Текст книги "Русские (сборник)"

Автор книги: Александр Зорич

Соавторы: Олег Дивов,Юрий Поляков,Захар Прилепин,Дмитрий Володихин,Роман Сенчин,Сергей Шаргунов,Максим Яковлев,Валерий Былинский,Денис Яцутко,Олег Зайончковский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Без тебя догадались, – сказал Будкин, вставая из-за щитка. На всякий случай он подобрал с земли ружье, отряхнул его и взял наперевес.

Подбежавшие к пушке инопланетяне смахивали на зеленого майора, но выглядели при этом страннее странного. Оба в черно-белых комбинезонах, только у одного морда как снег и наполовину замазанная черным, а у другого угольная и тоже на полфизиономии пятно белой краски.

– Ага, и ты здесь, коммуняка, – сказал черный майору. – Сейчас мы с этими разберемся и тебе устроим дружбу народов в полный рост.

– Пошел в задницу, чурка, – отозвался майор с достоинством. – Вчера с дерева слез, а понтов-то, понтов…

Черный кинулся было на майора с кулаками, но Шапа ухватил его за шиворот и одним движением поставил на место.

Майор гордо приосанился.

Белый тем временем наседал на Будкина снизу вверх, но так нахраписто, будто ростом вышел.

– Ты нам линзу разбил! – орал он. – Вывел из строя лазер! Мы на тебя подадим в Галактический Трибунал за порчу имущества! У нас знаешь, какие адвокаты?! Всю твою драную планету засудят!

Будкин, хоть и при ружье, невольно сделал шаг назад. И тут в разговор вступил Шапа. Недолго думая, он взял да заехал белому легонько в лоб. Со лба посыпалась краска, белый ойкнул и сел. Шапа повернулся к черному.

– Я все понял, брат, – поспешно сказал тот. – Никаких проблем, брат.

– Ты кого братом назвал, чурбан нерусский?.. – осведомился Шапа, занося кулак.

– Нет-нет-нет! – протараторил черный и на всякий случай тоже сел.

Варыхан оглядел собравшуюся вокруг пушки компанию, бросил взгляд на тарелку, где благоразумно прятался Хрю, и заключил:

– Прямо как в городе, полный интернационал. Кого хочешь, того бей. Ну, кого первого будем?..

– Так нечестно, вы сильнее! – заявил белый, держась обеими руками за голову.

– Мы не сильнее, это вы сильнее, вон у вас какая техника. Просто мы не боимся вас ни фига. А кто не боится, тот и самый страшный! Тот и бьет!

– Погоди, Варыхан, – попросил Будкин. – Надо их допросить сначала, а то я уже ничего не понимаю. Ты лучше пока ещё ящик принеси, и пускай майор снарядами займется, раз ему нравится. Объявляю тебе, майор, благодарность от имени трудового крестьянства за помощь в бою.

Майор вытянулся в струнку и щелкнул каблугками. Глаза у него так и бегали, он явно прикидывал, как теперь обратить свой подвиг на службу окончательной победе социализма.

– Вы кто такие, чудики? – спросил Будкин новоприбывших.

– Мы – либералы! – хором доложили те. – Мы несем по Вселенной знамя свободы! Да здравствует свобода – экономическая, политическая, свобода верить во что угодно, говорить что угодно и быть таким, каким хочется! Ура!

Будкин от изумления даже ружье опустил и растерянно оглянулся на Шапу.

– Просто как у нас в деревне, – кивнул тот. – Один в один.

– Ну здрасте, братья по разуму… – неуверенно приветствовал либералов Будкин. – Мы здесь тоже, так сказать, всем народом за свободу…

– Прекрасно! – возликовал белый, все ещё держась за голову. – Значит, мы легко найдем общий язык! Свободный гражданин всегда поймет свободного!

– Ага, должно быть так… А вы по нам, толком не познакомившись, – лазером. Нехорошо, ребята. Вы военные, что ли?

– Мы – торговые агенты Свободной Республики, – ответил белый. – Назовите свою цену, попробуем договориться.

– Ни фига себе торговцы… – изумился Варыхан, подходя с ящиком на плече. – Только прилетели и стрелять… У нас за это, знаешь ли, сначала рыло начистят, а потом товар отнимут.

