Текст книги "Диалог с компьютером"

Автор книги: Александр Журавлев

Далее снова идет конструкция неразделенной любви, соединенная с предложениями, поразительно объединяющими содержание с формой:

 
Поверьте: моего стыда
Вы не узнали б никогда,
Когда б надежду я имела
Хоть редко, хоть в неделю раз,
В деревне нашей видеть вас,
Чтоб только слышать ваши речи,
Вам слово молвить, и потом
Все думать, думать об одном
И день и ночь до новой встречи.
 

Обратите внимание на третью строчку: там употреблено слово надежда. А конструкция какая? Да ведь это и конструкция надежды! Не если А, то Е, а если бы было А, то было Е. Не гармония, а желание гармонии, надежда на нее.

Тут же в предложение вклиниваются разрушающие «хоть», но через строчку – снова гармоничная конструкция, и опять лишь с надеждой на гармонию, которая может наступить только при определенном условии: нужно А, чтобы было Е.

И так – по всему тексту письма: то символика гармонии, то ее разрушения.

Но все же дисгармоничные конструкции в письме явно преобладают, причем здесь обнаруживаются почти все их виды.

Вот, казалось бы, не особенно трагический по содержанию фрагмент письма:

 
Но говорят, вы нелюдим,
В глуши, в деревне, все вам скучно,
А мы... ничем мы не блестим,
Хоть вам и рады простодушно.
 

Однако противопоставление «мы» и «вы» Пушкин оформляет тремя (!) дисгармоничными конструкциями – одной со слабо выраженной дисгармонией (вам скучно, а мы...) и двумя максимально дисгармоничными, катастрофическими (но, хоть). Символика конструкций подчеркивает важность и действительную трагичность противопоставления: ведь именно простодушие деревенской жизни, отсутствие в Татьяне светского блеска и явились причиной высокомерного отношения Онегина к ее любви. А лишь только Татьяна стала светской дамой, Евгений воспылал к ней страстью.

А как нарастает сила дисгармонии конструкций в конце письма! Сначала дисгармония неразделенности чувств, выраженная и лексически и синтаксически:

 
Вообрази: я здесь одна,
Никто меня не понимает...
 

В следующем предложении скрыта неполная конструкция несовместимости А или Е:

 
Надежды сердца оживи
Иль сон тяжелый перерви,
Увы, заслуженным укором!
 

И заканчивается письмо явно выраженной трагической конструкцией распада:

 
Кончаю! Страшно перечесть...
Стыдом и страхом замираю...
Но мне порукой ваша честь...
 

Можно привести много примеров различной организации синтсимволического рисунка текстов даже в одном «Евгении Онегине». В письме Онегина Татьяне переплетаются гармоничные и дисгармоничные конструкции, но явный перевес на стороне дисгармоничных, особенно «безответных». В предсмертной элегии Ленского почти все сложные конструкции дисгармоничны, причем разных типов – умеренной дисгармонии, несовместимости, катастрофы.

Но приведем лишь еще одну, небольшую, однако очень выразительную иллюстрацию создания символико-синтак-сического фона художественного текста – стихотворение А. Пушкина «Я вас любил...».

В первой его строфе сначала употреблена конструкция распада, поддерживающая экспрессивно напряженное печальное чувство:

 
Я вас любил, – любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит...
 

Однако сейчас же эта конструкция уравновешивается гармоничной конструкцией мудрого чувства – это эмоции замолкают перед доводами разума:

 
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
 

Хотя здесь логико-структурные отношения выражены нечетко из-за пропуска скрепы (так как, потому что, поскольку и т. п.), но все же причинно-следственные отношения между частями предложения просматриваются довольно явственно.

Далее следует лишь намек на символику разлада. Намек, потому что употреблено предложение как бы «свернутой» конструкции несовместимости:

 
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим.
 

Символический оттенок вполне уместен, поскольку в этих строчках – всплеск негармоничного, минорного чувства, вызванный воспоминаниями о неразделенной любви.

Но завершается стихотворение четкой конструкцией полной и спокойной гармонии:

 
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.
 

