355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Зорич » Полный котелок патронов » Текст книги (страница 7)
Полный котелок патронов
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 15:21

Текст книги "Полный котелок патронов"


Автор книги: Александр Зорич



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

На поиски этого добра мы бойцов Филиппова и ориентировали.

Через несколько минут пошли первые находки: коренные зубы, кусок черепа, накладной карман камуфляжных штанов… Обгоревшая кость…

– Ну, что скажешь? – спросил Тополь у меня. – Кто это?

– Что тут можно понять? Ясно, что вроде люди.

– Даже об этом нельзя судить с уверенностью, – покачал головой Борхес.

Но вот наконец-то нам улыбнулась удача. От обстрела девятиэтажка сложилась, как карточный домик. И одна из ее плит, падая, прихлопнула снайпера, предохранив от полного выгорания его голову и торс. (А вот от ног не осталось даже костей!)

Морщась и чертыхаясь, солдаты кое-как отбросили плиту в сторону.

Там же, рядом с телом, нашлась и винтовка стрелка.

Я не то чтобы сильно брезглив, но внимательно изучать расплющенные человеческие останки – выше моих сил. Этим занялись Борхес, Тополь и фельдшер Серов.

Я же принялся осматривать винтовку. Не скажешь «цела целехонька», но вполне опознаваемо: ствол (погнутый) – на месте, сошки (подломанные) – присутствуют, казенная часть (смятая) – тоже здесь. От оптики, правда, остались одни грустные воспоминания, но что нам эта оптика…

Крупнокалиберная винтовка, да. И даже очень крупнокалиберная! Целая ручная пушка!

А тяжелая – кошмар… Тяжелее грифа олимпийской штанги, уж я-то в таких вещах разбираюсь. Может, и не так хорошо, как Костя, но разбираюсь.

Двадцать пять кило это самый минимум, а то, может, и все тридцать. И размеры – просто исполинские! В рост человека!

Затвор винтовки, конечно же, заклинило, так что разрядить ее и поглядеть, что там за патрон, я не смог.

В целом же, я определенно видел такую дрыну первый раз в жизни.

Это не столь удивительно, поскольку крупнокалиберных винтовок на рынке оружия сейчас много, а мы, вольные сталкеры, в силу специфики нашей деятельности соприкасаемся с этим типом вооружения крайне редко. Все наши сталкерские снайперки ограничиваются калибром 9 миллиметров (именно столько у ВСС «Винторез»). Ну как минимум потому, что с оружием, спроектированным под специальный дозвуковой 9-мм патрон, еще худо-бедно можно перемещаться по Зоне. Но если вы попробуете сходить за хабаром, неся с собой что-нибудь сделанное под пулеметный патрон калибра 12,7 мм, то и хабара не добудете, и выставите себя конченым психом в глазах коллег.

– Так что же это за ерунда? – пробормотал я, пытаясь обнаружить на винтовке клеймление либо гравировку.

– Это «антиматериальная» винтовка NTW-20, – раздался у меня за плечом голос лейтенанта Чепракова. – Выпускалась в ЮАР компанией «Мечем». В начале века юаровцы ее достаточно активно продвигали на экспорт. В итоге немало винтовок NTW-20 оказалось на вооружении у разных наших заклятых друзей вроде прибалтов и грузин. Выпускалась в двух калибрах: 20 мм и 14,5 мм. В последнем случае под копию нашего отечественного патрона. Того самого, который был разработан в СССР для противотанковых ружей почти век назад.

Я с уважением поглядел на Чепракова. Вот это профессионал! Настоящий разведчик! Регулярно читает журнал «Военные знания» вместо того, чтобы синячить!

– А что значит «антиматериальная»? – полюбопытствовал подошедший рядовой Герсёнок. – В ней как-то антиматерия используется?

Чувствовалось, Герсёнку страсть как хочется блеснуть знанием слова «антиматерия».

– Нет. Anti-materiel по-английски означает в данном случае «против техники и оборудования». Не дословно, но именно по смыслу, – охотно продолжил умничать Чепраков. – Винтовка NTW-20 придумана в основном для спецназа, чтобы в тылу врага расстреливать автомобили, самолеты, вертолеты, склады топлива, узлы связи. Ну или издалека подстрелить вражеского комдива. Да шутка ли сказать! У нее дальность прицельная два километра!

