Текст книги "Механический рай"

Автор книги: Александр Трапезников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Любовь также связана с колдовством, – произнес Владислав. – Человек в этом состоянии готов поклоняться кому угодно, не отделяя смеха от слез. Смешивает кровь с потом, а жизнь – со смертью. Беспредельная любовь и всепоглощающая ненависть – как сестры.

– Наверное, это было и в нем, – сказала Снежана, вдумываясь в его слова. Он был человеком и добрым, и… страшным. Иногда я просто боялась его, но любила слушать. Дед всегда очень интересно рассказывал, о самых необычных вещах. Еще с детства он тянулся ко всему загадочному. Там, в Болгарии, он обучался всему этому у одной старухи, ясновидящей. Он научился ходить по раскаленным углям, не обжигая ступни. Познал всякие премудрости: как управлять своим телом, воздействовать на другого человека с помощью гипноза… Все, о чем сейчас много пишут и говорят – телекинез, общение с запредельным миром и прочее. Иногда мне казалось, что он попросту еще один сумасшедший, а может, так оно и было на самом деле. Но шарлатаном он не был, это я могу сказать совершенно точно.

– Многие из них обыкновенные обманщики, – согласился Драгуров. – Но далеко не все. На протяжении человеческой истории, с сотворения мира, они живут и существуют рядом с нами как обычные люди. Но они отличаются от нас. Некоторые достигают вершин своего могущества, иные стоят на подступах, но они есть, я знаю. И совращают других. Ведь главное для них – погубить душу, своей-то уже нет. Вот и подпитываются кровью или энергией попавших к ним в сети. Ты веришь в Бога? А кто-то верит в его извечного противника, в обезьяну. Нам стараются доказать научно, что все мы произошли от шимпанзе. Лишь бы изъять душу, а за ней – и разум… Но вот что мне непонятно: почему твой дед так странно погиб? Он ведь наверняка мог предвидеть многое и обладал колоссальными возможностями.

– В последнее время, может быть, год-полтора, он сильно сдал, – ответила Снежана. – Стал слабеть, постоянно мерзнуть. Из него выходила жизнь, высыпалась, как из разбитых песочных часов. Это происходило буквально на глазах.

– Но почему его убили?!

– Возможно, искали куклу.

– Я понял. Она была для него не только талисманом, но и каким-то источником силы, – сказал Владислав. – И они хотели завладеть ею.

– Да. Они приходили к нему еще год назад. Двое – мужчина и женщина. Я случайно подслушала их разговор. Речь шла о каком-то мальчике, но я тогда подумала, что они говорят про металлическую куклу. Они ушли ни с чем. Я только запомнила, что дед называл женщину Селеной. Как звали мужчину, не знаю. Потом… Потом однажды я увидела Селену и своего отца. Как они познакомились? Мои родители никогда не жили особенно дружно. У них были свои секреты друг от друга. Но этот секрет скрыть не удалось. Когда отец погиб, мама сказала мне, что его убила та женщина – Селена. Конечно, самой ее в машине не было, но ведь всегда можно что-то испортить. Или подсыпать водителю снотворное. А механическая игрушка вновь оказалась у деда. Но теперь он берег ее особенно тщательно. Хотя она уже и была сломана. А Селену и того, другого, я больше никогда не видела. Но почему-то ощущала их присутствие постоянно. Даже сейчас, – добавила она, вздрогнув и прислушиваясь к чему-то.

По-бабьи взвизгнув, Магомет схватился за палец, из которого пошла кровь. С удивлением он смотрел то на маленькую ранку, то на Галю, которая отскочила к окну. Безвыходность положения придала ей отчаянной решимости.

– Получил, жирный кабан? – громко сказал она. – Сейчас окно выбью и заору!

– Какие острые зубки, – покачал головой кавказец. – И какой дикий норов. Нет, ты не девочка, ты – лесная кошка, рысь. Я ведь хотел тебя всего-навсего попугать. Чтобы ты поняла, что нельзя себя так вести. Отойди от окна.

– Поняла, ага, – кивнула Галя. – Сначала открой дверь.

– Ладно. – Магомет встал, раздумывая, как поступить. Позволить ей подойти к двери, а там наброситься? Или кинуться сейчас? В это время кто-то торопливо застучал, и Магомет повернул в замке ключ. На пороге стоял один из продавцов. Его появление пришлось как нельзя кстати, хотя он и принес не слишком приятную весть.

– Приехали из налоговой полиции, трое, – зашептал продавец. – Тебя спрашивают, ведут себя тихо.

– Разберемся, – ответил Магомет. – Сейчас спущусь. Сядешь на телефон и звони Рзоеву, пусть на всякий случай приедет. И еще… – Он посмотрел на девочку, стоявшую у окна. – Проводи ее до выхода. Иди! – громко сказал он Гале. – Этот тебя выведет. И скажешь Гере, чтобы сам явился. Тогда – прощу.

Отойдя чуть в сторону, он даже повернулся спиной, чтобы она не боялась. Но когда Галя осторожно огибала его, Магомет, с неожиданной для его комплекции ловкостью, обернулся и нанес ей кулаком сильный удар в голову. Галя отлетела к стене и потеряла сознание.

– Спустишь ее вниз, в холодильник, – бросил он продавцу, который не слишком-то и удивился. – Накроешь чем-нибудь, чтобы не замерзла. И гляди у меня – не трогай! Заклеишь рот пластырем, руки свяжешь. Вечером разберемся.

– Хорошо, сделаю, – кивнул продавец. – В фургон пойдет?

– А ты хотел на шашлык? – засмеялся Магомет и посмотрел на распластанную на полу Галю. – Эх, жалко времени нет. Головой за нее ответишь, если кто испортить надумает, понял? – Для большей убедительности Магомет схватил продавца за горло и потряс.

– Все, все понял, – прохрипел тот. – Что мы, не знаем, ты – первый, наше место с краю…

– То-то, – погрозил Магомет. Хоть он и доверял своим людям, но все равно предпочитал держать в строгости. Они знали: в случае чего можно не только с ушами и пальцами расстаться, но и с головой. А выбиться наверх хотел каждый. Тогда у всех будут и магазины с машинами, и рынки, и бензоколонки, и свое отделение милиции под боком, и юные русские красавицы, и депутаты в Думе, и свое правительство в Кремле. А чего еще надо, чтобы окончательно выветрить из Москвы весь русский дух? Коли этот народ готов сознательно и добровольно умирать, так пусть подыхает где-нибудь в тундре. Магомет вновь засмеялся и пошел вниз.

Проблем с налоговой полицией не было. Поводив их по павильонам, потянув время, чтобы девчонку успели перенести в холодильную камеру, Магомет вместе со всеми вновь поднялся к себе в кабинет, выставил угощение, заплатил положенный оброк.

К этому времени подъехал и подполковник Рзоев.

– Мы должны жить дружно! – поднял рюмку Магомет. – Все мы – братья. Русский, таджик, еврей, татарин, горец. И великая страна, сплотившая нас, достойная самого глубокого уважения и процветания. У меня слезы подкатываются к горлу, когда я вижу чью-то беду или какую-то несправедливость. Особенно, когда это происходит с детьми. А такое еще случается. Выпьем же за детей – нашу надежду и наше будущее!

– Слава Аллаху и храни нас всех Господь Бог, – насмешливо сказал Рзоев. Он знал, что завтра должен подойти автофургон, который повезет «надежду и будущее» на Кавказ.

Режиссер вроде бы позабыл, о чем только что говорил. Он не мог быть настолько пьян, подумала Карина, здесь что-то другое. Расстроен тем, что происходило на студии? Или потерял голову, узнав, что у него есть дочь? Но, хорошо изучив Клеточкина, она не могла в это поверить и усмехнулась. Не такой он человек, чтобы огорчаться даже из-за крупных неприятностей, а одна у него дочка или десять – ему на это, по большому счету, плевать. Его всегда интересовала только работа, и он шел напролом. Для мужчины главное – дело, а как оно у него получается, говорит о качестве самого мужчины.

Но Николай вел себя настолько странно, что Карина забеспокоилась. Он то болтал без умолку, размахивая руками и опрокидывая на стол рюмки, то угрюмо замолкал, вперившись в нее или в Алексея настороженным взглядом, то вскакивал, подбегая к окну, словно ожидая кого-то, а то требовал, чтобы они оставили его одного, потому что ему надо подумать. И при этом пытался положить голову на колени Карине и уснуть.

– Во ВГИКе я репетировал Гамлета, – говорил он.

– Похоже? Он был тучен и стар. А Гертруда оказывалась его любовницей. Это ведь он отравил мать. А вы не знали? И убил всех, включая себя. И знаете почему? Он был марионеткой в руках своего отца. Единственный живой персонаж в этой гениальной пьесе – тень отца Гамлета. А чья тень, вы задумывались? Великого Кукольника, играющего фигурками людей. Кукольник и его куклы.

– Тебе пора спать, – не выдержала Карина. – Я постелю. Влад тебя, конечно, не тронет, но будет долго смеяться.

– Давайте ляжем втроем? – предложил Колычев.

– А когда придет муж, мы подвинемся. Групповая любовь должна его возбудить.

– Вот негодяй, – зарычал Клеточкин. – Так и хочется плюнуть в твою ржущую рожу! Наливай.

– Так, хватит, – твердо сказала Карина. – Мне это все уже осточертело. Забирайте вино и катитесь отсюда. Допьете на скамейке. А выспитесь в отделении.

– Селена, не гони! – отозвался Клеточкин. – Я Жду, когда придет дочь.

– Тогда сиди спокойно. А тебе, Алексей, лучше уйти. Ты на него дурно влияешь.

– Селена, ты не права! – подхватил Колычев. – Я трезв и отвезу его на машине. Ключи у меня, а «тойота» во дворе. Если ее еще не угнали.

– Почему вы называете меня Селеной? – возразила она. – Что за шутки?

– Фильм ведь продолжается, не так ли? – пояснил Колычев, посмотрев на режиссера.

– И кроме меня, его снимать некому, – подтвердил тот. Голова его стукнулась об стол. Карина покачала головой.

– Надо его хотя бы перетащить на кровать, – сказала Карина.

– Не стоит. Пусть отдохнет пять минут. И мы уедем. Ты уж извини, что так вышло, – несколько виновато произнес Колычев. – Я не думал, что все получится так скверно и глупо. Не надо мне было его сюда тащить. – Он выглядел действительно расстроенным. – Ладно, что-нибудь придумаем, – сказал он. – У тебя есть нашатырный спирт? А у меня с собой. Всегда ношу, когда предстоит какая-нибудь пьянка. На, капель десять, не больше.

Он извлек из кармана маленький пузырек и протянул ей, а сам начал растирать Клеточкину виски и уши. Карина ушла на кухню, налила воды, отсчитала положенное число капель и вернулась. Пузырек, открытый, оставила на кухне. Режиссер уже сидел за столом и мутным взглядом смотрел на нее.

– Выпей, – сказала она, поддерживая ему затылок.

– И поедем, – добавил Колычев.

Николай залпом выпил полный стакан воды с нашатырным спиртом, передернул плечами, скривился и встал. Средство, видимо, подействовало мгновенно.

– Лучше? – спросила Карина.

– Еще бы! – ответил за Клеточкина Алексей. – Как на воздух вынырнул. Теперь в номера, к девочкам!

– Нет, домой, – проворчал режиссер. – Ну вас всех в болото…

Слегка пошатываясь, он направился к двери, даже не прощаясь с Кариной, Колычев, пожав плечами, пошел следом. На пороге они оба обернулись.

– Завтра начинаем пробные съемки, – трезвым голосом произнес Клеточкин. Смотри, не опаздывай.

– Селена придет вовремя, – успокоил его Колычев, похлопывая по плечу. Куда тебя доставить? Я поведу машину.

Закрыв за ними дверь, Карина прижалась спиной к стене. Что-то давило грудь, словно она надышалась ядовитых испарений. «Селена – ведь это моя роль», – подумала она со страхом и неожиданным отвращением.

«…Лето. Дачный поселок, где-то возле реки, и это последний день перед тем, как поезд повезет меня на Восток через всю страну. Выкрашенный в оранжевый цвет, я чувствую себя торжественно, словно именно мне предстоит играть главную роль в проведении какого-то научного эксперимента. То, что это действительно так, подтверждает присутствие за столом солидных мужчин, в которых, по их характерным повадкам и пенсне, можно без труда определить ученых, а также околонаучных дамочек, настроенных весьма истерически. Здесь же – Дана и Велемир, пристроились где-то в уголке комнаты. Вскоре я вынужден буду расстаться с ними, потому что срок их командировки заканчивается. Но как это произойдет, еще неизвестно. Насколько можно понять из беседы за столом, целью собравшихся здесь людей является подтверждение или отрицание способности неживой материи аккумулировать физические и умственные возможности. человека. То есть его биологические излучения… Тьфу ты, пропади они пропадом с этим своим поганым языком! Можно заметить, что как только я начинаю длительное время вращаться в какой-то среде, так и выражаюсь на их сленге. Вот жил когда-то у дворника на Воробьевых горах и говорил с собой – через слово мат, а жил у одного военного моряка – только о крейсерах да шлюпках.

У меня нет души и мозга, как у людей. Я способен только впитывать информацию. Любой самый высокоразвитый интеллектуал использует свое сознание лишь на десять процентов, хотя в его башку вмонтированы миллиарды нейронов про запас. Но идиоты люди боятся и не хотят умнеть. Мне же положен всемирный, космический разум, практически беспредельное хранилище информации, чувств, чужого опыта, и я должен познавать и познавать все вокруг: людей, страны, обычаи, науки.

– …даже растения реагируют на эмоции человека, – говорил за столом один из ученых. – И приборы регистрируют это. Мы с вами уже не отрицаем телепатию, после нашего знакомства с господином Мессингом, присутствующим здесь… Но не разумно ли предположить и обмен информацией между неживой материей и человеком? Все мы тут атеисты, но разве поклонение наших богомольцев деревянным дощечкам и мощам усопших не доказывает на чисто бытовом уровне, что у них там идет процесс некоей взаимосвязи – на астральном уровне, если хотите?

– Нет, не хочу, – возразил ему другой. – И не желаю. В Мадриде, еще лет этак семь назад, мне показывали тело одной монахини, покоящееся в склепе. Она скончалась триста сорок пять лет назад. Так вот, господа-товарищи, это молодое тело сохранилось самым замечательным образом, без малейших признаков распада или тления. Будете в Мадриде, непременно наведайтесь. Я уверен, что и через сто лет оно не изменится. Причем она натурально мертва! Анализ ткани показал – мне позволили это сделать, – что монахиня скончалась будто вчера. Но это произошло более трех столетий назад. Так что же все-таки это – неживая материя или живое существо? Или же нечто новое, что должно возродиться в будущем и придет на смену людям? Кукла в коконе?

– Я знаю, о чем Вы говорите, был там в прошлом году, – вмешался в разговор третий, ловя взгляды истеричных дамочек, сложивших от ужаса руки ладошками. – Биологические часы мадридской красавицы-монахини пошли как-то по-иному, непонятно по какой причине. Это уже биохимия. Возможно, ее клетки обрели способность как бы связывать молекулы воды, или ее мозг в результате какой-то химической реакции сумел приобрести необычные свойства, нам покудова неизвестные. В одном из Тибетских монастырей, между прочим, я уже видел нечто подобное. Несколько огромных гробов, в которых покоились гигантские люди. Мертвые, но как бы живые, либо спящие… Пришельцы будущего, махатмы, как их называли местные ламы, поклоняющиеся им. Но вот перед нами совершенно неживое существо, и вы этого отрицать не смеете, – он указал на меня пальцем. – Для пущей биологической изоляции его намеренно выкрасили в оранжевый цвет масляной краской.

– Да, да! – подхватил председатель. – Начнем, пожалуй. Сегодня, в день солнцестояния, мы собрались, чтобы…

– Хватит вам! – перебил его предыдущий оратор. – Давайте без экивоков и долгих вступлений.

Попрепиравшись некоторое время, приступили к делу. Во мне, говоря их же языком, было саккумули-ровано столько человеческой энергии за прошедшее время, что смешно было смотреть на вращающиеся былинки, поднесенные ко мне, и прочую ерунду. Поглядели бы они на то, что мне довелось увидеть у манихея из Марьиной Рощи!

– Попав в пространство неживой статуи, предмет начинает взаимодействие.

С этим вердиктом председателя все согласились.

– Идолы у североамериканских индейцев выполняют ту же роль! – взвизгнула одна из дамочек. – Когда я в Мичигане… – Но на нее тут же зашикали, и она испуганно замолчала.

Следующие опыты были столь же дурацкими и смешными.

– Идет нагрев… Моя рука тяжелеет… Я чувствую выброс из него какого-то сгустка, облачка…

– А я, а я вижу, как из него выходит энергетический двойник! – слышалось со всех сторон.

Но самое интересное было впереди. Я и сам не предполагал, до какой степени возможна запоминаемость неорганической материи, особенно сохраняющейся в металле: звучание струн на лютне воспроизводит яд в жале змеи. Открытие было интересным особенно для меня, и позже я не раз пользовался этим обстоятельством, когда того требовала необходимость.

Председатель взял меня в руки и задел струны, потом завел механизм, чтобы присутствующие немного отвлеклись от дискуссии и развеялись. Лютня заиграла…

А тот, который первым заговорил о мадридской монахине, решил вдруг потрогать поднимающуюся по моей ноге змейку с раздвоенным язычком… Когда его обступили, пытаясь привести в чувство, а после стали смущенно расходиться, констатировав смерть, кто-то обронил:

– С утра жаловался на сердце. Я ведь говорил, что лучше было бы собраться ближе к вечеру, а не в такую жару.

– Н-да… Это тебе не монахиня, – заметил другой, понизив голос. – К утру протухнет.

А я понял, что обладаю смертельным оружием…»

В магазине высокой моды можно было приобрести все – от носков и туфель до кепочки, от изысканного белья до верхней одежды. Лишь бы были доллары. А их у Геры хватало, даже с излишком. Можно одеть всю школу, еще бы осталось на праздничный обед. Он подобрал себе прочные и легкие ботинки на толстой подошве, с высокой шнуровкой, американские рейнджерские брюки защитного цвета, со множеством кармашков и ремешков, черную майку с эмблемой «Кока-Колы», рубашку из звездно-полосатого флага, рокерскую кожаную куртку и бейсболку с длинным козырьком, закрывающим пол-лица.

В находившемся неподалеку салоне Гера без всякого сожаления расстался со своими длинными русыми кудрями. Ему сделали модную короткую стрижку и по его просьбе выкрасили волосы в темный цвет. Солнцезащитные очки с крупными стеклами довершили смену облика. Теперь из зеркала на него смотрел какой-то странный человек – не то рано повзрослевший мальчик, не то молодящийся мужчина, сразу и не разберешь. Если бы только не рост, но это уже не играло роли. Метр шестьдесят два – не так уж и плохо, иные остаются карликами всю жизнь.

Из салона Гера направился в автомагазин, где выбрал недорогой отечественный мотоцикл. Езде на нем его обучил еще Пернатый, два года назад. «Не зря жил на свете!» – подумал Гера, ничуть не сожалея о том, что его бывший друг мертв. Здесь же он купил мотоциклетный шлем и краги.

Сразу сев на мотоцикл, Герасим поехал еще в одно место. Сегодня был день покупок и исполнения желаний. Сколько лет он мечтал о такой одежде, о мотоцикле и арбалете! Особенно о спортивном арбалете, стоящем под тысячу долларов, с набором стрел с металлическими наконечниками. Даже записывался в секцию и ездил туда через весь город в прошлом году. Приходилось платить за обучение тренеру, а для этого – воровать из автомашин магнитолы. Но наскрести денег на арбалет, из твердого красного дерева, отливающего металлическим блеском, с упругой тетивой и мягким спуском, не удавалось. Теперь время пришло.

Продавец в секции сначала заартачился, потребовал разрешения, но лишние пятьдесят долларов охладили его пыл.

– Давайте еще и ружье для подводного плавания, – на всякий случай решил Гера. – И большую сумку. Сложив покупки в сумку, он удалился с гордым видом победителя. Теперь предстояло отправиться на знаменитую барахолку, где он со своими приятелями бывал уже не раз и кое-кого знал. Тут можно было раздобыть практически все, от наркотиков до холодного оружия. А можно и кое-что погорячее… И он нашел то, что хотел. Две обоймы к своему «Макарову», широкий спецназовский нож и гранату «ФГ-1». Немного поторговавшись, приобрел еще и пару взрыв-пакетов. Теперь он считал себя полностью экипированным, словно киногерой из боевика, готовый к сражению.

И действительно, трудно было понять, кто он на самом деле. Жесткое лицо-маска, уверенные движения… Недаром, когда он садился на мотоцикл, рядом остановились две взрослые девушки и стали пялиться.

– Может, поедем куда-нибудь, прокатимся? – зазывно улыбнувшись, спросила одна из них, словно невзначай упираясь своим круглым коленом в его бедро.

– У нас квартира свободная, – поддержала другая.:– И много мы с тебя не возьмем. За двух сразу.

– В другой раз, некогда! – твердо сказал он. И мотоцикл рванул с места, плюнув выхлопным газом.

– Как ты думаешь, он кто? – спросила первая.

– У-у… – красноречиво протянула вторая, подняв вверх большой палец.

8

Прошло не так уж много времени, может, минут десять, как кто-то забарабанил в дверь. Карина так и думала, что гости вернутся и, отложив сценарий, который, перечитывала вновь, бросилась открывать. На пороге стоял Колычев.

– Что случилось? – испуганно спросила Карина, сердцем чувствуя, что произошло несчастье.

– Случилось… – повторил Алексей, растерянно проходя мимо. Затем повернулся, взял ее за плечи и прижал к себе. – Ужасно! Как это могло произойти? Яне виноват…

– Где Николай? – Карина схватила его за рубашку и затрясла: – Что с ним?

– Он погиб, – ответил Колычев и прошел на кухню. Там он начал жадно пить воду прямо из-под крана. Затем увидел пузырек с нашатырным спиртом, забрал со стола и положил в карман. – Пригодится, – криво усмехнулся Алексей, поймав взгляд Карины.

– Ты его что, отравил? – спросила Карина, отступая. – Что в пузырьке?

– Не говори глупостей, – резко сказал Колычев. – Он был слишком пьян, чтобы вести машину. А меня за руль не пускал. Мы доехали только до поворота, и я сказал: все, хватит! В смертники не гожусь. И вышел. Лучше добираться на метро, чем в одной машине с сумасшедшим. Я прошел-то всего несколько метров, как он обогнал меня и посигналил, а потом – я сам видел – выехал на встречную полосу. То ли его занесло, то ли он сделал это нарочно, но не увидеть мчащийся грузовик мог только слепой идиот. Хотя в этих грузовиках тоже сидят одни пьяные… Машина лопнула, как орех… И тело вышвырнуло аж метров на десять в сторону. Можно было к нему даже не подходить. Там все горело. Если бы он меня послушался…

– Значит, Николай мертв, – произнесла Карина. Голос ее сейчас был ровным, она как-то странно успокоилась.

– Мертвее не бывает. Напрасно я его сюда привез. Каюсь. И выбрось из головы эти дурацкие мысли о каких-то там каплях! Хочешь, сам выпью, на твоих глазах? – Он вытащил из кармана пузырек и вытряхнул все его содержимое в стакан. Добавил воды, отпил, а остатки выплеснул в раковину.

– Прекрати, – устало сказала Карина. – Хватит ломать комедию. Это совсем другой пузырек, я помню. Но меня это уже не интересует.

Колычев неожиданно засмеялся, глаза его блестели. Он снова подошел к ней, взяв за руку.

– Что бы там ни было, но дело сделано, – произнес он. – Клеточкин умер, да здравствует Колычев. То есть я хотел сказать другое. Картиной теперь придется заниматься мне.

– Зачем ты его убил?

– У меня не было выбора.

– Разве нельзя было поступить иначе?

Карине казалось, что все это происходит во сне, и он, этот человек с соломенными волосами, также выплыл откуда-то из ее подсознания, из самых глубин. Но ведь именно так ей всегда и казалось, когда она лежала в его объятиях и возвращалась в прошлое. В этом сне появлялись и исчезали другие люди, не похожие на живых, созданные не из плоти, а из какой-то ваты, глины, металла. Может быть, таким был и Клеточкин? И Влад, и все остальные, и она сама?

– Ты знаешь, я давно хотел это сделать. – Голос Колычева прозвучал где-то рядом. Но сам он находился далеко, в конце коридора, а потом вновь направился к ней. – Еще когда я только начинал писать этот сценарий. Дело даже не в Николае. Хотя сейчас обстоятельства сложились именно так, что его смерть стала необходима. Надо было расчистить путь. И это подтолкнуло меня, а то бы я так никогда и не решился… Желание убить должно созреть, оформиться, как спелый плод, как жажда первой любви, томительное ожидание плоти. Ты ждешь этого и боишься. Мечтаешь во сне и распаляешь свое воображение, но его или ее все нет, и ты не можешь пойти к первому встречному или убить этого первого встречного. Я говорю об одном и том же, потому что эти чувства похожи… Не знаю, что со мной происходит, но я думал об этом постоянно. О преступлении. О смертельном грехе. Наверное, во мне слишком живет мой прадед.

– Ты сходишь с ума, – сказала Карина.

– Даже по официальной статистике, в Москве уже больше семидесяти процентов потенциальных невротиков, – отмахнулся тот. – Город больных призраков. Как он еще держится, непонятно. Но это неважно. Скоро наступит конец. И ты… ты тоже помогла мне убить его. Ты дала ему выпить из этой чаши.

Колычев опять засмеялся, сначала тихо и медленно, а потом все громче, пока вдруг не застонал, схватившись пальцами за виски, словно от невыносимой боли у него стала раскалываться голова.