Текст книги "Тысячелетия, погребенные пустыней"

Автор книги: Александр Виноградов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Поверх лежащей на полу росписи – толстый слой глины: мелкая кирпичная крошка, иногда крупные обломки кирпича, а между ними – глина, глина, глина… Растворенная в воде, она протекала тонкими струйками, заполняя все полости и поры.

Под рукой, кроме раскопочного ножа, два скальпеля и несколько кистей. Один из скальпелей очень маленький (у хирургов он называется глазным), другой побольше. Основной слой глины над росписью убирается ножом. Удаляются кирпичи и все вокруг обнаруженного куска, что могло бы помешать работе. Когда до красочного слоя остается сантиметра два-три, нож приходится отложить: можно испортить роспись, проткнув неосторожно тонкий слой натеков. Да ножом тут, пожалуй, ничего и не сделаешь – обычно он очень тупой. На помощь приходит скальпель, тот, что побольше. Снимается еще один слой, обычно не у всего куска, а у части, которую за день предполагается расчистить. Остается тонкая, в несколько миллиметров, прослойка. Теперь только она скрывает роспись. Последняя видна уже местами, просвечивая краской или блестяще-белым алебастром фона. Что скрывает новый обломок?

Легкий нажим сверху острым краем маленького скальпеля – и отскакивает-маленький кусочек глины, а такой же кусочек росписи, маленький, всего в несколько квадратных миллиметров, вновь после перерыва в полтора тысячелетия видит свет. Еще один легкий нажим, и еще, и так целый день, и второй, и третий. Зацепить кусочек побольше нельзя, так как глина отскочит вместе с росписью и алебастровой подгрунтовкой. Поставить ее потом на место необычайно трудно, а порой, в условиях экспедиции, и невозможно. Алебастр крошится, краска росписи отслаивается.

Расчищенный участок росписи пропитывается особым клеевым составом и укрывается от яркого солнечного света. На свету краски быстро тускнеют. Поэтому тут же на месте делается копия росписи, которая по цвету значительно ближе к первоначальному оригиналу, чем выставленные сейчас в музеях подлинники.

Мы рассказали о самом простом и удобном для расчистки варианте: роспись лежит «вверх лицом». Когда кусок с росписью перевернулся или когда две или несколько росписей, разделенные иногда тонкими прослойками, составляют начинку большого глиняного «пирога», расчистка становится во много раз более трудоемкой.

Хотя однообразна и утомительна эта работа, но все-таки необычайно интересна. Мысль о том, что бесформенный и грубый кусок земли превратится в яркую, многокрасочную картину, новую и, может быть, еще более интересную, чем найденные до сих пор, все время держит в напряжении, торопит, не дает скучать. Хорошо, конечно, если роспись окажется именно такой. Но бывают и огорчения. Как узнать, интересна ли роспись, если по краям серой глыбы заметен лишь тонкий слой белой алебастровой подгрунтовки. Просидишь над таким куском дня три – и в результате девственно-белая поверхность алебастра и где-то сбоку две красные полосы. Зачем они здесь? Ведь это часть какой-то композиции. Для фантазии, самой буйной, здесь непочатый край. Утешаешь себя: конечно, и эти открытые тобой линии тоже нужны; ведь расчищать надо все, даже на первый взгляд неинтересное и сразу непонятное. Возможно, этот кусок, вместе с другими, найденными в этой же комнате, позволит реконструировать хотя бы характер росписи.

Расчистить кусок упавшей стены с росписью – это еще не полдела. Его еще нужно вынуть, оторвав от плотно слежавшейся глиняной массы, отнести в лагерь, доставить на ближайший аэропорт или железнодорожную станцию (в пустыне это не так-то просто), наконец, отвезти в Москву или Ленинград, где искусство реставраторов еще на многие десятилетия продлит жизнь росписи. Самое ответственное – вынуть роспись.

