Текст книги "Костер для инквизитора"

Автор книги: Александр Мазин

Глава двенадцатая

Залязгала входная дверь. Альбина приглушила звук телевизора, повернулась.

Вошь. Протопал через зал в душевую, бросив небрежно: «Здравствуй».

Альбина выскользнула в коридорчик. Вот одежда, вот полиэтиленовый пакет. В пакете – пистолет, который она видела вчера, и пачки денег. Тысяч двести. Печатает он их, что ли?

Альбина сложила пачки обратно в пакет, повертела в руках пистолет… и тоже сунула обратно. Хитрый у нее тюремщик, не зря сказал, что сама она отсюда не выйдет. А угрожать ему – пустой номер. Альбина представила, как он подходит без всякого испуга, вынимает у нее из руки пистолет… Плевать ему на угрозы.

И жизнь свою он не ценит. Нет в ней смысла. Жизнь для него – картонная коробка с деньгами. Вкладывает, вынимает… Зачем?

«А если я? – подумала Альбина.– Если я стану смыслом его жизни?»

Двор оказался тот самый. Впрочем, Ласковин в этом нисколько не сомневался. Особенно после того, как пришел Сон.

Жгучее южное солнце. Зеленая блеклая речная вода. Сладкая – Андрей попробовал. Ни деревца, зато трава густая и высоченная – по плечи. Андрей скинул рубаху, подставил белому свету бледную спину.

«Сгорю,– подумал отвлеченно.– Или нет?»

Он знал, что это сон. По воздуху. Такой воздух разве что на Алтае найдешь.

Лодочка бесшумно выскользнула на излучину. Быстрая, проворная, этакий лубяной каячок, подлетела, ткнулась носом в берег – пустая.

Приглашение. Что ж…

Андрей опустился на дно, взялся за тонкие, прогнувшиеся борта. Лодочка просела на песок, ширкнула дном, соскользнула, закачалась, вывернулась и прытко пошла вниз по ленивой речке. Андрей сидел, глазел по сторонам – те же заросшие травой берега, ощущал в нескольких миллиметрах под собой упругую прохладную воду. Солнце жарило в полный рост, но Андрей почему-то знал: не такой уж это южный юг. Просто лето. «Серпень» – пришло нужное слово. Серпень, серп…

Плыл долго, даже задремал. А когда очнулся, голова внутри была как ватная – макушку напекло. Андрей черпнул забортной водицы, смочил волосы, поглядел на солнце. Сдвинулось. А вокруг те же берега, внизу – нежный песок, повыше – метластая густая трава.

Ага. Впереди обнаружился остров. С деревьями. Лодка определенно держала курс к острову. И даже скорость прибавила – вода у бортов враз зашуршала и запенилась.

Андрей спрыгнул на песок раньше, чем лодочка выскользнула на берег. И челнок сразу остановился, словно утратив собственную волю.

Пологий песчаный бережок. Крутенький берег. Дальше – зеленая травка, толстенные кряжистые стволы.

«Вот это да! – восхитился Андрей.– Лет по триста, не меньше».

В ботанике он был не силен, но дубы, конечно, признал.

Шагах в сорока, на краю широченного пня, сидел человек. Голова его клонилась на грудь, длинные светлые волосы волнами прятали лицо. Андрей быстрым шагом направился вверх по пологому склону. Он уже признал сидящего. По белой с вышивкой рубахе, по красным сапогам, по густым вьющимся волосам.

– Эй,– окликнул Андрей еще с десяти шагов.– Проснись, друже, я уже здесь.

Сидящий медленно поднял голову…

Это был не двойник, совсем другой человек. Глядел на Андрея, и холодный огонь плескался в глубоко запавших, обведенных темным глазах.

Длинные усы шевельнулись, как живые, в густой бороде образовалась щель – человек шумно вздохнул. Затем произнес густым, глуховатым голосом:

– Где твой брат?