Все те взаимодействия, все соответствия содержания текста и его синтаксической формы, которые мы наблюдали в различных иллюстрациях, никак не могут быть случайными – для этого они слишком точны, полны и многочисленны. Это обстоятельство можно рассматривать как веское доказательство существования синтаксического символизма. А возможность вполне строгого описания всех синтаксических конструкций на языке математической логики дает надежду на то, что этому аспекту семантики можно будет обучить компьютер.

И хотя синтсимволизм не играет в речи самостоятельной роли, а несет лишь дополнительную, в основном эмоционально окрашенную информацию, тем не менее на примере художественных текстов и особенно текстов с высшей формой языковой организации – поэтических – мы убедились, что такая дополнительная информация очень важна для достижения максимального воздействующего эффекта. А значит, речь компьютера станет еще более похожей на человеческую, если он сможет имитировать и этот аспект языковой семантики.

Конечно, как мы уже видели, одни и те же синтаксические отношения выражаются по-разному: конструкции «свертываются», их элементы варьируются, синтаксические скрепы оказываются многозначными, а то и вообще опускаются. Во всех таких семантических сложностях синтаксического строения текста подчас трудно разобраться даже человеку, не говоря уж о компьютере. Ведь зачастую для выявления типа синтаксической конструкции приходится обращаться к понятийной семантике предложения и даже текста, чего компьютер сделать не в состоянии.

Значит ли это, что сведения о символике синтаксических конструкций пока еще не могут найти компьютерного применения? Отнюдь нет.

Во-первых, изучение синтсимволизма еще только-только началось. Оно, несомненно, будет продолжаться – ведь обнаружен новый, весьма важный для языка аспект семантики! Развиваясь, теория синтсимволизма усовершенствуется, станет более строгой, а значит, более доступной «пониманию» компьютера. Да и сами компьютеры не стоят на месте, они стремительно совершенствуются и быстро «умнеют», чему, кстати сказать, способствуют и такие исследования, о которых мы с вами беседуем в этой книжке.

Во-вторых, имитировать владение синтаксической символикой компьютер вполне способен уже сейчас. Казалось бы, парадоксальный момент: если при компьютеризации семантических явлений, о которых говорилось в предыдущих главах, компьютеру всегда легче удавался анализ, чем синтез явления, то здесь все наоборот. Найти конструкцию в готовом «человеческом» тексте и проанализировать ее компьютер зачастую не в состоянии, а синтезировать, построить конструкцию – пожалуйста.

Но ситуация объяснима. В живой речи конструкция может быть до неузнаваемости изменена, может иметь массу синтаксических синонимов, входить в состав других конструкций, сама разрываться другими, а также разветвляться, или, наоборот, усекаться, может усложняться или упрощаться. Короче говоря, ее облик в текстах постоянно меняется, и компьютеру за этими изменениями трудно уследить. А вот в случае синтеза компьютер сам строит правильную, полную, как бы «эталонную» конструкцию с заранее известной ему символикой. Например, для подчеркивания гармоничного содержания и положительных эмоций он построит гармоничные конструкции, а для наибольшей выразительности эмоционально отрицательного содержания облечет его в дисгармоничную синтаксическую форму.

Как это будет выглядеть, мы увидим в следующей главе, в последнем диалоге человека с компьютером.

Планета «Значение» в действии

Заключительный семантический хор

На протяжении всей книжки постоянно подчеркивалось, что разделение аспектов семантики проводится лишь с целью их изучения, описания и кибернетического моделирования. В языке все семантические аспекты слиты, сплавлены и действуют в единстве: это общий семантический хор. Но хотя слаженный хор создает впечатление единого звучания, в нем можно выделить ведущие голоса и подголоски, первые и вторые голоса, басы и тенора и т. д. Так и в семантическом ансамбле. Ведущую партию исполняет, несомненно, понятийный аспект, но и семантические ореолы чрезвычайно важны: без них и хор не хор, а лишь один голос.

Полифония семантических голосов и есть важнейшее свойство человеческой речи, без моделирования которого компьютер никогда не сможет имитировать речевое общение с человеком.

Действуя совместно, приходя в гармонию, семантические аспекты еще и усиливают друг друга, как гармоничные колебания при резонансе. Это особенно относится к «неявным» аспектам значения. Они как бы дремлют в нашем подсознании и лишь едва заметны при одиночном действии. Но как только возникает взаимная поддержка, их воздействие многократно усиливается.