– Мы же не знали, что у вас орудие такое мощное, – объяснил белый. – Мы всегда начинаем торговые контакты со стрельбы, это полезно для бизнеса. Ну извините, ошибочка вышла.

– И о какой цене ты говорил? – поинтересовался Будкин.

– О цене за содействие. Имперский шпион украл у социалистов одну вещь, которая нас интересует. Помогите её достать и не пожалеете.

– Помогите лучше нам! – воскликнул майор. – За это мы поможем вам установить социализм в кратчайшие сроки! Я добьюсь, чтобы уже через год здесь высадился десант агитаторов-пропагандистов и партийных инструкторов! Мы сделаем вас счастливыми! Мужики, вот вы трое будете секретарями райкомов! Это офигенно – быть секретарем райкома! Товарищ Будкин, ты представь, целый район – твой! И все тебя слушаются! Приказал, когда пахать, – все пашут. Приказал, когда сеять, – все сеют. А кто против, ты только стукни в КГБ, и…

– Тамбовский волк тебе товарищ, – хмуро отозвался Будкин. – У нас и так все знают, когда пахать. Эй, вы, двое. А вам зачем капсула? Кому её перепродать думаете?

– А-а, ты знаешь про энергетическую капсулу! – обрадовался белый. – Нам она нужна самим. Мы дадим свободу всем обитаемым мирам. Свергнем проклятые тоталитарные режимы! Все существа будут равноправны и отвечать будут только перед законом. Никаких империй, никаких соцлагерей, одна вселенская либеральная республика! Мы принесем культуру свободного мира во все уголки Вселенной. И к вам тоже!

– Морду краской мазать – это и есть ваша культура? – ввернул Варыхан.

– Наша раса состоит из белых и чё… ну, разноцветные мы, – поправился белый. – Чтобы существам другого цвета было не обидно, мы мажем лица краской. Так мы устраняем злобу и зависть, сливаемся в единое общество. Иначе белым будет стыдно, что они не черные, и наоборот. А у нас – равенство!

– И у этих все равны, кругом все равны, да что ж за напасть… – буркнул Шапа.

– Минуточку, минуточку. – Будкин присел на корточки перед белым и уставился ему прямо в глаза. – То есть я, по-твоему, должен стыдиться того, что белобрысый? – Он подергал себя за спутанные светлые лохмы. – А Варыхан – того, что чернявый? А уж как хачикам с рынка должно быть стыдно…

– Хачикам должно быть стыдно! – ввернул Варыхан. – Обдиралы несчастные.

– Твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого, – терпеливо объяснил белый. – Чужую свободу ущемлять нельзя, это незаконно. Чтобы все были свободны в равной степени, нужно объединить расы и культуры. Надо достичь полного взаимопроникновения!

– Это в смысле я должен бросить пить, начать курить дурь и лезгинку танцевать?

– Гы-гы-гы!!! – Шапа давно уже сдерживался с трудом, но тут его прорвало, и он принялся ржать.

– …и жениться на Карине, что рыбой торгует, – подсказал Варыхан. – Можно её второй женой взять, у нас культура есть, которая это позволяет. У нас тут до фига культур!

– А Карина ничего, кстати, – вспомнил Будкин.

– Очень даже ничего. Но ты, Вася, слишком русский для многоженства. А вот у меня дедушка татарин, и я по идее…

– Да кого вы слушаете, мужики! – взмолился Шапа. – Давайте им просто по мордасам настучим, и пускай валят отсюда. Эй, ты куда, я тебя не отпускал!

– А ну вас в задницу, – буркнул через плечо черный, уходя по борозде к своей тарелке. – Я так и знал, что вы расисты!

Белый поднялся на ноги и, держась одной рукой за голову, простер другую к Будкину.

– Что за глупый спор! – воскликнул он. – Отринем условности, забудем идейные разногласия! Во имя идеалов либерализма я готов вести дела с кем угодно. Бизнес есть бизнес. Господа и товарищи, скажу честно, я тоже расист! Терпеть не могу черномазых! Они сами такие расисты, каких свет не видывал! Да и хрен с ними. Товарищ майор! И вы, господа крестьяне! Назовите свою цену – и пойдемте выковыривать шпиона из его корабля. Добудьте мне капсулу, и вы не пожалеете! Я сделаю так, что вы будете купаться в роскоши. Сможете купить себе по планете и устроить там хоть социализм, хоть каннибализм!