– Большое спасибо, товарищ лейтенант, за информацию, – сказал я. – Остается вопрос, как в песне: «Расскажите, зачем и кому это нужно?».

– То есть?

– Я хочу сказать, что ключевая неясность остается: кто у нас в Зоне вооружался в последнее время такими винтовками? Я, к примеру, ума не приложу… Может, вы в курсе, какой батальон из состава Анфора такими располагал?

– Я знаю, что у хорватов есть подобные «ручные пушки», RT-20 называются, – ответил лейтенант. – Другой вопрос, мне не известно, чтобы хоть одна RT-20 находилась на вооружении конкретно этого хорватского моторизованного батальона… А уж NTW-20… Кто их закупал?.. Иностранный Легион, что ли?..

– Легион, – подтвердил Тополь, подходя. – Были у них похожие штуки, да. Так что имеет смысл, наверное, послать запрос в штаб. Вам же от ставки Буянова до французов сейчас рукой подать, только реку переплыть. Пусть пошлют какого-нибудь толкового майора на рюмку чая, поговорить о жизни. Может, и повезет ему что-то разнюхать. Хотя если эти винтовки оборотистый интендант недавно списал и налево продал, вы вряд ли до правды доищетесь.

– Ты мне, Костя, другое объясни, – с проницательным прищуром, которому позавидовал бы Шерлок Холмс, промолвил я. – Как эти сволочи по Зоне с такими штангами таскались? Вариант первый: все поголовно были в очень хороших экзоскелетах. Но тогда мы сразу нашли бы убедительные обломки именно экзоскелетов, ведь дотла их так просто не сожжешь. Вариант второй: у сволочей был транспорт, то есть, прямо скажем, их сюда забросили вертолетом. Тогда попахивает спецслужбами или Севареном. Либо…

– Либо эти сволочи не вполне обычные сволочи, – перебил меня Костя. – Собственно, предлагаю тебе прерваться и заслушать выступление рядового… как тебя, говоришь?..

– Серов. Андрей Серов, – подсказал фельдшер, скромно маячивший за спинами Борхеса и Кости.

– Ну давай, Андрей, делись откровениями.

– Я, в общем… Не судмедэксперт, если что, – начал фельдшер, – но три года в медучилище учился, на вскрытиях много раз бывал. Потом уже здесь, по службе, всякое видел… Мы, короче, очень странного сейчас человека нашли… То есть вообще нечеловека.

– А кого? – криво ухмыльнулся я.

– Мутанта. Или как у вас это называется? Судя по размеру костей таза, он имел рост два с половиной метра! Точно так же и ширина плеч у него – зверская. При этом череп более или менее обычный. Но вот с челюстями полный беспредел. Зубов хорошо если двадцать четыре! Но какие это клыки!

– Ну а я ступню веселенькую нашел, – добавил Борхес, подходя. – Если по ней судить, убитому требовалась обувь примерно шестидесятого размера. Только он ее, кажется, вообще не носил.

– Откуда общий вывод, – резюмировал Костя, – что против нас действовали неизвестные антропоморфные мутанты, обладающие исключительной мускульной силой.

Вообще-то я в глубине души чего-то подобного ожидал. Уж больно странным представлялось мне, что боевая группа из восьми человек будет так себя насиловать: таскаться по Зоне с тридцатикилограммовыми штангами!

– Слышали, товарищ майор? – Я обернулся к майору Филиппову, который стоял рядом с нами, наблюдая в бинокль, как приземляются рядом с Подстанцией присланные за ранеными вертушки.

– Слышал. Я только не понял, какие выводы мы должны сделать.

– Выводы такие, что против нас действует какая-то сила, о которой мы ничего не знаем. Не сталкерская группировка. А… черт знает что.

– Лучше не придумаешь. – Филиппов тяжело вздохнул. – Ладно, пошли отсюда. Как только найдем укромное местечко, где не воняет гарью – обедаем. А то мы что-то завоевались за родину, надо и о личном счастье подумать. Потому что личное счастье быстротечно.

Я кивнул. Про быстротечность личного счастья у меня тоже была история.


