Текст книги "Полный котелок патронов"

Автор книги: Александр Зорич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– Совершенно верно! Не могу! Если хотите, я был в измененном состоянии сознания!

– Выпимши, что ли? – предположил Костя.

– Да почему сразу «выпимши»? – разозлился Борхес. – Я был восхищен! Был в экстазе! Близость тайны лишала меня способности здраво рассуждать! А ты заладил: «выпимши», «выпимши»…

– Да я что… Я ничего, – стушевался Костя. – Ты про желание, про желание расскажи!

– А что про него рассказывать? Я попросил. Монолит – выполнил.

– То есть ты хочешь сказать, что ты теперь бессмертный. И член у тебя тридцать пять сантиметров.

Костя гнусно ухмыльнулся.

– Сейчас ты, Комбат, перечислил стандартные желания. А я, как уже говорил, загадал нестандартное.

– Не томи уже. Говори, что загадал!

– Мне захотелось стать обладателем вещи невозможной, невероятной. Такой вещи, которая с точки зрения нашего опыта допускает лишь свое логическое или, если угодно, математическое описание. Но, как мы привыкли полагать, никаким образом не может быть материализована.

– Это что такое? – не понял Тополь.

– Ну бутылка Клейна, например.

– Первый раз слышу.

– Ну хорошо, хорошо, приведу более простой пример. Вот смотри, Константин, есть строгое математическое определение окружности как множества точек, равноудаленных от данной точки.

– Это помню. В седьмом классе на геометрии проходили.

– Так вот, всяких круглых штуковин в мире очень много. Но все они в строгом смысле слова не совпадают с математическим определением окружности. Оно слишком идеальное для материи, понимаешь?

– Приблизительно, – кивнул Тополь. – То есть ты, гы-гы, потребовал от Монолита материализации содержимого учебника по геометрии?

– Это было бы слишком эксцентрично, – вздохнул Борхес. – Я все же не такой оголтелый формалист. Я попросил Книгу Песчинок.

– Не обижайся, но не очень броское название для бестселлера.

– При чем тут «обижайся»? Я же не собираюсь ее писать! Книга Песчинок – это такая штука, которую читать в общепринятом смысле совсем не нужно.

– Кто сейчас пошутит про туалет и бумагу, получит в лоб. – Я выразительно посмотрел на Костю. Мне действительно хотелось дослушать рассказ Борхеса до конца.

– Короче, вот, – сказал Борхес и протянул мне книгу, которую он достал из контейнера для артефактов.

Я осторожно принял ее.

Она была чуть меньше обычного формата, невероятно толстая, переплетенная в кожу, которая показалась мне ровесницей библейских пророков. Почти полностью стершиеся бронзовые буквы на обложке не складывались ни в одно понятное мне слово, и я, пожав плечами, открыл книгу наугад.

В лицо мне как будто подул солнечный ветер, но я не зажмурился, а, наоборот, присмотрелся.

В книге был текст. Но я даже не смог толком разобрать, что за алфавит использовался. Точно не кириллица. При этом номера страниц были проставлены привычным мне образом – арабскими цифрами на полях.

На левой странице разворота стоял номер 17852, на правой, вместо ожидаемого 17853 – почему-то 1903.

– Стоп, – сказал Борхес. – Стоп! Запомни этот номер страницы!

– Который из двух?

– Правый для определенности!

– Девятнадцать ноль три, – сказал я зачем-то вслух.

– Теперь закрой книгу и попробуй открыть ее на той же странице снова, – предложил мне Борхес.

Вроде бы легче легкого. Но ничего подобного мне, представьте себе, не удалось!

Книга открывалась всякий раз на новом месте, показывая совершенно неожиданные номера страниц, все новые шрифты и, как мне показалось, языки повествования. Попадались иногда и картинки – по преимуществу невнятные. Пару раз, впрочем, встретились отличные рисунки пером – роза, лунный серп над прибрежной скалой… В любом случае все это было крайне загадочно и ни в какую целостную картину не складывалось.

– Э-э, погодите, погодите! – встрял Тополь. – В чем прикол-то? У нее хоть первая страница есть?

Борхес просиял.

– Попробуй найди, – голосом записного хитреца предложил он.