Будкин глядел на белого разинув рот. Рядом застыли Варыхан и Шапа.

Чавкнул люк тарелки Хрю, высунулась синяя физиономия.

– Не слушайте его, он вас надует! – крикнул

Хрю. – Он же торговец! Он специально обучен пудрить мозги!

– Заткнись, имперский педрила! – рявкнули хором белый и майор.

Хрю поспешно спрятался.

– Ведь вы меня понимаете, товарищ майор? – спросил белый, заглядывая в лицо зеленому. – Неужели вам не надоело жить в нищете и среди нищих?

– У меня на корабле ещё два майора КГБ, – ответил тот неуверенно. – Им все это очень не понравится.

– О, не волнуйтесь, моего предложения хватит на троих… А вы, господа крестьяне, меня понимаете? – спросил белый проникновенно.

Перед внутренним взором Будкина пролетали картинки одна соблазнительней другой. Все, о чем он только удосужился когда-то мечтать, слилось в разноцветный поток соблазнов.

Это было как-то странно и не к месту. Не о том стоило думать сейчас. Будкин встряхнулся, отгоняя наваждение. Справа и слева точно так же замотали головами Шапа и Варыхан.

– Знаешь, Вася, я передумал… – прошипел Варыхан зловеще. – Не надо нам синего, пускай убирается восвояси. Мы этого белого себе оставим, с ним будем на рынок ездить. Он там цены собьет вообще до нуля.

Белый опасливо попятился.

– Куда… – лениво протянул Шапа, подтягивая рукава.

– Летите, – сказал Будкин негромко. – Летите все отсюда, пока живы.

Белый, продолжая отступать задом, развел руками.

– Бизнес есть бизнес, не обессудьте, стараемся, как можем, – сказал он. – Мое предложение остается в силе. Звоните по внутригалактическому 8-800-NO-PROBLEMS, первая минута разговора бесплатна…

Тут не выдержал Шапа. Невнятно рыча, он прыгнул к белому. Тот повернулся, думая броситься наутек. Мощнейший пинок под зад оторвал белого от земли и запустил далеко вперед по пологой тректории.

– Красота, – заявил кто-то рядом с Будкиным.

– А теперь мы спокойно все обсудим, товарищ. Я тут подумал, может, вы и правда не готовы к социализму. Ну и не надо. Зато мы могли бы организовать поставку оружия…

– Тебе сказано было лететь?! – взъярился Будкин, оборачиваясь к майору. – Лети, гнида!!!

Майор попытался увернуться, но Будкин ухватил его за шкирку и легко метнул над полем. Зеленый, смешно растопырив ручки-ножки, полетел по воздуху, упал в борозду и, не вставая, побежал на четвереньках к своей тарелке.

– Это наша земля! – крикнул Будкин. – И мы тут главные негодяи! И никто не страшнее нас! Это мы страшнее всех! И если мы говорим лететь, то все летят на фиг! Через минуту открываю огонь!

– Тогда, может, не улетят, вдруг попортим, – сказал Варыхан тихонько.

– Улетят, – заверил его Будкин. – Но пинка хорошего получат.

Он присел к орудию и положил руку на затвор. Ласково погладил его.

Позади раздался гул. Тарелка Хрю судорожно задергалась, пытаясь вырвать из картофельного поля глубоко в него ушедшие посадочные ноги.

– Сообразительный педрила, – одобрил Будкин.

Впереди белый карабкался в свою тарелку, изнутри его тянули за шиворот. Белый визжал, что всех засудит в Галактическом Трибунале, и чужих, и своих. Наконец его втянули в корабль и захлопнули дверцу.

– За Родину! По либеральной сволочи прямой наводкой – огонь! – сам себе приказал Будкин и рванул спуск.

Пушка жахнула, опять заложило уши. И тут же колокольным звоном отозвалась тарелка либералов, едва успевшая приподняться на метр над землей. Удар пришелся по касательной, корабль закрутило на месте, он подпрыгнул и юлой ввинтился в небо, раз – и нету.

– Варыхан, снаряд! – проорал Будкин, сам себя плохо слыша. – Шапа! Разворачивай!

