Текст книги "Последний жрец богини Лу (СИ)"
Автор книги: Александр Якубович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
Мечтой каждого мастера было создать артефакт – вещь, качество которой впечатлит Сидира настолько, что бог заберет ее в свои небесные мастерские и там доработает и зачарует, после чего вернет мастеру. Это считалось официальной пенсией для ремесленника или кузнеца от их бога, потому что ценность артефакта была настолько велика, что его продажа обеспечивала деньгами не только самого мастера до глубокой старости, но еще оставалось и его детям на безбедную жизнь. Украсть или отобрать артефакт было невозможно: если мастер не отдал его добровольно и потом не жил спокойно, заполученное обманом возвращалось Сидиром в храм, куда было изначально принесено. Так что никто и не пытался отобрать зачарованные богом клинки, подковы или броню у простых кузнецов и мастеров – даже королям пришлось идти к ним на поклон, если они хотели получить уникальную вещь. Зачарованные лично богом Сидиром предметы стоили того. Мечи, побывавшие в небесных мастерских, никогда не тупились и резали броню, как тонкую паутину, а, например, оцененные по достоинству богом подковы никогда не терялись и не стирались.
Самые интересные жертвы были у Ученого Софа. Этот бог предпочитал жертву рассказом о том, что нового человек узнал за последнее время. Интересное наблюдение за животными или природой, размышления на тему сущего или рассказы о механизмах. Часто Соф принимал и научные манускрипты и труды, и если был впечатлен, то наутро рукопись возвращалась с исправлениями и дополнениями от всезнающего божества. Так Соф поощрял свою паству к познанию мира. Если же на алтарь Софа попадала откровенная ересь, то рукопись наутро была порвана в клочья или у алтаря вовсе лежала горстка пепла.
Проще всего обряды были у веселой богини Калиты, покровительницы артистов, бардов и путешественников. Для Калиты можно было спеть недавно сочиненную песню или балладу, станцевать или показать уникальный фокус. Путешественники могли поделиться историей о своих странствиях и приключениях. Калита оберегала талантливых певцов и поэтов, а путешественникам помогала найти безопасные пути, спасая от разбойников и других несчастий, иногда лично появляясь на земле в образе веселой девицы и увлекая путника в сторону, прочь от беды. Из предметов Калита брала только вино – ему она всегда была рада. Самые лучшие барды могли рискнуть оставить на алтаре свой инструмент, чтобы она своими божественными пальцами коснулась струн. Такие лютни потом никогда не расстраивались, струны не рвались, а звук, извлекаемый из них благословлённым богиней бардом, ласкал слух и нравился всем без исключения.
Но тут был и подвох. Игривая богиня могла и подшутить над самонадеянным бардом, который думал о себе слишком много. Инструменты таких бардов Калита могла разбить, а в особом приступе своей игривости – еще и зачаровать наоборот, то есть банально проклясть. Бард изменений не заметит, но для всех окружающих извлекаемый из инструмента звук будет невыносим. Причем проклятье привязывалось не к конкретной лютне, а к самому барду, так что проблему заменой инструмента решить было невозможно – только вновь найти расположение своей покровительницы. В исключительных случаях, если Калита была недовольна бардом, она могла лишить его голоса и памяти. Так случилось несколько сот лет назад с главным бардом при дворе шаринского князя: Калита прокляла певца, лишив слуха, голоса и подвижности рук за то, что тот не только мнил о себе слишком много, но и обижал других артистов. По легенде, он замучил в подвалах дворца нескольких танцовщиц и певиц, к которым Калита была крайне благосклонна. Тогда богиня явилась на очередной пир при дворе князя лично, разбила лютню об голову садиста и наложила на него проклятье под взорами сотен ошеломленных гостей.