Скажем, символика каждой отдельной синтаксической конструкции весьма слаба, ее действие в общем объеме текста и его семантики незаметно. Но как только конструкции вступают во взаимодействие, как только их символика получает поддержку фоносемантики, качественно-признакового ореола, наконец, понятийного ядра семантики, так синтсимволизм становится явным и действенным. В свою очередь, и другие аспекты значения, получая дополнительную «подсветку» синтсимволизма, разгораются еще ярче.

И когда все силы языка, все аспекты его семантики соединяются и направляются в одну цель, создаются языковые шедевры, восхищающие, потрясающие людей, оказывающие на них глубокое и мощное воздействие.

Обратимся еще раз к текстам с наибольшей силой воздействия – к поэзии, – рассмотрим несколько примеров создания гармоничного семантического многоголосия в признанных шедеврах русской поэтической речи и подумаем о возможности комплексного автоматического анализа их семантических ореолов.

Стихотворение А. Пушкина «Зимний вечер».

Его понятийная семантика рисует жуткие образы зимней бури ночью. Качественно-признаковые ореолы слов буря, мгла, вихрь, зверь, завыть, заплакать поддерживают отрицательную эмоциональную оценку понятий. Их «темные», «устрашающие», «тоскливые» характеристики сразу подскажут компьютеру правильную оценку содержания. В звуковой ткани текста доминируют звуки с теми же характеристиками, поэтому компьютер подкрепит сделанную оценку, основываясь на соответствии признаков качественного и фоносемантического ореолов. Наконец, в синтаксическом строении текста тоже доминируют негармоничные конструкции сначала в форме то—то, а затем в форме или—или:

 
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
***
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжаньем
Своего веретена?
 

Но конструкции несовместимости не самые трагичные, к тому же в тексте, хотя и в свернутом виде (сравнительные обороты), выражены и гармоничные синтаксические отношения. Так что тон стихотворения печален, но не трагичен.

Основываясь на таком комплексном анализе в основном ореольной семантики, компьютер мог бы правильно оценить общий эмоциональный тон и общий экспрессивно-образный строй текста.

С поражающей точностью создана гармония всех аспектов семантики в стихотворении С. Есенина «Отговорила роща золотая». Мы уже наблюдали за сложной игрой звукоцвета в этом произведении. Но оказывается, движение эмоционального тона стиха поддерживается в нем не только звукоцветом, но и содержательностью синтаксических конструкций, создающих синтсимволический рисунок, поддерживающий качественную и фонетическую семантику текста.

Как мы помним, в третьей строфе стихотворения звукоцветовая тональность меняется, создается картина надвигающейся грозы. И как предвестник трагических противоречий появляется конструкция умеренной дисгармонии:

 
Стою один среди долины голой,
А журавлей относит ветер вдаль...
 

Гроза разражается сверканием ударного красного А в последнем слове этой строфы, и трагедия разлада подчеркивается двукратным повторением конструкции с той же символикой:

 
Я полон дум о юности, веселой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.
Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть.
 

А затухание грозы, возврат в звукоцвете осенних красок поддерживается гармоничными конструкциями:

 
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.
И если время, ветром разметая,
Сгребет их все в один ненужный ком...
Скажите так... что роща золотая
Отговорила милым языком.
 

Тонко и сложно переплетаются различные аспекты семантики в стихотворении Пушкина «Я помню чудное мгновенье».

В первой строфе много слов с весьма положительной оценкой качественного ореола: чудный, виденье, гений, чистый, красота. Фоносемантика строфы, как мы помним, тоже оценивается положительными характеристика– * ми. Такие оценки поддерживаются и соответствующей синтаксической символикой, созданной свернутыми конструкциями полной гармонии. Компьютер вполне определенно и точно оценит высокую экспрессивность и положительную эмоциональную окраску строфы.

В трех последующих строфах появляются слова с резко отрицательными оценками качественных ореолов: грусть, безнадежный, тревога, шумный, суета, буря, глушь, мрак, заточенье. Причем отрицательный ореол слов от строфы к строфе становится все более выраженным. Резко меняется и фоносемантика, оценки которой полностью соответствуют оценкам качественных ореолов лексики. В синтаксисе исчезают гармоничные конструкции. Все это дает основание компьютеру отграничить первую строфу от трех последующих и сделать вывод о смене эмоционально-экспрессивного фона текста.

