Текст книги "Презумпция лжи"

Автор книги: Александр Багаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

БЫЛО два периода в истории православной Церкви на Руси, когда её Центр – Константинопольская патриархия – оставалась без защиты императора: первый в 1204–1261 гг., второй – после падения империи в 1453 году.

В XV веке Русь хоть и сначала робко, но начала предпринимать шаги в сторону независимости. Наследники Орды, сохранившие конспиративное название своих пращуров «татары», пытались восстановить былой порядок, но всё закончилось неудачей во время знаменитого стояния на реке Угре. Далее наступило столетие жёсткого противостояния Москвы и татар. Татары, естественно, тут же превратились в трудах московских историков в злейших «врагов народа». Ведь московская Церковь на этом этапе уже нацелилась на независимое бытие в высшем ранге патриархии, и поэтому ей отныне была нужна независимая Россия – Третий Рим. Бывшие же её главные защитники татары с их наивными претензиями на жизнь в рамках старых, освящённых веками договорённостей, назойливо мешали осуществлению проекта. Отсюда и настойчивое подзуживание к разрыву с татарами, к нарушению клятвы и к самовольному возложению на себя царской шапки, которое столь хорошо описано в главах летописей, посвящённых отношениям Церкви и двух Иванов Васильевичей – III и IV.

В 1204 г., после падения Константинополя и исчезновения «сюзерена», в русских княжествах начался точно такой же процесс ухода от наладившейся было системы подчинённого отношения Руси к Византии. Начался он по той же самой простой причине: Византии не стало. Кто-то из князей наверняка должен был в этой новой геополитической ситуации предпочитать независимость для себя и автокефалию для Церкви, кго-то хотел идти в большой европейский союз католиков (папские послы явно зачастили в те десятилетия на Русь) и, видимо, только явное меньшинство сохраняло лояльность к оставшемуся без сильной руки патриарху и опереточному на первых порах Никейскому императору (их ведь таких императоров после падения Константинополя стало четыре и все с претензиями; поди угадай, кто из них сумеет набрать реальную силу и снова встать на ноги; да и сможет ли вообще?).

И потому в момент, когда Фридрих II, Иоанн III Дука Ватац и его монгольские союзники договорились о своём совместном выступлении против папских сил по всем фронтам со всех сторон одновременно, и когда Иоанн III Дука Ватац приступил к собиранию денег, людей и прочего необходимого для войны, не нашлось на Руси охотников участвовать в его предприятии. Нашлись, наоборот, в немалых количествах смельчаки, решившиеся на сопротивление – на поднятие руки на царя. Последствия этого просчёта слишком своевольных князей были самые плачевные и для них самих, и для их подданных. Но для Церкви на Руси монголы с половцами (которых Церковь так и не научилась называть вежливо, по-человечески) стали в те дни, как и для императора, долгожданными союзниками.

Если внимательно читать летописи, то даже после всех правок и редактур, которые проделали, начиная с XVI века, всё равно очень заметно различие между пропагандистской линией по отношению к «монголо-татарам», как суровым, но справедливым исполнителям Божьей кары во время возрождения с их помощью Византии, и линией по отношению к ним же двести пятьдесят лет спустя после окончательного падения империи, когда они превратились в неведомо откуда появившихся безбожных злодеев-агарян.

МНЕ трудно сказать, почему та война 1240-х гг. не вошла в Историю, как Первая мировая война – она по всем признакам именно ею и была. Наверное, у всех главных участников, имевших решающее влияние на пропаганду и решение о том, что должно войти в Историю, а что нет, были свои резоны, чтобы правду о той войне поскорее забыть, а «татар» превратить в исчадие Ада. Более или менее очевидно только одно: надежды на то, что международное сообщество историков эту свою оплошность исправит – мало.

И ещё меньше надежды, что когда-нибудь русские историки отыщут всё-таки, наконец, и расскажут правду о нашей родословной и о том, кто и в какие союзы русских князей зазывал, на что они соглашались или не соглашались, какую, наконец, в итоге выдающуюся роль в Истории сыграли наши предки: и готы-половцы, и славяне, и все прочие народы всех русских княжеств.

