Текст книги "Исповедь военнослужащего срочной службы"

Автор книги: Александр Довгаленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

   Про женщин

      Кстати, о девках. Да простит меня прекрасная половина человечества, но речь пойдет именно о ней. Молодых людей, которым еще предстоит пройти мужчинскую школу жизни от меня добрый совет – не заводите перед армией серьезных отношений с тетками, будет значительно легче и проще. Дело тут не в огульном обвинении всей прекрасной половины человечества в неверности, дело в обыкновенной физиологии и весьма сложном устройстве женских мозгов, если такие вообще имеют место быть в природе. И глядя иной раз на трогательную сцену проводов в армию, где безутешную зареванную подругу будущего воина провожает домой его лучший друг, я не могу сдержаться от улыбки. Женщины – существа настолько ветреные и непостоянные по природе своей, что верить обещаниям «я тебя обязательно дождусь» просто глупо. Я искренне завидую белой завистью тем, кому посчастливилось стать обладателем эталона женской верности, но это скорее исключение, чем правило.

      Но, несмотря ни на что, с завидной регулярностью обнаруживаются время от времени идиоты, которые узнав об измене любимой начинают творить всяческую непотребщину: вскрывать себе вены, вешаться, стреляться и.т.п. Напротив нашей казармы находилась еще одна, где на втором этаже размещалась рота охраны склада специзделий (проще говоря – ядреных боеприпасов). Это были краснопогонники с пехотными эмблемами. В отличии от нас, вооружены они были АК-74 калибром 5.45 мм. В казарме этой произошло весьма характерное самоубийство, точнее, попытка оного. Юный Ромео, узнав из письма родственников о предстоящей свадьбе его любимой девушки и лучшего друга (кто бы мог подумать!), не придумал ничего лучше, чем взять свое ружжо, засунуть патрон в патронник, а пламегаситель себе в рот, да и стрельнуть. Но АК – длинная штуковина, стреляться из нее не совсем удобно, надо тянуться к спусковому крючку, посему боец немного перекосил ствол относительно своей дурной головы и в результате лишился языка, половины зубов и половины нижней челюсти, а заодно стал круглым идиотом, но остался жив в назидание остальным. Какой ему от этого прок, я правда не знаю, по мне лучше помереть, чем так жить.

      Все половозрелые женщины, проживающие в гарнизоне, условно делились на «блядей» и «честных». Честные девушки с солдатиками не знакомились, а при попытке знакомства с их стороны даже не обращали внимания на них. Они искренне считали солдат чем-то вроде животных и мечтали о своем принце на белом коне. Бляди же тусовались на гарнизонном стадионе, в том и ином составе, в любую погоду. Знакомились они по 10 раз на дню, завышенных эстетических предпочтений не имели и охотно дарили свою любовь направо и налево, лишь бы человек был по их мнению хороший. Не исключались и товарно-денежные отношения. Солдат они любили за то, что они, несмотря на внешность бабы Яги, могут разглядеть и оценить в них женщину. Всех гарнизонных блядей знали в лицо, начальство призывало подчиненных всячески воздерживаться от контактов с ними, но помогало это мало – триппер часто был заболеванием, периодически выявляемом у солдатиков.

      Я, однако, в силу природной скромности и не очень впечатляющих физических данных с женщинами этими не общался. Да они и не предлагали.

      По полку ходили леденящие душу истории про машинисток из строевого отдела штаба полка, которых, если этим историям верить, перетрахал весь личный состав, про страшные групповые оргии, которые якобы устраивались на метеопосту в штабе дивизии, про похотливых офицерских жен, которые так и норовили затащить к себе домой молоденьких солдатиков-посыльных и прочий солдатский бред. Вероятно, отдельные случаи и были, но солдатики – это же большие дети, им весьма свойственно сильно приукрашивать собственные подвиги.

