Текст книги "Механический рай"

Автор книги: Александр Трапезников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Сняв телефонную трубку, она в нерешительности набрала номер студии. Клеточкин, как ни странно, все еще пребывал там.

– Коля, ты имеешь какое-нибудь отношение к сценарию или просто поставил свою фамилию на титуле? – спросила она.

– А ты думаешь, даже это не стоило мне каких-то усилий? – засмеялся он. В общем-то ты права. Но кое-что я там подправил. Снимать-то все равно мне. А что ты имеешь в виду? – настороженно добавил режиссер.

– Твой соавтор… Кто он? Сценарий очень странный, будто написан… мертвой рукой. У меня какие-то нехорошие предчувствия.

– Глупости. Типичные женские страхи, вызванные задержкой цикла.

– Хам. Как с тобой люди работают?

– Я завтра же тебя с ним познакомлю, с Колычевым.

– Если он такой же хам, как ты, – лучше не надо.

– Алеша – милый, симпатичный юноша, из интеллигентной семьи. Лет двадцать пять, постоянно извиняется, даже если ему наступить на ногу. Смотри не влюбись. Ты у нас красавица восточная, пылкая. Предпочитаешь лысым блондинов.

– Не ерничай, Коля. Лучше ответь: хочешь, чтобы я сыграла в фильме Селену?

– Угадала. Эта роль для тебя. И по фактуре, и по внутреннему содержанию.

– Ты считаешь, что я способна совершить тот же поступок, что и она?

– Никто из нас не знает, на что он способен, пока не окажется в безвыходной ситуации, – изрек Клеточкин и повесил трубку.

Карина задумалась, неподвижно сидя в кресле и положив на колени руки. Потом рассеянно взглянула на вошедшую в комнату дочь.

– А где папа? – спросила Галя, устраиваясь рядом и заглядывая ей снизу в глаза. – Что-то его давно нет.

– Может быть, он нашел себе другую семью? – улыбнулась Карина. – Проживем мы с тобой одни, как считаешь?

– Нет, не проживем.

– Никто не знает, на что мы способны, пока не попробуем, – перефразируя Николая, произнесла Карина. – Ты что-то хотела мне сказать?

– Да. Только между нами, – ответила дочь. – Честно. Папа и ты – это понятно. Но ты ведь и до него наверняка влюблялась в кого-то, он же не сразу появился. Как у тебя это начиналось? В первый раз. Кого ты любила?

– Странные вопросы, дорогуша. У каждой женщины должна быть тайна. За мной многие ухаживали. А что ты вообще имеешь в виду?

– Кто у тебя был первым мужчиной?

– Вот оно даже что! – Карина растерялась. Она не ожидала от дочери такого любопытства. Видно, та действительно повзрослела. Впрочем, что ж удивительного? Вопросы пола встают перед человеком рано.

– И сколько тебе тогда было лет? – добавила Галя.

Как тут ответить? Правду? Солгать? Что принесет пользу, а что – вред? Сказать, что ей тогда было чуть меньше, чем сейчас Гале? Как она это воспримет? Или что хранила целомудрие до встречи с мужем? Не поверит. Они, нынешние дети, все знают, даже больше, чем мы. Тот мальчик был ее ровесником, и они просто играли, играли и заигрались, оставшись одни. Все вышло из-за какого-то детского любопытства, желания подражать взрослым, собезьянничать. Но она не стала ни распутной девчонкой, ни психованной дурой. Было – и прошло, как запомнившийся урок. Наоборот, относилась с тех пор к мужчинам осторожно, выборочно, а до замужества с Владиславом и было-то всего шесть любовников (включая тот первый «опыт»), И за все двенадцать лет жизни с мужем ни разу ему не изменяла…

Из трудной ситуации Карину вывел звонок.

– Папа пришел, беги, открывай! – с облегчением выдохнула она.

Пернатый поднял руку, сердито цыкнул и замер, прислушиваясь. Затихли и его приятели, тревожно переглядываясь.

– Ты чего? – шепотом спросил Татарин, щуря и без того узкие глазки.

Гусь застыл со стаканом в руке. Арлекин и Додик, уже нанюхавшись «резины», бессмысленно улыбались. Девчонки испуганно жались друг к другу. Где-то неподалеку хрустнула ветка. Потом еще одна.