Сидит археолог в раздумье перед накрытым бумагой большим куском глины. Под бумагой – «писец». Так называют эту роспись потому, что на ней изображена фигура юноши с подносом в руках, на котором лежат какие-то белые, перевязанные на концах цилиндры. По-видимому, это те самые рукописи на коже, которые нашлись в помещениях юго-восточной части дворца. На шапке юноши тамга (знак) правящей в Хорезме династии Сиявушидов, очевидно, это дворцовый писец.

Вчера была закончена расчистка росписи, ночь «писец» одиноко пролежал во дворце, заботливо укутанный бумагой и брезентом. Сегодня его нужно вынуть и перетащить вниз, в лагерь.

Кусок тяжелый, работа будет не легкой. Глина под алебастром хотя и пропитана обильно клеем, но при малейшем движении может все же разломиться на несколько частей и испортить роспись. Чтобы избежать всяких случайностей, кусок росписи заключается в прочный гипсовый обруч с марлевой прослойкой. Когда этот «марлебетон» просохнет, можно будет начинать.

Володя Лоховиц, откопавший и расчистивший «писца», прикидывает сейчас, как лучше это сделать. Комната узкая, да и роспись лежит близко от стены. К противоположному ее краю вряд ли подберешься.

…К четырем часам, когда после обеда и отдыха мы снова поднялись на раскопочную площадку, гипс просох. Длинными и острыми ножами (тоже из хирургического набора) подкапываем со всех сторон глиняную глыбу. Нож проникает далеко, но все же длина его недостаточна. На помощь приходит пила. Обыкновенная ножовка с деревянной или металлической ручкой. В сделанную ножами выемку просовываем пилу и сантиметр за сантиметром отделяем роспись от груды завала. Пила идет плохо, часто попадаются плотные куски кирпича. Больше часа уходит на подкапывание глыбы со стороны стены: работать дьявольски неудобно.

Наконец настает момент, когда лишь небольшой столбик земли связывает роспись с остальной массой глины. Под подкопанными частями, чтобы глыба не разломилась, плотно уложены кирпичи. Наступает самый ответственный момент. Володя, стоя на коленях, осторожно берется за гипсовые края глыбы. Несколько легких движений в ту и другую сторону. Глыба слегка подается, затем, поддерживаемая слегка, мягко ложится на подстилку из кирпичей. Кажется никаких трещин, все в порядке – и вздох облегчения.

Все остальное не так сложно и опасно. Осторожно ставим роспись на ребро, очищаем и выравниваем низ, который так же, как и бока, заливаем гипсом. Большой кусок глины с росписью оказывается в довольно прочном гипсовом ящике. Спуск его в лагерь – торжественный момент. Конечно, можно было бы доверить это рабочим. Они сделали бы это не менее осторожно и аккуратно. Но мы несем «писца» сами – такова традиция. Из глубокого раскопа доносится завистливый комментарий:

– Поволокли, счастливчики…

* * *

Пятьдесят лет назад археологом В. Л. Вяткиным при раскопках Афрасиаба – домонгольского Самарканда – был найден обломок штукатурки с росписью. Это было первое вещественное доказательство (до этого имелись лишь сведения из письменных источников – китайской летописи) о существовании живописи в древней Средней Азии. Найденная в 1913 г. В. Л. Вяткиным роспись погибла: находка была неожиданной и застала археологов врасплох. Оставленный на длительное время незакрепленным красочный слой ее растрескался, отошел от грунта и свернулся. К счастью, художнику удалось сделать копию. На росписи были видны изображения трех фигур, прорисованные черными линиями. В живописи преобладали желтые, пурпурно-красные и различные оттенки синих тонов.

К моменту, когда были открыты росписи Топрак-калы, стала известна живопись и из других районов Средней Азии, в частности замечательные росписи из Пянджикента VII–VIII вв.

Живопись Топрак-калы занимает особое место среди памятников искусства древней Средней Азии. Время, когда создавались росписи Топрак-калы, – период расцвета античной культуры Средней Азии. Это обусловило реалистический характер живописи (это же относится и к топрак-калинской скульптуре, о которой мы еще будем рассказывать) в отличие от более поздней живописи Пянджикента, в какой-то степени условной, стилизованной.

