Текст книги "Механический рай"

Автор книги: Александр Трапезников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Ты что-то сказал? – спросила Галя.

– Надо нам навестить Свету, ту, в больнице. Потом.

– Конечно, – согласилась Галя. – Она мне нравится.

– Мне тоже, – усмехнулся Гера. – Слишком правильная.

И она опять не смогла понять, говорит ли он серьезно, или шутит, или у него что-то совсем иное на уме. И не могла понять себя: почему идет рядом с ним, и куда, и что их ждет? Любит она его или нет? Кто он: прекрасный принц или тролль, демон? Единственное, в чем она сейчас была уверена, – это не мальчик, вроде других ее сверстников. Он старше их всех. А может быть, он и сам не знает, в кого превратился…

– У меня квартира сгорела, – как-то равнодушно произнес Гера. – Вот такие дела.

– Значит, мы идем на пепелище? – также спокойно спросила Галя.

– Почти угадала, – отозвался он, сдвинув брови.

– Я тебя отпущу, Корж, – уже утром, после долгого разговора, сказал подполковник Рзоев. – Не тот ты человек, чтобы тебя держать в камере. Да и не за что. Ты и сам пострадал. Я, конечно, ни одному твоему слову не верю, про мальчишку этого… Списываю на ушиб мозга. Не хочешь говорить правду – не надо, меня ваши разборки не касаются. И начальству моему до фени. Зафиксируем как драку бомжей на котловане. Мало ли кого там пришили.

– Ага, – согласился Корж. – До того обгорел, что стал лицом кавказской национальности.

– Ты это поосторожней! Я с тобой не в бирюльки играю.

– А ты со мной вообще не играй. Я тебе не шестерка. Не отпустишь – меня и без тебя вытащат. Еще сам пойдешь камеру открывать. Не гони пургу, говори, чего надо?

– Клементьев! – заорал Рзоев. Южная кровь бросилась в голову, ему захотелось отвести Коржа обратно и поработать над ним с полчасика, выбить гонор, но, когда появился сержант, подполковник остыл и передумал. – Принеси чего-нибудь горло промочить. И два стакана… Значит, так. Оставишь штуку, чтобы я не возбуждал никакого дела. Это первое. Второе. Вижу, копытами бьешь, чтобы с этим мальчишкой встретиться?

– Хочу посмотреть, что у пацана внутри, – усмехнулся Корж. – Какие там колесики крутятся.

– Не ты один этого хочешь. Он многим успел насолить, если, конечно, это один и тот же. – Рзоев вытащил из папки лист бумаги. – Вот, например, заявление от гражданки… Ползухиной Маргариты Ивановны. Записано с ее слов, подругой, поскольку сама Ползухина, х-мм, окривела. Второй глаз тоже еле видит. Вся морда изуродована. Сейчас в больнице, кожу пересаживают и нос лепят. Ничего, будет как куколка с кладбища. Так тут сказано, что некий Герасим Диналов нанес физический ущерб ее роже посредством использования сиамской кошки. Идиоты! Подполковник швырнул лист на стол, тот плавно перелетел через него и опустился на пол.

Вошел Клементьев, неся стаканы, закуску и конфискованную водку. Наступил сапогом на заявление и молча удалился.

– Это он и есть, – уверенно сказал Корж.

– Ну и ночка выпала, – проворчал Рзоев, разливая из бутылки. Выпили, не чокаясь. – Идем дальше. Симеона ты, конечно, знаешь?

– Ну?

– Подвесили на чердаке.

– Хрен с ним.

– Оно понятно. Да что-то тут не то.

– Пацан?

Рзоев не ответил, продолжая улыбаться: ему даже нравилось думать, что Гера может быть причастен и к этому преступлению. Такие юнцы ему встречались, но не здесь, среди этих трусливых русских, а там, на его родине, где растут настоящие мужчины, джигиты, горные орлы. Хотя в поступках Диналова было что-то уж совсем запредельное, даже по его меркам.

– Ночью у этого паренька квартира сгорела, – продолжал он. – Мать в дыму задохнулась, отчим с балкона сиганул, уже не хрюкает, не жалко.

– Это он поджег, Герка! – сказал Корж. – Ты слушай, что говорю: он. Я знаю, он их всегда ненавидел, из-за отца. Потому что до петли довели. Он, больше некому.

– За отца отомстить – святое дело, – согласился Рзоев, разливая дальше. Хотя позади была бессонная ночь, но они не пьянели, только наливались краской. – За отца я сам соседа убил. Мне это понятно. Но мать?..

– Шлюха она была, а не мать ему, – сказал Корж. – Я знаю, слышал. Я теперь думаю, что и магазин он подломил.

– А ты откуда знаешь?

– Земля слухами полна. Так и скажи Магомету.

– Я сам знаю, что ему говорить, а чего нет! – рявкнул подполковник.

Оба они теперь наливались не только краской, но и какой-то тупой яростью, хотя ярость эта была разного свойства. Оба думали о Гере, но если Корж мечтал добраться до горла этого пацана, то Рзоев, напротив, все больше поднимал того в своих глазах. Они как бы поменялись местами: интересы милиции сейчас в гораздо большей степени представлял Корж, чем подполковник Рзоев.

– Его изловить надо! – почти проскулил Корж, опрокидывая стакан. – Че ты сидишь не шевелишься? Ладно, сам поймаю.

– Еще один охотник выискался! – отмахнулся Рзоев. – Много вас на одного парня. Если так, то его по правде не в колонию, а в «Артек» надо, чтобы отдохнул как следует. Чую, пацан с задатками. Его бы в горный аул, да учителей приставить, а вырастет – никто с ним не справится. Земли покорять будет!

Рзоев так размечтался, что уже не видел собеседника, а тот, глядя на него с изумлением, постучал пальцем по лбу.

– Ну совсем, азер, спятил, – пробормотал Корж.

В мастерскую, криво усмехаясь, вполз низенький и пузатый, с лицом, как печеное яблоко. За ним протиснулся второй, здоровый, похожий на тяжелоатлета.

– Яков, – представился Снежане низенький. – Федора можете называть по-всякому, ему все равно. Лишь бы платили вовремя. – Он выжидающе поглядел на Драгурова. Поскольку тот молчал, пришлось напомнить: – Неужто Вы отнеслись к нашему прошлому визиту настолько легкомысленно? А ведь наступила пора собирать камни – так, кажется, у Экклезиаста? Мы же с вами интеллигентные люди, дорогой мой, вот Вы и девушку культурненько принимаете, небось стишки читаете, а с нами-то пошто так? Будто мы хазары какие. Даже не улыбнетесь.

Он продолжал молоть ерунду и кривляться, но вострые глазки рыскали по мастерской. Федор стоял молча, подперев стенку и сложив на груди могучие руки. Только позевывал.

– Разве сегодня? – спросил Драгуров. – Прошло-то всего ничего…

– А как же? А как же! – чуть не завопил Яков. – Милый мой, ну как же так можно, мне, ей-богу, стыдно за Вас. Ах, эти чудаки с сахарными головками, ничего-то они не помнят. Обидно. Грустно. Больно. Но… готов простить. Готов принять извинения и мытарить дальше, но… когда расплатитесь. Давай, давай, пошевеливайся! – уже грубо добавил он. – Некогда нам.

– Влад, кто эти люди? – спросила Снежана, еще ничего не понимая. – Ты им должен?

– Ничего я им не должен, – огрызнулся Драгуров.

Он потянулся к телефону, но Яков оказался проворнее. Он выдернул провод из розетки, приподнял аппарат вверх и с наслаждением грохнул на пол.

– Жаль, – сказал он и раздавил пластмассовый корпус каблуком. – Очень огорчен. Ну, что же… Федя, приступай.

Федор тяжело отодвинулся от стены. Лениво смахнул с полки несколько кукол. Прошелся по ним. Потом нехотя подошел к шкафу, немного постоял, будто примериваясь, и свалил его на пол. С грохотом разлетелось стекло, треснула фанерная стенка. Яков быстро нагнулся, подхватил метнувшегося в сторону котенка.

– А это еще что за крыска? – спросил он. – Да у вас тут антисанитарные условия?

– Пусти котенка, – сказал Драгуров. – Я тебе заплачу. И убери отсюда этого борова.

– Слышь, Федя, это он о тебе так. При даме. А девушка хороша. Может быть, мы ею потом займемся? На развалинах Карфагена? Ладно, давай баксы. – Он протянул руку, держа в другой котенка, который изгибался, выпустив коготки.

– Сейчас нет, завтра, – сказал Драгуров, пытаясь выиграть время. Он лихорадочно соображал. На столе лежали его инструменты, в углу висел огнетушитель, но все это не то по сравнению с чугунными кулаками Феди. Да и навыков подобных драк у Владислава не было.

– Так не годится, – сказал Яков. В то же мгновение он буквально разорвал котенка пополам и отшвырнул окровавленное тельце.

– Гимнастика у-шу! – похвастался Яков, вытирая руки о светлый плащ Снежаны, висевший на вешалке, потом повернулся к Драгурову и усмехнулся: Теперь ты понимаешь, что я умею не только языком молоть, ной…

Договорить он не успел. Внезапный прилив ярости, вызвав какие-то дополнительные силы, выбросил Владислава вперед в прыжке, и в ладони у него очутилось длинное стальное шило. Он ударил так сильно, что шило, по самую рукоятку войдя возле ключицы, вонзилось в деревянную стену. Яков заорал, забился, словно пришпиленный жук. Свитер его тотчас же окрасился темной кровью.

Драгуров схватил огнетушитель и, направив пенную струю в лицо Федору, ослепил его. Тот завертелся на месте, Снежана метнулась ему под ноги и, схватив за причинное место, сжала кулак. Федор взревел. Драгуров несколько раз ударил его огнетушителем по голове, и тяжелоатлет наконец вырубился. Лишь тогда Снежана разжала свой кулачок и брезгливо вытерла ладонь о брюки.

Яков уже не кричал, а лишь стонал. Он еще не потерял сознания, но был близок к этому. Тело его обмякло, но шило держало крепко.

– Вырви… вырви… – пролепетал Яков, испуганно глядя, как к нему приближается Драгуров с огнетушителем в руках.

– Ты хочешь, чтобы тебя вырвало? – спросил Владислав. – Чтобы я засунул тебе два пальца в рот? А может быть, тебе в глотку вбить вот это? – Он поднес конус, из которого продолжала выползать пена, к губам Якова. – Глотай, глотай, давись, сволочь!

– Хватит! – остановила его Снежана. – Ну и бардак же мы тут устроили. Смотреть тошно.

– А ты не смотри, – ответил Драгуров, начиная приходить в себя.

8

Они вместе принимали душ – Карина и Алексей. Теперь ей даже почему-то хотелось, чтобы неожиданно вернулся муж. Интересно было бы поглядеть со стороны, что из этого выйдет. Но со стороны не получится, придется сыграть роль. Какую? Наверное, все актрисы одинаковы, думала она, всем им хочется прожить много жизней, примерить на себя платье и Джульетты, и Марии Стюарт, и леди Гамильтон, а окончить спектакль непременно с овациями и цветами, чтобы зрители и плакали, и восхищались одновременно. Что ж, она постарается доставить всем им истинное удовольствие. В их памяти она останется надолго – до следующей великой актрисы.

Карина чувствовала себя так, словно вобрала в себя черты многих женщин, их суть, тайну природы. Не только молодых, красивых, здоровых, но всех – и старух, и пробуждающихся к жизни, и калечных с рождения, не способных познать свое предназначение, и распутно-восхитительных, и безобразных, но жаждущих, и убогих, и расчетливых, и многих-многих других… Будто в нее вселился целый легион женщин, которые перекликались друг с другом и звали ее откуда-то из глубин души.

– Ты сейчас похожа на монашку-ведьму, – улыбаясь, сказал Колычев.

Карина пожала плечами и нахмурилась. Она вдруг вновь вспомнила о Гале. Уже давно наступило утро, а ее все нет.

– Ты, может, будешь смеяться, – неожиданно сказала она. – Но я так и не знаю, кто ее отец.

– Что? – переспросил Алексей. – А-а, ты о дочери?

– Как-то забавно и глупо вышло, – продолжала Карина. – Я забеременела до свадьбы с Владом, но уже жила с ним. И с тем, другим, тоже. Иногда это происходило в один день, хотя они оба, конечно, не догадывались. А когда это случилось, я так и не смогла высчитать, кто же все-таки ее отец.

– Ну, ты даешь! – усмехнулся Алексей. – Впрочем, я сразу понял, как только тебя увидел, на что ты способна.

– И на что же я способна?

– На многое. Если тебя разбудить.

– А хочешь знать, кто был тем, вторым?

– Какая разница?

– Это Коля Клеточкин. Наш режиссер.

– Вот как? – немного помолчав, произнес он. – Ну что же, могу сказать одно: у него всегда был вкус, несмотря на бардак в голове. Он догадывается о том, что это, возможно, его чадо?

– Мне кажется, нет. А Влад вообще не знает, что я была близка с ним. Видишь, как все хорошо устроилось? – зачем-то добавила она.

– Лучше некуда. Устроить бы и наши отношения так, чтобы твой муж пошел к черту.

– Это не так просто, – сказала Карина, еще не вполне осознавая, говорит ли серьезно, или так – к слову. – Но ты умный, что-нибудь наверняка придумаешь.

– Может быть, его отравить? – шутливо предложил сценарист.

– Может быть. А теперь все-таки тебе пора уходить.

Они уже выпили кофе и сейчас просто сидели за столом.

– Хватит и того, что тебя видел этот мальчишка, приятель Гали.

– Он мне показался каким-то странным, – заметил Алексей. – Где-то я его уже встречал, но где – не помню.

– Не в своем ли воображении? – Карина, протянув руку, постучала пальчиками по его лбу. – Оно у тебя чересчур развито. Как у эмбицила.

– Это наследственность, – улыбнулся он. – Может, поедем на студию вместе? Найдутся твои дети, не волнуйся. Как и сундук с куклами, пролежи он в земле хоть сто лет.

– Ты о чем?

– Сразу видно, что ты плохо читала мой сценарий. Я об игрушках Бергера, моего прадеда. Они – как дети, которые придут на смену людям. Новая формация жизни. В иносказательном смысле, разумеется, без всякой мистики. Собственно говоря, все это я выдумал – ну, про его сундук. Но почему бы и нет? Мертвые питаются живыми, это истина. А во вчерашних новостях я услышал: нечто такое найдено на Сухаревке. Не его ли наследство? Может, заявить права, пока не опередили? – рассмеялся он, но Карина его почти не слушала, подталкивая к двери.

Они торопливо поцеловались, а когда вышли на лестничную клетку, увидели другую пару – мальчика и девочку, отпрянувших друг от друга после поцелуя.

– Я привел ее, как обещал, – хмуро сказал Гера, указывая на Галю, растерявшуюся при виде незнакомого мужчины.

Глава двенадцатая

1

В милицию Владислав позвонил из телефонной будки, стоявшей напротив мастерской. Снежана находилась рядом, держа в руках сумку с механической куклой.

– В «Доме быта» по улице Лемешева драка, – сообщил Драгуров и повесил трубку. Он посмотрел на девушку: от бессонной ночи под глазами у нее образовались синие круги. «Словно мы занимались любовью без отдыха», – подумал Драгуров, а вслух сказал: – Пусть приезжают и сами тут разбираются.

Из мастерской почти вывалился Яков, держась рукой за плечо. Сумел-таки освободиться от шила… Упав, он снова поднялся и боком, как выброшенный на берег краб, побежал в сторону. Наблюдать за ним было забавно.

– Бросил товарища, – усмехнулся Драгуров. – Вот гнида.

– А мне кажется, он мертв, – сказала Снежана. – Как-то подозрительно спокойно лежал.

– Тем лучше. – хмуро отозвался Драгуров. – Не я первый начал. Нас здесь вообще не было.

Когда подъехала машина с мигалкой, они уже уходили вдоль по улице к метро.

– Заскочим ко мне, я сниму деньги в Сбербанке. Потом что-нибудь придумаем, – сказал Владислав. – Тебе надо отдохнуть. Да и мне тоже. Может быть, уедем куда-нибудь…

– В Гималаи, – Снежана грустно улыбнулась. – Или в горный Алтай.

Возле дома Драгуров снял со своих «Жигулей» чехол, открыл дверцу.

– Побудь пока тут, – сказал он и, прихватив сумку с металлическим мальчиком, вошел в подъезд.

Дома его встретили так, будто он никуда не уходил и вообще все время был здесь, только прятался. Карина что-то читала. На секунду она оторвалась от книги и испуганно взглянула на него. Дочь делала вид, что смотрит телевизор и ее сейчас больше всего интересует, какими темпами идет строительство свинофермы в Вологодской области. Усмехнувшись, Владислав подошел к столу, порылся в ящиках. Задвинул сумку под диван.

– Завтракать будешь? – спросила Карина.

– Нет, – отозвался он.

Проходя мимо, выключил телевизор. Бросил на стол сценарий Колычева-Клеточкина.

– Будешь сниматься? – спросил Владислав.

– Конечно.

– А ты что молчишь? – Драгуров повернулся к дочери. – Попроси маму, она тебе подберет какую-нибудь роль.

– Вероятно, у тебя была скверная ночь, – сказала Карина.

– Ну и что? Тебя это не касается.

Он, пожалуй, впервые говорил с ней так вызывающе грубо, но ничего не мог с собой поделать. И остановиться не мог. Сейчас они обе – и жена, и дочь – раздражали его. Драгуров понимал, что не прав, но даже получал какое-то удовольствие от своей грубости, будто, как в детстве, злил собаку. Он вытащил из шкафа несколько рубашек, белье и швырнул в портфель. Туда же положил паспорт и сберкнижку, Потом огляделся: не забыл ли чего?

– Куда-то едешь? – спросила Карина.

– Да. В командировку, – коротко ответил он. – Конгресс кукловодов в Базеле. Собрание марионеток в Мелитополе.

– Папа… – начала Галя, но умолкла Драгуров снисходительно посмотрел на нее.

– Что у вас тут случилось? – небрежно спросил он. – Вроде, какой-то пожар был на пятом этаже?

– Ничего особенного, – равнодушно сказала Карина.

– Но сами-то вы уцелели?

– Как видишь. Когда вернешься?

– Не знаю.

– Папа, мне надо с тобой поговорить, – решилась наконец Галя.

– Потом, потом, – торопливо ответил Владислав. – Во всем будем разбираться потом.

Гера помнил, как в одной из детских сказок главный герой, чтобы выболтаться, шел в лес, находил заветное дупло и нашептывал в него свои тайны. Сейчас он ощущал себя точно так же. Голова у него разламывалась, хотя боли не было-лишь одно жгучее желание выплеснуть все, что накопилось там, внутри. В мозгу жил какой-то зверек, путешествовал по извилинам и грыз все подряд. И множество мыслей наскакивали друг на друга, словно состязаясь. Гера знал одного человека, которому можно было бы все рассказать и который его никогда не выдал бы. Потому что и сам относился к этому «заветному дуплу» точно так же. И он отправился в больницу, к Свете Большаковой.

Она сидела на лавочке, в укромном уголке парка, и читала.

– Садись, – сказала Света, обрадовавшись. – Рассказывай, что произошло.

Как будто только и ждала со вчерашнего дня его появления, чтобы он пришел и излил душу.

– Ты, Светка, блаженная, – усмехнулся Гера. – С чего ты решила, что у меня что-то произошло?

– Я тебя насквозь вижу, – ответила она. – Во-первых, ты влюбился. Но еще не догадываешься об этом, потому и хорохоришься. А во-вторых, что-то дома, в семье. Опять поругался? Давай по порядку. Ты знаешь, что я твой друг.

– Знаю. Но по порядку не получится. Тут, как в колоде карт, все перемешано. А карты крапленые. И чувствую, что играю с кем-то не в подкидного дурака, а гораздо хуже. Но все время выигрываю, вот что страшно. Так ведь не бывает?

– Бывает. Если тебе специально поддаются. А что еще ты чувствуешь?

– Многое. Какой-то бешеный прилив сил, – сознался Герасим.

– Усиленный рост гормонов, – пояснила Света. – Идет процесс полового созревания.

– Он у меня уже давно кончился, – хмыкнул Гера. Знала бы она, сколько он уже испробовал девок и теток! А его все за девственника держат.

– Ты хочешь сказать, что… у тебя произошло с кем-то? – смущенно спросила Света. – С Галей? Понимаю, вы не удержались, но… рано, поверь. Вы еще слишком маленькие, чтобы начинать в таком возрасте. Я имею в виду психическое развитие. А это главное.

– Да при чем здесь Галя? – рассердился он. – Я ее пальцем не трогал! И вообще, еще два года назад я хорошо изучил, что вы там прячете в трусах, Насмотрелся на ваши бугорки. Не в этом дело.

– Не груби. Говори толком.

– Голова шумит, – сказал он. – Как будто нажрался или клея нанюхался. И тошно от всего. Смотреть ни на кого не хочется. Только ты и она, больше никого и нет.

– Понимаю, – сказала Света. – А Галя? Ты с ней говорил об этом.

– Нет, ей все это знать ни к чему. Это ведь ты у меня вроде громоотвода.

– Спасибо. – Света не обрадовалась и не огорчилась. Просто приготовилась выслушать все, что он скажет.

И он начал говорить. Медленно, словно выдавливая из себя по капле, иногда возвращаясь назад, к уже сказанному, а порою забегая вперед, к тому, что еще должно случиться. Начал с того, как увидел семью Драгуровых в лифте и ему вдруг страшно захотелось им насолить, ткнуть их всех носом в кучу дерьма, чтобы не сияли так от счастья. Но потом это желание уступило место другому. Да, ему понравилась Галя, и может быть, Света даже права, но не в этом суть. Что-то происходит, он чувствует. Вокруг, в нем самом, в других людях. Что-то меняется, будто приближается гигантский шторм, ураган. Или землетрясение. Почему сгорела его квартира, и куда подевались мать с отчимом? Может быть, они погибли? Выяснять это нет никакого желания. За что его хотели убить, там, на новостройке – этот Корж с Гнилым, который лежал где-то здесь, в соседнем отделении? Но он справился с ними со всеми, обманул. И Симеона обхитрил тоже, затянул ему проволоку на шее. Что с ним? Уже выбрался из петли? И Мадам, которая его терзала, получила свое, по заслугам. И Пернатый… Это ведь его банда напала на нее и Лентяя, из-за них они оба в больнице парятся. Но теперь все они – с ним, с Герой. Кроме Пернатого. Сам виноват, слишком был гордый. А Филипп Матвеевич пострадал случайно. Пистолет выстрелил сам, он тут не при чем. Не хотел убивать, нет. Но что было у старика на уме? Твердил про горный Алтай, звал уехать… А зачем, кого он хотел из него вырастить? Сына? Почему все липнут к нему, со всех сторон? Он не хочет. Не желает. Он ничей. Ему ни до кого нет дела, и о его призвании не знает никто…

Света слушала его сумбурную речь и все больше бледнела. Книжка давно выпала из рук и валялась теперь на земле, а ветер шелестел страницами. То, что рассказывал Гера, не укладывалось в сознании, и она не хотела этому верить. Наверное, он многое нафантазировал. Но даже если частица сказанного – правда, это страшно. Он уже шагнул с края обрыва в бездну, но парит в воздухе, как человек-птица, как демон, и какие-то силы поддерживают его с обеих сторон. Ей становилось не по себе, когда она глядела в искаженное лицо, словно мгновенно состарившееся. Черный взгляд. Шепот, срывающийся с ярко-красных губ.

– Тебя надо спасать! – таким же кричащим шепотом отозвалась она, закрыв ладонями уши.

В съемочном павильоне киностудии «Лотос» царила какая-то напряженная суматоха, хотя и невидимая обычным взглядом, но Колычев почувствовал ее сразу, едва прибыл на площадку – прямо от Карины, даже не заезжая к себе домой. Коля Клеточкин бродил, будто лев. Продюсер Ермилов мелькнул и исчез, не проронив ни слова, хотя обычно держался очень приветливо.

– Что здесь намечается – приезд Дастина Хоффмана? – спросил Алексей у Юры Любомудрова, оператора. – Или картину все-таки закрывают?

– Еще ничего толком не известно, – ответил тот. – Но Коля чего-то не поделил с продюсером. Поди спроси сам, я к нему боюсь соваться. Еще укусит.

Колычев взял две банки пива и пошел к режиссеру.

– Плюнь и выпей, – сказал он. – Какие проблемы?

– Отстань! – огрызнулся Клеточкин. – Тебя тут не хватало!

Но пиво взял. Спустя минут двадцать Алексей повторил попытку. К этому времени он уже кое-что выяснил у помрежа, сутулой рыжеволосой девицы. Оказывается, весь сыр-бор разгорелся из-за того, что Клеточкин решил самовольно изменить всю схему сценария и концовку фильма. Теперь получалась просто мелодрама, без конфликтных линий, эротических сцен и крови, на чем был круто замешан весь сюжетный материал. Продюсер возражал: совет директоров надеялся получить сдобный триллер со всеми его атрибутами.

Колычев же не хотел ни того, ни другого, но его мнения никто не спрашивал. Хотя он мог бы поспорить и доказать, что жанр философской притчи, как он и задумывал, приступая к сценарию, был бы сейчас наиболее уместен. Зритель устал от крови, секса и мистики, самое время преподать ему урок для раздумий. А мелодрама с куклами по сценарию Клеточкина будет выглядеть пошлым фарсом, вроде сказки про «Буратино». Тогда уж надо снимать детское кино.

– Нет, нет и нет! – заорал Клеточкин, когда Алексей высказал ему свои идеи. – Только через мой труп. В конце концов, кто здесь режиссер – я, ты или Ермилов?

– Но финансирует-то картину он. А сценарий мой.

– Засунь его себе в задницу. Я сам напишу новый, не волнуйся.

– А чего мне волноваться? Гонорар я уже получил. Но ты пойми, что твое упрямство…

– Я тоже вхожу в совет директоров «Лотоса», и у меня есть право голоса, перебил его Клеточкин. – У меня контракт, который они не могут расторгнуть. Как я могу согласиться на собственное уничтожение? Дудки! Тут они сели в лужу. Или фильма вообще не будет, или снимать его буду только я. Как захочу. В конце концов, я творческая личность, а не мешок с деньгами, как этот Ермилов!

– Конечно, ты не мешок с деньгами, – согласился Колычев, а про себя подумал: «Ты мешок с дерьмом, Коля». -Делай, как знаешь. Но все равно они что-нибудь придумают, коли уж взялись за это. В любом контракте можно что-нибудь выкопать. Юристы у них есть.

– Не мешайся под ногами! – сердито оборвал его Клеточкин.

Через час к Колычеву подошла испуганная девица-помреж и шепотом сказала, что его вызывают в дирекцию.

– Начинается обработка! – трагически произнесла она. Все знали, что девица без ума влюблена в режиссера. – Но вы держитесь. Если что, мы все грудью встанем на его защиту!

Колычев усмехнулся, взглянув на ее впалую грудь.

В кабинете продюсера Алексея вежливо усадили за стол.

– Вы уже знаете, в чем суть нашего конфликта с Клеточкиным? – спросил Ермилов, выпятив нижнюю губу.

– В общих чертах.

– Нам не хотелось бы менять Ваш сценарий.

– Мне, собственно, тоже.

– Если мы откажемся от услуг Николая, Вы сможете взяться за работу самостоятельно?

– Я? – удивился Колычев, не ожидавший такого поворота событий.

– Да, Вы. У Вас за спиной ВГИК, более чем уверен, что Вы мечтали снять собственный фильм.

– Допустим. А как же Клеточкин? Он никогда на это не согласится.

– Я найду способ его уговорить, – ответил Ермилов.

– Нет, – произнес Алексей, мягко улыбнувшись.

– Нет – значит «да», – усмехнулся продюсер, потрепав его по плечу.

Корж расставил своих людей повсюду, где только мог, – на рынке, в парке, у аттракционов, шныряли они и по улицам этого района, прочесывая кварталы и расспрашивая местную шпану. Рзоев, в свою очередь, также не терял времени даром, отправив наряд милиции по чердакам и подвалам. Улов – несколько полудохлых бомжей и труп подростка, присыпанный строительным мусором. Забили его до смерти ночью, такие же, как он. Рядом валялись банки из-под клея, целлофановые пакеты, пустые бутылки, презервативы. Вскоре установили и личность убитого – Юрий Петухов, по кличке Пернатый. Основной соперник Герасима Диналова в борьбе за влияние среди юнцов. «Уж не он ли с ним и расправился?» – подумал подполковник.

С другой стороны на Рзоева давил Магомет: земляк требовал найти парнишку во что бы то ни стало, и подполковник нехотя выдал кое-какую информацию, сказав, что квартира пацана сгорела, а сам он подался в бега. Магомет подбросил своих людишек, которые тоже пустились по следу.

Днем Рзоеву сообщили, что застрелен директор школы, Филипп Матвеевич Холмогоров. Труп обнаружила соседка, заметившая чуть приоткрытую дверь. Сейчас там работала следственная бригада из прокуратуры. Но Рзоев сделал свои выводы: директор любил возиться с трудными подростками, Гера наверняка входил в их число – это подтвердили в школе, куда подполковник не поленился сходить, – и у него был ствол. Вполне можно допустить, что ночью между ними что-то произошло. «Не слишком ли много на одного парнишку?» – задумался Рзоев. Все это попахивало каким-то триллером, который он смотрел накануне…

А Евстафьев, по кличке Гнилой, вернувшись в больницу, проходил дополнительный курс лечения, связанный на сей раз с ожогом ног. Он, как и Корж, теперь понимал, что их обоих подвела излишняя самоуверенность. Где-то они просчитались. Нельзя относиться даже к малым сим с пренебрежительной легкостью. Мальчишка показал, что он гораздо хитрее и коварнее их, шестерых взрослых мужиков. Но если уж на то пошло, то по-настоящему ошибся именно пацан: ни Коржа, ни его самого нельзя было оставлять в живых. А теперь он покойник вдвойне, никто ему ничего не простит. Гнилой был почти на сто процентов уверен, что Корж выжил и уже ищет Геру. «Но мы найдем раньше», – подумал он, поправив подушку и глядя в окно.

Евстафьев уже дал указания своим костоломам, и сейчас те уходили по аллее, покачивая плечами, потом оба, не сговариваясь, повернулись к больничной стене и издалека помахали ему. Гнилой ответил, высунувшись в окно. И тут взгляд его упал на укромную скамейку, где сидели двое – мальчики девочка. Евстафьев чуть не вскрикнул от неожиданности, вцепившись пальцами в подоконник. В светловолосом пареньке он узнал Геру. А костоломы уже ушли, они не могли его ни слышать, ни видеть.

– Б-блин-н! – прошипел Гнилой, скрежеща зубами.

Больше всего он боялся опоздать и упустить мальчишку. Он и так зароется на самое дно, а то и вовсе уедет из города. Ищи тогда ветра в поле! Гнилой слез с кровати, всунул забинтованные ступни в тапочки, набросил на пижаму халат – не серый, больничный, а домашний, из китайского шелка, с вышитыми на спине золотыми драконами.

– Сейчас, сейчас! – пробормотал он в радостном возбуждении. – Ты только жди, никуда не дергайся. Мы с тобой ласково побеседуем…

Порыскав глазами, он прихватил свою палку, которую ему недавно принесли из дома. Увесистая трость удобно легла в ладонь. Опираясь на нее, преодолевая боль в ступнях, Гнилой вышел из палаты, побрел по коридору и начал спускаться по лестнице вниз.

– Больной, Вы куда? – всполошилась дежурившая в коридоре медсестра.

– Заткнись, сука! – буркнул Гнилой. Ему было не до этикета.

Выйдя из подъезда, Евстафьев огляделся. Надо подкрасться незаметно, подумал он, из-за деревьев. Если только спугнет – пиши пропало. Гоняться за парнишкой бессмысленно. Нужно подойти и размозжить голову набалдашником: Вот и весь сказ. И Гнилой, пригибаясь, пошел вдоль забора.

Прежде всего заехали в автомастерскую, где в «Жигули» вставили новое лобовое стекло. Сумку с механической игрушкой Драгуров сунул в багажник.

– Не пойму, что ты ее с собой таскаешь? – спросила Снежана, когда они завтракали в кафе.

– Сам не знаю, – ответил Владислав, пожав плечами.

Он действительно не смог бы дать сейчас вразумительного ответа на этот вопрос. Просто чувствовал, что все в его жизни начало меняться с появлением этой куклы, которую принес дед Снежаны. А потом дед умер, вернее, его убили. И возможно, именно из-за этой игрушки, если верить слабоумному старику из восьмой палаты. Все как-то очень запутанно и странно. Кто перерыл вещи в квартире Снежаны, и что там искали? Опять же напрашивался простой ответ: эту куклу. Зачем оставили таинственные знаки на зеркале в ванной? Возможно, они убили бы и девушку, окажись она дома. Но ее не было, и гости – мужчина с женщиной поехали в больницу. Очевидно, они знали, что дед Караджанов – там. Следили за ним и раньше? Но почему не забрали металлического мальчика тогда, когда это можно было сделать гораздо проще? Или дед не держал ее дома? Или здесь что-то иное? Сказал ли он им перед смертью, где она находится, или они так и не смогли у него ничего выпытать? Много вопросов, а ответы придумывай, какие хочешь…