Вот он, заповедный люк. Ласковин обозрел куцый дворик. Углядел в углу кучу черных от сырости и осевшего смога ящиков, крепких, с жестяными полосками, еще доперестроечных, должно быть. За ящиками даже не насрано. Сплошной сюрреализм. Ласковин быстренько облачился в старые джинсы, болотные сапоги, надел куртень непромокаемую чуть ли не студенческих времен. В карман куртени упрятал меч-кладенец современного ратоборца, самовзводный автоматический пистолет «Беретта М-84», модель 81, с двусторонним предохранителем и магазином на двенадцать патронов калибра 7,65. Незарегистрированный и безусловно более предпочтительный, чем ПМ, на который наличествовала бумажка. Имелось у Ласковина нехорошее предчувствие. И опыт имелся. Пальни он в свое время из разрешенного к ношению «медиума» (который впоследствии пришлось поменять на отечественную модель), а не из левой «китаёзы» – и прямиком на нары. Ныне не десятый век. Ныне геройствовать положено не словом и делом, а скромно и с оглядкой. Иначе – к ответственности. За клевету или насилие. И это, наверное, правильно. Но иногда обидно. Потому как закон – не стена, а шлагбаум. Иной перепрыгнет, а иной снизу проползет.

Крышка люка ловко села в пазы, отрезав Ласковина от мутного осеннего дня. Грязные ступени из железного прута, бетонный колодец. Лампочка, украшавшая чело Ласковина, давала не так уж много света, но, встав на дно, Андрей врубил мощный фонарь, прорезавший темноту сразу на полсотни шагов. Первым делом Ласковин принюхался. Запашком тянуло, но терпимо. На экстренный случай у него имелась маска – кислородный аппарат закрытого типа, рассчитанный на шесть часов непрерывной работы. В рюкзачке за спиной покоился также компактный аппарат ночного видения, термос с какао и три пачки галет. К рейду Андрей подготовился на совесть.

Вопреки ожиданиям, тоннель оказался не круглого, а прямоугольного сечения и довольно просторный – можно было идти, не сгибаясь. Воды по щиколотку и столько же грязи. Вполне проходимо. И Ласковин пошел.

Шел долго. Периодически попадались ведущие наверх колодцы. Встречались и ответвления, но похуже, помельче. Андрей решил придерживаться генеральной «трассы», глядишь, объявится какой полезный знак или интуиция проклюнется.

Не проклюнулась. И никаких всплесков подсознания. Через полный час подземных странствий ничего не изменилось. Те же осклизлые стены, спертый канализационный дух. Разве что воды под ногами прибавилось. Ласковин решил отступить от генеральной линии и при первой же возможности свернул вправо, в побочный ход. Здесь голову пришлось пригнуть, зато грязи под ногами стало поменьше, а вода заструилась с веселым журчанием. Вниз. Еще четверть часа. Черные налипы на бетоне. Вот где триллеры снимать. Вылезет из-за поворота осклизло-зубастая пасть, задергает осьминожьими щупальцами…

Вылезло. Наехало так, что дух перехватило. Не киношное чудище – натуральный человеческий ужас. Инфразвук.

Сжав зубы, Ласковин перетерпел первый приступ. Главное – без паники. Страх – враг знакомый. И полезный. Медленный вдох, еще более медленный выдох. Так, спокойно. Маску надеть – на всякий случай. Фонарь – в левую руку, «беретту» – в правую. Нормально, Ласковин, все нормально. Щелчок предохранителя. Нормально, ты вооружен, ты обучен. Ты – воин.

Ужас приотпустил, подался в стороны, сгустился за спиной. Не оглядываться, Ласковин. Там – пусто. Ты оттуда пришел.

Еще одно усилие. Шаг вперед, еще один. Стены – как внутренность огромной кишки.

Пятно света выхватило из темноты белый бугор. Ласковин подошел ближе. Белый взбухший бок, мокрая длинная шерсть. Бородатая узкая голова с тяжелыми выгнутыми рогами. Водяной поток, разделенный надвое. Ласковин тупо уставился на труп.

Толстое красное вымя, растопыренные ноги с раздвоенными копытами. Дохлая коза. Черт! Вот что он меньше всего ожидал здесь увидеть.

Андрей перепрыгнул через труп и двинулся дальше. Ужас – следом. Нет, впереди.

Потолок пропал. Прямо над головой – черная широкая труба колодца. Ласковин посветил вверх, ожидая увидеть люк. Люка не было. Мощный луч таял в темноте. Через секунду Андрею показалось, что он смотрит не вверх, а вниз. Висит вниз головой над бездной. Пошатнувшись, Ласковин схватился за стену, но тут же отдернул руку: ледяная слизь. Омерзительное ощущение. Дыра над головой жадно высасывала силу. Взамен – ужас. Именно оттуда.

