Текст книги "Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке"

Автор книги: Александра Антонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава 21
Год 1428, ночь

Коридор сузился, ответвления то и дело попадались на пути, но Шарльперо стремительно бежал вперед. Его рыжий хвост с белым кончиком победно колыхался, указывая направление. Где-то капала вода, то протекали стены или кровля старого замка. Но не было слышно дождя, поливавшего Грюнштайн из небесной лейки. В тишине потайных ходов я боялась даже подумать, что будет, когда догорит свеча.

– А-а-а!.. – зашлась в леденящем душу крике женщина.

Душа ухнула в пятки, я прижалась к стене, зажмурилась и приготовилась к самому худшему.

– Хорошо, ах, хорошо… – рассмеялась женщина довольным смехом. – Молодец, хороший мальчик. Ну и язык у тебя…

– Арабского скакуна хочу… – проговорил юношеский голос.

– Будет тебе скакун…

– И седло из алого бархата.

– Будет тебе из бархата…

– Ты все обещаешь и обещаешь, а я уже устал ждать…

– Замолчи!

Кто-то обиженно засопел, а я разглядела кружок тусклого света на стене. Через отверстие мало что было видно. Неясные тени скользили в полумраке комнаты. Я уже собралась идти дальше, но женский голос ворчливо сказал:

– Думаешь, я не устала ждать? Думаешь, мне не хочется сундуков из сокровищницы…

– Все равно у тебя ничего не получится, – поддразнил ее юноша. – Она же получит все…

– Она ничего не получит, ее похоронили… – женщина усмехнулась.

– А это ж кто тогда был?! Я же видел! – ахнул юноша.

– Дурачок, это была не она.

– Как не она?! А лицо, а фигура, а наряд?!

– Глупенький… Ты на наряд не смотри, ты женщине в душу загляни…

– Это другая? Похожая? А я думал и правда – маскарад с похоронами… Значит, она умерла? А зачем же он вместо нее привел другую?

– Чтобы не отдавать приданое. За ней, знаешь, сколько всего дали…

– А как ты догадалась?

– А я бы и сама так сделала…

– Какая ты умная…

– Ах, ты подлиза… Ну, иди сюда…

И женщина задышала часто-часто. Я покраснела и поспешила за Шарльперо, который ждал меня возле развилки. Коридор свернул за угол и немного расширился, но потолок навис совсем низко.

Голова шла кругом. Я не знала, что и подумать. Выходит, все уже догадались, что я не Агнес, но продолжали ломать комедию. Чего они ждут? Смерти Хендрика? Магнус обещал своей любовнице драгоценности с желтым камнем. Конечно же, он имел в виду корону с желтым алмазом из сокровищницы! Толстяк спит и видит себя маркграфом! Изабелла с юным пажом мечтает прибрать все богатства! Да у них тут целый заговор! И Марианна с ними заодно – мстит за отвергнутую любовь. Надо скорее Хендрика предупредить! Где-то же должен быть выход из потайного хода! Где-то же должны быть люди!

Я остановилась и оглянулась. Сзади было черным-черно. И впереди – не светлее. Хотя – нет! Чуть-чуть светлее. И я поспешила вперед, туда, куда вел меня Шарльперо.

Свет проникал через щель между плохо пригнанными досками. Тянуло кухонными запахами. Я так обрадовалась, что чуть не закричала от радости. Там, на кухне кто-то был, живые люди: один громко чавкал, другой гремел котлами. Я заглянула в щель и обомлела.

За длинным кухонным столом сидел Блум и жадно пожирал варево, зачерпывая его из миски. Тот самый Блум, который слыл самым утонченным кавалером, тот самый Блум, который щеголял своими манерами. А уж каков был его вид – и сказать страшно: лохматый, небритый, грязный. По его подбородку стекал жирный соус, но он этого не замечал.

К столу подошла толстая кухарка и навалила в его миску еще варева. Блум сытно рыгнул, отер пальцы о колено и полез кухарке под юбку. Тот самый Блум, который клялся мне в любви, уверял, что я самая необыкновенная и нежная девушка, что, кроме меня, для него никого не существует, что он будет мне верен по гроб жизни… Да, он говорил это!

– Блум, – простонала я. – Блум, что ты делаешь? Как ты можешь?

Не знаю, что на меня нашло, но только я дернула гнилую доску, щепки упали на заплеванный пол, и я шагнула в кухню.