Но, конечно, снисходили боги до простых смертных не слишком часто, ровно настолько, чтобы люди не забывали, что боги не выдумка толстых жрецов, а вполне реальная сила, которой стоит молиться и поклоняться. Исключением была только вечно юная душой Калита, которой в стенах Пантеона было слишком тесно. Богиня-авантюристка постоянно посещала землю инкогнито, а временами и являлась своей пастве лично. Правда, люди сходились на том, что вероятность появления богини была прямо пропорциональна количеству выпитого бардом или путником. Но никто не исключал, что именно сильно пьяным Калита являлась в своем божественном облике специально, учитывая ее характер.
Размышляя над всей этой информацией, которую я получил от Лу вместе со знанием о Пантеоне как таковом, я понял, что наш импровизированный завтрак из перенесенных вместе со мной продуктов – тоже своего рода жертва. Я отдавал богине последнюю еду из своего мира, которую, вероятнее всего, больше никогда не попробую. Причем делаю это открыто и искренне.
На секунду мне показалось, что Лу уловила мои мысли и с небольшой смешинкой в глазах посмотрела на меня, как бы показывая, что да, моя жертва была благосклонно принята моей богиней. То, что мне придется молиться именно Лу, а не кому-то из большой семерки, я уже понял.
С другой стороны, у кого еще есть персональная богиня? А? Вот и я о том же.
Плюсы надо искать во всем, главное, чтобы Лу не начала пренебрегать моими молитвами и жертвами, учитывая еще и холодящее ощущение рабского ошейника на моем горле. После еды я сходил к ручью, как мог умылся, учитывая крайне некомфортную температуру воды, и мы начали собираться в путь. Упаковали в мой пакет из супермаркета курицу – полиэтилен из супермаркета был всяко чище котомки и тряпок Илия. Я сполоснул свой ножик, набрал в бутылки из-под йогурта кипятка – тара всегда пригодится, да и фляги я у Лу не увидел, а пить из одной емкости с Илием я бы не рискнул – после чего отправил все это в рюкзак к моей одежде. Там же поселилось пиво, которое я решил пока не открывать, хлеб, молоко, остатки батона и орешки. Тогда же я пустил уже просохшую у костра рубашку на портянки, предпочтя ей черную футболку, закинул остатки вещей в сумку и мы отправились в путь.
Почти не разговаривали. Я был в состоянии где-то между прострацией, паникой и глубоким шоком, четче сформулировать не получается. Ну и еще очень сильно болела голова. Старик Илий был погружен в процесс переваривания свалившейся на него еды. По солоноватому взгляду жреца я понял, что досыта он не ел уже очень давно, возможно, еще со времен своей молодости. Лу же целенаправленно шагала впереди во главе нашего отряда. Она сняла плащ, нагрузив его на старика, и я старался изо всех сил не пялиться на… Не пялиться на свою богиню, короче, которой я теперь вроде как и служу. Получалось неплохо, я был собой горд.
На вечернем привале каждый получил свою порцию курицы, причем черт меня дернул поерничать. Когда я делил запасы, с чем, почему-то никто не спорил – Лу и Илий разожгли костер, но в подготовке ужина участия не принимали, только старик опять сбегал за водой, которой где-то раздобыл полный котелок.
Я кое-как сполоснул руки, соорудил бутерброды с курицей – теперь в дело пошел и черный хлеб. После перелил в пустые бутылочки из под йогурта пиво, так что каждому досталось примерно поровну. Когда ужин был собран, я взял комплект, который предназначался Лу. В одной рукебутерброд, во второй – банка из под йогурта, наполненная пивом, после чего протянул все это богине через костер с легким поклоном. Еще дурак, и добавил:
– Прими этот дар, о, моя богиня.
Секунду ничего не происходило, да и следующую тоже. В этот момент моя голова была склонена в полунасмешливом поклоне, так что реакцию Лу я не видел, пока я не поднял глаза. Зрелище, скажу я вам, было из категории «я хотел бы это развидеть», потому что дела мои в этот момент были плохи.
Не буду врать про «всю жизнь, промелькнувшую перед глазами в момент смертельной опасности», времени у меня хватило только на то, чтобы подумать короткое, емкое и всем нам знакомое слово. Краем глаза я заметил, что Илий даже перестал дышать.