– Медведь, – хихикнул Гусь, поднося стакан к губам. Но выпить не успел. Вылетевший из темноты камень угодил ему прямиком в лицо. Кровь и крик слились воедино. Завизжали и девки, а камни в беседку посыпались со всех сторон. Пернатый сразу же бросился на пол, отполз к боковому стояку, поджав ноги и закрыв голову руками. Нападение произошло столь неожиданно и стремительно, что поначалу никто и не помышлял сопротивляться. Да это было бы пустым делом. Все «живчики» настолько растерялись, что, позабыв о «взрослом» гоноре, орали и метались по беседке, как дети, кем и были в действительности. Блаженствовавшие всего минуту назад Арлекин с Додиком, потеряв реакцию, приняли на себя основную груду камней. Рыжая девчонка, упав на колени, держалась за голову, а кровь из разбитого лица сочилась сквозь пальцы. Один Пернатый, затаившись в углу, молча выжидал. В беседку ворвались пять обезьян, размахивающих палками… Вернее, обезьяньими были только каучуковые маски. Яркая полная луна исправно освещала побоище. Нападавшие работали быстро, сноровисто, набрасываясь сразу по двое-трое на одну жертву и щедро нанося короткие удары по чему попало. В отличие от «живчиков», «обезьяны» не кричали, и это вносило еще больший страх и сумятицу, словно из леса выскочили не подростки, а всамделишные животные, не умеющие говорить.

Пернатый улучил момент, резко, как распрямившаяся пружина, вскочил на ноги и перемахнул через загородку.

– Стой! Лови его! Пернатый удирает! – закричала одна из «обезьян» голосом Геры.

Он бросился за главарем «живчиков». Но тот, петляя между деревьями, набрал такую скорость, что погоня быстро закончилась.

– Пустой номер, – махнул рукой Герасим, сдирая с лица маску. – Его теперь и на мотоцикле не догонишь. Так и будет шпарить до окружной дороги.

Они вернулись назад, а в беседке было уже все кончено. Поверженные, стонущие «живчики» сбились в одну кучу возле опорного столба. Возле них, как часовые, стояли «обезьяны» с палками.

– Скидывайте с себя все, до последней нитки, – приказал пленным Гера. И угрожающе поднял палку:

– Считаю до трех.

Те стали поспешно разоблачаться. Когда они остались нагишом, поеживаясь от холода, Гера показал на кучу тряпья:

– Дылда, облей это собственной мочой – она у тебя на девяносто процентов из керосина – и подожги.

– Зачем? Я бензинчик припас! – вставил Жмох.

– А что с ними будем делать?

– Ничего. Пойдут домой голыми. Жаль, Пернатый утек.

– За них выкуп полагается. Надо девок отодрать, что ли? – заспорил Кича. Вон та, чернявая, – моя.

– Делайте что хотите, – согласился Гера. – Только поскорее, времени в обрез.

– А потом мы их в говне вымажем. Тут рядом помойка классная, кучи этого добра, – засмеялся Кент.

Пока горел костер, а «обезьяны» развлекались, Гера ткнул палкой Татарина и спросил:

– Кто пробил Свете голову? Ты?

– Нет! – испуганно сжался тот. – Пернатый.

– Так я и знал. Ладно, он мне еще попадется в руки.

– Смотри, как бы ты ему не попался! – зло прошипел Гусь, левый глаз которого уже заплыл так, что не открывался.

Гера рассмеялся, помахивая палкой.

– Я против вас всегда наверху буду, – ответил он. – Запомни, Гусек. Так ему и передай при встрече.

Луна, скрывшись за тучами, была больше не нужна. Языки пламени и так достаточно хорошо освещали искаженные лица.

8

Галя открыла дверь, но на площадке стоял не отец, а какой-то незнакомый пожилой мужчина, жилистый, в байковой рубашке. Галя испуганно отпрянула назад.

– Не боись, не трону! – осклабился тот, дохнув перегаром. – Я к твоим родичам.

– Мама! – позвала Галя, не спуская глаз с рук мужчины, по локоть украшенных татуировкой: там были и кресты, и ножички, и фигурки людей, и змеи, а на костяшках пальцев она прочитала имя владельца тела: «ВОВА».

– Нравится? – спросил Вова, заметив ее любопытный взгляд. – Могу и тебе такое же сделать.