– Ой, – сказала кухарка и завалилась под лавку.

Блум ничего не сказал, но у него был такой вид, будто он увидел привидение.

– Блум, – простонала я. – Блум, что ты делаешь? Как ты можешь? Ты же обещал мне верность по гроб жизни!

– Ик, – сказал Блум.

– И где же твоя верность?

– Ик.

– Блум, прекрати икать! Отвечай, где твоя верность?!

– Аньес, ик, – сказал он и бухнулся на колени. – Аньес, я сдержал свое слово: я был верен по гроб твоей жизни.

– А что же ты делал сейчас?

– Так ты же уже умерла! Ик-ик-ик. Я не могу быть верен тебе после твоей смерти!

– Что ты говоришь?! Я живая! Вот, дотронься! – и я шагнула к нему.

– А-а-а!!! – заорал он, отползая к печи. – Не подходи! Чур меня!

– Блум! – растерялась я. – Что ты говоришь?

– Прошу тебя, уходи! Не мучай меня!

– А где же твоя любовь? – спросила я и сделала еще один шаг.

– А-а-а!!! – завопил он, отскочил к очагу, схватил крышку от огромного котла и спрятался за ней, как за щитом. – Чур меня… – Его колени, видневшиеся из-под крышки, ходили ходуном.

Я постояла немного и вернулась в потайной ход. Уж лучше заблудиться и умереть в лабиринте Грюнштайна, чем видеть перед собой такого Блума.

– Мьяу, – сочувственно сказал Шарльперо и поманил хвостом а черную топь потайных ходов.

Да, поманил в топь…

Душа моя истекала горючими слезами, сердце рвалось на части от горя и обиды. Вот какие они – мужчины! Нельзя верить ни единому слову! Ах, как был прав шут: они все – победители, они все – жестокие солдаты. Их вздохи при луне и жаркий шепот – это обман, это ловушка для простодушных девушек. Стоит им только накинуть на голову невесты фату и навернуть кольцо на палец, как их клятвы и нежные поцелуи превращаются в осколки и черепки. Они шагают напролом, прямо в замызганных дорожной грязью сапогах по нежным лепесткам наших чувств… Ах, как был прав шут… Бедный Варкоч…

– Мьяу! – согласился Шарльперо и уселся посреди круглой площадки, к которой сходились несколько черных тоннелей.

– И куда дальше? – водила я свечой, с опаской заглядывая в воронки ходов.

– Мьяу! – торжествующе сказал кот и тронул лапой светлый шерстяной комок, который валялся как раз в центре площадки.

Я подошла ближе и с брезгливым отвращением поморщилась. На полу лежала крыса. Очень крупная, размером с Шарльперо, крыса-альбинос.

– Ну, что ж, молодец, спасибо тебе, хороший трофей, – уныло похвалила я его.

Кот заурчал, ткнулся лбом в колено и победно выгнул спину.

– Ну, пошли обратно, – позвала я его и первой нырнула в коридор, из которого, как мне показалось, мы только что вышли. Свеча догорала, фитиль еле теплился, успеть бы вернуться.

Да, свеча догорала…

– Где это мы? – спросила я Шарльперо, и меня окатило ледяной волной страха. Свеча освещала три ступени вниз. – Не было ступеней… Я же помню… Мы заблудились…

– Мьяу, – согласился кот.

Холод сырых камней пробирал до костей. Изо рта вырывались клубочки белого пара. Ах, лучше бы я умерла, ах, лучше бы меня убил неведомый убийца, и я бы не изведала страха замурованного заживо узника. Ах, лучше бы я разделила участь любимой жены Хендрика…

Но почему же Хендрик сказал, что у Агнес был писклявый голос? Писклявый голос – так не говорят о женщинах, которых любят… И почему он не знал, какого цвета у нее глаза? Разве можно не заметить, какого цвета глаза у любимой женщины? И вспомнился мне тот взгляд Гунды в зеркале, тот настороженный взгляд, каким люди проверяют, поверили ли в их ложь. Старуха солгала. Маркграф женился на Агнес из-за приданого, а сам продолжает любить Марианну! Как он любит ее? Как он целует ее? Неужели так же, как и меня в рыцарском зале?

И стало мне горько и обидно.