Контроль дыхания. Медленные движения. Шаг в сторону, поворот. Еще шаг, два, три… преграда, перешагнуть, дальше… как автомат. Контроль дыхания, контроль движений, мыслей…

Ласковин очнулся уже в основном тоннеле. Отпустило, слава Богу. Живой. Целый. Не спятивший. Андрей покачал головой, поставил пистолет на предохранитель и сунул оружие в карман. Нет, на сегодня хватит. Руки тряслись. Все, наверх, в первый же люк.

Железная крышка откинулась. Ласковин высунулся по пояс, под моросящий дождик. Сгрудившиеся троллейбусы, громоздкая туша Казанского собора вызвали невероятную радость. Словно старого друга встретил.

Ласковин поставил на место люк. Переодеваться не стал, влез в семнадцатый троллейбус, доехал до Техноложки. Народ косился на него неодобрительно. Попахивало, должно быть.

Вышел, перешел через Московский, переоделся в укромном дворике, засунул барахло в рюкзачок, рюкзачок – в пластиковый пакет, а пакет – в черную дорожную сумку. Застегнул молнию и снова стал респектабельным молодым человеком. С незарегистрированной «береттой» в кармане.

Спустя десять минут он уже садился в «ауди». И не мог избавиться от ощущения, что избежал большой беды. Знать бы еще, какой.

Вошь перевернулся на живот, положил под щеку соединенные руки. На его плече Альбина разглядела крохотные синие буковки: «УКД». Раньше она этой татуировки не замечала. Альбина взъерошила тонкие волосы на его затылке. Вошь что-то пробормотал во сне. Что-то жалобное. Альбина ощутила, как нежность наполняет ее, перевернулась на спину, вытянулась. Высокий потолок терялся в темноте. Как небо.

– Небо… – негромко сказала Альбина.

И вдруг совершенно отчетливо осознала: она останется здесь навсегда. Вошь никогда ее не выпустит. Никогда. И намеки на будущее освобождение, крючки, спрятанные в его словах (ведь он не сказал прямо, что отпустит ее), крючки, которые Альбина жадно хватала и обманывалась, обманывалась… Никогда!

Дыхание ее пресеклось, и слезы покатились по щекам. Никогда!

«Я его убью!» – подумала она.

Представила, как берет пистолет и разряжает его в затылок спящего.

Вошь шевельнулся… Поднял голову и посмотрел на Альбину. В зрачках его плескался сон. И сон этот был – Тьма.

Сотовый телефончик в нагрудном кармане Короеда тоненько запищал.

– Короед? Это Кныш. Есть контакт!

– Да ну?

– Мы взяли наводку. Вчера.

– А звонишь сегодня! – буркнул Короед.

– Ладно, расслабься! Проверить же надо.

– Проверил?

– Точняк!

– Понял. Поднимаю бойцов. Жди.

Глава тринадцатая

Вечером того же дня три джипа и синяя «вольво» свернули на Лифляндскую улицу и остановились у бетонного забора с рваной колючкой поверху. Из них десантировалось шестнадцать человек в полном боевом прикиде: броники, автоматы со складными прикладами, камуфляж, черные намордники. И еще двое, одетые попроще. Последние – «тобольский» шишак Короед и директор детективного агентства «Безопасность» Кныш.

Двое остались на стреме, остальные через щель между двумя бетонными блоками проникли на заводскую территорию. Трое волокли туго набитые баулы. Ясное дело, ни один сторож не рискнул их остановить. Если тут еще водились сторожа.

– Детский сад,– возбужденно говорил Кныш.– Вчера влез, сегодня вылез. Есть «хвост», нет, ему насрать. Отморозок, ясный хряп! Стой! Прибыли. Вот тут!

Куча заводского мусора – с одной стороны, несколько ржавых черных цистерн – с другой. Посередине – цепь колдобин, подразумевающих дорогу. Между колдобинами – канализационный люк.

– Кто не служил – шаг вперед! – на всякий случай скомандовал Кныш.

Таких не оказалось. «Тобольские» лидеры, следуя курсу покойника Берестова, старались набирать бойцов не из воров и спортсменов, а из десантуры, имевшей опыт реальных боевых действий. Граната и автомат поавторитетней заточки или боксерской перчатки.

– Отлично. Тогда облачайтесь.

Боевики разобрали содержимое баулов, стандартные комплекты химзащиты. Облачились, слегка потеряв в грозности вида, зато обретя некий марсианский элемент. Зеленые, так сказать, человеки. Не с бластерами, впрочем, а с тривиальными АКашками.