      Несемейные прапорщики и офицеры, проживающие в «дурке» тоже не были ангелами. Как-то раз, когда я был послан туда посыльным, разыскивая в длинном коридоре четвертого этажа комнату с нужным номером, я лицезрел интересную картину. Передо мной распахнулась дверь в одну из комнат, и оттуда в коридор под аккомпанемент отборного мата вытолкнули абсолютно голую девицу. Девица была изрядно пьяна, но кое-что еще соображала. Она увидела застывшего как соляной столб меня и закрыв локтями висячую грудь стала барабанить своими кулачками в уже закрывшуюся дверь, умоляя впустить ее обратно. В ответ дверь еще раз приоткрылась и через щель вылетели какие-то шмотки и четкое указание, в каком направлении этой девушке следует идти и почему она должна это немедленно сделать. Но горе ее было не долгим, она даже не успела начать одеваться, как распахнулась еще одна дверь и какой-то старлей с раскрасневшейся рожей, видимо привлеченный шумом, затащил девицу к себе в комнату, где судя по голосам было не меньше четырех человек. Девица видимо его знала, позже я узнал, что это была гарнизонная блядь Оксана, которая в поисках состоятельных джентльменов, способных угостить женщину водкой, часто заходила в "дурку".

      Меня же Диавол пытался искушать только один раз – как-то раз, уже зимой, стоя на ДСП, я с удивлением увидел приближающиеся к шлагбауму две фигуры, закутанные в какие-то цветастые платки. Это были девки из села Никольское, по крайней мере они так сказали. Страшноватые, рябоватые, в общем, на Клаудию Шиффер они походили мало. Девки поросились ко мне в будку «погреться». На стоянке никого не было, я впустил замерзших подружек, мне было не жалко. Далее девки поинтересовались, нет ли у меня закурить. Я не курил, посему ответил отрицательно. Тогда девки поинтересовались, не налью ли я им выпить? Пятилитровая канистра с «массандрой» стояла в лесу метрах в тридцати за будкой, готовая к отправке в казарму, но поить каких-то девок в мои планы не входило, я был вынужден сообщить им, что бухла у меня тоже нет. Девки тяжко вздохнули, посидели еще минут пять, после чего, поблагодарив меня за гостеприимство, удалились в сторону пятого КПП.

      Вечером того же дня, сдав стоянку караулу, когда ДСП всех подразделений собрались около караульного помещения, я узнал продолжение этой истории. Девки последовательно прошлись по следующим объектам: пятое КПП, склад боепитания, ППР, склад ГСМ, СБВ, склад ОПС, ТЭЧ, ДАРМ и вышли через второе, «генеральское» КПП на дорогу, удаляясь по направлению поселка Герцено. У всех, кроме меня, для них нашлись и сигареты и спирт, ну а девушки, соответственно, никому не отказывали в маленьких радостях жизни. Думаю, что авторы Камасутры побледнели бы от зависти, слушая рассказы дорвавшихся до бесплатного секса оголодавших бойцов. Один лишь я кусал губы, проклиная себя за тупость и несообразительность – мне рассказать было в общем-то нечего. Я имел неосторожность поведать всем о своей встрече с этими гетерами, меня дружно подняли на смех. Однако, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Через пару дней все участники веселого события стали испытывать жуткие боли и трудности с мочеиспусканием. Принесенный девками сельская разновидность местного триппера была настолько жестока, что некоторые герои-любовники провалялись в санчасти недели три, а одного женатого парнишку москвича даже бросила жена, бог весть как узнавшая об этом. Так, моя тормознутость в некоторых жизненных вопросах сослужила мне весьма добрую службу.

Про пьянство

      Пьянка стала неотъемлемой частью моей службы примерно начиная со второго года. В ВВС образца 1990 года доступ к спирту и его производным был практически свободным. В ТЭЧ для промывки одного только топливного насоса по регламенту уходило немыслимое количество спирта, который, разумеется, не полностью уходил в этот саамы насос благодаря бережливости техников. У первой эскадры, вооруженной самолетами СУ-27 со спиртом проблем не было вообще – на створке лючка передней стойки шасси и у этих чудо-самолетов был закреплен стальной бачок, в который заливалось 7-10 литров спирта для омывания козырька фонаря кабины в противообледенительных целях. На летчика, который имел неосторожность воспользоваться этой штуковиной в полете, технота первой эскадры смотрела волками. Не знаю, как в других эскадрах, а у нас, во второй, спиртом заведовал начальник группы САПС капитан Усов. Это был ушлый мужик, который, благодаря своему спиртовому положению ходил на равных с начальником инженерной службы эскадрильи. Раз в месяц он привозил со склада ГСМ четыре двадцатилитровых канистры. Это можно было вычислить по возникшему в рядах техников ажиотажу. Некоторое количество спирта оставлялось для использования по прямому назначению, остальное же распределялось среди техноты согласно неписаной «табели о рангах». Командир 2-го АТО майор Кириченко, царствие ему небесное, хороший был мужик, настоящий, был зело только он падок до этого дела, что и решило в итоге его судьбу. Возвращался он, изрядно приняв на грудь, с пьянки общественной в технической столовой по поводу какого-то праздника, на полдороге упал в снег и уснул. И наверняка проснулся бы, но какая-то сука, проходившая мимо, сняла с него теплую летную зимнюю куртку, и он замерз насмерть. Дело было уже после того как я уволился, старшина наш рассказал, когда мы ездили его навещать. Но пил он красиво. Никогда спирт не разбавлял и не запивал. Даже когда он был дежурным по полку, всегда имел с собой фляжку с «лекарством».

      Пили в общем-то все. Как-то раз, когда предатель и враг народа Михаил Горбачев в очередной раз полетел в гости к американскому президенту, наш полк выставлял на ЦЗ дежурное звено. На моей памяти это случалось не раз, тогда мы подвешивали на борта настоящие ракеты. Он нашей эскадры были два борта, в кабинах сидели летчики и дико мучались похмельем – накануне был какой-то праздник. Говорят, в таких случаях помогал кислород из системы жизнеобеспечения. Подышишь – легчает. Срочная служба пила по-черному. И не спирт, а в основном мерзкую «массандру», которая имела весьма коварный эффект – пилась она вроде легко, опьянения сначала не чувствовалось, затем, при наборе некой критической массы, откуда-то снизу поднималась волна и ударяла в голову, как добрый аперкот приличного тяжеловеса. Человек вырубался практически сразу. Похмелье от этой жидкости было еще ужаснее, доходило до того, что двоилось в глазах. К счастью, эту дрянь у нас в полку не разбавляли керосином, как случалось в других местах.

      Один раз со мной произошел забавный случай, который, правда, вполне мог закончится хреново. Я сидел у себя на ДСП, на зоне, народ уехал, было часов 5 вечера, и ко мне приехали мои сослуживцы, отметить начало нашей "стодневки"(это когда сто дней до приказа об увольнении из рядов ВС). Их было двое и еще водитель «уазика» – «молодой», который их и привез. Водилу мы угостили жареной картошкой, налили чаю и пустили за стол в моей будке – писать письма родным. Я выкатил свою пятилитровую канистру и мы сели отмечать. По мере потребления продукта, один из приехавших – Славик Сахарцев из Хабаровска решил съездить до офицерской курилки в поисках добрых «бычков» – тогда был сильный напряг с сигаретами. К счастью, ни одного борта на стоянке он не протаранил, хотя мог вполне. Потом мы все по очереди опробовали свои водительские навыки, угостили пожарников, которые приехали принимать стоянку, короче, к концу праздника на дне канистры плескалось что-то около литра веселой жидкости. Мы попрощались, Славик, несмотря на слабые протесты «молодого», собственноручно сел за руль и машина зигзагами поехала по обледенелой дороге в сторону СБВ. Я же пошел опечатывать борта. Помню как я опечатал два борта, подошел к третьему, а вот тут-то видеозапись и оборвалась. При мне был автомат и два рожка патронов, не дай бог кому в этот момент зайти на стоянку – в лучшем случае получилась бы неплохая шутка в стиле Глеба Жеглова. Нашла меня караульная машина роты охраны, которая приехала принимать у меня стоянку. Говорят, я лежал на спине, раскинув руки, около самолета, который пытался опечатать, являя из себя классический пример бойца, погибшего на боевом посту. Караульщики-чечены не стали зло шутить и не спрятали мой автомат, ограничившись тем, что забрали у меня связку ключей с печатью, которую я у них потом неделю выкупал за приличное количество спирта. Меня подняли на руки и осторожно погрузили тело и оружие в кузов «шишиги». Часовой заглянул в мою будку и, обнаружив там оставшийся литр, радостно сообщил разводящему, что пост принимает. Очнулся я уже на полдороге от холода и тряски. Добрые чечены подложили мне под голову мою шапку, чтоб не сильно колотиться головой о дно кузова (все кому пришлось ездить в Газ-66 по пересеченной местности знают, что удовольствие это ниже среднего). Когда же, очнувшись, я изъявил желание немедленно проблеваться, издав соответствующий звук, меня бережно подхватили на руки, быстро перевернули вниз лицом и свесили голову за задний борт, чтобы не испачкать кузов. После обряда изгнания из себя «чужого» мне стало немного легче и я стал соображать, нашел рядом свой автомат, патроны вроде были на месте, штык тоже. О ключах я вспомнил только утром. У караулки, где собрались дежурные по стоянкам всех подразделений меня сгрузили. ДСЧ – знакомый лейтенант даже присвиснул, увидев меня в столь хламном состоянии. В тот вечер мы шли от караулки до казармы строем, в колонну по три, чего раньше никогда не случалось. Целью этого была маскировка меня. Я стоял аккурат в серединке, меня бережно поддерживали с боков, кто-то нес мой автомат, кто-то сдал его вместе с подсумком в оружейку. Ночь прошла бурно, практически все время я провел около «очка» вызывая Ихтиандра. Казалось, уже ничего не осталось в желудке, но следовали новые позывы и я послушно кормил унитаз желчью, под сочувствующие взгляды двух «духов», которых заботливый Вован приставил ко мне для обеспечения моей безопасности и транспортировки. Под утро я умудрился все же заснуть, но пробуждение было ужасным. Я просто мечтал о единственной чашечке горячего кофе без сахара, но это было недостижимо. Два дня я болел после этого случая, в глазах двоилось, давил жуткий сушняк, в общем, явления неприятные. Сгоряча я даже поклялся себе не брать больше этой гадости в рот и даже не смотреть на нее. Наверно, многие давали себе такие клятвы в подобном состоянии.

      С друзьями моими же получилось еще веселее. Уж не знаю, кто у них там в тот момент сидел за рулем «уазика», но чтоб не попасть в раскрытые наполовину ворота здоровенного ангара СБВ нужно было сильно постараться. В итоге была помята одна створка раздвижных ворот, разбита фара, смято крыло и капот.

      За потерянные, а точнее, проебанные ключи и печать, о которых наш майор Кириченко узнал подозрительно быстро – на следующий же день, меня назначили бессменным ДСП до тех пор, пока я не найду потерю. Это и вправду было бы сущим наказанием, но хитроумный майор пошел еще дальше – он на ночь высылал мне «усиление» из двух человек из числа «залетчиков», числящихся в его черном списке. Ну а что легче всего делать ночью на троих, вы уже наверное догадались. Через неделю чечены вернули мне потерю, я выставил им спирту, но мы еще две недели вели веселую ночную жизнь, причем желающие «усилять» меня на ночь буквально выстраивались в очередь. Наш добрый начальник АТО заподозрил неладное и в одну прекрасную ночь нагрянул с проверкой. Мы как обычно сидели в небольшом бункере для укрытия личного состава, оборудованном освещением и калориферами и неспешно распивали яд при обильном количестве закуски (я сделал четкие выводы из прошлого происшествия). С этого дня, наша идиллия на троих закончилась.

      В тот же день, когда я так кошмарно напился, случилось еще одно презабавнейшее происшествие, которое, правда, очень хреново закончилось для его участников. На этот раз отличились бойцы не из нашего полка, а из какой-то части обеспечения. Они умудрились ограбить продовольственный склад, из которого обеспечивался деликатесными продуктами командный состав штаба дивизии. Собственно, грабили они его не в первый раз, брали умеренно, так что на фоне хозяйствования тамошних прапоров это было практически незаметно. Но тут другое дело – стодневка. Они не стали ломать замок, срывать печать, а попросту сняли решетчатую железную дверь с петель, ибо конструкция это позволяла. Примитивную сигнализацию, сделанную из выключателя-концевика с колесиком тоже было не проблематично отключить. Набив два вещмешка балыками, окороками, всевозможными красными рыбами, дорогими консервами, колбасами и сервелатами и прихватив несколько бутылок настоящего армянского коньяка, они вернули дверь в исходное состояние, скрыли, насколько могли, следы своего пребывания и спокойно отправились на аэродром, на СКП дальнего старта, где постоянно при радиостанции дежурил боец, у которого и было решено устроить пир на весь мир. Все было спланировано, продумано и исполнено почти идеально, но, как всегда, хорошее дело завалилось из за сущей мелочи. По трагическому стечению обстоятельств, один полковник из штадива выдавал замуж свою дочку. А понаехавших в невероятном количестве гостей разместил в «высотке» – двухэтажной летной гостинице, располагавшейся около ЦЗ. И ночью поехал проверить на своей «Волге» как там себя чувствуют перепившиеся накануне гости. И надо же было такому случится, что момент его приезда роковым образом совпал с моментом прохода наших, затаренных всякими вкусностями героев, которым до приказа оставалось всего-то сто дней. Но даже не это было главной ошибкой, а то, что один из соучастников этого преступления, увидев стоящую у высотки «Волгу» взял да и снял с нее «дворники», которые в принципе ему были на хер не нужны. Чисто из озорства. И пошли они дальше, оставляя четкие следы на свежевыпавшем снежке. По этим-то следам и вышла на них срочно поднятая по тревоге отдыхающая смена в расположенном недалеко караульном помещении, под руководством оскорбленного в лучших чувствах полковника, которому хватило ума связать факт хищения «дворников» и свежие следы, уходящие в поле и сделать соответствующие выводы. Там-то они и обнаружили разудалую веселую компанию, сидящую в помещении СКП и уплетающую в честь великого праздника генеральские разносолы, запивая их коньячком. Все были повязаны, водворены на «губу», а полковник к своему великому счастию снова стал владельцем «дворников». На складе, а заодно и на соседних складах, была проведена срочная внеплановая ревизия, выявлены разнообразные недостачи, все, что за последние 10 лет прапора-хозяйственники наворовали непосильным трудом было тут же повешено на наших гурманов. И хотя они клялись и божились, что при всем желании не смогли бы сьесть эти тонны продуктов, износить или продать десятки летных кожаных курток, комбинезонов, и прочего хлама, обрадованные заведующие складов не могли не воспользоваться такой счастливой оказией – ребят судили и начислили различные сроки: кому 5 лет, кому два года «дизеля». А все получилось из-за каких-то идиотских «дворников».

      А один раз, еще осенью, было совершено совсем уж ужасающее покушение на святую святых – комнату, где хранились спиртовые запасы второй эскадры, расположенную в эскадрильском домике на территории стоянки самолетов. А дежурил по стоянке в тот день я. Как обычно, проводив со стоянки народ и закрыв шлагбаум, я пошел опечатывать самолеты. Покончив с этим делом, вернулся к себе в будку и завалился спать на скамейке, дожидаясь приезда караулки. Разбудил меня ДСЧ, который приперся проверить, как я несу службу и обнаружил в эскадрильском домике отогнутую решетку в учебном классе, взломанные двери комнаты САПС и исчезновение четырех канистр со спиртом, а также пары радиостанций «Ромашка» с запасными аккумами и зарядным устройством. Лиходеи хорошо подготовились к акции – они точно знали день, когда будет завезен спирт, расположение комнаты, где он хранился, подходы к зданию, и график и маршрут движения ДСП, а также его привычку дрыхнуть перед сдачей стоянки караулу. Даже если бы я и не спал, у меня не было шансов – наверняка было организовано наблюдение, все дело можно было провернуть буквально за 10–15 минут, когда я находился в любом из дальних концов стоянки. Сделать это могли только свои, позже мне намекнули на авторов этого произведения, но прямых доказательств у меня нет, поэтому имена я предпочту не называть.

      На стоянку тут же понаехало эскадрильское начальство, наш инженер грозил мне чуть ли тюрьмой, но на самом деле это происшествие на мне почти не отразилось, разве что я навечно был занесен в список «залетчиков» и врагов советской власти. Насколько я понял, что-то у них там не совсем чисто было, поэтому происшествие предпочли замять. Ну и я, в принципе, мог ответить недоброжелателям взаимностью и Кириченко прекрасно об этом знал. А дело было так. Месяцем раньше случилось одно происшествие, главным героем которого стал Эдик – мой напарник по охране стоянки. Я уже рассказывал про него, но тут стоит описать его поподробнее. Он не очень хорошо говорил по-русски, имел колоссальные габариты и дикий нрав вольного сына казахских степей. Горе было тому, кто рискнул бы поссориться с Эдиком. Как-то на стоянке я прикормил двух забежавших туда дворняжек, считая, что хоть какая-то, пусть даже и собачья живая душа рядом – это всегда хорошо, а во вторых, надеялся приспособить их к охране стоянки, себе в помощ. Толку от собак этих, правда, было немного, а тут Эдик выдумал попробовать их напоить «массандрой». Он смочил в ней краюху хлеба и собаки, затрепав ее, действительно захмелели, а потом вели себя как настоящие алкаши, требовали еще, лакали бухло прямо из миски, уже не закусывая, тут же поссорились между собой. Закончилось это тем, что обе собаки облевались тут же, в будке, да еще прямо на раскаленный калорифер, вонь стояла ужасная. В тот вечер Эдик сменил меня, а через день снова дежурил я. Придя на стоянку, я обнаружил там сверкавшего своим золотым зубом Эдика и полное отсутствие собак. На мой вопрос где собаки, он махнул головой в сторону леса и сказал: "Там… лэжат… я их застрэлил нахуй….". Вот такой серьезный мужчина был наш Эдик.

      В другой раз, когда на нашем аэродроме три дня торчали несколько 76-х Илов, битком набитые десантниками при полной боевой выкладке, которые, как выяснилось из прессы, были направлены "копать картошку", тоже случилась забавная история. Десантникам видимо надоело сидеть в душном раскаленном самолетном брюхе на сухом пайке и они предприняли небольшую вылазку к ближнему приводу, чтобы надрать там кукурузы на поле, аккурат примыкающему к нашей стоянке. А по стоянке одиноко слонялся скучающий Эдик. Увидев мелькнувшую в кукурузе камуфлированную жопу, Эдик тут же решил, что к охраняемому им объекту подбираются вражьи диверсанты и немедленно стал совершать героический подвиг по защите социалистической собственности и военного имущества. Он пристегнул рожок, дослал патрон в патронник и, изображая из себя Чингачгука-Большого Змея, за каким-то хером вышел за двойной ряд колючки прямо в поле, где и решил изловить неприятеля. Затем, по его словам, он даже выследил одного из них и встав во весь рост крикнул: "Стой, стрелять буду!!!", одновременно направив на чувака заряженный автомат. Это последнее, что он запомнил. Очнулся он в том же поле через некоторое время, со страшной головной болью и здоровенной шишкой на затылке – хитрые десантники отоварили его по полной программе, положили рядом с ним его разряженное оружие и сели вокруг Эдика в кружок, пытаясь привести его в чувство. Когда это случилось, они долго ржали, извинились перед Эдиком за рукоприкладство и объяснили ему о пагубности привычки направлять на людей заряженное оружие, а также указали ему на его тактические ошибки, допущенные им при попытке задержания противника. Расстались они почти друзьями.

      Однако я отвлекся от сути. Вот этот самый Эдик, выполняя свои обязанности по охране стоянки в рабочее время, когда там работали техники, подошел к курилке около эскадрильского домика, в котором как раз техники собрались на обеденный перекур. Его целью было попробовать стрельнуть у них сигарету или папиросу, как я уже говаривал, в те годы был реальный напряг с куревом, к счастью тогда я не курил. Он обратился к одному из технарей со своей просьбой, а тот был толи не в духе, толи встал не с той ноги, но Эдик был им послан на хуй и обозван чуркой. Среагировал Эдик своеобразно – он снял с плеча автомат, пристегнул магазин, смачно щелкнул затвором и поставив грубияна и разносчика вируса расовой дискриминации на колени, засунул ствол ему в рот, очень неприятная штука, учитывая размеры мушки у АКМ. Охреневший от такого поворота дел народ еле смог уговорить Эдика вытащить ствол и убрать автомат, пообещав Эдику пачку дорогих сигарет и извинения обидчика. Побелевший обидчик согласно тряс головой, ни жив ни мертв от страха и со слов Эдика, не то обосрался, не то обоссался. Эдик отошел метра на два и принял извинения, после чего грязно выругавшись по-казахски, разрядил автомат. Тут то на него набросились и скрутили по всем правилам военной науки.

      Попал Эдик нешуточно, ему грозил четкий «дизель» – дисциплинарный батальон. Пока же Эдик был посажен на «губу», где и ожидал своей участи. О том, что случилось, мне рассказал один мой знакомый техник, который присутствовал при этом. Эдика нужно было срочно спасать, и у меня созрел хитроумный план, который по идее мог сработать. Я быстро накатал на имя командира полка Бычкова рапорт, в котором подробно описал все, что я собственными глазами лицезрел, будучи в наряде по ДСП: вырубку леса и вывоз его хрен знает куда (номера машин я раньше записывал на всякий случай и это здорово помогло), махинации со спиртом, практически постоянное нахождения нашего инженера эскадрильи в нетрезвом состоянии, и много всяких других пакостных, но на данный момент полезных мелочей, которые я лицезрел. На следующий день, заступив на ДСП вместо опального Эдика, я подкараулил момент, четким строевым шагом вошел в класс, где сидел инженер и еще пара человек и строго по уставу испросил разрешения обратиться. Кирьян (это у него такая кличка среди нас была) слегка удивился и разрешил. Я испросил разрешения побеседовать с ним наедине. Кирьян удивился еще больше и махнул остальным рукой в сторону выхода. Я, охренев от собственной смелости, сообщил ему, что накатал на него рапорт на имя комполка, но, не желая быть кляузником и стукачем, предоставляю ему возможность самому ознакомиться с документом и собственноручно передать его командиру полка. С этими словами я вручил ему сложенную вдвое пачку листов и испросив разрешения идти, четко повернулся и строевым шагом вышел. В глазах еще стояла картина слегка отвисшей челюсти нашего инженера и полное непонимание происходящего. Ровно через десять минут он выскочил из домика и, увидев меня, кинулся ко мне. Лицо у него цветом напоминало свеклу, а одна щека время от времени дергалась. Отбросив уставные условности, он напрямую спросил, чего я хочу. Я объяснил ему ситуацию с Эдиком, рассказав как все было на самом деле и обозначив персону того, кто это мне поведал. Техника тут же бросились разыскивать, он подтвердил мои слова, и сообщил, что обиженный Эдиком лейтенант рассказал ситуацию однобоко, в свою пользу, не упомянув факт оскорбления с его стороны. Кирьян твердо пообещал, что с Эдиком все будет в порядке. Я поблагодарил его, и сказал, что в таком случае с рапортом моим он может поступить как ему заблагорассудится, второго экземпляра у меня нет. Он посоветовал мне срочно убраться с его глаз долой и по возможности не попадаться ему на глаза в ближайшее время. Что я и сделал с большим удовольствием, еще не веря своей удаче. Кирьян свое слово сдержал, к вечеру Эдик был уже в казарме. Я не стал ему рассказывать о своей афере, но присоветовал сдерживать свои душевные порывы по возможности, объяснив ему реальную перспективу переносов сроков его дембеля на пару лет вперед.

      Таким образом, ограбление спиртовки было успешно замято, а я никак не пострадал, несмотря на угрозы Киряна засадить меня в тюрьму. Но в его черном списке я наверняка стал чернее раза в два, а возможно и занесен в Самый Черный Список инженера.

      Тому способствовало еще и то, что я отмочил в конце осени. Однажды, еще до случая с керосином и котлом я вернулся с ДСП в казарму и обнаружил там письмо от матушки. В письме она писала, что еще недели полторы назад она выслала мне посылку до востребования (эта фишка сохранилась еще с духовских времен), основной объем которой занимала рыба. Причем не какая-нибудь, а холодного копчения (или горячего, не помню точно, но почти скоропорт). Факт был в том, что письмо шло довольно долго и если рыба уже не испортилась, ее нужно было срочно забирать. А я назавтра должен был снова переться на ДСП, а также послезавтра и, возможно, после послезавтра тоже. В воскресенье же почта не работала, в субботу всего до четырех часов дня, а завтра была уже пятница. Я попросил Эдика подменить меня на один день, но этот гад свел знакомство с какой-то бабой из поселка Герцено и почти каждый божий день бегал ее ублажать, посему решительно мне отказал и даже слово «рыба» не оказала на него никакого воздействия. Кроме нас с Эдиком допуска на ДСП ни у кого больше не было. Всю пятницу я угрюмо слонялся по стоянке, мрачно размышляя о судьбе своей рыбы. Рыба не давала мне покоя. Другим задачам было решительно отказано в ресурсах моих мозгов, нужно было что-то придумать с рыбой. И к вечеру я придумал. План был прост, как грабли. Осуществить мне его помогла одна из моих собак, тогда еще живых. Когда я, производя вечерний обход опустевшей стоянки, рассеянно брел в районе большого ангара, в котором хранился всякий хлам, мучительно размышляя о судьбах моей рыбы, собака вдруг забрехала в сторону леса. Молнией в моем измученной рыбой мозгу вспыхнула мысль я тут же стал ее развивать до удобоваримого состояния. Раз собака лает на лес, значит, там кто-то есть. Если там кто-то есть, значит это как бы враг – в такое время никого кроме меня на стоянке быть не должно. Если это враг – я обязательно его попытаюсь задержать, а он наверняка от меня побежит, а я начну кричать, а потом выстрелю в воздух, а потом, конечно же, открою огонь на поражение. Стрельба обязательно будет услышана, и меня тут же прилетят спасать, с наряда наверняка снимут, сдадут пост под караул, а завтра я, пребывая в состоянии стресса, буду с утра заменен Эдиком, который один день без своей бабы уж как-нибудь проживет. План был хорош, рискнуть стоило. Легенда была безупречна. На орден я конечно же рассчитывать не мог, но реальный шанс спасти рыбу был. Я выбрал место посредине двух соседних земляных капониров для самолетов с тем расчетом, чтобы стопроцентно не повредить технику и стал дожидаться, когда наступят сумерки. И совершенно забыл, что ствол моего автомата насмерть забить вязким «циатимом», для защиты его от коррозии. Я громко заорал «Стой, кто идет!!!», затем «Стой, стрелять буду!», немало удивив при том собаку, но ДСЧ мог припереться с проверкой и все должно было быть правильно, а затем прицелился в затянутое облаками небо и нажал на спуск. Эффект был потрясающий. Звездануло так, как будто стреляла гаубица средних размеров, факел пламени удивил бы любого факира, а отдача могла бы соперничать с противотанковым ружьем времен второй мировой войны. Но, к счастью для меня, гениальное изобретение Калашникова стойко выдержало столь хамское обращение и не разорвалось у меня в руках. Слава советским оружейникам! Собаки след простыл, в ушах звенело. Я перевел переключатель огня в автоматический режим, и скрючившись как Рэмбо стал веером, от бедра методично поливать лес короткими очередями в секторе примерно тридцать градусов. Адреналин попер просто валом, было задорно. Я почти оглох, о бетон звенели горячие гильзы, а я с наслаждением снимал стресс, вызванный бесконечными раздумьями о рыбе. Решив, что, пожалуй, достаточно, я прекратил пальбу, отсоединил магазин, выбросил патрон из ствола и стал ждать подмоги. Через 15 минут, я вроде бы услышал характерное завывание движка ГАЗ-66, но скоро он стих. Через полчаса я забеспокоился – никто и не думал ехать меня спасать. Интересно, что было бы, если бы на меня действительно напали? Хотя, в этом случае, до стрельбы дело, пожалуй бы, не дошло, меня бы наверняка просто прирезали и уволокли в лес. Вздохнув, я побрел в сторону шлагбаума, связь с караулкой на стоянке опять не работала, а ближайший телефон находился на пятом КПП, метрах в ста от моего шлагбаума. Зайдя на пятое КПП, и спросив разрешения воспользоваться их телефоном, я получил добро и поинтересовался у режущихся в «очко» дежурных, не слышали ли они часом стрельбы. Один из них стукнул другого по лбу и сказал: «Я же говорил тебе, Колян, что стреляли, а ты – показалось, показалось!» Я тихо офигевал. Дозвонившись до дежурного по полку, я сообщил о страшном происшествии. Реакция превзошла все мои ожидания: дежурный заорал в трубку: «Где ты сейчас находишься?» Я сказал, что нахожусь на пятом КПП. «Никуда оттуда не уходи, прижмись к какой-нибудь стене, займи круговую оборону и пали во все что движется! Помощь идет!!! Мы будем подавать тебе сигнал зеленым фонариком!!!». Я от души посмеялся над перепуганным дежурным, поблагодарил КПП-шников и побрел к своему шлагбауму. Похоже, я слегка переборщил, каша завязывалась нешуточная. Минут через двадцать на дороге появились три «Уазика», которые затормозили у пятого КПП, и кто-то стал отчаянно размахивать зеленым фонарем. Мне нечем было размахивать, поэтому я несколько раз выключил и включил фонарь, освещающий территорию около шлагбаума. Машины с опаской приблизились, оттуда проорали: «ДСП, не стреляй, свои!!!» и ко мне кто-то стал приближаться. Я с удивлением узнал в человеке, вооруженном пистолетом Макарова, нашего замполита полка, майора Короткова. Но это было еще не все – вся наша полковая верхушка, включая командира полка полковника Бычкова, при стволах прибыла на место происшествия. Я, скромно потупив глазки, рассказал им свою жуткую историю, добавив некоторые детали. «В кого-нибудь попал?» – тут же поинтересовались отцы-командиры? «Не знаю», – молвил я, – «там темно, а один я ходить смотреть постеснялся. Оно там что-то ходило в лесу, а собака залаяла, а я крикнул, а там как захрустело, а я начал палить, что есть мочи, а больше ничего я не знаю» – старательно прикидывался дурачком я, изображая страшную дрожь и испуг. Вышло на славу. «А может, это сохатый был?» – предположил начштаба. «Может и сохатый», – пожал плечами я.