Текст книги "Повесть о юных чекистах"

Автор книги: Александр Варшавер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Что же, таскать их на себе? – заволновался Вихров.

– Зачем на себе? Есть лошадки с тарантасами, – успокоил его Бардин и спросил начальника: —Сколько вы сможете выделить упряжек?

– Тарантасов-три, а подвод хоть десяток.

– Значит, решим так: офеней[26]26
  Офенями назывались торговцы, ездившие по деревням с различными хозяйственными и галантерейными товарами.


[Закрыть] будет у нас шестеро, по два на тарантас. А остальных тоже по двое пустим на подводах скупать кожи, кости, рога. Заберетесь, товарищи, в самые глубинки. А я с «почтовым ящиком» буду в Уварове. Открою там заведение по ремонту металлической посуды. Паять, лудить…

– Это надо уметь! Ремонт – не продажа куска мыла! – сказал кто-то из чекистов.

– Я, товарищи, как и вы, не родился чекистом, – ответил Кирилл Митрофанович. – Умею слесарить, а лудил и паял еще в детские годы. Не разучился! Ну, товарищи, думаю, на сегодня хватит! Завтра получите шифры, адреса наших людей и назначения, кому в офени, кому в скупщики сырья.

Чекисты разошлись. Кирилл Митрофанович еще некоторое время обсуждал с начальником ГПУ места, где будут расположены истребительные отряды и куда он направит чекистские группы. Начальник посоветовал поселиться где-нибудь вблизи Уварова.

– В Уварове тебя, Кирилл Митрофанович, завалят заказами. День и ночь будут голову морочить.

– Правильно, – согласился Бардин, – поищем что-нибудь неподалеку, чтоб Косте не трудно было два раза в неделю бегать на базар.

Когда они вышли на улицу, Кирилл Митрофанович сказал:

– Кажется, все! Денек-другой займусь с группами, а через три дня поедем. В пятницу приходи на вокзал к двенадцати часам. Возьмешь с собой полотенце, пару белья. Старый костюм и сапоги завяжи в узелок и попроси хозяйку поберечь. Скажешь, что уезжаешь со мной к тете в Козлов, недельки на три. Ну пока! Встретимся на вокзале.

В пятницу, в половине двенадцатого Костя был на вокзале. Через пятнадцать минут появился Бардин. Но в каком виде… В облезлом кожаном пальто некогда коричневого цвета, в засаленной кепке. Он тяжело хромал. На правой ноге у него было надето нечто из черной кожи, похожее на обрубок слоновьей ноги. Он нес небольшой деревянный сундучок, запертый на висячий замок, и, к большому удивлению Кости, гитару с пышным голубым бантом. Костя посмотрел на гитару и вопросительно перевел глаза на ногу Бардина. Но тот плотно сжал губы и на секунду прикрыл глаза, что было равносильно команде: «Ослепнуть и онеметь».

– Возьми, Костя, инструменты!

Костя взял сундучок и едва удержал его в руке.

– Тяжело? – спросил Бардин. – Ничего, привыкай!

С трудом переставляя свою слоноподобную ногу, Кирилл Митрофанович поднялся в вагон.

«Ногу» Костя рассмотрел позднее, когда они приехали на место и устроились на квартире. Это был кожаный бочоночек овальной формы вершков пяти[27]27
  Пять вершков равны двадцати двум с половиной сантиметрам.


[Закрыть] высотой и шириной в ступню. Спереди «нога» шнуровалась узким ремешком. До половины бочоночек был наполнен измельченной пробкой, поверх нее лежала стелька. Нога Бардина свободно стояла как бы на ступеньке, а при передвижении он сильно хромал.

Чекисты поселились в небольшом селе Боброво, в трех верстах от Уварова и в четырех от железнодорожной станции Обловки. По рекомендации председателя сельсовета сняли летнюю пристройку у пожилой одинокой женщины. Она варила «мастеровым» обеды и с первых же дней стала приводить заказчиков.

Бобровские хозяйки завалили Бардина заказами. Около избы, где поселились чекисты, выросла куча дырявых ведер, чайников и кастрюль.