Ну и ещё вот после второго, более пристального взгляда на вещи, кажется очевидным, что в своём политическом завещании Александр Невский обращался к своему народу, князьям и дружинникам с очень им всем тогда понятным призывом: не поддавайтесь ничьим уговорам, никогда больше и не думайте вступать ни с кем в союз против (византийского) царя!

«Последний человек в Европе»

НЕТ нужды доказывать, что избиение еретиков-готов, как вообще любой геноцид, – событие страшное. Очевидно и то, что оно наверняка страшнее, чем аналогичный фламандский геноцид (это когда Фернандо Альварес де Толедо, III герцог Альба отправился исполнять вердикт Церкви: голландцы, как и готы задолго до них, виновны в выборе христианства иного толка – то есть в ереси – и потому подлежат наказанию смертью все поголовно). Трагедия готов страшнее, чем геноцид армянский, и даже чем тот ужас, который пережила еврейская нация во время Второй мировой войны.

Потому что готский геноцид, в отличие от всех упомянутых, удался: был осуществлён в полном объёме, виновные в нём не были наказаны ни при жизни, ни посмертно, и их деяние даже не отложилось в нашем историческом сознании, как попрание человечности – всего лишь, как мало кому известный в деталях очередной локальный конфликт под названием «Готские войны императора Юстиниана».

Именно из-за систематической работы по искоренению памяти о готах из исторического сознания русского народа оказались вычеркнуты из официальной истории или выведены в ней в практически анонимном виде прямые потомки готов на территории будущей России – печенеги и особенно половцы.[41]41
  Достаточно обратить внимание на то, что с того момента, как начинается «монголо-татарское нашествие», половцы вдруг и окончательно исчезают из русских летописей – хотя в хрониках иностранных историков они присутствуют, действуют бок о бок с монголами и играют отнюдь не последние роли в событиях. Опять же можно полюбопытствовать, написана ли хоть одна монография, защищена ли хоть одна диссертация по теме «Язык, на котором говорили половцы».


[Закрыть] И хотя предложенные мной выше рассуждение и основанная на нём версия главного события в русской истории того периода суть именно что всего лишь одна из нескольких возможных версий, на её примере хорошо видно, насколько на самом деле искажены до неузнаваемости в нашем национальном (и лично каждого) представлении место и роль этих наших предков в ключевых, эпохальных событиях средневековья.

Ясно и то, что подобная ущербность нашего восприятия собственной истории могла быть достигнута в таких глобальных масштабах только за счёт процесса не менее всеохватного, с крайне неприятным для нас названием: промывание мозгов. Понять же, что кто-то веками и весьма умело хозяйничал в головах наших предков, и что зараза, посеянная теми умельцами, так и осталась нераспознанной и даже передалась нам – спору нет, страшно.

А вот страшно ли действительно, то есть не просто печально при праздном созерцании Истории, а по-настоящему, в действительности, сегодня страшно – это, согласен, не настолько очевидно. Поэтому мой следующий, теперь уже орвеллианский пример будет посвящён всё той же проблеме мироустройства – промывавнию мозгов с целью сокрытия преступления против человечности – но теперь уже в современном нам мире.

В ПЕРЕВОДЧЕСКОМ цехе с некоторых пор бытует классический образец не нечаянного, а вполне сознательного и потому злостного заблуждения в переводе. Это цитата, использованная в предисловии к американскому изданию (1956 г.) сатирической сказки Дж. Оруэлла «Скотный двор»[42]42
  Animal Farm.


[Закрыть], взятая из другого орвелловского текста (его статьи «Почему я пишу»):

Каждая всерьез написанная мною с 1936 года строка прямо или косвенно была против тоталитаризма.

Злонамеренность, проявленная в данном «переводе на понятный язык», заключается в следующем.

