Текст книги "Три капитана"

Автор книги: Александр Зорич

Соавторы: Сергей Челяев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Глава 11
Файлы надежды

Апрель, 2614 год

Афанасьевский кряж

Планета Беллона, система Вольф 359

Это и впрямь оказался зонд. Старый, ржавый, дышащий тайной.

Такие аппараты во множестве входили в арсенал первых звездолетов и использовались как радиоуправляемые разведчики с неплохой автономностью. Они были способны обращаться по орбите сутками, лететь в атмосфере долгими часами, а при необходимости приводняться или приземляться на поверхность исследуемых планет.

Они проводили множество замеров, таращились в неизведанное любопытными телекамерами, заваливая материнский корабль петабайтами данных. Многие зонды уже никогда не возвращались на борт, а продолжали исследования в автономном режиме, время от времени принимая свежую информацию от центрального корабельного «Олимпика», который рассчитывал для них оптимальную программу исследований.

На трехмерной модели нашего зонда были отчетливо видны не только гофрированные ударом тугоплавкие листы обшивки, но также смятые аэродинамические поверхности и обломки панелей солнечных батарей. Размеры последних указывали на большой по тем временам ресурс автономности зонда, а значит – на способность удаляться от корабля на внушительные расстояния. Особенно в космосе, конечно.

Трудно сказать с какой высоты зонд сверзился тогда, в двадцать втором веке, и на какую глубину он ушел в грунт при ударе. Но сейчас над ним было семь метров льда и булыжников.

Точка падения зонда находилась в восьми километрах от зимовья. Близко! Случайность, или?..

Чтобы извлечь зонд из криолитового грунта, мог понадобиться не только мощный экскаватор, но и автоледоруб. Доставить их воздухом в район отметки 326 Афанасьевского кряжа, как значилось место зимовки на местной карте, значило вымаливать у «геостроевцев» транспортный «Перун», а то и летающий кран «Голиаф».

Поэтому Николай предложил связаться с военными, благо те на Беллоне все-таки имелись, хотя и в умеренных количествах. А где военные, пусть даже и в самых умеренных количествах, там инженерной техники – валом.

Что касается политеса и средств материального стимулирования, тут снова сработали РАНовские навыки Шадрина. К слову, наем техники обошелся нам всего лишь в треть суммы, выложенной за данные СР-сканирования с борта «Перуна». А поскольку в этот раз выпал мой черед становиться спонсором дня, экономии финансов было отдано большинство голосов нашего маленького, но дружного штаба оперативных действий.

Следующим утром, по первопутку белой целины, мы, сидя в кабине снегового грейдера МАЗ-78, отправились втроем к месту зимовки экипажа «Восхода».

Следом деловито гудел огромный ГЭК «Ботур» – гусеничный экскаваторный комплекс с тремя алмазными бурами. Сопровождали наш караван юркие аэросани. Они проворно носились вдоль двух идущих целиной тяжеловесов, точно непоседливый щенок, которого впервые взяли с собой в лес на настоящую, взрослую охоту.

Старший группы, капитан Нечаев, отлично знал местность, поэтому спустя три с половиной часа мы уже добрались до цели.

Разумеется, ничто вокруг не говорило, что четыре с лишним века назад здесь упала с неба железяка, напичканная под завязку всевозможной аппаратурой.

– Если на борту «Восхода» госкомиссия все аккуратно подмела, то здесь у нас еще есть шанс получить хоть какие-то свежие данные, – сказала Тайна.

– Ну и какие, например? – Меланхолично спросил Шадрин.

– Например о причинах гибели космонавтов-зимовщиков, – ответил я.

– Я имею в виду нечто большее, – твердо заявила Тайна. – Я верю, «Звезда» могла хоть раз да попасть в поле видимости зонда! И, значит, у нас есть шанс получить ее самые поздние по времени изображения. Возможно, прослушать запись каких-то радиопереговоров. Хочу верить, что это прольет свет на загадку исчезновения «Звезды».

