Текст книги "Нансен"

Автор книги: Александр Таланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

«ФРАМ» – ВПЕРЕД

Шел от известного к неведомому он,

Как мысль, предчувствием одним руководимый.

Бьёрнстьерне Бьёрнсон

Корабль, наконец, был готов к спуску на воду. Множество людей собралось в тот осенний день на эту торжественную церемонию в гавани Ларвик, вблизи Христиании.

Широкое короткое судно, окрашенное снизу в черный, а сверху в белый цвет, походило на скорлупу большого ореха. Три его мачты лежали еще на берегу, но на палубе уже высились два флагштока с развевающимися национальными флагами. Был еще и третий флагшток для стяга с именем новорожденного корабля.

Порывистый ветер раздувал длинную седую бороду Колина Арчера. С гордостью и сдержанным волнением оглядывал кораблестроитель воплощение своих чертежей. И рабочие верфей любовались делом рук своих. А вокруг толпились любопытствующие и зеваки, всегда непостижимо узнающие о приближении интересных событий.

Всех интриговало, как Нансен назовет свое детище: «Ева», «Лив», «Норвегия» или, может быть, "Северный полюс"?

Беспорядочные голоса в толпе стали еще громче, когда на помост, построенный вдоль стапелей, взошел рослый мужчина под руку с молодой стройной женщиной.

– Они… Господин Нансен с женой. Смотрите!

Ева Нансен твердым шагом приблизилась к носу корабля. Колин Арчер почтительно подал ей бутылку шампанского. Тотчас смолк гул толпы: традиционный морской обряд наречения нового судна требовал почти молитвенной тишины.

Ева Нансен высоко занесла руку и сильным ударом разбила бутылку о форштевень.

– "Фрам" – имя ему! – произнесла она голосом ясным и громким.

В тот же миг на флагштоке взвился флаг, на красном полотнище которого белыми буквами было выписано «Фрам», что по-норвежски означает гордое слово "вперед"!

Освобожденное от паутины канатов и перекрестий подпорок, могучее тело судна дрогнуло и сначала медленно, затем все быстрее и быстрее заскользило по смазанному салом наклону. Обычно корабли спускают со стапелей кормой: так они легче всплывают. Потому корма «Фрама» первой встретилась с морем. Для строителей этот момент всегда самый волнующий: а вдруг судно зачерпнет и захлебнется водой? Поди выручай его как утопленника!

"Фрам" оседал кормой все глубже и глубже: казалось, еще секунда – и он, встав торчком, погрузится на дно (Колин Арчер в тот миг закрыл рукой свои глаза)… Но вот нос его тоже коснулся воды, и тогда весь корпус выпрямился, плавно, тихо поплыл.

"Фрам" родился!

Море бережно приняло его в свое лоно, но затем, будто для упреждения о своем строптивом нраве, послало на берег такой грозный, пенистый вал, что чуть не разбило о скалу чью-то утлую лодку.

Салют пушек и громогласное «ура» огласили окрестные горы.

Хранили молчание только Нансен с женой: они недвижно стояли, не отрывая взгляда от «Фрама». Какая судьба ждет его в неведомых далях, где царствуют мрак, холод и льды? Грядущего не угадать…

Подготовка к экспедиции подходила к концу. Близился срок отправления «Фрама» в поход. Нансен, ни в чем не допускавший небрежности, целиком погрузился в работу. А если выдавались немногие свободные минуты, то он проводил их в саду.

Посадка яблонь, груш, кустов смородины и крыжовника увлекала его в те дни. Почему? Вероятно, предчувствие долгой разлуки заставляло его еще более любить все то, что было связано с родиной: и недавно выстроенный дом, и посаженный своими руками сад, и окружающие старые сосны, длинные тени которых захватывали усадьбу и даже ложились на живописно-суровый фиорд.

Большую радость доставляло ему собирать у себя друзей – художников и музыкантов. Веренскьольд, Петерсен, Скредсвиг и другие норвежские художники охотно гостевали в его доме в Люсакере. То были веселые сборища, смех и шутки не затихали тогда в уютном кабинете Нансена, обставленном мебелью, исполненной по его собственным рисункам.

