Текст книги "Васил Левский"

Автор книги: Александр Стекольников

ГЛАВА ВТОРАЯ

Тревоги и волнения несло лето 1853 года. Каждый день рождал новые слухи. Говорили о войне, о том, будто Россия вступилась за христиан. Но никто ничего толком не знал. И лишь по тому, как нарастала волна мусульманского фанатизма, болгары чувствовали, что у Турции что-то назревает в делах с Россией. Так всегда бывало: как только осложнялись отношения с Россией, усиливались преследования болгар.

На дорогах стало опасно не только ночью. Но хаджи Василий считал, что именно теперь необходимо слово утешения, и участил хождения по селам. Васил не отставал от дяди, хотя тот и отговаривал его.

Прошло каких-нибудь месяца полтора после посещения Чукурлии и Митиризова, а как все изменилось.

На дорогах встречались турецкие войска, двигавшиеся на север, к Дунаю. Приближения их с ужасов ожидали в придорожных селениях. Молодых женщин и девушек старались отправить к родственникам и знакомым куда-либо подальше от дорог. На ночь собирались в домах по нескольку семей, чтобы в случае нужды обороняться. В поле не выходили в одиночку, а приступив к работе, выставляли дозоры, чтобы успеть вовремя скрыться.

К середине лета тревожные слухи подтвердились. В города, а затем и в села проникли вести о происходящем в мире.

Конфликт между Россией и Турцией, возникший, как гласили официальные сообщения, во имя защиты Россией прав христианского населения, обострялся. В феврале 1853 года чрезвычайный посол князь Меншиков предъявил турецкому правительству ряд требований, касающихся русского покровительства христианских подданных Турецкой империи. Турецкое правительство, подстрекаемое Англией и Францией, отклонило русские требования без рассмотрения. В июле того же года русские войска с целью давления на Турцию заняли придунайские княжества Молдавию и Валахию.

С этого момента положение болгар еще более ухудшилось. В мечетях муллы призывали к резне христиан. По турецким селениям бродили фанатики дервиши, возбуждая в магометанах ненависть к иноверцам. В городах и селах болгары по утрам находили на своих домах особые знаки, которыми турки помечали жилье христиан. Турки, бряцая оружием, похвалялись, что скоро придет приказ резать неверных.

Болгарскую землю захлестнула волна погромов. По селам рыскали шайки разбойников. В районах расквартирования турецких войск разбоем и насилием занимались солдаты.

Сами турецкие власти способствовали росту изуверства. Им всюду мерещились заговоры, и они жестоко расправлялись с заподозренными. В Казанлыке, неподалеку от Карлова, на городской площади среди бела дня по приказу властей были умерщвлены сорок три болгарина, обвиненных в неблагожелательном отношении к Турции.

В Карлово – крупный торговый и промышленный город – новости стекались быстро. Упорно говорили, что на помощь Турции в ее конфликте с Россией пришли Англия и Франция. Константинопольские болгары в письмах карловчанам сообщали, что к турецким берегам подошли корабли английского и французского флотов.

В самой Болгарии все чаще стали встречаться английские и французские проповедники, но проповедовали они далеко не евангелие. Кое-где эти агенты протестантской и католической церкви собирали с помощью турецких властей подписи болгар под какими-то письмами. Поддавались этой уловке отсталые да запуганные. Грамотные быстро разобрались, что цель этих петиций – оправдать турецкое насилие, очернить Россию, оправдать вмешательство Англии и Франции.

Такое поведение европейских держав вызвало у болгар резкое осуждение.

Как-то в церкви, когда после богослужения староста и дьяк подсчитывали за столом собранные деньги, Васил услышал гневные слова:

– «...Варвар-азиатец поработил нас, а просвещенные европейцы пособляют ему обложить нас новыми цепями. Магометанин держит нас в темнице, а западные христиане взамен заржавевших оков куют нам новые, крепче и тяжелее. Неверный обобрал нас, содрал с нас даже кожу, а верные помогают ему исторгнуть и душу нашу...»

