Текст книги "Искатель. 2013. Выпуск №12"

Автор книги: Александр Вяземка

Соавторы: Борис Пьянков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Сережка внешне отрешенно, а внутренне – с беспокойным трепетом, устроился на заднем сиденье.

«Интересно, это мне по статусу положено? Или я уже муха, распятая на паутине, и меня ни за что не отпустят?»

Костюмы тут же прижали его с обоих боков.

«Муха… – понял Сережка и на мгновение сник, но тут же в нем заговорила, скорее даже заголосила вечная спутница отчаявшегося человека – надежда. – Ну, это я зря. Это мы еще посмотрим! Может, все не так уж и страшно. Вернее, все совсем не страшно. В конце концов, меня не к инквизиторам везут, а чтобы вручить приз или еще там чего».

Сережка расправил грудь, стиснутую клещами тел его спутников, и с наигранным апломбом поинтересовался:

– А что, платят много?

Сопровождавшие переглянулись, пытаясь понять, о чьей зарплате идет речь, и дали столь же двусмысленный ответ:

– Жаловаться грех.

– Это хорошо…

Общих для беседы тем у них, как у людей, друг с другом незнакомых, не было, а что именно расспрашивать о внезапно свалившемся на него президентстве, Сережка не знал. Все было слишком неожиданно, немного несерьезно, несколько таинственно и настолько несуразно, что, наверное, следовало бы рассмеяться этому приключению, как розыгрышу со скрытой камерой, и отправиться домой.

Но чт;о-то подсказывало ему, что несуразны его рассуждения и ощущения, а вот происходящее с ним – таинственно, да, но лишь в той мере, в какой он пребывает об этом деле в неведении, в остальном же – вполне реально, а с точки зрения этих парней – даже обыденно.

– Слушайте, а что у нас переднее сиденье пустует? Давайте кто-нибудь из вас туда пересядет. Или я, а?

– Инструкция… – насупившись еще больше, буркнул один из сопровождающих.

«Прелестненько! Я Президент, но распоряжения отдаю не я. Отдают их мне. Неужели они не понимают, что в этом нет никакой логики? Стоп. А может, я и не Президент никакой? Скорее всего, здесь ошибка и им нужен редактор. Или, скажем, модератор. Ну, конечно! Кто ж человека с улицы Президентом поставит? Надо уточнить…»

– Скажите, а в чем моя задача-то будет состоять? – поинтересовался Сережка.

– Василий Андреевич вас обо всем проинструктирует, – сопровождающие были корректны, но на слова скуповаты.

– Захаров?

– Захаров.

– А…

– Василий Андреевич лучше нас разбирается.

– Сергей Николаевич! Прошу, прошу! – Василий Андреевич Захаров оказался мужчиной лет сорока пяти и выглядел овежо и опрятно, словно решительно настроенный порвать со свободой холостяк на первом свидании.

Сережка уселся. Захаров же остался стоять, не отпуская от себя улыбку приветливости, которой в верхнем полушарии лица ассистировала приподнятая правая бровь.

– Как вам наша игра?

– Очень, очень впечатляет, – уклончиво ответил Сережка, который, стыдно признаться, об игре не знал ничего.

– Еще бы! – Разговаривая, Захаров почти вскрикивал, дирижируя при этом самому себе. – Четырнадцать миллионов игроков! Не каждая настоящая страна может похвастаться таким, числом жителей!

«Че-тыр-на-дцать! – мысленно присвистнул Сережка. – Вот ведь раскрутились! Или врет? Как пить дать, врет. Врать в наше время не зазорно. Врать – это уже как мат. Раньше матом ругались. Теперь матом разговаривают. Так и с враньем. Если не врать, сразу чувствуется, что в разговоре чего-то недостает».

Захаров продолжил распространяться о статистических рекордах игры, установленных и грядущих. Сережку же взволновало совсем другое. Секретарь Захарова как-то уж чрезмерно беспокойно поглядывала на него и с видимым напряжением вслушивалась в разговор. Что-то явно смущало ее: за те несколько минут, что Сережка провел в кабинете Захарова, она заточила на механической точилке около десятка карандашей и три или четыре шариковые ручки.

– Ну что же, – Захаров наконец закончил и довольно потер ладони, – как говорится, добро пожаловать и в добрый час!