– А ты? – спросил Короед.

– Мы тут постоим,– ответил Кныш.– Мало ли…

Бойцы оглядывали друг друга, посмеивались.

– Газы! – гаркнул кто-то.

Заржали.

– Хубиев,– сказал Короед.– Ты старший. Что делать, знаешь?

– Мочить все, что движется! – гыгыкнул кто-то.

– Р-разговорчики! – командным голосом рявкнул Хубиев.– Нормально, командир, задача ясна. Ежели он там, сделаем. Муха, вскрывай нору.

Муха, похожий скорее на гориллу, чем на вышеназванное насекомое, присел, с шиком пальцем поддел крышку, скинул, заглянул в нутро… и тут же начал натягивать резиновые перчатки.

Бойцы столпились вокруг люка, кто-то присвистнул.

– Разберись,– скомандовал Хубиев.– Газы!

На этот раз никто не засмеялся.

Хубиев взял автомат в руку и полез в люк. Остальные – за ним, Муха – последним.

– Объект был без противогаза,– зачем-то напомнил Кныш.

Короед шевельнул плечами: какая разница. Пискнул телефон.

– Мы внизу,– доложил Хубиев.– Все чисто.

И тут же грохнул автомат.

– Какая блядь!..– заорал Хубиев.

– Крыса,– ответили ему.

– Мудозвоны,– сказал Хубиев уже спокойней.– Все чисто, командир. Отбой.

Вошь проснулся, мягко, не потревожив Альбину, соскользнул на ковер. Опасность. Он быстро оделся, подключил наушники. Так и есть. Равномерное «хлюп-хлюп». Люди. И не меньше десятка. В запасе – минут десять. Вошь быстро оделся, проверил оружие, РПК, гранаты. Привычные вещи. Более привычные, чем пистолет. Вошь присоединил диск и вышел в предбанник. Задраив люк, он надел резину, раскрыл шкафчик, приготовил основное оружие. Но сначала следовало проверить, кто идет. Вдруг обычные работяги.

Вошь спустился в тоннель, прошел метров тридцать до отворота, выглянул… и сразу увидел мельканье фонарей. А через мгновенье – выхваченное из темноты полоской света автоматное рыльце. Нет, к «Водоканалу» эти ребята явно не имели отношения. Вот и хорошо.

Вошь вернулся. Так, ранец – на спину, пулемет – на ремень, «трубу» – в руки. Тяжеленько, однако. Ну ничего, недалеко. Добрел до поворота, выглянул: подошли. Но недостаточно. Осторожные.

Вошь притаился за отворотом подземной кишки, на слух определил, когда враг приблизился на достаточное расстояние, выскочил прямо под перекрестные полосы фонарей. И выпустил «дракона».

Огненный змей с воем ворвался в тоннель. Резина, вмиг вспыхнувшая коптящим пламенем. Дикий нечеловеческий вопль. Еще один. Захлебывающийся лай автоматов. Пули, рикошетирующие от стен. Горящая жижа под ногами, горящие стены, горящие фигуры людей.

Вошь сбросил огнемет на пол, перекинул РПК на грудь. Хобот противогаза мешал держать оружие, но не настолько, чтобы сделать стрельбу неточной.

Вошь снова вышел из-за поворота, встал поудобней. И нажал на спуск.

– Хубиев! Хубиев! Обзовись, мать твою!

– Надо было нормальную рацию взять,– проворчал Кныш.

Короед зыркнул на него волком и опять забубнил в телефон:

– Хубиев, Хубиев…

Только когда начало темнеть, Короед сунул телефон в карман и двинулся к машинам.

– А ты жди здесь! – рыкнул он на Кныша.– Ты, сука… – Опомнился.– Ладно, извини. Постой немного, сейчас бойца пришлю.

– Давай, к хозяину,– буркнул он шоферу, проваливаясь в мягкое сидение.

Ох как не хотелось ехать. А надо.

Больше всего Короед опасался слов – «неоправданные расходы». Но пронесло.

– Дурак,– сказал Гришавин без особого, впрочем, гнева.– Зачем в дыру полез? Подождал бы, пока сам вылезет.

– Я хотел быстрее,– оправдываясь, пробормотал Короед.

– Быстро только мухи срут,– назидательно изрек «крестный папа».

– Я там бойца оставил. На случай, если вылезут.

Гришавин кивнул.