История четвертая, о быстротечности личного счастья

В бытность мою студентом первого курса физфака – а было, представьте, и такое время – шевелюра у меня на голове была густой и без седины, а в голове у меня было пусто. Денег у меня тогда не было совсем. Ну то есть совсем-совсем. И где их заработать, я не имел никакого понятия.

Нет, я слышал, что можно устроиться на сборочный конвейер, скручивать какие-нибудь там велосипеды или мясорубки. Или отправиться в «Макдоналдс», складывать дабл-чизбургеры и бигмаки из подручных материалов.

Но я понимал, что если пойду работать, с физфака меня скорее всего выгонят за неуспеваемость. А быть выгнанным мне не хотелось – «что скажут мама и папа?» Тогда меня еще волновали такие вещи…

На занятия я ходил в одних и тех же джинсах, разве что свитера менял – полосатый на серый, а серый на полосатый. На занятиях же этих ничем не блистал. Ну разве что на лабораторных демонстрировал повышенную рукастость…

Не подумайте, что я впал в маразм и решил тут вам рассказать всю свою юность от первой поллюции до первой тысячи долларов. Я просто хочу сказать, что понятия не имею, чем именно я заинтересовал Анну, девушку с претензиями. Ничего из того, что должно наличествовать у настоящего самца, у меня не было и в помине.

Анна была модель. Ну то есть она сама так себя репрезентовала.

– Я – модель! – говорила Анна с длинной паузой после «я».

У меня же при слове «модель» всегда была, да и осталась одна умолчательная ассоциация – «кордовая модель самолета». А вовсе не расфуфыренная девица, с отмороженным видом чешущая по подиуму.

Анна и впрямь была видной, ухоженной, хотя и, что называется, «не моего типа» – длинные блондинистые волосы до попы, закрученные в упругие локоны, губы-подушечки, точеный узкий носик, брови белобрысыми полумесяцами. Ну и конечно, ее попа с грудью пели чувственные гимны немецкой силиконовой промышленности…

Какого ляда фигуристая и когтистая Анна поступила на физфак с его матанами и кристаллографиями, никто не понимал. Для таких барышень у нас в универе существовали совсем другие, «щадящие» факультеты, выполняющие функции сошедших с исторической арены «институтов благородных девиц»: социологический, экономический, ну в крайнем случае философский. Но потом я случайно узнал, что нашему декану Анна приходится племянницей и все встало на свои места.

В сачковании занятий Анна, племянница декана, достигла таких вершин, что это замечали даже такие отпетые прогульщики, как я. Преподаватели то и дело интересовались, кто язвительным, а кто и сонным тоном, не отчислена ли Мешкова. Пару раз я слышал, как Анна оправдывалась. Сыпала какими-то мудреными словами – «кастинг», «ребрендинг», «стрейчинг»…

Когда Анна все-таки снисходила до посещения занятий, все мужское население нашего факультета взирало на нее с каким-то отстраненным внеполовым любопытством. Отстраненным – потому что было понятно, что никому из нас не обломится. Ведь такова селяви. Но все же любопытством – женщины у нас в группах были все наперечет. И за каждой уже стояла очередь из нелюбителей знакомиться на дискотеках. Если вдруг девушка спросит меня, что именно надо делать, чтобы выйти замуж за хорошего человека, скажу: иди на физфак. Там разбирают всех. Там любой кривозубой, толстомясой и невыносимой болтливой дурочке радуются, как кладу с золотыми монетами времен Петра Первого.

Подытожим: Анна была очень даже, но для меня ее как бы не существовало.

Поэтому когда после лабораторной работы, на которой нас назначили в пару, она предложила мне прийти к ней домой, «чтобы как следует подготовиться к коллоквиуму», я был страшно удивлен. Мол, чем заслужил?

Но молодость есть молодость. Удивлялся я недолго. Сразу после окончания занятия, на котором Анной было сделано это многообещающее предложение, я смылся из универа и поскакал к парикмахеру. А потом в магазин – покупать на деньги, кстати подаренные бабулькой на день рождения, новые джинсы и новую футболку. Ну и – новое белье. И бутылку шампанского. И конфеты с цветами. И презервативы. Штук десять, не меньше…

Замечу, что сомнений в том, что заниматься мы будем отнюдь не подготовкой к коллоквиуму, у меня не было не по причине обычной мужской самоуверенности. А потому что Анна, как девушка честная и привыкшая брать от жизни самое лучшее, сразу предупредила меня, что хочет именно полусладкое шампанское, а не какое-нибудь там полусухое.