На Иванов день было назначено отправление экспедиции. В этот народный праздник норвежцы веселятся ото всей души и так басшабашно, что чертям на том свете тошно. Сельские жители ночью в канун праздника обычно жгут костры, возле которых молодежь кружится в хороводах, танцует или занимается гаданием судьбы.

И Нансен в ту ночь, последнюю перед своим отъездом, разложил огромный костер на берегу фиорда. Здесь у костра состоялся маленький импровизированный концерт: певец Лемерс спел о необыкновенных подвигах бесстрашного Роланда, затем над фиордом разнесся мягкий женский голос и слова старой саги о верной жене моряка, ждущей возвращения своего мужа из дальнего плавания, – то пела Ева Нансен.

Огненные языки костра рвались ввысь, словно стремясь достичь неба, а Нансен все подкидывал и подкидывал в пламя сухие сосновые ветви. С громким треском, взметая ослепительные искры, разгорался костер, отражаясь в зеркале фиорда фантастически увеличенным пожарищем.

Нансен молчаливо смотрел на огонь. О чем, о ком он думал? О «Фраме», который уже в полной готовности стоял вблизи столицы в заливе Пиппервик? О любимой жене? Или о дочери, чье имя Лив – Жизнь – само говорило, как она ему дорога? Он был так необыкновенно счастлив в своей семье, а расставался с ней надолго, возможно, что и навсегда. Что заставляло его делать этот нелегкий шаг? Честолюбие? Конечно, нет! Склонность к искательству приключений? Разумеется, тоже нет! Почему же отказывался он от счастья быть в кругу любимых друзей и семьи?

Почему? Вероятнее всего, по той же причине, по какой его прославленный предок Ганс Нансен на своем хлипком суденышке отправлялся из Копенгагена "за тридевять земель" до Белого моря и добирался даже до Колы, заброшенного местечка на самом краю русской земли.

Не честолюбие и не личная корысть влекли его в неведомые дали, а неотвратимое стремление познать мир, чтобы передать узнанное всему человечеству.

Гадательно, что думал Нансен в ту Иванову ночь перед отправлением к Северному полюсу. Во всяком случае достоверны слова, с какими он тогда обратился к жене: "Людей определяют заслуги, а не счастье".

Не поэтому ли он отказывался от безмерного личного счастья?

24 июня 1893 года…

День разлуки.

Сеял унылый мелкий дождь. В последний раз обошел Нансен свой дом и сад. На душе было тяжело. Несколько лет назад, когда он отправлялся в Гренландскую экспедицию, все было проще. А ныне он оставляет семью – жену и дочь. Кто знает, сколько лет пройдет, прежде чем доведется свидеться снова? Судьба путешественников так превратна!

Прощание было коротким. С женой едва удалось перекинуться несколькими словами. Она решила не провожать до «Фрама»: "дальние проводы – лишние слезы". А Лив он повидал только мельком, через стекло окна: она сидела на подоконнике и, улыбаясь, хлопала в ладошки. Чего греха таить, глаза увлажнились, когда глядел он на дочь.

Маленький юркий катер повез его из Люсакерской бухты в залив Пиппервик. Тяжело нагруженный, оттого глубоко сидевший в воде, «Фрам» стоял под парами и только ждал сигнала к отплытию. Правда, в последние минуты, как это часто бывает перед дальней дорогой, обнаружилось, что не хватает каких-то важных мелочей. Повар, например, заявил, что не привезен так нужный для кухни лед. Шутники его утешали: "В Арктике льда будет вдосталь!"

Капитан дал команду, «Фрам», пыхнув клубом дыма, дрогнул… Заиграли оркестры, толпы провожающих на берегу закричали «ура». В сопровождении целого роя катеров, парусных яхт, лодок «Фрам» величественно пошел по заливу.