Лу сидела прямо, будто жердь проглотив. От чуть расслабленной, уставшей после дневного перехода девушки, не осталось и следа. Передо мной была оскорбленная насмешкой богиня. Челюсть крепко сжата, губы, обычно алые, побелели и превратились в две тонкие нити, а в больших фиолетовых глазах бушевала ярость. И боль.
В этот момент я понял, что давать заднюю уже поздно. Извинений она не примет. Пусть она богиня без храма и паствы, но она богиня, а я – находящийся в ее власти пришелец из другого мира. Подтверждением моей догадки стало неприятное ощущение сжимающегося на горле невидимого ошейника, которым я был прикован Матерью к Лу. Я лихорадочно перебирал все возможные мне варианты извинений на всех доступных мне языках, как этого мира, так и моего родного. Зашел даже на территорию английского, но мгновенно понял, насколько это тупо.
И тут меня озарило. Да, я дурак. Самонадеянный дурак.
Лу была оскорблена, как богиня и как, в первую очередь, женщина.
Знаете главное правило общения с женщиной? Сейчас вам человек, который пять лет провел в серпентарии под названием «группа из тридцати человек, где ты единственный парень», расскажет.
Над женщиной нельзя смеяться.
Все знают, что женщины любят смешных весельчаков, но они не переносят, когда смеются над ними. Женщина может пошутить о том, какая она глупая или неуклюжая, но если вы не старая женатая пара, то максимум, который вы можете позволить себе как мужчина – посмеяться над ее шуткой вместе с ней. И то, только если она сама смеется. И упаси вас боги, смеяться громче или дольше, чем женщина. Конечно, из этого постулата есть исключения, но они только подтверждают правило.
Сейчас же Лу посчитала, что я смеюсь над ней, над ее положением и тем, кто она такая. А кроме того, что она была женщиной, Лу еще была и богиней, о чем я, дурак, как-то забыл и расслабился.
Так что в этой ситуации мне пришлось метафорически воспользоваться правилом водителей, хотя прав у меня нет: выкручивай руль в сторону заноса. В моем случае, мне надо было показать, что я был искренен.
– Богиня Лу… – Говорить из-за давящего невидимого ошейника было уже тяжело, так что я скорее сипел, – пожалуйста, прими от меня в дар эту пищу и питье.
И поклонился еще раз.
Я понимал, что слов недостаточно, так что начал усиленно искать в себе правильные чувства. Что Лу – настоящая богиня, хотя еще вчера вечером примерно в это же время я был лютым атеистом и скорее поверил бы в макаронного монстра, чем в бога. Что я не хотел ее оскорбить или насмехаться над ней и что я ее на самом деле уважаю.
Когда перед глазами уже запрыгали черные точки, которые предвещают скорую бесславную смерть от удушья, мою руки опустели, а давление ошейника ушло.
– Я с радостью принимаю твой дар, Антон.
Несколько минут я так и просидел со склоненной головой, боясь поднять на Лу глаза. Да, дошутился, чуть не придушили взглядом, в буквальном смысле. Когда я все же решился взглянуть на Лу, она уже доедала свой бутерброд и принюхивалась к содержимому баночки из-под йогурта.
– Это же что-то другое, так? Из той, большой бутыли?
– Да, моя богиня.
– Что?
– Пиво, – пожал я плечами, – когда заклинание Матери выдернуло меня сюда, к тебе, я шел домой и планировал отлично провести время в компании этого напитка.
Глаза Лу игриво блеснули и она сделала глоток.
– Сойдет, хотя и какое-то странное.
Все это время Илий не издавал ни звука, но как только услышал о пиве, его глаза зажглись огнем предвкушения, как если синяку поутру показать полный похмельный стакан.
Я оставил свои мысли о старике при себе, и просто протянул причитающуюся ему долю. После бутерброда я все же извлек из рюкзака одну из двух имеющихся упаковок арахиса, поделился своим пивом с богиней и показал Лу, как пьют этот пенный напиток в другом мире.
