Текст книги "Диалог с компьютером"

Автор книги: Александр Журавлев

– Февочка, скажи «фыба».

– Селедка!

Вот чего компьютер не в состоянии сделать – он не в состоянии домыслить, сообразить. Первый советский синтезатор речи, едва «раскрыв рот», сказал следующее:

– Я могу прочитать все, что вы напечатаете, но я не понимаю того, что читаю вам.

Да, компьютер не понимает ни того, что слышит, ни  того, что говорит. И эту фразу он, конечно, не сам придумал, ее напечатали на телетайпе создатели синтезатора, он только прочел вслух.

Любопытно, что долгое время в группах разработчиков «искусственного интеллекта» не было лингвистов. Это была не случайность, а позиция кибернетиков, которые считали, что от языковедов никакого проку в таком деле не будет, что «машинники» и сами прекрасно справятся с премудростями языка: машина, мол, вон какими сложными формулами шутя оперирует, а тут, подумаешь, всего-то ничего – буквы, слова да предложения.

Только орешек оказался твердым – не поддался. Теперь наконец-то стало ясно, что без лингвистики кибернетике дальше ходу нет. Подошел тот момент, когда овладение силами информации через кибернетическое освоение языка стало насущной и неотложной задачей, а решить ее нельзя без кибернетического моделирования языковой семантики.

Вот почему не продвигается разработка проблемы речевого управления техникой, вот почему не налаживается общение с ней на человеческом языке. Можно сказать, что компьютер овладел фонетикой, отчасти морфологией и синтаксисом, но совершенно не владеет языковой семантикой.

Что же, ничего удивительного. Ведь в семантике выражено мышление человека, в ней отразились, закрепились и сейчас бурлят, работают все достижения человеческого разума со времени его формирования и до наших дней!

Поэтому исследование семантики – задача колоссальной сложности. Сплавленность значения с мышлением не позволяет изучать одно без другого. А мышление – это самое сложное из всех явлений, известных человеку. Как подступиться к этому явлению, как его изучать, чтобы можно было потом результаты этого изучения вложить в «железные мозги» машины? Ведь ее не заставишь искать значение «чутьем», ей подавай математически точные сведения о семантике. Вопросов здесь гораздо больше, чем ответов.

И хотя штурм семантики уже начался и ведется он объединенными усилиями многих наук – лингвистики, психологии, математики, кибернетики, биологии и других, – все же ответы, видимо, придется искать тем, кто сидит сейчас за школьной партой и размышляет о том, куда кладется капуста и как намазывается икра.

В ближайшие годы во все сферы нашей жизни, в том числе и в школу, основательно войдут компьютеры. Только все ли сферы готовы их принять и оптимально использовать их огромную информационную мощность? Не получится ли так, как в школьном анекдоте?

«Учительница вносит в класс компьютер, ставит его на стол.

– Дети, сколько на столе компьютеров?

– Оди-ин!

Учительница с трудом вносит второй компьютер.

– А теперь, дети, сколько компьютеров?

– Два-а!

Выбиваясь из сил, учительница вносит третий компьютер, ставит на стол.

– Ну а теперь сколько на столе компьютеров?

– Три-и!

– Правильно, дети, – вытирая со лба пот, шепчет: – А все же с яблоками как-то легче было».

Принципиальное отличие компьютерной техники от любой другой заключается в том, что она способна поддерживать с человеком обратную связь. Именно эту способность компьютера следует прежде всего развивать и использовать. Но чтобы связь была полноценной, человек должен общаться с машиной не на ее убогом и жалком подобии языка, не на Бейсике или Паскале. Помните, мы говорили о трех языках в общении человека с машиной? Так вот, нужно из цепочки связи пользователя с компьютером выбросить промежуточное звено – язык-посредник, искусственный язык программирования, чтобы человек мог непосредственно общаться с машиной на своем обычном, нормальном, естественном языке. Ясно, что не сегодня и не завтра, но рано или поздно эту проблему решать придется.

Может показаться, что здесь возникает противоречие. Только что автор иронизировал над попытками создать «искусственный интеллект», а теперь сам призывает беседовать с машиной на обычном человеческом языке. Разве для таких бесед машине не нужно мыслить? Не нужно понимать, что ей говорят и что она отвечает?

Относительно машинного разума автор все же остается скептиком. И не пытается научить компьютер понимать семантику человеческой речи «по-человечески». Но имитировать понимание языка, создавать иллюзию человеческой речи – это другое дело.

– Да велика ли разница? – спросит кто-то.

Что ж, разберемся повнимательнее. Не так давно появились было в языке и быстро исчезли два слова иском и кожимит. Первое означало «искусственная кожа», авто-рое – «имитация кожи». Их короткая жизнь наводит на интересные размышления. Слово искож в речи вообще не прижилось, тогда как кожимит существовало довольно долго (пока химия не завалила нас таким разнообразием «кожимитов», что им нет ни числа, ни названий). Думаю, победу кожимита в соревновании с искожей (или искожем?) обеспечило не только лучшее устройство морфологической формы (видите, у слова искож мы даже род затрудняемся определить, не говоря уж о неудобстве образовывать от него производные слова). Видимо, чувствовалась и более высокая семантическая точность слова кожимит. Вот если бы человек своим искусством создал материал, который можно было бы приживить на место поврежденной естественной кожи, и этот материал функционировал бы так же, вот это была бы действительно искусственная кожа. Она бы не только имитировала внешний вид кожи, но и передавала бы ее внутренние свойства. А раз этого нет, то это – кожимит.

Слова имитация и искусственный не всегда так строго различаются в нашей речи. Может быть, потому, что время всего искусственного и имитации всего, чего угодно, только еще начинается и мы еще недостаточно основательно разобрались в сложностях и тонкостях этого процесса? Говорят искусственный мрамор и имитация мрамора, искусственный дождь и имитация дождя. Это примерно одно и то же. Но вот вместо искусственное орошение нельзя сказать имитация орошения. Получится, что никакого орошения нет, а создается только его видимость. То же самое искусственный отбор или искусственный спутник. Так что имитация – это скорее подделка, видимость, обман. Имитируется лишь внешняя сторона явления, его сути имитация не отражает. Например, имитация бурной деятельности. Как видим, язык постепенно все четче разграничивает понятия искусственности и имитации.

Такое же разграничение стремится провести и автор между понятиями искусственный интеллект (искинт) и имитация интеллекта (и м и т и н т), считая, что искинт – название принципиально неверное и что есть смысл говорить лишь об имитинте.

Сейчас у кибернетиков нет ни малейших оснований полагать, что искусственный интеллект может быть создан хотя бы в принципе, не говоря уж о его практическом конструировании. Единственное, о чем есть смысл сегодня говорить, – это имитация внешней видимости интеллектуальной деятельности без попыток проникновения в ее сущность. Другими словами, какие бы по видимости разумные действия ни совершал компьютер, какие бы умные речи ни говорил, он не в состоянии осмыслить их, постичь, понять.

И здесь опять языковая семантика дает нам хорошую подсказку. Слово понять восходит к древнему «взять, сделать своим». Так вот, компьютер как раз этого и не может. Не может сделать своим, личным, осознать, прочувствовать.

А имитировать может. Тут автор и сам глубоко убежден, и читателей попытается убедить, что компьютер, причем не какого-то отдаленного будущего, а теперешний, сегодняшний, способен удивительно правдоподобно имитировать понимание различных аспектов языкового значения, может создавать иллюзию владения такими тонкими семантическими нюансами, которых полностью не осознает даже сам человек.

Вы спросите, нужны ли компьютеру такие уж тонкости, не достаточно ли ему имитировать лишь главные, основные аспекты значения? Это, наверное, сделать легче?

Все дело в том, что человек не только мыслит, но и чувствует. Рациональное и эмоциональное переплетены и слиты в человеке так, что их невозможно разделить: мы думаем, потому что чувствуем, а чувствуем, потому что думаем. Язык отражает двуединство рационального и эмоционального: наша речь не только логична, но и экспрессивна, выразительна. Не существует безэмоциональной, безэкспрессивной, «бесчувственной» живой речи, лишь соотношение рационального и экспрессивного в ней может быть разным.

Даже специальная терминология, которая, казалось бы, должна быть сугубо рациональной, часто оказывается экспрессивной. Термины новейшей физики – кварк, странность, цветность – отражают эмоциональное отношение исследователей к удивительным явлениям микромира, в который они проникают. Общенародный язык постоянно и активно пополняется за счет профессиональных «языков», термины которых приобретают в «большой жизни» еще большую экспрессию и эмоциональность либо сами по себе, либо включаясь в общий эмоциональный контекст, как, например, в строках из поэмы А. Вознесенского «Оза»:

 
Будьте прокляты, циклотроны!
 
 
Будь же проклята ты, громада
программированного зверья.
Будь я проклят за то, что я
слыл поэтом твоих распадов!
Поздно ведь будет, поздно!
Рядышком с кадыками
                            циклотрона 3-10-40.
Я знаю, что люди состоят из атомов,
частиц, как радуги из светящихся пылинок...
 

Так что если бы мы и решили облегчить себе жизнь и научить компьютер только логическому в языке, не касаясь экспрессивного, то все равно из этого бы ничего не вышло. Как пишет А. Вознесенский в той же поэме:

 
Не купить нас холодной игрушкой,
механическим соловейчиком!
В жизни главное человечность —
хорошо ль вам? красиво ль? грустно?
 

В семантике тоже, как в жизни, – важно не только то, какие понятия передают слова, но и то, какое впечатление они на нас производят, как на нас влияют, как оцениваются, какое отношение вызывают к сказанному. Значит, нам придется рассматривать все аспекты языкового значения и пытаться обучать компьютер семантике человеческого, в частности, русского языка, во всей ее сложности, многогранности, многоаспектности.

О том, можно ли это сделать, и пойдет беседа в книжке. Но понятно, что все написанное – лишь наметки долгого и сложного маршрута. Возможно, кого-то из читателей увлекут поставленные здесь проблемы, они отважно пойдут по маршруту и дальше – объединят в электронном «сознании» компьютера все аспекты языковой семантики и создадут имитинт – верного слугу человеческого интеллекта. Можно с уверенностью обещать, что путь таких смельчаков будет сопровождаться неоднократными возгласами «Эврика!», ради чего можно иногда пожертвовать не только теплой ванной, но и пирогами с капустой и даже блинами с икрой.

Ядро значения и ореолы смысла

Представьте себе, что вы иностранец и русский язык знаете плоховато. Например, вам неизвестно значение слова отец. Открываете толковый словарь и читаете: «мужчина по отношению к своим детям». Вы узнали, какое понятие выражается словом отец. Но вот вам попалось слово папа. Снова справляетесь в толковом словаре и находите там: «то же, что отец». Значит, эти слова взаимозаменяемы, решите вы. И ошибетесь. Русский человек никогда не скажет: Милый отец, поздравляю тебя с днем рождения. А в официальном документе не напишет: Мой папа работает на заводе. Почему же? Ведь это «то же самое».

В общем-то да, логически рассуждая, оба слова действительно обозначают одно и то же понятие. Можно сказать, что у этих слов сходная логическая, понятийная основа значения. Это основная, центральная, главная часть значения слова – как бы его ядро, понятийное ядро значения. Толковые словари как раз и описывают, истолковывают это понятийное ядро. Но, как мы только что убедились, словарных толкований не хватает для того, чтобы правильно оперировать словами во всех ситуациях. Вот и получается, что иностранец, даже зная словарные значения слов, не может толком понять, о чем говорят при нем русские, да и сам то и дело попадает в «семантический просак». То перепутает лошадь с кобылой, то коня с жеребцом. Точно так же, как и мы, когда общаемся с иностранцами на их языке.

Добро еще, если такая путаница вызовет только смех. А бывает и хуже. Один иностранец, в языке которого обращение «старая женщина» считается очень почтительным, уважительным, вежливым, прочитав в словаре, что по-русски старуха—это «женщина, достигшая старости», так и обратился к пожилой женщине, у которой хотел снискать расположение. Думаю, последствия описывать не надо.

Значит, есть что-то в семантике слова, кроме словарного, «ядерного» значения? Нечто, что обязательно нужно знать, чтобы действительно понимать язык и уметь им пользоваться?

Да, есть.

Ах, как легко написать вот так: «Да, есть», – когда все известно, когда это «нечто» уже уловлено, измерено и вложено в компьютер, который уже знает, что «бабка» – это отнюдь не «то же, что бабушка», как уверяет толковый словарь.

Но ведь еще совсем недавно языковеды считали, что значение слова – это только и есть, что вот такое словарное толкование, и больше там нечего искать. И вдруг обнаружилось то же, что открылось взору физиков, когда они сумели заглянуть внутрь атома: там целый мир со своим ядром и электронными ореолами.

Да, значение слова – целый мир, целая живая планета с твердью-ядром и зыбкими ореолами биосферы и атмосферы. Есть у каждого значения и свое солнце, своя солнечная система и галактика. Мир значений слов – вселенная языка, пронизанная сетью связей и тяготений, действующая и развивающаяся по своим законам.

Однако не будем уноситься в космические дали, вернемся к планете «Значение».

Понятийное ядро значения слова как бы окружено ореолами созначений. Ближайший к ядру ореол – качественно-признаковое значение слова. Это та часть, тот аспект значения, который можно описать путем перечисления качественных признаков данного понятия.

Например, понятийное ядро слова птица – «покрытое пухом и перьями животное из класса позвоночных с крыльями, двумя ногами и клювом». Но когда мы говорим: Он птицей полетел на свидание, то имеем в виду вовсе не пух, не перья и не клюв. В этом случае птица в нашем представлении – что-то быстрое. Конечно, птицы могут летать и медленно. Орел медленно парит в вышине, жаворонок вообще на одном месте висит (правда, крыльями быстро машет). И тем не менее обобщенный образ птицы связывается для нас с чем-то быстрым, стремительным. Не то что черепаха или медуза.

У других понятий на первое место выдвинутся другие признаки. Скажем, слон прежде всего, конечно, большой и сильный, а комар – маленький и слабый. Любовь – это что-то хорошее, а ругань – ясное дело, плохое. Да и любое понятие может быть охарактеризовано какими-либо признаками и, как правило, не одним признаком, а целым их набором. Ведь птица – не только что-то быстрое, но и что-то небольшое и в общем-то хорошее. Любовь – не только хорошее, но и нежное, светлое, возвышенное чувство. А ругань – что-то плохое, грубое, низменное. Вот такой набор качественных признаков и характеризует признаковый ореол значения слова.

Легко убедиться, что это не понятийное ядро, а особый аспект значения. Вспомним слова отец и папа. Понятийные ядра у них совершенно одинаковые, а вот качественно-признаковые ореолы различны: отец – это нечто более серьезное и суровое, папа – более ласковое и нежное. Именно качественными ореолами различаются слова лошадь и кобыла, конь и жеребец. Тонкие различия в признаковых ореолах помогают нам выбрать нужное в данный момент слово из ряда бабушка, старушка, бабка, старуха, хотя понятийные ядра у них сходны. В своем родном языке мы эти ореолы прекрасно чувствуем и никогда не перепутаем. А в иностранном то и дело случаются «ореольные» казусы. В словаре качественные ореолы не отражены, иностранец их знать не знает и, конечно, не может догадаться, что если назвать девушку красавицей, то она расцветет, а если красоткой – то обидится.

Но не нужно думать, что качественно-признаковый ореол четко отграничен от понятийного ядра и никак с ним не связан, как скорлупа и ядро у ореха. Как раз наоборот. Признаковый ореол, с одной стороны, как бы и порождается самим ядром, а с другой – и сам помогает формированию, оформлению ядра.

Скажем, слово бег. Признак «быстрый» органически входит в само понятие, выражаемое этим словом, потому что это обязательно «быстрое передвижение». Качественных! ореол здесь исходит изнутри самого ядра. И таких примеров сколько угодно. Так, великан – обязательно что-то большое, а пигалица – маленькое. И даже неважно, что именно: то ли дом великан, то ли человек; то ли девочка пигалица, то ли птичка. Не столько и понятия важны, сколько признаки.

Может даже и так оказаться, что понятийное ядро как бы исчезает, его целиком замещают признаки. Если нас обманул какой-то человек, мы можем сказать: Ну и дрянь же этот тип! С тоской глядя на развалившиеся ботинки, посетуем: Вот какую дрянь делают. А попав в затруднительное положение, вздохнем: Наше дело дрянь. Какое логическое понятие скрывается за словом дрянь? Что это такое? Человек, вещь, явление? Да все что угодно. Четкого понятийного ядра здесь не найти, от него осталось лишь «нечто»: «нечто плохое, скверное, негодное». Все, кроме этого «нечто», описывается лишь качественными признаками, фактически заместившими собой ядро.

А если вы услышали восклицание: Что за прелесть! – то оно может относиться к чему угодно. К очаровательной девушке или не менее очаровательному мужчине, к понравившемуся платью или брошке, к симпатичной собаке, восхитительному закату, необыкновенному цветку... Снова это будет «нечто», но обязательно прекрасное, обаятельное, привлекательное. Снова вместо понятия – признаки, вместо ядра – ореол.

Бывает и наоборот – ядро почти лишено качественного ореола. Например, слово середина. Какие признаки к нему ни прикладывай, все равно оно будет ни таким, ни сяким, короче – никаким. Что-то хорошее это или что-то плохое? Да так себе, ни то ни се. Сильное оно или слабое, быстрое или медленное, нежное или грубое, большое или маленькое? Как сказать? Среднее, серединка на половинку. Одним словом – середина, да и все тут.

Но это все крайние случаи. Чаще всего у слова обнаруживается и вполне определенное понятийное ядро, и окружающий его качественный ореол. Как у планеты – земная твердь и развившаяся на ней жизнь – биосфера. Дерево корнями уходит в землю, но кроной ловит свет солнца; оно порождено землей, но и порождает почву, сбрасывая на нее листья и плоды, а затем, отмирая, и само становится землей. Жизнь – активный, движущийся, бурлящий ореол Земли, придающий особый смысл ее существованию. Так и качественный ореол значения – это функциональный, действенный аспект семантики.

Ведь когда говорим: Не хочешь ли яблочка? – то для нас важно совсем не то, что это «плод яблони», а то, что оно сладкое да красивое, вкусное да полезное. А если слышим: Ах, капая она красавица! – то понимаем, что говорящий восхищается не тем, что она женщина, а тем, что красивая, очаровательная, обворожительная. В живой речи наши оценки, наши характеристики исключительно важны, они придают речи особый смысл, они и делают речь живой.

Мы играем ореолами, жонглируем ими, крутим-вертим так и сяк и в результате, не меняя понятия, меняем смысл коренным образом. Казалось бы, достаточно одного слова глаза, чтобы обозначить нужное понятие. Так нет же – если нам нужно, мы украшаем, высветляем, возвышаем это понятие, говоря очи. Или, наоборот, затемняем, принижаем, огрубляем его, говоря зенки.

Для жизни слова качественный ореол оказывается настолько важным, что оно может сменить свое понятийное ядро, сохранив ореол. И сделает это только потому, что у двух понятий ореолы оказались сходными. Действительно, что общего между птицей и девушкой? Рассуждая рационально, логически, нужно сказать, что сходного в общем-то мало для того, чтобы одно понятие заменить другим. Ну а между деревом и девушкой сходств, пожалуй, еще меньше. Не так ли? Но прочитаем стихотворение С. Есенина.

 
Зеленая прическа,
Девическая грудь,
О тонкая березка,
Что загляделась в пруд?
Что шепчет тебе ветер?
О чем звенит песок?
Иль хочешь в косы-ветви
Ты лунный гребешок?
Открой, открой мне тайну
Твоих древесных дум,
Я полюбил печальный
Твой предосенний шум.
И мне в ответ березка:
«О любопытный друг,
Сегодня ночью звездной
Здесь слезы лил пастух.
Луна стелила тени,
Сияли зеленя.
За голые колени
Он обнимал меня.
И так, вздохнувши глубко,
Сказал под звон ветвей:
«Прощай, моя голубка,
До новых журавлей».
 

Здесь голубка совсем не «самка голубя» и уж, конечно, не «птица с разнообразной окраской оперения и большим зобом». Понятийное ядро этого слова как бы удалено из признакового ореола и заменено другим – «девушка», потому что ореолы у этих двух ядер сходны: девушка так же красива, нежна и верна, как голубка.

С березкой получается несколько иначе. Обе они – и девушка и березка – красивые, стройные, нежные, светлые. Поэтому два разных понятийных ядра сливаются, окруженные общим ореолом, и возникает новое понятие « девушка-березка».

Пожалуй, уже ясно, что качественно-признаковый ореол – очень важная часть значения слова. Он охватывает собой все сферы жизни, все области действия языка – от обыденной речи до поэтического творчества. Без качественной семантики язык не язык, а сухая рациональная основа, которой еще нужно заиграть красками жизни.

Если значение – планета с ядром и биосферой, то у нее должна быть и атмосфера, не так ли?

Да, у значения есть и она. Мы не видим воздух и как бы даже не замечаем его, хотя постоянно чувствуем его воздействие, когда он веет на нас ветром, обдает нас холодом или теплом. Он становится видимым в синеве небес и в красках зари. Облака, тучи, дождь и снег – все это тоже сгустившаяся, ставшая явной часть воздуха.

У значения слова тоже есть аспект, который мы не замечаем, не осознаем, хотя и постоянно используем в речи. Вот, например, что такое фитюлька? Есть ли у этого слова понятийное ядро значения? Пожалуй, что и нет, потому что это все, что угодно. А качественно-признаковый ореол есть? Конечно, потому что это хотя и все, что угодно, но обязательно маленькое: какая-то маленькая деталька, вещица, а в переносном значении может быть и девчушка небольшого росточка. Есть у слова и другие признаки – скорее всего это что-то подвижное, слабое.

Как же возник такой ореол? Понятийного ядра нет, значит, не оно сформировало перечисленные признаки. Тогда что же? Вслушайтесь получше в звучание этого слова. Сами звуки-то миниатюрные, маленькие, мелкие. Такое впечатление они производят. Значит, сама звуковая форма слова тоже содержательна, информативна.

Иногда говорят «звуковая оболочка слова». Это выражение неверно в принципе. Звуки слова нельзя считать его скорлупой, его оболочкой, в которую вложено отдельное от этой оболочки содержание. Звуковая форма слова – не фигурная формочка, в которую можно налить разноцветное желе-содержание. Звуки сами несут в себе содержательность, которая вливается в общее значение слова, служит одним из аспектов значения.

Бывает даже и так, что звуковая содержательность становится основной, главной, как в слове фитюлька, где понятийного ядра вообще нет, а качественный аспект несамостоятелен, потому что порожден не свойствами названного этим словом предмета, а той содержательностью, изобразительностью, которую несут с собой звуки слова. Но так бывает, конечно, редко. Чаще всего звуковая содержательность не претендует на роль примы, а ведет себя более скромно, довольствуясь тем, что поддерживает, подчеркивает понятийный и качественно-признаковый аспекты значения. К примеру, в слове тюлька легко обнаружить понятийное ядро – «рыба» и качественно-признаковый аспект – «маленькая». А «маленькие» звуки этого слова подчеркивают признаковый ореол, и он становится еще ярче, еще заметнее.

Соответствие значения и звучания делает слово выразительнее, живее, «нагляднее» (жаль, нет слова «наслыш-нее»). Ну что бы, действительно не ограничиться словом точно. Хорошее слово, вполне выражает нужное нам понятие. Но если мы хотим особенно изобразительно и живо передать это понятие, то говорим тютелька в тютельку, привлекая в союзники еще и выразительность звучания.

Вот это и есть «атмосфера» значения, неопределенный, неуловимый, почти не осознаваемый нами ореол. Он, как и воздух, присутствует всюду, но внимание на нем не фиксируется. Только в тех случаях, когда звуковая содержательность сгущается, как туман, как облако или туча, оно становится явным, мы вдруг замечаем его, как замечаем снег или тяжелый град, возникший из «ничего», из такого легкого, незаметного, неосязаемого воздуха.

Что за человек такой – хмырь? Ну, такой какой-то, то ли хитрый, то ли себе на уме, то ли темная личность какая-то. А ханурик? Тоже что-то такое... этакое... Нет у этих слов определенного понятийного ядра, только сгустившаяся выразительность звуков. Уберите ее, и от слов не останется ничего. Мы только чувствуем их, как чувствуем туман, дождь или снег на ладони, а ухватить – никак. Подержите на ладони градину – она растает, вода испарится, и от тяжелого крепкого шарика не останется и следа.

Ореол содержательности звучания, или ф о-н о с е м а н т и ч е с к и й ореол, есть у любого слова, только чаще всего мы его не замечаем. И тогда нужны специальные приборы, хитроумные приемы, чтобы тайное сделать явным.

Мы еще вернемся к этому неуловимому явлению и попытаемся увидеть невидимку. А пока подумаем о взаимосвязи всех аспектов значения слова. Дереву необходима почва, но и без воздуха оно жить не сможет. Оно дышит воздухом, пьет влагу, пропитавшую почву, и само способствует формированию атмосферы. Так же неразрывно связаны между собой разные аспекты значения: понятийное ядро формирует ореол признаков, но и само формируется под воздействием этого ореола, звукосодержательный ореол тоже формирует признаковую оценку слова, воздействует и на понятие, но и сам получает ответные импульсы.

Так что это только кажется, будто значение слова – простая штука: загляни в словарь – вот и вся недолга. Нет, словарь и человека-то не всегда выручает, а уж машине с ним никак не разобраться. И если мы хотим, чтобы компьютер понимал нас и сам говорил с нами на нашем языке, то нужно научить его именно этому, полноценному, живому человеческому языку.

Здесь могут мне возразить и, казалось бы, резонно. Могут сказать, что на первых порах нужно как раз очистить язык от всего сугубо человеческого и дать машине лишь выжимки, «сухой остаток» языка в виде его основы. А поскольку основа семантики – понятийное значение, то именно понятийными ядрами слов и нужно загружать машинный разум.

На это отвечу так: истребите в Сахаре последние следы влаги, откачайте над ней еще и воздух, а потом попробуйте вырастить на этой почве хотя бы одну былинку. Точно так же, если содрать с понятийного ядра его ореолы – значит лишить слово жизни. Наивно думать, что разные аспекты языкового значения могут существовать отдельно друг от друга, хоть в естественном языке, хоть в имитации его для машины. Для того и пишется эта книжка, чтобы показать, как неразрывно слиты, сплавлены, переплетены эти аспекты в едином живом слове. И не только в слове. В языке информативно, пропитано значением все – звучание речи, отдельные слова и их сочетания, способы соединения слов, устройство предложений, композиция текстов – все от мельчайших звуков до сложной архитектуры всего здания языка.

Конечно, можно и на полностью безжизненной почве пустыни укрепить искусственные цветы и деревья, придать им форму, цвет, фактуру живых растений. Такая задача выполнима и для имитации интеллекта, то есть при обучении компьютера человеческому языку придется имитировать не только понятийные ядра значений, но и их ореолы. А чтобы имитировать, нужно их знать, изучить до тонкостей и суметь «объяснить» компьютеру на его языке строгих чисел и точных мер. А как же иначе: другого языка компьютер не поймет. Так что хотим мы или не хотим, нравится нам или нет, а придется как-то измерять значения в числе, и не только более или менее определенную его часть – понятийное ядро, но и зыбкий мир ореолов.

Поставьте такую задачу перед филологами, и большинство из них в один голос скажут, что это невозможно. Но вот один из парадоксов науки. Казалось бы, если уж пытаться подходить со строгими мерками к языковому значению, то нужно начинать с понятийного ядра – его мы осознаем, можем худо-бедно истолковать, объяснить, ну и, наконец, в словарях оно зафиксировано. Да и заманчиво научить машину оперировать с понятиями – это основа нашего мышления и языка. Поэтому-то все лингвисты кибернетической ориентации, так сказать, «кибер-лингвисты» бьются именно с логико-понятийной основой значения. А она не поддается. Не удается экономно и точно ее описать, не удается обучить понятиям машину, хотя малый ребенок, не прожив еще и года, еще и на ноги не встав, уже спокойно осваивает языковые значения, в том числе и понятийный их аспект.

И вдруг оказывается, что те аспекты значения, те ускользающие от жестких определений ореолы, которые мы едва-едва осознаем, а то и совсем не замечаем, поддаются строгому и достаточно точному числовому измерению, и компьютер свободно оперирует ими, создавая поразительную имитацию понимания тончайших их оттенков и сложных переливов.

Такое кажется невероятным, непостижимым, но это так.

Читайте дальше и вы увидите, как это происходит.