Сказанное Тайной представилось мне в тот миг абсурдом. Но дальнейшее развитие событий показало, что Тайна была совершенно права. Правда, не всё было так просто, как на словах…

Земляные, а точнее снего-ледяные работы уже шли полным ходом.

Свое дело капитан Нечаев знал отменно, однако для начала выслушал доводы Шадрина, после чего сдержанно кивнул. Дело в том, что вчерашним вечером мы с Тайной переслали ему данные, полученные с «Перуна», и нечаевский геодезист подробнейшим образом проштудировал их.

– Старший лейтенант Фомин участвовал в разработке оловянных месторождений материкового шельфа в восточном полушарии Беллоны, – кратко охарактеризовал своего офицера капитан. И по тому, с каким уважением глянул на застенчивого долговязого геодезиста Шадрин, мы с Тайной поняли: это вполне исчерпывающая характеристика матерого профессионала.

Определив по карте минимальный треугольник ошибок, военные пустили в ход экскаватор. Трудились алмазные буры, острые зубья массивного ковша с лязгом кромсали ледяные глыбы, выворачивали стылые валуны, и вокруг вершин треугольника быстро росли груды смерзшегося серого грунта.

Я, конечно, не ожидал, что зонд предстанет перед нами в виде эффектного серебристого наконечника стрелы, горделиво выглядывающего из ледового монолита как топаз из горной породы. Но что его так расплющит, не мог и предположить…

– Как Бог черепаху, костец ее побери, – тихо выругался Шадрин, наблюдая за тем, как экскаватор вынимает зонд, почти разорванный пополам.

Но удача и на сей раз нам улыбнулась. Имя удачи было – новейшие технологии.

Информация хранилась в файлах компьютеразонда ( компьютерназывался «Квант») и в стальной ракушке его «черного ящика».

Сила удара при падении беспилотника и последующей компрессии со стороны сместившихся пластов криолитовых грунтов была такова, что содержимое металлического корпуса частично выдавило в стороны, точно крем из пирожного-трубочки. Однако бронированная ракушка бортового самописца уцелела полностью, а месиво, в которое превратился «Квант» зонда, Нечаев пообещал передать знакомым спецам. По словам капитана, они способны были отжать каждый сохранившийся фрагмент информации из любой уцелевшей крупинки носителя.

Тайна откровенно усомнилась, я же Нечаеву верил.

Когда-то в оптической лаборатории одного из ведомственных НИИ Военно-Космических Сил Российской Директории мне довелось наблюдать такой фокус. Тщательно упаковав в пластиковый пакет брусок парсерной памяти, лысеющий лаборант в капитанских погонах на моих глазах нещадно расколотил его молотком. После чего развернул – я только горестно охнул! – и предложил выбрать оттуда любую из крупинок, тускло блестевших на дне пакета. Сейчас останки блока памяти больше смахивали на крупнозернистый кварцевый песок.

Разумеется, я выбрал гранулу помельче.

Потом, затаив дыхание, я наблюдал на экране монитора, как специальный сканер производил лазерную «автономизацию» этой крупицы информации.

– Еще в античную эпоху полевые хирурги почти таким же манером, с помощью раскаленного ножа, заваривали обрывки сосудов и мягких тканей на месте ампутации ноги или руки, – комментировал лаборант свою работу. Поскольку я совершенно не помню, что он там говорил дальше, нижеследующий текст спишите, пожалуйста, на мою репортерскую фантазию:

– …Так и мы получаем автономный фрагмент общей информационной картины памяти, своеобразный кварк. Заваривая его лазером, мы, по сути, уничтожаем все остатки его разорванных связей с соседними информационными блоками. И на выходе получаем оптимизированный кварк памяти, способный не только функционировать автономно, но и вступать в массивы хранения данных как целостная и независимая минисистема, отдельный модуль общей цепи. Именно разорванные связи, незакрытые ссылки, обращения к внешним элементам прежде мешали каждой из таких информационных гранул функционировать автономно. Сканер же заваривает все информационные ранки и коммуникативные хвосты…

А вот эту фразу лаборанта я прошу считать исторически достоверной, мои дорогие друзья:

– Вот полюбуйтесь! – сказал он наконец.