Во-первых, эта цитата вышла из под пера одного из наиболее уважаемых и знаменитых историков-публицистов своего времени англичанина Монти Вудхауза (предисловие к данному изданию «Скотного двора» написал он). Не в последнюю очередь именно благодаря его бесспорному учёному авторитету среди современников[43]43
  Монтегю «Монти» Вудхауз (Christopher Montague Woodhouse, 5th Baron Terrington, 1917–2001). В 1956 г. читающая публика знала его, как сотрудника британского Форин офиса, авторитетного политолога и директора Королевского института Международных дел (Royal Institute of International Affairs или Chatham House).


[Закрыть] – ему верили! – цитата быстро разошлась миллионными тиражами не только в США, но и во всём мире.

Во-вторых, стремительное распространение в читающем мире орвелловской сказки с предваряющей «разъяснительной» цитатой не было спонтанным: его тщательно, целеустремлённо координировали и последовательно финансировали спецслужбы Великобритании и США, занимавшиеся политической разведкой и пропагандой.

^{___________________}

Сегодня из рассекреченных документов известно, что во время Второй мировой войны Монтегю «Монти» Вудхауз также служил в диверсионно-пропагандистском (партизанском) Управлении британской разведки (Special Operations Executive, SOE), а после войны, в 1952 г. – непосредственно участвовал в организации и осуществлении государственного переворота в Иране, в результате которого был свергнут назначенный демократическим путём премьер-министр Мохаммед Моссадек. Тогда же, в 1950-е гг. Вудхауз руководил специальным автономным подразделением в составе секретного управления британского МИДа, ведавшего тайной пропагандой – т. н. Информационно-исследовательского управления (Information Research Department, IRD; учреждено в 1948 г. как секретное подразделение Форин офиса, аналогичное по статусу SIS (МИ6)).

В США ту же задачу психологической войны против СССР и стран социалистического лагеря решало специальное подразделение ЦРУ – Psychological Warfare Workshop, Office of Policy Coordination, OPC.

В 1951 г. при непосредственном участии этих секретных служб и лично «Монти» Вудхауза были созданы журнал Encounter и его издания-близнецы на французском и немецком языках. Благодаря энергичной и щедро профинансированной раскрутке они быстро стали наиболее популярным чтением в среде хоть и левой, но настроенной против СССР интеллигенции. Во главе этого международного проекта поставили созданный тогда же Конгресс за свободу культуры (Congress for Cultural Freedom; его руководителем – генеральным секретарём – назначили брата Владимира Набокова, Николаса Набокова, отставного офицера спецслужб США).

Эти подставные структуры американских и британских пропагандистских спецслужб активно способствовали стремительному росту международной популярности двух произведений Дж. Оруэлла – сказки «Скотный двор» и романа-антиутопии «1984» – которые быстро обрели статус классики западной антисоветской мысли.

Однако в 1967 г. разразился большой международный скандал, поскольку в Европе стало известно, что вот уже пятнадцать лет и Конгресс, и все его столь популярные среди интеллигенции журналы и публикации находились под контролем и финансировались за счёт средств ЦРУ (через подставные благотворительные организации) и, отчасти, из бюджета британского IRD. Возможно, наиболее негативно прозвучали в Европе опубликованные в прессе высказывания офицеров ЦРУ, руководивших этой операцией: они подчёркивали, что нисколько не сожалеют о проделанной подрывной работе и испорченной репутации европейской интеллигенции.

^{___________________}

Реально оценить злонамеренность, проявленную Монти Вудхаузом со товарищи при цитировании Оруэлла, сегодня совсем не сложно: достаточно посмотреть, что в результате получилось.

Вот, например, всего через пятьдесят лет (в 2009 г.) талантливый и весьма популярный в России публицист в юбилейной статье «Перечитывая Оруэлла. К шестидесятилетию романа» (имеется в виду «1984») без тени сомнения написал:

Ужас будущего тоталитарного мира описан у него так предметно, что становится страшно по-настоящему… Смешно: он писал главный антикоммунистический текст столетия, а за ним следили английские спецслужбы, считая его тайным адептом коммунизма! По старой памяти – имели основания, но эту школу, с начальных классов «испанского» романтизма и до последнего звонка послевоенной сталинщины, Оруэлл к тому времени – закончил. И в поколении, ослепленном левой идеей аттестат интеллектуальной зрелости заслужил одним из первых.

