Текст книги "Механический рай"

Автор книги: Александр Трапезников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

– Вы сами-то верите в то, что несете?

– Приходится. Поглядите на москвичей! – Колычев ткнул пальцем в сторону парочки за соседним столиком. – Выведена абсолютно новая порода, можно клонировать без ущерба для психики. Мне их не жалко, это уже давно не люди, а механические игрушки. Надо только вовремя их заводить, а временами запирать в шкаф, чтобы не мешались. Разве в этих пустых головах могут быть какие-то собственные мысли? У них на плечах телевизор вместо башки. Москва – город призраков.

– Но и Вы принадлежите к их племени, – сказала Карина.

– Я – нет. Я из другого варева. Хотя… плевать, это не имеет значения. Не хотите поехать ко мне? Познакомлю Вас со своей бабушкой, замечательная старушка. Между прочим, прототип Селены, в молодости. Или Выбейтесь? Сценарист смотрел на Карину насмешливо, с вызовом.

– Поехали, – согласилась она, хотя собиралась сказать другое. – Только ненадолго, в три я должна быть дома.

Колычев жил неподалеку от студии. Минут через двадцать Карина уже стояла посреди захламленной комнаты, недоуменно озираясь, пока Алексей возился на кухне с кофейником. Вся квартира напоминала склад старинных вещей – реликтовая мебель, граммофон, доисторические зонтики, статуэтки, вазы, пожелтевшие фотографии на стенах. В одном углу стояла промятая тахта со скомканным одеялом, в другом – огромный дубовый стол, заваленный книгами и бумагами. Там же примостилась и пишущая машинка времен царя Гороха. На открытом окне колыхались белые занавески, щедро пропуская солнечный свет. Карина подошла к столу, наклонилась к вставленной в каретку странице. И от неожиданности вздрогнула. Там было напечатано: «В моей нелепой смерти прошу никого не винить. Алексей Колычев».

– Прочитали? – Он стоял за ее спиной с подносом. Неуязвимый, словно живущий не сейчас, а когда-то давным-давно.

– Зачем Вы играете с судьбой? – спросила Карина.

– На самом деле все очень разумно. Мало ли что может произойти в любую минуту? Это для меня как завещание, когда я выхожу из дома. Считаете, глупо?

– Я считаю, что у Вас нет никакой бабушки. Вы просто так и не повзрослевший мальчишка.

Колычев улыбнулся. Опустив поднос, он подошел к фотографии на стене. Мужчина со стертым от времени лицом, женщина, несколько девочек в дореволюционных платьях.

– Одна из них моя бабка, тут, правда, не разберешь – какая. Она говорила, но я не уверен в ее памяти. Старушка умерла пятнадцать лет назад. Какая Вам разница, общаться с живой или мертвой? Шучу, не уходите.

Карина направилась к двери, но чуть задержалась.

– А это – Бергер. – Колычев ткнул пальцем в мужчину на фотографии. – Вы, наверное, плохо читали мой сценарий. Он мой прадед. Видите ли, Бергер отравил всю семью, но младшей дочери в тот день не было дома. Гостила у тетушки. Это ее и спасло. Вот только не знаю: на ее счастье или нет? Род-то продолжился…

– А Вы об этом жалеете? – спросила Карина, подходя и вглядываясь в какие-то обреченные лица на фотографии.

– Иногда, – серьезно ответил Алексей. Затем неожиданно сильно притянул ее к себе, прошептав: – Не уходи, ты нужна мне…

«…Убивец бежал из особняка в сильно приподнятых чувствах, не разбирая дороги, а очухался только на мосту. И я с ним. То бишь, как бил он фигуркой мальчика с лютней и луком князя по башке непутевой, так и припустил с ней, окровавленной. Потом лишь сообразил, что с орудием убийства стоит, облокотись на перила, да в полынью смотрит. „Бедный Курт, лежать тебе на дне реки до лучших времен!“ – сообразил я. А чем эти-то времена плохи? Самое раздолье: всюду помрачение умов, всюду злость, подлость, предательство, всюду кровь проступает, того и гляди – потоками хлынет. Смешно человек сделан – цирк горит, а он над клоунами хохочет; его топят, а ему щекотно; у него душу крадут, а он торгуется… Ну, бросил тот дурак меня в прорубь, как старца царского, а я в лед вмерз, так до весны и пролежал, пока меня ребятишки, что на санках катались, не нашли.