В общем, на часах было девятнадцать ноль одна (приглашен я был на девятнадцать ноль-ноль). Я снимал ботинки в прихожей ее навороченной квартиры. А она шуршала упаковкой от букета – я выбрал для нее голландские колокольчики нежно-розового цвета – и вводила меня в курс дела.

– Значит, так… Квартира эта не моя, а Кузи… Кузя – он хороший. Кузе пятьдесят два года, но ему больше сорока никогда не дашь…

– Ху из мистер Кузя? – спросил я, бережно вешая на плечики замшевую куртку, позаимствованную, для форса, из отцовского гардероба.

– Кузя – мой продюсер. Я с ним живу.

– В каком смысле «живу»? – поинтересовался я.

– Во всех! – легко откликнулась с кухни Анна.

У меня подкосились ноги. В лицо подул смердящий ветер разочарований. Мне вдруг на секунду показалось, что я понял неправильно все, что только можно было понять неправильно. Сейчас мне под нос сунут учебник по высшей математике и…

Но Аня оказалась девушкой современной. И тут же объяснила мне, почему париться не следует.

– Кузя – он хороший, – повторила Аня, ласково усаживая меня в глубокое кожаное кресло напротив себя. – Но, во-первых, он сейчас в командировке и приедет только завтра утром…

«Ага… Значит, до полуночи, ну максимум до часу, надо бы смыться, а то мало ли? Вдруг этот Кузя решит сделать сюрприз? Или вдруг выяснится, что у него утро начинается в полвторого ночи? Как понедельник у иных товарищей начинается в субботу?»

– А во-вторых, – с вульгарной растяжкой в голосе продолжала Анна, – он мне больше друг, чем… ну это… ты понимаешь…

Анна закатила глаза, словно бы хотела сообщить мне, что если бы могла, то в этом месте своих откровений обязательно зарделась бы. Но ведь моделям краснеть не положено!

– То есть вы не спите… ну… друг на друге? – растерялся я.

– Почему «не спим»? – сказала Анна обиженно. – Спим. Но… В общем, какая разница! – Анна грациозно махнула ручкой с на совесть нарощенными и наманикюренными коготками.

Конец этому неловкому разговору положило упитанное пепельношерстое существо, которое вдруг прыгнуло мне на колени и застыло там, будто так и надо.

Анна просияла.

– А это наш Буб!

– Это его так зовут? – спросил я, оскалившись. Котов я по жизни недолюбливал.

– Буб по-немецки значит «малыш». А поскольку Кузя вывез его из Германии..

– Хорош «малыш»… Килограммов шесть, – проворчал я, осторожно проводя рукой вдоль хребта модельного захребетника, да простится мне такой тухлый каламбурчик. – Так это немецкая порода? Правильно?

Я был рад говорить о чем угодно, лишь бы не о продюсере Кузе, чья бритоголовая, с упругими складками под бритым затылком, харя раскуривала сигару в ореховой рамочке напротив меня.

– Нет, порода – шотландская. Это – шотландский вислоухий кот. Видишь, какие у него уши? – оживилась Анна. Чувствовалось, что про эту тварь она готова беседовать часами.

– Вижу, красивые.

– В следующем году будем размножать! – с энтузиазмом продолжала Анна. – Я уже и невесту ему нашла, Моника Констанция Земляника Вторая! – сообщила Анна, экстатически похохатывая.

– За это и выпьем! – сказал я, распечатывая шампанское.

Собственно, какая разница, о чем говорить во время процедуры, которую один мой поживший приятель называл «первой стадией спаривания – оконьячиванием»?

Наш разговор мы продолжили на широком сексодроме в спальне.

Аня поставила на кровать поднос с шампанским и закусками, вслед за чем принялась демонстрировать мне верхний ящик комода, битком набитый секс-игрушками.

Перед кроватью лежала кудлатая и дивной мягкости шкура австралийского мериноса. И я, прихлебывая приятно покусывающую нёбо жидкость, думал о том, как разложу длинноногую Анечку в шелковом халатике, едва прикрывавшем попу, на этой самой шкуре…

Я откинулся на подушки. Хмель ударил мне в голову, и я мечтательно смотрел на зеркальный потолок, который отражал все-все-все. И обещал отразить еще больше.