В целом, неплохо посидели, могло быть и хуже.
Остальные дни прошли, как и предыдущие, за вычетом кормежки. Когда мои запасы подошли к концу, и мы съели все, кроме неприкосновенной упаковки арахиса, которая могла храниться почти вечно, мы перешли на запасы Илия и Лу. Если бы не мой пивной животик, в котором было достаточно жирка, да и небольшой бонус первых дней, когда мы ели курицу и черный хлеб, я бы просто упал в голодный обморок. Благо, по пути нам подвернулась небольшая деревенька, в которой Илий смог прикупить пару луковиц и моркови за те два медяка, что нашлись на дне его котомки, а я выменял немного солонины и лепешку хлеба на одну из бутылочек от йогурта. Очень уж мужика впечатлила такая легкая и прочная тара.
Я конечно сказал ему, чтобы он не бросал бутылку в костер, не резал и слишком сильно не закручивал, но в целом, если обмазать крышку воском, в ней можно было что-нибудь долго и упорно хранить. Практически уверен, что буквально через пару дней он сорвет резьбу или сломает крышку, но мне было уже плевать: у меня освободилась полторашка, в которую я при любой возможности набирал кипяченую воду. Все еще опасался пить сырую, а перед глазами стояли кадры научно-популярных передач о червях, паразитах и прочих гадах, которые обитают в необработанной воде и опасны для здоровья. Причем у местных к ним уже может быть иммунитет, а я абсолютно беззащитен. Эх.
Но все рано или поздно заканчивается, как и наша пешая прогулка. На седьмой день впереди замаячили очертания домов и деревянных стен, и я понял, что вот он – Сердон. Первый город, который я увижу в этом мире.
Глава 3. Безнадега
Когда мы вошли город, о котором Илий отзывался, как о достаточно крупном и активном населенном пункте, я осознал, в какую… передрягу попал.
По ощущениям Сердон был просто крупным селом, которое обнесено частоколом. Земляные дороги и улицы, кое-где разбитые колесами и лошадиными копытами в грязное месиво, редкие прохожие в серых и непримечательных одеждах, пара заплывших с перепоя стражников у городских ворот. Застройка была, в основном, деревянная, одноэтажная, хотя ближе к центру виднелось несколько двух– и трехэтажных строений. Видимо, жилье более обеспеченных людей и городская управа.
Чуть расспросив Илия и Лу, я понял, что изначально неправильно оценил размеры Сердона. Да, внутри частокола, который мог защитить только от какой-нибудь банды оборванцев, но уж точно не от обученной армии, жили торговцы, лавочники и прочий мастеровый люд. При этом в радиусе десяти лиг вокруг Сердона было множество небольших деревень и несколько крупных сел, в которых обитало еще до пяти тысяч человек. В итоге Сердон был центром небольшого района, в который стекались люди со всех окрестностей, чтобы поторговать, найти работу или работника, выпить эля или пива, просто посидеть с соседями в местных кабаках и поделиться последними сплетнями.
Кабаки, кстати, были весьма популярны. Какие еще развлечения у простого человека? Выпить, поесть и рассказать, как дочка старосты из соседней деревни понесла от баронского дружинника, а того и след простыл. Сплетни и слухи были пищей этой земли. Сплетничали и общались все: торговцы расспрашивали покупателей о новостях, все лавки в кабаках занимали разношерстные компании, разговаривали просто стоя на улице. Было в городе и много женщин, которые либо пришли по делам, либо вместе с мужьями – тоже посидеть за кружкой пенного и пообщаться со своими товарками из соседних поселений.
Вопреки ожиданиям, по улицам не сновала босоногая оборванная ребятня, как я того ожидал от средневекового поселения. Возможно, такое было бы допустимо в какой-нибудь деревне, но тут проживали, в основной своей массе, торговцы и ремесленники, так что все отпрыски были при деле или хотя бы под присмотром. Вон, прямо сейчас мимо меня пробежал пацаненок лет восьми, явно с каким-то поручением.