– Не вылезут – других наймем. Этого материала сейчас достаточно. А теперь исчезни, я гостей жду.

Короед вышел, все еще не веря, что гроза обошла стороной, а Гришавин вызвал секретаря.

– Дай-ка мне первого кандидата,– распорядился он.– Полковник, ты? – вальяжно сказал в трубку.– Гришавин. Надумал? Ну добро. Сейчас машину за тобой пошлю. Посидим, потолкуем… Какие дела? Никаких дел! Ты каких девочек любишь? Толстых? Ха-ха… Очень толстых? Есть. У меня все есть. Нет, не в Греции. Греция тоже у меня, вникаешь? Ну молодец! Жду.

Ласковин пообедал в кафешке около «Электросилы». Он иногда там обедал, если не хотелось ехать домой. А сейчас не хотелось. В машине у него лежали карты. Карты подземных коммуникаций двух районов. Шесть толстенных папок, которые, благодаря правительству, не любившему платить бюджетникам, обошлись Ласковину всего в двести тысяч. За четыре часа Андрей просмотрел все, что требовалось. И обнаружил, что из указанного колодца можно попасть практически в любую точку города. Очень утешительная информация. Перспективная гипотеза о том, что «Робин Гуд» в спецовке причастен к похищению Альбины Растоцкой, пока не опровергнута. Но и не подтверждена. Тупик. Аналогичный тупик и у официальных расследователей. Правда, Ласковин не проинформировал их о своих догадках.

Ласковин расплатился, вышел и направился к таксофонным автоматам.

Вставил карточку, набрал номер Зимородинского.

– Слава,– сказал он,– ты не мог бы к нам подъехать?

Двое наблюдали, как светловолосый человек в кожаной куртке звонит, потом, вытащив карточку, поворачивается и идет в сторону Благодатной улицы.

– Проверим,– предложил старший. Огляделся и тут же обнаружил пятерых омонов с автоматами, явно не знавших, к чему приложить молодецкую силу.

– Веди его,– бросил он второму, а сам направился к омонам.

– Простите,– очень вежливо обратился он.– Я видел, как вон тот человек подобрал пистолет. По-моему, боевой.

– Который? – хищно спросил самый молодой, прыщавый сержант.

– Вон тот.

Омоны ринулись сквозь толпу… а их осведомитель тут же потерялся.

Ласковина грубо схватили за плечо. Он рефлекторным движением смахнул руку, развернулся… и увидел наставленные автоматы. Менты.

– Стоять, сука! – рявкнул самый сопливый на вид.

– Стою,– холодно произнес Ласковин.

Руки чесались поучить их вежливости. Но ведь стрелять начнут сдуру. А вокруг люди…

– Как насчет представиться? – осведомился он.

– Сейчас я тебе представлюсь! – прошипел другой.– Руки за голову, ноги расставить! Серега!

Серега тут же с профессиональной ловкостью обшмонал Ласковина и сразу обнаружил пистолет.

На лицах омонов выразилось полное удовлетворение.

– Ага,– радостно сказал Серега и с ходу врезал Ласковину коленом в пах.

– Опаздывает,– недовольно проговорила Наташа.– Как всегда, опаздывает.

– Ничего,– примирительно сказал Зимородинский.– Я не спешу. Тем более мы не договаривались на конкретное время.

Он взял гитару, провел ладонью по струнам:

 
«Мне надо на кого-нибудь молиться,
Подумайте, простому муравью
Вдруг захотелось в ноженьки валиться,
Поверить в очарованность свою…» [4]4
  Стихи Булата Окуджавы.


[Закрыть]
 

Пел он тихо, почти речитативом, и аккомпанировал так же тихо, а глаза стали мягкими и беззащитными. Таким Наташа не видела его никогда. Даже и представить не могла, что он может быть таким.

Наташа оперлась подбородком на ладонь, сказала задумчиво:

– Не знала, что ты играешь.

– Шутишь? – Зимородинский покачал головой.– Разве это игра? Так, для себя…

Он положил гитару на тахту, рядом с Наташей, провел ладонью над свечой. Пламя сразу удлинилось, потянулось к его руке, словно живое. Живое…

 
«И танцующее пламя, золотые языки,
Мы берем его руками
И смеемся от тоски.
Мы срываем мысли-блестки,
И глотаем желтый дым,
Травяной, сухой и острый,
Нам, как боль, необходим…
 

Надо бы записать»,– подумала Наташа. И тут же забыла. Рука Зимородинского гладила подлокотник, но Наташе показалось: пальцы его касаются не полированного дерева, а ее собственной кожи, такой же темной и блестящей.