Мы уже говорили, что во дворце хорезмшахов были расписаны (или по крайней мере окрашены) стены почти всех многочисленных помещений. Хорезмийские художники писали минеральными красками, закрепленными каким-то клеящим веществом. Комочки этих красок и черепки с краской, своего рода палитры, применявшиеся для пробы густоты красочного слоя, находили во многих помещениях. Поражает большое богатство цветов и оттенков: красного, малинового, алого, розового, оранжевого, желтого, зеленого, синего, голубого, голубовато-серого, коричневого, фиолетового, белого. И при этом преобладают теплые, радующие глаз тона.

О чем же рассказывали хорезмские живописцы? Восстановить сюжеты росписей чрезвычайно сложно. Навсегда останутся загадкой сюжеты росписей многих комнат, представленные мелкими обломками. Работу исследователя затрудняет и то обстоятельство, что в завале одного помещения могут оказаться обломки росписей сразу двух помещений: верхнего этажа и нижнего. Попробуй разберись!

Но одна находка следовала за другой, и тщательное исследование и сопоставление многих обломков позволяло иногда расшифровывать тайну росписей. Вот так называемая «красная комната». В ней и в нескольких соседних помещениях были найдены и расчищены многочисленные фрагменты большой, связанной несомненно единым сюжетом живописной композиции. Поднятая лапа тигра или льва на одном куске, нога лошади, согнутая на скаку в колене, – на другом; еще одна лапа, опирающаяся на черную линию, ограничивавшую нижнюю часть росписи; лицо черноволосого мужчины, изображенное в профиль. И еще множество более мелких кусков.

Как разобраться в этих загадочных обрывках? Может быть, по принципу известной детской игры – складывающихся из кубиков картинок? Ворочать тяжелые куски при этом не придется: все изображения скопированы в красках на бумаге. Скажем заранее – ничего из этого не получится. Уж если сравнивать наши находки с детской игрой, то они будут напоминать набор, в котором из десяти кубиков не хватает семи или даже восьми.

Но ведь в наборе, кроме кубиков, есть еще и напечатанные на бумаге целые картинки. И археолог В. Д. Берестов, написавший еще в студенческие годы работу по живописи Топрак-калы, нашел такую картинку для «красной комнаты». Правда, она была не на бумаге, а на серебряной чаше, найденной очень давно, еще до революции, в Прикамье, но, как установил С. П. Толстов, происходившей из Хорезма. Развернув в прямой плоскостной пояс выбитое на чаше изображение и сравнив с ним найденные в «красной комнате» разрозненные «кубики», он пришел к выводу, что роспись «красной комнаты» по сюжету аналогична изображению на чаше. А на серебряной чаше – сцены охоты. Всадник поражает копьем напавшего на него тигра. Другой всадник из лука стреляет в льва. Лев нападает на третьего всадника, обороняющегося также при помощи лука. Очень любопытно, что геометрический орнамент на чаше тождествен по построению некоторым орнаментальным мотивам росписей Топрак-калы.

В разных помещениях дворца была найдена довольно большая группа портретных изображений. Это не изображенные с известной долей условности придворные хорезмшаха – придворный писец, придворные красавицы, молодые люди неизвестной профессии в черных кафтанах, а настоящие портреты, очень выразительные, написанные в разнообразии поз и движений, с применением более тонких линий и цветовых оттенков, оживляющих мазков и штрихов.

…Склонился в раздумье человек, опершись на согнутые пальцы украшенной браслетом руки… Тщательным контуром прорисовано лицо рыжеволосой женщины с тонкими бровями и длинными ресницами. Еще одно женское лицо: на голубом фоне, с устремленным вдаль взором, прядями падающих на плечо черных волос…

Несомненно, это фрагменты каких-то многофигурных композиций. В одном из помещений (на стене!) сохранились остатки росписи с изображением одной из таких сцен: женщина в белой одежде что-то передает или показывает мужчине в темном. В другом месте расчищено изображение сидящих рядом мужчины в черной и женщины в светлой одежде. Трудно сейчас сказать, о чем повествуют эти сцены, однако можно предполагать, что если не все они, то по крайней мере часть их связана единым сюжетом. Возможно, это иллюстрации какого-то неизвестного нам, но волновавшего в свое время хорезмийцев эпоса.