Это – в очередной раз озвученное стандартное представление о Джордже Оруэлле в том виде, в каком оно сложилось на сегодняшний день в массовом сознании; то есть – вполне оформившийся современный мировоззренческий стереотип, по смыслу полностью соответствующий цитате, которую ввёл в оборот Монти Вудхауз. Из-за чего стереотип и получился таким же ложным – или (не)простым – как и рассмотренный выше макиавеллизм.

^{___________________}

Отмечу сразу первый настораживающий сигнал в юбилейной статье – элементарный сочинительский и из-за этого явно ангажированный перебор у автора: Дж. Оруэлл умер в первые дни 1950 г., когда «до последнего звонка послевоенной сталинщины» оставалось ещё больше трёх лет.

МОНТИ Вудхауз, как когда-то кардинал Поул, в буквальном смысле слова оскопил выбранную для цитаты фразу: там, где он в ней поставил точку, у автора в оригинале стоит союз «и». Кроме того, Вудхауз проделал этот категорически запрещённый между честными людьми трюк не с какой-то проходной, второстепенной мыслью автора, а с одним из его самых принципиальных высказываний; напомню: статья, из которой взята цитата, называлась «Почему я пишу». В нетронутом же виде фраза Оруэлла звучит так (курсив в цитате сохранён авторский)[44]44
  Цитата в переводе М.Ф. Мисюченко.


[Закрыть];

Каждая всерьез написанная мною с 1936 года строка прямо или косвенно была против тоталитаризма и за демократический социализм, как я его понимаю.

Оруэлл написал эти, как всегда у него, предельно ясные, чеканные формулировки через десять лет после окончания «начальных классов ‘испанского’ романтизма», через год после выхода в свет «Скотного двора» и уже имея на руках полновесные черновики романа «1984».

Более того, по собственному признанию Джорджа Оруэлла именно благодаря познанному в «начальных классах ‘испанского’ романтизма» он уже никогда больше не отступал от сформировавшейся у него тогда идеи демократического социализма. А демократический социализм – это центральное, самое главное течение мировой левой идеи. Памфлет «Лев и единорог: социализм и английский гений», воспевший грядущую английскую социалистическую революцию, написал в 1941 г. не кто-нибудь, а всё тот же Дж. Оруэлл. И он никогда от этого авторства не отказывался и его не стыдился.

^{___________________}

Почему автор юбилейной статьи прежде, чем во всеуслышание заявить свой «перевод» политического кредо Оруэлла, не удосужился послушать его самого – вопрос, естественно, не ко мне.

^{___________________}

Смотрим на результат, получившийся из-за злонамеренного цитирования, дальше. Публицист пишет:

...Репертуар тоталитаризма (и авторитаризма как его застенчивой разновидности) слишком убог, чтобы что-то могло не повториться…

Г-н Медведев, вам привет от г-на Оруэлла!

Привет – Уго Чавесу, Ким Чен Иру, Махмуду Ахмадинежаду, братьям Кастро, братской Джамахирии, Мьянме, мать её… Всем по периметру…

Жаль, конечно, что у автора случился такой полный сбой в ясном и понятном изложении мысли, и что не получится у читателя узнать, кого ещё он имел в виду, обратившись ко «всем по периметру»: только ли стандартный нынче у международных пропагандистов набор «злодеев», или всё-таки кого-то ещё?

^{____________________}

Вот мой любимый il Machia – это дружеское прозвище дали Никколо Макиавелли его приятели – себе подобных бестолковых намёков не позволял; был при изложении своих мыслей безупречно честен по отношению к читателю. И потому я тоже думаю: хочешь помочь читателю точно и без ошибок понять, что такое тоталитаризм, приводишь для этого пример – так приводи его внятно и законченно. Не хочешь, не можешь почему-либо такой цельный пример привести – не приводи. Воля твоя. Но, будь ласков, не путай ты своего читателя, нехорошо это.