– Спасибо… А… Кхе… – Сережка прочистил сильно запер-шившее горло. – А скажите, я из дома буду работать или здесь, у вас?

– У нас, у нас. Работа несложная. В любом случае, у вас будет опытный помощник. Он прекрасно владеет ситуацией и всегда подскажет, что делать. Давайте уже пройдем к нашему рабочему месту.

«Двойка Технолоджиз» занимала низкорослый особнячок, трусовато выглядывавший лишь коньком крыши из-за мускулистого каменного приятеля-забора. Общее число комнат в здании вряд л и превышало дюжину, поэтому уже через полминуты Сережка оказался в небольшом угловом зале. У одной из стен притаилась больничного вида койка с множеством, как ему подумалось, медицинских аппаратов. Однако тот факт, что это была не больница, а чрезвычайно далекая от медицинской темы организация, превращал зал из комнаты здоровья в подобие комнаты пыток.

У противоположной стены стояли два старомодных офисных стола, напоминавших своей уродливостью о начале девяностых, когда товар был редок, дорог и чрезвычайно гадок. На каждом из столов примостилось по монитору. Мониторы были погашены, из чего можно было заключить, что управление игрой осуществлялось не отсюда.

Давая всем своим видом понять, что все в порядке – койку он не заметил, а если и заметал, она ему совсем не мешает, – Сережка уверенно шагнул к столам.

– Сергей Николаевич, вам не сюда. Ваше место вот.

От слов Захарова Сережка замер.

– Не сюда?

– Нет.

– А разве я не… не за компьютером буду работать?

– Не за компьютером. На компьютере, – чтобы смысл его слов правильно дошел до собеседника, Захаров подчеркнуто нажал на предлог.

– К-как… в компьютере? – Смысл слов Захарова до Сережки дошел, но породил лишь новые вопросы. – Ой, вы знаете, я вообще-то в технике ничего не понимаю. Я не разберусь.

– Там, – Захаров устало подчеркнул и это слово, – разберетесь. Обязательно разберетесь. Прошу!

Директор строго указал в сторону койки.

«Что здесь творится-то?» – От предчувствия недоброго у Сережки в груди, между горлом и животом, образовалась бездна щемящей пустоты.

– Да будет вам компьютер. Чего побледнели-то, словно у вас любимую игрушку отобрали? Такой компьютер будет – закачаетесь!

Захаров призывно шевельнул бровями, и тотчас один из служащих выкатил скрывавшийся до этой минуты за прочими аппаратами огромный механизм, напоминавший собой рукотворного осьминога. Вместо щупалец у него были тонкие, заканчивающиеся присосками шланги. При этом механизм был не только осьминогом, но и осьмиглазом: черное тело чудища глядело на Сережку почти десятком экранчиков, на которых замерли металлические стрелки и несколько электронных нулей.

Мрачный вид механизма и особенно нацелившиеся на него щупальца вызывали несвоевременные ассоциации с фильмом «Матрица».

«Круто, конечно… – подумалось Сережке, – но лучше все это в кино и наблюдать, но ни в коем случае самому не участвовать».

Тем временем другой служащий почти по-дружески подталкивал совсем сникшего Сережку к койке.

– П-проверить мое здоровье х-хотите? – упавшим голосом пролепетал Сережка.

– И это тоже. По самой игре у вас вопросы есть? Думаю, представление о ней достаточное?

– В общих чертах, да.

Сережка отметил про себя, что в целом не соврал: представление об игре у него было действительно общим, причем настолько общим, что более общим оно быть просто не могло. Это был эталон общего представления.

«Нехорошо врать. Ой, нехорошо!»

Сережка готов был театрально рвать на себе волосы, но нельзя было выдавать себя. Нельзя. Оставалось только врать дальше.

– Вот и прекрасно! – заключил Захаров. – Времени на подробный инструктаж все равно нет.

– Скажите, а как-нибудь без этой машины можно? Я чувствую себя отлично, и, уверяю вас, ничего проверять у меня не нужно.

– Слушайте, вы ведете себя как ребенок у зубного!