Костя тщетно промучился с книгой минут пять, пытаясь отслоить первую страницу, льнущую к обложке.

Тщетно! Каким-то непостижимым образом Книга не давалась, и Тополю доставались какие угодно страницы, кроме первой! Попадались там, между прочим, и совершенно угрожающие номера страниц, вроде 9649387604.

До меня потихоньку начало доходить…

– Бесконечное число страниц? – спросил я у Борхеса.

– Технически – да.

– Но она же должна весить бесконечные килограммы – с точки зрения физики нашего мира!

– Технически – да. Но в этом-то и прикол! Это-то и понравилось Монолиту! – распаляясь, Борхес говорил все быстрее.

– Но это же химически чистое безумие! – ахнул я.

– Вот именно! Ты держишь в руках вполне физический объект, который, казалось бы, может быть описан только в виде математического алгоритма! Но он, этот объект, между тем существует! Его можно потрогать! Открыть! Рассматривать текст и картинки!

Я закрыл книгу и задумался. Эта штука, Книга Песчинок, взятая сама по себе, действительно была очень забавна. Хотя и не до такой степени забавна, как казалось улыбающемуся Борхесу. А приземленному цинику Тополю она даже и забавной не казалась.

– А толку-то что с того? – спросил Костя. – В ней хоть какая-то ценная информация есть?

– Понимаешь, – Борхес нахмурил лоб, – герой одноименного рассказа Борхеса, получив в свои руки эту книгу, так и не смог найти в ней никакого смысла. Но это же не значит, что его там нет на самом деле! Один из темных сталкеров, Нимрод, считает, что Книга Песчинок может обладать даром пророчества. Но это еще проверять нужно.

– Пророчество – это неплохо, – удовлетворился ответом Тополь.

Да и я тоже удовлетворился. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось. Пришел Борхес живым и здоровым от темных – уже хорошо. А Книга Песчинок – это, так сказать, бонус. Или бонус пэк, как вам больше нравится.

– Ну я-то ладно, – сказал Борхес, затыкая книгу за пояс. – Я соприкасался с непознанным. У меня травма мягких тканей души. А вы чего приуныли?

– Да у нас тут проблема одна. Может, чего посоветуешь, – без особой надежды сказал я.

– Почему бы не посоветовать? Валяй, грузи свою проблему.

– Если коротко, нужно придумать, что именно взорвать поблизости от Второго энергоблока так, чтобы самому энергоблоку от этого ничего не было. Потому что там серьезные пацаны сидят – могут разозлиться, если переборщим. Но при этом чтобы взрыв был виден из космоса!

– Что именно взорвать? – переспросил Борхес и посмотрел на нас недоуменно.

– Ну, скажем, сто бочек напалма, – привел пример Тополь. – Будет видно издалека, это уж точно.

– Да! Сто бочек напалма! А лучше пятьсот! Но где их взять? Нету их! И времени нету! – вскричал я. – Вообще, скажу тебе, друг Борхес, нет вообще ничего, кроме двух глубоковакуумных боеприпасов для «Раумшлага». Поэтому вопрос к тебе можно сформулировать по-другому. Не знаешь ли ты какого-нибудь объекта поблизости от «Двойки», который можно с пафосом рвануть?

– Может, с артефактами что-нибудь изобрести? Ночью же Выброс был. Золотые россыпи повсюду, ценностей всяких аномальных – хоть косой коси.

– Ты конкретнее давай. С какими именно артефактами? Что именно рвануть?

– Ну вот мне как-то на Свалке один тертый бандос рассказывал, – Борхес в задумчивости прикусил верхнюю губу и закатил глаза в неприютное серое небо, – если семь полных «пустышек» сложить в ведро с водой, то вода на некоторое время превращается во что-то вроде супернапалма. От одного ведра такой воды пламени как от железнодорожной цистерны с нефтью.

– Ну и где мы возьмем семь полных «пустышек»? – спросил я. – Я за всю свою сталкерскую карьеру столько не добыл.

– Можно подумать, я добыл, – ответил честный Борхес. – Просто вы спрашиваете – я отвечаю! Получаюсь тут как все шесть знатоков клуба «Что? Где? Когда?» в одном флаконе.