Пропуская крестьянскую телегу, мы отошли в сторону, прижавшись к стене какого-то дома с окнами, затянутыми бычьим пузырем, и я крепко задумался, что же делать дальше.
Еще на одном из привалов мы провели ревизию припасов, и выяснилось, что наши дела плохи.
Лу была далека от хозяйственных вопросов. Ранее в ее путешествиях с Илием вопрос пропитания стоял только для старика, так как Лу была богиней и не нуждалась в пище. Теперь же, после заклятия Матери, она лишилась своей божественной сути и обрела стабильную физическую оболочку. Так что передо мной встал вопрос пропитания трех голодных ртов.
Почему именно передо мной? Ну, Илий, даже если бы он был более ушлым, уже старик, и мало на что способен, Лу просто не хотела вникать, так что оставался только я – пришелец из иного мира.
Денег не было, еды не было, помощи ждать неоткуда. Это только в сказках, когда герой попадает в затруднительное положение, откуда ни возьмись, появляются добрые люди, кормят, поят, укладывают спать, деньги суют в карманы, предлагают породниться. Перед нами же тремя вполне реально замаячила если не перспектива голодной смерти, то уж точно голод.
Вспоминая свое студенческое прошлое в общаге, с уверенностью могу сказать, что голод – не тетка и даже не злая мачеха. Голод – это отвратительный коварный убийца, который сначала тебя раздражает, а потом медленно, но уверенно лишает сил, надежды и самого желания жить. Голод действует на человека отупляюще, буквально разрушая его волю изнутри, а превращаться в три безвольных овоща нам было нельзя, нет, совершенно нельзя.
Сейчас время уже перевалило за обед, так что найти какую-нибудь халтуру на день за миску еды и место под крышей было не вариант. Скоро начнет садиться солнце и все рабочие дела прекратятся. Идти в управу и свататься там как счетовод – тоже не вариант. Такие дела не решаются одним днем, ни в моем, ни в каком либо другом мире, в том числе и на Таллерии.
«Чтобы продать что-нибудь ненужное, надо сначала купить что-нибудь ненужное, а у нас денег нет!», – прозвучала в моей голове реплика кота Матроскина, когда я лихорадочно перебирал доступные нам варианты заработка.
Конечно же! При мне остались кое-какие вещи, которые можно было бы заложить или продать, и выручить немного денег хотя бы на первое время. Я, абсолютно довольный собой, расплылся в идиотской улыбке, которую совершенно не поняли мои спутники даже после того, как я объяснил им свою мысль. Но для начала нужно было прицениться.
Отправились мы сразу в центр, в сторону рыночной площади. Игнорируя лотки с нехитрой крестьянской продукцией и товарами редких заезжих купцов, я прямиком отправился к небольшим лавкам и торговым столам, которые разместились на первых этажах окружающих рыночную площадь двухэтажных строений. Торговые столы же просто расположились прямо возле стен.
Ревизия ассортимента и цен меня не воодушевила. За мои пожитки у меня бы получилось выручить, в лучшем случае, пяток серебряных. И то, если голым останусь.
Стоит сказать и пару слов о валютной системе Клерии.
Почти все королевства и княжества имели свои монетные дворы и собственную валюту с разным содержание золота и серебра. В Клерии, понятное дело, ходила продукция клерийского монетного двора – медный, серебряный и золотой кло.
Наименьшей монетой был медный кло или просто медяк. Тридцать медных кло равнялись уже одному серебряному, а тридцать серебряных – одному золотому кло. Были в ходу и несколько номиналов, чтобы облегчить расчеты. Так, кроме обычной медяшки, монетный двор чеканил еще и большие медные монеты номиналом десять и пятнадцать кло, в народе – «трешка» и «половина». Была и серебряная монета номиналом в десять серебряных, в народе просто «десятка». Самой дорогой была большая золотая монета номиналом десять золотых кло. В народе ее звали просто «королем» или «королевской десяткой».