На экране монитора появился новый объект, обозначив себя как внешний жесткий диск.

– Только еще разве что автозапуск не произвел… – пробормотал я, недоверчиво глядя на то как в открытом окошке «возрожденца» один за другим стремительно возникают файлы, еще десять минут, казалось бы, безнадежно утраченные.

Не верить собственным глазам я не мог. Ведь это я сам полчаса назад сбросил по предложению лаборанта в парсерную память пухлую папку, оставшуюся от моей стародавней командировки. Заметки, отчеты, фото, сканы выписок из документов… А теперь я один за другим открывал кусочки звуковых файлов с обрывками интервью, которые начинались и заканчивались на полуслове, куски своих фотографий, наброски информашек…

Приблизительно по этому методу предстояло сохранять и классифицировать то богатство, что ждало нас сотни лет в промерзшей земле Беллоны.

Мерно гудел двигатель грейдера, благо возвращались мы уже по расчищенной дороге.

Пригревшаяся в просторной кабине Тайна часто поглядывала в зеркало заднего вида на бодро ползущий за нами ГЭК. «Ботур» вообще не нуждался в дорогах, судя по тому широкому следу-каньону, который он без видимого усилия оставлял в плотных, слежавшихся сугробах.

Накануне мы втроем живо обсуждали, кому отдать на экспертизу то, что может оказаться на борту зонда. Я, понятное дело, больше склонялся к военным, благо личный опыт подсказывал: техническая сторона у них всегда на высоте, эти не утеряют ни крупинки информации. Моя спутница, однако, отнеслась к такой идее скептически.

– Нельзя все яйца держать в одной корзине, – категорически заявила Тайна. – Кроме того, военные – сторона заинтересованная. Если только они обнаружат в мозгах зонда хоть файлик, прямо или косвенно бросающий тень на их ведомство, – а я почему-то уверена, что таковые найдутся! – пиши пропало. По закону все предметы государственной собственности, обнаруженные в космическом пространстве, почве или водной среде, автоматически являются государственной же собственностью. Так что этот зондик у нас изымут в три секунды, и – адью!

Она звонко присвистнула, а я ухмыльнулся так криво, как умею только в предвидении назревающего конфликта с государственными органами. Что поделаешь, она права, и, ежели что, против закона не попрешь. Литая проза!

Один лишь Николай предпочел отмолчаться, пробубнив напоследок, что-де утро вечера мудренее. И мы разошлись спать по своим комнатам, так и не решив как поступать в случае чего.

Теперь Шадрин все так же помалкивал, смежив веки и мерно покачивая головой в такт ходу грейдера. Похоже, он целиком и полностью положился на авось и теперь смиренно ждал, что будет дальше.

Только мы подъехали к КПП армейской базы, как мои наихудшие предчувствия стали сбываться с пугающей быстротой. Ворота еще не успели до конца отъехать по массивной рельсе, а мы уже увидели представительную делегацию, встречавшую нас непонятно зачем.

Возглавлял ее командир части, тучный полковник с разлапистыми как еловые ветви пшеничными усами, которые у него беспрестанно шевелились, словно жили своей, обособленной жизнью. За его спиной теснилась свита старших офицеров, все в зимней парадной форме и серебрящихся инеем фуражках с дозволенными здешним артикулом меховыми наушниками.

Со стороны делегация напоминала странную компанию любителей военно-ролевых игр. Вероятно потому, что современные военные ассоциируются с несокрушимыми доспехами пилотских «Гранитов» и осназовских штурмовых экзоскелетов. В то время как вид обычного штаба обычной части в парадной форме сразу же отсылает на шестьсот-семьсот лет в прошлое.