– Думай дальше, умник, – профессионально давил Тополь на Борхеса. – Может, у них там в машзале, рядом со Вторым энергоблоком, конденсатор какой-то гигантский? И если его, допустим, того, – Костя изобразил ладонями нечто вроде пресса, – то он при взрыве пробьет потолок машзала и будет такое загляденье, что космонавты с международной космической станции повыпадают от избытка впечатлений!

– Какой конденсатор? О чем вы оба бредите?

– Мы не бредим, Борхес, а голову товарища спасаем. – Я кивком указал на майора Филиппова, который с потерянным видом горбился поодаль, как видно, предвкушая позор и срывание погон перед строем солдат. – И твое воображение пытаемся простимулировать.

– Мое воображение после Монолита даже ганджубас, боюсь, уже не простимулирует. Хотя, прошу занести в протокол, я принципиально против всего этого наркотического дерьма.

– О! Раз уж про Монолит заговорили! – Костю осенило. – А вот эта твоя книга, которую ты только что показывал… Ну, с бесконечными страницами… Она ведь такая волшебная! Значит, с бессознательным напрямую связана. И с индивидуальным, и с коллективным… А мне мама объясняла, что коллективное бессознательное – оно вообще все знает. Только сказать стесняется. И был такой немецкий доктор Карл Густав Юнг, который…

– Ты про Книгу Песчинок, да? – перебил Борхес и глаза его романтически засияли.

– Ну да.

– Да при чем тут она? Она не про то вообще, – отмахнулся Борхес.

– Ну если Книга ни при чем, – разочарованно заключил Тополь, – тогда своими мозгами шевели. Время-то идет. И кстати, завтрак стынет – мне уже второй раз рядовой Белка своей банданой маячит. Мол, без вас не начинаем, пускаем слюнки. Так что от тебя требуется минимум еще один экспромт.

– Ну вот тебе экспромт. Найти воздушную птичью карусель помощнее – здесь их, кстати, до фига, – фантазировал Борхес. – Набрать также десяток «золотых рыбок». Сложить «рыбок» в укупорку из-под огнемета «Шмель», добавить туда же три гранаты. У четвертой гранаты выставить максимальное замедление. Положить ее в тубус к остальным. И все это дело зашвырнуть в «птичью карусель». Гранаты взорвутся. «Рыбки» распределятся по «карусели»… Она выйдет из динамического равновесия… Полетит… Врубится в стену Второго энергоблока… И распилит ее, как гигантская пила, только глыбы бетонные в разные стороны полетят! Как вам такое?

– Впечатляющая картина аномального катаклизма, – с грустным сарказмом сказал я. – Но, во-первых, я не понимаю, почему твоя «карусель» полетит именно ко Второму энергоблоку, а не к Первому, например? Как ты собираешься модулировать вектор ее движения? И второе, самое главное: мы не обсуждаем, как уничтожить Второй энергоблок. Мы говорим о том, как бы поэффектнее и подешевле сымитировать его подрыв! Но чтобы он при этом на самом деле не пострадал!

– Ох… И чтобы подрыв, и чтобы не пострадал… Устал я от вас, – вздохнул Борхес. По его потускневшему лицу было видно: и впрямь устал.

В этот момент я, подчиняясь какому-то высшему наитию, выхватил у него прямо из-за пояса Книгу Песчинок.

Книга показалась мне невероятно тяжелой – будто каждая ее страница была отлита из свинца.

Не успел Борхес накрыть меня трехэтажным сталкерским матом, как я рывком распахнул книгу и вперился в первый попавшийся разворот.

Из зыбкого марева левой страницы на меня глянул текст, набранный жирным, крупным шрифтом. Но буквы, увы, вновь были не родные. И даже не латинские. А не то индийские, не то вообще арабские… Вот в чем я не силен, так это в языках. (Их бин безухен унд безносен, то есть великий и могучий немецкий не считается.)

На правой же странице примагничивал взгляд рисунок, сделанный красной тушью.

С невероятной точностью и дотошностью великолепной инженерной графики было нарисовано просторное промышленное помещение.