– Да, я виновна! – ворвался во тьму страстный женский голос, и я замерла. – Да, я виновна! Но вина моя только в одном: в том, что я так и не смогла вырвать тебя из сердца! Я люблю тебя! Ты слышишь, я люблю тебя! Вот, стою перед тобой на коленях, и ты можешь делать со мной, что тебе вздумается! Что же ты молчишь! Ну скажи хоть что-нибудь!

– Встань, Марианна, – сказал мужчина, и я узнала интонации маркграфа.

– Я знаю, и ты все еще любишь меня. Такое не забывается! Вспомни, как ты ласкал мое тело! Вспомни, как ты меня целовал! Вспомни, что ты мне говорил! Ну посмотри же на меня! Ну ты же помнишь мое тело! Разве у твоей жены такое тело?!

Раздался треск разрываемой ткани, и я представила себе тот огонек похоти, который разгорается в глазах Хендрика, как он притягивает Марианну и впивается в ее губы тем сладким, жгучим поцелуем…

Не было сил слышать их жаркие стоны, и я бросилась бежать туда, где смыкалась бездна черного лабиринта.

Да, смыкалась бездна…

Я споткнулась и упала, больно ударившись локтем о камни. Огарок свечи покатился по полу и погас. Ну, вот и все… Я закрыла глаза и попыталась умереть.

– Господи, спаси и помилуй! – простонал кто-то во тьме. Мольба, казалось, доносилась сверху. Господи, грешен я, грешен… Жалкий червь, раб своих страстей… Да, прелюбодействовал, да, совращал! Но ты, Господи, сам искушал меня, посылая для хора хорошеньких мальчиков с ангельскими голосами…

– Не сваливай вину на Господа! – донесся еще один голос, но был он тих и бесплотен, будто говорил дух.

– Ай! – вскрикнул отец Бонифаций. – Кто здесь?

– Это я.

– Ох, как ты меня напугал… Эти твои вечные шуточки…

– А что, совсем неплохо получилось, а? – смех прошуршал сухими листьями. Мне послышалось в нем эхо бездонных ущелий.

– Рано смеешься, он догадался, – ехидно заметил отец Бонифаций. – Он читал книгу… эту… как ее… «Умозрительные рассуждения…», тьфу, ересь какая.

– Эх, отче, до седых волос дожил, а не понял, что в книгах все – ложь.

– Какая же ложь? Он ногтем пометил: «Яблоко, змий и стрела»!

– Хм-м, да? Догадался, выходит… Он, конечно, умен. Но и я – не дурак! – голос лукаво хмыкнул.

– Что же теперь делать? Все пропало?

Дух тяжело вздохнул и уже жестким голосом приказал:

– Магнусу скажи, чтобы загонщики упустили оленя возле развалин мельницы… И помни, ты со мной не разговаривал… Я умер, я – дух…

– Ага, – послушно согласился отец Бонифаций. Он кряхтя, поднялся на ноги, и его башмаки торопливо застучали по каменным плитам. Потом нерешительно остановились. – А как же?..

– Ступай… – сердито проговорил дух. – Не утомляй меня… Мне надо подумать о Вечном… – и он опять рассмеялся зловещим смехом.

Меня же подбросило, будто пружиной катапульты: дух, он сказал – дух! Вот он – Бледный Всадник на бледном коне, который явился в часовню и разговаривал с отцом Бонифацием! Бежать! Бежать!

Я слепо шарила руками по монолитной каменной стене, не понимая, откуда она взялась, ведь был же коридор. Зубы стучали от страха. Мне казалось, что бледный конь бесшумно летит на спиной. И сейчас он настигнет меня. Бледный Всадник склонится в седле, подхватит за талию, усадит на холку коня и умчит в ад.

Бледный Всадник настиг меня через мгновение. Его железный палец зацепился за рукав исподней сорочки. Я дернула руку изо всех сил. Палец скользнул вниз, рукав разорвался. Каменная глыба повернулась, увлекая меня за собой.

– А-а-а!!! – заорала я, вваливаясь в преисподнюю.

Дно у преисподней оказалось не так уж и далеко, и было оно мягким. Я шлепнулась в пушистый мех, в целый ворох хорошо выделанного меха. Полежала немного, наслаждаясь покоем и запахом дорогих шкурок, и решила остаться здесь навсегда. Любая женщина согласилась бы остаться здесь навсегда. Потому что я очутилась в сокровищнице Грюнштайна.