Шотландский вислоухий Буб был там же. Вначале он грыз какую-то хрустящую пакость. Затем играл кисточкой на покрывале. А потом… А потом Анна включила тягучую, со множеством вздохов и ахов медленную музыку и начала меня раздевать. И мне стало не до кошачьих.

Вот полетела на пол моя футболка, поддельная «Гуччи», вот начали ползти, ползти по бедрам узенькие джинсы… «Ух ты!» – радостно воскликнула Анна и джинсы тоже шлепнулись на пол. Носки и трусы я уже снял сам – не дожидаясь Анны, благо она аккуратно складывала на пуфик свой халатик. Приветливо качнулись мне встречь ее немаленькие груди.

– Иди-ка сюда, отличница Мешкова, – призывно сказал я.

Она прижалась ко мне и кровь бешено застучала у меня в ушах.

«Пора! Пора!» – вопило все во мне.

Я требовательно отстранил Анну, глядя на нее пожирающим взглядом.

Но у нее, похоже, что-то внутри не ладилось.

– Сейчас… Подожди, – сказала она, убирая мою руку со своей мягкой груди. – Давай еще выпьем по бокальчику!

Ну, поскольку я был в гостях, я лежал на чужой кровати, закусывал чужой клубникой и был юн и неопытен, мне ничего не оставалось, кроме как согласиться.

Мы допили бутылку и принялись за следующую, принесенную Анной из бара.

Я начал рассказывать Анне забавные наблюдения над жизнью преподов – благо видел я их гораздо чаще нее. Анна смеялась. И все теснее прижималась ко мне. Буб азартно гонял по спальне пробку от шампанского – такой себе хоккей на паркете.

Через пятнадцать минут я понял, что настало время начинать. Да-да! Начинать то, ради чего, собственно…

– Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались, – ласковым тоном муси-пуськи пропел я, поглаживая модельную правую ягодицу моей белокурой возлюбленной.

– Да, зашимбец, – расчувствовавшись, сказала Анна. Хмель смыл с нее все ее жеманные модельные манеры и она осталась а-ля натюрель – обычной дворовой девчонкой без особых претензий.

– Поэтому я хотел бы попросить у тебя разрешения… ну… поцеловать тебя, – серьезно сказал я, гипнотически глядя в ее голубые, уже немного сонные, глазки. – И все остальное.

– Я совершенно не против! – с ухмылкой пьяной ундины сказала Анна. – Вот только в туалет схожу, ладно?

Я сказал «ладно». А что я еще мог сказать?

Она вернулась минут через пять – сквозь прищур пресыщенного живописца я глядел на аккуратный и абсолютно гладкий треугольник ее лобка, на лиру ее красивых бедер, на красиво двигающиеся полукружия ее массивных грудей…

Меж тем в руках моя богиня несла… мой, купленный несколько часов на распродаже в магазине спортивной одежды носок с оранжевой полосой.

– Твой, что ли? – спросила она.

– Мой! – быстро согласился я.

Я весь горел. Я весь с ума сходил от желания. А она – она мне про какие-то носки!

– Им Буб в футбол играл. Забросил его прямо на диван. Представляешь?

– Представляю, – бездумно согласился я и протянул к ней руки. Приди, мол, в мои объятия!

И она шла. Шла! И она пришла в них!

– Я хочу тебя поцеловать… – дрожащим голосом сказал я.

Но, судя по раздумчивому выражению глаз, Анна была погружена в какие-то посторонние мысли.

– Подожди… – сказала она. – А где второй?

– Кто – второй? – не понял я.

– Ну… Носок. Твой. С оранжевой полосой, – сказала Анна.

– Носок? Ты про носок? – вначале я не поверил своим ушам.

– Ну да. Вот первый я нашла. А второй? Вдруг его Буб куда-то заиграл? На диван там… Или под стол… Или…

– Или на люстру, – хохотнул я. Я все еще не мог поверить, что она это всерьез.

– Ну да! – злобно вытаращилась Анна. – Или на люстру! Буб у нас знаешь какой!