Вскоре позади остались острова Бюгдо и Дюну, потянулись берега с зеленеющими пашнями. И они стали пропадать из виду. Так обрывались последние нити, связывавшие с родной землей. Не случайно кто-то на палубе «Фрама» процитировал слова Гуннара из "Саги о Ньяле": "О, как прекрасны горные луга, никогда не казались они мне милее!"

И вот в лесу, на краю мыса Люсакер, показался знакомый дом. В подзорную трубу Нансен различил на скамье под сосной одинокую фигуру женщины в светлом платье.

"Фрам" шел дальше и дальше. Постепенно отстали провожавшие суда и суденышки, а на мысу Люсакер как видение растаяла одинокая светлая фигура. Нансен опустил тогда подзорную трубу и тяжелыми шагами сошел с капитанского мостика к себе в каюту. Впоследствии он признавался, что то был самый мрачный миг за все время его экспедиции.

Переваливаясь с бока на бок, «Фрам» неторопливо (ради экономии угля под парусами) шел в открытом море. Позади были Берген и Тромсе. Потом показался порт Варде. «Фрам» бросил якорь, чтобы сказать последнее «прости» норвежской земле.

На всем протяжении этого пути рыбаки и прибрежные жители восторженно встречали «Фрам» и его экипаж. Иногда с берега из толпы взрослых и ребятишек доносилось громкое «ура». Гребцы и пассажиры на шлюпках и прогулочных яхтах во все глаза глядели на корабль, отправлявшийся в загадочную страну севера. Из городов, мимо которых проходил «Фрам», высылали навстречу пароходы, с них неслись приветственные песни, музыка, гремели пушечные салюты.

Всего трогательнее было отношение простых рыбаков и крестьян. Однажды вблизи Хельгеланда Нансен заметил, что какая-то старая женщина, взобравшись на высокую скалу, машет оттуда платком.

– Неужели она машет именно нам? – обратился Нансен к стоявшему рядом местному лоцману.

– Да, без сомнения! – подтвердил тот.

– Но как может она знать о нас?

– О, здесь все знают о «Фраме», в каждой избушке знают. И.с нетерпением будут ожидать вашего возвращения, будьте уверены! – ответил лоцман.

Жители Варде – «столицы» рыболовов Финмаркета – устроили пышную встречу участникам экспедиции. Популярность их была так велика, что находчивый мэр открыл подписку на покупку турецкого барабана для городского оркестра, названного "Северный полюс".

Варде было местом, где цивилизация оказала свою последнюю услугу полярникам, прежде чем они начали суровую жизнь северных Робинзонов. Потом они не раз вспоминали здешнюю баню, где удалось умыться и попариться вдосталь. Как принято в скандинавских странах, банщицы – финские девушки – энергично хлестали березовыми вениками фрамовцев, парившихся на нестерпимо жарком полке. Гигиеническая, хотя и несколько жестокая процедура оказывала такое освежающее действие, что склонный к юмору Нансен заметил: "Сам Магомет не сумел бы устроить ничего лучшего в своем раю".

"Фрам" без труда добрался до Карского моря. Уже первая встреча со льдами показала отличные качества судна. По восторженному выражению Нансена: "Вести его сквозь тяжелые льды – истинное наслаждение. Его можно вертеть и поворачивать, как колобок в блюдце". Правда, рулевой при этом обливался потом, а штурвал вертелся, как колесо самопрялки.

К Югорскому Шару «Фрам» шел по чистой воде, на всех парах и парусах. В селении Хабарово, как и обещал Э.В. Толь, экспедицию ожидали закупленные ездовые собаки. Потребовалось много усилий, чтобы выполнить это хлопотливое дело. Охотник Александр Иванович Тронтхейм, которому было поручено доставить собак с Урала, сначала предполагал идти к Югорскому Шару через Печору, но когда узнал, что в тех местах свирепствует собачья чума, избрал другой путь – направился к Хабарово напрямик через тундру. Труднейшее путешествие его длилось около трех месяцев.