Призрачный свет просачивался через разноцветные стеклышки витража с изображением Пресвятой Девы Марии. Желтые, красные и зеленые блики скользили по крышкам сундуков, плетеным корзинам, набитым золотой и серебряной посудой, доспехам и оружию, украшенным драгоценными камнями.

Я бродила от одного сундука к другому, от одной корзины в другой. Поднимала крышки, пересыпала из одной ладони в другую горсти монет, накручивала на руки золотые цепи, упивалась богатством. Пока не наткнулась на дверку. Дверка! В стене была дверка. Я бросилась молотить руками и ногами, но никто не откликнулся, никто не пришел на помощь, и не было пути из волшебной пещеры, набитой сокровищами. Привалившись спиной к дверке, я сползла на пол и приготовилась умереть.

Смерть медлила. Мне надоело дожидаться ее, сидя на холодных камнях. Я побродила еще немного среди сундуков с бесполезными желтыми кругляшками, безвкусными золотыми украшениями и пустой посудой. Видно, судьба мне: умереть от голода и жажды. Но как же умереть без покаяния? Я подошла к стене, на которой сиял витраж с изображением Пресвятой Девы Марии, опустилась на колени и сказала:

– О, Господи, Иисус Христос и Мать Его Пресвятая Дева Мария! Примите в свое лоно несчастную женщину… Примите трофей, позабытую невесту, не венчанную жену… Господи, прости меня, я росла послушной дочерью и добропорядочной девушкой, я готовилась выйти замуж и нарожать детей… Но Ты, Господи, послал мне испытание, испытание горем и утратой… И послал мне силы, чтобы выжить и отомстить… «Око за око, зуб за зуб», как сказано в Писании. Но, Господи, я всего лишь слабая женщина, и я не смогла выполнить Твою волю… Да и как бы я смогла «око за око», если у него такие глаза? И он так смотрит! Прямо в душу… Прости меня, Господи… Господи?

Я подползла ближе к стене и дотронулась до ниши. Под витражом имелось небольшое углубление, а в нем стоял ларец. Ларец из черепаховых пластин, весь резной, украшенный жемчугом. И я сразу поняла, что в нем.

– Господи, ты не станешь возражать, если я примерю ее перед смертью? – спросила я и, не дожидаясь разрешения, откинула крышку.

Венец сиял синими всполохами необычайно больших алмазов. Даже в матушкиной шкатулке не было драгоценностей с камнями такой величины. А уж как красив был желтый алмаз в центре короны!.. Я благоговейно надела его на голову и огляделась по сторонам в поисках зеркала. В одной из корзин лежало отполированное серебряное блюдо.

Я вертела блюдо и так, и эдак, приноравливаясь к зыбкому свету и пытаясь рассмотреть свое отражение в неверных отблесках витражного окна. И услышала шаги…

Да, я услышала шаги за дверкой! Ну, вот и спасение! Спасибо Тебе, Господи!

– Ну, что там? – спросил грубый голос за дверкой.

– Да вроде ищут кого-то… – ответил ему другой.

– Кого ищут-то?

– Да вроде бабу какую-то…

– Какую бабу?

– Да вроде жену маркграфа…

– Да она ж, говорят, померла…

– Так тело и упер кто-то из могилы… Ироды…

– Сами вы ироды, – вклинился третий голос. – Живую ищут, живую… Не померла она… Машкерад то был, забава придворная…

– Тьфу!

– Да не-е-ет! – возразил четвертый. – Ищут шута!

– А что с ним?

– Помер!

– А чего ж ищут?

– Так помер, а тело из часовни пропало! Оборотень…

– Разговорчики! – рыкнул еще один голос. – Солдаты… мать твою… А ну! Выполнять приказ! Осмотреть все помещения! Каждый закоулок! Ищите женщину с длинными косами! Кто найдет – тому награда, пять золотых!

И загремели засовы.

Я заметалась среди сундуков и корзин: что будет, если солдаты найдут меня в сокровищнице? Вон, и награду уже назначили за мою голову!

Я шарила ладонями по стене возле кучи меховых шкур, моля Господа, чтобы потайная дверка открылась, чтобы спасение продолжалось…

И Господь услышал меня: под пальцами сдвинулся каменный выступ, разверзлась земля, и я по наклонному желобу соскользнула вниз, шлепнулась на пол, больно стукнувшись коленками, вскочила и ринулась по коридору. Коридор тут же кончился, я налетела грудью на стену. Стена распахнулась, как дверцы шкафа, и я кубарем вывалилась на шкуру медведя. Нос у медведя был черный и немного потертый. Медведю срочно требовался новый нос.