Это «у нас» больно резануло меня по ушам. Я вдруг почувствовал себя… да-да, мальчиком по вызову, которого пресыщенные «мы», то есть Анна и ее продюсер Кузя, вызвали, чтобы решить некоторые проблемы в своих взаимоотношениях.

Например, ту же пресыщенность. Или бессмысленность. Притом бесплатным таким мальчиком по вызову! Но подумать подумал, а виду не подал.

– Анечка… Солнышко… Сейчас я найду тебе этот самый носок… Ты только не нервничай!

Но легче было сказать, чем сделать.

Я заглядывал под диваны и за шкафы. Я, болтая помертвевшим мужским достоинством, ползал на четвереньках по всем пяти комнатам их пятикомнатной квартиры, включая ванную и санузел. Я следил за Бубом – а вдруг он выведет меня на мой второй носок?

Вначале Анна, к слову, абсолютно голая, лазила на квартире рядом со мной. А потом просто сидела в гостиной, пила вино и рыдала:

– Он найдет… Он его точно найдет, когда вернется… И тогда начнется тако-ое!

В общем, ту ночь я провел вовсе не в объятиях кордовой модели. А в поисках носка с оранжевой полосой. Когда Анна, упившись французского «совиньона», заснула перед телевизором, я аккуратно оделся, обулся (да-да, пришлось обуться без носка!) и вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь.

Вислоухий шотландский ублюдок Буб, которого определенно сам черт подучил, как сделать из меня ничтожество, проводил меня лукавым взглядом своих маленьких глазок дегенеративной жертвы зарубежной генетики. Я едва удержался, чтобы пнуть его носком кеда в его жирное кастратское брюхо. Но не пнул. Я же все-таки гуманист. И животных люблю.

Глава 10. На привале

Dreams they come and go, ever shall be so

Nothing's real until you feel

«Ghost of The Navigator», Iron Maiden

С местом для ночевки провозились целых два часа. Два последних часа светлого времени суток.

Первая проблема заключалась в том, что нас было аж целых пятнадцать человек. По меркам Зоны – практически карнавальное шествие!

Из-за этого всякие укромные местечки, подходящие для группы из трех-четырех сталкеров, сразу исключили. Отпадали подвалы одиноко стоящих домов, будки стрелочников, амбары, дренажные трубы.

Вы представляете себе пятнадцать человек в дренажной трубе? Я лично готов вообразить себе подобное только в том случае, если мы имеем дело с массовым захоронением.

А второй проблемой было то, что мы не могли, не имели права игнорировать возможность следующего Выброса.

Да, это было «не по правилам». Выбросы вообще-то происходят не чаще одного раза в пять дней. Но вторжение двух усиленных полков Анфора в Зону тоже было совершенно «не по правилам».

Все вообще в те дни шло против обыкновения, нештатно, наперекосяк. И именно поэтому майор Филиппов настаивал на повышенной осторожности. А это значило, что хотя ночевать мы будем под открытым небом, в палатках (которые от Выброса, конечно, защитить не смогут), мы должны найти такое место для стоянки, где поблизости есть укрытие, куда в случае чего сможем загнать десантуру очень быстро – минуты за полторы-две.

Стоять-то плечом к плечу, пережидая Выброс, можно и в небольшом подвальчике. А вот спать, когда четырнадцать человек храпят у тебя над ухом – сами понимаете…

Мы встали лагерем на окраине лесной пожарной части.

Изначально она представляла собой гараж на три машины, дежурку для пожарников и смотровую вышку. Но вышка с дежуркой пали жертвами особенно свирепой гравитационной аномалии. Аномалия закрутила дежурку улиткой, а из вышки сделала припятскую сестру Пизанской башни.

А вот гараж уцелел. Для Выброса – самое оно. Особенно хороши были в качестве укрытий смотровые ямы.

Как ни странно, в гараже никто не квартировал – ни снорки, ни зомби, ни даже парочка влюбленных бюреров.

Поляна позади гаражей была тоже свободна от аномалий. Живи хоть годами.

* * *

Мы с Костей и Борхесом развели свой собственный, отдельный от бойцов Филиппова костер, достали из рюкзаков хлеб, колбасу, консервы и толково попировали.