И еще об одном изображении хочется рассказать. В 1949 г. в небольшом помещении, соединявшем три центральных зала дворца, был расчищен обломок росписи с великолепным изображением орла. Перед орлом – навершие жезла в виде трилистника, стоящего на четырех шарах. Археологи-хорезмийцы уже так много знали о Хорезме, о Топрак-кале и ее жителях, что смысл и этого, загадочного на первый взгляд обломка, был разгадан. С. П. Толстов высказал мнение, что перед нами не что иное, как часть изображения царя в короне в виде орла.

Можно спросить: а на чем основано такое предположение? Ведь на росписи нет даже никаких намеков на царя. Может быть, только жезл? А С. П. Толстов пошел в своих выводах еще дальше. Он назвал, какому из хорезмшахов могла принадлежать корона – Вазамару. О том, что это может быть короной хорезмшаха, было ясно по найденному ранее в «зале царей» царскому головному убору. Изображения на хорезмийских монетах рассказали, что такую корону носил хорезмшах Вазамар. Ну а жезл? И ему нашелся двойник – на серебряном хорезмийском блюде с изображением царя, окруженного музыкантами и слугами.

Как все это, оказывается, просто, скажете вы. Нет, не так просто, или, вернее, просто только в нашем рассказе. На самом деле, это итог многолетней предшествующей работы в Хорезме, больших, накопленных за это время знаний, долгих раздумий, сопоставлений.

О живописи Топрак-калы можно было бы еще многое рассказать. Например, о замечательном хорезмийском орнаменте. Ведь он лучше, чем что-либо другое, рассказывает нам о народных истоках топрак-калинской живописи и больше всего ассоциируется с миром образов народного орнамента современных жителей Средней Азии – узбеков, таджиков, каракалпаков, казахов. Ведь орнаментальные мотивы пришли на стены дворца хорезмшахов с тканей и ковров, с кожаных изделий и произведений ювелиров. Одни из них ведут свое происхождение из среды кочевников, другие возникли в кругу ремесленников земледельческих оазисов, третьи всегда были присущи городскому архитектурному декору.

Основной вывод, к которому пришел С. П. Толстов, когда еще не все росписи Топрак-калы были извлечены из завалов и раскопки продолжались, это вывод о существовании самостоятельного хорезмского художественного, центра, отличного от других художественных центров позднеантичной Азии. Знакомство с искусством других народов, в частности Индии и Ирана, с творчеством кочевых и полуоседлых племен Приаралья, Причерноморья, Сибири не привело к созданию механически составленного из разнородных элементов, эклектического искусства. Искусство позднеантичного Хорезма и Топрак-калы – цельное искусство, впитавшее в себя и творчески переработавшее на основе своих принципов и законов многое из лучших художественных достижений других народов.

Но в огромной по объему живописи дворца не чувствуется однообразия. Жесткие сроки постройки торопили не только строителей, но и художников и скульпторов. Во дворце работало сразу множество художников. И в технике, и в характере, и в стиле росписи чувствуется рука нескольких талантливых мастеров живописи. Нельзя спутать художника, писавшего «арфистку», с автором «сборщицы фруктов», а последнего с создателем портрета рыжеволосой женщины. Как и всюду, наряду с замечательными мастерами живописи работали и малоталантливые художники, и даже ремесленники, знакомые лишь с техникой живописи. При таком огромном масштабе работ без них нельзя было обойтись. Безусловно, нельзя спутать художника, расписавшего парадный коридор, ведущий от входа во дворец во внутренние покои, и ремесленника, наносившего на стены служебных комнат простые повторяющиеся орнаменты.