Да, требовался нос…

– Аньес! – закричал Хендрик и подхватил меня на руки.

– Ведьма! – проворчала Гунда, удаляясь в соседнюю комнату и плотно прикрывая за собой дверь.

Никогда в жизни я не была так счастлива. И я понадеялась, что все невзгоды позади.

Глава 22
Год 2005, после рассвета

Несчастья только начинались. Мы шли и шли, а потайной ход все не кончался. В голове шевелились неприятные мысли, что на роду мне, видно, написано погибнуть в Грюнштайне, если не от руки шута, то заблудившись в подземелье замка.

– Еще далеко? Может быть, лучше вернуться? Почему мы так долго идем? Ты знаешь, куда мы идем?

– Никто толком не знает всех ходов. Замок все время достраивали и перестраивали. Но мы уже где-то у реки. Слышишь, шумит вода.

Где-то действительно шумела вода. Под ногами хлюпало, пахло сыростью и плесенью. Я шла и злилась. Мне надоело это дурацкое приключение в раннеготическом стиле. Мне надоел страх, мне надоели Оливии, змеи, стрелы, шуты и сыщики.

Мне осточертел этот молчаливый сыщик. Ну и пусть считает меня бандитским наймитом и пособником. Ну и пусть молчит. На все мои вопросы он только хмыкал или ворчал, что сам ничего не понимает. Что это за сыщик, который ничего не понимает и не может найти выход из потайного хода? Черт дернул меня приехать в Грюнштайн! Как мне все надоело! Как я устала…

Как я устала от непонятных тайн и хитрых юристов! Меня не отпускала мысль, что я участвую в каком-то странном лицедействе, как будто поступки мои – и не мои вовсе, будто кто-то невидимый дергает за веревочки, и я двигаюсь, исполняя роль дурочки. А вокруг декорации, шекспировские страсти кипят, гамлеты скорбят по усопшим офелиям, тени отравленных королей бродят по сцене, а я хлопаю глазами и мешаюсь у всех под ногами.

Я устала, мне хотелось погрузиться в горячую ванну, а потом забраться в чистую постель и долго спать. Мне хотелось спать, пить и есть. Мне зверски хотелось есть. Хоть что-нибудь, хоть сухарик, хоть глоточек горячего кофе. Кофе! Пахло крепким кофе. Запах был слабым, едва уловимым, но ошибки быть не могло: то был аромат кофе. А где кофе – там люди! Плевать, что они ищут сокровище. Я не буду им мешать. Пусть копают себе на здоровье. Я только выпью чашку кофе и уеду.

Я повела носом и уверенно двинулась вперед. Я шла по запаху, как гончая. Чем отчетливее становился запах, тем быстрее я шла. Анри еле поспевал за мной и сердито шипел, что идти надо тихо, еще не известно, кто ждет нас впереди.

– Ну и оставайся здесь. И не ходи за мной. И сиди тут на своих сокровищах, как скупой рыцарь, – бубнила я под нос и злилась.

Коридор распрямился, шум воды остался позади, а запах усилился. И я увидела свет. Он пробивался в щель неплотно пригнанных деревянных панелей.

– Стоп, – сказал сыщик, и я остановилась.

Он отстранил меня, подкрался к щели и приник к ней глазом. Потом радостно улыбнулся и рубанул локтем по доскам. Гнилое дерево разлетелось в щепы, аромат кофе хлынул в потайной ход, а в комнате послышался сдавленный крик.

– Гунда, не пугайся, это мы, – и он шагнул в пролом, а вслед за ним и я.

– Ах ты, противный мальчишка! – Гунда сидела за длинным кухонным столом, сердито поджав губы и приложив ладонь к черному платью на левой стороне груди. – Смотри, что ты наделал: из-за тебя я пролила кофе.

Действительно, возле белой керамической кружки с рекламным изображением Грюнштайна растекалась коричневая лужица. А рядом с лужицей возвышалась плетеная корзинка для пикников, полная яств. Мне пришлось сесть на лавку, чтобы не упасть от головокружения. Для начала я отломила здоровенный ломоть домашнего хлеба, затолкала его целиком в рот вместе с куском мягкого сыра и сделала большой глоток кофе. Прожевать удалось с трудом и не сразу. Я повторила эксперимент и почувствовала настоятельную потребность расстегнуть пуговицу на джинсах. Когда с хлебом и сыром было покончено, жизнь приобрела некоторую привлекательность.