– Ну и пусть как ребенок! – огрызнулся Сережка, к этому моменту уже уложенный на койку. – Интересно, как бы вы себя вели на моем месте? Как вел бы себя на моем месте любой из ваших работников? И объяснять ведь ничего не объясняете… А распоряжаетесь мною, будто своим гардеробом.

Захаров выжидательно поглядел на одного из сотрудников – обильно лысеющего, скелетообразного почти старика, который был старше Захарова лет на двадцать и которого тот пренебрежительно называл просто Лешей. Пока между Захаровым и Сережкой велся диалог, цепкие и умелые руки Леши успели облачить Президента в излишне теплый для лета спортивный костюм и приладить ему под куртку и на голову целый пучок из щупалец чудовища.

Вняв немому призыву начальника, Леша печальным, почт траурным голосом пояснил:

– Это один из прототипов виртуальных машин, Сергей Николаевич. Благодаря им отпадает необходимость в традиционном интерфейсе между человеком и виртуальными мирами. То есть в компьютере в том виде, в котором он известен публике, потребности больше нет. Но поскольку это прототип, та, соответственно, экземпляр он штучный и до внедрения в массовое производство требует проведения испытаний. А случай выступить в качестве испытателя выпал именно вам. В документе, под которым вы при регистрации поставили галочку, много что объясняется. Но сам документ вы, конечно, не читали.

– Не читал. Знаете, мне подумалось, что особыми художественными достоинствами ваше Соглашение вряд ли обладает и не стоит того, чтобы тратить на него время.

– Художественными – нет. Разъяснительными же – вполне.

Говорил Леша мягко, даже ласково, что не мешало его словам, принимая во внимание обстоятельства, звучать издевательски.

– Ну, хорошо, – сдался Сережка, – полежу тут у вас денек. Может, два. Сколько эти ваши испытания займут времени?

– О, не один год! – Захаров вновь заулыбался. – Года три-четыре. Вы не волнуйтесь: современное состояние медицины позволяет поддерживать функции организма в состоянии полуанабиоза в течение и гораздо более продолжительного срока!

– К-какого анабиоза?!

– Я же говорю: полуанабиоза. Полу. Все функции организма сохраняются, но сильно замедляются. Кроме мозговой.

– А мозговая функция совсем не сохраняется?!

– Наоборот, не замедляется. Сознание останется ясным. На вашем здоровье все это, уверяю вас, никак не отразится.

– Нет. Ну, подождите! – взмолился Сережка, пытаясь сорвать с себя щупальца, которые, казалось, уже срослись присосками с его собственным телом. – Почему сразу на несколько лет? Кому это нужно? Давайте начнем с недельки, а?

– Сергей Николаевич, дорогой, – Захаров присел к Сережке и обнял его за плечи, прекратив тем самым всякие трепыхания, – и недельку, и месяц, и даже год уже позади. Пройденные этапы. Вы поймите, мы не состояние полуанабиоза здесь испытываем, а будущий образ жизни всего человечества! Ваша слава затмит славу таких первооткрывателей, как Колумб и Гагарин! Благодаря нашей технологии человеку больше не придется страдать в этом «лучшем из миров», не оправдывающем свое название и на четверть процента. Мы подарим ему новый мир. Будущее человечества – не в каких-то там обитаемых мирах у черта на куличках, куда добираться тысячу лет. Будущее человечества здесь! – Захаров похлопал панель металлического осьминога, отчего тот радостно булькнул в ответ. – Здесь столько обитаемых миров, что их число ограничено лишь нашим собственным воображением. К будущему мы готовы. Дело за малым – практическими испытаниями в течение нескольких лет. Будущее уже за ближайшим углом! Осталось лишь сделать несколько шагов и дойти до него! Так давайте пройдем эти несколько шагов вместе, а?

– Это все немыслимо интересно, но все-таки не могу, – Сережка нерешительно извивался под рукой Захарова. – У меня квартира. За нее платить надо. Да еще кошка у меня. Это затруднительно.

– Квартплату мы берем на себя.

– А…

– А когда вернетесь, найдете все таким, каким оставили сегодня.

– А…

– А до тех пор вас ждет увлекательнейшее приключение, о котором, уверяю вас, вы будете с ностальгией вспоминать всю свою жизнь.

– Господи… Послушайте, мне ведь, наверное, в командировки придется часто ездить. А я, понимаете, летать боюсь. Все-таки я для вас далеко не лучший кандидат.

– Летать никуда не надо. К тому же виртуальные самолеты не падают, не беспокойтесь.

Сережка с удовольствием уперся бы рогом, но присутствие в комнате нескольких мужчин, его опасений не разделявших, указывало на тщетность такой тактики.

«Побьют», – не без резона мысленно поморщился он.

– Короче, если настоящих противопоказаний и причин отказаться от работы, на которую вы осознанно шли, у вас нет, больше нам голову не морочьте, Сергей Николаевич! Раньше надо было думать. Раньше! А теперь ни у вас, ни у нас обратной дороги нет. Так, запускаемся! – Захаров обернулся к остальным присутствующим, давая понять, что рассматривает Сережку в качестве статиста и мнением его более не интересуется. – У нас по расписанию через три часа церемония вступления Президента в должность. Начали уже, начали!

Отвечал Захаров все неохотнее. Было заметно, что вступать в спор, убеждать, взвешивать, сомневаться в его планы не входило. Последними словами Захарова, которые Сергей помнил, были:

– Я вот думаю: может, ему всего и не надо знать? Я имею в виду, знать заранее.

Дальше все было как в тумане. Просьбы. Мольбы. Угрозы. Угрожал он. Угрожали ему. Разве что до драки не дошло. А лучше бы, наверное, дошло. Они бы вышвырнули его, и на этом бы все и закончилось. Конечно, наверняка маялся бы сейчас дома, все так же без работы, без перспектив, без интереса с чьей бы то ни было стороны. Но лучше уж так, чем как сейчас: сознанием-то он здесь, а где его тело? Где вообще гарантии, что оно еще живо? Что какой-то ниточкой, каким-то чудом сознание с телом еще соединено?

Теперь он знал достаточно – правда, не столько об игре, сколько о себе самом, – но старался о новых знаниях этих особо не думать и уж тем более не распространяться. Однако скрывать свою неуклюжесть, некомпетентность и бесталанность становилось все труднее.

«Если человек бесталанен, он бесталанен во всем», – заключил он как-то, в момент особого разочарования в себе.

Сергей снова бросил взгляд в окно. Он провел в кресле у компьютера не менее четырех часов. Сонливости или усталости не было. Как не было и многих других чувств, ощущений.

То, каким образом сон настигал его, отчего-то вселило в него уверенность, что он прекрасно мог бы обходиться и без сна. Тем не менее он следовал ритуалу отхода ко сну, боясь прервать эту, возможно, единственную связь с прежней жизнью, с «тем» миром, с миром, который он лишь теперь начал видеть с другой, более позитивной стороны.

Снились ли ему сны, он не знал. Он просто ложился, закрывал глаза и погружался в сон. И если бы не этот загадочный шарик, на то, чтобы заснуть, ему хватило бы и двух минут.

Его пробуждения были не менее загадочными. Будильника или иного подобного устройства ни в спальне, ни в других уголках дворца он не обнаружил, что не мешало ему начинать новый день, словно его включали неизвестной кнопкой, ровно в восемь, одетым в деловой костюм и попивающим кофе в трапезной зале в компании Виктора. Всезнание Виктора внушало ему благоговение, а всеведение – ужас.

Виктор был личным помощником Президента, обеими его руками, глазами, ушами и даже мозгом. От его плотной, монолитной фигуры, придававшей ему своими скупыми, но при этом экспрессивными движениями сходство с памятником, исходила самоуверенность хитроватого слуги, готовящего себя к тому, чтобы сыграть в подходящий момент роль истинного хозяина.

Утро четвертого дня его пребывания в игре снова застало Сергея механически помешивающим лоснящуюся жидкость в излишне грубоватой для президентского сервиса чашечке. Виктор уже сидел напротив, углубившись в бумаги, веером разложенные на его стороне стола, и то ли с показным, то ли настоящим удовольствием вовсю причмокивал коричневой жижицей, которую он беспрестанно подливал себе в чашку.

– Виктор, вам действительно нравится этот кофе или вы только делаете вид? – поинтересовался Сергей с нескрываемым раздражением.

– Нравится. Очень. А вам он разве не по вкусу?

– По вкусу?! Я не чувствую никакого вкуса. Я даже не знаю, горячий он или холодный.

Виктор пожал плечами и, протолкнув в рот тарталетку, вновь захлюпал кофе.

«Ничего удивительного, – подумалось Сергею. – Рисованный персонаж пьет рисованный кофе. Конечно, он будет ему нравиться».

– Вы не выспались, господин Президент? – спросил Виктор, а чтобы вопрос звучал участливо, на мгновение оторвал взгляд от своих бумаг.

– Нет, нет. Я жаворонок, – поспешил соврать Сергей. – Я люблю рано вставать.

– А я петух. Люблю всех ни свет ни заря поднимать, – то ли похвастался, то ли соврал Виктор.

Обескураженный подобным признанием, Сергей замолчал. Пить кофе не хотелось. Есть тоже. Во-первых, еда и напитки не имели здесь никакого вкуса. Сергей даже не мог сказать, чувствует ли он свой собственный язык, пусть владеть им, то есть говорить, он и был в состоянии. Во-вторых, чувства голода или жажды как таковых он не испытывал.

«Колют они мне, что ли, там что-то?» – в отчаянии подумал он.

– Знаете, как у нас говорят? По-настоящему вкусен только заслуженный обед. – Оказывается, все это время Виктор продолжал наблюдать за ним.

– Что?

– Так. Ничего…

– Нет, Виктор, вы уж, пожалуйста, сказав «А», говорите и «Б».

– Я могу и «В» сказать.

Президент и его помощник померялись тяжестью и пристальностью взглядов – одной из немногих вещей, которой можно публично меряться государственным мужам. Несмотря на то что в игре Сергей был представлен в качестве мужчины средних лет с пробивающейся по краям висков сединой и наростами мешков под впадинами задумчивых, тревожно вопрошающих черных глаз, Виктор относился к нему с неким пренебрежением, с каким относятся к дармоедам, от которых нельзя избавиться, но которых и не за что уважать. С доку ментами работал именно он, испрашивая мнение Президента лишь изредка и, как чувствовал Сергей, имея по каждому вопросу свое мнение, которому изменять не собирался. Вводить Президента в курс государственных и окологосударственных дел Виктор также не спешил, рассуждая, очевидно, что разбирающийся и в тех и в других делах Президент – прямой конкурент своему помощнику. На робкие же попытки со стороны Сергея получить разъяснения отводил взгляд и отвечал, что всему свое время. В общем, оберегал свою власть ревниво и с хитростью настоящего царедворца.

В упорном молчании прошло минуты полторы, и тут Виктор вздрогнул и, повернувшись к двери, промолвил:

– А вот и ваша пресс-секретарь.

– Пресс-секретарь? – изумился Сергей. – У меня есть пресс-секретарь?

– Теперь есть.

Секунд пять спустя дверь отворилась, и в трапезной, слегка переваливаясь на тяжеловесных туфлях, появилась женщина лет тридцати с небольшим, обернутая в деловой костюм и прячущая ярко обведенные глаза в оправе скорее всего не требующихся ей очков.

«А очень ничего так краля. Клевоногая… – Сергей невольно залюбовался видением. – Но не хочу. Странно все это. Все-таки они мне что-то там колют».

Пресс-секретарь вдруг зарделась и вытаращилась. Сергей вздрогнул: вслух он, что ли, думать начал? Виктор же с лирическим выражением лица выглядывал что-то за спиной Президента.

Сергей обернулся. На электронной панели у него за спиной, как, впрочем, и на всех других панелях, установленных на каждой из стен залы, бегущей строкой транслировалась мысль, которую он только что озвучил в своей голове. Такие панели были установлены во всех помещениях дворца, но до настоящего момента Сергей даже не задавался вопросом об их назначении.

– Извините, мне в туалет нужно, – смущенно пробормотал Президент и, опрокинув пару стульев, вылетел в коридор.

Добежав до туалета, он тяжело уперся в края рукомойника и обратился к понуро глядящему на него из зеркала отражению:

– Так, краля – никакая не краля. Это какая-то программа, в присутствии которой я выражаю свои мысли вслух, хотя мне кажется, что я высказываю их лишь себе. Вернее, это программа считывания мыслей. Так… Что же дальше? Если теперь мысль какая несвоевременная в голову взбредет, ее ж придется как-то шифровать… А вообще изобретение, конечно же, полезное, но для реального мира: очень неплохо было бы знать, что в действительности думают наши правители. Только там у пресс-секретарей функция совсем другая – мысли президентов не озвучивать, а всячески подкрашивать и прикрывать.

В коридоре Сергей застал одного из сотрудников своего аппарата нетерпеливо поджидающим его у двери трапезной.

– К вам просители, господин Президент! – выпалил тот, едва Сергей приблизился на расстояние, позволяющее сообщить новость, не переходя на крик.

– Просители? Хм… Что ж, просите…

– Да, просите, – подтвердил Виктор, неожиданно выросший под боком у Сергея. – Думаю, удобнее всего будет принять в зале аудиенций, господин Президент.

Первым в зал аудиенций был впущен малый с глуповатым лицом. Подобное выражение придавали ему стрижка «под горшок», полтора уса вместо полноценных двух и карикатурный нос-пятачок. Одет проситель был просто, даже бедно, и западал на одну ногу, словно заезженная кляча.

– Анисий Поделомович Куропатовкин! – объявил служащий, выполнявший сегодня функции мажордома.

Едва проситель приблизился к креслу, в котором восседал Президент, как Виктор грозно гаркнул:

– На колени, раб!

Проситель тотчас же с готовностью рухнул на колени.

– Виктор, вы эти средневековые замашки бросьте! – Сергей вскочил с кресла и засуетился вокруг просителя. – А вы, Анисий… э… Такинадович, поднимитесь, поднимитесь сейчас же!

Проситель приподнял одно колено, оставив другое на полу, и с радостью и преданностью воззрился на мрачно поглядывающих на него и друг на друга Президента и его помощника. Лицо посетителя выражало необъяснимый экстаз.

«Дурдом! – подумал Сергей. – Как есть дурдом!»

«Дурдом! Как есть дурдом!» – зажглось на всех экранах зала.

– Да прекратите уже транслировать мои мысли! – рявкнул Сергей в сторону пресс-секретаря и, уже обращаясь к просителю, поинтересовался: – Так что вы хотели?

– Прошу руки вашей дочери! Не-е откаж-жите! – пропел Анисий Поделомович.

Сергей озадаченно повернулся к Виктору. Тот молча смотрел на него, как бы говоря: да, мол, братец, такие вот фортеля случаются в жизни.

– То есть как «моей дочери»? – Сергей вновь заговорил с просителем. – Какой такой… дочери?

– Которая Анна.

– И много у меня… дочерей? – пролепетал Президент, обескураженный подобным открытием.

– Пять, – отозвался Виктор.

– Что?!

– Я вот тоже подумал, что довольно много, – заметил снизу проситель, – и решил избавить вас хотя бы от одной. Смею в качестве зятя соответственно претендовать и на звание генерала.

«Вотра нартаглец!» – выругался про себя Сергей, ловя на себе изумленный взгляд пресс-секретаря.

– Мы посоветуемся. И подумаем. – Сергей поднял Анисия Поделомовича с пола за борт пиджака и, брезгливо взяв под руку, довел до двери.

– А мне когда теперь зайти? – полюбопытствовал тот.

– Больше заходить не нужно, – заверил его Президент. – В этом нет необходимости.

Закрыв за посетителем дверь, Сергей вернулся к креслу.

– Какой-то проходимец, Виктор, – решил поделиться он впечатлениями со своим помощником.

Тот, не отрывая взгляда от ногтей, по которым он водил пилкой, словно миниатюрным смычком, лишь болезненно скривил лицо.

Не успел Куропатовкин исчезнуть, как в дверях появился новый проситель, смахивающий одеждой на зажиточного крестьянина, сошедшего со страниц тургеневских рассказов. Однако бороденка портила все впечатление. Именно бороденка, а не борода: растительность на его лице была жидка и неровна и лишала его всякой солидности.

Мужичок с бороденкой приблизился к креслу Президента чрезмерно осторожно, как-то бочком, и заунывным, плачущим голосом затянул:

– Ваше Рассиятельство…

– Какой я вам еще «рассиятельство»?! – моментально вскипел Сергей: все эти подобострастные обращения ему порядочно надоели.

– Ну, вы же сияете…

– Виктор… я думаю… – в предчувствии нехорошего Сергей судорожно сглотнул. – Я правда сияю?!

Виктор повернулся к Президенту и довольно кивнул. Тотчас Сергей почувствовал, как голова его наполнилась жаром.

– Виктор, вы дурак! Я сказал, думаю, а не надеюсь!

– Как изволите, – буркнул Виктор обиженно, и жар прекратился.

«Тфакирт понучеркфтов!» – выругался про себя Сергей.

Виктор внимательно вгляделся в бегущую строку, но ничем не выдал, удалось ли ему ее расшифровать.

– Так с чем вы пришли? – обратился Сергей к просителю, который к этому времени уже стоял сбоку от президентского кресла-трона.

– По дельцу, благодетель.

– Я для вас еще ничего не сделал, чтобы меня благодетелем называть, – нахохлился Сергей.

– Ну, так сделаете! – заверил его проситель. – Дельце-то плевое.

– Сделаю, что смогу, – пообещал Сергей. – Вы рассказывайте, Не стесняйтесь. Вас как зовут? Вроде вас не объявляли.

– Конюхов я. Пелагей.

– Ага… Очень хорошо, Пелагей. Говорите.

– Да говорить я могу, благодетель, вы уж не обессудьте… Так я по делу.

– Очень здорово, что по делу. Я вас слушаю.

– Да дело-то пустяковое. Так, дельце…

– A-а… Ну так, значит, нам будет легче его решить. Правда, Виктор?

– Несомненно, – поддакнул тот. – Для того мы здесь и поставлены – блюсти.

– Очень хорошо, что именно вы и поставлены. – Проситель вынырнул с другой стороны кресла. – За тем и пришел. К кому же еще маленькому человечку и обратиться, если не к вам?

– Так обращайтесь смело. Мы вас внимательно слушаем, – улыбнулся Сергей.

– Это просто замечательно, что внимательно, благодетель. Вот если бы все так внимательно слушали, то и не пришлось бы мне вас сейчас беспокоить.

– Да что вы! Какое «беспокоить»? Уверяю вас, именно ради этого мы здесь и работаем. Это и есть цель нашего труда. Так ведь, Виктор?

Виктор глянул исподлобья, но не сказал ничего.

– Да уж надеюсь, что не обеспокоит вас мое дельце-то. Оно ведь и нехитрое вовсе. Не дело ведь, а дельце, да.

– Так, так… – Сергей ободряюще подался в сторону просителя. – Да вы не робейте. Выкладывайте все как есть. Что у вас?

– Да ведь оказия у меня к вам, благодетель. Дельце.

– Очень хорошо. И?..

– И… ну, дельце-то так себе, пустяк. И вас ничуть не обеспокоит. Соответственно беспокоить вас им не стану. Спасибочки. Благодарствую за заботу, а за беспокойство извиняюсь. Простите уж великодушно за неудобство.

Пелагей Конюхов поклонился и, продолжая кланяться и бормотать слова извинений, попятился к дверям, за которыми благополучно и исчез.

– Виктор, что этот человек хотел? – обратился Сергей к своему помощнику, как более знающему и опытному товарищу. – Что это вообще такое было?

– НБО.

– НБО?

– Неопознанный болтающий объект. Вырвался откуда-то какой-нибудь не удаленный вовремя регистр. Вот и носит его теперь везде. Сам мается и других только отвлекает.

Пока Сергей приходил в себя от подобной новости, в зале появилась целая делегация просителей. Вели они себя, вследствие своей многочисленности, крайне самоуверенно, хотя и удостоили Президента поклонами.

– Господа! Господа!.. Я ни-чег-го не могу разобрать! Говорите кто-нибудь один! – взмолился Сергей: после того как толпа ввалилась в зал аудиенций, она распалась на множество обсуждающих что-то друг с другом и апеллирующих к Президенту групп. – Говорите вот вы! – Сергей ткнул в отчаянно жестикулирующего толстячка с вытянутым по горизонтали овалом лица.

– Серпантин Колобочко, – отрекомендовался тот и торжественно объявил, обращаясь, как истинный оратор, не столько к самому Президенту, сколько ко всем присутствующим: – Господин Президент! Мы представляем хорошо известную вам… – Толстячок помолчал, а затем добавил: – И нам… и всем… Лигу защиты компьютерных вирусов. Конечно, нас целая лига, но мы вынуждены искать защиты и у вас.

– От вирусов? – Сергей был несколько сбит с толку объяснениями лидера вирусофилов.

– Ни в коем случае! – воскликнул тот. – Для вирусов!

Сергей ошарашенно покосился на своего помощника.

Виктор с полуулыбкой молча поглядывал на начальника, в то время как взгляд его уверял: «Да, брат, бывают и такие несуразности».

– Мы требуем… – Предводитель братства защитников вирусов выжидательно замолчал, и тотчас поднялся страшный гвалт, из которого следовало, что просители прибыли сюда не просить, а именно требовать. – Мы требуем запретить уничтожение компьютерных вирусов! Это негуманно – сначала создать что-то, а потом убить. Мы требуем гуманного отношения!

– Гуманного! Гуманного! – подхватили остальные требователи на манер того, как казаки выражают одобрение возгласами «Любо! Любо!».

– Кроме того… – отчеканил их предводитель. – Кроме того, мы требуем, чтобы подвергнутым аресту и посаженным на карантин вирусам полагались ежедневные двухчасовые прогулки! На сво-бо-де! Кроме того…

Вождь вирусофилов явно вошел во вкус. Подогреваемый вниманием Президента и своей возросшей в собственных глазах значимостью, он принялся горделиво прохаживаться взад-вперед, эдакий главный петух в курятнике.

– Кроме того…

– Достаточно, можете идти, – Виктор прервал предводителя уставшим, безразличным голосом. – А о прошении своем забудьте. И еще – проверьтесь-ка на антивирусе.

– Что?!

– А ну, молчать! Я вас самих всех на карантин пересажаю без права выгула!

Окрик Виктора придал вождю вирусофилов ускорение по направлению к двери, которое способен придать пусть и главному, но не по делу зарвавшемуся петуху лишь хороший пинок. Замысловато подпрыгивая и кудахча обиженным фальцетом, он выскочил из зала. Остальные представители Лиги, топча друг друга, в панике бросились вслед за ним.

Сергей с благоговением полюбовался решительным профилем своего помощника, подумывая: «Это ничего. Ничего. Дайте мне только время, я этого Витька за пояс заткну. Я всем, всем… Господи, я же нешифрованным каналом мечтаю…»

Просители тянулись бесконечной чередой до самой ночи. Необычности, а порой и экстравагантности прошений Сергей уже не удивлялся и участия в их обсуждении почти не принимал, рассудив, что Виктор, который знал несравненно больше, был способен принять более взвешенное, да и просто более правильное решение. Себе же он выбрал роль ученика и наблюдателя.

Отужинав в компании телевизора и вернувшись в спальную залу, Сергей понял, что что-то не так, что ему следует разобраться в чем-то важном. Но в чем? В чем? Нет, никак не получается вспомнить. Ведь что-то было. Что-то сегодня произошло такое, о чем нельзя забыть, что нужно разрешить. Какая-то проблема, вопрос, непонятность…

Сергей в отчаянии повалился на постель и уставился на излучавшую мягкий холодный свет люстру. Сияние! Жар в голове! Он отчетливо вспомнил. Он был уверен. Он явственно почувствовал этот жар, неожиданно наполнивший ему голову. Как он, черт побери, возник? Этот Виктор просто… Сергея передернуло от мысли о могуществе Виктора.

«А боль? Боль, интересно, есть?»

Сергей поднялся одним рывком и подбежал к столику в углу, на котором стоял бронзовый подсвечник с воткнутой в него одинокой свечой. Подле подсвечника лежали спички. Нетерпеливым, лихорадочным движением Сергей вытряхнул из коробка спички и зажег свечу. Неуверенно помигав несколько секунд, тонкое пламя устремилось вверх. Сергей было заколебался, но, раздосадованный собственным малодушием, ткнул ребро ладони в пламя. Боли не было. Как не было и копоти, дыма, обгорелой кожи, шипящего мяса… Пламя лишь мягко пульсировало в руку, словно вылизывающая себя кошка.