Майор КГБ скакал на четвереньках вверх по аппарели. Чавкнул, закрываясь, люк. Тарелка мелко завибрировала, собираясь взлететь.

– За Родину! По социалистической сволочи – огонь!

Маленький, но злой снарядик треснул инопланетный корабль в борт словно кувалдой. Густо сыпанули искры, тарелку аж переставило над полем, она затряслась и нелепыми прыжками поскакала вдаль. Поломала кусты, плюхнулась в озерцо, отскочила от его поверхности, будто мячик, и, наконец, опомнившись от удара, ушла ввверх. Исчезла.

Тарелка Хрю все дергалась, никак не могла вырвать ноги из земли. Будкин заглянул в ствол и навел орудие, как в первый раз – под башню.

– За Родину! По имперской сволочи – огонь!

Бамс! Сноп искр, хлопья окалины во все стороны. Маленькую тарелку снаряд тоже не пробил, но удар железной колотушки приподнял её ближний край, наконец-то выскочили из земли опоры. Мужики обалдело следили, как тарелка Хрю катится по полю на ребре, медленно отрывается от земли и так, перекошенная, взлетает. И тоже исчезает.

Шапа сел на станину, поковырял пальцем в ухе, закурил. Будкин стоял, глядя в небеса. Варыхан полез за пазуху и вытащил початую бутылку, заткнутую тряпкой.

Будкин обернулся к мужикам.

– Ну, теперь самое время.

По очереди отхлебнули из бутылки и занюхали рукавом Варыхана – он вчера дизель чинил, испачкался в солидоле.

Заговорили наперебой, очень громко, потому что в ушах ещё звенело «а ты видал, а ты заметил, а как мы её, а как она…».

Потом одновременно утихли и задумались.

– А чего ты про имперскую сволочь-то?.. – спросил Варыхан у Будкина. – У них хотя бы скотина не общая. И стесняться цвета морды вроде не надо.

– Да понимаешь… Мы пока чинились, я этого Хрю расспрашивал, откуда берутся империи. И он мне очень спокойно все растолковал. Из завоеванных народов империи собираются по кусочкам. Либо сам присоединишься, либо тебя силой присоединят. И ещё скажут, что тебе так лучше будет. Может, конечно, и лучше, но… У нас уже была империя, хватит, наигрались.

– Угу, – кивнул согласно Шапа.

– Ну и ладно, – сказал Варыхан, затыкая бутылку тряпкой. – Ну их на фиг всех. Сами как-нибудь. Об одном жалею, что не полез вместо тебя чинить тарелку. Я бы там…

– Чего ты там? – Будкин прищурился.

– Ну, ты понял.

Будкин опустил руку в карман. Вытащил сжатый кулак.

– Ты ведь у своих не тащишь, правда, Стас? Вот и я – у своих.

Он разжал кулак, и Шапа с Варыханом громко столкнулись лбами над его рукой. На ладони Будкина лежала прозрачная капсула, в которой горело маленькое теплое солнышко. Из капсулы торчали два контакта в аккуратных белых чехольчиках.

Будкин подождал пару секнуд, потом убрал добычу в карман обратно.

– Как?.. – только и спросил Варыхан.

– Да я в тарелке огляделся и сразу понял, где самое интересное заныкано. В ящике для мусора. А я как раз туда ломаные детали кидал, ну и незаметно рукой по донышку пошарил. Там много чего было, я эту штуковину не глядя прихватил, потому что маленькая… Опыта у них нет, одно слово – нерусские. Знамо дело, этот Хрю никогда от жены самогонку не прятал!

Шапа тяжело хлопнул Будкина по плечу. Тот усмехнулся и сказал:

– Ну, поехали, что ли. Строить полегоньку нормальную свободную жизнь.

Подогнали мотоблок, собрали в прицеп вещички, привязали сзади пушку и медленно тронулись по борозде, отхлебывая по чуть-чуть из бутылки и занюхивая рукавом.

Поехали.

Мотоблок с пушкой на буксире уже скрылся из вида, когда посреди картофельного поля очень тихо и аккуратно приземлилась ещё одна тарелка. Из нее толпой высыпали малюсенькие гуманоиды, все как один желтые.

И бросились с нечеловеческой скоростью копать картошку.