Эта привлекательность выразилась в том, что от сытости меня повело в сон, а разные проблемы в виде утерянной сумочки, бродячих привидений, стреляющих арбалетов и шутов-убийц отошли на второй план. Анри пошарил рукой на дне плетеной корзинки и вынул бордовое яблоко, сочное и красивое, как на картинке. Он щедро протянул его мне. Я прислушалась к внутренним ощущениям и пришла к выводу, что яблоко уже не поместится, пришлось вернуть его в корзину.

Я привалилась головой к плечу Анри и прикрыла тяжелые веки. Свет керосиновой лампы расплылся солнечным озером, черное платье Гунды превратилось в перья, а длинный нос – в клюв вороны. Ее голос с каркающими интонациями доносился с другого берега озера.

– Что случилось? Почему у тебя шишка на лбу? Как вы очутились в коридорах?

Ей отвечали сыщики Эркюль и Пуаро (иногда Эркюль, иногда Пуаро), находившиеся где-то совсем рядом.

– Ничего не случилось, мы просто заблудились. Я ударился и выступ в своде потолка, вот и получилась шишка.

– Чего ради вас понесло в коридоры? Это же опасно…

– Это я так решил сократить путь к библиотеке.

– Ты что-нибудь выяснил?

– Прошлой ночью здесь был папаша Бонифаций и Блум.

– Откуда ты знаешь?

– Она видела их. Они прошли мимо пещеры возле развилки.

– Что она там делала?

– Ночевала.

– Ах, так это они унесли ковер?! Анри, скорее звони в полицию, замок ограбили!

– Гунда, замок продан. Это уже не наша с тобой забота.

– Если так рассуждать, то скоро здесь камня на камне не останется…

– Гунда, посмотри. Узнаешь?

Сыщик шевельнул рукой, порылся в кармане комбинезона и опять приложил мою голову к себе на плечо, обнял, прижал крепче. Довольная улыбка расползлась по лицу, и ресницы сомкнулись. Солнечное озеро пропало, остались голоса.

– Обручальное кольцо Оливии? Откуда оно у тебя? Ее же похоронили с кольцом на…

– Ольга нашла кольцо в том заброшенном ответвлении, в тупике.

– Что она там делала?

– Она там упала и разбила очки. Когда искала очки, нашла кольцо.

– Это она так говорит или ты сам видел?

– Гунда, я ей верю.

– Напрасно, я бы не стала. Она слишком хорошенькая, чтобы говорить правду. Вспомни Оливию…

– О боже… Не начинай все сначала.

– Ну хорошо… Что ты об этом думаешь?

– Я думаю, что это другое кольцо. Смотри, оправа рассчитана на камень квадратной формы, как будто делали впопыхах.

– Подделка?

– Нет, сапфир настоящий.

– Что это значит?

– Я бы сам хотел понять… Это еще не все: Ольга видела в замке шута.

– Как?! Где?!

– В коридоре между опочивальней и рыцарским залом. Говорит, он был маленький, кривоногий, в шутовском колпаке. Шел со свечой.

– Вот как? Маленький, кривоногий, в шутовском колпаке? А она видела его в очках или без?.. Ах, без… Помяни мое слово…

– Гунда, ты сейчас заберешь Ольгу и отправишь ее в Женеву. Поездом, попуткой, как хочешь, но чтобы отправила.

Гунда что-то проворчала. Анри вздохнул и высвободил плечо из-под моей головы.

– Ольга, просыпайся. Гунда отведет тебя к поезду.

Ах, как мне не хотелось выныривать из теплого облака и возвращаться в кошмар. Я с трудом разлепила глаза и зевнула.

– Сумочка, – сказала я. – Без сумочки никуда не поеду. Там паспорт, билет на самолет и запасные очки. Без очков никуда не поеду, – и уронила голову на скрещенные на столе руки.

– Гунда, кажется, в замке должна быть веревочная лестница. Не помнишь, где?

– В кладовке с рабочим инструментом. И фонарь там есть, возьми фонарь! Нет… ты не найдешь, я сама.