И еще я почему-то сразу вспомнил о Сазонове. Этот охотник за осквернителями памятников вполне мог примчаться за Тайной на Беллону и, вполне вероятно, уже с ордером на арест.

Нечаев в мгновение ока вырос перед полковником и принялся быстро рапортовать. Его слов мы, сидящие в кабине, разумеется, расслышать не могли.

Мы выбрались из грейдера, над мотором которого густо шел пар, и направились к высокому начальству засвидетельствовать почтение и в то же время твердо заявить права на нашу находку. Однако усатый франт-полковник повел себя весьма странно.

На нас с Николаем он не обратил ни грамма внимания, но тут же со сладкой улыбкой попытался ухватить Тайну за лапку, одновременно склонившись перед ней в полупоклоне. То ли хотел молодцевато кивнуть, то ли запечатлеть учтивый поцелуй на ее теплой варежке, расшитой легкомысленными цветочками.

Лапку Тайна мгновенно отдернула. Однако тут же двулично нацепила на мордашку улыбку еще сахарнее полковничьей и вопросительно повела бровью.

– Добро пожаловать, Анна Александровна, в Пятый Отдельный инженерно-строительный полк войск связи, – нимало не смутясь, пропел усач. – Знаем, знаем, наслышаны, так сказать… Не желаете ли проследовать в расположение?

Я кисло поморщился от полковничьей лексики, но более всего меня озадачило, что усач о чем-то таком уже «наслышан» про Тайну до такой степени, что даже решил организовать ей торжественный прием.

Тайна же держалась молодцом. И виду не подав, она кратко представила нас офицерам, вслед за чем царственно оперлась на широкую как лопата полковничью длань в лайковой, не по погоде, перчатке. После чего боярыня Надежина грациозно отправилась в это самое «расположение», не преминув подмигнуть мне украдкой с самым нахальным видом.

Вот фифа!

Я оглянулся на Николая за поддержкой, но того и след простыл. Оставалось лишь пристроиться в хвост офицерской делегации (в авангард меня почему-то не пригласили).

Разгадка всей этой удивительной сцены последовала очень скоро.

Едва лишь Тайна с полковником и свитой поднялись на высокое штабное крыльцо – кажется, эта девица уже любезничала с бравым усачом напропалую! – как кто-то внезапно ухватил меня за рукав. Вот оно, военное коварство!

Я резко обернулся и опешил.

Передо мной стоял улыбающийся, краснорожий от морозца Шадрин. А рядом – удивительного, прямо таки невероятного вида товарищ, какого я и представить себе не мог на студеных беллонских просторах.

Невысокий и стройный, в безукоризненном черном пальто, не по-беллонски тонком, что называется, на рыбьем меху, и в черных сверкающих ботинках на узкой подошве. В довершение ко всей своей удивительной геометрии он еще и улыбнулся мне так тонко и проницательно, что я мгновенно понял: вот и главный здешний церемониймейстер, а полковник и свита – всего лишь статисты, действующие лица на сцене этого лощеного щеголя-режиссера.

– Весьма наслышан о вас, Константин Сергеевич, – приятным, чуть бархатистым голосом сообщил щеголь. Что-то было у него с лицом, какая-то легкая, неуловимая неправильность, с первого взгляда необъяснимая. – Регулярно слежу за вашими обзорами в «Русском аргументе» и должен заметить: инцидент на открытии мемориала в Громове вы расписали столь лаконично, но красочно, что я при чтении испытал подлинный эффект присутствия.

Та-а-а-к… Наш «Аргумент» он назвал правильно, стало быть, вхож в определенные сферы, близкие к СМИ. И вдобавок не просто успел прочесть мою корреспонденцию, а еще и выделил ее среди десятка последних публикаций минувших двух недель. Кто же он такой?!