Дом на отшибе
Михаил Кликин

Чёрного человека Анна Николаевна увидела, когда поздно вечером возвращалась домой с дальнего ягодника.

– А я и гляжу, – рассказывала она всем на следующий день, делая круглые глаза и промокая слюнявый рот углом головного платка, – чужой. Не наш. И одет чудно. Здравствуйте, говорю ему. А он так странно повернулся, будто шею выкрутил, – и вроде бы зашипел на меня, неслышно так. Я пригляделась – батюшки! – а через него окошко видно. Степановых дома окошко – просвечивает. Тут уж мне будто в голову тяпнуло – и не помню ничего. Ужас! Очнулась в избе. Занавески задёрнула, на печь забралась, лежу, думаю, стукнут сейчас кто в окно или в дверь – сразу со страху и помру.

– Так это отец Гермоген был, – важно сказал дед Артемий, выслушав соседку. – Он и раньше появлялся. Я, было дело, видел его как-то. Точно как ты говоришь: большой, огрузлый, в чёрной рясе, и видно сквозь него.

А вот Василий Дранников бабке не поверил. Заметил рассудительно, как и положено человеку с высшим образованием:

– В сумерках чего только не привидится. Ты бы уж народ не смешила. Придумала тоже: чёрный человек.

А жена его, Светка, улыбнувшись, добавила:

– Ты у нас чисто сорока, баба Аня. Всё через тебя узнаем. То чёрная машина, то чёрный человек. Что дальше-то будет?

На сороку Анна Николаевна обиделась. Буркнула:

– Смейтесь, смейтесь. Про машину тоже говорили, что привиделась…

Чёрный джип Анна Николаевна заметила два дня назад. Рано утром, ещё затемно, отправилась в лес за черникой и, проходя мимо каменного, давно заброшенного дома, увидела за кустами плоскую лакированную крышу автомобиля. Удивилась, кто бы это мог быть. Подумала сперва, что, наверное, городские заехали в одичалый безнадзорный сад. Да только ведь не сезон: малины почти нет, терновник не вызрел, яблоки вообще не уродились, да и рано ещё для яблок-то.

Так чего же им тут надо?

Подкралась Анна Николаевна ближе. Подивилась на невиданную машину, внутри которой, наверное, десять человек могли спокойно рассесться. По налипшей грязи да по следам поняла, почему никто не слышал, как приехало в деревню это железное чудище: прибыло оно с неезженной стороны, по старой дороге, что шла мимо кладбища и терялась в лесу. Когда-то это был короткий путь в соседний район; теперь тут разве на танке проехать можно.

Ну или на такой вот громадине: вон колёса-то, шире тракторных.

В доме что-то громыхнуло: будто железяку какую уронили или специально бросили, и Анна Николаевна вздрогнула. Вспомнилось, как лет пять назад вот такие же вот заезжие убили старушку в соседнем Ивашеве, вынесли из дома все иконы и фарфоровый сервиз.

Много людей сейчас повадилось по заброшенным деревням ездить: одни полы в заброшенных избах снимают, другие по чердакам разное старьё ищут, третьи просто хулиганят: оставшуюся мебель крушат, стекла бьют, печи раскурочивают. Забавы ради могут целую деревню подпалить.

А этим-то что надо? Почему тихо приехали, ночью, с заброшенной стороны? Заблудились, настоящей дороги не знали или таятся?

В заколоченном окне мелькнуло что-то, и Анна Николаевна совсем перепугалась. Забыв о ягодах, пригнулась, повернула назад. Сперва быстро шагала, оглядываясь, потом не выдержала, побежала. Пока добралась до крайней жилой избы, всё прокляла: и себя, старую, неуклюжую, и сапоги неудобные, и портянки некстати сбившиеся, и тропку неровную. Ворвалась в деревню красная, задыхающаяся, едва живая. Переполошила спящих ещё Степановых: забарабанила им в окно, крича сама не понимая что, торопясь высказать всё сразу, а оттого сбиваясь, впустую тараторя.

Ну, чисто сорока.

Иван Степанов вышел на крыльцо с ружьем. В трусах, фуфайке на голое тело – и с заряженным ружьем на руках. Спросил, колко оглядывая округу из-под седых бровей:

– Что?