В принципе, с валютой Клерии все было понятно. Сначала, правда, я задумался, почему это тут так зациклены на счете до тридцати, а не до ста, как я привык в своем мире, но быстро все понял. Кое-как научиться считать до тридцати еще можно, а вот до сотни – с большим трудом. Плюс, тогда бы монетному двору приходилось чеканить больше номиналов для каждого типа монет, а это дополнительные расходы. Так что была найдена оптимальная схема, где в одном золотом – тридцать серебряных, а в одной серебряной – тридцать медных монет оригинального номинала. Промежуточные же монеты чуть облегчали жизнь и расчеты, но в учете не использовались.
Так вот, наша ревизия торговых рядов показала, что если я останусь голым, то максимум, который мы сможем выручить – это пять-шесть серебряных монет. Причем львиную долю прибыли приносила продажа ботинок. Очень уж они были интересными для этого мира на вид, из гладкой черной кожи, на высокой подошве, с протектором, при этом достаточно крепкие. За джинсы мне предложили всего серебряный, а вот штаны на мне, которые я кое-как почистил на последнем привале, торговец оценил в монету с трешкой монеты. По глазам этого пройдохи я видел, что цена им как минимум пятерка, а то и все десять серебряных – где они такую ткань еще найдут – но непрезентабельный вид наглухо сбивал цену. Рюкзак оценили тоже всего в полторы монеты серебром, так что я решил с ним не расставаться: от вида походной котомки Илия у меня начинали болеть плечи и спина.
Повезло там, откуда не ждали. Одному из торгашей всякой всячиной, то есть, вероятнее всего, старьевщику, на глаза попался мой перочинный ножик. Видя, как они алчно блеснули, я понял, что все будет хорошо.
– Ну, что тут у нас есть… – Показательно бубнел я, нет-нет, да задевая рукой красный швейцарский ножик с характерным крестом на боку. – Что тут у нас есть.
Понервировав торговца, я все же ухватился за вещицу и продемонстрировал старьевщику желаемое.
Когда он понял, что это не просто красивая вещь из неизвестного металла и красного материала, но нож, шило и еще десяток приспособлений непонятного назначения, мы перешли в стадию горячих торгов.
Чтобы выдержать напор мужичка, мне пришлось вспомнить все, что я когда-либо знал и слышал об одесситах.
Старьевщик терял интерес к ножу, я же демонстрировал блеск лезвия и его остроту. Когда он предлагал мне пять серебряных за диковинку, уже я делал вид, что не больно и надо, и порывался спрятать ножик в карман. Пару раз, после оскорбительно низких предложений в размере шести и семи серебряных, я предлагал прогуляться до ближайшего кузнеца, чтобы тот оценил металл, качество исполнения и полировки.
В этот момент старьевщик бледнел и начинал хватать ртом воздух, потому что кузнец мог оценить ножик в пару золотых хотя бы просто из вредности. Кстати, не нес я его кузнецу по причине того, что он мог попытаться его протестировать, как тут было принято с клинками, и банально испортить.
– Уважаемый! Вы только посмотрите, как играет солнце на этой прекрасной поверхности из красного камня! – Воскликнул я и подставил глянцевый пластик под лучи солнца.
Ножик был почти новый, я его как купил и забросил в кармашек рюкзака, так больше и не доставал. Так что боковые накладки были абсолютно гладкими и выглядели, как новенькие.
– Да такой прелестный ножик можно подарить любой знатной даме или даже в качестве дорогой игрушки одному из младших детей барона! – Продолжал я изображать из себя коренного одессита.
В какой-то момент старьевщик дрогнул, и мне удалось выбить из него четырнадцать серебряных и еще десятку медяков – почти втрое больше, чем он предлагал изначально. Плюс сверху, в последний момент, за такую выгодную для торговца сделку я попросил «в подарок» старый нож в видавших виды, потрепанных кожаных ножнах. На эту мою просьбу торговец уже только махнул рукой, мол, бери, так что кроме монет, в мои руки перекочевал еще и нож.