Не дожидаясь приглашения, он прошел мимо девочки в коридор. Появившуюся Карину приветствовал развязным смешком, и та узнала в нем сивушного мужчину с пятого этажа – отчима Геры. Что ему тут надо?

– По делу! – опережая ее вопрос, произнес Вова. – Куда здесь пройти можно, чтоб поговорить без свидетелей? – Он покосился на Галю и подмигнул ей.

– Что Вам угодно? – растерянно спросила Карина. – Зачем Вы сюда пришли?

– Затем! – грубо отозвался Герин отчим и направился на кухню. Там он развалился на стуле и потянулся к недопитому стакану чая. – Иди сюда, че застряла-то?

– Ступай к себе в комнату, – кивнула Карина дочери. – Мы разберемся.

Она почему-то подумала, что мужчина пришел просить денег. Таким всегда не хватает на водку.

Только он ошибся адресом. Тут благотворительностью не занимаются.

Герин отчим тем временем закурил, сплевывая крошки табака на пол.

– Садись! – приказал он. – Разговор будет долгим.

– Нет, коротким, – возразила Карина. – Потрудитесь объяснить свой приход в двух словах. А потом убирайтесь. И здесь не курят.

– А муж твой где? – продолжая дымить, спросил Герин отчим. – Ну, это не важно. Справно устроились. Мебелишка чешская?

– Пришли сюда интерьер обсуждать? А цвет обоев Вас устраивает или заменить?

– Да ты не злись. Я сам лютый бываю. Не буди лиха, пока оно тихо, поняла? Вчера ты заходила насчет Герки. Зачем?

– Дочку свою искала. Думала, они где-то вместе. А что? – Карина все больше терялась под его взглядом. Мужчина вызывал и отвращение, и страх, и жалость, и даже смех, – все вместе. Он не был ни безобидным, ни грозным – каким-то никаким, способным, тем не менее, на все.

– Мне сказали, сейчас он в больнице. Пацаны во дворе вякнули. В окно прыгнул, между прочим, из-за твоей дочери. А может, она его и пихнула туда. Разумеешь? Малыш теперь калекой останется на всю жизнь.

– Этого не может быть! – опешила Карина.

– Че не может? – выкрикнул отчим. – Да у него все руки-ноги переломаны! Зови дочь, пусть подтвердит. Зови-зови, барышня.

Карина не успела даже крикнуть дочери: та уже стояла возле двери. Выглядела спокойно, только побледнела.

– Это правда, мама, – негромко произнесла Галя.

– Так получилось. Он прыгнул, но ничего не сломал.

– Из-за тебя?

– Я… пошутила.

– Ничего себе шутки! – сердито фыркнул отчим.

– Да я могу в суд подать! Однозначно. Ясно?

– Иди к себе, – потребовала Карина. – Поговорим после.

Когда за Галей закрылась дверь, она повернулась к мужчине:

– Вашему Герасиму место в дурдоме, – отчетливо произнесла она. – А по Вам нары плачут.

– Чего-чего? – Он стал приподниматься со стула.

– Сколько Вы хотите, чтобы покончить с этой историей?

Карина насмешливо наблюдала за тем, как в голове мужчины заработал счетчик.

– Костыли… лекарство, усиленное питание… – забормотал он, закатив глаза к потолку. – Короче, штука.

– Штука чего? – не сразу сообразила Карина.

– Да уж не деревянных. Тысячу баксов, – усмехнулся отчим.

Вновь раздался звонок в дверь. На этот раз, судя по всему, вернулся Владислав.

– Хорошо. Пусть это останется между нами, – поспешно согласилась Карина, хотя и не представляла, где возьмет столько денег. Но сейчас ей хотелось, чтобы этот человек поскорее ушел.

– Можешь отдавать частями, – сказал отчим и нахально потрепал Карину по плечу.

Глава шестая

1

У Геры имелось еще одно убежище, где можно было спокойно выспаться и где он хранил некоторые личные вещи, – на пустыре, возле замороженной новостройки, в укрытом фанерными щитами канализационном люке. Там проходили трубы теплоцентрали, было довольно сухо и вообще сносно. Гера приспособил для сна пару картонных ящиков, подушку и одеяло, держал запасы питья и консервы. О логове своем никому не рассказывал. После разборки с «живчиками» ему не хотелось возвращаться ни в больницу (да его бы и не пустили ночью), ни домой (еще неизвестно, как поведет себя отчим), ни к Филиппу Матвеевичу, ни к Мадам оба станут приставать, один с душещипательными беседами, другая потащит в койку. Какая ему от этого радость?..