О замечательной живописи Топрак-калы можно было бы рассказать еще очень многое. Однако в художественном оформлении дворца не она играет решающую роль. Как ни великолепны, как ни 'Красочны росписи, пальму первенства надо все же отдать скульптуре.

Скульптура Топрак-калы не из мрамора и не из бронзы. Величественный, законченный по архитектуре дворец сделан целиком из глины, из нее же сделана и скульптура. Глиняная скульптура! Да еще пролежавшая в земле более пятнадцати веков! Что же от нее осталось? Оказывается, простая глина, даже не обожженная, не такой уж непрочный материал. Скульптурные находки Хорезмской экспедиции можно видеть не только 'в ее фондах, но и в лучших музеях страны: Музее восточных культур в Москве, в Эрмитаже, Музее антропологии и этнографии АН СССР.

Чтобы хоть немного познакомиться со скульптурой, совершим небольшую экскурсию по центральным залам дворца.

«Зал царей». Так назвали огромный зал, перекрытый мощным сводом из сырцового кирпича. Раскопки его начались в 1947, а закончились лишь в 1950 г. Его расчищали так долго совсем не потому, что он очень большой. Соседний «алебастровый зал», больший по размерам, был раскопан всего за два сезона. Дело в том, что мощные завалы перекрытия и стен в этом зале были буквально начинены обломками скульптуры. И вынуть ее, не повредив из этого веками слежавшегося месива глиняных конструкций, было во много раз труднее, чем найти и расчистить росписи.

^{Фрагмент статуи из 'зала царей'}

Как и росписи, вся скульптура также была найдена в обломках. Расчищены и вынуты из завалов десятки фрагментов скульптурных человеческих торсов, рук, ног, множество оснований сидящих статуй, почти целые статуи, но без голов и головы отдельно, головные уборы, детали одежды. Все скульптурные изображения, а большая часть их выполнена в натуральную величину, были раскрашены – лица в телесный цвет, одежды, орнаменты и вышивки – многоцветно.

…Вдоль стен зала, на возвышении, разделенном ажурными глиняными решетками, находились скульптурные изображения хорезмийских царей династии Сиявушидов. Вокруг них – статуи их жен и детей, приближенных и жрецов, хорезмийских богинь и стражей. В середине южной стены огромная ниша. В этой особо почетной части зала статуи наиболее значительных правителей Хорезма, и среди них статуя хорезмшаха Вазамара в короне в виде белого орла. Позади всего этого многокрасочная орнаментальная роспись: белые и красные лилии на кубово-синем фоне. Так представляется сейчас художественное оформление одного из самых парадных помещений дворца, названного С. П. Толстовым «залом царей».

^{'Супруга Вазамара'}

Через проход в северо-западном углу зала выходим в северные внешние помещения, а оттуда, через «алебастровый зал» и еще два помещения, попадаем в «зал побед».

«Зал побед». Он был назван так потому, что его стены украшены изображениями сидящих царей и богини победы Ники.

Через небольшую комнату попадаем в расположенный западнее «зал темнокожих воинов». Это одно из самых интересных помещений дворца. По стенам зала были устроены ниши, в них находились статуи, вероятно, также царей, но на этот раз в полный рост. (От них сохранились лишь нижние части.) Между статуями царей, на своеобразных постаментах в виде огромных двойных волют со спиралями на концах, находились статуи воинов. Эти небольшие, примерно в половину человеческого роста, фигуры были изображены в чешуйчатых панцирях с плетеными камышовыми щитами. Совершенной неожиданностью оказалось то, что воины эти были темнокожими. Антропологи определили, что темнокожие воины близки по своему физическому типу к одной из групп населения южной Индии, так называемым дравидам. Очевидно, индийские отряды участвовали в это время в воинских формированиях Хорезма, и в частности им доверялась охрана хорезмшаха.