Чтобы лучше слышать, Васил приблизился к столу, но читавший замолк. Васил смутился, а староста сказал:

– Ничего. Читай дальше. Пусть малец останется. Так-то лучше. Если кто зайдет – решит, что при мальчике ничем незаконным заниматься не будут. А Васила я знаю...

Зашелестела бумага, и вновь тихо, но внятно полились зажигающие слова:

– «Четыре с половиной века претерпевали мы ужаснейшее унижение, выносили страшные страдания, чтобы удержать свою религию, посредством которой сохранили неповрежденною свою народность. Когда у турок не осталось больше средств к обращению нас в ислам, англичане и французы затеяли произвести между нами раскол, чтобы отдалить нас от единоверных братьев. Миссионеры и агенты их, число коих в последнюю осень весьма увеличилось, являются к нам с этой целью и нечестивые свои замыслы прикрывают благочестивыми намерениями проповедовать нам евангелие.

Мы, претерпев столько страданий от турок, перенесем и искушения от англичан и французов. Они покушаются отнять у нас волю и подчинить ее своей, чтобы отделить нас от соплеменников наших, русских, единственных наших доброжелателей, от коих мы ожидаем облегчения злополучной нашей участи. Но сколь преданность наша к России французам и англичанам не по сердцу, столь братство их с нашими угнетателями нам отвратительно. Пусть употребят они на что угодно наши подписи, которые агенты их силою собирали летом в народе с помощью турецких властей. Тщетны их старания очернить перед нами русских, напрасно они доказывают нам, что мы страдаем через русских. Мы судим просто – турки наши тираны: кто с ними – тот против нас, а кто за нас – тот против них...»

– Что это читалось? – спросил Басил дядю, когда они выходили из церкви.

– Говорят, что это письмо родолюбца болгарского Найдена Герова. Помалкивай только. – И, обняв за плечи племянника, монах сказал:—Много славных сынов отечества нашего ратует за свободу народа своего. Дай им бог силы!

В октябре 1853 года Турция объявила войну России. Не искушенный в политике, пораженный таким опрометчивым шагом султанской Турции, известный русский актер Петр Каратыгин вопрошал в стихах:

 
Давно ли Турции Россия не страшна?
Откуда дерзости набрались Оттоманы?
Давно ль победные штыки и знамена
Переносили мы за грозные Балканы?
Или напомнить им былые времена,
Места, свидетели кровавых споров,
Где обессмертили навеки имена
Орлов, Румянцев и Суворов?
Еще ли Турция не знает русских сил?
Забыла Наварин, Чесму, Адрианополь,
Очаков и Кагул, Браилов, Измаил...
И бой последний, где едва не отворил
Своих ворот Константинополь? [12]12
  Имеется в виду война 1828—1829 годов, когда русские войска подошли почти к Константинополю.


[Закрыть]
И смеет Турция нам объявлять войну!
Иль в заблуждении она по воле рока?
 

Нет, не по воле рока пустилась Турция в войну. За ее спиной в качестве толкачей стояли правящие классы Англии и Франции. В своих планах продвижения на Ближний Восток правительства этих государств отводили Турции и ее европейским владениям на Балканах большое внимание. Турция и Балканский полуостров представлялись им не только выгодным объектом для эксплуатации, транзитным путем на Ближний Восток, но и стратегической территорией для военных действий против России.

Учитывая это значение Балкан, особенно Болгарии, лежащей в центре полуострова, на главной линии сухопутного сообщения Европы с Ближним Востоком, Англия и Франция стремились закрепиться в этом районе.

Но на их пути стояла непреодолимая преграда – огромный авторитет России в славянских землях.

Франция и Англия задумали устранить это препятствие, уничтожить русское влияние. Провоцируя войну, они хотели, используя Турцию, ослабить Россию, захватить Кавказ, отторгнуть Крым, Черноморское и Азовское побережья, свести Россию на положение второстепенной державы.