– Да ты, Костян, не тушуйся, – по-свойски огрев меня по спине, хохотнул Шадрин. – Ты не гляди, что он эдаким франтом вырядился. Это ж мой старинный приятель и сродственник, Федяка.

– Федор Андреевич Смагин, – учтиво отрекомендовался господин.

Я явственно почувствовал, как в нагрудном кармане рубашки сама собой шевельнулась старинная флэшка – мой неизменный талисман. А может, это ёкнуло мое сердце при виде потомка человека-легенды российской спецпочты?

Представляться в ответ не имело смысла. Этот тип явно знал обо мне больше, чем того заслуживала моя скромная персона. И я лишь коротко кивнул.

– Здешнее командование оказало нам честь и взяло на себя весь объем организационных работ по расшифровке данных с зонда. Поэтому я и прибыл сюда, – пояснил он, демонстрируя хорошее знание ситуации. – Вы приготовили деньги?

Я снова кивнул. Кажется, у нас появился посредник, деловой партнер?

– Советую пока что припрятать их подальше, – мягко улыбнулся он. – Полковник уверен, что мы работаем в рамках госпрограммы, стало быть, готов оказывать госпоже Надежиной сотоварищи всяческое содействие.

– А вы сотоварищ? – Осведомился я, коль скоро Смагин уже дважды сказал «мы».

– Скорее, соратник, – ответил он. И я впервые услышал в этом слове отчетливую составляющую «ратник».

Тем временем мы уже подошли к длинному трейлеру, на белоснежных бортах которого красовались изящные эмблемы в виде почтового конверта с крылышками под надписью «РОС'СВЯЗЬ».

Ее грамматика меня малость озадачила, но я тут же переключил свое внимание на саму машину. В трейлер был впряжен небольшой тягач, приземистый и смонтированный на необычно широком гусеничном шасси. В общем, перед нами стоял двухзвенный гусеничный транспортер для условий снежной целины.

– Добро пожаловать в мои апартаменты, – шутливым жестом Федор пригласил нас в салон трейлера.

А тягачик-то армейский, смекнул я. И недаром он белой окраски – на Беллоне это самый актуальный защитный цвет… Армейский характер и покрой не спутаешь ни с чем, и машины тут не исключение, от здоровенных кунгов до личных офицерских мобилей – у тех даже тюнинг всегда стандартно-казенный и слегка преувеличенный, точно тулья фуражки.

Не скрою, Федор вызывал у меня искреннее восхищение. Это ж как надо было обаять здешнее армейское начальство, всегда несговорчивое, когда речь идет о гражданских нуждах!

Интересно знать, не виной ли тому загадочное слово «Рос'связь», да еще с апострофом? При всей его простоте и стандартности во всей директории нет службы с таким дословно названием, мне это доподлинно известно. Львиную долю почтовых отправлений еще во времена оны взяла на себя ГС – Государственная Связь, плюс КОСМОСВЯЗЬ и ИНТЕРСВЯЗЬ.

Но едва я вошел в трейлер, как мой прежде ленивый интерес тут же сменило жгучее любопытство пополам с завистью. Это случилось, едва я шагнул в коридорчик, напоминавший купейный вагон поезда дальнего следования, и мельком заглянул в одну из открытых дверей.

Там была оборудована вроде как типография – судя по мощному сканеру и нескольким приборам из области печатно-множительной техники, среди которых я распознал лишь многослойный принтер. Зато в правом углу на металлической станине, привинченной к полу, закрепленный толстыми болтами и обложенный мягкими стегаными подушками безопасности на случай падения при транспортировке возвышался парсер, о котором я прежде лишь читал в исторических мемуарах да еще в документах Тайны.

Это был «Олимпик», знаменитый полетный суперкомпьютер. Из числа тех, что использовались на «Звезде» с «Восходом» в качестве главных вычислительных машин. На то время это была наиболее мощная из российских кибернетических разработок.