В смуте, которая шла, сменилось несколько хозяев: мальчишка кухаркин, чуть не оторвавший лук с лютней; его отец-хам, толкнувший меня заезжему купцу за мешок овса; трактирщик, в чьем заведении тот пьяный купчик меня и оставил, поскольку спускать уже было больше нечего. Обчистили через две недели, на радость революции, и самого трактирщика – толпа продовольственные склады громила, и ему досталось, под шумок. Какой-то контуженный дезертир, вцепившись в меня скрюченными пальцами, уволок в свою конуру под чердаком. Все его имущество состояло из солдатской шинели, винтаря с примкнутым штыком и портретика голой распутной девки. Зачем я ему понадобился – один черт знает! Он ставил нас рядышком и скалил желтые зубы.

– Ну шо, раздуем мировой пожар? – бормотал дезертир, целясь из ружья то в фотографию, то в меня. – Бах-бух, кончены! Ужо дождетесь… – и грозил при том пальцем.

Уходил солдат со двора рано, а возвращался за полночь. В окне мелькали бродячие звериные стаи с красными бантами, сухо потрескивали выстрелы, девка рядом закатывалась от восторга.

– Дура сифиличная, тебе-то что до всего этого?

– Как же! Гуляем… Сыграй что-нибудь на своем струменте, парнишка…

Оказывается, была она когда-то женой этого солдатика: его – на фронт, а ее ростовщик богатый утешил, пока не надоела. А там и по рукам пошла, поскольку изначально с гнильцой была девка, есть такие, что с детства на передок слабы, сами перед мальчишками стелются, просят огонек в паху потушить. Эх, солдатик, кого ты в невесты брал, не видел, что ли? Очутилась она в дешевом борделе, горе не беда, Ивана своего не помнит, а он только к ней и тянулся все четыре года, пока грязь в окопах месил. Надоело, все побежали – и он тоже. Ни царя, ни Бога – все можно, все позволено! Удерживающего в России нет, а это и страшно, и… сладостно. К жене, к жене – новую жизнь строить! Задержался в Москве, товарищи уломали его заглянуть к девкам. Ну, пришли. Перед ними альбомчик с фотками выставили. Глянул солдат на одну распутную – и обмер.

– Эту вот! – сказал, ткнув пальцем. Дальше – ясно. Все старо в мире, и любовь, и смерть. Нету других сюжетов в истории человечества: либо большая война, либо малая, на двоих, но всюду кровь. Счастливы лишь дети, только народившиеся, еще бесполые ангелы, безгрешные даже от предчувствий любви, не ведающие страстей, а потому, коли их и забирает внезапно смерть, то отпускает чистые души – к Нему. Мне их не взять. А только начнут взрослеть, только начнут подглядывать и сгорать, только начнут мыслить об этой тайне, возжелают впервые – тут и поджидает пропасть. И все остальные бездны – уже от греха первородного. Так есть, так было. И будет до самой гибели человечества.

Солдат ее штыком заколол, а сам в весеннюю слякоть вышел. Был он контуженный с фронта, повредился в уме еще больше. А кругом все такие, кто на чем сдвинулся, так что незаметно. И вот ведь что интересно: в России смута разом всех охватывает – от верного царева слуги до калеки нищего. Общинная страна-то. А потом трезвеют и начинают расхлебывать. Или сидят сиднем и ждут народного спасителя. А вместо него один самозванец явится, второй, третий, потом лже-пророки косяками, как сельдь, пойдут, прочие мудрецы заморские… Благодатная почва, сей, что хочешь.

Скучно мне было в каморке с этой девкой глупой.

– Мальчик хорошенький, дай закурить, а я тебе покажу кое-что.

– Видел я твои прелести! Отстань.

– У-у какой у тебя железный! – хохочет. – Всю ночь сможешь.

Солдат как-то пришел не один, а с рыжим и вертлявым, похожим на собачий хвост. Увидел он меня и аж затрясся.

– Выбрось, немедленно выбрось, – кричит, – эту буржуазную нечисть. Мы, анархисты, отрицаем всякую сущность бытия! Тем более, искусство живописи с ядовитым креном! – Оказался он таким же психом, как все. – А фотку с девкой оставь, – добавил.

Так и очутился я на помойке, рядом с выгребной ямой…»

Назойливый звонок в дверь вывел Галю из оцепенения.

– Мама! – испуганно прошептала она, присев на корточки и собирая в охапку брошенную одежду, А Гера стоял над ней совершенно спокойно, словно издеваясь над ее страхами. Даже посвистывал.

– Ты что, очумел? Одевайся! – Сейчас ей хотелось убить его, а еще лучше если бы он был картонный – выбросить в окно.

– Пойду открою, – сказал Гера, – звонят же.

– Идиот! – прошипела Галя, успев схватить его за руку. – Ты же голый!

– Ну и что? Твои родители не видели этого? – Он выпятил живот. – Для тебя, может, и новость, а другим не привыкать.

Между ними завязалась борьба, в результате которой оба полетели на пол. Галя оказалась сильнее, наверху, прижимая его грудь коленом и не давая вырваться. Она еще больше раскраснелась, тяжело дыша. А звонок все не умолкал. Но теперь они уже не обращали на него внимания, словно привыкнув.

– Сдаешься? – грозно спросила она.

– Еще чего! – Гера ловко, как змея, вывернулся из-под нее, толкнул в бок. И они покатились по ковру. Как в любой войне, удача перешла на его сторону, и Гера распял ее руки. Наступило перемирие. Их лица были в нескольких сантиметрах друг от друга. И Галя первая поняла, что игра зашла слишком далеко. Могло произойти то, чего она и ждала в своих ночных фантазиях, и боялась. Она чувствовала его тело, плоть, которая вдруг стала упираться в бедро. Колени ее сомкнулись, пробежала острая дрожь.

– Пусти! – сказала она, вывернувшись, ударив по руке, потянувшейся вниз, к ее межножью. Сладкое наваждение исчезло.

– Дура! – отреагировал Герасим, сев на колени. – Я же тебя не насилую, была охота!

– Тебе еще подрасти надо. Утенок!

– Растут огурцы на грядках, а я зрею. Не видишь, что ли?

– Вот и зрей дальше, без меня. И вообще, мы еще дети…

Галя, вскочив на ноги, уже поспешно одевалась. Ее примеру последовал и Гера, прыгал на одной ноге, пытаясь справиться с джинсами.

– Ну кто там все трезвонит, как пономарь? – выкрикнул он от злости. – У твоих родителей ключей нет?

– И слава богу, что дома забыли, – ответила Галя, поправляя волосы. – Лезь под кровать.

– А мы уроки делаем, книжки читаем, телевизор смотрим.

– Тогда сиди тихо. И не высовывайся.

– Ладно, товарищ генерал. Ты там построже с ними…

За дверью стоял Герин отчим, вдавив указательный палец в кнопку звонка. Казалось, что эта маленькая кнопка и не дает ему упасть, поскольку глаза его были закрыты, а сам он раскачивался, как молодой тростник.

– Это я! Дядя Вова! – очнулся он, когда опора вдруг исчезла, а перед ним обрисовалась девочка. – А мамка где? Дома? Наставили тут порогов…

– Вам чего? – спросила Галя, пытаясь вытолкнуть его обратно.

– Хозяйка нужна! Дело у меня… Пусть деньги дает – в счет долга, забубнил тот. – Давай поторапливайся, зови скорее. Меня люди ждут.

– Нет никого дома. Уходите. – Галя беспомощно оглянулась, не зная, что предпринять.

– Тогда… вещами возьму, – сказал отчим.

Войдя в квартиру, он осмотрелся. Пока в поле зрения попали лишь детские фигурные коньки, висевшие на крючке. Галя уже полгода не ходила в секцию, но с ноября занятия должны были возобновиться. Дядя Вова деловито повесил коньки себе на плечо.

– А лыжных ботинок нету? – озабоченно спросил он. – Классно за грибами ходить.

– Вам не стыдно? – Гале и плакать хотелось, и разбирал смех. – Взрослый человек, а ведете себя, как полный идиот!

– Цыть, соплячка! Щас ухо крутану.

Гера, наконец, вышел из комнаты, ему надоело ждать и прислушиваться. Рядом с отчимом он выглядел хрупким цыпленком, а дядя Вова отчего-то стал наливаться краской.

– Ты… чего здесь? – буркнул он недовольным голосом.

– Верни коньки, – сказал Гера, подходя ближе.

– Я спрашиваю: чего тут делаешь, гаденыш?

Отчим качнулся, пытаясь схватить пасынка, но тот ловко увернулся из-под руки, очутившись за его спиной. Толкнул – и дядя Вова налетел на трюмо, лезвия коньков ударились об зеркало, посыпались осколки.

– Ну я тебя сейчас! – Отчиму удалось поймать Геру за ворот рубашки. Он занес над его головой кулак. Посыпались удары…

– Прекратите! – закричала Галя. Она уже успела вернуться из комнаты.

Оба они застыли, увидев в ее руках пистолет. И в этот момент прогремел выстрел.

8

Осторожно, словно боясь разбудить старика, Драгуров приподнял его кисть, пытаясь нащупать пульс. Рука была холодной и морщинистой, как гусиная лапка. «Веселенькое дельце!» – подумал Владислав, тревожно оглядываясь. Слабый огонек свечки колыхался, грозя потухнуть в любую секунду. Перспектива остаться в полной темноте наедине с покойником не радовала. А помочь Белостокову было уже ничем нельзя. Старик вышел из игры. Наверное, отказало сердце. Или несчастный случай?

Тут только Драгуров обратил внимание на то, что в комнате царит беспорядок. В прошлый раз здесь было более прибрано, что ли, по крайней мере, казалось, что каждая вещь стоит на своем месте – как того хочет хозяин. Теперь некоторые куклы из его коллекции валялись на полу, одна полка с рогатыми игрушками-чертями была даже сорвана, словно Александр Юрьевич, прежде чем упасть, ухватился за нее. Или это сделал не он? И запах… Противный кисло-сладкий запах, смешанный с дурманящей мутью, как из чана с наркотическим зельем. Владислав почувствовал, что у него начинает кружиться голова, болезненно заныли виски. Он поспешил на кухню, проверил газовую плиту, но все конфорки были отключены. И тем не менее ощущение каких-то болотных испарений продолжало оставаться. Дом старый, прогнил насквозь, возможно что угодно… Находиться здесь дальше было бессмысленно и опасно. Надо уходить.

Владислав вернулся в комнату, пребывая в некоторой растерянности. Он вспомнил о металлическом мальчике с лютней и луком, оставленном здесь накануне. Фигурка так и стояла на столе, будто Белостоков не прикасался к игрушке. Теперь уже не узнать. Первым желанием было уйти, оставить все как есть. Но металлический мальчик должен вернуться к хозяину. И лучше, если это произойдет как можно скорее. Драгуров шагнул к столу и чуть не упал, будто двигался на ватных ногах. Сознание еще ясное, а все тело – чужое, отказывается повиноваться. Понятно, почему свалился старик… Действительно, что-то произошло с трубами… Впрочем, какая разница? Хотелось точно также прилечь на пол, рядом с мертвым телом, и уснуть. Владислав даже не заметил, что огарок свечи погас. В темноте перед ним продолжали вырисовываться очертания предметов. Блестела на столе металлическая фигурка. Неожиданно, сквозь равнодушное спокойствие, ему показалось, что он узнает в ней свою дочь. Словно она вошла в эту игрушку, превратившись в мальчика с лютней и луком, и теперь глядит на него, улыбается, наблюдает, ждет чего-то…

– Галя? – произнес он, поперхнувшись. И вырвавшийся звук ненадолго вернул его в реальный мир. Быстрее, вон отсюда!..

Драгуров схватил фигурку, побрел к двери, едва не споткнувшись о тело Белостокова. В коридоре он сорвал с крючка хозяйственную сумку, бросил туда, на картофельную шелуху, металлического мальчика, переступил через порог. На лестничной клетке дышать было немного легче, хотя и тут ощущался приторный запах. Держась за перила, Драгуров побрел вниз.

На улице стало лучше, в лицо ударил холодный ветер, Владислав набрал полные легкие воздуха. Пошатываясь, зашагал в сторону метро, больше не оборачиваясь на старый дом и не вспоминая об оставленном мастере. У него еще мелькнула мысль вызвать милицию, но потом он решил, что на старика все равно наткнется кто-нибудь из соседей. Какая разница, кто обнаружит труп? Сейчас это не играет никакой роли.

Драгуров поехал не домой, а обратно в мастерскую. Он и сам бы не смог объяснить, почему поступил именно так. Возможно, он даже не отдавал себе отчета, куда едет. А очнулся только тогда, когда вставил ключ в замочную скважину.

– Вот ведь история! – растерянно пробормотал он, увидев выгнувшего спинку котенка. – Выходит, я снова здесь?

На некоторое мгновение ему даже показалось, что он никуда и не уезжал, а Белостоков сидит спокойненько у себя дома и пьет чай. Но его хозяйственная сумка – с ним, а в ней – металлический мальчик. Котенок Никак прыгнул на эту сумку, выпустив когти.

– Раз уж я вернулся, не купить ли чего-нибудь съестного – для тебя и меня? – произнес Владислав. Странно, но ему вовсе не хотелось ехать домой. Не было и желания позвонить. В конце концов, они могут поужинать и без него. А он имеет полное право… напиться! Эта неожиданная идея пришлась Драгурову по душе. Может он хоть раз в жизни подпортить свою репутацию трезвенника? И повод достаточно убедительный: смерть Александра Юрьевича. Тут надо помянуть как следует, по полной программе.

Владислав вышел из мастерской, основательно отоварился в ближайшем магазине и съестным, и питьем. Когда он вернулся и подошел к двери, то вдруг почувствовал, что внутри кто-то есть. На порог пробивалась узкая полоска света, а в замочной скважине торчал ключ, который он, уходя, позабыл вынуть. Толкнув дверь, он произнес:

– Снежана?.. – И увидел ее в углу мастерской, сидящей на диване и прижимавшей котенка к груди.

Глава восьмая

1

Карина смотрела на этого «соломенного» человека с недоумением и досадой, ощущая на губах вкус его поцелуя, – все произошло так неожиданно… Она не успела оттолкнуть Алексея. Может быть, и не хотела? Теперь и он стоял перед ней с какой-то виноватой улыбкой, а взгляд вновь ускользал, словно блуждал в лабиринте.

– Неужели ты думаешь, что я пришла сюда только затем, чтобы заняться с тобой любовью? – насмешливо спросила она.

– А разве нет? – нагло ответил Алексей. Секунду спустя он уже потирал щеку, а пыл его несколько остудился.

Карина на всякий случай отступила к стене.

– Квиты, – сказал сценарист. – Может быть, заключим договор? Не прикасаться друг к другу до поры до времени. Еще не наступил срок. Ты не готова.

– Вы все-таки невозможный пижон, – ответила она. – Сама не пойму, почему я все еще здесь.

– А Вам нравится.

Они снова перешли на «вы», будто выставив перед собой щиты и спрятав оружие в ножны. Карина посмотрела на старую фотографию, притягивающую взгляд.

– Бергер… – начала она, а Колычев перебил:

– Вот именно – Бергер. Вы хотите понять сценарий, чтобы войти в роль, – и не можете. А без меня Вам не обойтись. Ведь я – автор. Честно говоря, Коля Клеточкин тоже ни черта не смыслит, его привлекает лишь внешняя фактура, сюжет. Он хочет выразить что-то свое, и пусть старается. Думаю, он толковый режиссер, но главную идею ему не поднять. Не тот масштаб.

– Вы бы подсказали. Коля такой умный. Что мешает?

– Ему – нет. Вам, пожалуй, скажу. – Колычев прошелся по комнате, заглянул в пишущую машинку, усмехнулся, искоса поглядывая на Карину. – Идея в общем-то не нова… Апокалипсис, пришествие антихриста. Вернее, то, что перед этим. Гибель мира связана не с глобальной катастрофой. Наоборот, со всеобщим благоденствием. Знаете, что самое страшное? Мы даже не поймем, что уже попали в другое время, в другой мир… Иную форму существования. Мы будем имитировать сами себя, поскольку и антихрист – великий имитатор. Это его главный принцип: имитировать добро и зло, справедливость и несправедливость. Он будет прельщать притворным благоговением и смирением, кротостью и любовью, благоразумием, умом, силой, лаской, постоянством, крепостью семейных уз, совершать чудеса и знамения. Он станет угождать всем – и угодит. Потому что его примут за Бога. Расплата – душа, и вот уже человек превращается в зверя, готового служить ему до конца дней.

– Есть время и есть вечность, – произнесла Карина, когда он умолк. – То, о чем Вы говорите, неизбежно произойдет, я знаю. Но даже если оно продлится тысячу лет, все это – лишь временно. В Вечности записано иное – там все неизменно и последовательно. В конце пути будет спасение. Но мы говорим о том, чего не может понять никто, не только Коля Клеточкин. Это не дано представить. Нужно либо верить, либо отрицать. И поэтому наш разговор лишен смысла. Нет, поправилась она, – не смысла, а конечного результата, истины. Вернемся к вашему Бергеру.

– Я бы на Вашем месте оставил его в покое, – усмехнулся Колычев. – Он промелькнул – и исчез. Он всего лишь задал поступательный ход этой Игре. Наделал кукол и распределил «роли». Они – те слуги, которые выполняют волю грядущего лже-мессии. Вот о чем я вам толкую.

– И Вы сами верите во все это? – с сомнением спросила Карина.

– Я художник, – сказал Колычев. – У меня творческая фантазия. Кроме того, Бергер – реальное лицо, он, в конце концов, мой прадед. Конечно, многое мне пришлось выдумать, дополнить… Но почему бы и нет? А вдруг действительно существует где-нибудь некая одушевленная кукла, вернее, «оживленная» без души, которая разрушает все и всех? Вы разве мало встречали подобных людей? Да их сейчас море!

– А почему… – Карина запнулась, понимая, что он говорит правду. – Почему Селена убивает близкого ей человека?

– Подошли к цели. – Алексей потер ладони, словно обрадовался чему-то. Это ли мне Вам объяснять?

– И все же?

– Потому что каждому хочется совершить нечто подобное.

– Кажется, у меня был знакомый психотерапевт, – сказала Карина.

Пуля ушла в стену, прямо над головой отчима, а Галя от испуга выронила пистолет.

– Это… чего? – ошарашенно спросил дядя Вова, покрутив головой. – Ты… того это…

Гера поднял с пола «Макаров» и четко произнес:

– Теперь топай отсюда. Быстро. Шевели клешнями. И забудь дорогу сюда. Иначе убью.

До отчима наконец-то дошло. Повернувшись к стене и дотронувшись до дырки пальцем, он цокнул языком.

– Ладно, сыночек, не шути так. – Голос у него стал притворно ласковым. Дядя Вова трезвел прямо на глазах. – Конечно, я понимаю. Все, заметано. Договорились.

– И никаких денег тебе не будет! – добавил Гера.

– Чего уж… – согласился отчим. – Я ж для тебя старался. А теперь вижу ты и сам с усам. Кхе-кхе… Усов-то, правда, еще нет, а прыткий! Ну да в этом деле усы не главное. Верно я говорю, красавица? – Он подмигнул Гале, и та покраснела.

– Пшел вон! – ткнул его в спину Гера. – Смотреть на тебя тошно, блевотина.

– Все-все, ухожу. – Отчим попятился к двери и тихонько закрыл ее за собой.

Они переглянулись, улыбнувшись друг другу.

– Классно шарахнула, – одобрительно сказал Гера. – Чуть ниже, и мозги бы на стенку вылетели.

– Сама не знаю, как получилось. Я не хотела, – ответила Галя.

– А чего такого-то? Ну, застрелила бы… Главное в этом деле – куда труп спрятать. Можно было под кровать к твоим родителям.

– Очень остроумно.

– Вообще-то ты мне даже начинаешь нравиться, – заявил Герасим и взглянул на часы. – Мне пора.

– А ты куда? Я с тобой.

Гера развел руками, чуть ли не обреченно произнес:

– Конечно! Куда же ты денешься?

…Они подошли к дому, где жила Люда, Галина одноклассница.

– Жди здесь! – приказал Гера, а сам побежал вверх по лестнице.

Ему нужен был сиамский кот. До встречи у котлована оставалось еще два часа. Он успеет все, что задумал.

– Приветик! – обрадованно удивилась Люда. И тут же затараторила: Домашнее задание пришел списывать? А у меня родителей допоздна не будет. Чаю хочешь? Ты чего пришел?

– Людка, продай своего кота, – сказал Герасим, гладя любимца квартиры.

– Еще чего!

– Даю пятьдесят долларов.

– Забирай, – тотчас же ответила она, даже не моргнув глазом. – Мне плеер нужен. Тебе целиком или порезать?

– Так сойдет, сумку только какую-нибудь брось. – Гера вытащил деньги.

– Интересно… – Люда задумалась. – А сколько бы ты за меня дал? Только не ври.

– Ни цента.

– Вот и врешь! Помнишь, сам умолял меня, чуть не плакал? В подвале?

– Это тебе приснилось. Не больно-то ты тогда и ломалась.

– Подожди! – Люда придержала его за рукав. – Ты что, не понял: родителей дома нет. Тебе не охота?

– Вот что Людка, если ты уже такая мокренькая, то позови кого-нибудь со двора! – Гера захлопнул перед ее носом дверь и побежал вниз, прижимая холщовую сумку с обалдевшим котом.

…Галя едва поспевала за ним, когда он шагал к другому дому. Из сумки раздавалось мяуканье.

– Где ты его отловил? И зачем? – спросила она.

– Некогда! – отозвался Гера. – Теперь жди здесь. Полчаса.

Он поднялся на этаж, где жила Мадам. «Старая мегера!» – скрипнул зубами Гера, нажимая на звонок. Наконец, дверь открылась, и улыбка расплылась на жирном лице Мадам.

– Заходи, куманек! – Глазки блестели, как две медные монеты. Из комнаты доносились женские голоса.

«Подруг привела, – догадался Гера. – Таких же шлюх, как она сама».

– Щас познакомлю, – хихикнула Мадам. – Да ты, кажется, их знаешь – Клава и Верка. Жрать будешь? – И сама же ответила: – А то как же!

– Я вам кота принес, в подарок, – смиренно сказал Гера. – Вы же любите. А я пока в ванну пойду, помоюсь…

Мадам держала кота за шкирку и продолжала хихикать. Щеки ее тряслись.

«Погоди немного, сейчас будет совсем весело», – подумал Гера, запираясь в ванной комнате. Там он включил воду, затем отковырнул под раковиной плитку, вытащил целлофановый пакет с деньгами и сунул в карман. Теперь можно было переходить к финалу. Мысленно он уже давно проигрывал всю сцену, наслаждаясь каждой деталью.

– Ну, че застрял? – крикнула Мадам. – Вылезай так, как есть, голый!

Гера вышел из ванной, прошел в комнату, где сидели тетки. На столе бутылки, гора всякой снеди.

Сиамский кот встревоженно бил хвостом, пытаясь вырваться из рук Мадам.

– Дайте-ка сюда! – сказал Гера. – Эх, жалко, что у меня не три кошки… Было бы справедливей.

С силой рванув кота за хвост, он бросил его прямо в расплывшуюся физию Мадам. И тот вцепился в глаза, нос, щеки всеми четырьмя лапами…

Да, это была она-девушка в белом плаще, Снежана, но Драгурова почему-то удивил не столько ее приход, вернее, неожиданное возвращение, сколько заплаканные зеленые глаза. Будто она и должна была явиться именно сюда, случись с ней какое-либо горе. А то, что произошло нечто из ряда вон выходящее, не вызывало сомнений.

– Можно мне остаться? – спросила она звенящим голосом.

– Да! Да, разрази меня гром, – бодро, по-пиратски ответил Владислав. По правде говоря, по дороге он уже успел основательно хлебнуть из бутылки и теперь чувствовал себя необычайно смелым и сильным, готовым сразиться с кем угодно. Жаль, что сейчас тут нет рэкетиров, которые приходили намедни. – Хотите выпить? – добавил он, опуская на стол поклажу. – Сегодня праздник… Тьфу ты!.. Напротив, у меня траур.

– Как, у Вас тоже? – Если Снежана и плакала недавно, то слезы и все, что с ними связано, – осталось в прошлом. Глаза ее снова почти сияли. Видно, она ждала его появления и так же хотела видеть, как он – ее. И все их приподнятое настроение совершенно не соответствовало скорбному разговору.

– Погодите, а как Вы здесь очутились? – спросил Драгуров. – Впрочем, не важно. Наверное, что-то забыли?

Она чуть покраснела, и Владислав понял, что сморозил глупость.

– Я думала застать Вас… Ключ был в двери. А потом… не хотелось уходить. Хорошо, что Вы пришли.

– Ну, разумеется, – согласился он, распечатывая пакеты с заморскими фруктами. – Иначе мы не попробовали бы ананас, киви, манго. Вы предпочитаете ликер или виски?.. Почему я чувствую себя так свободно, вы не знаете?

– А может быть, мы перейдем на «ты»? – предложила Снежана.

Казалось, оба они уже позабыли о своем «трауре». Но Владиславу пришлось вспомнить о нем, когда его взгляд упал на хозяйственную сумку. И он на мгновение помрачнел.

– Расскажи, что случилось, – попросил он, протягивая Снежане бокальчик с ароматным ликером. – Торопиться некуда.

– А разве тебя дома никто не ждет? Жена…

Драгуров небрежно махнул рукой. Хмель, ударивший ему в голову, совсем замутил сознание. И сейчас ему вообще не хотелось ни о чем думать. Ну, ждут! А он имеет право на отдых. От них. Странно… Когда она появилась в его жизни? Только сегодня? А словно прошел год…

– Кто-то умер? – осторожно спросил он. Хотя сейчас, в этот вечер не хотелось говорить о смерти.

– Почему умер? – переспросила Снежана, готовая вновь расстроиться. – Дед в больнице, чувствует себя уже хорошо, от тебя я сразу же поехала к нему, проведать. Он даже просил передать тебе поклон. А мама в командировке, в Болгарии. Не накличь беду!

– Тогда я ничего не понимаю. – Драгуров развел руками. – Ты говорила о трауре.

– Не помню. Я имела в виду другое. Просто я испугалась. Мне показалось… Когда я возвращалась домой, то увидела в окне чью-то тень. Кто-то мелькнул за шторами. Я не могла ошибиться – в квартире кто-то был. Ключей нет ни у кого, кроме меня, деда и матери. А этот человек явно поджидал… Меня?

– Почему же ты не пошла в милицию?

– Извини… – Голос ее прозвучал несколько обиженно. – Так и надо было поступить. Но я зачем-то поехала к тебе. И правда – зачем?

– Да нет, ты поступила правильно! – воскликнул Владислав. – От милиции все равно никакого толка. Все они заодно с преступниками. Ты думаешь, это вор?

– Не знаю. Я просто потеряла от страха голову, и единственное, что могла придумать, – отправиться сюда.

Она уже удобно устроилась на диванчике, потягивая ликер и покусывая дольку ананаса. И смотрела с каким-то ожиданием… Или вызовом? Владислав не мог понять.

– Это дело нельзя оставлять просто так, – твердо сказал он. – Надо поехать и все проверить. Я захвачу какую-нибудь железяку и в случае чего проломлю домушнику голову. На моей совести десять трупов, будет одиннадцать.

Снежана засмеялась. Им обоим не хотелось отсюда уходить.

– Представляю тебя в роли Рембо, – сказала она. – А может быть, посидим еще? Там нечего особенно красть.

– Как Вам угодно, принцесса! – Склонившись, Драгуров поцеловал кончики ее пальцев.

Карина взглянула на часы, продолжая рассеянно слушать Колычева: его речь была точно паутина из слов и мыслей. Он перескакивал с одного предмета на другой, передвигаясь по видимым только ему болотистым кочкам. Тут был и закат мира, и Великий Инквизитор, и сублимация творчества, и Ницше, и полная эклектика из футурологических прогнозов. «Мальчик умен, – подумала Карина, – но явно с комплексами».

– Теперь мне действительно пора, – перебила она Алексея. Но уходить почему-то не хотелось, и Колычев почувствовал это.

– Зачем? – спросил он. – У тебя уже нет семьи.

Фраза прозвучала холодно и бесстрастно, как диагноз врача.

– Что ты себе позволяешь? – Рассердившись, Карина поднялась с места и направилась к двери.

– Она закрыта, а ключ спрятан, – донеслось вслед.

– Чего ты добиваешься?

Ей не было страшно – она умела постоять за себя, да и Алексей выглядел довольно субтильным, вряд ли он смог бы физически справиться с ней. И вел он себя не агрессивно. Наоборот, слишком спокоен и уверен в себе. Что означают его слова? Хочет ее обидеть?

– Я не маньяк, – ровным тоном продолжал Колычев. – Просто у меня есть одно преимущество перед… вами. Я вижу дальше и больше. Я знаю, что происходит и что будет потом. Зрение такое, внутреннее. Не могу объяснить. Все творческие натуры подобны колдунам, волшебникам. Магия слов – это то, из чего потом рождаются и материализуются идеи. Например, я чувствую, что твой муж сейчас находится с другой женщиной, девушкой. Он любит ее. И твоя дочь – на пороге любви, ей уже не нужны ни ты, ни отец. Она создала идола в своем воображении, и он влечет ее в бездну. Ты остаешься одна, вернуться в свой счастливый мир невозможно. Он разрушен. Построй новый.