«Зал оленей». Он западнее «зала темнокожих воинов». По сравнению с огромным «залом царей» и «залом побед» это сравнительно небольшое (8,8x5,1 м) помещение, к тому же отличающееся по оформлению от больших парадных залов. Стены этого помещения были украшены рельефными изображениями деревьев, обвитых виноградными лозами. По нижней части стены шел пояс с изображениями в натуральную величину пасущихся оленей. Они располагались на синем фоне, были раскрашены и выполнены настолько реалистично, что у специалистов не было никаких сомнений в их определении: скульптор изобразил одну из разновидностей лани. Внимание привлекла одна деталь: при всей реалистичности изображений животных они все же не избежали некоторого отпечатка традиционной художественной условности – отростки рогов изображены у них в виде небольших правильных шариков. Эта, казалось бы, незначительная деталь позволила установить непосредственное родство искусства Топрак-калы с богатым и своеобразным искусством жителей степей – скифов и сарматов. Можно было предположить, что скульптурные украшения III в. восходят своими корнями к древним традициям массагетского искусства, искусства ближайших степных соседей Хорезма I тысячелетия до н. э.

Закончим свою экскурсию в «зале танцующих масок», он рядом, через стенку. Его оформление также очень необычно. Когда расчистили на небольшую высоту сохранившиеся стены, то увидели… ноги. И не просто ноги, а танцующие ноги. Идущие один за другим по периметру стен барельефы изображали танцующие пары: мужчину в шароварах и мягких сапожках и женщину в длинных, спадающих красивыми складками одеждах, из-под которых выглядывает кончик башмачка. И снова, как и в «зале темнокожих воинов», удивление вызвали головы, в данном случае головы танцоров. Я смотрю сейчас на одну из них, опубликованную на цветной таблице в статье С. П. Толстова. Голова как голова. Раскрашена как обычно. Узколицый человек, с тонким носом, большими глазами и длинной черной бородой. Обликом своим он несколько напоминает древнюю ассирийскую скульптуру, как сказал про него С. П. Толстов. А уши у чернобородого… козлиные! На обломке другой головы сохранилось переносье и глаз: кожа лица черная, а глаз совершенно круглый, вытаращенный. Между ухом и лбом у первой головы видна складка – оказывается танцоры были в масках! Находки были не совсем обычными и требовали объяснений.

Находки в «зале танцующих масок» вызвали в памяти описания и изображения «дионисии» – празднеств в честь греческого Диониса – бога виноградной лозы, виноделия и вина. Греческая мифология представляла Диониса во многих образах. Особенно распространенным было его изображение в образе козла. На дионисиях люди сами превращались в «козлов»: наряжались в козлиные шкуры, привязывали копыта и рога и в таком виде, навеселе от выпитого молодого виноградного вина, плясали и пели на лоне природы.

Божества, подобные греческому Дионису (или римскому Вакху), были и у других народов, в том числе и на Востоке. Вполне вероятно, что художественное оформление «зала танцующих масок» было посвящено какому-то религиозному празднеству, связанному с культом дионисийского характера. Мы имеем прямые указания на существование такого культа в древнем Хорезме. Это и терракотовые статуэтки хорезмийского Диониса с кистью винограда в руке, и письменные свидетельства. «Ночь Мины» – так называет Бируни [9]9
  Бируни – великий среднеазиатский ученый-энциклопедист, живший в конце X – первой половине XI в. Подробнее о нем см. в главе шестой.


[Закрыть]один из хорезмийских праздников, дошедший до эпохи, когда жил ученый, лишь как далекий отголосок какого-то дионисийского культа.

«Некоторые хорезмийцы рассказывают, – пишет Бируни, – будто Мина была одной из цариц или знатных женщин и что однажды она вышла из своего дворца хмельная, в одежде из шелка, а время было весеннее. Она упала на землю, и одолел ее сон, и ударило холодом ноги, и она умерла». В память этой погибшей от пристрастия к вину царицы в Хорезме ежегодно праздновалась «Ночь Мины».