Принимая заказы, Кирилл Митрофанович затевал бесконечные разговоры со словоохотливыми хозяйками. Правда, об Антоновых они не упоминали, а если что и говорили, то очень осторожно: «Сгинули бандюги, и слава богу!» или «Наверно, их изловили и расстреляли, как их помощников Попова, Матюхина и Семирука!». Одна из них, рассказывая, как было страшно на Тамбовщине во время антоновского мятежа, обмолвилась: «У нас было тихо, сюда антоновцы не приходили, а вот в соседнем селе Нижнем Шибряе живет Наташка Касатонова, вдова белогвардейского офицера, она, говорят, невеста младшего Антонова – Димки. Туда братья наведывались часто».

– А теперь? – спросил Бардин.

– Что ты, что ты! – замахала руками заказчица. – Про них теперь и слыхом не слыхать! Да и про то, что раньше было, кто знает? Так, бабы болтали!

Эту обмолвку Кирилл Митрофанович счел важной. Он написал в Тамбовское ГПУ письмо, с просьбой проверить и срочно сообщить ему, что известно о Касатоновой. На следующий день Костя сбегал на уваровский базар. Потолкавшись среди покупателей и продавцов, увидел одного из «офеней». Перебирая на его лотке куски мыла, он оставил письмо и шепнул: «Доставить сегодня же поездом». «Офеня» кивнул головой и «продал» Косте кусок мыла.

Связь заработала. Дня через два на базаре Костя получил ответ из Тамбова. Чекисты писали, что про Касатонову ничего не знают, но сообщение представляет интерес. Известно, что у младшего Антонова была невеста, а где живет и кто такая – сведений нет.

– Что ж, – сказал Бардин. – Поинтересуемся! Говорят, «старая любовь не ржавеет». Может, женишок и объявится около невесты. Надо будет заняться Нижним Шибряем. Тебе, Костик, будут такие задания: первое, выяснить, где там дом Касатоновой, второе, облазить все село, чтоб знать каждый переулочек и закуток. Третье, изучить дороги и тропки вокруг села, особенно те, которые идут к лесу. Четвертое, завести самую тесную связь с сельскими ребятами.

– А что это даст? – с удивлением спросил Костя.

– А то, что ребята знают все, что делается в селе.

Кирилл Митрофанович научил Костю, о чем он должен спрашивать ребят.

– Спрашивай не специально, а так, между прочим, в разговоре. А чтоб бывать в Нижнем Шибряе ежедневно, надо набрать там побольше заказов. Будешь ходить по дворам и собирать самую что ни на есть рвань, и не запрашивай дорого за ремонт, принимай по дешевке. Кроме того, отремонтированную посуду будешь доставлять хозяйкам на дом.

Косте уж не раз случалось бывать в Нижнем Шибряе, находившемся в двух верстах от Боброва. Там он познакомился с подростками, научившими его играть в «бабки». Для покрытия своих проигрышей приходилось покупать «бабки», и случалось, что полученные от заказчиков медяки доставались его партнерам.

– Валяй, проигрывай! Так и должно быть! – поощрял игру, а главное, проигрыши Кирилл Митрофанович. – Ты ведь парень городской, откуда тебе уметь? А то, что неумелого можно пощипать, делает тебя желанным гостем и может развязать языки. Только не будь назойлив.

И Костя продолжал играть, проигрывать и задавать осторожные вопросы.

Вскоре он узнал от ребят много интересного о жителях села, о недавних событиях, о тех, кто ушел с Антоновым и сгинул бесследно. О самом Антонове и его брате ребята повторяли известные слухи: «Убегли до турок или убиты». Кирилл Митрофанович считал: «Ребята мало что знают, а может, ты, Костя, еще не вошел в их доверие».

Сам Кирилл Митрофанович при любой встрече с местными жителями находил предлог для разговоров о гражданской войне, о разгромленной «армии» Антонова и ее исчезнувшем атамане.

По вечерам он выходил на улицу с гитарой и распевал задорные «тульские» частушки. Тотчас около мастерской собирались старшие ребята и девушки. Кирилл Митрофанович доставал угощения: леденцы для девушек и папиросы для ребят, потом заводил разговоры на самые различные темы. В рассказах молодежи иногда проскальзывали слухи о братьях Антоновых. Но они были так осторожны и разноречивы, что проверять их не было ни времени, ни возможности.

После этих бесед Кирилл Митрофанович, ложась спать, говорил:

– Знают не более, чем твои ребята. А если кто и знает, то молчит. То ли боится, то ли сочувствует? Жаль, комсомольцев мало. Раз, два и обчелся! Сходишь завтра в Уварово. Может, наши сообщат что-либо новое.

