюдь не с младенческой открытостью. Потом неожиданно приветливо улыбнулся.

– У вас назначено время?

– Э-э-э, – проблеяла я, с отчаянием наблюдая, как женщина, ради встречи с которой я приехала за тридевять земель, с каменным выражением лица входит в лифт, захлопывает дверцы, нажимает кнопку и уплывает вниз. К женщине с таким выражением лица не подступиться.

– Да, – сказала я, понимая, что весь мой план провалился, еще не успев вступить в действие. – Назначено. Меня зовут Ольга Мещерская.

– Вы ошибаетесь! – запротестовал юноша. – Такого имени нет в списке клиентов на сегодняшний…

– Проходите, – месье Варкоч сердито глянул на партнера, и тот замолчал на полуслове.

В кабинете за белыми дверями царил идеальный порядок, будто и не было бурной страсти на столе. Бумаги лежали стопкой, карандаши аккуратно стояли в стаканчике.

– Чем могу служить? – хозяин кабинета восседал на высоком стуле, всем своим видом подтверждая, что репутация его фирмы – на высоте.

Я выложила на стол «Титул» и паспорт. Месье Варкоч нацепил на нос круглые очки и углубился в изучение документов. Особое внимание юрист уделил паспорту, надолго задержав взгляд на фотографии. Он даже украдкой взглянул на меня, сравнивая с оригиналом. Ничего удивительного, фото было не очень удачным. На нем я выглядела как заполошная сова.

Было тихо, лишь доносилось позвякивание посуды и шум работающей кофеварки. Месье Блум готовил на стерильной кухне кофе для клиентки. Стены кабинета украшали многочисленные дипломы, готический шрифт и золотые печати которых свидетельствовали о фундаментальности знаний месье Варкоча в области юриспруденции.

Однообразную симметрию строгих рам с дипломами нарушала картина, по сюжету мало соответствовавшая назначению кабинета. То была старая гравюра с оборванным нижним углом, но любовно помещенная под стекло: мельница, сельская дорога, Дон Кихот и Санчо Панса, которые скачут по дороге на худой лошади и взбрыкивающем осле. Только художник, видимо, в шутку изобразил их женщинами. Нет, в самом деле! Где вы видели хитроумного идальго и его слугу в платьях, с развивающимися по ветру длинными косами?

Я с любопытством посмотрела на месье Варкоча. Ах, вот какие они – тонкие ценители творчества Сервантеса. К тому же им не чуждо чувство юмора, если они украшают стены строгого кабинета карикатурой на классический сюжет. Ну что ж, это уже хорошо. Несомненно, месье Варкоча тронет история любви и преждевременной смерти Магнуса. Вполне вероятно, он будет рад помочь одинокой женщине из далекой России и приложит максимум сил за минимальную сумму для расторжения сделки.

– Рад лично познакомиться с законной владелицей поместья Грюнштайн. У вас какие-то претензии к нашей фирме? – месье Варкоч поднял голубые льдинки глаз, и желание поделиться историей любви безвременно почившего Магнуса моментально улетучилось.

– Э-э-э… нет, претензий никаких. – У меня появилось неприятное ощущение, что непременно возникнут проблемы и труднопреодолимые юридические подводные камни. Мой голос предательски дрогнул:

– Но я бы хотела расторгнуть сделку.

– Вот как? Что же вас не устраивает? – он был сама корректность и вежливое удивление.

– Изменились мои финансовые возможности, – промямлила я, не вдаваясь в подробности своего бедственного положения.

– Не понимаю. Все налоги на недвижимость и прочие пени уплачены сполна. Вам не о чем беспокоиться. Наша фирма гарантирует оформление в полном объеме.

– Я передумала и хочу вернуть деньги.

Он побарабанил пальцами по столешнице, обдумывая мое заявление.

– Вы, надеюсь, понимаете, что покупка земли в Швейцарии – крайне сложная операция. Согласно закону Фюгнера, кантоны, за малым исключением, не имеют права продавать территорию иностранцам. Нам было крайне сложно выполнить условия заказчика… За последние триста лет по пальцам одной руки можно пересчитать подобные сделки. Вам крайне повезло. Второй раз мы вряд ли сможем вам помочь. Подумайте еще раз, мадам Мещерская…

– Мадемуазель! – гордо поправила я, зная из классических романов, что женщина из франкоговорящей страны не упустит случая подчеркнуть свой незамужний статус, а следовательно, и молодость.