И Анна Николаевна вдруг сообразила, до чего смешны и надуманны её страхи, потерянно махнула рукой и, чувствуя, как отнимаются ноги, опустилась на скамью, что была вкопана ещё отцом нынешнего хозяина…

Ближе к вечеру собравшиеся мужики всё же сходили посмотреть, кто это приехал в заброшенный дом. Степановское ружье пока решили не брать. А, вернувшись, доложили:

– Из города. Трое. Один как бы за главного. Говорит, что хочет дом купить.

– Председателев дом? – удивился дед Артемий, с мужиками не ходивший. – Каменный, на самом отшибе?

– Его.

Дед нахмурился, покачал головой:

– Ох, как бы не вышло чего. В том доме уж сколько лет никто не живет. И неспроста…

Историю этого дома в Матвейцеве знал каждый. Построен он был в первые годы советской власти, во времена смутные и непонятные, когда приезжие чужаки рушили старый уклад и призывали идти в новую светлую жизнь.

Мишка Карнаухов, непутёвый сын Петра Ивановича Карнаухова, вернулся в деревню после трех лет безвестного отсутствия. Был он одет в кожаную куртку и военного образца шаровары, рукав у него был обвязан кумачовой полосой, а на голове красовался лихо сдвинутый на затылок картуз. Имелись у Мишки наган в самодельной липовой кобуре и целая стопка разных бумаг, писем и декретов, из которых получалось, что он, Михаил Петрович, является всей местной властью и представителем пославшей его партии.

Первым делом организовал Мишка комитет деревенской бедноты.

Потом сослал в Сибирь Фёдора Незнанцева, у кого, было дело, батрачил мальчишкой.

А после этого рьяно взялся бороться с поповским мракобесием, отчего вскоре получил намертво прилипшее прозвище «окаянный».

Кончилась эта борьба большим взрывом и пролитой кровью.

По специальному запросу прислали из города ящик взрывчатки. Под самый фундамент заложил окаянный Мишка заряды. В набат колотя, собрал народ поглядеть, как рухнет, подрубленный взрывом, местный лукоголовый оплот мракобесия. Только – вот незадача – заперся, забаррикадировался в церкви поп Гермоген с попадьей и малолетним поповичем.

Недолго уговаривал их выйти Мишка. Злой как чёрт, пообещал им прямую дорогу в ихний рай да и запалил фитили.

Как из преисподней полыхнуло пламя, лизнуло белые стены храма, дотянулось до червлёной маковки, до золочёного креста – и опало. Громыхнуло так, что в ближайших избах из окон стёкла повылетали.

Но устояла церковь. Только трещинами вся покрылась, на несколько частей раскололась.

И тогда красный Мишка приказал народу браться за топоры, ломы да за кувалды. По кирпичику, по досточке велел разобрать церковь, а изувеченные тела поповской семьи распорядился схоронить в лесу.

Не все послушались окаянного, хоть и угрожал он револьвером. Но нашлись люди, что помогли Мишке. А он уже новое дело задумал: из останков церкви, из старинных кирпичей решил построить себе дом. Место выбрал на отшибе, недалеко от кладбища, подальше от людей. Вызвал в помощь артель строителей, сказавшись, что строит общественный клуб с читальней.

За полтора месяца возвел он себе каменные хоромы с жестяной крышей и башенкой. Переехал на новое место из тесной отцовской избы. Но не заладилась у него тут жизнь. Видели люди, что изменился Мишка: притих, лицом побледнел, похудал сильно. Каждую ночь светились окна каменного дома – пугала окаянного Мишку темнота. И разное стали поговаривать в деревне: то вроде бы кто-то крики слышал, доносящиеся из стоящего на отшибе дома, то будто кто-то видел чёрную фигуру, похожую на отца Гермогена, сидящую на жестяной крыше возле башенки.

Через год Мишка Карнаухов из каменного дома съехал.

А вскоре грянула коллективизация, и Мишка, ставший председателем колхоза «Ленинский завет», велел устроить правление в оставленном им доме. Почти каждый день сидел он в своем кабинете, но никогда не задерживался здесь до ночи. Видели люди – боится Михаил Петрович темноты, и даже заряженный наган от этого страха его не спасает.