Внизу угадывались исполинские постаменты, предназначенные для паровых турбин. За гигантским окном краснел характерный уступ Второго энергоблока. А на самой массивной потолочной балке висел немаленький синий раструб, похожий одновременно и на граненый конус старинного патефона, и на увеличенный феей-гигантоманкой цветок садового вьюнка.

Под картинкой имелась затейливая надпись, которую я не смог прочесть.

– Так это же машзал возле «Двойки»! Я там год назад чуть ногу в жарке не потерял! – сказал за моим правым плечом Борхес. Оказывается, пока я ошалело пялился в чудо-книгу, он подошел и спокойно встал сзади.

– Машзал-то и я узнал. Как не узнать такой интерьерчик? – откликнулся Тополь. – Хотя сам я туда не лазил, только видел на фотографиях. Ты мне лучше объясни, что это за фигня висит на потолке?

– Да это же «синий колпак»! – удивленно воскликнул Борхес. – Артефакт страшно редкий, встречается только на ЧАЭС. Редкий и практически бесполезный. Его почти никто не берет. Потому что ни один сталкер не в состоянии запихнуть пятиметровую двухтонную дуру в контейнер для артефактов. Нужен либо еще более редкий «редуктор пространства», либо целый воз гравитационных артефактов. Зато «синий колпак» прекрасно убивает все живое, приблизившееся к нему на пятнадцать метров! Не могу вдуплить, зачем Книга показала тебе эту зловредную фигню.

– А вдруг Книга, или, точнее, коллективное бессознательное посредством этой Книги, мне сейчас как бы намекает, что «синий колпак» горит хорошо? Или взрывается эдак нестыдно?

– «Колпак» не взрывается. Он антивзрывается, если можно так выразиться. Его этот вот раструб граммофонный – как сливная дыра в ванне, все в себя втягивает. Молекулы, излучения, энергию… Я точно не помню всех подробностей, которые мне как-то профессор Добровольцев, мой постоянный клиент, излагал… Нечему там взрываться, короче.

– А что, если туда, в этот раструб, из «Раумшлага» зафигачить? – мечтательно предложил Тополь.

– Из «Раумшлага»? В раструб? А ведь это… Мысль! Минус на минус дает что? Плюс. А плюс в данном случае что? Антивзрыв антивзрыва, то есть ба-альшой взрыв! – загорелся идеей Борхес.

С минуту мы все трое молчали, размышляя, получится ли на самом деле уработать редкий аномальный колпачок в непростых условиях машинного зала. Но потом мы втроем кивнули друг другу с видом специалистов, дескать, ага, все получается, после чего я обернулся к Филиппову и сказал:

– Товарищ майор, благодаря Борхесу пенсия вам скорее всего обеспечена. Теперь мы знаем, как устроить ложный взрыв без угрозы для Второго энергоблока. Нам потребуется только робот-кентавр Авель и час времени.

– Но сразу же предупреждаю: это все – строго после завтрака! – категорично заявил Тополь. – Жрать хочу – умираю. Мне сегодня снилось, что я ограбил товарный вагон, груженный консервными банками с «Завтраком туриста».

Любознательно поводя двумя своими головами, Авель шел бодрой рысью в направлении Первого энергоблока.

Да-да, я не оговорился! Первого! Дело в том, что подходящий пролом в южной стене машзала находился ближе к Первому энергоблоку, нежели к какому-либо другому.

Робот-кентавр передвигался на удивление шустро, прокладывая маршрут самым оптимальным образом. Да оно и неудивительно, ведь новейший, прямо из секретной лаборатории датчик аномалий был врезан в центральную бронепластину на его груди.

Мы с Тополем уже более или менее приловчились ездить на этом исчадии мехоса. А потому в этот раз никто «из седла» не вывалился (а вот ночью я лично улетал головой в кусты дважды – уж очень крутые виражи наша лошадка закладывала).

Увы, возле машзала напротив Первого энергоблока нам пришлось спешиться. Нормальная дорога закончилась. Теперь нужно было двигаться вперед по узкому, похожему на кишку динозавра лазу, в который Авель никак не протискивался.

Я полез первым. Тополь – вторым. Авель же степенно пожелал нам счастливого пути своим забавным механическим голосом.