Норвежцы по достоинству оценили заботливость и самоотверженность этого отважного человека. Порадовало их и то, что из уважения к Нансену Александр Иванович Тронтхейм предпринял свою экспедицию через пустынную тундру под норвежским флагом, а в честь прибытия «Фрама» в Хабарово вывесил вымпел с именем корабля.

Первая попытка Нансена повести собачью упряжку была неудачной. Собаки не слушались приказаний, свора перегрызлась, и произошла невообразимая свалка. Громкий лай рассвирепевших псов и насмешки очевидцев этого происшествия привели неопытного погонщика в растерянность. Но он обладал свойством быстро овладевать собой в самых трудных обстоятельствах. Через некоторое время ему удалось подчинить взбунтовавшуюся свору, а затем погнать ее в желаемом направлении.

Хабарово было последним пунктом, откуда имелась возможность послать почту домой. Потому все участники экспедиции с лихорадочной поспешностью строчили прощальные письма – на этом заканчивалась всякая связь с родиной. Никакие известия уже не могли дойти до мира, пока «Фрам» сам не привезет сообщение о своей судьбе.

Почту взял с собой Тронтхейм.

Нансен сердечно благодарил русского охотника за услуги, оказанные экспедиции. От имени норвежского короля он вручил ему Большую золотую медаль с надписью: "В ознаменование полезной деятельности".

В том же году А. Тронтхейм опубликовал в газете "Тобольские губернские ведомости" свои впечатления о встрече с норвежским путешественником. Вот отрывок из этого любопытного рассказа, хорошо характеризующего Нансена и его отношения с экипажем "Фрама":

"Нансен совсем еще молодой человек высокого роста. Каждое его движение и слово говорят об энергии, силе воли и стойкости. Его обращение с подчиненными, подобранными молодец к молодцу, отличается задушевностью и любовью. По-видимому, это одна семья, соединенная одной идеей, страстно стремящаяся к ее осуществлению. Весь тяжелый, черный труд разделяется между экипажем поровну, и тут нет различия между простым рабочим-матросом, капитаном и самим начальником экспедиции, подающим всегда и вовсем пример. Общий труд является связующим звеном всего экипажа.

…Большую часть дня во время стоянки экипаж проводит вместе. При общности труда все обязанности каждого члена экипажа распределены точно до мельчайших подробностей. Завтракают и обедают все вместе, прислуживая друг другу. Лица у всех здоровые и веселые. Непоколебимая уверенность главы экспедиции Нансена в счастливом исходе дела вселяет бодрость и уверенность всему экипажу".

Неподдельное восхищение чувствуется в этих словах. Демократические отношения, установившиеся между всеми участниками экспедиции, действительно были удивительно привлекательными. В том была несомненная заслуга Нансена.

МОРЕ… ЛЬДЫ…

Эй, смелее гляди, молодей,!

Ведь не всем же надеждам конец.

Бьёрнстьерне Бьёрнсон

«Фрам» шел вдоль пустынного, унылого Ямала, Однажды, когда Нансен высадился на его плоский берег и нашел среди мшистых кочек какие-то мелкие цветущие растения, они показались ему пленительно красивыми в этой хмурой стране туманов.

Потом на пути начали встречаться ледяные поля, они становились все больших размеров и все труднопроходимее. Сильнейшие встречные течения тоже доставляли немало хлопот немногочисленному экипажу судна.

А как-то, возвращаясь в шлюпке после охоты на берегу, Нансен чуть было не погиб в борьбе с враждебной стихией. В шлюпке с ним было еще несколько охотников – все люди большой физической силы, превосходные гребцы. Тем не менее они не справлялись со стремительным потоком, будто решившим не пускать их обратно на борт корабля.

С «Фрама» выкинули буй, чтобы гибнущие люди могли с его помощью подтянуться к судну. Гребцы в шлюпке так наваливались на весла, что с каждым взмахом почти ложились на банки. Все же расстояние до буя сокращалось еле заметно.

Положение было почти безнадежным, однако Нансен не терял присутствия духа и как мог старался поддержать настроение своих товарищей.