Уже под утро Гера почувствовал, как наверху кто-то ходит, продавливая фанерные щиты. Затем крышка люка начала сдвигаться. Окончательно проснувшись и напрягшись всем телом, он сунул руку под подушку. Конечно, от газового пистолета Магомета толку было мало, но бежать отсюда все равно некуда. Может быть, лезет какой-то бомж, так хоть напугается. Притворяясь спящим, Гера, неплотно смежив веки, следил за спускающимся по скобам человеком. Кожаные ботинки, приличные брюки, фонарик в руке – нет, это не бродяга. И не мент. Труп сюда хотят сбросить, что ли? Приятное будет соседство, станет с кем поболтать на досуге.

– Эй, кто тут? – тихо спросил мужчина.

Пучок света скользнул по картонным ящикам, над. мальчиком нависла темная фигура. «Хрен с ним, сам напрашивается!» – подумал Гера и выхватил пистолет. Но выстрелить успел только два раза, прямо в лицо человеку. Незваный гость перехватил его руку и заломил кисть. Пистолет выпал, а Гера чуть не взвыл от боли, чувствуя, как трещит кость. У обоих начали слезиться глаза и запершило в горле.

– Дурак, чумовой, сука! – зарычал мужчина, откашливаясь. Кисть он держал крепко, а в люке было так тесно, что не размахнешься ни рукой, ни ногой. – Да не дергайся ты, не то шею сломаю! Это ж я, Симеон.

– Сима? – переспросил Гера, узнав подельника. – Ты чего приперся? А если б у меня настоящий ствол был? Скажи спасибо, что без дырок в шкуре остался. Пусти руку!

– Ну и злющий же ты, бесенок. Жаль, что не я твой отец, ты бы у меня пукнуть не смел без разрешения.

– Ага. Твой Вовчик уже в колонии, грамотно воспитал.

Оба они терли глаза и отплевывались. Симеон вдобавок еще и стукнулся затылком об трубу, а Гера разминал кисть. Первый испуг прошел, теперь можно было и посмеяться. Хотя неожиданный визит Симы не предвещал кинопросмотр комедии. Зачем ему понадобился Гера – снова «бомбить» машины? Вряд ли, с этим завязано.

– Пошли на воздух, тут как в Дахау после дезинфекции, – проворчал Симеон и первым полез по скобам вверх.

Гера, подхватив с цементного пола газовый пистолет, стал карабкаться следом.

– Ну, чего разбудил-то? – спросил он, присаживаясь рядом, на бетонную тумбу. – Или соскучился?

– Корж тебя искал вчера. Мне передали. Дело к тебе есть. – Это было правдой, но Сима и сам не знал, зачем мальчишка понадобился авторитетному вору. Неужели этот щуплый пацан и впрямь подломил, сейф в «Барсе»? Впрочем, особой силы тут не надо, был бы умишко. А мозги у Герасима варят, в этом он мог убедиться. Если паренек провернул дело в одиночку, что сомнительно, то еще проще – он его «сдаст» Рзоеву. А если за Герой стоит Корж и это их совместная работа – лучше не связываться.

– Ты где так расцарапался? – поинтересовался Симеон. – Кошек мучил?

– Со звезды упал, – отозвался Гера. – Я теперь не живу дома. Временно.

– Это я уже понял. Так что сказать Коржу? Где ты будешь его ждать?

– Вот там, возле котлована. – Герасим махнул рукой в сторону новостройки, где стояли зияющие провалами окон три дома без крыш. – В семь часов вечера, добавил он. – И вот еще что. Мне нужна «игрушка». Ты говорил, что можешь достать.

– Цена та же – штука баксов, – сказал Симеон, ничуть не удивившись. Все сходится: раз у мальчишки появились деньги, то в «Барсе», судя по всему, поработал именно он. А что, если заманить Геру куда-нибудь за город и вытянуть из него всю сумму? Зарыл где-нибудь, сволочь. Поднять на ножики – скажет, не такие раскалывались. А как же Корж и Рзоев? У них свои интересы. Стоит ли игра свеч? Как бы самому не оказаться «под током». Взвесив все, Симеон решил пока не рисковать. Пусть парень встретится с Коржом. А он понаблюдает.

– Чего замолчал? – нетерпеливо спросил Гера.