Впрочем, если быть точным, в трейлере Смагина стояло лишь одно ядро «Олимпика». А вот на «Звезде» таких должно было быть в общей сложности не менее шестидесяти четырех. По крайней мере, если мне память не изменяет, именно столько «Олимпиков» имел на борту «Алексей Леонов».

Но, в любом случае, передо мной был замечательный древний парсер, вполне работоспособный!

– Специально захватил, для аутентичности, – улыбнулся Смагин. – Это ведь, кажется, ваш брат журналист некогда придумал термин «война форматов»?

И тут я решился. Видать, сам черт, вечный искуситель репортерского племени, дернул меня не скажу за что.

– Все форматы того периода вполне прочитываются, Федор. У меня есть тому подтверждение.

Я протянул ему на ладони флэшку.

На его месте я, наверное, ее схватил бы, сграбастал сразу. Шутка ли, такой раритет от предка многовековой давности, да еще и работает!

Но Смагин-младший – как-то у меня сразу закрепилось для него это поименование – внимательно оглядел крохотную плашку-брелок, уютно устроившуюся на моей ладони, и…

– Это егобрелок, я знаю.

После чего вынул из внутреннего кармана в точности такой же. Один к одному!

Уверен, Смагина-младшего позабавила моя изумленная физиономия.

– В свое время наша семья заказала несколько дубликатов этой флэшки. Некоторые раздарили родным, отдали в ведомственные музеи… Все-таки это то немногое, что уцелело из его вещей, благо корпус из литерной стали, – напомнил он. – Особо жаропрочной, какая тогда шла на корпуса «черных ящиков».

К чему это он про металл? Ведь мне было доподлинно известно, что эту или какую другую флэшку Алексей не брал с собой на «Медузу»…

Мы немного помолчали, очевидно, каждый о своем.

– На самом деле не стоило беспокоиться, – наконец пробормотал я, просто чтобы как-то скрасить паузу. – Там не так много информации, и она вся легко прочитывается на любом современном планшете.

– Да нет, не вся, – вздохнул Смагин-младший. – Есть пара папок, в которых, по всей видимости, было какое-то содержимое. Но они не открываются хоть ты тресни. Их можно только удалить, но как-то рука не поднимается.

Он смущенно улыбнулся.

Тем временем сидящий во мне искуситель рода журналистского и не думал униматься.

– Не знаю, о чем вы, Федор, – пожал я плечами. – Лично у меня с флэшки всё открылось.

– Всё? А как насчет папок под атрибутом «скрытые»? – Вежливо уточнил он.

– У меня всегда включена опция просмотра скрытых файлов, – не сдавался я.

Он несколько секунд молча смотрел на меня, после чего, по-прежнему не говоря ни слова, включил «Олимпик» и вставил в него свою флэшку.

«Три с половиной секунды», – машинально отметил я про себя время загрузки оперативной системы.

М-да, пора основательно чистить мой планшет! Хотя древняя флэшка грузилась у него, как и у меня, почти полминуты. Ага-а-а…

– Вот они, эти папки, – Федор ткнул в экран, где появилась до боли знакомая мне картина.

Когда-то я излазил весь этот носитель вдоль и поперек в надежде найти там хоть какой эксклюзивчик. Как-никак, флэшка самого Смагина! Человека, которому Россия доверяла если и не все, то, во всяком случае, немалую толику самых сокровенных своих секретов.

Но, разумеется, ничего экстраординарного я не обнаружил, за исключением кучи отчетов, рапортов, служебных записок и маршрутов следования, которые уже сотни лет ни для кого не представляли интереса.

И сейчас я видел те же папки и файлы, которые не раз листал по ночам, обуреваемый извечным профессиональным любопытством. За исключением одной немаловажной детали: все папки на моейфлэшке свободно и беспрепятственно открывались.

И эти две папки я помнил отчетливо.