Наш разговор прервал секретарь Блум. Он поставил поднос и протянул мне чашку черного кофе без сахара. Я отхлебнула кипятка и почувствовала, что волнуюсь. Пальцы мелко подрагивали. Пришлось отставить чашку.

– Я не намерена вкладывать деньги в недвижимость, – заверила я месье Варкоча. – Прошу вас обсудить условия расторжения сделки с мадам Грюнштайн. Или мне придется самой обратиться к ней.

Я мысленно потерла ладони, радуясь, как удачно намекнула на возможность действия без посредников.

– Мадам Грюнштайн? Та, которую вы только что видели? – удивился юрист. – У вас неточные сведения. Эта мадам Грюнштайн не имеет к поместью какого-либо юридического отношения. Продавцом является другое лицо.

– Ах, вот как? – кажется, мне не удалось скрыть разочарование и растерянность. – В таком случае не могли бы вы, месье Варкоч, связаться с ним, с другим лицом, и договориться о…

Блум все еще бренчал ложечкой в чашке босса, с интересом прислушиваясь к беседе. Варкоч откинулся на спинку высокого стула и задумчиво смотрел поверх моей головы. Мне показалось, что он мысленно двигает фигуры на воображаемой шахматной доске. Победа в партии досталась ему, потому что глава фирмы улыбнулся с довольным выражением лица.

– Ну что ж, мадемуазель Мещерская, думаю, мы сможем помочь вам. Дайте мне немного времени, необходимо навести кое-какие справки, и я непременно свяжусь с вами. Позвольте узнать, где вы остановились? В «Хилтоне»?

– Э-э-э… – замялась я, так как гостиница, обещанная турагентством, оказалась совсем не «Хилтоном».

Мне вспомнилось, какие трудности возникли, когда я, наконец, добралась на такси из аэропорта до отеля. Конечно же, номер на мое имя не был забронирован. Администратор долго не мог понять, что я от него хочу, потом выяснилось, что свободных номеров нет, что в агентстве все уже ушли домой, и телефоны не отвечают, и не известно, где мне придется ночевать. И я расплакалась от усталости и бессилия. Администратор вошел в положение, один номер нашелся, но располагался он рядом с подсобными помещениями. Единственная отрада – комната была самой дешевой.

– Нет. Не «Хилтон». Я живу в гостинице «Дрейк».

– О, это на берегу озера? Замечательно, – месье Варкоч посмотрел на часы, намекая, что время визита истекло.

Блум с готовностью распахнул дверь кабинета.

– Не волнуйтесь, – Варкоч был сама любезность. – Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы клиент остался доволен… А скажите, мадемуазель Мещерская, почему вы не воспользовались услугами той же фирмы, которая оформляла покупку… м-м-м… «Магнус и Ко», если мне не изменяет память?..

– К сожалению, – я сделала скорбное лицо, соответствующее моменту, – директор фирмы, месье Магнус, скоропостижно скончался…

Месье Блум опрокинул чашку и разлил кофе на письменный стол. Вытирая коричневую лужу салфетками, он шипел под нос интернациональные ругательства.

– Ах, какое печально известие! – покачал головой месье Варкоч, с неудовольствием взглянув на секретаря. – Жаль, очень жаль… Ну что ж, это меняет дело… Хм-м, может, оно и к лучшему… Думаю, уже сегодня вечером у меня будут для вас новости…

Мне показалось, что юрист подталкивает меня в спину, стремясь выпроводить как можно скорее. Длинный коридор мы преодолели почти бегом. На лестничной площадке стояла необитаемая тишина, будто в подъезде больше не было жильцов.

– Всего наилучшего, – скороговорки попрощался главный партнер фирмы.

За спиной захлопнулась дверь, и ключ повернулся на два оборота.

Глава 6
Год 1428, вечер

Лязгнул засов, и дверь приоткрылась. В щель просунулась волосатая рука. Пальцы держали за загривок Шарльперо. Тот бултыхал в воздухе лапами и извивался, пытаясь высвободиться.