– Вот осталось всего три длины шлюпки… две с половиной… еще минута, две, и мы спасены! Ну, братцы, теперь еще два-три сильных гребка и – конец!

Проходили минуты, гребцы делали бешеные взмахи веслами, но шлюпка все не добиралась до спасительного буя.

– Ну, нажмем еще немножко! – слышался ободряющий голос. – Ну же, ну! Идет дело хорошо! Уже мы близко… Не сдаваться! Держись! Ну, подналягте!

Слова ободрения имели успех – гребцы, хотя и были в совершенном изнеможении, приналегли на весла и, наконец, послышалось радостное:

– Готово, поймали!..

Вздох облегчения пронесся в шлюпке. Люди уже улыбались, когда снова послышалось:

– Шевелите, шевелите веслами, иначе буксир лопнет. Подгребайте, ребята!

То было безмерное испытание физических и моральных сил. Сохранилась запись Нансена, сделанная после всего пережитого в тот день. Поражает, сколько в этих простых строчках тепла и глубокого чувства.

"Живешь воспоминаниями. Когда я вижу сны, никогда мне не снится Ледовитое море; я вижу во сне только родину: иногда детство, иногда свой дом и ее, ту, которая стоит там и дает смысл всем переживаниям и всем мечтам. Нет, надо спать, спать. Это так необходимо. Я закрываю глаза и стараюсь ни о чем не думать, пытаюсь погрузиться в сон, но из тумана снова всплывают скалистый мыс, и мостки с легкой лодкой на привязи, и плоский берег, и сосны. А между деревьями она в светлом платье; большая соломенная шляпа защищает лицо от солнца; она заложила руки за спину и смотрит с грустной улыбкой на ярко-синее море. Потом поворачивается и подымается по откосу к дому. Большой черный пес, подняв голову, смотрит на нее преданным взглядом и идет за ней; она ласково треплет его по голове, наклоняется, что-то говорит ему. А навстречу кто-то идет из дому со смеющимся ребенком на руках. Она протягивает руки к малютке, подкидывает ее высоко кверху, и малютка радостно вскрикивает и хлопает в ладоши… Там жизнь, там родной дом и семья…"

Надо было иметь очень большое и чуткое сердце, чтобы так совмещать впечатления повседневности и нежнейшие воспоминания, скорее похожие на мечту.

…Дни сливались в недели. «Фрам» упорно пробивался дальше и дальше на восток вдоль берегов Сибири. У Таймыра встретились острова, не указанные ни на каких картах. В честь первооткрывателя Северного морского пути Нансен назвал их островами Норденшельда. А одна, дотоле неведомая, бухта получила имя Колина Арчера – строителя «Фрама».

Настал час, когда из дозорной бочки Нансен увидел, что льды вдруг отступили и чистая вода простирается далеко от берега. Редкая возможность продвинуться к северу! Но дул угрожающий шквалистый ветер. Благоразумный Свердруп высказался за то, чтобы переждать ветер на месте. Начальник экспедиции на этот раз решительно не согласился с капитаном: приказал немедленно поднять все паруса и развести пары до предела.

– Нужно победить мыс Челюскина! – сказал он.

Никогда «Фрам» еще не шел таким быстрым ходом – корабль как будто понимал, в чем дело. Через некоторое время в подзорную трубу уже различались горы неподалеку от мыса Челюскина.

Стемнело. Высоко в небе над самым мысом мерцала одинокая звезда. Нансен не отрывал от нее взгляда, она словно притягивала к себе, звала и утешала. Не богиня ли это родного очага посылает свою улыбку, следя за благополучным исходом смелого предприятия?

В унылом ночном сумраке «Фрам» настойчиво пробивался к самой северной оконечности Старого Света. Под утро он достиг этого заветного пункта.

Торжественный миг! На мачтах корабля взвились флаги, а из его единственной, почти игрушечной, пушечки прогремел троекратный салют. И как раз в это время склянки пробили четыре раза, и брызнули первые утренние лучи. Рассеялись чары колдуна Челюскина! Ледового плена, грозящего кораблям у этого места, удалось избежать. Путь на север был открыт.