– Там, в первой, лежат дневниковые записи с отпускными впечатлениями о двух неделях, проведенных на Фиджи. С техническими предложениями по благоустройству пляжей и усовершенствованию дренажа в пору тропических дождей, – произнес я точно по шпаргалке, чуть прикрыв глаза – так у меня память лучше работает. – Именно благодаря записям уважаемого Алексея Петровича я в свое время приобщился к тамошнему деликатесу – жареным морским червям-палоло. С икрой, между прочим.

Смагин-младший не обернулся, но спина его напряглась – это было заметно даже под безупречного покроя пиджаком.

– А вторая папка – сборная. Там лежала куча файлов, чьи названия начинались одинаково. Забавно так: «Всяко разно, что не безобразно».

Всё так же, не оборачиваясь, он закинул за плечо тонкую, цепкую на вид руку, и я вложил в его ладонь свой экземпляр флэшки Алексея Смагина.

Она открывалась немного дольше федоровской. И эти несчастные десять секунд были для меня красноречивей всяких слов.

Разумеется, обе папки в итоге открылись без особых проблем. Смагин-младший проглядел каждую и лишь потом, словно вспомнив обо мне, жестом предложил присесть.

Впрочем, я и так давно уже развалился в мягком низком кресле на колесиках. Частые командировки приучили меня заботиться о собственном комфорте самому, не дожидаясь особых приглашений.

Что до Шадрина, то совершенно забытый нами беллонец сейчас увлеченно скрежетал чем-то металлическим в дальнем конце трейлера.

Оттуда раздавалось его увлеченное кряхтенье, а также, время от времени, восхищенное: «А, костец тебя подери!».

– Десять секунд, – пробормотал я.

– Вы тоже заметили? – Кивнул он, глядя с огромным интересом вовсе не на экран со структурой носителя, а почему-то на меня:

– И что же это был за процесс, по-вашему?

Тут воцарилась уже более продолжительная пауза, в течение которой каждый из нас собственными усилиями переваривал новую информацию.

Я упорно пытался вспомнить имя-отчество директора Музея Российской Почты, того энергичного толстяка с зеркальной лысиной. Федор же рассеянно перелистывал файлы, устремив на экран монитора невидящий взгляд, и напряженно размышлял о чем-то своем.

Впрочем, думали мы с ним сейчас одинаково.

– Всё копирование нам произвел директор МРП, мы лишь предоставили аутентичные носители. Специально заказывали их в мастерской Центрального Архива, где полным-полно всякого древнего электронного барахла… В итоге сделали ноль в ноль, на глаз не отличишь.

– Ага! Очевидно при первичном копировании с оригинала эти две папки со скрытым атрибутом не сдублировались…

– А потом для тиражирования по ошибке был избран дефектный носитель, так?

– Вопрос номер один, Федор: почему при копировании система не выдала предупреждение о неполной перекачке содержимого на флэшку-приемник?

– Вопрос номер два, Константин: что за процесс, скрыто протекающий при загрузке носителя, и как он связан с этими двумя несчастными папками?

– Думаю, непосредственно и впрямую.

– Согласен.

– Костец его побери!

– Именно!

В пылу новых открытий мы и не заметили, что Шадрин давно вернулся к нам из недр местного филиала кузницы на гусеницах, и теперь взирал на нас свысока, прислонившись к округлому стальному косяку могутным аборигеновым плечом. А схватывал Николай всё с полуслова, на лету.

– Вот смотрю я на вас, други, и понять того не могу, зачем привязались вы к этой цацке. Такая древность, поди, на каждом сотом кластере сбоить имеет самое полное право – из уважения к сединам-то.

– Не в кластерах дело, – возразил Федор. – Вот тут дневниковые записи Алексея Петровича говорят о пребывании его аж на Фиджи, в период…

Он быстро, одними губами прошептал дату. Затем на мгновение прикрыл глаза, что-то вспоминая, и удовлетворенно кивнул.