^{___________________}

Впрочем, пусть; не важно. Потому что, по мысли автора юбилейной статьи, в романе у Оруэлла «коммунизм – только частный случай» тоталитаризма. На самом-то деле, говорит автор, «речь в романе – не о левых и не о правых, речь о человеке и (о) его свободе. Всё остальное – подробности…», и спорить с тем, что на всём протяжении романа «1984» ведётся страстный разговор о человеке и о его свободе, никто не станет.

Но вот зато с тем, что речь в романе «не о левых и не о правых» согласиться можно уже только наполовину.

С тем же, что «коммунизм» в романе Оруэлла – только частный случай тоталитаризма, да к тому же ещё и «всего лишь подробности», согласиться нельзя уже вовсе. Из чего с неумолимой логичностью вытекает, что зато полностью правильны слова автора:

(Оруэлл) писал главный антикоммунистический текст столетия.

Вывод из чтения юбилейной статьи: следуя дурному примеру, поданному Монти Вудхаузом, очередной недобросовестный переводчик повёл своих доверчивых слушателей прямиком в серьёзное заблуждение.

ПИШУ об этом столь самоуверенно, потому что знаю: примерно так же отреагировал бы на посвящённую его роману юбилейную статью сам Оруэлл.

Вот, например, ещё одна не менее значимая цитата из его статьи «Почему я пишу» (тоже в переводе М.Ф. Мисюченко, но курсив теперь мой):

«Скотный Двор» был первой книгой, в которой я попытался с полным сознанием того, что делаю, сплавить воедино политическую и художественную        цели. Вот уже семь лет, как я не написал ни одною романа, но надеюсь, довольно скоро напишу…я достаточно ясно представляю себе, что за книгу хочу написать.

И вот теперь два конкретных примера – художественный и политический – того настоящего материала, из которого у Оруэлла получался его уникальный сплав. Начну с художественного.

Прототипом Джулии – «девицы из литературного отдела» в романе «1984» – послужила вторая жена Оруэлла Соня Броунелл, сотрудница редакции престижного лондонского литературного журнала Horizon (его издавал однокашник и друг Оруэлла Сирилл Коннелли). Сначала у красавицы-Сони с Оруэллом был недолгий роман, после которого они вплоть до 1949 г. оставались довольно близкими друзьями, а в 1949 г., за несколько месяцев до смерти Оруэлла Соня приняла его предложение и вышла за него замуж.

Летом 1946 г. Коннелли опубликовал в своём журнале написанную Соней большую рецензию на книгу французского автора Роже Пейрефитга «Особенная дружба». И поскольку действие этого романа происходило в мужской католической школе-интернате, Соня – сама получившая образование в таком же интернате для девочек – смогла тонко почувствовать и сопережить драму героев. Вот как об этом недавно рассказала в своей книге воспоминаний её близкая подруга Хилари Сперлинг:

(Летом 1946 г. Оруэлл уединился на Гебридских островах, чтобы воссоздать Соню в образе Джулии, и…)…судорожные интеллектуальные метания Уинстона (главного героя «1984». —А.Б) развеялись под яростным, почти что звериным и слепым напором ненависти, которую Джулия испытывала по отношению к тоталитарной системе и присущему ей подавлению индивидуальности и свободы.