Но не суждено было осуществиться.

В газете «Нью-Йорк дейли трибюн» 21 апреля 1853 года появилась статья, которая убедительно показывала, как пуста затея уничтожить русское влияние на Балканах. В этой статье говорилось:

«...И в то время как Россия совершенно спокойно и не боясь ничего совершала свое дело раздробления Турции, западные дипломаты продолжали гарантировать и поддерживать status quo и неприкосновенность Турции. До тех пор, пока эта традиция будет руководящим правилом западной дипломатии, девять десятых населения Европейской Турции будет видеть в России свою единственную опору, свою освободительницу, своего мессию»[13]13
   К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения, т. IX, стр. 394.


[Закрыть].

Это была статья К. Маркса и Ф. Энгельса, называлась она «Что будет с Европейской Турцией?» и опубликована была в разгар подготовки войны с Россией.

Итак, война, получившая название Крымской, началась. Турция, выступившая на борьбу с Россией один на один, терпела поражения. Не удалось ей задержать выход русских войск на левобережье Дуная. 30 ноября 1853 года Черноморский флот под командованием вице-адмирала П. С. Нахимова в бою при Синопе одержал блестящую победу – наголову разгромил турецкий флот. В Закавказье русские войска овладели крепостью Ахалцих.

Англия и Франция, до этого рассчитывавшие загребать жар чужими руками, решили прийти на помощь Турции.

Возникновение Крымской войны возродило в болгарах надежду на избавление. Живший тогда в Константинополе великий борец за освобождение болгарского народа Георгий Раковский отметил это событие такой записью:

«...Всеобщий восторг охватил болгарский парод, и каждый болгарин был уже уверен в своем освобождении от турецкого ига. Все болгары решили содействовать этому любым способом».

В Бухаресте возникло Болгарское центральное попечительство, которое занялось организацией добровольческих отрядов. Около четырех тысяч болгар вошли в отряды и приняли участие в боях с турками.

В самой Болгарии готовилось восстание, которое должно было начаться после переправы русских войск на южный берег Дуная. Георгий Раковский рассказывал об этом так:

«После того как Россия и Турция пошли войной друг на друга, мы, несколько болгар, решили образовать тайное общество с намерением поступить на турецкую службу и, таким образом, иметь возможность, с одной стороны, защитить во время войны наш бедный народ от притеснений и злоупотреблений со стороны турок, а с другой – готовить народ к тому, чтобы он в нужный момент мог начать действовать в соответствии с русским наступлением в Турции».

Раковскому удалось получить место главного переводчика при штабе турецких войск, расположенных вдоль Дуная. Прибыв в главный турецкий штаб, Раковский отправил своего помощника Ивана Бацева в Сербию, чтобы связаться с русским командованием, сообщить ему о намерениях и деятельности тайного общества.

Следуя к месту новой службы, Раковский организовал в попутных городах и селах сеть тайных обществ. План Раковского всюду находил поддержку: «Моими единомышленниками в этом деле были многие болгары...»

Раковскому не удалось долго продержаться в турецком штабе. Он был арестован и отправлен в Константинополь, где ему грозил смертный приговор за работу в пользу Русского государства, но в пути он сбежал.

К восстанию готовились в городах и горных деревушках Тырновского округа, в залитых три года назад кровью селах вокруг Видина и Белоградчика.

«Теперь, – заявляли крестьяне Видинской околии в письме к послу России в Вене, – когда повсюду наших братьев ловят и заковывают в кандалы, стыдно жить не борясь. Пришло время освободиться или умереть».

Друг Раковского художник Константин Русович создал известную в те времена гравюру «О чем мечтали болгарские деятели народного освобождения в 1854 году». На переднем плане в тени деревьев спит седобородый старец и видит сон: под ожившим дубом женщина – олицетворение Болгарии, – закованная в цепи. Лев рвет цепи. Перед женщиной символы национального независимого государственного существования: корона, скипетр и меч. Так аллегорически изображалась заветная мечта болгарского народа видеть свое отечество свободным от турецкого ига. И осуществление мечты связывалось с Крымской войной 1853—1856 годов.