– Ты сейчас какой-то другой, Слава,– сказала Наташа.

Зимородинский молчал.

Наташа взяла гитару, ей нужно было занять руки.

Зимородинский тут же откинулся в кресле, переплел пальцы, приготовился слушать.

Наташа села поудобней, перекинула ногу за ногу. У нее были очень красивые ноги. Редко какому мужчине удавалось не обращать на них внимания. Зимородинскому удавалось. Он всегда смотрел только в глаза. Или чуть-чуть глубже. Наташа чувствовала: он доверяется ей. Полностью. Не требуя ничего взамен. Отдаст ей все, что она попросит. Даже собственную жизнь. Слава ничего не говорил, но она поняла. Такая власть пугала и завораживала. Будто смотришь в пропасть…

«Мне надо на кого-нибудь молиться…»

Пальцы Наташи скользили по белым упругим струнам. Как по живому.

 
«„Упаду и не заплачу!“
Косточки излом.
Голова/соломка, мячик/
Набок повело.
Белый-белый,
Сладкий-сладкий —
Поднял, уронил.
Скачет, катится лошадка…
Ты ведь не забыл,
Как летели-облетали,
Кожицы нежней,
Маки-дни из давней дали
Ежевичных дней?
Сколько терпких юных весен
/беспечальный ряд/,
В них ушла /и не воскреснет/
Спутница твоя.
 
 
Прежний звук уже не впору,
В спаленке темно.
Золотистые озера
Журавлиных снов —
Там, где парусник из луба,
А тебя ведет
Не она… а жесткогубый,
Сумрачный фагот.
Сквозь танцующие снегом
Редкие леса,
Мимо Свири и Онеги – прямо в небеса…»
 

Наташа запнулась…

 
«Пламя прыгает под кожей,
Жалит, но не жжет.
«Невозможно, невозможно!»
Звук, как пламя, сердце гложет.
«Невозможно, невозможно!»
Про€клятый фагот!»
 

Наташа закрыла глаза, пережидая. Это нельзя петь!

Отошло. Наташа вздохнула, с трудом вспомнила прежние слова:

 
«По стволам сбегают капли,
Быть ли, иль не быть?
Тянет крохотные лапки
Кисленькая сныть.
Упаду. И не заплачу:
Лбом уткнусь в кору.
Капли выпуклые спрячу:
Варежкой сотру».
 

– Это, конечно, ты? – спросил Слава.

– Это, конечно, я,– Наташа тихо рассмеялась и отложила гитару.

На миг показалось: он услышал то, что она не посмела спеть.

– Мне хорошо с тобой,– проговорила Наташа.

Зимородинский медленно, осторожно взял ее руку, прижал к губам.

– А вот это уже не хорошо,– прошептала Наташа, чувствуя, как тепло его губ поднимается вверх, от запястья по плечу, к сердцу.

Зимородинский молча смотрел ей в глаза, и Наташа вдруг поняла: это все. Продолжения не будет. Сейчас он отпустит ее ладонь и больше никогда не прикоснется к ней губами. Даже при встрече или прощании. И ей стало так тоскливо, что слезы навернулись на глаза.

– Господи,– проговорила она с обидой.– Почему все так неправильно?

Зимородинский молчал. Он понимал. И разделял. Как никто. Как ни один человек на Земле. Даже Андрей. Особенно, Андрей!

– Почему, Господи?

Щелкнул, проворачиваясь, замок на входной двери.

Наташа и Зимородинский отпрянули друг от друга, Наташины щеки зарозовели.

– Эй! – донесся из прихожей веселый голос.– Я пришел! Почему не гремят фанфары?

Наташа встала. Вышла в коридор, мимоходом глянув в зеркало, поправила волосы.

Андрей тут же сграбастал ее, поцеловал. От него вкусно пахло кожей, мужским одеколоном и, собственно, им самим.

– Опаздываете, милостивый государь,– привычным голосом произнесла Наташа.

Раз веселый, значит, все в порядке. И слава Богу!

– Менты свинтили,– сообщил Андрей.– Слава тут?

– Тут,– Зимородинский появился в дверях.

– Голодный? – спросила Наташа.

– Кофе свари, малыш.– И Зимородинскому: – Извини, опоздал. Давно ждешь?