Они оставили меня одну. Я устроила щеку поудобнее в предвкушении еще хотя бы получаса сытого сна. Мне хотелось грезить о тишине и покое, о Багамских островах, ласковых закатах, соленом океане и гамаке. Ладно, пусть без мачо с гитарой, но чтоб гамак был – непременно. Мне хотелось забыть о сырых подвалах и прикованных скелетах, о шутах и сокровищах. Мне хотелось уехать домой и дожидаться на собственном диване, таком родном и удобном, плотного конверта от юридической фирмы «Варкоч и сын», а в том конверте будет лежать записка с номером анонимного счета. И уж тогда…

Я вмиг проснулась и вскинула голову в испуге: если сыщик достанет мою сумочку и откроет ее, он увидит «Титул» на Грюнштайн и решит, что главарь банды, которая ищет сокровища, – это я. И тут же выдаст меня полиции… А там начнут разбираться, кто такая Ольга Мещерская, да как она купила замок, да откуда у нее такая уйма денег… И не видать мне тогда гамака на фоне тропического заката!

Я выскочила во двор, будто за мной гнались черти. И вовремя: Анри и Гунда стояли возле колодца. Сыщик укрепил на камнях бортика металлические крючья и бросил веревочную лестницу в черное жерло. Он осторожно перебрался через край. Гунда вручила ему фонарь, и Анри исчез в пучине тьмы, словно водолаз. Мы с Гундой наблюдали за подергиванием веревки и движением желтого луча.

Луч опускался все ниже и ниже, превращаясь в тоненькую булавку. Наконец лестница дернулась в последний раз и натяжение ослабло. Мы с Гундой перегнулись через шершавые камни, до рези в глазах вглядываясь в густую тьму.

– Ольгааа! – донеслось из преисподней, эхо переломило голос несколько раз. – Ольгааа, здееесь нет сумкиии…

– Что значит, нет?! – возмутилась я. – Ищи лучше!

– Какогооо цвееета сумкааа…

– Черная, на длинном ремне!

– Ольгааа, нееет никакооой сумкиии…

– Ты что, смеешься надо мной? – в растерянности я обернулась на Гунду.

Та стояла, скрестив руки на груди и поджав губы в ниточку. В ее прищуренных глазах ясно читались презрение и ненависть.

– Мерзавка, – выдавила она из себя. – Мерзавка, я так и знала, что ты все выдумала. Думаешь, я не понимаю, что тебе надо…

Да что же это такое?! Да что они все меня подозревают в преступных наклонностях, обмане и связях с убийцами?! Возмущению моему не было предела. Позабыв о страхе высоты, я перемахнула через бортик колодца и, перебирая руками и ногами, как заправский матрос, полезла вниз, в объятия черной неизвестности.

– Что значит, нет никакой сумки?! – бормотала я под нос. – Смотреть надо лучше… Взяли тут, понимаете ли, моду… Вот я сейчас сама ее найду…

Веревочная лестница натянулась, Анри держал ее и подсвечивал фонарем. Я глянула вниз и остановилась, вцепившись в веревку мертвой хваткой. Лучик света был так далеко, а вокруг так темно и гулко, что сердце мое болезненно сжалось от страха, будто спускаюсь я в могилу. Я запрокинула голову, но и небо казалось столь далеким, а голова Гунды у края колодца такой маленькой, что колени стали ватными. Я зажмурилась и пару раз глубоко вздохнула.

– Ольга, не бойся, уже осталось недалеко, – голос сыщика, который прозвучал неожиданно близко, придал мне немного смелости.

Я медленно тронулась в путь. Дышалось с трудом. Снизу поднимался застоявшийся воздух, холодный и влажный, пропитанный запахами обмелевшей реки. Каждая ступенька теперь давалась нелегко, ладони вспотели, колючая веревка больно царапалась. Лестница закончилась на высоте вытянутой руки Анри. До дна было далеко, как до луны. Я никак не могла заставить себя разжать пальцы и спрыгнуть.

– Ну, смелее, – подбодрил Анри. – Я держу тебя.

Затаив дыхание, я рухнула вниз. Сильные руки поймали меня, осторожно поставили на мягкое дно и не торопились выпускать из объятий. А мне и не хотелось выбираться из его объятий, так бы и стояла, так бы и слушала удары его сердца. И пусть бы он еще целовал меня. И я бы не возражала, чтобы он поискал микрофоны в нижнем белье… Я знаю, он все придумал о микрофонах, чтобы я обиделась и ушла.