Вы, может быть, спросите, почему с нами не пошел единственный из группы, кто раньше бывал в машзале – Борхес?

Не стану наводить тень на плетень и честно отвечу. Несмотря на то, что выглядел Борхес более или менее, он был настолько обессилен общением с темными, что заснул прямо за завтраком. С надкушенным бутербродом в руке. Глаза закрыл и отрубился.

И чем только мы его не будили! Точь-в-точь как давеча было с Тополем, когда сумасшедшая тусовщица Атанайя перепоила его энергетиком. А что, может, среди темных «Монолита» тоже имеются любители смешивать жесткие психостимуляторы с лимонадом?

В общем, мы оставили Борхеса в лагере смотреть его изумрудно-зеленые, как джунгли, мутные, как Амазонка, и сложные, как сериал с матримониями, латиноамериканские сны.

Я искренне надеялся, что мы управимся и без Борхеса. Как говорится, что там трудного в этой рыбалке? Наливай да пей!

Хотя, конечно, надежды надеждами, а таскаться по ЧАЭС вдвоем занятие исключительно малоприятное.

Внутри машинного зала висела давящая атмосфера давно покинутого и людьми, и мутантами помещения. Графитово-серые стены. Черный, как земля, потолок. Под цвет жирного крематорского пепла…

Радиация была такой, что голубым черенковским свечением исходила черная вода в недрах мрачных провалов на месте срезанных мародерами еще в лихие девяностые агрегатов. Более того! Подобным голубым светом истекали и космы ржавых волос, чего я раньше никогда в Зоне не видел.

При одной только мысли, что вот сейчас нужно будет пройти по этому техногенному бурелому из двутавровых балок, расколотых постаментов турбин, ажурных лестниц и труб – сердце сжималось от тоски и ужаса.

«Сколько можно таскаться по этим помойкам, ёкарный папенгут?» – спросил я себя. И не знал, что ответить.

К счастью, «синий колпак» был отлично виден от самого входа в машзал. Что, конечно, не одного меня обнадеживало – увидев его характерный патефонный раструб, Тополь заулыбался во все зубы.

Я показал ему поднятый вверх указательный палец. Классно, мол. Зашибись!

Я ведь, как реалист, не исключал и самый тухлый вариант. Что вот мы, влекомые филантропическим порывом помочь майору Филиппову, сюда притащились, а здесь не то что «синего колпака» никакого не видно, но и сам машзал изнутри превратился в те самые неописуемые «there are more things», о которых так красиво говорил Борхес применительно к интерьерам Четвертого энергоблока.

Мало ли что тут случалось во время Выбросов! Да и вообще, это же чистейшей воды авантюра! Увидели в книге картинку – и потащились за этой картинкой к черту в пасть!

А если на картинке был изображен машзал позавчерашний? А если машзал трехлетней давности? То-то же!

– Ну и кто из нас совершит почетный выстрел? – поинтересовался Тополь; он всегда так деликатно подкатывал, когда намеревался сделать что-то первым. – Жребий будем тянуть? Или в камень-ножницы-бумага сыграем?

– Константин, – устало вздохнул я, – доверяю тебе быть пионером в этом новом для нас деле – антивзрывном провоцировании антивзрывов.

– Я? Ну и супер! Тогда побыстрее отдай мне свой «Раумшлаг»!

Тополь зарядил гранатомет одним из двух остававшихся у нас выстрелов, взвел оружие, прицелился. Помедлил чуть, по-охотничьи затаив дыхание. Как вдруг…

– Слушай, Комбат, а куда стрелять лучше, я все-таки не понимаю? Ну, чтобы с гарантией снаряд внутрь засосало? Прямо в дыру «колпака»? Или куда-то рядом?

– Не надо мудрствовать лукаво, как учил нас классик. Стреляй прямо в дыру, – благословил друга я.

И Костя выстрелил.

Насладиться произведенным эффектом ни он, ни я не успели. Потому что тотчас бросились из машзала вон – согласно достигнутой еще верхом на Авеле договоренности.

Последствия-то стрельбы глубоковакуумным боеприпасом в «синий колпак» были на самом деле совершенно непредсказуемыми. И никем до нас вообще-то неописанными.