(…)

(О том же говорила в своей рецензии и сама Соня.) Чуть ли не половина её статьи – это рассуждение с плохо скрываемой яростью о боли и унижениях, которые ей довелось пережить в детстве. Роман Пейрефитта посвящён дружбе двух мальчиков, чьи отношения в закрытой католической школе (как и отношения Уинстона и Джулии в романе Оруэлла) являются по своей сути подрывом системы воспитания, принятой в католических интернатах. Неудивительно, что этот роман вконец разбередил в Соне старые раны, и без того уже потревоженные расспросами Оруэлла о её школьных годах. И поэтому так страстны, почти бессвязны слова Сони о тех, кто когда-то имел над ней власть и требовал беспрекословного повиновения, «не столько заботясь о девственности подопечных, сколько стремясь искоренить ту угрозу их системе воспитания, что несёт в себе потаённое чувство, горящее в юных сердцах. Полюбившие друг друга дети создают себе свой мир, недоступный их воспитателям. И эта недоступность и делает его неприемлемым для тех, чья единственная цель – целиком и полностью властвовать над каждым вздохом и каждым помыслом… Но все эти церковные воспитатели, как и вообще все тоталитаристы, забывают, что их методы могут быть обращены и против них самих…»

…Оруэлл в своём романе говорил (в этом контексте. – А.Б.) о «двоемыслии» (doublethink); Соня в своей рецензии поместила в центр католической системы, управляемой церковным эквивалентом орвеллианской полиции мысли, «двоевзгляд» (double vision): «каждый ребёнок в отдельности должен быть управляем, все потаённые уголки детских душ надлежит найти и раскрыть; а для этого следует убивать в них в зародыше любую веру в то, что люди способны приходить на помощь друг другу».

(Неизвестно, читал ли Оруэлл тогда статью Сони)…но трудно поверить в столь невероятное совпадение: ведь именно тогда, когда он приступил к написанию романа, его бывшая любовница предельно точно обозначила в своей журнальной статье смысловой стержень его художественного замысла. Вымышленная Оруэллом Джулия говорит тем же голосом, что и его живая Соня, которая писала: «…стоит распознать их мир – и ты уже никогда не станешь их жертвой, потому что откроешь для себя единственное необоримое средство защиты от них – циничное осознание, что тебе больше нечего терять… Такова печать католического воспитания… Все, кто через эту школу прошёл, безошибочно распознают её друг в друге. Словно члены некого тайного братства, они обнимают друг друга, забывают на миг зло, что им причинили, и осторожно, робкой лаской пытаются хоть немного успокоить свою боль…»

ИСТОКИ главной политической составляющей «1984» и того очевиднее. Публикуя статью «Почему я пишу», Оруэлл, действительно, уже очень ясно представлял себе, что за книгу хотел написать: это хорошо видно из следующих цитат. Только предварительно требуется короткое пояснение.

В 1941 г. вышла очередная книга довольно знаменитого тогда и плодовитого американского политолога Джеймса Бернхема (был в 40-60-х гг. кем-то вроде нынешнего Збигнева Бжезинского; умер в 1987 г.). И называлась его книга – «Революция менеджеров. Что происходит в мире» (у нас в обиходе называется ещё тоже «Управленческая революция»), Бернхем в этой книге анализировал две главные идеи; одну из них – о том, что мир становится и скоро станет трёхполярным – сразу после войны обсуждали на Западе очень широко, во вполне практическом плане, так же, как в последнее время глобализацию.

В самый разгар этой широкой международной дискуссии поучаствовал в ней и Оруэлл, посвятив книге Бернхема пространное эссе. В котором в самом начале написал:

…основной тезис (книги Джэймса Бернхема. – А.Б.) я бы сформулировал так: Капитализм исчезает, но на смену ему приходит не Социализм. Вместо этого сейчас вырастает новый тип централизованного, планового общества, которое не будет ни капиталистическим, ни демократическим в любом из тех смыслов, в каком мы демократию понимаем. Управлять этим совершенно новым обществом будут люди, которые реально и на деле контролируют средства производства, а именно: хозяйственные руководители, техники, бюрократы и военные, которых Бернхем всех вместе именует «менеджерами». Эти люди устранят старый капиталистический класс, подавят рабочий класс и организуют общество таким образом, что вся власть и экономические привилегии останутся у них в руках. Право частной собственности будет уничтожено, но право общей собственности введено взамен не будет. Новые «менеджерские» общества будут состоять не из пёстрой толпы небольших независимых государств, а из огромных сверхгосударств, сформированных вокруг основных промышленных центров в Европе, Азии и Америке. Эти сверх-государства будут драться между собой за последние остатки ещё незахваченных земель, но, видимо, будут не в состоянии завоевать друг друга окончательно и полностью. Внутреннее устройство в каждом отдельном сверх-государстве будет иерархическим: высший слой будет состоять из новой аристократии, выбившейся туда за счёт исключительных способностей и таланта, а на дне будет основная масса полу-рабов.