– А между тем доподлинно известно, что Алексей Смагин в это время не был и не мог быть в Столице. И уж тем паче в отпуске.

Федор задумчиво выбил на столе костяшками тонких, сухих пальцев барабанную дробь.

– Интриговать не стану, не в моих привычках. Во-первых, в то время острова Фиджи еще не были конгломератной столицей Объединенных Наций. Столица еще только рождалась в умах российских политиков…

– Ну, это и без тебя понятно, – невежливо перебил его Николай. Так, как это имеет право лишь близкий друг, принятый тобой безоговорочно.

– Согласен, – кивнул хозяин трейлера. – Но только ты – Шадрин, а я – Смагин. И хорошо знаю биографию своего знаменитого предка. Как видишь, и сам иду по его стопам.

Шадрин нахмурился и обиженно засопел, Федор же нимало не смутился. В наступившую тишину он теперь бросал слова тяжело, веско, и каждое из них казалось мне кирпичом, убедительным и прочным, в стену моей только еще нарождавшейся веры.

– Трагедия «Медузы» стала последним, но не единственным из испытаний, выпавших на долю Алексея Петровича. Время, упомянутое в этом дневнике…

Он кивнул на экран.

– …Это дата взрыва на лунных рудниках горнодобывающего концерна «Гефест». Именно тогда, в ходе пожара спасая почтовую документацию особой важности, фельдъегерь первого ранга Смагин потерял руку. Ему ампутировали левую кисть.

Я глядел на Смагина-младшего во все глаза. Этих подробностей жизни прославленного курьера я прежде не знал.

– Любого другого с такой ответственной службы уволили бы в двадцать четыре часа, – вдруг прозвучало за нашими спинами.

Это вернулась Тайна – с мороза, раскрасневшаяся, с блестящими глазами. В ее руках уютно устроился букетик свежих оранжевых тюльпанов. Гм… Что ж, усачу-полковнику во вкусе не откажешь!

– …Но Алексей Петрович был лучшим, и потому остался в штате.

– Последние шесть лет жизни он возил почту в спецконтейнере, прикованном к протезу стальной цепочкой, – сказал Федор. – С ним и погиб.

– Как же уцелела флэшка? – Тихо спросил Шадрин. – Ведь «Медузу» так и не нашли, даже обломков.

– Когда разбирали его личный архив, – пояснил Смагин-младший. – Алексей, разумеется, не возил такое с собой.

– Уже тогда она была анахронизмом, – задумчиво сказала Тайна, осторожно погладив флэшку после того, как Федор перенес все ее содержимое в свой «Олимпик».

– Рукописи не горят, – сардонически резюмировал я. – Но что мы в итоге имеем? Ошибку в дате и откровенное вранье про Фиджи? Может, он просто перепутал числа? Но зачем было писать про острова?

– Алексей Смагин был не такой человек, чтобы писать в личных файлах всякую недостоверную чушь, – покачал головой Федор. – И если он написал откровенную неправду, это мог быть только некий сигнал. Например, для своих, для тех, кто в курсе. Эдакий маячок: «Внимание, как вы думаете, чего это я?»

– И чего это он? – Спросил Шадрин.

– Думаю, нам с Костей сегодня предстоит занимательный вечерок, – усмехнулся Смагин-младший. – Ведь ты лучший эксперт по этим файлам, нет?

На «ты» он перешел легко и изящно. Но я не был уверен, что мы извлечем хоть что-то существенное из злополучной флэшки, даже проведя над ней бессонную ночь. Меня в ту минуту гораздо сильнее волновали данные расшифровки инфоносителей с найденного зонда.

Именно его я считал ключом к разгадке первой серии космического детектива под названием «Два звездолета».

Впрочем, как и все остальные.

Время впоследствии показало, что мы ошибались. В вечной мерзлоте Беллоны покоился лишь замок, хотя и довольно-таки хитроумный. А ключ к нему лежал, как это часто бывает, совсем рядом.