Бьюсь об заклад, что все эти умники, которыми кишмя кишат научные базы Зоны и Призонья, не говоря уже о дешевых университетских кафешках, ни к одному «синему колпаку» не приближались и на сто метров. А уж чтобы стрелять в «колпак» из «Раумшлага» – так и вовсе не было такого и быть не могло.

Короче, мы с Костей опять находились на переднем крае науки. И по окончании нашего благородного предприятия запросто могли сдаваться да хоть бы и тому же некробиотику Трофиму, пусть напишет про наши адские отжиги очередную диссертацию.

Результаты нашей диверсии между тем были презанятнейшими.

«Синий колпак» заработал, как прямоточный воздушно-реактивный двигатель.

Но только такой невероятный двигатель, у которого реактивная струя бьет в обе стороны: не только из сопла, но и вперед, из воздухозаборника!

Благодаря чему, собственно, «синий колпак» не улетел мгновенно по третьему закону Ньютона, сорванный с места тягой реактивной струи, а секунд тридцать провисел на месте: тяга обоих потоков рвущейся из него материи, накопленной за предыдущие часы, взаимно уравновешивалась.

За время своего чудесного извержения «синий колпак» поднял ураган пыли и возогнал настоящий самум острой бетонной крошки.

Вся эта дрянь летела с такими скоростями, что каждая частичка воздействовала на металлические перекрытия с силой снаряда.

Крыша машзала обрушилась с апокалиптическим грохотом.

Обе противоположные стены мгновенно оплыли – как восковые соты, – очутившись в фокусе гиперзвукового горения с температурой под пять тысяч градусов.

Откровенно говоря, нам с Костей просто повезло. Будь «синий колпак» развернут градусов на двадцать пять к западу, одна из его реактивных струй пришлась бы ровно на ту самую восточную стену «Двойки», которую подручные полковника Буянова вчера безуспешно пытались долбить ракетами. Вследствие чего Второму энергоблоку пришел бы неиллюзорный трындец. А тогда, к гадалке не ходи, с нами жестоко поквитались бы «монолитовцы» – чье слово, увы, ржавыми волосами не порастает…

Нам даже повезло дважды! Потому что если бы противоположное сопло «синего колпака» было довернуто градусов на двадцать восточнее, то в фокусе горения оказались бы и мы Костей! Тут, как говорится, без комментариев – от нас не осталось бы даже обугленных косточек. И Тополь, и Комбат перешли бы в газообразное состояние быстрее, чем сказали бы «мля!»

– Я понял, чей это колпак, – с трепетом христианского неофита пробормотал Тополь, глядя на катаклизм со спины улепетывающего Авеля.

– Ну и чей?

– Дьявола, конечно.

Я покивал ему – дьявола так дьявола.

Когда-то, отдыхая к Крыму, в районе Левадийского парка я наткнулся на красивый, хотя и облупленный дореволюционный особняк с синей табличкой «Санаторий для утомленных офицеров». Так вот мне туда очень-очень хочется. Хоть я и не офицер.

В общем, как обычно. Хотели взорвать эффектную дымовую шашку, а получилось – устроили карманную Хиросиму!

Глава 21. Что украл Шестопалов

It don't take much to please me

I'm just a simple man…

«Breakfast In Bed», Deep Purple

Я, как это за мной водится по понедельникам, сидел в баре «Лейка» и ничего не делал.

Было утро – десять часов тридцать минут.

Как оно обычно и бывает в барах по утрам, в «Лейке» не наблюдалось ни одной собаки – не считать же двух сонных официанток и Любомира, с педантизмом человекообразного робота протирающего чистые стаканы?

Я ожидал свой завтрак – омлет и салат «Цезарь» с курицей.

Передо мной высились два стакана томатного сока и застенчиво потела пятидесятиграммовая рюмашка водки.

Да-да, скажу я горячим покаянным шепотом, я собирался опохмелиться!

Добавлю в свое оправдание: я практически никогда не опохмеляюсь. Ни-ког-да. Ибо считаю опохмелку прямой дорогой к алкоголизму. А алкоголизм – болезнью печальной и в чем-то даже тупиковой.

Но в то утро я решил сделать исключение – ведь передо мной маячил деловой разговор. На деловых же разговорах, пусть и пустячных, принято хоть что-то соображать. А чтобы что-то соображать после толковой гулянки (а воскресенье мы знатно отмечали рождение у сталкера Палпалыча сына от местной пейзанки Настюши) нужно… да-да, опохмелиться!

Краснея от стыда, я принял, как микстуру, свою водку.

Быстро запил ее томатным соком и, клянясь до следующего воскресенья не брать в рот ни грамма, стал ждать свой омлет и «Цезарь» с курицей, бессмысленно глядя в окно.

За окном шел косой, непроглядный дождь. Два беспризорных кобеля – Лайм и Джокер – нехотя плелись через парковку бара «Лейка», низко опустив хвосты и нахмурив мохнатые серые морды. Я подумал, что если нам с Тополем не слишком повезет, то спустя какой-то год наш игривый толстолапик Капсюль запросто превратится в копию такого вот Лайма. Станет таким же нескладным, ребристым и вислоухим кобелем с поволокой отверженного во взоре.

С другой стороны, если посмотреть на мир глазами оптимиста, которым я где-то в глубине души являюсь, Лайм, в сущности, симпатичная, добрая и очень благодарная псина. Знает команды, подает лапу, даром что старичок, четырнадцатый день рождения скоро отпразднует.

Наконец новенькая официантка Зина, которой наш неугомонный брат сталкер уже успел дать кличку Балда (за сообразительность!), принесла мне мой омлет.

Омлет задорно шкварчал на чугунной сковородке.

Аппетитно пахло жареным луком и шампиньонами.

Смешно, конечно, с этими шампиньонами выходит, подумал я. Окрестные леса ломятся от ценных грибов – подосиновиков, боровиков, маслят, а всюду, включая наши сталкерские забегаловки вокруг Периметра, все равно готовят грибные блюда исключительно из одних шампиньонов. То есть из грибов, выращенных искусственно на смеси коровьего говна с желтой соломой.

Сверху золотистое, поджаристое солнышко омлета было присыпано мелко накрошенной зеленью – петрушкой и укропом – и притрушено смесью паприки с черным перцем.

Не торопясь, медленно, я втянул ноздрями запах.

Он был чудесный! Непередаваемый!

Тому, кто никогда не был в Зоне, где правит бал Костлявая, не понять, какую глубинную радость способны приносить бродяге-сталкеру обыденные, сугубо бытовые вещи – вишневый штрудель, бифштекс, шашлык из тигровых креветок… Зона бездуховных обывателей делает из нас, вот что!

Когда в бар вошел ефрейтор Шестопалов, я поначалу вообще не узнал его.

Начать с того, что теперь на нем была не армейская камуфляжка, а нормальная человеческая одежда – куртка, джинсы, ботинки.

И даром что куртка у него была кожаной, самого невзыскательного фасона имени вьетнамских рядов вещевого рынка, а джинсы – дешевенькими, с китайских рядов! Я не сноб. К одежде не придираюсь. Я про другое. Про то, что он больше был не «ефрейтор», а «просто Шестопалов», пацан с района. Я проглотил последний кусок омлета и встал, чтобы подать ему руку.

– Здоров, Комбат, – сказал Шестопалов, беспардонно оглядывая меня с головы до ног. – В Зоне мне казалось, ты ростом повыше.

– Привет, – сказал я, снисходительно проигнорировав ремарку про рост.

Что ты хочешь? Молодежь – не задушишь, не убьешь.

Вдруг я поймал себя на том, что не знаю, а может, просто не помню, как моего собеседника зовут по имени. Вчера вечером, когда ефрейтор звонил, чтобы забить стрелку, он, кажется, представился «Шестопалов, ты должен помнить»… Или имя он все-таки называл? Увы, во время звонка ефрейтора на мой мобильный я рыдал слезами под самый популярный хит сезона, пьяный в дым. Хит назывался «Весна на Заречной улице». И был посвящен, да-да, Заречной улице мертвого города Припять. Слова у песни были очень душевные:

На этой улице отмычкой

Гонял по крышам я зомбей,

И здесь на этом перекрестке

Я с группой встретился своей…

Или следующий куплет – душевный такой! Вот послушайте:

Я не хочу судьбу иную,

На артефакт не променять

Лощину ту у Агропрома

Что в люди вывела меня!