Это – чистый «скелет» романа «1984», на который осталось нарастить «мясо» – события, персонажей, происходящие с ними перипетии. А так: главная декорация вот она на сцене, как на ладони.

И ещё легко увидеть, что в обсуждаемой системе, действительно, нет ни левых, ни правых и вот в этом-то смысле с заявлением автора юбилейной статьи можно согласиться. Но только наполовину, потому что дальше в своём эссе Оруэлл сформулировал и вот такую мысль:

Как я уже сказал, Бернхем, видимо, скорее верно, чем неверно, говорит о настоящем и недавнем прошлом. За последние примерно пятьдесят лет общее направление развития несомненно шло в сторону олигархии. Промышленная и финансовая власть всё больше и больше концентрируется; значение каждого самостоятельного капиталиста или держателя акций неизменно уменьшается, а новый «менеджерский» класс учёных, техников и бюрократов, наоборот, всё растёт; пролетариат в его противостоянии централизованному государству слабеет; маленькие страны становятся почти совсем бессильны против больших; представительные органы приходят в упадок, появляются однопартийные режимы, основывающиеся на полицейском терроре, плебисциты фальсифицируются, и т. д. Всё это ясно указывает, в каком направлении идёт развитие.

^{___________________}

Хочу, пока этот штрих не забылся, особо обратить внимание читателя вот на что. У Оруэлла в «1984», как известно, есть «книга внутри книги», которую по ходу романа читает его главный герой и в которой излагается истинная природа тоталитаризма в Океании. В той книге только что приведённые цитаты из публицистики самого Оруэлла – фигурируют в тексте все, практически дословно. То есть Оруэлл в своём полемическом эссе, по сути, проговаривал политическую цель своего романа. И говорит он при этом: «значение каждого самостоятельного капиталиста или держателя акций неизменно уменьшается». Но ведь «при коммунизме», в СССР – не было и быть не могло ни капиталистов, ни держателей акций. А тогда о развитии каких реальных и явно некоммунистических стран Оруэлл-публицист (а следом за ним и романист) говорил, что оно в его время «несомненно шло в сторону олигархии»? В 1946 году?

^{___________________}

Продолжаю цитату (курсив мой):

Если тоталитаристские силы восторжествуют и мечты геополитиков осуществятся, Британия, как мировая держава, перестанет существовать, и вообще всю Западную Европу целиком поглотит какое-то одно из великих государств. Англичанину рассматривать такую перспективу бесстрастно трудно… Перед американцем такой (как у англичанина – А.Б.) выбор не стоит. Что бы ни случилось, Соединённые Штаты, как великая держава, выживут, да и с американской точки зрения не так уж и важно, будет над Европой доминировать Россия или Германия. Из тех американцев, кто вообще над этим задумывается, большинство предпочли бы, чтобы мир поделили между собой два-три государства-монстра, которые бы договорились о своих окончательных границах и потом могли бы торговаться между собой по экономическим вопросам, не обременяя себя более идеологическими спорами… Так что не удивительно, что видение мира у Бернхема часто весьма очевидно близко к взглядам американских империалистов… Это – «жёсткий» или «реалистический» взгляд на мир…

Таков ясный и без обиняков ответ самого Оруэлла на вопрос, о чём и о ком именно его рассуждение, о чём он шлёт своё предупреждение в романе «1984»: об обществе, которое, среди прочего, как того и хотят американские империалисты, не будет более обременено идеологическими спорами. То есть в котором больше не будет споров между «левыми» и «правыми». И, значит, не будет и их самих, левых и правых трибунов, идеологов, политиков, журналистов. Потому что будут они все под одну гребёнку, приглаживающую аккуратно тоталитарную власть империалистов. И страшный результат именно такого развития событий Оруэлл и описал в «1984».