Наконец-то ударили по рукам.
– Ну что, мы при деньгах, – довольно я оскалился своим спутникам, похлопав по карману, в котором приятно зазвенели монеты, – пойдемте искать постоялый двор какой.
Уже выйдя с рыночной площади, я перегрузил большую часть серебра в рюкзак, оставив в кармане пару белых монет и мелочь. Туда же отправился и нож, все равно закрепить ножны на поясе мне было пока нечем.
Я предложил Лу выступить нашим казначеем, здраво рассудив, что обобрать девушку, вооруженную мечом, а тем более богиню, будет в разы сложнее, чем городского жителя нашего мира. Однако, к моему удивлению, Лу от этой роли отказалась, свалив всю ответственность за кассу группы на меня. От услуг Илия я, по очевидным причинам, отказался: по бегающим глазам жреца было сразу понятно, что он бы с радостью мои денежки пристроил на вино и пиво.
Постоялый двор нашли достаточно быстро. Встретил нас темный общий зал с затоптанным грязным полом и хмурый усатый мужик за стойкой. Видимо, владелец. На мой вопрос о комнате и еде ответил быстро: коморка на одного – половина медью, на троих – по трешке с носа, то есть целый серебряный. Переночевать на сеновале – пять медных с человека. Одна порция горячей похлебки без мяса и кусок лепешки – три медных, с парой маленьких кусочков мяса – пять. Каша еще три медяка, пиво по два, а кувшин молодого вина – медная половина. Было и хорошее вино, по два серебряных за кувшин, но о нем, понятное дело, я даже не думал.
Я быстро считал в уме. Так, даже если заселиться в одну комнату, то получается серебряный в день. Плюс два раза в день еда, утром – похлебка на мясе и каша, а вечером – просто каша, да по кружке пива на каждый прием пищи. Это получается еще по медной половине на человека, то есть полтора серебряных в сутки. Итого выходит, при довольно скудном питании, ведь надежды на большие порции не было, с проживанием и столом выходит две с половиной серебряные монеты в день.
Я только в уме присвистнул. Казалось бы, так удачно проданный старьевщику швейцарский мультитул, который принес мне почти половину золотого и другой нож, позволит протянуть нам на этом постоялом дворе буквально пять-шесть дней. Я ожидал более низкие цены, учитывая, что за пару медяков в деревне, по дороге сюда, Илий прикупил нормальных таких овощей, из которых, с добавлением моей солонины, мы дважды варили полный котелок супа на троих.
Видя мою растерянность и готовность выложить пару серебра за ближайший день проживания, старый жрец внезапно схватил меня за руку и немного оттащил в сторону.
– Антон, слушай сюда, ты что делать собрался? – Прямо спросил меня старик, глядя мне в глаза. – Полтора серебра слишком много, по миру пойдем.
Когда речь зашла об экономии финансов, дед преобразился. Во взгляде уверенность, плечи выпрямил, смотрит прямо. Боец, орел и комсомолец, нечего сказать.
– Э-э-э… – Только и протянул я в ответ, демонстративно почесывая затылок, – а есть варианты?
– Конечно есть, – кивнул мне жрец, – бери нашей госпоже комнату за половину и столование один раз в день, вечером, просто похлебка. Воды тебе и так дадут. А сами будем на сеновале ночевать, в конюшне. Это выйдет…
Я не дал жрецу закончить.
– Выйдет на пол серебряного кло меньше, да.
– А это еще плюс несколько дней. Еды можно за пару медяков на рынке купить, чуть что, в деревню сходим какую. За это время ты же решишь, что делаем дальше? – Жрец внимательно на меня посмотрел, пытаясь найти на моем лице следы уверенности в завтрашнем дне.
Завтрашнее дно не сулило ничего хорошего, но эти мысли я оставил не озвученными. Просто кивнул в ответ и рассчитался с трактирщиком по озвученному жрецом плану.