– А хоть бы и вообще не приходил,– усмехнулся сэнсэй.– Мне в Наташенькины очи глядеть приятней, чем в твои наглые глаза.

– Спелись, значит,– фыркнул Андрей.– Ну извини, что помешал.

– Извиняю,– ухмыльнулся Зимородинский.– Что там у тебя с ментами? Из-за этого звал? Или соскучился?

– Соскучился. Но про ментов расскажу. Занятно.

Ласковин не любил получать коленом по яйцам. Не нравилось ему это. Поэтому плавно перейдя из стойки «расставить ноги» в более привычную, отвел колено омона Сереги и, совершив несложный маневр, оказался у него за спиной.

Коллеги Сереги, разумеется, не остались равнодушными наблюдателями. Прыщавый и пообещавший представиться бросились на Ласковина, вознамерившись опробовать на его физиономии прочность табельного оружия. Андрей качнулся влево-вправо, сымитировав обоим встречное движение, и ушел назад, в низкую стойку.

Прыщавому не повезло совсем – он промахнулся и, не удержав равновесия, «провалился» вперед. Второму повезло больше. Он попал. По скуле прыщавого. Тот заорал. Двое других омонов ринулись на помощь. Омон Серега развернулся, но Ласковин вновь обогнул его, мягким блоком отвел летящий в живот ботинок (ботинок врезался в спину омона Сереги), поднырнул под чей-то локоть и услышал смачный звук попадания, сопроводившийся зубовным лязгом. Развернувшись, он обнаружил, что только двое из пятерых держат его в поле зрения. Зато эти двое намерены вступить с ним в самые тесные отношения. Андрей пошел им навстречу – в прямом и переносном смысле. Результатом сближения явилась разбитая губа одного из бойцов, ушибленная голень прыщавого (этому определенно не везло) и увеличение количества заинтересованных зрелищем зевак.

Собственно, парни действовали не так уж плохо. И довольно грамотно. Просто им попался неудобный противник. Работа с группой по методике Зимородинского (почерпнутой, кстати, на две трети у «большого сэнсэя») предполагает тесный контакт и постоянную подмену силуэтов. Иначе говоря, кулак, нацеленный в одну челюсть, попадает в другую. Кроме того, в такой практике трудно использовать холодное оружие и практически невозможно – огнестрельное. Правда, велика вероятность схлопотать случайный удар. Но это уж вопрос подготовки.

С подготовкой у Андрея все было хорошо. Поэтому спустя минуты полторы трое из противников, выражаясь научным языком, перестали ориентироваться в пространстве, а двое остальных сообразили: избиение товарищей пора заканчивать. Тем более, место бойкое и зрителей набралось уже человек тридцать. Плотненькая такая толпа.

– Ну,– сказал один, тяжело дыша.– Ты у меня лет на пять присядешь!

– За что? – осведомился Ласковин.– Я вас пальцем не тронул.

Святая правда.

– Сидор, мудак, ты мне ногу сломал! – прошипел сидящий на асфальте омон Серега.

Сидор оглядел весьма заинтересованные физиономии зрителей.

– А ну расходись! – рыкнул он.– Что вам, бля, цирк?

Граждане, попавшие под огнедышащий взор омона, скромно опускали глазки. Но не расходились, естественно.

Зато появилось подкрепление. В лице трех милиционеров, возглавляемых маленьким шустрым капитаном.

– Сидор,– воззвал Ласковин,– отдал бы пистолет. У меня разрешение в кармане.

Сидор с большой охотой разрядил бы этот пистолет в самого Ласковина, но безнадежно утратил инициативу. На первый план вылез капитан.

– Капитан Чистяков! – представился деловито.– Какой пистолет, где?

Омон Сидор глядел на капитана, как искусствовед на гниду, и молчал.

– Мой,– пояснил Ласковин.– Зарегистрированный. Вот у него в кармане,– и указал на омона Серегу, нянчившего ушибленную голень.– Я попросил бы соблюдать законность.

– Разберемся.– Капитан окинул взглядом толпу и сделал правильный выбор.– Вы задержаны, гражданин. Попрошу в машину.

– Не ходи,– предупредили из толпы.– Покалечат.

– Я попрошу! – повысил голос капитан. И омону Сидору: – Он что, оказывал сопротивление?

Омон Сидор мрачно посмотрел на Ласковина. Андрей лучезарно улыбнулся.

– Вроде того.