Спросите, а чем мне эта старая песня так уж нравится, чтобы прямо рыдать? Так я вам скажу – тем, что она про мою биографию.

Это меня, меня вывела в люди лощина возле Агропрома. Как-то, за одно утро, я набрал артефактов на десять тысяч уев – были там и «бенгальские огни», и «кристаллы», и «светляки», и «лунный свет»… Да чего только не нашлось! Как будто во сне – тотальная сбыча мечт!

Все найденное в лощине у Агропрома я загнал торговцу по имени Зулус.

Да, тогда Зулус нагрел меня как пацана. Но даже на то, что я получил, я смог снять себе в поселке сносную хату с микроволновкой и работающей душевой кабиной, купить юзаную тачку и вообще перейти из категории «подающий надежды бездомный малолетний отмычка» в категорию «начинающий сталкер-добытчик, врастающий корнями в Призонье».

Впрочем, я отвлекся. Мы же говорили о Шестопалове, который вроде бы не назвал своего имени, а если бы даже и назвал, то я его не запомнил.

– Чего изволите? – спросила официантка Зина-Балда, вежливо, и как мне показалось, со значением, скалясь Шестопалову.

– Мне – воды. Если можно кипяченой… А то бабла совсем нету, – как-то сразу застеснялся он.

Мне стало жаль солдатика. Да и его честность меня приятно удивила. Большинство моих приятелей сталкеров лучше сдохнут, чем признаются, что у них «бабла нету». Будут до последнего изображать из себя олигархов в гриме и заказывать «гуава коладу» со всяким «май таем».

– Да не парься ты, Шестопалов. Я угощаю. Пиво здесь хорошее, особенно ирландское. Кофе тоже ничего, но надо заказывать турецкий, все остальные сорта наливают из кофе-машины, а она тут та еще… Да и позавтракать не грех, когда угощают.

– Я уже завтракал. Картохи отварил.

– Вас в казарме, что ли, совсем не кормят?

– Так-то кормят. Да я в отпуске сейчас.

– Если в отпуске, почему домой не уехал?

– Я бы уехал. Да вот бабла нету, – с обезоруживающей прямотой напомнил Шестопалов и его лицо, лицо простодушного громилы, вдруг исказилось неожиданной, но уже виденной мною гримасой детской какой-то плаксивости. – Я за этим и звонил вчера.

– Так чем же я могу помочь?

Я весь как-то внутренне собрался, приготовившись к просьбам, коих я слышал десятки, научить «жить по-сталкерски», «добывать артефакты и все такое». Мысленно я уже прикидывал, в каких выражениях ефрейтору отказать, чтобы повежливей и без обид. Или в каких выражениях дать совет очередному кандидату в сталкеры, чтоб не слишком его обнадеживать «подъемами» и сладкой якобы жизнью.

Однако Шестопалов заговорил совсем не о нашем стремном промысле.

– Тут такое дело, – начал он своим гугнивым голосом. – В общем, помнишь, что там было, в этом Пятом энергоблоке, так?

– Хрен забудешь.

– Помнишь того пидора… Бена или как там? Ученого? Ну, белого такого. В белой рубашке?

– В халате?

– Ага, в халате.

– Помню.

– А ту его лабораторию помнишь? Где я в такие как бы ворота был вставлен, ну?

– Естественно.

– Там рядом кабинет один был. Ну, этого Бена, или как там…

– Кабинет?

– Да. Помнишь?

– Ну, допустим.

– Так вот я там… ну… у черта этого… кое-что взял. Перед тем еще, как к вам с товарищем майором спуститься.

– «У черта этого» – в смысле у Вениамина Тау, да?

– Типа. У ученого! – подтвердил ефрейтор.

– А «взял» – означает «скоммуниздил»? – продолжал проявлять догадливость я.

– Ну, практически.

– И что теперь? Если пришел ко мне исповедаться, что, дескать, совершил грех воровства, так это не по адресу! Ближайшая церковь – храм Иоанна Предтечи в поселке Малеевка. Работает каждый день с десяти до восемнадцати, службы по воскресеньям.