Семь лет просуществовал «Ленинский завет». Семь лет председательствовал Мишка Карнаухов. А потом пришла директива из области, и на базе нескольких колхозов за считаные недели был создан крупный животноводческий совхоз «Ленинский путь». Опустело ненужное больше правление. Освободившийся от должности Мишка, грозясь вскоре вернуться, впопыхах уехал в район, где занял какое-то новое место и получил казённую квартиру.

А дом, построенный из кирпичей порушенной церкви, так и остался брошенным. С годами недобрая слава его крепла, и всё больше жутких историй складывали местные жители про стоящее на отшибе каменное здание, не забывая поминать окаянного Мишку Карнаухова и убитую взрывом семью отца Гермогена.

Приезжие показались на следующий день. Они прошли через всю деревню, осматривая избы и порой останавливаясь, чтобы перекинуться парой слов с попадающимися навстречу селянами. Говорили они скупо, будто слова берегли или боялись ляпнуть что-то лишнее. Здоровались, спрашивали, как обстоят дела, и выслушав обычно короткий ответ, с деланно скучающим видом следовали дальше.

Василий Дранников пригласил заезжих гостей в дом. Те переглянулись, немо поиграли лицами – и согласились.

Стол Василий накрыл в прохладной горнице. Скрепя сердце выставил бутылку «Пшеничной», с советских ещё запасов, и банку самогона. Жена его, Светлана, принесла закуску: огурцы солёные, картошку, на постном масле жаренную, две банки кильки в томатном соусе и жёлтое, нарезанное тонкими ломтиками сало.

Гости много не ели: то ли брезговали, то ли пища такая была им непривычна. А вот бутылку «Пшеничной» уговорили быстро. Потом и за мутный самогон, на можжевеловом корне настоянный, взялись.

И странный разговор у них у всех получился.

Василий, хитро щурясь, ненавязчиво пытался втолковать чужакам, что затея их бестолковая и ненужная. Дом этот старый, нехороший, стоит на отшибе, кладбище опять же рядом. Да и деревенька-то их, Матвейцево, хоть и не шибко далеко от райцентра находится, но всё же край захудалый и вымирающий. Нет тут никакого будущего, ещё лет двадцать – и все избы зарастут крапивой да иван-чаем по самые окна. Зачем же дом покупать в таком бесперспективном месте? Пошто впустую деньги тратить?

Раскраснелся Василий со спиртного, разошелся, раздухарился: историю дома рассказал, про явление чёрного человека вспомнил, хоть сам в страшилку эту не верил. Почти уже угрожать начал, что, мол, если купите дом этот, то ничего хорошего не ждите…

Гости внимательно его слушали. И странный блеск в их глазах появился, когда хозяин фамилию окаянного Мишки назвал. Переглянулись они, ухмыльнулись, закивали бритыми головами понимающе: знаем, мол, почему ты нас гонишь отсюда. И тоже угрожать взялись: если вы нам мешать в чём-то станете, то несдобровать вам. А коли разузнаем, что взяли вы из того дома, что вам не положено было брать… – верните лучше, не доводите до греха. Улыбались, угрожая, но слова-то какие-то в свою речь вворачивали незнакомые, неуютные, а, как ни странно, понятные: блатные на таком напористом языке говорят, любого говоруна своей феней заткнут.

Ушли гости. На прощание главный их, Михой назвавшийся, будто бы невзначай продемонстрировал пистолет, спрятанный под навыпуск надетой рубахой.

А Василий ещё долго сидел в холодной горнице, катал по столешнице пустую бутылку и, хмурясь, гадал, сами дошли гости до идеи, которую он давно в голове держал, или надоумил их кто.

Горько вздыхал Василий, с досады хлопал ладонью по столу.

Украли! Пришли непрошеные – и разом все планы поломали!

Иначе зачем бы им председателев дом потребовался?..

Чувствовал Василий себя так, будто чужаки эти городские белым днем при всем народе обворовали его, да так хитро, что ни правды, ни управы на них теперь ни за что не сыскать.

Василий Дранников был мужиком работящим, хозяйственным и очень аккуратным. Во дворе у него всегда всё по полочкам разложено было. Стога он ставил по отвесу ровно и так их граблями вычёсывал, что они вроде бы даже лосниться начинали. Да и дом его был – одно загляденье. Наличники новые, резные, двери всегда свежевыкрашенные, на печной трубе жестяной петух носом показывает, откуда ветер дует.