Костя не очень верил в успех таких поисков. «Пока кто-нибудь не укажет, где скрываются Антоновы, все эти намеки и хитрые вопросы Бардина ничего не дадут», – думал он, отправляясь за «покупками».

Потолкавшись в торговых рядах и получив два донесения, он купил для Бардина пачку легкого табака и вязку баранок. Выбираясь с покупками из толпы, столкнулся с молодой, красивой женщиной в пестром шелковом платке.

– Мальчик, – остановила она Костю, – продаешь табак?

– Нет. Сам купил!

– Уступи! Заплачу дороже, – попросила женщина, – а ты поищешь и купишь другой. Я бы сама походила, да времени нет. Уступи! – И она ласково погладила Костю по плечу. Он уже был готов уступить свою покупку, но в это время к ним подошла другая женщина и, смеясь, сказала:

– Ты что, Наташа, парня обнимаешь? Смотри, расскажу жениху! Задаст тебе Дима…

Услыхав слова: Наташа, жених, Дима, Костя смутился и отпрянул от женщин в сторону. Они рассмеялись, а Наташа жалобно вздохнула:

– Ах! Где он мой жених? Пропал, как и этот табак! Пошли!

Женщины затерялись в толпе.

Когда Костя рассказал об этой встрече Бардину, он стал спокойно рассуждать:

– Что ж, возможно, эта «красавица», как ты ее описываешь, и есть Касатонова, а может быть, и не она. Мало ли женщин покупают табак мужьям?

– Нет у той мужа! – возразил Костя. Его даже начали злить спокойные рассуждения Бардина. – Ее подруга назвала жениха Димой, а ее Наташей! – чуть не кричал Костя.

Кирилл Митрофанович поднял руку:

– Ты чего расшумелся? Я пока не глухой! Допустим, что ты встретил Касатонову и что она покупала табак не для себя. – Он подумал и спросил: – Видал ты, чтоб местные мужики курили легкий табак?

– Не видал, Кирилл Митрофанович. Значит?..

– Пока ничего не значит! Надо еще выяснить, с кем ты встретился на базаре?

– А если с Касатоновой?

– Тогда это хоть и незначительное, но все же доказательство. Ведь про младшего Антонова, жениха, известно, что он был барчуком. Учился в университете, писал стихи. Будет ли такой курить махорку или «самосад»?

– Навряд ли, Кирилл Митрофанович.

Бардин погасил паяльную лампу и молча заковылял по комнате.

Костя подумал: «Наверно, сейчас решает, как быть, а потом похвалит и скажет: „Все правильно! Нужно действовать!“». Вместо этого, после долгого молчания, Кирилл Митрофанович остановился и неожиданно сказал совсем другое:

– Плохо работаем, Костя! Очень плохо! До сих пор не наладили наблюдения за домом Касатоновой. Даже не знаем, где он!

Это была первая Костина промашка в операции. Кирилл Митрофанович сказал об этом без упрека, но Костя почувствовал себя очень виноватым и не стал оправдываться. Бардин не любил, когда кто-либо начинал ссылаться на разные причины невыполнения задания. «Допустим, – говорил он, – причины серьезные, но дело не должно страдать! Виноват – исправь! Встретились десять препятствий, имей двенадцать способов выйти из положения! Разбей нос, но выполни! А то причины, предлоги, поводы!»

А Кирилл Митрофанович продолжал:

– Может, братцы уже давно у твоей красотки чаи распивают, табачок легкий покуривают? А мы с тобой сидим тут, как слепые котята!

– А что, если вызвать истребителей? – предложил Костя.

– А если Антоновых там не окажется? Напугаем Касатонову, а уж братцы в Шибряе не покажутся никогда! Нужна полная уверенность, что они там! Тогда можно вызывать истребительную группу. А пока ежедневно в Нижний Шибряй!

– Так я там наберу вагон хлама! Когда вы сможете все перечинить!

– Ничего, ничего! Перечиню! Жаль, конечно, что не я сам встречаюсь с заказчиками. Нет-нет, а что-нибудь они и болтнут! Будет попутная подвода, обязательно съезжу в Шибряй.

Кирилл Митрофанович достал листок бумаги и карандашом начертил какие-то линии, а на них нарисовал кружки и крестики.

– Смотри, – показал он, – это железная дорога. Где крестики, здесь были железнодорожные катастрофы. Теперь смотри сюда, – он провел линию от крестиков на юг и поставил точку. – Это Нижний Шибряй, от него до тех мест, где готовили катастрофы, сто верст. Понял?

– Нет, Кирилл Митрофанович!

– Зря! А ты пошевели мозгами, подумай! Будут ли волки драть скот у своего логова?

– Так антоновское логово может быть за сто верст и на север, и на запад от тех мест!

– Может, конечно, может! – согласился Бардин. – Я ведь не утверждаю, что Антоновы скрываются здесь. Может, они и около Тамбова? Но пока многое сходится на Шибряе. – Кирилл Митрофанович начал загибать пальцы. – Во-первых, их видели несколько раз в районе Уварова, а это от Нижнего Шибряя три-четыре версты. Во-вторых, к околице села подходит лес, значит, можно приходить и уходить незаметно. Третье, здесь живет Касатонова, невеста Антонова. Четвертое, во время кулацкого мятежа, поднятого Антоновым, этот район был самым спокойным, поэтому сейчас ни у кого не вызывает подозрений. Стало быть…

– Может, нам туда переехать? – перебил его Костя.

– Э, нет! У Антоновых наверняка есть друзья-приятели. Тотчас же оповестят братцев о пришлых людях. Будем вести разведку отсюда. А тебе будет такое задание: нарисовать план Нижнего Шибряя, грубо, конечно, но так, чтоб на нем можно было указать дом Касатоновой. Где он, постарайся узнать у ребят. Покажут – будешь почаще ходить около него. Постучишься в ворота, спросишь, может, хозяйке нужно что починить, а то просто посидишь, отдыхая под забором. Обследуй все подходы к дому. Случись там Антоновы, их запросто не взять.

* * *

Среди заказов, полученных Костей в Нижнем Шибряе, находились два совершенно безнадежных. Мельничиха дала чайник с прогоревшим дном и обломанной ручкой, а дьячок местной церкви упросил взять в починку заржавленный замок. Когда Костя принес эту рухлядь, Кирилл Митрофанович только крякнул. Но заказы были из нужного им села, и Бардин принялся за дело.

Провозившись с чайником полдня, он сделал новое дно, приклепал ручку.

– Ай да мастер! Хоть на стол самому царю! – похвастался он своей работой. Ремонт замка оказался проще. Его нужно было только очистить от слоя ржавчины, и он заработал.

С починенными чайником и замком Костя отправился к заказчикам. Обрадованная мельничиха даже руками всплеснула, увидев «новый» чайник. Она уплатила за работу, а пока Костя относил замок дьячку, весть о чудесном ремонте облетела соседей мельничихи. Возле церкви Костю обступили женщины с всевозможной дырявой посудой. Он принял несколько штук, сколько можно было нанизать на веревку, и, пообещав перечинить все за три-четыре дня, пошел, гремя посудой, к выгону. Здесь всегда можно было застать кого-нибудь из его товарищей по игре в «бабки». Чаще всего тут находился главный поставщик слухов и новостей двенадцатилетний Егорка по прозвищу Кочан.

Неподалеку от околицы Костю окликнули:

– Эй, жестянщик!

Он оглянулся. Из-за невысокого дощатого забора выглядывала его базарная знакомка. Она приветливо улыбалась. Синеглазая, румяная, с толстой золотистой косой, уложенной венком вокруг головы, она показалась Косте еще красивее, чем при первой встрече.

– Ах, это ты жестянщик? Вот не знала, что ты такой мастер!

– Я не мастер… только помогаю моему дяде, инвалиду, – смущенно ответил Костя.

– Это кто ж такой! Где вы живете?

Костя рассказал, что живут они в Боброве, что дядя приехал сюда на заработки из Тулы, а его взял себе в помощь и на выучку. Еще рассказал, что он сирота, и зимой уедет в Петроград к тете, и будет учиться на врача или инженера.

– Ах ты мой бедный! – она вздохнула. – Сколько тебе лет?

– Тринадцать, Наталия… Наталия…

– Ивановна, – подсказала она и вдруг настороженно спросила: – Откуда ты знаешь, что меня зовут Наталией?

– Так ведь на базаре ваша знакомая назвала вас Наташей!

– А ты запомнил? – Она успокоилась и была явно польщена Костиным вниманием. – А тебя как зовут?

– Константин. Костя.

– Заходи, Костик, у меня есть кое-что для починки.

Гремя засовом, она открыла калитку и пропустила мальчика во двор.

Из-под крыльца с громким лаем выбежала небольшая собака.

– Найда! Молчать! – прикрикнула на нее Касатонова.

Костя остановился, попятился, делая вид, будто боится идти вперед, и быстро оглядел усадьбу.

Рубленый дом под железной зеленой крышей, окна с резными наличниками и зелеными ставнями, высокое крылечко, застекленное с двух сторон. Перед фасадом дома посажены настурции, бархатцы, матиола.

Вдоль боковой стены, выходящей во двор, густые кусты сирени. Посреди двора, заросшего травой, колодец, около него – две толстые вербы. Справа, в конце двора – небольшой сарай, а за ним, шагах в тридцати – вросшее в землю строение, очевидно банька.

– Иди, иди, не бойся! Собака не кусается! – позвала хозяйка. Они поднялись на застекленное крылечко.

– Посиди здесь, Костик, – пригласила Касатонова, – а я пока поищу посуду.

Она ушла в дом и долго гремела чем-то металлическим, а Костя не терял времени даром, через окна внимательно оглядел двор. Сразу же за ним начинались огороды, тянувшиеся почти до самой опушки темневшего неподалеку леса. Потом стал осматривать крыльцо. Здесь стоял небольшой столик, три табуретки. Справа от двери в деревянной кадке зеленел фикус. У его ствола лежал ершик для чистки оружия. Костя схватил его и тут же бросил. Он был чуть влажный. Щелочь еще не высохла. Значит, пользовались им недавно, чистили оружие, может, даже вчера или сегодня? А вот еще одна интересная вещь! За кадкой, из щели между полом и плинтусом, высовывался маузеровский патрон. «Хорошо бы его показать Бардину», – подумал Костя и уже собрался достать патрон, но его позвала Касатонова:

– Заходи, Костик!

Он вошел в кухню. На столе лежал прохудившийся ковшик.

– Нельзя его починить? – спросила хозяйка.

Костя осмотрел ковшик.

– Почему же нельзя, можно!

– А я искала чайничек… да не нашла. Последняя память от мужа, – она нахмурилась и вздохнула.

– А где ваш муж, Наталья Ивановна? – робко спросил Костя.

– Умер! Царствие ему небесное! Убили! – Она перекрестилась.

Кто убил, Костя не стал расспрашивать, но Наталья Ивановна рассказала сама:

– Он был военный. Еще в первую войну мой Николаша за геройство получил два Георгия, стал фельдфебелем, а потом прапорщиком. Когда окончилась война, возвратился домой, но уже без погон и без ахфицерского звания. В Красную Армию не пошел, к зеленым[28]28
  «Зелеными» называли банды дезертиров, скрывавшихся в лесах.


[Закрыть] не приставал, а когда в девятнадцатом году появился в наших местах деникинский генерал Мамонтов, Николай надел погоны и ушел с белыми. В одном бою, тут же, на Тамбовщине, его зарубили буденовцы.

Во время рассказа лицо Натальи Ивановны преобразилось, стало жестоким, а глаза, как показалось Косте, потемнели.

– Да, – сказала она, – несправедливо убили моего Колю буденовцы. Он ведь за свою землю сражался… – и, сердито посмотрев на Костю, замолчала.

«Вот ты какая, – подумал Костя, – настоящая „бандитская невеста“, а я еще сомневался».

Наталья Ивановна еще раз очень подробно расспросила Костю, кто были его родители, когда умерли. Так же подробно Костя рассказал о своем «дяде-инвалиде». Расспрашивала Касатонова дотошно, и, если бы у Кости не было заранее приготовленных и заученных легенд на себя и на Бардина, он бы сбился.

Видимо, убедившись в благонадежности «жестянщиков», Наталья Ивановна предложила пообедать с ней и спросила:

– Где будем кушать? Здесь или в столовой?

По тому, как был задан вопрос, Костя понял, что ей хочется похвастать своим жильем, и согласился на столовую.

Это была уютная горенка с цветами на двух окнах, небольшим застекленным буфетиком, столом, покрытым клеенкой, и несколькими стульями. В углу на тумбочке стоял граммофон с большой никелированной трубой. С потолка свешивалась керосиновая лампа под стеклянным цветным абажуром с бисерными висюльками.

Костя стал оглядывать комнату, а Наталья Ивановна со словами «Что ж я веду пустые разговоры!» набросила на стол скатерку, поставила тарелки и хлебницу. «Ты, Костя, нарежь хлеб. Это дело мужское», – она вздохнула и вышла на кухню.

Через несколько минут вернулась и поставила на стол большую кастрюлю с жирными щами.

«Интересно, сколько дней она собиралась есть этот котел? – думал Костя, отдавая дань вкусным щам. – Тут, наверное, пятерым мужикам хватит».

За обедом хозяйка говорила без умолку. Она несколько раз спрашивала, нравится ли ее «квартера» и вздыхала:

– Ах, мой Николаша так любил, чтоб все было по-благородному, по-ахфицерски…

Костя делал вид, что все это ему необычайно интересно, а про себя думал: «Сколько же этот Николаша красноармейцев загубил? Об этом она небось не скажет».

В тот день удача шла ему навстречу. После обеда Касатонова привела его в соседнюю комнату. Это была спальня с городской никелированной кроватью, горой подушек, подушечек и «думок», аккуратно сложенных на пестром, нарядном покрывале. Из окна, на котором тоже стояли цветы, видны были огороды и подступавший к ним лес. Костя подошел к окну и понюхал кустик цветущей герани. В горшке лежало несколько окурков, до половины вдавленных в землю. «Какая же хозяйка бросит окурки в цветочный горшок? – удивленно подумал Костя. – Значит, курила не она!» И, чтоб скрыть свое удивление, похвалил цветущие кустики.

– Нравятся?

– Очень! – воскликнул Костя.

– Правда, у меня хорошо?

– Хорошо!

– Знаешь, Костик, весной я открываю окно, лежу в кровати и слушаю соловьев. Всю ночь, веришь ли, глаз не сомкну. Так умильно, так на душе привольно! Иногда даже слеза прошибает.

Костя глядел на нее и думал: «Такая молодая, красивая женщина и вдруг невеста лютого бандита. А может, это неправда и все наболтали деревенские кумушки? Ведь и тамбовские чекисты сведений о ней не имеют?».

Настораживали высказывания Натальи Ивановны о том, что «Николаша сражался за свою землю», и злобное выражение лица при упоминании о буденовцах, а слова «жених Дима», услышанные на базаре, настойчивые просьбы Касатоновой продать ей табак и, наконец, большой котел со щами, окурки и маузеровский патрон заставили думать, что Бардин не зря уделяет внимание дому Натальи Ивановны.

Костя попрощался с хозяйкой и, бряцая посудой, зашагал к выгону.

Здесь шла игра. Разлетались от метких ударов «бабки», шумели игроки, а громче всех Егорка Кочан. Костя проиграл двадцать две копейки. Для деревенских ребят это были «агромадные» деньги. За игрой Костя узнал последние деревенские новости: кто что купил, кто с кем подрался, где гнали самогон и у кого отелилась корова.

Большая часть Костиного проигрыша досталась Егорке Кочану. Чувствуя себя немного виноватым, он предложил:

– Давай, Костя, подмогу. Эвон сколько набрал посуды-то!

Вместе они дошли до переправы через речушку Шибряйку, выкупались, и, лежа на песчаном берегу, Костя завел с Егоркой разговор о войне и об антоновских бандах. Кочан, шмыгая носом, насочинял про сотни сражений, чего, наверно, не было за всю гражданскую войну в России. Чего только не было в его рассказах.

– На этом берегу сам Буденный рубился с Деникиным! – фантазировал Егорка. – А уж пушек было!..

Он закрывал глаза, повторяя: «Без числа и краю!» – еще долго разглагольствовал о битве на берегу речонки. По его словам, здесь часто бывали Александр Степанович Антонов с братом.

«Врет, бахвалится Кочан, – подумал Костя, – в гэпэу знают, что антоновцы здесь не бывали», – Костя недоверчиво улыбнулся.

– Ты что? Не веришь мне? – распалился Егорка. – Их все село видело, и не раз! Я тоже видел, – добавил Егорка и перекрестился.

Он произнес это с такой убежденностью, что Костя поколебался: «А вдруг Кочан не врет? Надо задать такой вопрос, чтоб не вспугнуть Егорку». Он немного подумал и, стараясь казаться равнодушным, спросил:

– Страшный?

– Не! Абнаков-е-е-нный! Что он, что брат его, Дмитрий Степанович. Он тощий да чернявый, а брат русой да, как бы тебе сказать… потолстей будет.

– А ты, Егорка, не врешь?

Кочан презрительно шмыгнул носом.

– Вру! Чего бы мне врать-то? Я их в упор, как тебя, видел и тогда, и сейчас…

От волнения у Кости перехватило дыхание, и он воскликнул:

– Как это сейчас?! Их же убили? Сейчас ты их можешь увидеть только во сне!

– Во сне, во сне! – рассердился Егорка. – Убили, тоже скажешь, уби-и-ли! Таких убьешь, – и, переходя на спокойный деловой тон, сообщил – Знаешь, сколько у них ливорвертов и бомб? Ого! Что Александр Степанович, что Дмитрий Степанович, когда идут из леса, в каждой руке по ливорверту! Убьешь их! Акромя того, оба они заговоренные!

Егорка стал плести всякую ерунду о заговоре от пуль, бомб и сабель. Костя прервал его:

– Ты сам видел, как они шли из лесу?

– А то нет! Говорю, видал, как тебя вижу! Утром дело было, ден десять назад. Я горох драл, гляжу – идут! Ливорверты держут, по сторонам поглядывают. Мне некуда деться! Побежишь – стрельнут. Ну, я поздоровался. Здравствуйте, – говорю, – Александр Степанович!

– А он? – не вытерпел Костя.

– Он не ответил, только зыркнул на меня, а Дмитрий Степанович и говорит: «Здравствуй, да помалкуй!» – и пригрозил мне ливорвертом, во-от таким. – Егорка развел руки на ширину своих плеч.

Костя подумал: «Самое время начать допытываться. Но как?» – И он задумался, не находя нужных вопросов.

– Ну, чего молчишь? – не вытерпел Егорка. – Не веришь?

– Верю, верю! Я подумал… – Костя мечтательно вздохнул. – Эх, никогда не видел живого атамана… Вот бы посмотреть на Антоновых…

Они помолчали. Вдруг Егорка спросил:

– А что дашь, если покажу тебе Антоновых?

– Когда? – обрадовался Костя.

– А это уж как придется! Придут – скажу, а ты уж сам подглядывай!

– Хочешь перочинный нож? Любой из уваровского магазина, – предложил Костя.

– Есть там один… – размечтался Егорка, – только ты его не укупишь! Восемь гривен ему цена! Откуда у тебя такие деньги!

Костя клятвенно заверил его, крестясь на видневшийся отсюда крест шибряйской церкви, что деньги у него есть, целых три рубля, на покупку коньков. Но до зимы далеко, и он сможет накопить, а вот увидеть Антоновых – такое когда еще случится. Договорились, когда появятся Антоновы, Егорка придет в Боброво и получит стоимость ножа, а сверх того еще двугривенный за «пробежку». Они обменялись с Егоркой обещаниями молчать «до гроб – сырой земли». В подтверждение клятвы, Егорка заставил Костю съесть кусок земли.

Костя полученное от Егорки сообщение считал главной удачей дня и думал, что Кирилл Митрофанович будет доволен, когда услышит, что рассказал Кочан. Но к его удивлению, Бардин пропустил мимо ушей Егоркино обещание, зато ершик, патрон и окурки в горшке с цветами его заинтересовали.

– Ты ничего не трогал? – спросил он.

– Хотел подобрать патрон, но мне помешала хозяйка, а ершик я потрогал, он чуть влажный, еще не высох, значит…

– Значит, пользовались им недавно, – подтвердил Костину мысль Бардин. – А то, что не взял патрон, хорошо. Зачем он мне? Я тебе на слово верю. Где стоит кадка с фикусом?

– Как войти, справа.

– Все правильно. Когда гость пришел, то сразу разрядил пистолет, а маузеровские патроны скачут шага на два-три вправо. Пришел он, наверно, вечером. В темноте не стал искать патрон, а утром позабыл или поленился шарить по углам. Касатонова при тебе не курила? Дымом в комнатах не пахло?

– Я не очень принюхивался. Пахло борщом и свежим хлебом. Да и не будет хозяйка совать окурки в цветочные горшки!

– Ишь ты какой Шерлок Холмс! – улыбнулся Бардин. – Правильно заметил. Значит, курили гости, – заключил он и стал расспрашивать про усадьбу Касатоновой. Потом сказал – А теперь, палка-махалка, подытожим сегодняшний день. Проиграл ты двадцать две копейки, потерял времени с Егоркой около часа. Но выиграл больше: набрал заказов, побывал в доме у Касатоновой, увидел не хозяйские вещи… Пожалуй, день для нас с прибылью.

– А Егорка? Вы считаете, что он…

– Гм, Егорка, – пожал плечами Кирилл Митрофанович. – Он, может, и слыхал что-то… только чересчур много тебе наобещал. Я бы, на его месте, сегодня же прибежал, получил с тебя целковый, а завтра сказал: «Были, да пока я сюда-туда бегал, ушли в лес…». Словом, на Егорку надейся, а сам смотри в оба. Сейчас все наше внимание на усадьбу Касатоновой. Ты когда обещал ей принести ковшик?

– Завтра.

– Пойдешь завтра и скажешь, что у нас кончилось олово, а ковшик сможешь принести через два дня. Будет предлог сходить к ней дважды. Постарайся побывать в доме, может, заметишь еще что-нибудь интересное.

На следующий день, ближе к полудню, Костя отправился в Нижний Шибряй. На полпути, у мостика через Шибряйку, его встретил запыхавшийся Егорка и, хотя вокруг никого не было, зашептал:

– Пришли! Оба пришли! Ей-богу! Вчера, как темнеть стало, погнал я с ребятами лошадей в ночное, вдруг вижу, Касатониха на ночь глядя топит баню. Значит, ждет гостей. Они завсегда, как приходят из леса, сразу в баньку. Гостюют у ней день-другой, наберут харча и айда обратно в лес. Когда на неделю, а когда и на больше. Ну, я от ребят поотстал, свернул к лесу и стал пасти коня на опушке. Пасу и слушаю. Вдруг хруст, хруст – идут! – Егорка оглянулся и, округлив глаза, продолжал: – Выходят оба неподалеку от меня. Постояли, огляделись. Меня вроде не заметили. В руках ливорверты. И пошли напрямик, через конопляники ко двору Касатонихи.

– Может, не они? Может, другие? – подозрительно спросил Костя.

– Другие! Другие к Касатонихе не ходят, – обиделся Кочан. – Что я, их не узнал, что ли? Они оба в френчах зеленых!

– Как же ты в темноте разглядел, что они во френчах, да еще в зеленых, – усомнился Костя и, вспомнив слова Бардина, подумал: «Похоже, что Кирилл Митрофанович был прав, не поверив в Егоркин рассказ. И впрямь болтун этот Кочан».

– А луна на что? – всерьез разволновался он. – Ты думаешь, мне твой нож нужен? Я тебе по дружбе, а ты…

– Не волнуйся, нож ты получишь. Но как мне подобраться к дому Касатоновой и подглядеть атаманов?

– Тут я тебе не советчик. Подглядишь – твоя удача, нет – и суда нет! – все еще сердился Егорка, но посоветовал: – Подглядывай, да с опаской! Они ведь не посмотрят, что ты малец, пальнут и… вся недолга! Да про нож не забудь!

– Завтра встретимся в Уварове, у магазина, – пообещал Костя. Они договорились идти в Шибряй порознь. Егорка убежал, а Костя неторопливо пошел в деревню и, минуя дворы заказчиков, не без страха постучал в калитку Касатоновой.

Залаяла собака. В доме хлопнула дверь, но к калитке никто не подходил. Он постучал снова. Собака надрывалась от лая, Костя продолжал стучать. Наконец снова хлопнула дверь и кто-то спустился по скрипящим ступеням лестницы.

– Тихо, Найда! На место! – сердито крикнула Касатонова и спросила: —Кто там? Что нужно?

– Это я, Костя!

– A-а! Ковшик принес? – Касатонова разговаривала, не открывая калитку.

Костя рассказал ей про олово и пообещал принести ковшик завтра к вечеру.

– Завтра, Костик, не приноси. Меня не будет дома. Поеду к куме в Балакино. Туда сорок верст, обратно сорок. Приеду послезавтра, к вечеру. Да ты не торопись, мне ковшик не к спеху. Приходи через три дня! Прощай!

Чтобы не вызвать подозрений, Костя медленно прошелся по улице, отнес починенные кружки, взял в ремонт помятое дырявое ведро и зашагал домой. Только тогда, когда крыши деревни скрылись из виду, он припустил бегом. В том, что бандиты у Касатоновой и пробудут там не менее двух дней, Костя не сомневался.