– Твой, что ли? – ухмыльнулся бородач в рогатом шлеме и масляными глазками уставился в вырез платья.

Кот плюхнулся на пол и опрометью кинулся под скамью. Сердце сжалось от дурных предчувствий: беспомощная пленница в руках тюремщика – что могло меня ожидать, кроме бесчестья? К немалому изумлению, солдат сердито крякнул, проворчал что-то вроде «приказ, черт побери» и с грохотом захлопнул дверь. Гнетущая тишина опять просочилась сквозь стены темницы.

– Китя, китя, китя, китя! – позвала я, присаживаясь на корточки.

Шарльперо послушно выбрался из-под скамьи, неспешной походкой приблизился и ткнулся лбом в колено.

– Ну что – живой? – почесала я его за ухом. – Мышку-то поймал?

Кот облизнулся с довольным видом.

– А меня почему бросил, а? – спросила я с упреком, но он не понял, уселся и стал намывать гостей.

Да, спросила с упреком…

Шарльперо исчез, как только повозки обоза въехали в ворота Грюнштайна. Заскрежетали цепи, наматываясь на барабаны и поднимая мост. С грохотом опустилась решетка, тяжелые створки захлопнулись и в пазы легло бревно засова. Во внутреннем дворе замка стоял невообразимый шум от сотен людских голосов, ржания коней и грохота колес по мостовой. Пыль стояла клубами. Я заметила, как кот соскочил с повозки и скрылся под ногами спешившихся солдат. Его пропажу я обнаружила, когда стали разгружать трофеи.

– Китя, китя, китя, китя, – переворошила я награбленное тряпье и заглянула под телегу.

– Ну, пошли, красавица, – бородач в рогатом шлеме вынырнул из-под морды жеребца.

– Без кота не пойду, – уперлась я. – Мой кот.

– Ти-ха, – нахмурился он, и я прикусила язык. – Некогда мне тут с тобой… Приказ… Черт побери… Кота ей…

И он поволок меня почти насильно вверх по булыжной мостовой. За конюшнями он остановился возле низенькой дверки, оглянулся по сторонам и нырнул в проем. Коридор вывел к винтовой лестнице, в конце которой находилась еще одна дверка, запертая на замок. Солдат открыл его ключом, и мы оказались в часовне. В храме никого не было, только распятый Христос проводил нас печальным взглядом.

Я поежилась от суеверного озноба, когда мы миновали небольшое кладбище рядом с часовней. Потемневшие от времени надгробные камни охраняли места успокоения некогда богатых и важных людей. Одна могила была еще свежа, земляной холмик едва успел порасти травой.

Через дворик с фонтаном мы попали в новый коридор и, миновав несколько комнат, очутились в зале с камином и единственным стулом. Солдат оставил меня, а сам скрылся за дверью. Там послышались голоса. Я приложила ухо, но ничего толком не расслышала, двое мужчин говорили тихо.

Ручка двери повернулась, я отскочила к столу, как будто так и стояла в отдалении. Рыжебородый вышел, недовольно морщась.

– Пошли, – хмуро буркнул. Его взгляд остановился на вырезе платья. Солдат насмешливо хмыкнул и подобрел:

– Ладно, чего уж там, – проворчал он, – пошли, красавица.

Пока мы шли через комнаты и переходы, я сделала про себя несколько важных выводов. Вывод первый: платье выбрано совершенно правильно. Вывод второй: я – важный трофей. Вывод третий: важный трофей имеет некоторые привилегии. В душе зародилась надежда на спасение.

Да, в душе зародилась…

Второй и третий выводы несколько померкли, когда рыжебородый втолкнул меня в каморку и запер дверь на засов.

– Эй! – заорала я и забарабанила в дверь кулаками. – Кота отдай! Мой кот!

Ответом были удаляющиеся шаги.

Да, были шаги…

Каморка скорее напоминала темницу. Под потолком светилось пыльным лучиком зарешеченное оконце. Охапка сена на полу, колченогая скамья – вот и все убранство. Возле стены стоял кувшин – пустой. Издалека доносился людской гомон и колокольный звон. Я уселась на скамью и приготовилась ждать.

Ждать пришлось долго. Уже свет померк в оконце, голод притупился и потянуло в сон. От скрежета металлического засова я подскочила, как ужаленная. Зря испугалась. Это были солдат в рогатом шлеме и Шарльперо.

– Ну и что же теперь делать? – просила я его, томясь от неизвестности.

Шарльперо отвлекся от вылизывания рыжего бока, навострил уши и повернул морду в сторону двери. Шерсть на его загривке вдруг встала дыбом, а голова с прижатыми ушами вжалась в плечи. Он зашипел и опрометью скрылся под скамью.

Опять лязгнул засов, дверь медленно отворилась, и я зажала рот рукой, чтобы не закричать. На пороге стояла Смерть. Высокая, худая, в черном плаще с глубоко надвинутым капюшоном, она безмолвно стояла, спрятав руки в широкие рукава. Факелы, освещавшие тюремный застенок, подсвечивали ее фигуру багровыми всполохами. Смерть кашлянула и поманила костлявым пальцем. Я послушно двинулась за ней. Мы прошли по длинному коридору, свернули два раза, пересекли дворик с цветником, поднялись по лестнице и очутились в жилой части замка.

Смерть вела меня через комнаты, украшенные богатыми гобеленами, резной мебелью, рыцарскими доспехами и оружием. Иногда слышались шаги, человеческие голоса, женский смех, но никого из людей я так и не увидела. Казалось, замок был полон привидений.

Откуда-то доносились запах жареного мяса и музыка. От голода закружилась голова и повело в сторону. Смерть сердито шикнула, больно ущипнула и втолкнула в низенькую дверцу, замаскированную под геральдический щит. Мы очутились в спальне. В спальне богатой женщины.

В камине полыхали сухие дрова. Множество свечей в серебряных шандалах освещали позолоту королевского ложа под розовым бархатным пологом, сундуки и огромный резной шкаф. Еще там было много зеркал, одно даже такое большое, что я могла видеть себя в полный рост. Но ничего хорошего я в нем не увидела. У женщины, что смотрела на меня из зеркала, было бледное лицо, синие полукружия под глазами, горькая морщинка между бровей. Волосы растрепались и торчали в разные стороны, платье запылилось, подол порвался в двух местах. Я послюнявила пальцы и попыталась стереть дорожную грязь со щеки, но получилось только хуже.

Смерть откинула с головы капюшон и оказалась старухой с суровым ртом, горбатым носом и пронзительными глазами. Она долила в большую кадушку, что стояла возле камина, горячей воды, сунула мне в руки мочалку и жестом велела вымыться.

Нет, я не заставила себя упрашивать дважды, быстро сбросила платье и погрузилась в воду по шею. И сделала вывод: я – очень важный трофей! С неважными трофеями так не поступают. Значит, убьют не сразу, а сначала натешатся вволю. Я содрогнулась. Дурная слава о Грюнштайне и его обитателях докатилась и до наших краев. Говорили, что маркграф Хендрик – страшный урод с одним глазом, хромой и горбатый. Что он похищает девушек, пьет их кровь, а тела сбрасывает с высокой скалы в горный поток. Что он женился на красавице из соседнего кантона, но она умерла от страха, когда первый раз увидела его перед алтарем.

Неужели меня привезли для услады маркграфа Хендрика? Сердце сжалось от дурных предчувствий. Я дотронулась до ладанки, что висела на шее. То был подарок Блума. Покидая дом, я положила в ладанку толику яда. Бедный Блум. Он никогда не узнает, что случилось с его невестой. Я дотронулась до ладанки и решила убить себя, чтобы не достаться исчадию ада.

Да, решила убить себя…

На королевском ложе лежало платье из вишневого алтабаса, рукава и ворот его были оторочены мехом куницы. Ничего красивее я не видела в жизни. Тот наряд, что преподнес Блум к обручению, не шел ни в какое сравнение! Бедный Блум, он никогда не увидит меня в вишневом платье и не узнает, как вишневый цвет мне к лицу. В зеркале стояла совсем другая женщина, богатая женщина. Алтабас обтягивал талию и мягкими складками ниспадал к полу. Темный мех подчеркивал белизну груди и шеи.

Старуха попыталась расчесать мои волосы, но лишь обломала зубья костяного гребня. В сердцах она больно дернула за косу и сунула в руки вуаль из белой кисеи. Ах, какая это была белая кисея! Бедный Блум, он никогда не узнает, как мне нравятся белые вуали из венецейской кисеи. А уж как хороша была золотая диадема с темными гранатами, которая охватывала лоб и удерживала белую вуаль. Бедный Блум…

Тоскливая мысль вползла змеей в мое сердце: этот дивный наряд предназначен для маркграфа Хендрика. Ему преподнесут важный трофей, завернутый в алтабас, меха и кисею. Он приблизится ко мне, дотронется скрюченной рукой, ухмыльнется кривым ртом, сорвет праздничную обертку и овладеет моим нежным телом на черном ложе.

Невыносимая боль стиснула мою душу. И я решила его убить, чтобы избавить мир от исчадия ада.

Да, решила убить его…

Черная тень мелькнула в зеркале. Я в ужасе отпрянула и обернулась. Он стоял возле камина, склонив голову чуть на бок, и разглядывал женщину в вишневом платье с тем выражением, с каким придирчивый покупатель оценивает новый горшок на базаре. Он ничуть не изменился с той ночи, когда я лила из кувшина воду, а он фыркал, и стекала с его рук багровая вода. Все тот же солдат в лосинах и куртке на медных пуговицах, который то и дело появлялся возле повозок обоза на могучем скакуне с коротким хвостом. Все тот же варвар, который сжег город и привез меня в Грюнштайн вместе с трофейными знаменами, посудой и церковной утварью. Завоеватель, убийца и насильник. Меня аж передернуло от ненависти.

Они обменялись со старухой взглядом, и мне почудилось в нем одобрение и злорадная усмешка. Воистину, странная смесь! Но я и не пыталась проникнуть в их темные мысли, а лишь дотронулась до ладанки на груди и мысленно улыбнулась: прощай, маркграф Хендрик, настал твой последний день! Солдат доставит меня в твою опочивальню, и я найду способ освободить мир от чудовища.

Да, найду способ…

– Ну вот что, милая Аньес, – сказал солдат. – Ты сейчас будешь сидеть за столом и молчать. Все понятно?

Я растерянно кивнула, но, кажется, ему и не требовался ответ на вопрос. То был приказ. Он протянул руку, я послушно положила свою ладонь сверху, и мы покинули опочивальню. По длинному коридору, через роскошно убранные залы мы подошли к высокой двойной двери, возле которой стояли солдаты в блестящих доспехах и с алебардами в руках. За дверью слышались голоса и музыка. Створки отворились, музыка смолкла, разговоры затихли, и мы вошли в зал.

Мне показалось, что в зале никого нет, настолько стало тихо. Я ошиблась, он был полон прекрасных дам и кавалеров в богатых одеждах. Они смотрели на меня, и чудился в их вытянутых, побелевших лицах ужас, суеверный ужас, будто видели они перед собой привидение. Я заподозрила, что от дальней дороги, голода и треволнений совсем подурнела.

– Хе-хе-хе, – в могильной тишине прокатился ехидный смешок. – А вот и наш победитель!

Из толпы под ноги выкатился шут. Карлик с большой головой в седых кудряшках, нос кнопкой, ярко-голубые глаза навыкате – он мел каменные плиты пола шутовским колпаком в глумливом поклоне. Его полосатый костюм был расшит разноцветными блестками, от которых рябило в глазах.

– Любовь побеждает даже смерть! Дорогу победителю! – Он размахивал колпаком и пятился задом, напирая на передние ряды дам и кавалеров.

Мы двинулись вперед. Придворные расступались перед нами, склоняясь в поклоне. Но тишина стояла невыносимая. Мы шли к помосту, на котором стояли два высоких кресла, а пред ними – стол, весь уставленный серебряной и золотой посудой. Мы шли, и спину сводило от тех взглядов, которыми провожали нас дамы и кавалеры. Я затылком чувствовала в тех взглядах страх и растерянность, изумление и ненависть.

Он усадил меня в кресло по левую руку, сел сам и щелкнул пальцами в сторону музыкантов. Звуки лютни наполнили зал, разорвав напряженную тишину. Слуги внесли длинные скамьи и столы, устлали их тяжелыми скатертями и уставили дорого посудой. Дамы и кавалеры заняли места, и кравчии понесли блюда с кушаньями.

Фазаньи перья, выгнутые лебединые шеи, бока поросят на блюдах, кувшины, супницы и ковши поплыли хороводом. От запахов закружилась голова и повело в сторону. Зал закачался ладьей на дымной реке чадивших свечей и факелов. Гул голосов придворных дам и кавалеров звучал в ушах неумолчным рокотом далекого водопада. Над праздничными столами шелестел шепот с интонациями едва сдерживаемого страха.

– Наша красавица утомлена любовными утехами? – проскрипел рядом голос шута. Он сидел на краешке стола, раскачивал ногой в туфле с загнутым мыском и лакомился виноградом. – За здоровье прекрасной Аньес! – заорал он, перекрывая музыку и звон посуды.

В зале на мгновение все смолкло. Потом раздалось несколько возгласов, повторивших тост, к ним присоединились другие, и вскоре все придворные пили за здоровье неизвестной Аньес.

– Пшел вон, – незло приказал солдат.

Шут спрыгнул со стола и исчез. На скатерти осталось несколько разноцветных блесток.

Дамы и кавалеры повеселели. Их тарелки наполнились едой, а бокалы – вином. Передо мной оказалось блюдо с неимоверно аппетитным куском мяса. Трясущейся от голода рукой я потянулась к блюду, но мужские пальцы больно сжали ее. От обиды я чуть не разревелась, но вспомнила, что все слезы уже выплакала по дороге в Грюнштайн.

– Потерпи, – сказал он с некоторой толикой участия и щелкнул пальцами в сторону слуги. Тот отщипнул кусочек, отправил его в рот, тщательно прожевал и проглотил. То была предосторожность, не лишняя на случай отравления.

Музыка смолкла, в зале опять повисла тишина. Кавалер в синем камзоле ударил об пол жезлом и объявил:

– Господин маркграф Хендрик поздравляет всех с победой и желает процветания своим подданным!

Дамы и кавалеры встали, выражая благодарность поднятыми бокалами и радостными возгласами. Возгласы были радостными, но чудились мне скрежет зубов, разочарованные вздохи и прищур злых глаз. Слышался шепот, в котором преобладали змеиный шип и срывающийся на визг вопль ужаса. Мое сердце сжалось от дурных предчувствий. Недаром о Грюнштайне идет дурная слава. Замок полон ужаса и ненависти. То кровь невинных жертв взывает к отмщению. Да воздастся маркграфу Хендрику по заслугам его!

Вновь заиграли лютни, а я завертела головой в поисках хромого и одноглазого чудовища, чье имя было произнесено.

– Кого ты высматриваешь? – спросил он, чуть склонившись, но взор его был устремлен в зал, на лица дам и кавалеров.

– Маркграфа, – нехотя призналась я.

– Не там ищешь, – усмехнулся он, обернулся, и я прочла в его глазах страшную правду.

От ужаса у меня перехватило дыхание.

– Ешь, – сказал он, но голода я уже не чувствовала.

Он не был одноглазым, хромым и горбатым чудовищем. Людская молва наделила его физическим уродством, вывернув наружу душу насильника и убийцы. Я потрогала ладанку на шее.

Его бокал стоял совсем рядом. Стоило только снять ладанку, откинуть крышечку, протянуть руку и высыпать яд в вино, стоило маркграфу Хендрику сделать глоток, как с ним случился бы приступ удушья. Он скорчился бы в судорогах и захрипел. Его глаза вылезли бы из орбит, а кожа покрылась липким потом. Он издал бы протяжный стон и рухнул бы лицом в мясную подливку…

Я протянула руку к его высокому бокалу, но подскочил кравчий и с поклоном вручил широкий дамский кубок. И поняла я, что на виду у придворных и слуг мне не удастся избавить мир от чудовища. И в голове моей родился иной план, и казался он простым и легко исполнимым. И я гнала от себя прочь дурные предчувствия.