Все участники экспедиции поднялись на ноги. В ярко освещенной кают-компании появились на столе горячий пунш, фрукты и сигары. По такому праздничному случаю начальник экспедиции провозгласил тост, он был краток и прост: "За ваше здоровье, ребята, поздравляю с Челюскиным!" Потом заиграл орган.

Так закончилось скромное торжество. Нансен слова полез в дозорную бочку, чтобы бросить прощальный взгляд на землю. Когда-то вновь ее доведется увидеть? Через год, два или три? Или никогда?..

В течение целой недели «Фрам» шел по чистой воде прямо на север. Во вторник девятнадцатого сентября Нансен сделал запись в дневнике: "Это самое прекрасное из плаваний, какие я когда-либо переживал. На север, все время на север с попутным ветром и с предельной скоростью, какую только способны дать наши паруса и машина. В открытом море, миля за милей, вахта за вахтой, по неизведанному пути. И льда в море становится даже как будто все меньше. Долго ли будет так? Шагая взад и вперед по мостику, я всматриваюсь все время на север, всматриваюсь в будущее. Но впереди все то же темное небо, предвещающее чистую воду. Теперь план мой подвергается решительному испытанию.

…Я готов спросить самого себя: не сон ли все это? Надо же встретить хоть какое-нибудь препятствие, чтобы оценить как следует успех! Так было в Гренландской экспедиции, так, видно, будет и тут.

 
Там мечта становилась действительностью,
Здесь действительность становится мечтою".
 

Однако уже на следующий день мечты развеялись как дым! Утром, когда Нансен склонился над картой, вдруг почувствовался сильнейший толчок. Пришлось отвлечься от карты и выбежать на палубу. Там, сквозь густую пелену тумана, был виден лишь нос «Фрама», уткнувшийся в плотный лед, словно нарочно брошенный кем-то поперек дороги.

Только через два дня, когда разошелся туман, удалось осмотреться. Вокруг сплачивались льды. Мороз сковывал их воедино. По существу, тут для «Фрама» могла образоваться удобная зимняя гавань.

Ну что же, решил Нансен, в таком случае: добро пожаловать, льды!

Солнце с каждым днем опускалось все ниже, и температура постепенно падала. Надвигалась ночь, грозная, страшная полярная ночь.

Для всех вольных и невольных зимовщиков многомесячная арктическая ночь обычно бывала тяжким, а зачастую роковым испытанием. Множество людей становилось ее жертвами из-за цинги, уносившей в могилу каждого, кто заболевал этой неумолимой болезнью.

К счастью, цинга не рискнула ступить на палубу «Фрама». Блессинг, врач экспедиции, в эту первую зимовку «жаловался» на полную безработицу. Долгое время тщетно ожидая пациентов, он в конце концов с отчаяния принялся лечить собак. А при ежемесячных обследованиях здоровья участников экспедиции, ему ничего не оставалось, как только констатировать, что они становились лишь здоровее.

То была величайшая заслуга начальника экспедиции, который взыскательно заботился о физическом состоянии экипажа «Фрама». Секрет успеха заключался в тщательно продуманном ежедневном рационе.

И «духовная» пища тоже играла в этом деле не малую роль. Участники экспедиции усердно пользовались богатой судовой библиотекой. Книги были их постоянными неоценимыми спутниками, они превратили «Фрам» в культурный оазис среди великой ледяной пустыни.

Спортом занимались все обитатели «Фрама». Соревнования в стрельбе из револьверов и ружей устраивались часто, всякий раз при том победителям вручались шуточные призы. Особенно любили фрамовцы состязаться в беге на лыжах и охотиться на медведей, что, кроме спортивного интереса, приносило также существенную пользу для пополнения запасов свежего мяса.

По окончании дневных работ, после ужина, некоторые принимались играть в карты, шахматы, хальму. Кто-нибудь исполнял на органе любимые музыкальные пьесы. Или Иохансен брал гармонику и наигрывал незамысловатые популярные песенки. Его коронными номерами были: "О Сусанна" и "Переход Наполеона через Альпы в открытой лодке".

Строго размеренный режим и неуклонное выполнение всеми своих обязанностей сплотили участников экспедиции в дружную здоровую семью, в которой сам начальник экспедиции был первым среди равных.

Уже в середине октября «Фрам» попал в тиски. Именно эту опасность в свое время пророчили оппоненты Нансена. Льдины, теснясь и громоздясь одна на другую, образовали высокие валы, которые напирали на судно со всех сторон. Казалось, они напрягали все свои титанические силы, чтобы стереть «Фрам» в порошок.

Сжатия начинались обычно слабым треском и шипением у бортов. Усиливаясь, они переходили через все тона: жалобно плакали на высоких звенящих нотах, злобно стонали, грохотали громоподобно.

Как выдерживал «Фрам» ледовые штурмы? Корпус его содрогался, дергался и подымался кверху, сначала рывками, затем тихо и плавно. Происходило именно то, что предсказывал Нансен при проектировании судна.

Но случалось, что атаки на «Фрам» наносили ему и ощутимые раны. Однажды ночью льды в таком количестве обрушились на кормовой якорь и его стальной трос, что пришлось разрубать трос. Потом опасность стала грозить собакам и лодкам на палубе. К счастью, льдина треснула при этой атаке.

Величественное зрелище представляли столкновения громадных льдин, когда на пути своем они встречали другие, себе подобные громады. Кругом все громыхало, скрежетало, ломалось, наконец разверзались черные бездны и туда устремлялась вода. Притом слышался грохот, точно от мощного водопада, и выстрел за выстрелом, как при пушечной канонаде.

Удивительно ли, что Нансен и его товарищи по экспедиции гордились своим кораблем, так стойко выдерживающим грозные ледяные штурмы? К «Фра-му» они относились почти как к живому существу, как к могучему и доброму другу. Даже праздновали его день рождения. В тот день провозглашались тосты за здоровье любимого корабля и выдавался шуточный, сделанный из дерева "фрамовский крест" – за меткую стрельбу.

В конце октября солнце скрылось совсем. Но в помещениях «Фрама» было светло: горели электрические лампочки. Не страшна ночь, если ветряной двигатель так безотказно дает электроэнергию.

Странное, фантастическое впечатление создавал этот ветряной двигатель, уверенно махавший черными крыльями среди вздыбившихся сверкающих торосов – как будто грозил вторгнуться еще дальше в мертвое царство холода.

Люди живут воспоминаниями и надеждами. Отрешенность от остального мира заставляла Нансена еще острее вспоминать прошлое и надеяться на будущие радости. Никогда, однако, он не отрывался от настоящего, да, впрочем, оно само не давало забыть о себе. Природа являлась повседневным и главным напоминанием действительности. Проявляла она себя не только в жестоких ледяных сжатиях, но и в грандиозных сполохах колдовской красоты.

Северное сияние… В усыпанной звездами синеве неба сверкали безустанно мятущиеся лучи. Словно по мановению волшебного жезла, происходила великолепная игра красок. Сперва неуверенно трепетали желтые дуги, их обвивали широкие зеленые, а затем рубиновые муаровые ленты. И вдруг в небо взвивался огненный змей; сверкая все сильней и ослепительней, он распадался на множество себе подобных пламенеющих существ. Все они взметались к зениту, озаряемые золотыми снопами. Свет их колыхался, вспыхивал ярко, внезапно слабел и исчезал с такой же сказочной мгновенностью, как и возникал. Огненно-световые потоки полыхали в небосводе, иногда создавая фантасмагорию, превосходящую всякое воображение. Дивные явления эти подавляли своим величием и, казалось, вот-вот дойдут до такого предела, что рухнут небеса. Свершались они с какой-то удивительной оркестровой организованностью, словно управлял ими опытный дирижер, в совершенстве властвующий над подчиненными ему инструментами. Иной раз он как будто разыгрывал драматическую симфонию, доходившую до высшего пафоса, а бывало, думалось, что происходит лишь бравурная игра со сверкающим фейерверком в финале.