Само собой, и мне, и остальным очень хотелось выпить водки, которая у нас, конечно же, была. Но, шепотом посовещавшись, мы отклонили идею с водкой как несвоевременную. От нашего костра до костра бойцов Филиппова было от силы шагов десять. И вот как это выглядит: мы, значит, бухаем, а на нас смотрят десять пар завистливых глаз!

Рядовым-то никакой водки не положено. Более того – запрещено. А Филиппов, равно как и его заместитель лейтенант Чепраков, из солидарности с бойцами свой коньяк, который у них наверняка во флягах заначен, пить не будут…

Короче, решили: трезвость – норма жизни. И крутись оно все конем!

Хотя мы с Тополем и Борхесом не пили, от костра Филиппова к нам начали перетекать плотно отужинавшие бойцы.

Я так думаю, они просто боялись. Чувствовали себя чужими. Совершенно беспомощными перед сгущающейся темнотой. А в обществе нас, опытных ветеранов, чувствовать себя беспомощными им было не так стыдно.

Пошли разговорчики…

– А вот скажите, Владимир Сергеевич, – робко начал рядовой Пыхалов, гранатометчик. – Я как-то слышал от ученого одного, что Зона – она ну как бы единый организм. А мы в ней всего лишь… вроде как микробы…

– Ну-у?.. – Я сделал поощрительный жест.

– Ну и типа… Зона – она как бы иммунитет вырабатывает… Защищается, вроде того… Потому что мы – микробы вредные… То есть всякие там аномалии, мутанты – они этот самый иммунитет и есть!

– Лейкоциты, – вставил Борхес.

– А почему не наоборот? – спросил я у Пыхалова, дружелюбно кивнув при этом Борхесу, дескать, «реплику твою оценил». – Почему не так: мы – полезные микробы, мы – за иммунитет? А мутанты – они вредные микробы! И полный мастдай!

– Вот мы их и гандошим! – ввернул Тополь, хлопнув себя раскрытой ладонью по колену.

Бойцы жизнерадостно заржали.

– Ну а как по правде? – продолжал домогаться Пыхалов. – Кто полезный? Кто вредный для Зоны? И Зона – она организм вообще? Или как?

Я задумался. Почесал затылок. Вопрос был, конечно, идиотский. Но как ответить так, чтобы и парня не обидеть, и, что называется, укрепить свой авторитет в отряде?

– Значит, та-ак, боец… – протянул я глубокомысленно. – Давай начнем с того, что главный наш организм – это Земля. Экосфера глобальная наша. Ну а мы все, люди, конечно, экосферы часть. И в этом смысле пускай мы микробы. Будем считать, что полезные – если нас тут более миллиона лет уже терпят.

Бойцы слушали с напряженным интересом, затаив дыхание. Я вдруг поймал себя на том, что испытываю затаенную гордость по поводу своей новой замполитской роли.

– А Зоне – ей и пятидесяти лет нету еще, – продолжал я. – Даже если от Первой катастрофы мерять. По понятиям Земли это – тьфу! Короче одной секунды. Получается, Зона – что-то вроде прыща. Выскочил, сдулся, пропал… Кто прыщи замечает? Ну разве что школьницы, которые от зеркала часами не отходят… В общем, если никакой Зоны не будет – Земля скорее всего не заметит. Экосфера глобальная – не заметит. Поэтому даже если Зона какой-то там «организм», мы можем спокойно подобное обстоятельство проигнорировать. Проще говоря – забить.

– Спасибо, Владимир Сергеевич! – неожиданно прочувствованно сказал Пыхалов. – Вы меня успокоили! А то у меня сестра – эколог. Так она мне плешь проела про уникальность местной экосистемы, про небывалый шанс… Что надо, дескать, Зону беречь… Надо изучать во что бы то ни стало…

– Знаешь, Пыхалов, – сказал я как мог задушевно, – сколько лет живу, ни разу не видел ничего такого, ради чего стоило бы бороться по принципу «во что бы то ни стало».

Я краем глаза видел, что Борхес при этих моих словах поморщился. Тополю они тоже, судя по всему, не понравились.

Ну что ж, раз мы находимся в обществе военных, значит, у нас – военная демократия.

– Хотите что-то добавить, коллеги? – спросил я у Тополя с Борхесом, решив не зажимать инициативу на местах и предоставить слово каждому желающему.

Надо отдать Косте должное: он хорошо чувствует такую вещь, как субординация, и быстро оценивает, какие действия могут подорвать авторитет старшего начальника. Поскольку так само собой получилось, что в роли старшего начальника сейчас выступал я, Тополь не стал влезать со своими ценными замечаниями и дополнениями.

– Нет-нет, все правильно, – дипломатично отмахнулся Костя.

В отличие от него Борхес был человеком менее гибким.

– Лично я скорее согласен с теми, кто считает нас опасными вирусами, а мутантов Зоны называет лейкоцитами, – начал он. – И мне тоже кажется, что Зону надо беречь.

Само собой, бойцы сразу же наградили Борхеса тяжелыми, враждебными взглядами. «У-у-у-у, либерал проклятый!» – читалось в них.

– Чего ради еще?! – недовольным тоном спросил у Борхеса сержант Степняк, снайпер по своей воинской специальности. – Тут в вашей Зоне проклятой люди каждый год сотнями гибнут! Да вот только сегодня, к примеру!.. На наших глазах! А вы ее беречь предлагаете!

– Люди и в автокатастрофах сотнями гибнут. Причем не каждый год, а каждый день, – попробовал было защищаться Борхес.

– Вот не надо только! Автокатастрофы – то совсем другое! – Степняк, похоже, не желал принимать какую бы то ни было диалектику Зоны. – Что тут беречь, на этой помойке?! Что искать?! Правильно полковник Буянов говорит: залить тут все напалмом надо, закатать бетоном с востока на запад – и забыть!

Атмосфера накалялась. Я чувствовал, что еще немного – и Борхесу могут самым банальным образом настучать по зубам.

Надо было спасать авторитет проводника. А заодно и вообще – авторитет нашего брата сталкера.

Я жестом остановил Борхеса (который не ожидал такого отпора со стороны десантуры и выглядел совершенно обескураженным).

– Что тут искать? – спросил я у Степняка нарочито спокойно, негромко. – Что искать, спрашиваете? А вот вы, сержант, с какой дистанции гарантированно попадаете в голову человеку из своей снайперской винтовки?

Как это часто бывает, четко сформулированный профессиональный вопрос сразу заставил профессионала переключиться с эмоций в более конструктивный режим.

– В голову? Гарантированно? С шести сотен метров.

Этот ответ сержанта Тополь наградил внимательным взглядом, в котором смешивались недоверие и зарождающееся уважение. И то верно: с шестисот метров, да попасть в голову – очень трудная задача!

Я, однако, не подал виду, что впечатлен.

– Это максимум? – сухо уточнил я.

– Конечно.

– В идеальных условиях?

– Да.

– Очень хорошо. А вот в Зоне был сталкер, который бил бюрера в глаз с тысячи пятисот метров.

Кто мне поверил? Да ясное дело – никто!

И, конечно же, меня немедленно завалили градом вопросов и подколок:

– Кто такой бюрер? Если мутант размером с кита, у которого глаз как «Лада Балерина», то верим!

– С тысячи пятьсот? Невероятно!

– А чем бил? Если противотанковым «Фаготом» с лазерным наведением, тогда нормально!

Свою лепту внес даже Борхес.

– Это что за сталкер такой? – с искренним интересом полюбопытствовал он.

«Ты, Борхес, вообще лучше бы молчал; от твоей же либеральной задницы внимание отвлекаю», – подумал я с неудовольствием, но ответил ему, конечно:

– Паша Спинорог. Хотя для морали моей истории, – обратился я к Степняку, – это совершенно не важно… Что же касается ваших вопросов, товарищи, отвечаю на них в порядке поступления. Бюрер – опаснейший мутант, обладающий развитыми способностями к телекинезу и умеющий наносить очень чувствительные пси-удары. Паша Спинорог бил по нему из вполне обычной снайперской винтовки Драгунова СВД-С калибра 7,62. В общем, из такой же точно снайперки, как у сержанта Степняка. Используя при этом стандартный снайперский патрон. И дистанция была именно тысяча пятьсот метров. Он поразил бюрера именно в глаз первым выстрелом. Но поскольку эта тварь невероятно живуча, Паша Спинорог добивал мутанта еще пятью пулями. И каждая из этих пяти пуль попала бюреру точно в голову. Тому есть четыре свидетеля, в том числе и я.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю