Текст книги "Нулевая борьба. Пролог (СИ)"
Автор книги: Александр Косачев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
ГЛАВА XIV
Толпа ревела. Требовала крови и сумасшедшего сражения, просто чтобы насытиться впечатлениями, которые не могла получить в обычной жизни. А я сидел дома, и Гем была со мной. Мы не пошли в тот день на арену, потому что я передумал. Эмоции остыли, мои слова остались произнесенные для меня самого, но выполнять намерение, пусть и не высказанное, я не хотел. Зачем? Порой задаешь себе простой вопрос и не можешь найти на него ответ. Может, я поступил неправильно, но я не заложник слова, которое не хочу выполнять. Расскажи я об этом кому-нибудь, меня бы осудили, но, сразись я на арене, разве поступил бы я правильно, если не хотел это делать? Лишь дураки не могут передумать, а я себя таковым не считал.
– Что-то я устал, – сказал я Гемелле.
Она повернула голову, глядя на меня под другим углом и, видимо, не понимая, о чем я. Мне же было паршиво. Наверное, сказалась бессонная ночь.
В ленте мелькнула новость, что на восемьдесят пятом году жизни умер писатель Александр Косачев. Я прибавил звук. В память о нём включили песню из его книги «Нулевая борьба» под названием «Слово мэра», которую написал Oxxxymiron (Мирон Федоров). Неудивительно, что в Горгороде часто крутили именно эту песню.
Горный воздух, спорт и здоровье, курорт, игорный дом, двор торговый, фудкорт...
Добро пожаловать в Горгород!
Эталон комфортного отдыха, гольф, аквадром и керлинг...
Добро пожаловать в Горгород!
Мировой гандбольный рекорд, ипподром и соборы, боулинг...
Добро пожаловать в Горгород!
Мой народ не хочет реформ, когда культурно накормлен...
Добро пожаловать в Горгород!
Я включил другую песню Мирона «Полигон». Она мне нравилась больше, чем та, которую раскручивали в Горгороде чуть ли не как гимн. Поразительно, как культура в прошлом смешивалась: в книгах писали о песнях, песни с книгами входили в историю, но с какой целью это делалось – непонятно. Жаль, что автор так и не признался, зачем это делал. Хочется верить, что это было осмысленно.
Придя немного в себя, я отправился с Гем на арену. В баталии участвовала смесь носорога с гориллой и львом. Морда носорога с пастью льва, передние обезьяньи лапы с когтями, задние – смесь львиных и носорожьих. С другой стороны – смесь паука с многоножкой, скорпионом и чем-то еще. Было даже сложно разобрать, что это вообще. Такую химеру я видел впервые. С виду – гигантский паук с хвостом и клешнями скорпиона, вытянутый, как многоножка, и с большим количеством лап. Мне было сложно представить исход битвы.
– Начнем! – как всегда бодро прокричал ведущий.
Львиный носорог ринулся вперед. Скорпионье чудовище выжидало, и, когда химера подбежала слишком близко, начиная совершать прыжок, скорпионья клешня вцепилась в заднюю лапу носорога. По инерции химера начала падать и в падении ударила лапами, как это делает горилла, по голове схватившей её скорпионьей твари. Та немного осела, но ко второму замаху противника ударила хвостом ему в голову – правда, попала в область рога и лишь повредила жало. Носорог продолжил ударами гориллы вбивать скорпионьего паука в землю. Клешня начала разжиматься. Народ взвыл. А удары всё продолжались и продолжались, сыплясь градом на умирающего скорпиона. Как только клешня расцепилась, химера перебралась выше и начала разрывать позвоночник на части, вскрывая скорпиона, как консервную банку. Народ ликовал под летящие в воздух внутренности. Победа была одержана справедливо: противник был невнятно собран и потому проиграл. Это была полностью вина мастера, который собрал такую химеру. Насобирать черти чего, чтобы было страшно, – отнюдь не гарантия победы, поскольку важно учитывать, как части этой комбинации будут взаимодействовать. Пауки и скорпионы между собой плохо вязались, поскольку хвост скорпиона почти не участвовал в схватках, использовались обычно только передние лапы или клешни.
Новички в баталиях, конечно, приветствовались, поскольку они были пушечным мясом, на котором опытные мастера зарабатывали. Также это добавляло зрелищности, так как их химер убивали относительно быстро и зрелищно. Крайне редко случалось, что новичок дебютировал в звериных баталиях с триумфом. Да и то, головокружение от первого успеха заставляло совершать глупые ошибки, как например, выпускать на арену повторно раненую химеру или не отдохнувшую от предыдущего боя. Также глупо было сражаться с химерой, которая своей комбинацией являлась противоположной по типу «хищник-жертва», например, муравьед и муравей. Причина крылась во врожденном страхе, даже несмотря на равные габариты. Химера проигрывала в самом начале боя, так как выбирала оборонительную стратегию и практически дожидалась смертельного удара.
По традиции после боя пригласили желающего.
– Предлагаю двойную баталию! – прозвучал крик из толпы.
– Двойную? – уточнил ведущий. – У нас сейчас только одиночные. Двойные после.
– А почему бы не сейчас?! – спросил претендент, обращаясь к толпе. Толпа взвыла и начала скандировать: «Бой! Бой! Бой!». Ведущий замешкался.
– Что скажешь? – спросил он у победителя. Тот посмотрел на толпу. Затем – на химеру, которая после боя зализывала рану на ноге.
–Я не знаю. У меня химера ранена, – ответил он.
– Ты просто боишься! Признай это! – произнес претендент. – Он ведь боится? – спросил он у толпы. Толпа скандировала: «Боится! У-у-у!!!». Победитель поддался крику толпы и согласился на двойную баталию.
Из толпы вышел известный чемпион по двойным баталиям и направился к арене. Победитель побледнел. По нему было видно, что он уже проиграл, причем, всухую. Мне стало жаль его. Гемелла посмотрела на меня. Дебютант хотел было отказаться, но включился защитный экран и открылся склад костюмов для тех, у кого не было своих, и он поспешил за снаряжением, понимая, что выбора у него уже нет. Чемпион вышел в своем костюме и с усмешкой дожидался дебютанта. Рядом ждала команды его химера. Она была бледного цвета, с толстой шкурой и тремя парами лап, как у гориллы, но смешанных с чем-то еще, что давало лапам острые когти. Пасть была огромной и имела два ряда зубов. Маленькие глаза располагались сбоку. В высоту она превышала противницу в полтора раза. Даже неопытный человек поставил бы на неё.
– Готовы? – спросил ведущий. Участники подняли руки. Голограмма прошлась по лицам соперников, быстро переключаясь с одного на другое.
– Начали!
Дебютант дал команду химере, а сам с криком и лазерным мечом побежал на врага. Чемпион опустил шлем и вышел вперед, принимая удар на себя. Носорог с разгона врезался в него, но не смог сбить с ног. Чемпион ударил лазерными когтями в шею химере, и та захрипела, захлебываясь в крови. В падении она успела обернуться на своего хозяина, который, подбежав, замер в шоке. Дебютант перевел взгляд на своих противников, затем на свою химеру… и бросился бежать. Химера чемпиона в несколько прыжков догнала дебютанта, схватила беглеца огромной лапой, затем второй и, подняв его над головой, разорвала пополам. Голограмма фейерверком показала разлетающиеся кишки, органы и кровь, падающую на песок. Толпа бесновалась, оглушая радостными возгласами, а парень совершивший ошибку, смотрел пустым взглядом в песок, поплатившись за неё своей жизнью. Из всех зрителей, наверное, я был единственным, кто не радовался глупой смерти. Кровожадность людей поражала.
– Триумфальная победа! – сказал ведущий.
Я фыркнул. Развернулся и хотел уйти, но заметил, как Гем смотрит на химеру победителя.
– Ну, что, может быть, есть те, кто готов сразиться? – спросил ведущий.
Гемелла посмотрела на меня, затем перевела взгляд на арену и двинулась туда, как бы говоря «я хочу сразиться». Я смотрел на неё, видел её рвение, но про себя думал, что это безумие, что нечего нам там делать, ей нужен отдых от недавнего боя. Наш безмолвный спор заметил ведущий, который выискивал претендента в толпе.
– Кажется, у нас есть претендент!
Свет упал на меня, и голограмма отобразила меня на весь стадион. Я жестом показал ведущему, что он ошибся и я не собираюсь выходить.
– Это ведь наш недавний победитель, – сказал ведущий, – почему нет?! Давайте все вместе попросим его выйти и показать нам шоу!
Толпа начала скандировать: «Давай! Давай! Давай!». Гем уставилась на меня.
– Пошли! – строго сказал я Гемелле и повернулся, чтобы уйти. Она послушалась. Толпа закричала: «У-у-у!».
– Ну, давай же! – произнес ведущий.
Я помотал головой, мол, нет, и помахал рукой у шеи, что означало «завязывай». Ведущий меня услышал.
– Очень жаль. Мог бы выйти красочный бой. Ну, что же, может, кто-нибудь другой? Кто-нибудь?
Толпа провожала меня, выкрикивая «Фу! Трус!», а я шел, игнорируя весь этот шум, создаваемый пустоголовыми идиотами. Гемелла следовала за мной.
– Что, струсил?! – выскочил из толпы жирный мужик с огромным пузом, будто у беременной на девятом месяце, и начал брызгать слюной: – Давай! Сразись со мной! Что ты, давай! – провоцировал он, при этом толкая меня в плечо. Гемелла зарычала. Суматоху заметил ведущий и перевел внимание на нас.
– Кажется, сейчас будет жарко! – произнес он, и мы очутились в голограмме над стадионом.
Сбоку мне в голову прилетел стаканчик с каким-то сладким напитком, облив всё моё лицо противной, липкой жижей. И тут моё терпение иссякло. Я сжал кулаки, отчего костюм активировался, но толстяка это только раззадорило и он ударил меня правой рукой. Костюм затвердел и полностью погасил всю силу удара. От этого толстяк схватился за отбитую руку, а я взял его за ляжку и плечо и отбросил назад на несколько метров с такой силой, что тот покатился по ступенькам, как тающий кусочек масла по раскаленной сковороде. Весь стадион замер. А я молча продолжил идти вперед, будто вышвырнул какой-то мусор со своей дороги. Больше никто не смел мне мешать. Ведущий, также удивленный, лепетал что-то невнятное, переходя на новую тему о победителе. Но даже победитель молчал в тот момент. Во мне кипела злость и какая-то внутренняя обида на людей. Вся эта их жестокость, откуда она?! Им бы только кровавых зрелищ, и плевать, погибнешь ты там или нет! Плевать, сколько сил и лет в это всё вложено. Это ведь не они участвуют. Им и правда плевать! Им нужен фейерверк из внутренностей, разорванные тела, треск ломающихся костей и стоны проигравших ради увеселения толпы в последние секунды жизни. С каких пор подобная жестокость стала нормой? Эти баталии давно вышли из-под контроля. Мир буквально развалился, а они всё уняться не могут. Сумасшествие стало нормой, а они и рады: кричат, ликуют, делают ставки и восхваляют убийц. Тысячи людей на стадионе, миллионы зрителей – и всего лишь пара невинных участников, по приказу своих хозяев развлекающих в смертельной баталии весь этот недостойный сброд. Может быть, я злюсь из-за того, что не выспался, может, из-за погибшего по глупости парня, на месте которого однажды мог оказаться и я, а может, я просто стал чужим для этого мира. Я не могу сказать точно, что случилось со мной в тот момент, но мне стало безумно противно от увиденного на стадионе. Мне больше не хотелось в этом участвовать и быть частью этого прогнившего мира, который, как мясорубка, старается тебя перемолоть и скормить какому-нибудь ленивому желудку.
Поначалу я злился на мир. А после того, как успокоился, задумался: если вокруг все жестокие, то это со мной что-то не так, ведь даже Ромеро, которого я глубоко уважал, был достаточно бесцеремонным к другим людям. Разве есть еще такие, как я? Ну, может, и есть. Но это абсолютное меньшинство, которое с таким мировоззрением вынуждено разве что страдать. А раз так, нужно приспосабливаться к вновь открывшемуся миру. И теперь стоило бы сделать выбор: кто я, волк или овца? Вопрос, который, наверное, каждый должен однажды задать себе, прежде чем менять свою жизнь. В овцы я не годился, а если бы и угодил в стадо, то явно был бы паршивой овцой. Волк из меня тоже получался никудышный из-за ноющего чувства справедливости. Химера? Может быть, и химера. Говоря поэтично, если волк будет вести себя, как овца, его даже овцы не примут. Важно знать своё место. Люди не видят полутонов, поэтому нужно четко обозначать свои позиции. Поэтому я буду либо волком, либо меня сожрут... А мертвым быть как-то не хочется.
Вечер дышал прохладой. От кружки с кофе шел пар. Гемелла уже улеглась на кровати, а я, усевшись на подоконнике, вновь погрузился в личный дневник Ромеро.
Запись 81. «Гусёныш оказалась весьма способной химерой. В ней явно прослеживаются интеллектуальные способности, которые, к сожалению, у меня нет времени развивать. Но она не сдается и старается всему учиться. Былой агрессивности в ней я больше не наблюдал».
Запись 82. «Заметил, что дневник стал журналом. Появилась какая-то научная чопорность. Думаю, это плохо. Личный дневник нужен, чтобы выговариваться, изливать душу, чтобы не случалось взрывных прецедентов, но сейчас этого нет. Может быть, я выгорел и больше не о чем говорить, но я постараюсь не замыкаться, пряча чувства глубоко внутри от самого же себя».
Запись 83. «Внёс изменения в препарат. Использовал на последней оставшейся химере. Сижу и жду теперь. Пытаюсь верить в лучшее».
Запись 84. «Ожидание – вещь долгая. Решил скоротать время с Гусёнышем. Обучил разным вещам. Оказывается, она меня даже понимает, словно маленький ребенок, только схватывает еще быстрее, но, к сожалению, не говорит. Для коммуникативного удобства решил научить говорить «да» и «нет»: да – поклон, нет – помотать головой. Я, конечно, не педагог и не психолог, но какая, к черту, разница? У меня и без этого были две замечательные дочки. Некоторые и с образованием – никудышные родители. Учи не учи ребенка, а пример он всё равно возьмет не со слов, а с поступков. И вот сейчас становится как-то не по себе от того, что Гусёныш, глядя на меня, впитает мою жестокость. Не знаю, почему это происходит, но родители всегда хотят видеть своих детей более чистыми, чем они сами. И я – не исключение. Пытаюсь понять это, но ничего дельного в голову не приходит. Наверное, раз уж дети действительно наша часть, причем, в прямом смысле, то мы стараемся эту часть сделать качественной, поскольку себя-то уже не переделаешь, а вот рожденное, новое – можно, ведь оно еще незапятнанное, так почему бы не слепить из этого лучшую версию себя?».
Запись 85. «Трансформация прошла успешно! У меня получилось создать Гемеллу! Визуально, это 100% человек. Характер и некоторые повадки еще немного остаются животными, но, в целом, это дело времени. Ребенок, с виду лет девяти. Лысенькая. Улыбаться еще не получается, но мы стараемся».
Запись 86. «Занимаюсь сейчас только с Гемеллой. Гусёныш – это Гусёныш, она как домашний питомец, а вот Гемелла – это уже мой ребенок. Думаю, если так пойдет, я и вторую дочку сделаю, а может, даже и жену! Было бы здорово вновь создать семью, которой мне так не хватает. Мои голоса затихают... Почти перестал их слышать. Может, это как раз и значит, что пришло время для новой семьи».
Я отвлекся от чтения после этой записи. Моя Гемелла была будто домашней собачкой! Может, поэтому она стала такой ревнивой? Боится, что вновь уйдет на второй план, и потому всеми силами оберегает своё место в моей жизни. Она ведь имеет человеческие гены. Возможно, даже видит меня своей парой. Я же не могу читать её мысли, а они явно есть. Грустно, что так поступают люди. И тут правильнее было бы сказать, что это именно человеческий поступок, а не звериный. Моя Гем была частью его семьи, а он к ней так отнесся... Разве поступили бы так другие звери? Семья – это семья. Поэтому, возможно, быть человеком – это быть худшим из зверей. Не знаю даже. Ужасно... Я могу лишь постараться не дать ей снова пережить то, что она однажды пережила.
Запись 87. «Гемелла словно Маугли: шипит, скулит, отказывается говорить, но я не сдаюсь. Провожу с ней время, разговариваю. Пытаюсь научить произносить слова, но она как обезьянка. Еще и часто спит. Бывает, отключается почти на ходу, а я несу её в комнату, сижу с ней и пытаюсь почувствовать себя настоящим отцом. Но этого чувства почему-то нет. Еще Гусёныш постоянно рядом крутится и мешает заниматься делами. Последний раз сидел с Гемеллой, она спала, положив голову мне на ногу, я думал, как быть дальше, а Гусёныш, видимо, тоже посчитав себя моей дочкой, начала лезть ко мне. Я её столкнул с кровати. Она вновь попыталась, но я её пнул ногой по морде и она отлетела к шкафу. Ударилась об него и разбила место над бровью. Мне стало даже немного не по себе от того, что я сделал, особенно когда я увидел этот буквально плачущий взгляд. Хотел встать, подойти, но у меня на ноге лежала Гемелла. Решил: пусть знает своё место».
Дочитав запись, я остановился. Мне стало обидно за мою Гем, и было безумно жаль её. Она просто хотела отеческой любви, а Ромеро держал её всего лишь за домашнюю зверушку, которую, как какую-то паршивую собаку, гнал из своей семьи. От этого моё отношение к ранее уважаемому ученому изменилось. Даже не знал, что думать. Бедный мой Гусёныш...
Расчувствовавшись, я дошел до комнаты, где спала Гем. Припомнил, как при первой встрече её мордочка не выходила у меня из головы: темно-красные глаза, массивная, относительно тела, пасть с зубами, идущими в два ряда, шрам на надбровье и её очень злое выражение, которое оставляло какой-то осадок внутри. Сейчас это казалось милым, но тогда я был немного напуган. Мы были не знакомы. Да и знакомство прошло удивительно. Я ведь тоже её, как и Ромеро, закрывал в комнате, а сам занимался своими делами. Может, ей это что-то напомнило. Она ведь потом подошла ко мне и положила голову на ногу, когда убедилась, что я не настроен агрессивно по отношению к ней. Несмотря на всё, что с ней было, она не оставила попыток быть любимой, и уже даже это заслуживает огромного уважения. Удивительное создание!
Я хотел с ней прогуляться по улице, но решил, что не стоит прерывать её сон. Попил чаю и тоже отправился спать.
Закрыв глаза, я вновь оказался у болота, но уже с немного другими ощущениями. Я начал понимать, что это сон. Хотел даже поначалу проснуться, но после решил встретить свой страх и наконец-то перебороть его. Осмотревшись, я увидел те самые примятые желтые камыши, которые уже неоднократно видел, подсохшую кровь на листве и плавающую возле камышей каску. На этот раз я не стал пробовать подцепить её сухим деревцем, как обычно, а представил, что каска у меня в руках, и через мгновение она оказалась у меня. Понимая, что сейчас выскочит химера, я представил, что на мне мой боевой костюм. Когда из воды вновь выскочила водная химера, я не отпрыгнул, раскинув руки, а представил, что из руки у меня вырастает огромный огненный шип и пронзает её насквозь. И уже вроде бы всё случилось, но шип не появился и химера вновь вцепилась мне в руку. Прокусила костюм. Я вновь почувствовал боль. Она начала мотать меня, как тряпку, а я на рефлексах стал бить её по пасти рукой, но на этот раз уже без лазерных когтей. Вскоре я понял, что не смогу перерезать ей глотку и костюм на мне больше не работает. И тут она сбила меня с ног и начала переходить, заламывая мне руку. Оставались секунды до того, как она откусила бы мне голову, но я проснулся, лежа на руке, которую выворачивал, пытаясь убежать.
Проснулся я уже утром с осознанием того, что у меня почти получилось преодолеть кошмары. Это меня даже как-то раззадорило, и я начал ждать следующего раза, чтобы наконец-то победить эту чертову болотную скотину.
Гемелла в моих глазах изменилась. Раньше я её побаивался, как лютого убийцы, сейчас же смотрел на неё, как на существо, пережившее тяжелую утрату. Фактически, она похоронила живого отца, иначе это всё язык не поворачивается назвать. Гемелла, разумеется, не понимала перемены моего взгляда и даже не замечала. Просто жила. А я наблюдал за ней, за её движениями, всматривался в повадки, в то, как она изучает мир. И в тот момент, когда она начала обращать внимание на перемены в моём поведении, я понял, что нужно отвлечься, и продолжил читать дневник, решив наконец-то его дочитать.
Запись 88. «Играю с Гемеллой. Пытаюсь через игру развить её навыки и способности, обучить. Но процесс идет очень трудно. Такое ощущение, будто это какой-то тормознутый ребенок, которому нужно всё по сто раз объяснять. Хочется уже всё бросить. Наверное, я просто устал... Единственное утешение – это то, что мне приятно проводить с ней время. Но, в целом, это всё равно какой-то неполноценный человек».
Запись 89. «Тяжело. Столько сил вложил, а отдача минимальная. Подумываю начать всё с нуля. С новым ребенком. Точнее, с ребенком, а не с его подобием».
Запись 90. «Снилась Нэл. Я шел за ней. Всё пытался догнать, но она будто не слышала меня, как бы громко я ни кричал. А затем у меня получилось: я догнал и схватил её за плечо. Хотел сказать, что очень соскучился, но, когда она повернулась, я увидел, что это не Нэл, а Гемелла. Точнее, не Гемелла... Что-то среднее между Нэл и Гемеллой. Будто она выросла. Будто стала другой. Но я проснулся и не понял, кого в ней было больше».
Запись 91. «Сегодня Гусёныш разбила стакан с водой на кухне. Не знаю, что на меня нашло и почему я так сорвался, но я её сильно избил и бросил в комнату. Хотел потом как-то извиниться, погладить её, но она зарычала на меня и, хромая, убежала на потолок. Послал её. Пусть посидит недельку с выключенным светом, одна. Утихомирится. Уж больно нрав буйный».
Запись 92. «Она убила её... Она. Её...».
Запись 93. «Я открыл Гусёнышу дверь спустя несколько дней, чтобы она могла выйти, но она не стала выходить. Я решил, пусть дверь будет открытой: решится – сама выйдет, ничего страшного тут нет. Ушел. Готовил препарат. В общем, занимался своими делами, но вдруг услышал шипение Гусёныша, и Гемелла тоже что-то промычала. Подхожу, а там... Всё в крови. Гемелла лежит на полу и бьется в конвульсиях, из пореза на шее пульсируют струйки крови. Глаза такие пустые. А Гусёныш выскочила из комнаты и побежала в другую. Я... Я не знал, что делать, и по инерции побежал за ней. Оно как-то само так вышло. Я бежал за ней и даже не знал, что сделаю, если догоню. Она, пробежав по столу, уронила препарат, который я готовил. Он свалился прямо на неё, всё поразбивалось. Я закричал. Это были долгие дни работы, он действительно долго делается, и я взбесился на эмоциях. Отшвырнул стол. Она, когда убегала, еще и поцарапала меня. Это была последняя капля. Я загнал её в угол и начал забивать ногой. Втаптывал. Мне кажется, даже что-то сломал. Кровь была, не знаю точно, чья, но это было ужасно. Поначалу она еще пищала, но потом просто замолкла. А я всё бил и бил. Затем поднял её над головой, чтобы бросить о стену, но почувствовал, что она даже не сопротивляется. Опустил на пол, посмотрел на неё, а она, мне кажется, плакала и... Я даже не знаю. Она могла меня убить. Я был без костюма, и, при желании, она могла бы разделаться со мной без особого труда, но она лишь убегала, пока могла, а после даже не сопротивлялась. Просто лежала и терпела побои».
Запись 94. «Она выжила. Я всю ночь просидел рядом и думал над тем, что сделал. Мне кажется, я совсем потерял себя. В кого я превратился, даже не понимаю. Все эти старания – ради чего? Ради того, чтобы забить своё творение до полусмерти за своё же ужасное отношение? Когда я успел таким стать? Не представляю, что она чувствует. А ведь она действительно чувствует, и это, наверное, больше всего угнетает, ведь она была мне большей дочерью, чем Гемелла. За чем я гнался? Мне кажется, будет лучше, если я уйду. Так будет безопаснее для неё. Если я хочу сохранить ей жизнь, пока мне снова что-то не взбрендило в голову, мне нужно покинуть её. Ради неё самой».
Запись 95. «Выломал решетку в вентиляции, чтобы она могла выходить наверх, когда я уйду. Надеюсь, она однажды простит меня за мою жестокость».
Запись 96. «Появился жар. Сначала я не понял, что к чему, но после дошло, когда увидел царапину. Гусёныш наступила в препарат, когда уронила его, а потом, поцарапав меня, занесла его в мой организм. Поскольку доза была маленькая, то и реакция пошла слабая, потому я не сразу сумел заметить возникшую проблему».
Дальше текст был трудночитаемым, будто писал другой человек. Какие-то петельки еще совпадали в почерке, но, в целом, было что-то совсем не то.
Запись 97. «Состояние ужасное. Жуткий жар. Пишу через силу. Наверное, это последняя запись. Уже замучился пить. Как же тяжело формулировать мысли! Почему-то хочется выть. Поцарапано было левое плечо, и моя левая рука начала меняться. Да и сам я начал трансформироваться в какое-то лохматое чудовище. Ввел себе очеловечивающий препарат. Теперь жду. Если больше не будет записей, значит, всё. Конец. Больше нет меня...».
Далее в дневнике была лишь одна корявая запись, которую было трудно прочесть. Я решил отойти, чтобы как-то переварить прочитанное. Описанные события казались какими-то нереальными. Но, с другой стороны, моя Гем – живая свидетельница и участница тех событий. Всё произошедшее, конечно, было ужасным. Но и, что скрывать, интересным! Оно стало частью моей жизни, словно я читал интересную книгу, которая была основана на реальных событиях, которые затрагивали и меня, потому что моя Гемелла – это Гусёныш, который перенес жуткую трагедию. И, несмотря на это, она мне тогда доверилась и легла ко мне на ногу, не убила меня и даже стала слушаться. Я назвал её Гемеллой, и она приняла это, хотя Ромеро ни во что не ставил её именно из-за той, другой Гемеллы. Это... Просто с ума сойти! Она столько перенесла и всё равно находила в себе силы жить дальше.
Продышавшись и успокоившись, я решился прочитать последнюю запись.
Запись 98. «Прости, Гусёныш. Моя Гемелла – это ты».
Это было единственное, что я смог разобрать, и то не был уверен в том, что всё правильно прочитал.
Мое отношение к Ромеро пошатнулось в очередной раз. Ведь все мы однажды поступаем не так, как следовало бы. В такие моменты мы ведомы волей случая, который слишком сильно завладевает нашим сердцем и тащит нас по ступенькам судьбы так бесцеремонно и жестоко, что хочется кричать. Но рот заткнут, и всё, что мы можем, это просто ждать, когда судьба нас отпустит. А после остается только жить с последствиями. Видимо, так и случилось с Ромеро. По крайней мере, мне хочется в это верить, ведь он все-таки сумел начать видеть жизнь должным образом. Такое, конечно, простить очень сложно, проще винить человека за то, как он поступил. Но ведь и умный может однажды предстать дураком! Все мы порой совершаем ошибки. И что теперь, надо за это нас ненавидеть? Ответим честно: нет. Себя мы всегда готовы простить. А других?
О дальнейшей судьбе гениального ученого можно было только гадать. Возможно, он выжил и где-то начал всё с нуля. Возможно, всё еще бегает химерой и каждый день борется за жизнь, а возможно, его давно уже нет. В любом случае, его история поучительна. Я взял из неё, по моему мнению, лучшее. Боль нужно пережить, выстрадать, отмучиться, извлечь из неё уроки, а после – всё отпустить и не гоняться за фантомами, которых на самом деле невозможно догнать. Это бегство по кругу. Нулевая борьба. Бессмысленное сражение с вымышленными врагами. И не то что бы на этом всё заканчивается, вовсе нет. Дальше начинается другая жизнь, в неё приходят другие люди, другие события, и всё меняется. Если, конечно, не начинается второй круг нулевой борьбы и человек не бежит строить из пришедшего нового неповторимый образ старого.