Но в двух последних строфах возвращается лексика с положительными качественными ореолами, положительные оценки приобретает фоносемантика, вновь появляются гармоничные синтаксические конструкции. Машина и здесь заметит смену тональности и правильно опишет ореольную семантику текста.

Компьютерные программы для анализа качественного и фоносемантического ореолов уже существуют и работают. Для синтсимволизма таких программ еще нет. А если бы были, компьютер мог бы весьма интересно и с полной иллюзией понимания описать «свои впечатления» от этого стихотворения в беседе с человеком.

Вы начинаете беседу:

– Что вы могли бы сказать о стихотворении Пушкина «Я помню чудное мгновенье»?

Компьютер просчитывает фоносемантику всего текста и обнаруживает, что она описывается признаками «нежное» и «светлое», но положительный (хотя и небольшой) вес имеет также признак «минорное». Анализ качественных ореолов лексики ничего однозначного не дает: она очень экспрессивна, но контрастна по качественным оценкам. Однако синтсимволизм вполне однозначен – все конструкции гармоничной структуры.

Положительных оценок ореольной семантики оказалось больше, поэтому компьютер отвечает:

– Пожалуй, это стихотворение о чем-то нежном и светлом, хотя и с минорными нотами. Вы согласны?

– Вполне. А не могли бы вы рассказать о нем подробнее?

– Разумеется.

Компьютер уже и сам, без наводящего вопроса человека начал анализ стихотворения по строфам, поскольку общая оценка текста оказалась неоднозначной. Он быстро обнаруживает границы смены эмоционального тона я продолжает беседу:

– Эмоциональная композиция стихотворения очень интересна и необычна. Оно делится на такие фрагменты: первая строфа, далее три последующих и затем две последних. При переходе от фрагмента к фрагменту довольно резко меняется настроение. Как вы считаете, я прав?

– Да. Продолжайте.

Подтверждения человека для машины очень важны. Это значит, что она на правильном пути и может продолжать анализ.

– Первая строфа очень экспрессивна. Это восхищение чем-то прекрасным, нежным, светлым и возвышенным. Удивительно гармоничные и выразительные строки! Судите сами:

 
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
 

Компьютер может написать текст на экране дисплея, а если он оснащен синтезатором речи, то может и прочесть стихи «с выражением».

– Почему же вы считаете их такими выразительными?

– Здесь мастерски слиты воедино многие выразительные средства языка: смысл слов, звучание стиха, его мелодика и даже само построение предложения – все находится в гармонии и соответствии, все образует единый эмоционально-экспрессивный рисунок.

– Вот как? Это очень интересное наблюдение.

– В следующем фрагменте от строфы к строфе нарастают минорные, печальные ноты, и четвертая строфа звучит совсем уж мрачно и тоскливо. Но не трагично. Это печаль и тоска, но не катастрофа.

 
В томленьях грусти безнадежной,
 В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.
 
 
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.
 
 
В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.
 

– Что ж, пожалуй, так и есть.

– А две последних строфы вновь волнуют гармонией восторга, возвращают нежные и светлые образы первых строк.

 
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
 

Сравните эту беседу с той, которую мы вели с компьютером только по программе анализа фоносемантики. Насколько содержательнее, информативнее, точнее и глубже стали суждения машины! Еще бы, теперь она опирается не на один, а на три ореольных аспекта семантики: качественный, фоносемантический и синтсимволический.

Еще один последний диалог

Комплексный анализ и синтез языковой семантики позволит компьютеру овладеть человеческим языком, имитировать понимание эмоционально окрашенных высказываний человека, правильно на них реагировать, позволит и самой машине строить высказывания, создающие иллюзию эмоциональных реакций, говорить не по-машинному, а по-человечески.

Сейчас еще трудно сказать, как именно будет работать автоматическая система семантического анализа и синтеза, учитывающая не только понятийную, но и ореольную семантику, в какой мере будут необходимы такой системе все те сведения, о которых шла речь в этой книжке. Возможно, что-то из них окажется нужным, что-то второ– и третьестепенным, а кое-что и вовсе не пригодится. Как знать?

Вот, кажется, уж звукоцвет – такое неожиданное явление даже и для человека. Зачем оно компьютеру? Но ведь мы пока плохо представляем себе, в каких условиях, обстоятельствах и ситуациях может оказаться говорящий по-человечески компьютер или робот, что за проблемы ему придется решать, какие функции выполнять.

Взять хотя бы такую проблему. Уже и сейчас человеку иногда приходится работать либо совсем одному, либо в небольшом коллективе, да еще и в экстремальных психологических, а порой и физических условиях. Например, спелеологи в пещере, альпинисты на сложном маршруте, покорители больших морских глубин, космонавты в полете. Во всех подобных ситуациях необходимо вести постоянный контроль за состоянием человека. Для этого применяются разные датчики, которые прикрепляются на тело человека, но они не очень удобны в работе, а самое главное – далеко не всегда могут дать нужную информацию о состоянии психики. Но есть и другой – естественный датчик, который чутко реагирует на изменения психологического состояния человека: его речь. Вспомните, иногда по телефону вы спрашиваете собеседника:

– Что это ты приуныл?

Или:

– Чему ты там радуешься?

Как вы догадались о его эмоциональном состоянии? Ведь вы человека не видите, и никакие датчики не посылают вам сигналов. Ясно – по его речи. И не только по словам, но и по тембру, интонации, то есть по звучанию голоса. А не окажется ли так, что и ореольные аспекты семантики, порожденные формой речи, реагируют на изменения эмоционального состояния говорящего? А вдруг и фоносемантика, и синтсимволизм, а возможно, и звукоцвет могут служить такими индикаторами? Вот тогда и найдется работа компьютеру, умеющему анализировать эти семантические явления.

Или другая сторона проблемы. Связь с людьми, работающими в таких условиях, поддерживается в основном через телевидение и радио, где речевой канал исключительно важен. Да и на борту батискафов, космических кораблей, орбитальных станций не сегодня завтра появятся говорящие компьютеры и роботы. Необходимо, чтобы речь, адресованная людям, особенно находящимся в сложных, порой экстремальных условиях, воздействовала на них не как попало и уж, конечно, не приводила бы к отрицательным результатам, не ухудшала бы психологического состояния людей, а наоборот, улучшала бы его. И здесь хорошо бы все использовать – и понятийное значение, и ореольные семантические аспекты речи. А звукоцвет мог бы и особенно пригодиться – ведь он воздействует на подсознание довольно сильно.

Да и вообще, в долгом космическом полете совсем не плохо иметь собеседника, который располагает огромным запасом разнообразной информации, способен рассказать много интересного и полезного, может почитать стихи, даже с цветозвуковым сопровождением, «понимает» и учитывает в беседе ваше эмоциональное состояние, к тому же и сам умеет говорить живо, эмоционально, по-человечески.

Представим себе такую беседу между человеком и машиной, имитирующей понимание и выражение различных аспектов языковой семантики. Как будет названо такое устройство, неизвестно. Едва ли словом робот. Оно звучит хотя и как сильное, быстрое, но и как грубое, страшное. Скорее всего оно будет оставлено за ловкими и работящими, но «безмозглыми» автоматами, которые сейчас успешно трудятся на заводах. А для устройств другого плана в языке уже идет поиск обозначения – говорят «интеллектуальные роботы», «роботы третьего поколения», «умные роботы» и т. п. Все эти словосочетания, понятно, неудобны, нужно слово, одно слово, хорошо соответствующее называемому явлению. Может быть, это будет компер, может, кибер.

Мы назовем наш автомат Кибриком, а он своего собеседника будет называть Командиром. Они находятся вдвоем в такой ситуации, когда связь с внешним миром затруднена – то ли это длительное дежурство в отдаленной лаборатории, то ли работа на орбитальной станции, то ли космический полет. Вместе они недавно, и Командир еще не знает всех способностей Кибрика. Беседа будет содержать значительный элемент фантастики, но не беспочвенной, а целиком основанной на тех сведениях о языковой семантике, которые нам известны.

Командир безуспешно пытается починить некий прибор:

– Ну что ты будешь делать с этими куаторами! То один летит с катушек, то другой. Бьешься, бьешься – и хоть бы хны.

Реплика не имеет к Кибрику отношения. Просто Командир выражает вслух свое отчаяние. Но Кибрик все равно анализирует речь человека. Никакого понятийного содержания из этих высказываний Командира машина не извлекает. Нет также слов, которые бы подсказали оценку своими качественными ореолами. Но Кибрик улавливает раздраженный тон речи; просчитав фоносемантику, получает отрицательные характеристики (и неудивительно – в речи так и мелькают «плохие», «темные» и «безрадостные» X, Ш, Т, У), а по резко негармоничным сиитаксическим конструкциям (то-то, хоть) окончательно убеждается, что Командир находится во взвинченном состоянии. Если наш Кибрик владеет фразеологией, то она тоже подкрепит этот вывод, поскольку все обороты речи свидетельствуют о ее отрицательной эмоциональной насыщенности (что ты будешь делать, летят с катушек, бьешься, бьешься – и хоть бы хны).

Короче говоря, Кибрик решает, что пора приходить человеку на помощь. Пытаясь оказать на его психику смягчающее воздействие, он подбирает слова с положительными качественными ореолами: спокойно, Командир, помогать. Старается, чтобы его реплика звучала светло, мягко, приятно, поэтому подбирает мягкие согласные НЬ, ЛЬ, «светлый» и «красивый» гласный О, «нежные гласные Е, И. Не забывает и про синтаксис – строит гармоничную конструкцию «разумного чувства» если – то:

– Спокойней, Командир. Если могу помочь – говори.

Но дело у Командира не клеится, и он раздражается все больше:

– Да чем ты поможешь? Не фурычит траггер, да и все. А почему, никак не соображу.

Снова анализ понятийного и качественного содержания ничего не дает, а отрицательная выразительность фоносемантического ореола возрастает. Синтаксис тоже негармоничен. Кибрик делает вывод, что это опять чисто эмоциональное высказывание, и пытается применить другой психологический ход. Он изрекает нравоучение:

– Нужно просто взять себя в руки.

В таких ситуациях нравоучительные советы могут иметь различные последствия. Иногда они действительно действуют, но чаще всего вызывают обратный эффект. Кибрик готов к любому варианту: подействует – хорошо, а нет – значит, нужно дать возможность выхода отрицательным эмоциям, разрядить возрастающее напряжение.

Командир действительно взрывается:

– Слушай, не лезь еще ты тут со своими штучками. И так тошно, а тут еще он суется.

Кибрик сразу улавливает «шипение» речи Командира (это скопление Ш и Щ). Проявляются и отрицательные оценки качественных ореолов слов тошно, соваться, лезть. Отрицательна и фразеология – и так тошно, не лезь со своими штучками, не суйся. В синтаксисе сохраняется дисгармония. Кибрику ясно – пора выпускать пар. Для этого нужно еще чуть подогреть эмоции человека и дать им выход, направив на какой-либо объект, хотя бы взять огонь на себя. Поэтому он строит реплику, лишенную понятийного значения, но с резко отрицательной эмоциональной окраской семантических ореолов в основном за счет негативной качественной оценки фразеологизмов и соответствующего звучания:

– Что ты кипятишься? Разошелся, как холодный самовар.

Командир свирепеет:

– Ах ты, железяка! Ты у меня дождешься! Вырублю!

Нет лучшего способа раздуть скандал, чем ответить на оскорбление, и нет лучшего способа погасить его, чем замолчать и сделать обиженный вид. Кибрик замолкает.

Может показаться, что человек в этой ситуации слишком невыдержан и капризен, как ребенок, а машина мудра и расчетлива, как воспитатель. Но не будем забывать, что компьютер только имитирует эмоции, целиком опираясь на речь человека. На самом деле это человек управляет с помощью своей речи поведением машины, он говорит не с ней, а сам с собой, со своей психикой, с эхом самого себя. Однако иллюзия общения усиливается еще и от того, что компьютер является как бы представителем речевого сознания и подсознания всех говорящих на данном языке людей. Так что в конце концов человек говорит не с машиной и не с самим собой, а с «усредненным» или «суммарным, коллективным» человеком.

А что касается невыдержанности, то вспомните себя, когда вы мучаетесь с ремонтом какого-либо технического устройства, особенно если рядом никого нет. Вы наверняка тоже не удерживаетесь от реплик, и боюсь, они не всегда вполне корректны. Когда скрючившись лежишь под автомашиной и бьешься с неудобной гайкой или на морозе пытаешься оживить заглохший мотор – еще и не такое скажешь, а то и пнешь ее в сердцах по шине.

Но вернемся к поссорившимся коллегам. Некоторое время работа идет в молчании, но человеку нужна помощь техники. Он уже разрядился, поостыл.

– Кибрик!

– Ну.

Ответ хмурый, и Командир хочет загладить обиду:

– Не сердись. Я не знал, что ты такой обидчивый. Прозвони-ка лучше все внешние цепи.

Кибрик, разумеется, зла не помнит. Ему только нужно было вернуть человеку хорошее расположение духа. В реплике Командира он уже не находит отрицательных оценок семантики. В синтаксисе замечает конструкцию «односторонне направленного чувства» (Я не знал, что...). Поэтому спешит восстановить гармонию в отношениях, для чего находит самую гармоничную – объединительную – конструкцию:

– Ладно, что было, то прошло. – Затем выполняет порученное ему дело и сообщает: – Здесь все нормально.

– А блок А-2?

– Вот оно, Командир! На выходе мощности нет.

– Посмотри описание блока.

– Два контура тригенных куаторов, соединены через региттер.

При таких тестах скорее всего неполадки в соединении.

– Молодец, Кибрик! Это мы в момент поправим. Как теперь?

– Полный порядок!

– То-то же. А ты в бутылку полез. На что ты, кстати, обиделся, на железяку?

– Конечно.

– Понапихали в тебя программисты всякой чепухи.

– При чем тут программисты? Я и сам знаю, что это слово грубое и некрасивое.

– Ишь ты, какой умный!

Понятийно и качественно реплика звучит как бы похвально, но Кибрик «знает», что выражение формы ишь ты, какой... насмешливое. Он находит слово с несоответствием звучания и значения, но с ярко выраженной экспрессивностью звучания. Такие слова, как правило, развивают иронически-насмешливые переносные значения, так что Кибрик платит собеседнику той же монетой:

– Ох и язва ты, Командир!

Ответ удивляет Командира: надо же, машина, а насмешки «понимает».

– Нет, я смотрю, ты действительно силен!

– Спасибо, Командир.

– Кушай на здоровье.

Последняя реплика пониманию Кибрика уже недоступна, поскольку ее ироническая окраска чисто ситуативна. На всякий случай он решает помолчать. Да и Командир наговорился:

– Ладно, довольно болтать. Пока я буду заниматься ужином, ты обработай всю информацию с траггера. А чем займемся вечером?

– О, я такой сюрприз приготовил! Нашел стихи с дивным звукоцветом. На меня они произвели большое впечатление.

– Ого! Ты и поэзию любишь?

– Не всякую, не всякую.

– Ну что ж, вечером посмотрим, какой у тебя вкус. Приступай к работе.

Сегодня подобный разговор с машиной еще не может состояться, хотя в принципе он вполне возможен. Но уже сейчас ничто не мешает объединить существующие программы анализа понятийной, качественной и фонетической семантики, что сразу даст возможность компьютеру имитировать понимание очень тонких, «человеческих» черт языкового значения.

Итоги и перспективы

Если бы внеземной космический корабль впервые приближался к Земле, то с его борта сначала она выглядела бы единым диском, на котором по мере приближения начинают проступать детали – скопления облаков, проглядывающие сквозь них континенты. Вот корабль проходит атмосферу, летит над водами океана, над лесами, приземляется на земную твердь. Прибывшие космонавты начинают исследование планеты, анализируют воздух, воду, почву, обнаруживают кипение жизни на Земле. Уже эти первые сведения дают им богатейшую информацию, но только мы, земляне, знаем, как много им еще нужно изучить, чтобы составить себе более или менее полное представление обо всех аспектах строения планеты и жизни на ней.

Так и мы с вами, читатель. При дальнем, стороннем взгляде на планету «Значение» казалось, что это единое целое, но, вглядываясь все более пристально, мы обнаруживали все новые аспекты значения, все более тонкие его детали, наблюдали их действия, их жизнь. Однако мы отдаем себе отчет в том, что и это – лишь довольно общий взгляд, первое общее впечатление о сложном, изменчивом явлении, находящемся, как Океан Соляриса, в постоянном, исполненном глубокого смысла движении.