Устремления болгар находили горячий отзвук в России. Поэт Петр Андреевич Вяземский, друг Пушкина, услышав о выступлении русских войск, откликнулся на эту весть стихами:

 
С гор балканских наши братья
Простирают к нам объятья
С упованьем и мольбой.
Скорби их нам не чужие:
Им сочувствует Россия
И за них готова в бой.
 

На помощь братьям болгарам призывала русская печать. Жители городов и селений России горячо напутствовали отправлявшихся на войну солдат.

Весенними зорями полыхал над болгарской землей 1854 год. Люди, встречаясь, спрашивали: «Ну что? Ну как там?» И вот, наконец, услышали долгожданную весть:

– Русские перешли Дунай!

Егор Ковалевский в своей книге о войне с Турцией 1853 и 1854 годов писал о том дне:

«Воины наши 12 марта вступили в Тульчу... Того же числа казаки заняли Исакчи. Христианское население городов и деревень повсюду встречало русских с восторгом, целовались, как в светлое Христово воскресенье, бедные райи, изнемогшие, замершие под вековым гнетом, пробуждались для новой жизни».

От болгарина к болгарину, с севера на юг и с востока на запад летела радостная весть. Возбужденный прибежал к матери Васил. Он только что слышал, как древний старец, уже давно не видевший белого света, простерев руки к небу, говорил окружавшим его людям:

– Идет гроза! Уже видны ее всполохи, слышны ее раскаты. Пройдет она по нашей земле благодатным дождем, омоет кровавые раны. Испепелит небесный огонь врагов наших. Вижу, люди, ясно вижу свет солнца восходящего...

Вскоре военные действия развернулись в самой Болгарии. Русские войска осадили Силистру, город и крепость на южном берегу Дуная.

«Наш лагерь, – рассказывал участник осады, молодой офицер Дунайской армии Лев Николаевич Толстой, – был расположен по ту сторону Дуная, т. е. на правом берегу, на возвышенном месте, среди превосходных садов, принадлежащих Мустафе-паше, губернатору Силистрии. Вид с этого места не только великолепен, но и для всех нас большой важности. Не говоря уже о Дунае, об его островах и берегах, из которых одни были заняты нами, другие турками, с этой высоты были видны город, крепость, мелкие форты Силистрии как на ладони».

Но перед самым штурмом осада Силистры была снята. Войскам приказано отойти на левый берег.

Отходя от Силистры, русская армия взяла с собой около пяти тысяч болгар, чтобы спасти их от' зверства турок «зверства, которому я,– писал Л. Н. Толстой, – несмотря на свою недоверчивость, должен был поверить. Как только мы оставили несколько болгарских деревень, которые раньше занимали, турки пришли туда и, исключая молодых женщин, годных для гарема, уничтожили все, что там было».

К вечеру 14 июня 1854 года под Силистрой все было кончено. Перед войсками развернулась картина, которую, как свидетельствует очевидец, никогда не забудут те, которые видели ее:

«На левом берегу Дуная широким станом расположились болгары со своим скотом и имуществом, какое успели захватить второпях. Иные хлопотали около домашнего скарба, весьма немногие готовили себе пищу, большая часть сидела кружками, приунылая. Жалко было старикам покидать родные места, родные могилы и пускаться вдаль за неизвестным будущим. Только молодые и беззаботные не унывали, радуясь, что вырвались из-под ненавистного ярма. Между ними мелькали наши солдаты: одни усердно помогали укладывать их добро, другие, усевшись у кружка, рассказывали о будущем их отечестве. Далее двигались колонны войск, там, где они оселись, раздавались песни и пылали огни.

С правого берега неслись вопли болгар, их мольбы и то унылое причитание славян, которое раздирает душу. Эти несчастные не могли перейти, потому что мост был уже снят.

На самом Дунае рубили канаты от якорей, жгли лодки. Вся картина освещалась ярким заревом горевших стогов сена и всякой ненужной рухляди, оставленной под Силистрой и зажженной, чтобы ничего не досталось неприятелю. Бивуачный шум заглушался по временам пальбой, производившейся из крепости и с наших батарей...»[14]14
   Ег. Ковалевский. Война с Турцией, стр, 227—228.


[Закрыть]

Гроза прошла стороной. Не пролилась она над Болгарией живительным дождем. Из грозового фронта на долю исстрадавшейся болгарской земли пришелся лишь разрушительный ураган.

В 1855 году хилендарский монах хаджи Василий был переведен из Карлова в Стара-Загору. Переехал с ним и Васил. Поселились они в монастырском подворье при церкви святого Димитрия.

Это был город много больше Карлова. Раскинувшийся на южных склонах Средна-горы, он царил над богатой земледельческой округой.

Древнее славянское поселение, Стара-Загора и в пору турецкого ига оставалась оплотом болгарского независимого духа. В ней не затухала искра сопротивления чужеземному захватчику. Стара-Загора горячо поддерживала каждое устремление к свободе, свету, прогрессу.

Шла она и в первых рядах великого движения за просвещение.

Турецкое иго на целые столетия задержало культурное развитие болгарского народа. На протяжении веков единственными очагами просвещения были килийные училища, рожденные в монастырских кельях [15]15
  Келья – по-болгарски килия, отсюда и название училища – килийное.


[Закрыть]. Народ пребывал в нищете и невежестве. Характеризуя ту эпоху, Христо Ботев напишет: «Умственные и политические события новой истории наш народ проспал, находясь в условиях рабства, под властью гораздо худшей, более варварской, чем сама инквизиция, под политическим гнетом, неслыханным в истории какого бы то ни было народа. Мертвый лежал он под башмаком турка и монаха, когда Европа разрушала средневековое здание рабства, религии, предрассудков... Мертвый и полузабытый лежал он почти до тридцатых годов нынешнего века, когда наступила эпоха славянского возрождения и дух нового времени, новых идей повеял и в этой стране, заброшенной на юго-восток Европы».

Возрождающийся к активной политической жизни народ стремился наверстать упущенное. Просвещение становилось делом не монастырей и частных лиц, а целых болгарских общин. Сами жители городов я селений на добровольные пожертвования открывали у себя школы и содержали их, сами заботились о подборе и подготовке учителей. Остановив свой выбор на каком-либо юноше, община на свой счет отправляла его учиться. А когда он возвращался в родное село и вступал в должность учителя, то возмещал долями из жалованья затраченные на него общественные средства.

За одно лишь десятилетие к середине XIX века во всех болгарских городах и почти во всех крупных селах открылись новые школы.

Это был великий подвиг народа. Тепло и радостно отметил его в своем труде о путешествии по Болгарии в 1844—1845 годах русский ученый-славист В. И. Григорович: «Если принять во внимание недостаток пособий, равнодушие тех, которые скорее хотят быть покровителями, чем содействователями, и, наконец, совершенное отчуждение высшей власти, то учреждение болгарских училищ можно почесть достопримечательнейшим явлением в просвещении европейской Турции. В сравнении с другими, соседними племенами болгарам принадлежит заслуга, что они без постороннего содействия положили основание своему собственному образованию».

К приезду Васила в Стара-Загоре было несколько мужских и женских училищ. В одно из них, что находилось при церкви святого Николы, он и поступил. Учителями здесь в ту пору были видные болгарские просветители – патриоты Атанас Иванов и Тодор Шишков. Получившие образование в Европе, владевшие несколькими языками, хорошо знакомые с иностранной литературой, они внесли в старо-за-горское училище новые элементы просвещения. Учиться у них было интересно, и Васил с жаром отдался школе.

Но здесь, как и в Карлове, дядюшка часто отрывал племянника от ученья. То надо быть на крестинах, то на исповеди, то ехать по деревням за пожертвованиями на монастырь. И Васил, нагрузившись мешками, сопровождал дядюшку.

Шел третий год войны. В Крыму у стен Севастополя бушевала невиданная битва. Экономически немощная Турция напрягала все свои силы. Чтобы покрыть военные расходы, правительство взяло с болгар налоги за три года вперед и два безвозвратных займа, да на прокормление армии каждый христианский дом обязан был сдавать ежемесячно пшеницу, ячмень, кукурузу. Десятки тысяч крестьян оказались оторванными от земли, на принудительные работы.

Куда ни зайдут Васил с дядей, всюду слышат жалобы, ропот.

Монах пытается божьим словом утешить людей, молитвой поднять дух в них. А в ответ нет-нет да и услышит:

– Лозето не ште молитва, а чака мотика[16]16
  «Виноградник не ждет молитвы, а ждет мотыги»,– болгарская поговорка.


[Закрыть].,

– Амин сандък не пълна[17]17
  «Аминь сундук не наполнит», – болгарская поговорка.


[Закрыть].

Монах в сердцах уводит племянника подальше от строптивых.

– Молодые, бога еще не познали, – ворчит он.

Но и у старых не лучше. Встретили его раз в доме по всем правилам гостеприимства, напоили, накормили. А когда дошло дело до разговоров, хозяин возроптал:

– И за что бог осудил нас на такую жизнь! Молимся, что ли, мы ему мало?..

– Каждый человек со своей судьбой рождается, – смиренно ответствовал монах, желая прекратить непотребный разговор.

Но из угла, где на подушках возлежал глубокий старец, послышалось:

– Эх, отче, на бедняка судьба не работает!

Бывало, и резче поговаривали. Зашли в корчму. Народу полным-полно. Шумят, волнуются. Один, кто более других горячился, заметив монаха, обратился к нему:

– Откуда, отче?

– Из Стара-Загоры.

– Что у вас там в городе думают о таком разбое?

– Каком разбое? Что ты хочешь сказать?

– Да о налогах.

– Не разбой это. Сам турецкий царь установил такой порядок, пока идет война. Не говори лишнего.

И вдруг в тишине раздалось отчетливо и зло:

– А хоть и царь, ведь у него не две головы!

Монах вздрогнул, опасливо огляделся и, чтобы не заподозрили его в сочувствии таким крамольным речам, произнес наставительно:

– Смотри, парень, вола вяжут за рога, а человека за язык.

Ходит монах по селам, ворчит:

– Что с людьми поделалось? Озлобились. Ты им слово, они тебе два. Ни бога, ни церкви, ни власти не боятся. Не к добру это, не к добру.

Опять Васил слышит все то же: бояться и терпеть. «А нельзя ли так жить, чтобы никого не бояться, чтобы никто не причинял другому зла?» – возникает вопрос. Но Васил уже не спрашивает дядю. Его ответ он наперед знает. И хоть нечем еще Василу возразить, но он уже чувствует, что ответ надо искать в другом месте. Но где, у кого?

Слухи о героической обороне Севастополя вселяли в души болгар веру в победу русских. С победой русских связывали они свое избавление. Стойкость севастопольцев заражала бодростью и звала к борьбе. Все громче, все яснее выражалось недовольство существовавшим порядком.

И вдруг... Не хотелось верить в поражение России, в поражение своей мечты. Люди чувствовали себя так, как узник, которому объявили о выходе на свободу, а у самых ворот сказали, что произошла ошибка. Надежды рухнули, у ног все та же бездна.

Мрачным итогом тех лет подъяремного бытия осталась запись Георгия Раковского:

«В пятьдесят третьем году началась война, и угнетение болгар усилилось. Турецкое правительство обложило непосильными налогами бедных болгар. Их заставляли кормить многочисленную армию, не уплачивая ни гроша! У бедняков забирали одежду для турецкой армии! Болгары строили крепостные укрепления для турок, а турки безжалостно избивали бичами несчастных».

«...Война прекратилась, и Парижский мир заключен. Наши болгарские надежды исчезли, как сновидения».

Парижский мирный договор был подписан в марте 1856 года. А в феврале того же года христианские народы Турции были «осчастливлены» хатти-хумаюном – манифестом султана о реформах. В манифесте провозглашалось равноправие для всех народов Турецкой империи, давалось обещание устранить злоупотребления и взяточничество государственного аппарата, пересмотреть налоги, гарантировать жизнь, честь и процветание всем подданным его величества султана, и прочее, и прочее.

Казалось, на землю болгарскую снисходит золотой век. Но болгары, наученные горьким опытом, знали цену обещаниям. Это уже не первый фирман – правительственный акт о правах христианского населения. Но ни один ничего не изменил в их жизни.

Европейцы, хорошо знакомые с турецкой действительностью, говорили, что турецкий фирман похож на звон монеты, которой христианин никогда не будет обладать, или на запах кушанья, которого он никогда не отведает.

Для самих турок фирман был простой бумажкой. Когда, бывало, болгарин ссылался в жалобе на правительственный фирман, местное начальство отвечало:

– Ты прав, есть такой фирман! Но знаешь ли ты, что за городом есть орман?

И жалобщик понимал, что если он будет добиваться справедливого решения, то убьют его либо в ормане, то есть в лесу, либо на дороге.

В Стара-Загоре поговаривали, что кое-где уже расправляются с теми, кто требует осуществления обещанного новым манифестом султана, и тут же с издевкой добавляли:

– Зато в комнатах самого султана запрещено убивать мух. Слугам приказано ловить мух, собирать их в трубочки, специально для этого предназначенные, а затем выпускать живыми за пределами дворца.

Когда же легковерные продолжали уповать на манифест, этим говорили:

– Такого еще не бывало, чтобы верба родила виноград.

Жизнь скоро подтвердила правоту не верящих в султанскую доброту. Все больше болгар начинало понимать, что султанские манифесты – это обман. «Европейские государства, чтобы нас ослепить, заставили Турцию издать хатти-хумаюн в 1856 году»,– отметил Георгий Раковский,

Когда Васил закончил второй класс, дядя поспешил перевести его в отделение, где готовились священники. Такое решение устраивало всех: и мать, которая давно мечтала видеть сына священником, и дядю-монаха, и самого Васила. Духовное поприще казалось ему тогда единственным средством, которое откроет путь к личному совершенствованию и служению народу. Ему в ту пору еще не встретились люди, ставившие целью силой организованности и оружия облегчить участь народа. Но в школе он узнал священнослужителей, которые «глаголом жгли сердца людей».

Его юношеское воображение поразил огненный призыв хилендарского монаха Паисия возлюбить свое болгарское племя и трудиться для его возрождения; он затаив дыхание слушал «Житие и страдание грешного Софрония» – ученика Паисия, всю жизнь отдавшего пробуждению соотечественников; его увлекали дела монаха и просветителя, «патриарха новоболгарского образования» Неофита Рилского,

То были времена, когда национальное начало сливалось с религиозным, когда в монастырях и церквах порабощенный народ видел опору своих национальных чувств и надежд. Монастыри в пору турецкого ига хранили традиции народа, его культуру, его язык, памятники его истории. Монастыри долгое время были главными центрами духовной культуры, откуда выходили люди, которые, разбредясь по стране, открывали школы, поддерживали в народе дух религиозной и национальной общности. Из монашеской среды выдвинулись первые деятели духовного, культурного и политического возрождения болгарского народа.

Да и в те годы, когда Васил учился в Стара-Загоре, церковь и религия стояли в центре борьбы болгар за свое национальное самоопределение.