И его губы коснулись брови, скользнули вниз к уголку рта, и я забыла, зачем оказалась здесь. Я прижалась к нему, всей душой желая слиться с его телом, стать частью его. И тьма отступила, радуга расцвела витражными всполохами. И от губ его, жарких и нежных, накатила на меня горячая волна и поглотила целиком. И не было срама желаннее, как отдаться ему здесь и сейчас.

– Ольга, я хочу тебя. Здесь и сейчас, – прошептал он, и на нас налетел смерч.

Порыв ветра обрушился сверху, и луна сверзлась с неба, с негромким чмоканьем вонзившись в сырую глину дна.

Анри вздрогнул и выпустил меня из объятий. У наших ног лежала веревочная лестница, словно вывернутая наизнанку шкура саблезубого медведя. Два металлических крюка поблескивали клыками.

– Гунда!!! – заметался между стенами колодца отчаянный крик Анри.

Ответом ему была тишина. И только тут до меня дошел весь ужас происшествия: лестница упала. Гунды не видно возле горловины колодца, мы одни в темной могиле, дороги обратно нет. Мы здесь застряли навсегда. И я тихонько завыла.

– Ольга, не бойся, – сказал сыщик. – Мы попробуем выйти через эту дверку.

Он осветил сену колодца. И правда, там, в глубокой нише, была маленькая полукруглая дверка, к ней вела лесенка из выступающих камней. Камни спирально поднимались вверх, опоясывая внутреннюю кладку. Первая ступенька торчала на уровне моей талии. Я с трудом протолкнула комок в горле, представив, как буду взбираться по камушкам, которые выглядели, как спичечные коробки.

– Ты – первая, – Анри сложил ладони лодочкой и подставил их импровизированной подножкой.

– А сумка? – спохватилась я и закружилась по дну колодца.

Луч фонарика выхватил из мрака всякую дрянь: вязкую грязь, палки, камни, банки из-под кока-колы, обрывки целлофановых пакетов, черепки, россыпи мелких монет – дань туристической традиции. Сумки не было. Не было ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего черную кожаную сумку на длинном ремне. Ну не могла же она провалиться в ил и исчезнуть с лица земли! Вон, гораздо более тяжелые предметы валялись на дне. Взять хотя бы этот человеческий череп. Череп?!

– Анри, – позвала я. – Анри! Здесь человеческий череп. И кости.

– Я видел, – ответил его голос над самым ухом.

Сыщик, оказывается, стоял рядом.

– Кто это?

– Утопленник.

– А когда он утонул?

– Не позже девятнадцатого века.

– Откуда ты знаешь?

– Колодец пересох после установки водопровода. Водоносные слои нарушили горе-строители…

– А кто это?

– А вот это мне не известно, хроники Грюнштайна о нем умалчивают…

– А моя сумка куда подевалась?

– Точно сказать не могу, но догадываюсь… – он вынул из моих рук фонарь и осветил желтым пятном полукруглую дверку, потом провел лучом вдоль лесенки. – На ступеньках грязь, еще влажная. Кто-то недавно спустился, нашел твою сумочку, а затем поднялся. Надеюсь, этот кто-то не запер дверь снаружи…

И мне хотелось надеяться.

– Вниз не смотри, каждую ступеньку проверяй на прочность, прежде чем встать на нее. Не торопись. Если кто-то по лестнице прошел, то и мы сможем. Давай, Ольга, вперед.

Уткнувшись носом в камни, закусив губу, цепляясь пальцами за выступы, как скалолаз, я двинулась вверх. Господи! Об этом ли я мечтала, складывая чемодан и заказывая билет в Швейцарию?! О таких ли приключениях грезила в самолете, в гостинице или в поезде?! Думала ли я когда-нибудь, что буду слизняком ползти по камням подземелья?! За что мне такие испытания, Господи?

Я насчитала сорок восемь ступенек, и каждая из них отзывалась в коленях болью и дрожью. Я не знаю, как мне удалось вскарабкаться, как хватило дыхания и каким чудом я ни разу не взглянула вниз. Из последних сил я подтянула свое непослушное тело на крошечную площадку в нише и в блаженстве закрыла глаза. Похороните меня здесь! Я больше не двинусь ни на миллиметр. И если вдруг окажется, что дверка заперта, то останется только один путь: вертикально вниз, к утопленнику. Похороните меня…