А я в связи с этим думаю в некотором недоумении: понимал автор юбилейной статьи или нет, чью сторону он принял и взялся столь энергично отстаивать, когда написал: «…речь в романе – не о левых и не о правых… (это не главное, это) подробности…»?

Ведь сам-то Оруэлл важным и таким грозным в своём предупреждении считал: вот что сделают с человеком, с тобой, мой читатель, если и когда волею заполучивших монопольную власть империалистов общество перестанет понимать, что оно делится на левых и правых…

^{___________________}

Эта странная позиция, занятая автором юбилейной статьи, у меня, лично, при чтении его текста сразу вызвала вот такую ассоциацию: великий борец за освобождение человеческой мысли и одновременно философ ярко выраженного левого толка Жан-Поль Сартр вместе с группой единомышленников основал в 1970-х гг. своё издание, которое они весьма символично назвали «Освобождение» (Libération); сегодня эта газета, по-прежнему заявляющая себя, как «левая», принадлежит по сути Эдуарду де Ротшильду (он владеет, насколько известно, 37 % акций).

РАЗЪЯСНЕНИЕ Оруэлла ничуть не удивительно, если помнить: он, конечно же, выступал против советского, сталинского режима; но отнюдь не только против него; потому что понимал тоталитаризм вот так (цитата из того же эссе):

…мысль о том, что индустриализм неизбежно ведёт к формированию монополии, и что монополия в свою очередь неизбежно приведёт к установлению тирании, не добавляет неожиданного или нового к видению этого вопроса.

Индустриализм на стадии его предельной монополизации экономисты – современники Оруэлла понимали и толковали, как империализм. И, значит, Оруэлл считал, что не ограниченный никакими антимонопольными факторами империализм неизбежно ведёт к тоталитаризму.

Для взглядов Оруэлла – а не его «переводчиков» – это, конечно же, естественно, потому что всю жизнь (а не только в беспечной и разудалой молодости) он был последовательным и принципиальным сторонником идеи, которую сам же определял словами «демократический социализм». Причём считается, что слово «демократический» он добавлял исключительно с целью подчеркнуть, что советский, сталинский режим – это не социализм, потому что он не демократический, и что он поэтому не имеет ничего общего с тем, во что верил Оруэлл. В остальном же Оруэлл верил – в социализм, и в его время это означало, что он был – убеждённый антиимпериалист.

Вот ещё из статьи «Почему я пишу»:

Сначала пять лет я занимался неподходящим делом (служил в индийской имперской полиции в Бирме), а потом пережил бедность и ощущение полного провала. Это разожгло свойственную мне ненависть к власти и заставило меня впервые осознать в полной мере существование трудящихся классов, а работа в Бирме дала мне случай разобраться в природе империализма.

И ещё в эссе про «революцию менеджеров»:

До недавнего времени понятие «социализм» предполагало в нашем представлении политическую демократию, социальное равенство и интернационализм. Сегодня ни малейших признаков того, что хоть что-то из перечисленного хотя бы где-то осуществляется, не видно нигде.

Политическую демократию во времена Оруэлла ещё понимали в классическом смысле, как свободное и открытое состязание правых, центристов и левых на политическом поле; по справедливым и всеми признанным правилам; при взаимном уважении к естественному праву друг друга отстаивать интересы именно и только «своих» – бедных, средних, богатых; при взаимном понимании, что только так и можно дать всем возможность голосом своей партии сформулировать и отстаивать свои личные интересы; именно всем: бедным за повышение зарплаты, средним за защиту их маленьких предприятий от монополистов, богатым за их право быть и оставаться богатыми; и, наконец, при общем понимании всеми и одинаково, что иначе не избежать тоталитаризма – победившей монополии одной партии: мобократии (власти огромной толпы бедных) или олигархии (власти малюсенькой кучки богатых).