– Его работа? – капитан кивнул на омона Серегу.

– Нет,– неохотно проговорил омон Сидор.– Не его.

– Ясненько,– на челе капитана отобразилась могучая работа мысли.

Ласковин пришел ему на помощь.

– Капитан,– сказал он.– Если необходимо, я поеду с вами. Только возьмите у… коллеги мое оружие.

– Да,– заявил капитан.– Дайте-ка мне его пистолет.

На скуле прыщавого вспух солидный фуфел, еще один омон нервно облизывал разбитую губу, но серьезных повреждений, похоже, не было. Даже подшибленный Серега перестал блажить насчет сломанной ноги и кое-как поднялся. На суровых лицах было крупными буквами написано, что они сделали бы с Ласковиным, попадись он им пьяный и связанный.

Но…

Капитану отдали пистолет. Ласковин проследовал в машину, а омоны остались.

– Продолжайте патрулирование,– напутствовал капитан молодежь.

Омоны не соизволили ответить. Капитан им не указ – другое ведомство. Но, ух, не сладко придется тому, кто теперь ненароком обратит на себя внимание бойцов «особого назначения». Ух, они ему и назначат. Ух, попался бы им тот «глазастый» мужик!

Зоркие глаза шарили по сторонам. Но благожелателя, обратившего внимание омонов на Ласковина, среди зевак, естественно, не оказалось.

– Хорош,– отметил старший.

В голосе его сквозило одобрение.

– Ничего себе,– в голосе второго энтузиазма не хватило бы и на четверть спичечной головки.

– Поэтому торопиться не следует,– произнес первый.

Вот с этим второй был полностью согласен.

– Слышь, закурить есть? – Из зарешеченной щели на Ласковина таращились черные блестящие глаза, украшавшие небритую физиономию.

– Не курю.

В обезьянник его не посадили. Хороший признак. И информацией о потрепанных омонах капитан с дежурным не поделился. Только положил на стол ласковинского «макарку». Хорошо, что «беретта» осталась в машине.

– Документы.

Андрей протянул права.

– Где проживаете? Место работы?

Упоминание «Шлема» особой реакции не вызвало. Другой район.

– Лицензия?

Ласковин положил бумажку.

– Так… Работаете в одном месте, а разрешение выдано на другое. Почему?

Разрешение в свое время оформлял Смушко. Через Петю. На службу безопасности концерна «Город».

– Я с ними сотрудничаю,– уклончиво ответил Ласковин.

Капитан заглянул в разрешение. Нахмурился. Посмотрел на Ласковина. Несколько иначе, чем раньше.

– Думаю, задерживать гражданина не имеет смысла,– произнес он.

Дежурный удивленно воззрился на него. Капитан наклонился, шепнул что-то дежурному на ухо. Ласковин уловил заковыристое слово «администрация».

Спустя сорок минут Андрей уже был на Пестеля.

– Не нравится мне эта история,– проворчал Зимородинский.– Говоришь, такое ощущение, будто их на тебя навели?

– Вроде того. Но, с другой стороны, парни могли и под курткой пистолет опознать, вроде, грамотные. Будь на моем месте кто попроще, положили бы и обратали на раз. Ты, Слав, вот что скажи: как мне отыскать человека, о котором я почти ничего не знаю. Есть какие-нибудь приемы? По фотографии, например…

Зимородинский подергал ус.

– По фотографии можно сказать, жив человек или умер. Если знать, как спросить. А выследить… Это, хлопче, больше для книжек фантастических. Разве что место определить. С точностью до двадцати километров… или до наоборот. Хотя хороший колдун многое может. Но колдун ничего не делает даром, вникаешь?

– А ты, ты как бы стал искать?

– Подробности,– потребовал Зимородинский.– Драться вслепую я могу, а вот думать – извини.

Пришлось Андрею выложить всю историю.

– Так,– изрек сэнсэй.– Задача.

– Может, плюнуть? – спросил Ласковин.

– Нельзя. Раз Наташа просит – должен помочь. Тем более она даже и не просила – сам влез. Взялся за гуж – тяни и помалкивай.

– Но как мне ее искать?

– А никак. Если ты прав, твоего отморозка сейчас полгорода ищет. Как тебя в свое время, не забыл?

– Такое забудешь!

– Ну так и пусть ищут. А ты найди тех, кто ищет. И опереди. Вникаешь?

– Что? – Альбина проснулась и привстала на подвижном ложе.