Односельчане относились к Василию по-всякому, но плохого слова никто про него сказать не мог. Ну и что с того, что странный он немного? Мало ли у кого какие странности бывают? Вон, Измайлова бабка на старости лет фантики из-под конфет стала собирать. Ей бы деньги на похороны копить, а она цветные бумажки утюгом гладит да в сундук складывает.

У Василия странность была другая: он с детства мечтал о разном. Из-за этих своих мечтаний даже в армию не пошёл. Врачиха сказала, что у него с головой не всё в порядке. Хотя это как посмотреть. Таких ясных голов ещё поискать надо.

Лет пятнадцать назад сделал Василий ветряк с электрическим генератором, провел свет в курятник – так у него курицы нестись стали в два раза лучше соседских.

А десять лет назад соорудил он позади двора железный ящик, подвел к нему трубы, пустил их в дом. Теперь из навоза да помоев получает газ, баллоны ему больше не нужны, да и на дровах экономит.

Не всё, конечно, удавалось Василию. Как-то задумал он построить летательный аппарат, чтоб по воздуху в любое бездорожье до райцентра летать. Не вышло у него ничего из этой затеи, только денег кучу потратил и сам едва насмерть не разбился. Зато, из больницы выйдя, смастерил он вскоре аэросани с двухметровым берёзовым пропеллером и тракторным пускачом вместо двигателя. Ревели эти сани так, что слышно их было за несколько километров – но ведь ездили, и быстро! И дорога им не требовалась, был бы только снег.

Внедорожную машину Василий потом продал знакомому из райцентра. На новые затеи требовались деньги, а нормальной работы в деревне уже не было. Крутился Василий как мог: скотину выращивал на мясо, металлолом собирал для сдачи, рыбу на продажу самоловными удочками добывал. И всё размышлял, как бы в родную деревню новую жизнь вдохнуть – в тетрадки мысли свои записывал, на рыжих листах миллиметровки планы чертил.

Выходило у него, что на месте Матвейцева нужно создать место отдыха. И требовалось для этого речку Ухтому перегородить плотиной, дабы около деревни образовалось водохранилище. С плотины бы пошло дешевое электричество, а на берегах можно было бы организовать песчаные пляжи. Получившийся водоем следовало обрыбить: щука и карась расплодились бы сами, а вот карпа надо завезти. Заезжим рыболовам можно продавать недорогие лицензии, зимой и летом сдавать под жилье маленькие бревенчатые домики. Организовать походы по окрестностям – за ягодами и грибами, да и просто красивые места поглядеть, их тут много, а городской житель до этого дела жадный. Ну и, конечно, надо бы построить достопримечательности, чтоб и заграничный гость сюда ехал, и своему вдвойне интересно было: восстановить взорванную церковь, сделать музей, а лучше несколько, бани построить – особые, русские, детский парк разбить. Ну и, конечно, дорогу необходимо поправить.

И рекламу дать.

– Есть такая штука Интернет, – говорил Василий. – Вот мне бы ещё компьютер с модемом, я за неделю бы сайт смастерил. А это реклама на весь мир!

Куда только не ездил Василий со своими планами: и в район, и в область. Даже в Москву, в министерства письма писал. Кое-кто отвечал: отдел по развитию туризма обещал свою помощь, если найдутся инвесторы; епархия положительно отнеслась к идее возрождения храма, обязалась прислать рабочих, если Василий сумеет собрать денег на благое начинание; сам губернатор прислал письмо, в котором давал слово следить за ходом строительства, когда оно начнётся.

Чудилось Василию, что в его силах сдвинуть великое дело. И обидно ему стало, когда заподозрил, что с покупки председателева дома городские чужаки начнут воплощать его тщательно проработанный план.

Потому и отговаривал их Василий.

Потому и стращал.

Сам всё хотел сделать – как всегда делал.

Ночью случилась стрельба.

Чёрный джип, буравя тьму дюжиной фар, рокоча и сигналя, несколько раз прокатил по деревне из конца в конец. Остановился возле колодца, едва не своротив его установленной на бампере лебёдкой. Из машины вывалились пьяные чужаки, загорланили, матом ругаясь: