Текст книги "Исповедь военнослужащего срочной службы"

Автор книги: Александр Довгаленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Александр Довгаленко
 Исповедь военнослужащего срочной службы ВС СССР

 Часть 1

История

    В последнее время все больше и больше шума вокруг нашей многострадальной армии стало подниматься, то там кто-то застрелился, то тут кто-то удавился, то служивый пол-караулки перестрелял, а сам в бега ударился, нашумевший в последнее время случай с солдатиком, которому впоследствии ноги отняли и еще кое-какие органы, много чего нехорошего пишут в газетах и по ящику показывают. И те, кто утверждает, что армия – это практически смерть для любого, кто туда попадет, и те, кто уверяет в обратном, одинаково неправы, на мой взгляд. Как говаривал один мой знакомый, писАть, как и пИсать, имеет смысл, если совсем уж невмоготу. Похоже, такой момент у меня наступил.

      Не знаю, будут ли кому-нибудь интересны мои «мемуары», но на всякий случай, пользуясь свободным временем, постараюсь описать свои воспоминания об этом событии.

      Мне повезло проходить службу в рядах Красной армии еще в те годы, когда она действительно была Красной. Случилось это в июне 1989 года, точнее – 16 числа.

      С малолетства был я человеком исключительной лености и являлся обладателем мерзопакостного характера, основной чертой которого являлось стойкое чувство противоречия. Именно поэтому после окончания 10 класса средней общеобразовательной школы я не подал заявления в ВУЗ, ибо учеба меня настолько задолбала, что хотелось отдохнуть от всего этого. Родители пугали меня скорым призывом, ужасами дедовщины, а тут как раз в журнале «Юность» вышло эпическое произведение, называющееся «Стройбат», автора, к сожалению, не упомню уже, где суровые будни советских военнослужащих были описаны так, что кровь в жилах стыла.

      Но мой скверный характер и привычка все делать по-своему сыграла свою роковую роль, посему после окончания школы я подал документы в профтехучилище, где всего за год из меня обещали сделать радиомонтажника. И пока мои сверстники усиленно готовились ко вступительным экзаменам в ВУЗ, я отлично проводил время в яхт-клубе. Вдобавок ко всему, после окончания школы я здорово поссорился с отцом, который все еще видел во мне ребенка, пытался меня воспитывать, я, соответственно, сопротивлялся как мог, короче, мне хотелось самостоятельной жизни. С моими оценками в аттестате я был без разговоров зачислен в группу 18–19 СПТУ N13 по результатам устного собеседования. Надо сказать, что подростком я был довольно стеснительным, например, в те времена отлить в мужском туалете было для меня весьма сложной задачей, если там находился кто-нибудь еще. Народ в нашу «академию» (далее – хабзайка) подобрался разный, в основной массе – не гуманитарии, скорее наоборот, поэтому я по первому времени чувствовал себя инородным телом в этой массе откровенных лоботрясов, неизвестно по какой причине попавших в стены этого заведения. Поскольку физическим здоровьем я не блистал, был невысок ростом, не употреблял спиртного, физически не мог ругаться матом в присутствии посторонних, за серьезного «пацана» меня не считали, всячески пытались подкалывать, особенно всех раздражали мои отметки по предметам, сущности которых некоторые юные дарования не могли постичь – физика, электротехника. Приходилось искусственно занижать отметки, дабы не сильно выделятся из толпы. Как это ни странно, хабзайка оказала на меня положительное воздействие: уже к концу обучения я спокойно посылал в известные места недоброжелателей, стал более контактен, менее стеснительным, мог при случае зарядить в глаз даже более сильному противнику, во мне перестали видеть белую ворону, хотя пить, курить и хулиганить я так и не научился.

      Процесс обучения описывать не стану, могу сказать лишь, что свой диплом я написал за три дня, 15 июня 1989 года я за 15 минут защитил его, получив отличную оценку, и покинул стены этого заведения, имея на руках повестку на 16 число.

  Как все началось

      Никаких особых проводов не было, просто я оделся во что попроще, но так, чтобы не выглядеть бомжем (кстати, тогда и слова-то такого не было), встал с утра пораньше, взял вещмешок, в который добрая матушка напихала всякого съестного добра и всего, что был указано в повестке, и в сопровождении друга Юры, которому призыв грозил только осенью, направился в сторону районного военкомата. Там меня и еще с десяток таких же несчастных встретили с распростертыми объятиями, отобрали паспорта, вручили военные билеты, а затем отвезли на «Рафике» в «обезьянник» – центральный областной призывной пункт, располагавшийся в мрачных казематах Астрономического бастиона, построенного еще немцами. Настроение было, мягко говоря, хреновое. Неизвестность не то чтобы пугала, но было неприятно. Хотя особых поводов к тому вроде бы и не было. Я точно знал, что приписан к некой команде-51 (что это такое, убей Бог, не знаю), по данным разведки, всех, кто попал в эту команду должны были быть направлены в учебку связистов в город Запорожье, что меня вполне устраивало. Кроме того, 5 лет своей жизни я провел в военных городках, ибо мой отец в свое время был направлен служить в группу советских войск в Германии вместе с семьей, так что армейские дела я знал не по передаче «Служу Советскому Союзу». Мальцом я с утра до вечера пропадал в казармах, автопарках, всевозможных радиомастерских, каптерках, где жизнь бурлила нешуточно. Знай бы мой папаша, сколько через мои руки прошло всевозможных боеприпасов, взрывчатых и горючих штуковин, его безусловно хватил бы кондратий. Однако я щадил нервы своих родителей и старался избавить их от некоторых подробностей своей жизни вне дома. Один раз, правда, был прокол, когда в моем диване был случайно обнаружен «схрон» из полцинка автоматных патронов, но я сделав невинные глаза, заявил, что «случайно нашел их на свалке». Патроны были изъяты, а я никогда больше не делал тайников дома.

      Однако, вернемся к нашим баранам: нас привезли к воротам «обезъянника», где провели в комнату, в которой нас ошмонал какой-то прапор, затем мы попали на медкомиссию, интересно зачем? Вроде бы уже штуки три медкомиссии было пройдено до того. На медкомиссии было выяснено, что все мы годны, как ни странно, к выполнению священного долга каждого советского гражданина, после чего нас отвели к месту проживания – мрачное сырое помещение с низкими сводчатыми потолками и окнами, забранными решетками, все заставленное топчанами. Здесь нас приветствовали такие же как и мы, на вопрос одного из нашей команды «Ну что, мужики, жить-то здесь можно?» один из «старичков» ответил без энтузиазма «Можно…. Если не сдохнешь…..».

      Тут я познакомился с моим другом, Лехой. Обстоятельства знакомства были более чем необычные. Еще в районном военкомате я сразу выделил его – чел был одет в исторические галифе, какие были у кавалеристов еще в гражданскую войну, подранную куртку из черного кожзаменителя и имел лицо отъявленного хулигана. Его-то и надо опасаться в первую очередь, решил я. Тем временем, «хулиган» извлек из недр своей куртки авторучку и начал вдохновенно изображать на оштукатуренной стене символ пацифизма, под которым поставил свою подпись и число. Я так понял, это было местным бедствием для отцов-командиров, ибо все стены были исписаны более или менее пристойными надписями подобного содержания. За этим занятием и застал его какой-то проходящий мимо старлей, который тут же устроил истерику, грозил послать Леху туда, куда «Макар телят не гонял», после чего забрал у Лехи военник и приказал проследовать за ним. Мне в голову пришло, что возможно этот парень не такой уж и хулиган, я обратился к ребятам из нашей команды с предложением спасти собрата по несчастью. Мы окружили старлея, наперебой упрашивая его простить парня на первый раз. Через минут 10 старлей сдался, приказав Лехе стереть свое творение, а заодно и два десятка подобных. Инцидент был исчерпан, а мы с Лехой познакомились и далее старались держаться вместе. По словам старичков, некоторые сидели здесь уже вторую неделю, ожидая своих «покупателей». Леха сообщил, что через пару часов ему должны перебросить через забор курицу и бутылку водки, предложив мне поучаствовать в мероприятии передачи, отвлекая на себя внимание возможного противника. Я согласился. Мы вышли во двор заведения, вымощенный матерым булыжником, зашли в туалет, где я увидел большое количество призывников, поглощающих одеколон. Какой-то парень предложил разделить с ним пузырек, но я отказался, ибо неискушен был в потреблении традиционных спиртных напитков, тем более одеколона. Теперь я понял источник странного запаха, витавшего в казарме призывного пункта – это был одеколонный перегар.

      Леха потирал руки в предвкушении своей курицы, но надеждам его не суждено было сбыться – не прошло и двух часов с момента попадания нас в «обезьянник», как по наши души явились два покупателя – капитан и старлей. Оба были весьма загорелы, в рубашках с короткими рукавами и в фуражках с голубыми околышами. На погонах у них была эмблема Военно-Воздушных Сил СССР. Нам велели построиться в шеренгу, затем старлей внимательно осмотрел каждого, как лошадь на базаре: зачем-то заглянул в рот, заставил показать тыльную сторону языка, рук, локтевые сгибы, растопырить пальцы на руках. Отобрав человек сорок, в том числе и меня с Лехой, они отвели нас в сторонку и кэп толкнул речь, суть которой состояла в том, что мы удостоились исключительной чести быть призванными в ВВС СССР, элиту вооруженных сил, а затем призвал всех вести себя достойно, ибо за любое нарушение дисциплины ему ничего не стоит отправить провинившегося обратно в казарму и заменить его другим.

      Далее события развивались поистине с военной быстротой, нас посадили в крытые ЗиЛы, отвезли на автовокзал, далее мы были перегружены в Икарус, который довез нас до аэропорта. По дороге мудак-водитель умудрился переехать собаку, что радости не прибавило, я счел это дурным предзнаменованием. По приезду в аэропорт я с удивлением обнаружил там своих родителей, которые бог весть как узнали о том, что нас туда привезут. Матушка тут же принялась засовывать в мой мешок и в карманы всевозможные яйца, сваренные вкрутую, бутерброды с маслом и колбасой и прочую еду, от чего я тихо пытался отбрыкиваться, мне было неудобно перед ребятами, а есть не хотелось совсем, кроме того, перед выездом нам торжественно вручили белые картонные коробки с сухим пайком армейского образца, которые мы также тащили на себе. И все же матушке удалось всучить мне пару шоколадок, которые благополучно расплавились впоследствии в моем вещмешке. Затем матушка сообщила мне страшную тайну, которую от нас господа-офицеры почему-то тщательно скрывали до посадки в самолет: нас сажали на рейс Калининград-Ташкент. Настроение мое слегка улучшилось: я никогда не был в Ташкенте, а кроме того, никогда не летал на самолете, так что путешествие обещало быть интересным, хотя и было немного страшновато. «Пока все складывается не так уж и плохо…» – подумал я усаживаясь в удобное аэрофлотовское кресло рядом с Лехой, который успел занять стратегически важное место у окошка. Ту-154 запустился, вырулил на взлетку, и страшно заревев и угрожающе трясясь, помчался по стыкам бетонки. Погода, надо сказать, была полное дерьмо, было пасмурно, моросил мелкий дождик, поэтому земля быстро скрылась из виду, за окном была серая, непроницаемая пелена. Через несколько минут ярко сверкнуло солнце, мы оказались над облаками. Накануне я купил себе в спортивном магазине карманные шахматы, поэтому и предложил Лехе сыграть на высоте 10000 метров. Он пару раз обыграл меня вчистую, после чего я потерял к шахматам интерес и поменявшись с ним местами стал пялится на землю, которая уже начала показываться в разрывах между облаками. Служба в армии положительно начала мне нравиться – тетки стюардессы разносили газированные напитки в любом количестве, я сидел в кресле у окна и наслаждался полетом. Вскоре нам объявили, что мы пролетаем над Киевом, однако, сколь я не пялился в иллюминатор, кроме каких-то буро-зеленых пятен и блестящей поверхности какого-то водоема разглядеть мне ничего не удалось. Должно быть, сказалась моя близорукость, уже на тот момент у меня зрение было где-то -3 (я до сих пор не знаю точно, в чем измеряется близорукость, к своему стыду). У меня были с собой очки, которые я постеснялся надеть, дабы не прослыть «ботаником». Часа через три полета наш аэроплан стал снижаться, пугающе потрескивая какими-то элементами конструкции, мимо проплыла здоровенная зеленая гора, мне казалось что мы вот-вот в нее врежемся, стало страшновато. Как я не пытался разглядеть хоть что-то, напоминающее аэропорт, мне этого не удалось, тем не менее через несколько минут самолет бодро застучал по стыкам бетонки и остановился. Кто-то прочитал вывеску на здании аэровокзала – это были Минеральные Воды. Нас выгнали из самолета в здание аэровокзала, пока наш самолет дозаправляли, где мы и находились полчаса, под зорким присмотром наших сопровождающих. Команда наша выглядела весьма живописно, особенно Леха в его галифе с лампасами, которые, как выяснилось, он повзаимствовал у своего дедушки. Вокруг шлялись какие-то абреки, обросшие бородами или же сильно небритые, с черными рожами, белыми, блестящими зубами, взгляды которых не обещали ничего хорошего – посмотрит – мурашки по спине. Было довольно тепло, светило солнце, все было пропитано запахом каких-то растений, смешанного с запахом вокзального туалета. Наши провожатые предупредили, чтобы мы не вступали в какие-либо отношения с местным населением, в туалет отпускали только толпой человек в пять-шесть. По их словам, здесь зарезать человека было раз плюнуть. Думаю, это они делали для того, чтобы никто не сбежал до посадки в самолет. Но впечатления их страшилки произвели, по крайней мере на меня.

      Вскоре объявили посадку, мы загрузились в аэроплан, который благополучно влетел.

      Постепенно за бортом стемнело. В Минводах в салоне появились новые пассажиры, какие-то, похожие на цыганок женщины с отрешенными усталыми лицами, с детьми на руках, закутанными в какое-то невообразимое тряпье. Дети эти непрестанно орали, как их не пытались успокоить, что вкупе с темнотой за окном создавало весьма гнетущее впечатление.

      Тем временем внизу начали появляться огни, их становилось все больше и больше, на горизонте появилось здоровенное розоватое зарево, должно быть это и был Ташкент. И верно, самолет стал снижаться, сделал несколько разворотов и вскоре мы благополучно приземлились. Первое, что поразило меня это жар и духота, которая охватила нас при выходе из самолета, ночью там стояла температура +25 градусов. Нас загрузили в стандартный аэрофлотовский скотовоз и повезли к зданию аэровокзала. Тут меня чуть не ввергло в столбняк странное зрелище. Перед зданием аэровокзала, прямо на асфальте, подстелив под себя газеты и накрывшись ими же повсюду лежали люди. Я сначала с перепугу решил, что здесь случилось какое-то стихийное бедствие или народные волнения, а лежащие кругом люди мертвы. Однако, некоторые из них шевелились, переворачиваясь с боку на бок. Как выяснилось, они просто спали, ожидая своего рейса, ибо находиться в переполненном зале ожидания было еще хуже. Земля здесь прогревалась настолько, что риск простудить себе что-нибудь отсутствовал.

      Честно говоря, Ташкент мне представлялся не таким. Собственно, толком-то я его и не видел. Запомнилась жара, пыль, постоянный запах немытых человеческих тел и большое количество нищих и инвалидов во всех общественных местах. У нас такое было в диковинку. Но все это я увидел на следующий день, а пока нас отвели к какому-то зданию, согнали в кучу, после чего капитан куда-то убежал, а старлей остался нас караулить. Он не рекомендовал прислоняться к стенам, поскольку здесь полно всякой живности, укус которой может быть не то чтобы смертельным, но весьма неприятным.

      Через некоторое время к нам подогнали тентованный КАМАЗ-«афганец», куда мы все загрузились, и повезли на железнодорожный вокзал, который больше напоминал цыганский табор, хотя подозреваю, что в таборе антисанитарии было значительно меньше. Мы расположились посреди зала ожидания, свалили наши вещмешки и рюкзаки в кучу, а сами легли на пол, головой на мешки. Особо активные с разрешения кэпа ломанулись в рублевый видеосалон (билет на фильм стоил рубль), тратить последние деньги, большинство же улеглись спать. Я последовал примеру последних. Заснуть на вокзале, когда голова переполнена новыми впечатлениями, часовой пояс сменился на несколько часов, а над головой постоянно, на русском и узбекском языках бубнит громкоговоритель, объявляя прибытие и отправление поездов, довольно трудно. Я долго ворочался с боку на бок. Заснул уже под утро, когда начало светать, да так крепко, что проспал момент, когда Леха и еще несколько человек решили сделать разведвылазку на местный базар. Меня же эти негодяи не разбудили. Проснулся я часов в 11 утра по местному, а уже в час дня нас загрузили в поезд Ташкент-Красноводск, в общий вагон. Это было совсем не то, что лететь на самолете. Ужасная жара, половина окон не открывается, никакого постельного белья, естественно, народу много, гораздо больше чем мест в вагоне. Я сразу смекнул, что лучше плохо лежать, чем хорошо стоять и забрался на третью полку, предназначенную для чемоданов, а заодно и экспроприировал себе один из матрасов, дабы было не так жестко. Леха занял вторую полку подо мной. При моих невеликих габаритах я чувствовал себя вполне комфортно, донимала только жара, под потолком было особенно жарко, хотя в нашей клетушке (я стесняюсь сказать «купе») окно было открыто и во время движения вентиляция была довольно сносной, а вот на остановках приходилось терпеть. Поезд полз довольно медленно, останавливаясь под каждым деревом, как мне казалось. Со временем я свыкся с жарой и духотищей, с меня сошло 7 потов, пить хотелось всегда и много. Я пил почти беспрерывно, но ни разу не пришлось бежать в сортир – все выходило через поры. У Лехи от такого климата бодро шла носом кровь время от времени, он измазал в ней все полотенце, которое взял с собой. Вода и все жидкости, припасенные с собой, скоро закончились, вода у проводника закончилась еще раньше, приходилось покупать на остановках отвратительную гадость, которую местное население, надо полагать, само и изготовляло, судя по качеству. Это была бледно-розовая жидкость, состоящая из арбузного сока, сильно разведенного водой, слегка газированная, теплая и противная. Но за неимением других напитков приходилось пить и это. А тут еще эти долбаные бабки-узбечки, которые на каждом шагу, точнее на каждой остановке врывались в вагон и громко орали: «Кумыс!!! Манты!!! Кумыс!!! Манты!!!..». Наши ребятишки, у которых еще оставались деньги, понакупили этих экзотических продуктов и употребили по назначению. Я от восточной экзотики воздержался, ибо жрать не хотел совсем, да и вид у этих продуктов был немного странный. И не прогадал. Уже через пару часов ребятишкам крепко надавило на днище, а затем всех любителей восточных лакомств пробрал жестокий дрыщ, который длился несколько часов подряд. Учитывая, что в вагоне работал только один туалет, который к вечеру тоже забился, потому что вода для смыва кончилась, можно представить, что творилось в вагоне. Обезумевшие любители экзотики пристраивались на переходных площадках между вагонами и удерживая ручки обеих дверей руками, отправляли естественные надобности прямо на шпалы.

      Мне повезло, можно сказать. Тем временем стемнело, стало немного прохладнее, жизнь начала налаживаться. Когда уже совсем стемнело, часов в 10 вечера поезд остановился на большой станции, кажется, это была Фергана, точно не помню, я не знаток восточной географии. Вот где началось настоящее веселье. Там тоже отправляли призывников в армию. На нашем поезде. По сравнению с нашими ребятишками, баловавшимися в туалетах одеколончиками, в вагон заносили тела практически в жопу пьяных и абсолютно обдолбаных аборигенов, а снаружи бесновалась толпа провожающих, находящихся в такой же кондиции. В первый раз в жизни я видел, как толпа раскачивает железнодорожный вагон так, что мне казалось он вот-вот опрокинется. Вой и рев снаружи были жуткими, не верилось, что такие звуки способны издавать люди. Из окна было видно как кто-то дерется, бегали смуглые загорелые местные менты, угощая всех желающих резиновыми палками, оттаскивали людей от вагонов. Где-то грохнуло выбитое стекло, короче, я вздохнул с облегчением, когда поезд все же тронулся. В проходе стояли (если могли) призывники-узбеки, зыркая на нас изподлобья мутными взглядами. Я к тому времени спустился вниз, мы сидели по трое на нижних полках, однако ж подвинулись и предложили вошедшим сесть. Те не стали ломаться, кое как мы уселись и началось великое братание народов. Из рюкзаков узбеков было извлечено приличное количество огненной воды, коей они начали угощать своих русских братьев. Те, понятное дело, не отказывались. Я тогда не пил совсем, а так наша и соседние купешки были пьяны вусмерть уже через час. Откуда-то появилась гитара, пели все подряд, Макаревича, Гребенщикова, «Мурку», к которой подошли из-за угла, офицеры наши бегали взад-вперед, страшно матерясь, угрожая по прибытию в часть самыми жуткими карами, но наиболее пьяная и политически активная часть посылала их в известное место, причем уже на двух языках – культурный обмен уже шел достаточно активно. Добрые узбеки быстро научили наших ругаться на своем языке. Ночь прошла весело, а к утру меня начало клонить ко сну, я забрался на свою третью полку и провалился в дремоту…

      Проснулся, когда уже вовсю светило солнце, настоящая жара еще не наступила, за окном уже была самая что ни на есть настоящая пустыня, один раз я видел несколько верблюдов, только в отличие от тех, каких показывали в «Клубе путешествий» они были какими-то мелкими, чахлыми и грязными, на боку одного животного краской была намалевана цифра 4. Леха же утверждал, что видел дохлого ишака у насыпи. Со вчерашнего дня у нас скопилось невероятное количество бутылок, которые мы выстраивали рядками на срезе открытого окна а потом палочкой проводили по этой шеренге, сталкивая бутылки за борт, где они со страшным грохотом разбивались о шпалы. Это называлось ковровое бомбометание. Проводник-туркмен беспристанно орал на нас, грозясь вызвать начальника поезда, но как только он бежал в один конец вагона, откуда доносился звон, в другом раздавался точно такой же. Я в общем-то его понимаю, сданные бутылки обеспечивали ему какой-никакой приварок. Слава Богу, бутылки вскоре кончились.

      Нас поприветствовало местное население – местные детишки развлекались тем, что стояли у насыпи, ожидая поезд, а затем кидались здоровенными булдыганами в окна. Один такой булыжник влетел в окно нашего вагона, за пару купешек от нас, разбив стекло и основательно изранив осколками маленького ребенка, лежавшего на верхней боковой полке. К счастью, окно там было забрано тремя металлическими прутами, и булыжник застрял между ними. Кровищи было изрядно, ребенок орал, но ничего серьезного, к счастью с ним не произошло. Просто изрезало слегка физиономию.

      Откуда-то появился не то узбек, не то киргиз в форме младшего сержанта, должно быть, пришел из соседнего вагона, предлагая выменять у нас «гражданку». Ему понравилась моя хоть и потрепанная, но вполне цивильного вида синтетическая, серая курточка и он долго канючил ее у меня, предлагая обменять на какой-то значок, кажется «воин-спортсмен», который мне был абсолютно не нужен. Он уверял, что мне она все равно не понадобится в ближайшее время, а он прослужил уже год, и ему не в чем ходить в самоволку, а у меня эту куртку все равно украдут со склада, куда сдается одежда призывников. В конце-концов он задолбал меня своим нытьем и я продал ему куртку за 5 рублей, которые мне позже весьма пригодились. Когда он уходил из вагона, в груду шмотья, выкупленного или обменянного у нас можно было одеть в самоволку, пожалуй, целый взвод.

      Часа в два дня поезд остановился на станции Чарджоу и нас сгрузили на перрон. Кто-то из наших братьев-узбеков был с нами, кого-то повезли дальше, но вся калининградская команда вышла в Чарджоу. Нас построили в колонну по четыре и повели через весь город в часть. Чарджоу оказался довольно живописным городишком, повсюду росли шелковицы, какие-то неведомые мне деревья с экзотическими бугристыми плодами размером со здоровенное яблоко, которые мы прозвали впоследствии конскими яблоками, повсюду были арыки, в которых журчала вода. Мы же напоминали колонну военнопленных, которых гнали по городу под сочувствующие взгляды местных жителей.

      Вскоре показались ворота части с жестяными красными звездами, которые гостеприимно распахнулись, пропуская нас вовнутрь.