Текст книги "Искатель. 2013. Выпуск №12"

Автор книги: Александр Вяземка

Соавторы: Борис Пьянков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Одна обляпана жизнью, вторая – обласкана.

Сергей украдкой плюнул на стену и потер ее указательным пальцем. Очищенное от грязи пятно чистым и осталось.

«Так, спокойно. Только не заморачивай себе этим голову, – призвал он себя. – Это игра, и правила физического мира здесь ничего не объяснят и не в чем не помогут».

Но какие правила и законы тут действуют? Почему они не универсальны?

– Вы же близнецы? – неожиданно для самого себя, выпалил Сергей.

– Близнецы, близнецы… – проворчала Ивана Марьевна и смачно плюнула на участок стены, за который ей предстояло взяться.

– А как же получается, что у вас отчества разные?

– У нас и имена разные, кормилец, – резонно заметила Ивана Марьевна.

Сергей внимательно посмотрел на Ивану Марьевну, ни разу не присевшую и не улыбнувшуюся, и на Марью Ивановну, никакой заботой себя не скомпрометировавшую.

«Легко улыбаться, когда все, что от тебя требуется, – это улыбаться. Улыбаться – дело нехитрое», – решил про себя Сергей.

– Так вы сестры или антагонисты? – спросил он вслух в надежде разобраться во взаимоотношениях двух пенсионерок.

– Ишь, что удумал! Напущаейп» в дом гостей, а тебя ж еще и антагонистой намалюют! – Ивана Марьевна бросила губку в раковину, в которой уже высилась новая стопка грязной посуды, и, брюзжа себе под нос, демонстративно удалилась из кухни.

– Красна изба пирогами и черна горшками, а? – несколько саркастически спросил Виктор, когда они снова оказались на улице. – С пирожками вот, правда, не выгорело… Как насчет перекусить, господин Президент?

– Было бы неплохо.

– Вот и отлично. Зайдемте тогда… – Виктор закрутил головой, – вон туда.

– Но ведь это мебельный салон.

– Зато обеденные столы какие!

В салоне работали кондиционеры и несколько консультантов-продавцов.

– Ничего, ничего. Посуда, уверен, у них найдется, – ободрил Виктор своего патрона. – А обед закажем из какого-нибудь ресторана. В конце концов, вы Президент. Вы можете позволить себе маленькие слабости и шалости.

Виктор тотчас отрядил одного из продавцов в ближайший ресторан, а сам повел Президента в зал столовых и обеденных групп.

– Да вы оригинал, Виктор, – похвалил своего помощника Сергей. – Отобедать в мебельном салоне – такое далеко не каждому в голову придет.

Они расположились за одним из расставленных вдоль витрин столов, просторных, массивных, выглядящих степенно и респектабельно, словно вельможи, пытающиеся поразить монарха своим самомнением. Из окна кондиционируемого помещения залитый солнцем город казался Сергею уже не враждебным, а притягательным. Именно солнце является главным, единственно главным элементом вида из такого окна: сидеть в холодной комнате и пялиться в хмурый пейзаж за окном никакой радости не доставит. Все удовольствие в контрасте. Именно контраст…

Позади раздались торопливые, даже нетерпеливые шаги, и преувеличенно грозный голос воскликнул:

– Господа! Что все это значит? Кто дал вам право распоряжаться моим персоналом и моими… Ой! Извиняйте! Я вас не признал, господин Президент! Такая честь! Такая честь! Такая-сякая… че-есть! – перед ними заискивающе улыбался и что есть силы гнул лысину к полу вертлявый человечек. – Очень понравилось ваше вчерашнее выступление по телевизору, господин Президент. Очень!

– Какое такое выступление? – Сергей чуть не подпрыгнул от подобного комплимента.

Единственным его выступлением по телевизору была двухминутная речь на церемонии вступления в должность. Но это было еще в первый день его заключения в этой виртуальной фантазии. К тому же речь эту никак нельзя было отнести к удачной: Сергей немало перетрусил, когда зачитывал заранее заготовленный для него текст. Перетрусил, потому что знал, что на него смотрят миллионы игроков, но не затаив дыхание, как потом соврали газеты, а позевывая и посмеиваясь над ним.

– Вы просто не помните, – снисходительно заметил Виктор.

– Я не только ничего не помню, черт побери, но и ничего не знаю и не понимаю! Хватит уже вешать мне лапшонку на ушонки, Виктор!

– А вот и обед, – владелец салона захлопал в ладоши, подгоняя присланных рестораном официантов: он прекрасно отдавал себе отчет, что быть свидетелем ссоры между первым лицом государства и его всемогущим помощником – честь сомнительная.

Официанты проворно разложили приборы и предупредительно замерли в сторонке вместе с хозяином магазина. Сергей проглотил несколько ложек супа, который был не столько вкусным, сколько экзотическим, но все равно почувствовал себя в гораздо лучшей форме и зашипел через стол:

– Вы вот что, Виктор, вы все эти сказки и недоговорки а-ля Стругацкие оставьте себе. Они себя изжили. Одно время читать их было интересно, даже увлекательно, но оказаться в подобной сказочке – это уже отдает второсортным романом, где на читателя обрушивают кучу мистики, да ни черта ему не объ-яс-ня-ют! Скажите мне уже, кто я? В чем моя задача? Что я могу? Я ведь всего лишь номинальная фигура, так?

– Боже упаси! У нас тут не шахматы, чтоб фигурами быть. Вы лицо вполне самостоятельное.

– Угу, самостоятельное… Ложечкой кормить себя самостоятельно могу, ага.

Сергей впал в подавленное молчание, но аппетита при этом не утратил. После супа было подано на выбор несколько мясных блюд. Сергей придвинул к себе «Крылья Пегаса», и вкусом и видом сильно смахивавшие на обычные цыплячьи, однако у него не было ни желания, ни оснований оспаривать тот факт, что перед ним не крылышки пегасят. Виктору выпал «президент-флаш», ассорти из пяти котлет различных наименований, разложенных веером в коробке из тонкого белого картона. В таких коробках когда-то можно было купить ассорти из пирожных. Хорошие были времена, подумалось Сергею: вкусное было в дефиците, а потому было действительно вкусным.

– Виктор, а чем занят ваш брат? – Сергею вдруг стало любопытно, насколько близнец Виктора похож на него – не лицом, конечно, а амбициями, стремлением выжать из жизни по максимуму, однако сделать это аккуратно, чтобы случайно не превратить ее в выжатый лимон: какой прок от выжатого лимона? – Я так понимаю, у нас в администрации он не работает?

– Не работает. Выдерживает паузу. Вот уже третий год, как поставил видеоплеер на паузу. И выдерживает.

– Что выдерживает?

– Паузу. Ждет, когда вызреет.

– Понятно…

Однако понятно не было ни черта, поэтому Сергей спешно переменил тему.

– Виктор, вот мне странно слышать, когда люди ругают правительство. – Сергей заметил, что при этих словах верноподданническая лысина владельца салона вновь пригнулась к земле. – Мол, ворье. Мол, себе все гребут. Ни о ком, кроме себя, не думают. А потом эти же люди идут, скажем, в лес за грибами и разоряют грибницу. Плюют фактически в других. Сами-то, конечно, лишний гриб-другой отхватят, но разоренная грибница плодов уже не принесет. То есть после них грибами уже никто ж не побалуется. А сделай того горе-грибника депутатом, так он и людей будет разорять. Получается, нет у них права вякать на правительство-то, а? Ведь те, кто во власти, – это они сами и есть, только вчерашние.

– Да, хорошо вы излагаете, господин Президент, – согласился Виктор. – По-государственному.

Виктор снова был в благожелательном расположении духа.

Сергей решил воспользоваться этим, чтобы добиться благоприятного ответа на мучивший его почти все время вопрос:

– Виктор, а потом, когда мой президентский срок закончится, вы меня отпустите?

– Что вы, что вы! Не волнуйтесь: мы вас переизберем!

– А если я не захочу переизбираться?

– Да вы что! У нас не предусмотрено, чтобы Президент покидал свой пост. В Конституции четким по белому так и написано, что по истечении срока полномочий Президент переизбирается на следующий срок. А уж переизбрание мы вам обеспечим. Я вам ручаюсь!

Сергей потух и грустно уставился на стоящую перед ним бутылку французского вина, резюмировав ситуацию, в которой оказался:

– Вот, пожалуйста, «Бордо». А кто не хочет наш «Бордо», тот получит по мордо…

От проницательного Виктора нахлынувшая на его подопечного меланхолия, само собой, не ускользнула.

– Да бросьте, господин Президент, – обратился он к Сергею, когда, переварив сытный обед, они появились на крыльце магазина. – Это всего лишь как выйти замуж не по любви: со временем втянетесь и влюбитесь. А хотите, мы устроим вам культ личности?

– Чур меня, Виктор! Вы шутите!

– Отнюдь. Кстати, не желаете ли посетить наших юных сограждан? Будущее, так сказать, нации? Тут буквально за углом расположена средняя школа. Кстати, носит ваше имя.

– Как это, носит мое имя?

– Так. Школа имени С. Н. Висельникова, первого Президента Портупеи. Между прочим, я ее в свое время оканчивал, – улыбнулся Виктор. – Тогда она, конечно, была просто средняя школа. Но теперь это особое образовательное учреждение, отмеченное ва…

– Идите вы к черту с такими идеями! Вы… – Сергей запнулся и внимательно вгляделся в своего помощника. – И что, много чего еще уже носит мое имя?

Виктор улыбался, но молчал, что было красноречивее любого ответа.

– Господин Президент, – наконец сказал он, – вы должны понимать, что, как и любой президент реального мира, себе вы не принадлежите. Как не принадлежит себе любой человек. Мы принадлежим своему обществу, хочется нам этого или нет. И даже если мы не желаем ему служить, оно найдет пути использовать нас в своих интересах.

– Хорошо, но какой у всего этого смысл?

– Смысл? А разве нужен смысл? Разве в жизни человека он обязательно должен быть? Смысл может быть вложен в жизнь лишь самим человеком, но поскольку жизнь уже предрешена за него обществом, откуда в ней смыслу взяться? Человеку дается предназначение. И, я считаю, это важнее смысла.

От вина и жары Сергея снова замутило. Слова Виктора проникали к нему, словно пули, пробивающие тяжелую фанеру, – с трудом, но при этом все равно разили наповал. Каждое слово заставляло его внутренне содрогаться и искать опоры в своем ускользающем мироощущении.

– Виктор, а Земля здесь круглая?

– Извините, не понял вопроса.

– Земля. Планета. Круглая или плоская?

– Она такая, какая нам удобна. Захотим, будет круглой. Хоть кубом будет.

У ступенек крыльца школы их уже поджидала мрачного вида матрона.

– А вот и наш дире-ектор, Флавия Помпеевна, – заискивающим голоском сообщил Виктор. – Главная шпаноукладчица микрорайона. Рекомендую.

Сергей вгляделся. Да, тут было что рекомендовать. В юности Флавия Помпеевна наверняка увлекалась тяжелой атлетикой или дзюдо. В ее взгляде отчетливо читалось желание схватить собеседника и победно вздернуть его над головой либо бросить эффектным приемом через бедро. Любой президент был бы рад видеть подобных директоров во главе всех своих школ. Да и не только школ.

Экономным, рубящим движением ладони Флавия Помпеевна указала на входную дверь и столь же экономно, то есть немногословно, отчеканила:

– Прошу!

Сергей вошел в школу. Была перемена. В холле скопилось множество учеников, однако в воздухе висела то ли торжественная, то ли зловещая тишина. Ученики передвигались неспешно и размеренно, будто свое в детстве они уже отбегали. Не было ни возни, ни смеха, ни визгов.

– Вы, случаем, не нашу школу оканчивали, господин Президент?

– Нет… – выдавил из себя осекшимся голосом Сергей.

Флавия Помпеевна вышагивала сбоку от Президента, не отрывая от него сурового взгляда, как бы обещавшего: «Ну, только попадись мне!»

Дверь в конце коридора, куда директриса отконвоировала Сер гея, распахнулась. Мимо них проскочил звонко икающий, зареванный мальчонка лет восьми. Из комнаты, откуда он выбежал, на Сергея смотрели, ухмыляясь, с полдюжины учителей. Или не ухмыляясь, а приветливо и верноподданнически улыбаясь?

Взгляд Сергея случайно упал на табличку на двери. На официально траурном прямоугольнике таблички золотом было выведено: «Мучительская».

– Нет, Виктор, я туда не пойду, – Сергей завертел головой и попятился, осознавая, что принадлежит не себе, а наций, и, значит, пора кончать с развлекательными экскурсиями и возвращаться к государственным делам. – Нет, нет и нет!

Со вчерашнего вечера ландшафт на конторке швейцара кардинально изменился. Она уже не была заставлена обветшалыми фолиантами старинных изданий и внушительными томами родителей русской литературной классики. Вместо них на столе высилось несколько стопок из хлюпких – в основном тонких, в мягких обложках – книжонок, в названиях которых Сергей узнал несколько современных изданий. Над одной из таких книжек, в напряжении навалившись на нее обеими руками, Словно придавливая поверженного врага, возвышалась громада швейцара.

– А… Сергей! Добрый вечер! – Швейцар был столь поглощен разворачивающимся перед ним на страницах романа действием, что заметил Президента лишь спустя пару минут после его появления. – Скажите, а правда, что в вашем мире новости тоже на компьютере делаются?

– С чего вы взяли?

– Да вот, тут один автор весьма толково разоблачает…

Швейцар закрыл книгу, чтобы Сергей мог прочитать на обложке фамилию автора и название: Тюленин, «Генерация Пи».

– Да ну! Бросьте вы эту ерунду, – Сергей махнул рукой, показывая, как следует расправляться с распространяющими дезинформацию изданиями. – У этого товарища что ни книжка, так «откровение» о тайном устройстве мира и истинном его предназначении.

– А что же читатели? Не понимают?

– А что читатели? Им позапутанней о них самих соври, они это и съедят с превеликим удовольствием, и причмокивая, и добавки попросят. Вообще-то это немало утомляет, когда в каждой книге у него новое откровение – а что делать со старым? – и новая система мироздания, а мы для него – оральные едоки его анальных продуктов. Пардон, но я лишь пользуюсь его собственной терминологией. В действительности же все гораздо проще, чем видится нам, и гораздо сложнее, чем представляется ему.

– Извините великодушно, но это как? Не совсем вас понимаю.

– Па-ра-докс! – выдохнул Сергей не без торжествующего самолюбования. – Но ведь я вас заинтриговал, а?

– Заинтриговали.

– Вот видите, заинтриговать-то несложно. А вот разъяснить… Тюленин дает оценку происходящему, пусть и оригинальную, но не дает ответов. Что, впрочем, не его одного беда, а системная. Внятно разъяснить свою идею авторам развлекательного жанра не дано.

– Так он автор развлекательного жанра?

– Конечно.

Швейцар закусил губу и задумался.

– Он не дурак, – наконец сказал он и, взвесив еще несколько только ему известных аргументов, добавил: – Он умный.

– Стоп. Стоп. Он не дурак или он умный? Это вещи разные.

– В самом деле? – Швейцар пометил что-то у себя в записной книжке. – Но, по-моему, главная мысль у него отнюдь не развлекательная.

– Да? Что за мысль?

– Он хочет сказать, что людям предлагается в качестве пищи для ума всевозможная чушь, и люди ее с удовольствием потребляют. Это тоже неправда?

– Это как раз правда. Это понимают все-все-все, но при этом все-все-все с удовольствием эту ерунду и потребляют.

– И причмокивают?

От непроизвольного смеха у Сергея из углов глаз вырвались две струйки слез:

– Молодец! Усвоили… Вот если бы только Тюленин не занимался тем же… я бы ему памятник поставил. Ей же ей, поставил! Однако он «разводит» читателя точно так же, как его персонажи «разводят» друг друга. Он создает у нас иллюзию, что нам непременно следует узнать, что ему есть сказать. А чтобы это узнать, его надо прочесть. Не говоря уже о том, чтобы купить. С другой стороны, что я его хаю? В конце концов, он – победитель литературного конкурса «Золотая запятая», а в рамках национальной премии «Платиновая закорючка» так и вовсе трижды признавался закорючкой года отечественной литературы.

– Так мне его читать не следует? – Швейцар заметно погрустнел: было видно, что он находил Тюленина пусть и привирающим, но зато интересным автором. – Может, тогда кого-то порекомендуете из личных предпочтений?

– Честно говоря, в нашей сегодняшней литературе наблюдается та же ситуация, что и в нашей политике: не за кем идти и некого читать. Мне все это сильно напоминает астрологию.

– А при чем здесь астрология?

– Астрология разъясняет не будущее – здесь она бессильна. Но зато она в состоянии разъяснить, как выдоить денежки из тех, кто верит, что будущее можно предсказать. А почему некого читать? Да ты в литературу просто не пробьешься! – Сергей вдруг заговорил с жаром и, если не с ненавистью, то с каким-то злобным отчаянием. – Чтобы добиться чего-то, в жизни, надо быть упорнее, чем слухи, самоувереннее, чем пуп Вселенной. Добиться же чего-то в литературе еще сложнее. Это нелегко. Ох, нелегко!.. Места перспективных авторов занимают не имеющие никакого отношения к литературе люди. Если ты никто и звать тебя никак – до свиданья! Но если рукопись принесет стручок, которому сказать пусть и нечего, но зато имя его примелькалось в прессе, издательство почтет за честь, даже обязанность, напечатать ее – пока этой обязанностью не воспользовался кто-то другой. Вот же как жизнь интересно устроена: засветился в какой тусовке, и сразу тебе доступ и на подиум, и на эстраду, и в кино, и в литературу, и в политику, а? – рявкнул Сергей так грозно, что швейцар невольно попятился и шлепнулся на стул; то, что теперь собеседник был на целых две головы ниже его, только подзадорило Сергея. – Смотрят не на то, есть что человеку сказать или нет, а на другое его весьма сомнительное достоинство. Хм… «засветился в тусовке». Поверить не могу, что я так сказал… А вы знаете, по сравнению с ужасным сленгом, на котором будут разговаривать люди будущего, это еще будет классикой русского языка. По сравнению с каким-нибудь «звезд-нул в тусне».

– Сергей, а вы сами пишете? – с наивной любознательностью поинтересовался швейцар.

«Раскусил, – Сергей невольно напрягся. – А ведь грешен я. Еще, чего доброго, решит, что это я из зависти к Тюленину прицепился. И ведь не соврешь – раскусил он меня…»

– Да, я писатель, но, похоже, этот факт бесспорен только для меня. – Голос Сергея сник, а нотки его похолодели и сделались монотонными. – Для остального же мира я просто мараю бумагу. С тем, что я умру непризнанным автором, я уже смирился, но вот с тем, что ничего больше не создав, – никогда!

– Вы, писатели, наверное, очень счастливые люди.

– Да какое там счастье?! В любой ситуации, где другие просто получают удовольствие, мы ищем тему для сюжета, все к чему-то присматриваемся, оцениваем, прикидываем, прислушиваемся да приглядываемся. Мука! Да, творчество это такая вещь… Это она с нами, а не мы с ней, если можно так выразиться… Я смотрю, вы читаете с карандашом?

– Да… – швейцар замялся, но быстро осознал, что ничего предосудительного в его манере чтения не было. – Подчеркиваю всякие интересные обороты.

– Я тоже читаю с карандашом. Правда, я не подчеркиваю, а зачеркиваю.

Сергей с одобрением рассматривал своего собеседника. Он даже любовался им.

«Будущее литературы в твоих руках, читатель. Уже не в наших, писательских. В твоих…» – Сергею казалось, что этим немым монологом он в состоянии обратиться в лице швейцара и к читателям настоящим.

– А вот жаль, что нельзя питаться текстом книг, а? – Добродушно-наивное лицо швейцара покрылось налетом мечтательности. – Почитал – и сыт. И размышляй дальше о сути и не сути…

– Очень жаль! – охотно согласился Сергей. – Но чтение требует серьезной мыслительной работы, а зачем напрягать мозг, когда можно предаваться пусть и никчемным, но столь ощутимым физическим радостям? Миру физических наслаждений интеллект не нужен. Интеллект лишь все усложняет. Некоторые только на пиво легко тратят шесть тысяч рублей в месяц, но не потратят и пятисот за всю жизнь на книги. Интеллект им лишь во вред.

– У них от него несварение желудка?

– Точно. Да и спать он мешает. Когда ты – просто мешок с желудочным соком, интеллект – помеха.

– Хорошо вы объясняете, Сергей. И пишете, наверное, соответственно. Что же вам путь в литературу не дают?

– Вы, что такое макулатура, знаете?

– Как же, как же – знаю.

– Так вот, макулатуру можно не только сдавать. Ее еще и сочиняют. Сейчас большим спросом пользуется именно она. Смотришь, вроде книга с претензиями на умность, а прочитал – и будто не читал. Дать тебе она ничего не может. И непонятно, то ли дело в тебе, то ли пуста книжонка-то – лишь набор слов, а вот идей-то, мыслей для этих слов и нет. Зачем теперь в школах изучать «Путешествие из Петербурга в Москву», когда есть «Москва-Петушки»? Да, такова уж несправедливость мира: те, кого не печатают, но кто живет литературой, страдают непомерно. Авторы же дешевок не знают мук творчества и отлично пережили бы отсутствие интереса к ним со стороны издателей. Они этих страданий не ведают, прекрасно себя чувствуют, но им-то как раз и отдают предпочтение!

Сергей почувствовал, что зарделся. Но не столько потому, что вошел в раж, подгоняемый своей речистостью, сколько из-за отсутствия в его библиографии хотя бы одного законченного литературного произведения, а значит, полного отсутствия в его биографии оснований для подобной речистости. Ему вдруг стало не по себе от мысли, что швейцару, возможно, все о нем прекрасно известно.

– Да я не о себе беспокоюсь, а за литературу, – виновато заметил Сергей, вдруг ощутивший себя Сережкой – неуверенным в себе и вечно чувствующим необходимость во всем оправдываться перед другими. – Когда видишь, каким «опусам» достаются современные литературные премии, становится не столько тоскливо, сколько страшно за будущее художественного слова. А правило «короткого предложения», соблюдения которого требуют от надеющихся напечататься? Отчего-то считается, что современный читатель страдает умственной одышкой и не в состоянии усвоить фразы длиной более шести-семи слов, а может передвигаться, то есть читать, лишь короткими перебежками. Вот увидите, я напишу однажды книгу о стране или планете поп-культуры, где преданы анафеме книги с абзацем более двух предложений, а золотой стандарт – предложения из трех слов.

– Сергей, а вот литературное слово – в периоды, когда оно сильно, – оно действительно владеет душами и умами?

– Еще как владеет. – Перед Сергеем проходили бесчисленные часы счастья, проведенные им наедине со своей библиотекой, собирать которую он начал еще подростком на карманные деньги, выделявшиеся на так и не купленные завтраки и не состоявшиеся походы в кино. – Не знаю уж почему, но судьба и особенно смерть выдуманных персонажей зачастую трогают нас сильнее, чем судьбы ближайших родственников.

* * *

При входе в зал заседаний Кабинета министров взгляд невольно упирался в статую Венеры Давосской, богини экономической красоты и денежного плодородия. В углу напротив красовался – в пику Венере – неказистый, но весьма довольный собой божок либерально-рыночной вседозволенности и бесконтрольности. Венера отливала отражением огней, отшлифованная заинтересованными взглядами мужчин до состояния пряжки сержантского ремня. Статуя же божка, наоборот, была грубо вытесана и покрыта выщерблинами, словно те же мужчины выражали свое отношение к ней метанием в нее тяжелых камней.

У Сергея при входе в зал невольно екнуло сердце. Нет, не от красоты Венеры, не от роскоши убранства купающейся в золотых тонах комнаты, не от слепящего света люстр и настенных светильников. Сам зал был квадратным, однако пол его представлял собой круглую лужайку с ровно подстриженной травкой, приобретшей из-за особенностей освещения и цветового убранства стен и потолка золотистый оттенок. По периметру лужайки были выкопаны – именно выкопаны в толстом слое почвы, как позже убедился Сергей, а не оборудованы в полу – порядка двадцати ямок в половину человеческого роста. В каждой было установлено по креслу. Почти из каждой ямки, словно из окопа, выглядывало по голове в военной каске, тянущейся из едва выступающих над поверхностью пиджачных плеч строгих тонов. Сходство с индивидуальными окопами ямкам придавало наличие перед ними насыпей, напоминающих брустверы.

– A-а… Сергей Николаевич! Дорогой! Заходите, заходите!

Сергей неуверенно двинулся на голос. Подойдя к одному из окопчиков, он обнаружил в нем суховато улыбающегося ему субъекта, сильно смахивающего на какого-нибудь профессора предпенсионного возраста: из-под каски субъекта выглядывали неряшливые копны седоватых волос, а верхнюю половину лица скрывали вцепившиеся в переносицу очки со столь толстыми линзами, что за их аквариумной мутью совсем не было видно глаз.

– Грех Командармович? – робко спросил Сергей.

Премьер-министр молча кивнул и указал рукой на два окопа по соседству, оставленных свободными, судя по всему, для него и Виктора.

«Какое же у него зрение? Минус девяносто?» – подумал Сергей, спускаясь по земляным ступеням в предложенный ему окопчик.

– А мы тут, Сергей Николаевич, как раз письмо подписываем. Не желаете ли присоединиться? – спросил Премьер-министр.

– Желаю, – как можно дружелюбнее отозвался Сергей, намеревающийся воспользоваться подобной возможностью продемонстрировать свой настрой на мирное и плодотворное сотрудничество: утром он лично настоял на том, чтобы Виктор отвез его в Дом Правительства. – А что за письмо?

– Благодарственное письмо индустрии видеоигр. Они подарили нынешнему и всем последующим поколениям радость детства без книг.

– Вы шутите… – Сергей, едва устроившийся в кресле, нахлобучил на себя найденную на полу окопа каску и удивленно повернулся к расположенному в полутора метрах справа окопу Премьер-министра. – Как… э… благодарственное письмо? Может, обличительное?

– Нет-нет, дражайший наш Сергей Николаевич, именно благодарственное.

– Но помилуйте – детство без книг! Я даже вообразить себе такое не могу!

– Вот именно! А они не просто вообразили, они его детям подарили!

– Вы как хотите, Грех Командармович, но мой аппарат займется составлением обличительного письма. Сделайте, пожалуйста, пометку, Виктор, – Сергей повернулся к возвышающейся слева от него над травой каске. – Это безнравственно!

– Наоборот, весьма ответственно. Вы же знаете лозунг индустрии видеоигр: «Мы в ответе за тех, кого приучили».

– Игры надо запретить! Хотя бы здесь.

– Здесь? Мы не ослышались? Здесь?

– Здесь.

– Здесь? В видеоигре?

Из молчащих до настоящего момента окопов раздался дружный смех. Даже Виктор не стал скрывать ухмылки.

– Вы сами подумайте! – Сергей был оскорблен таким несерьезным отношением к серьезнейшему вопросу. – Жизнь твоя должна быть такой, чтобы о тебе можно было написать книгу. А если ты всю жизнь просидишь за компом, что о тебе писать-то? Вот о каком выборе идет речь. И мы делаем за детей этот выбор! Дети не читают, а целыми днями превращаются в видеозомби. Читать, писать и думать они уже не умеют. Готовая масса для любой непорядочной государственной идеи!

– Особенно читать, да?

За стеклами очков на долю секунды мелькнуло что-то черное и недоброе. Сергей непроизвольно вздрогнул. Отчего-то он был уверен, что хотя он глаз Премьера видеть не может, тот в свою очередь прекрасно видит его глаза и даже саму душу.

– Вы ведь, кажется, писатель? – щель рта под ужасными очками вновь пришла в движение. – А о чем пишете? Развлекаловку разводите? А к чему она? Вы знаете, почему не стало СССР? В нем развлекаловку разрешили, а пишуще-снимающая интеллигенция сразу этим воспользовалась и страну убила. Номенклатура понимала, что разрешать писать можно только о трудовых свершениях.

Писать нужно о труде, заводе, поле. Если публиковать романы о чем-то другом, люди будут стремиться читать об этом другом. И кончится тем, что они себя в поле и на заводе видеть не будут. Что в итоге мы и получили.

– А что мы получили? – не до конца понимая сказанное, переспросил Сергей.

– В поле никого уже не загонишь работать, – недовольно буркнул Премьер-министр. – Наш крупнейший завод консервированных овощей, «Спаси и сохрани», третий год простаивает: ни студентов, ни лаборантов НИИ в подшефные фермерские хозяйства не выгонишь. А вы про непорядочные государственные идеи рассуждаете. Рассуждайте про порядочные. Вы теперь лицо официальное. А рассуждения про непорядочные оставьте интеллигентам. Им все равно ничем иным заняться не получается.

– Да, Грех Командармович, я же только…

– А если вы желаете возглавить какую непорядочную государственную идею, так вы не переживайте: мы вас представим как нужно. В лучшем виде: деспотом и самодуром.

Отовсюду раздался гул неодобрения и даже свист. Что-то с громким звоном ударило Сергею в каску, сбросив ее с головы. По полу окопа запрыгало яблоко. По брустверу прощелкали несколько апельсинов.

– Но я не деспот! И не самодур! – выкрикнул Сергей, съеживаясь и судорожно застегивая ремешок каски под подбородком. – Я как раз против самодурства и прочих перегибов!

– Ну, хватит! Хватит! Достаточно! – Премьер-министр поднял руку, призывая членов Кабинета успокоиться. – Ишь, расшалились… Что там у нас дальше на повестке дня, Генрих Панихидович?

Генрих Панихидович выполнял при Премьер-министре роль секретаря и ординарца. В дальнейшем Сергею неоднократно пришлось наблюдать, как Генрих Панихидович, юркий молодой человек, доставлял ползком, подобно связному на передовой, записки от Премьера к окопчикам отдельных министров. При этом остальные министры, не жалея фруктов, как могли, препятствовали его передвижениям.

В ответ на просьбу Премьера Генрих Панихидович откашлялся, поправил каску, огляделся в явном ожидании подвоха со стороны засевших в окопах хулиганов и, уткнувшись в разложенные сбоку от Греха Командармовича бумаги, зачитал:

– «Рассмотрение целесообразности направления в Парламент проекта закона, известного как «Дефект бабочки». Если в двух словах, закон голосит, что взмах плавника сельди не способен вызвать цунами в противоположной части мирового океана.

– А ведь хороший закон, – одобрительно подметил Премьер-министр. – Надо принимать. Вы как думаете, Сергей Николаевич?

– А что, если мы его не примем, он не будет действовать? Он же как бы закон природы…

– Это вы правильно подметили: он будет действовать независимо от того, примем мы его или нет. Но это не должно являться для нас препятствием в его лоббировании. Так ведь?

– Не должно… – неуверенным, а потому тихим голосом согласился Сергей.

– Очень хорошо, – Грех Командармович удовлетворенно кивнул Президенту. – Возражения, замечания по законопроекту, господа? Нет? Прекрасно, прекрасно… Что-то там дальше, Генрих?

– Подготовка дефолта, господин Премьер-министр.

При этих словах зал наполнил гул, но не возмущения, а, к удивлению Сергея, одобрения.

– Дефолта? – пробормотал он, силясь осмыслить значение сказанного.

– Господин Премьер-министр, – донесся громкий голос с противоположного конца комнаты, – а мы точно сможем прикарманить при его проведении до двух третей госбюджета? Мы вроде и так люди небедные, и заваривать кашу ради копеек как-то не хочется.