После завоевания Болгарии турками болгарская церковь потеряла свою самостоятельность, перешла под управление греческого константинопольского патриарха. В награду за лояльность, за воспитание христианского населения в духе покорности турецкой власти греческое духовенство получило привилегию эксплуатировать православные народы. Болгарское духовенство было постепенно заменено греческим, а богослужение на болгарском языке запрещено. Церковные должности предоставлялись тому, кто больше заплатит. Чтобы покрыть расходы по приобретению духовного поста, греческие священнослужители произвольно облагали население многочисленными налогами, грабили и разоряли его.

Греческая торговая буржуазия, действовавшая совместно с. церковниками, проникла во все поры хозяйственной жизни.

Так над болгарами, находившимися под турецким политическим господством, установилось еще экономическое и духовное господство греческой церковной и денежной аристократии. Греческие националисты, обуреваемые идеей господства над всем Балканским полуостровом, уничтожали славянскую литературу, преследовали болгарскую культуру, и язык. Они замышляли эллинизировать, огречить все болгарское население.

В начале ХIХ века в Болгарии возникла так называемая церковная борьба. Направленная на завоевание независимости болгарской церкви, она переросла в движение за общенациональные цели, за признание за болгарами права на самостоятельное национальное существование.

Стара-Загора, эта старая вольнодумица, как называли ее, была в авангарде этого движения. Она добивалась изгнания из города греческого епископа, восставала против уплаты налогов греческим владыкам, поддерживала соседние города, отстаивала свои школы от посягательств греческих националистов.

В классе подготовки священников, где учился Ва-сил, живо обсуждали перипетии борьбы. В ходу были сатирические стихи Славейкова, написанные им на тырновского митрополита Панарета, грубого, алчного, ненавидевшего все болгарское, циркового борца, за деньги купившего пост духовного пастыря болгарского населения северной и большей части юго-восточной Болгарии:

 
Прославилось Тырново
Владыками греческими,
Особо же прославилось
Панаретом – делием,
Делием, делибашем [18]18
  Дели – отчаянный, делибаш – разбойник, головорез (тур.).


[Закрыть],
Безумным владыкою.
Он удальцом ходит,
На коне гарцует,
С булавой за поясом
Села объезжает,
Народ обирает,
Всюду деньги грешные
Жадно собирает.
 

Что из того, что Панарет уже изгнан из Тырнова! А разве другой греческий владыка не тот же делибаш – разбойник и головорез? Бурлила, клокотала ненависть к духовным тиранам.

На занятиях учитель Атанас Иванов, рассказывал, как греческое духовенство противодействовало развитию школьного дела:

– Вознамерился наш город видеть у себя учителем преславного Неофита Рилского. Получили от него согласие. Но когда прибыл он к нам, тырновский митрополит не разрешил ему остаться в нашем городе. Так из-за зависти греческих епископов не могли болгары иметь своего учителя.

Не раз, беседуя с будущими дьяконами и священниками, Атанас Иванов говорил им:

– Возможно, что, кроме службы в церкви, придется вам учительствовать в школах. Помните слова нашего первого учителя Неофита Рилского: «Когда речь идет о счастье и благоденствии народа, каждый истинный сын отечества должен пожертвовать всем самым чтимым и дорогим, а в случае необходимости не жалеть и последней капли крови своей». А нас, учителей, он считал обязанными не только обучать детей чтению и письму. Учитель, наставлял он, должен нести просвещение в самую гущу народную, быть подлинным вожаком своего народа и в образовании и во всех делах мирских. В этом состоит самый великий долг учителя!

И, окинув взглядом своих слушателей, Атанас Иванов, подняв палец, так заканчивал беседу:

– Вот как высоко ставил отец Неофит звание учителя. Скоро вы уйдете из школы. Помните: путь ваш лежит через борьбу – борьбу за нашу болгарскую церковь, за нашу школу, за душу человеческую, за жизнь, человека достойную...