Помогли снова и изображения на серебряных сосудах. На одной из хранящихся в Эрмитаже хорезмийских серебряных чаш можно видеть фигуру божества с козлиной бородой. А на изображении на чеканном серебряном блюде, происходящем, как предполагают, из Северной Индии, мы видим целую сцену: четыре пляшущие пары, в руках у женщин чаши с плодами и сосуды, у мужчин – птицы, ветки. В центре – богиня, сидящая на звере с львиным хвостом и бородатой человеческой головой, козлиными рогами и звериным ухом. Поразительное сходство в деталях убеждает, что и на блюде, и в «зале танцующих масок» изображены какие-то очень близкие сюжеты.

В 1950 г. большая коллекция скульптур пополнилась новой необычной находкой. Широкое лицо с усами, в остроконечной скифской шапке с наушниками (примерно в 1 1/2 натуральной величины). Неожиданными оказались два обстоятельства. Во-первых, голова была сделана не из глины, как обычно, а из алебастра. Это была первая монументальная алебастровая скульптура. Во-вторых, найдена она была в очень уж неподходящем месте. В 1948–1949 гг. в юго-западной части дворца был раскопан длинный, тридцатипятиметровый коридор, вытянувшийся с востока на запад. В этот коридор выходили двери небольших, просто оформленных комнат, в которых, вероятно, жила привилегированная часть дворцовой челяди. При их расчистке было найдено много костей животных, обломки глиняной посуды. И вот в одной из этих, очень скромно расписанных комнат, нашли замечательную скульптуру. Она лежала в середине комнаты довольно высоко над полом. Кроме головы, никаких других частей скульптуры не нашли. Было очевидно, что в такой бедной комнате не могла находиться такая ценная скульптура. Как же она туда попала?

^{Это первая и пока единственная монументальная алебастровая скульптура из раскопок Топрак-калы}

И тогда, а это было уже в конце раскопок, возникла версия о совершенно ином, чем это предполагалось ранее, характере внешнего оформления дворца. Фасад представился уже не в виде вертикальных, украшенных пилястрами плоскостей, а украшенный скульптурами. Ведь линия комнат, выходящих в коридор, самая крайняя с юга. Некоторые из них почти целиком смыты, и неровный излом расчищенного пола обрывается на большой высоте. Потому, по-видимому, и сделана скульптура не из глины, как все во дворце, а из алебастра; глиняная скульптура не сохранилась бы долго на открытом воздухе. Вспомнились и найденные во множестве при раскопках наружного северного двора обломки алебастра – то ли куски облицовки, то ли каких-то лепных украшений.

* * *

Стоит в пустыне древняя крепость Топрак-кала. Собственно, слово «пустыня» здесь не совсем подходит: колхозные поля уже вплотную подступили к грозным башням.

Мимо крепости идет хорошо накатанная дорога, по которой из Нукуса можно попасть на все археологические памятники правобережного Хорезма. И когда археологи направляются на раскопки в пустыню или возвращаются в Нукус, экспедиционные машины всегда останавливаются под башнями Топрак-калы. Крутой тропинкой мы поднимаемся на центральную площадку дворца. Кажется, что за прошедшие пятнадцать лет здесь ничего не изменилось. Замыты немножко стены, кое-где обвалился кирпич. А на стенах «зала танцующих масок» сохранились еще ножки танцовщиц. Прочна все-таки глиняная скульптура!

Заходишь в комнаты, снова тихие и пустынные, которые когда-то очищал от глиняных завалов. Показываешь студентам – начинающим археологам: вот это «зал царей», а это-«зал темнокожих воинов». Здесь помещался гарем хорезмшаха, а здесь нашли архив…

Топрак-кала уже стала историей Хорезмской экспедиции. Но скоро крепость снова оживет, вновь поднимутся высоко в небо клубы пыли, а у подножия башен раскинется палаточный город. Ведь раскопан только дворец, а предстоит раскопать и город. Кто знает, сколько интересных находок ожидают археологов под пухлой коркой покрывающего городище солончака.