Незаметно пришел новый, 1894 год. Новогодняя ночь, по словам Нансена, была прекрасна, как только может быть прекрасна эта ночь. И украшало ее своими развевающимися лентами волшебное северное сияние. Мертвенная ледяная равнина ожила в свете ее сполохов, и четкими силуэтами выступили заиндевевшие мачты «Фрама».

Экипаж корабля торжественно отметил наступление новой даты. В кают-компании появились бережно припасенные для такого случая лакомства и подарки Нансен произнес краткую речь, в которой поблагодарил товарищей за дружный труд и отметил, что минувший год, в сущности, принес одно хорошее.

Что за беда, если «Фрам» дрейфует временами то к северу, то к югу? Достижение или недостижение полюса является, по существу, вопросом тщеславия; это детская болезнь, которую надо преодолеть. Принести пользу для науки – вот главное.

"Фрам" прошел вдоль берегов Азии, где скептики пророчили большие трудности, и уже забрался далеко на север. Судно вмерзло в лед так, как хотелось притом оно превосходно выдерживает сжатия и легко выскальзывает кверху, несмотря на перегруженность углем.

А люди? Что сказать о них? Ни одно полярное путешествие не проходило так благополучно. Все участники экспедиции здоровы, с каждым днем все сильнее они привязываются друг к другу, разделяя сообща радости и невзгоды. И то, что в кают-компании кочегар сидит за одним столом с капитаном, нисколько не нарушило дисциплину, а, напротив, еще сильнее спаяло экипаж воедино.

В одном только не оправдался намеченный план. Нансен предполагал встретить мелководное море и потому надеялся на сильные течения, которые вынесут корабль к гренландским берегам. Но глубина моря оказалась такой большой, что ни один линь «Фрама» не достигал дна. Следовательно, течения будут не сильны, придется рассчитывать и на силу попутных ветров.

Нансен сделал своеобразный вывод: "Колумб открыл Америку, благодаря неправильным расчетам, в коих сам даже не был повинен. Кто знает, к чему приведет моя ошибка? Но я повторяю еще раз: сибирский плавник у берегов Гренландии обманывать не может, и мы должны проделать тот же путь, что и он".

Неисчерпаемым оптимизмом и глубокой верой в силу своей идеи дышат эти слова!

После Нового года дни стали прибывать. Первое знамение, весны вызвало противоречивые чувства в душе Нансена. Тоска по близким людям начала невыносимо терзать его. И по какому-то странному совпадению именно в это время он склонился к решению, которое на годы отдалило возвращение на родину.

Едва возле «Фрама» появлялись гладкие ледяные поля, как на ум приходила мысль: великолепный санный путь представляют эти поля, по ним за день можно сделать много миль! Чем далее на север дрейфовал «Фрам», тем дорога эта становилась лучше и соблазнительнее.

Так исподволь созрел дерзкий план – покинуть корабль, чтобы на санях, и собаках попытаться достигнуть полюса, а обратно вернуться через Землю Франца Иосифа, Шпицберген или Гренландию. Двое мужчин в состоянии справиться с таким делом.

Разумеется, пускаться сразу в подобное путешествие было бы опрометчиво. Сначала следует проверить, в каком направлении летом, продолжится дрейф «Фрама». Да и вправе ли вообще начальник экспедиции покинуть своих товарищей? Вдруг с «Фрамом» случится несчастье… Как вернуться домой без своего экипажа?

Но, с другой стороны, разве норвежский народ не жертвовал свои деньги для экспедиции, которая должна исследовать неизвестные полярные области? Начальник экспедиции обязан сделать все, что в его силах, для выполнения воли народной. Значит, надо рисковать своей и чужими жизнями!

Мысль о возможности санного похода к полюсу все более захватывала Нансена, воплощаясь в зримых образах снов.