Уже вечерело, так что пока мы разложили наши вещи в коморке Лу, которая гордо именовалась хозяином двора комнатой, пришло время ужина.
Похлебка была более-менее, а вот лепешка к ней – абсолютно жесткая и безвкусная. Но и то пища. Чувство насыщения пришло достаточно быстро. Вообще, после нашего недельного перехода я заметил, что начал довольствоваться малым, хотя там, дома, мне этой миски хватило бы на пару часов, так, пару раз ложку поднять. Тут же метаболизм, видимо, перестроился, так что я чувствовал – голод мне грозит только утром.
Перед сном зашел на задний двор, поплескался в бочке. Как справедливо заметил хозяин, баня только на шестой или седьмой день, в конце недели, когда народ выбирается в люди и поторговать. Сегодня же был только третий день, так что единственный вариант смыть с себя грязь – бочка с дождевой водой на заднем дворе. Дождей не было несколько недель, так что емкость была пустой, о чем мне и сообщили. Трактирщик предложил мне помощь своего младшего, который за медяк натаскает мне ведрами воды из колодца, от чего я отказался. Руки-ноги есть, сам донесу.
Свое решение я проклял уже на десятой ходке. Ведра были маленькие, литров на шесть, и дико неудобные, как и сам колодец. Или тут просто сноровка нужна? Кое-как набрав воды, помылся, простирнул брюки и белье, переодевшись в джинсы. Майку тоже прополоскал, справедливо рассудив, что за ночь она просохнет, а сам накинул на влажную спину куртку. Сейчас, после водных процедур, надо будет занести рюкзак с вещами к Лу, а потом – спать.
Не успел я закончить, как из-за угла появилась богиня и потребовала натаскать ей воды. Было видно, как Лу некомфортно в человеческом теле, хотя как мне казалось, она вообще не потела и всегда выглядела неприлично свежо и бодро. Но, видимо, и ей надо было смыть с себя дорожную пыль и грязь.
Чертыхаясь, сделал еще четыре ходки к колодцу, после чего Лу прогнала меня прочь и начала собственные банные процедуры. Ну и ладно, не очень то и хотелось смотреть на полуобнаженное молодое тело… О чем это я? Занести вещи наверх и к Илию на конюшню, спать.
Последующие дни слились в один большой забег. Никому подсобник, который ничего не смыслил в мастерстве, был не нужен, так что с быстрым поиском работы я обломился. А денег становилось все меньше и меньше. Еще серебряный ушел на продукты на рынке, которые мы держали у той же Лу в комнате, бессовестно используя ее помещение, как кладовку.
Богиня со мной почти не разговаривала, но я видел, как все более и более хмурой она становилась.
На четвертый день мне повезло и рано утром я перехватил халтуру по разгрузке телеги, за которую мне посулили медную половину и покормить обедом. Правда, не обошлось без конфликта. Оказывается, я отбил заработок у деревенского парня, который постоянно опаздывал и приходил слишком поздно, чем вызывал недовольство лавочника. Так что, наняв меня, торговец решил увальня проучить.
Парень только зло зыркнул, на что я просто пожал плечами, мол, кто первый встал, того и тапки. Надо быть порасторопнее.
Работа была не сахар, но справился я как раз к обеду. Чувствуя в чем-то даже приятную, трудовую ломоту в плечах и пояснице, я жадно ел горячую похлебку с мягким куском хлеба, стараясь в процессе не обжечь губы и рот. Довольный и сытый, получил расчет у лавочника, который остался доволен как моей молчаливостью, так и скоростью труда. Он же, кстати, предложил заглянуть ровно через неделю – тогда должны прийти бочонки с пивом, пара мешков муки и прочие тяжести, и от моих оперативно-молчаливых услуг он бы не отказался. Работа обещала быть посложнее, чем сегодня, так что сторговались на девятнадцать медных и попрощались почти тепло.