– Будет тебе «игрушка». Готовь деньги, – хмуро ответил Сима. – В два часа, здесь.

– Нет. Возле универмага.

Там было многолюднее, а потому – гораздо безопасней. Гера уже давно почувствовал, что Симеон ведет какую-то хитрую игру. А может быть, и Корж.

Впервые в своей жизни Галя сбежала с уроков, причем с любимого французского.

Появление на перемене Геры вызвало всеобщее возбуждение и ликование. Встретили как героя, только цветы под ноги не бросали. Если бы захотел – увел бы сейчас из школы всех, не потребовалась бы и флейта. Наслышаны были и о победе «обезьян» над «живчиками», что еще больше подлило в огонь масла. Но Гера отнесся к чрезмерному поклонению равнодушно, едва кривя рот в улыбке и пожимая плечами. Пройдя мимо Гали, он бросил ей несколько слов, и та последовала за ним. Словно так и надо было, будто ждала, когда ей бросят конец поводка. На втором этаже Гера велел подождать, а сам нахально толкнул ногой дверь в кабинет директора.

– Филипп Матвеич, хорошо, что застал. Дайте ключи от квартиры. Где деньги лежат, – сказал он, ухмыляясь.

– Ты сбежал из больницы? – спросил директор, поправляя на носу очки.

– Нет, выписали. А идти куда – на вокзал?

– Конечно, конечно, – поспешно ответил директор. – Бери ключи и отправляйся ко мне. Поешь, отдохни. Я приду вечером, и тогда мы обо всем поговорим. Дать тебе денег? – Он пошарил в карманах, отчего-то засмущался и даже чуть покраснел. Видно, сам еле-еле сводил концы с концами.

– Не надо, – сказал Гера, с удовольствием наблюдая за его потугами. Чудак-человек: вот выбросят его скоро с работы – как жить станет на свою нищенскую пенсию? – Вы, Филипп Матвеич, когда-нибудь хоть ели досыта? Гуляли в ресторанах? Я уж не спрашиваю про отдых на лазурных берегах, с нимфами.

– Ну ты и загнул! – рассмеялся директор. – Много у тебя в голове мусора, погляжу. Я честно жил. Мне стыдиться нечего.

– А богато жить – стыдно? А притворяться честным? А завидовать более удачливым и ловким?

Директор развел руками, растерявшись от такого напора.

– Я не притворяюсь, – только и ответил он. – Ты куда сейчас? Ах, да… забыл.

– И память уже слабеет, – добивая, произнес Гера. – Ладно, проехали. Еще свидимся.

Прежде чем отправиться в больницу к Светлане, они зашли в директорскую квартиру. Пока Галя ставила чайник и намазывала бутерброды маслом и черной икрой (Гера купил по дороге целую сумку деликатесов), он залез в оборудованный за стояком в ванной тайник, отсчитал тысячу долларов на «игрушку» и засунул их в задний карман джинсов. Подумав, добавил еще пятьсот, на всякий случай, а также прихватил золотую цепочку с медальоном.

– Кушать подано! – крикнула Галя из комнаты.

– Классно! – сказал Гера, глядя на сервированный столик. – Тебе бы в будущем официанткой работать.

– У меня более серьезные планы. Даже обидно слышать.

– Какие же?

– Потом скажу, не сейчас.

– Ладно. Тогда закрой глаза.

Галя послушно выполнила просьбу. Почувствовала его руки на шее, но не испугалась.

– Теперь открывай… Нравится?

– Очень, – ответила Галя. Сняв медальон, она рассматривала его, повернувшись к окну. – Красивый. Где достал?

– Там таких больше нет. Носи на здоровье.

Бутерброды улетучились в одно мгновение. Пришлось делать еще.

– Я так и не поняла, что же случилось со Светой? – спросила Галя, когда все было выпито и съедено.

– Гулять в парке опасно, – ответил Герасим, проследив за ее взглядом, брошенным на фотографию в рамочке. Там были запечатлены два человека – мужчина и женщина со счастливыми лицами.

– Ой! Как этот усач похож на нашего Филиппа Матвеевича! – Галя всплеснула руками.

– А ты еще не догадалась, где мы находимся? – усмехнулся Гера. – Старый пустозвон тоже когда-то был молодым и делал кучи ошибок. Пошли, пора.

– Зачем ты так? – Галя вдруг подошла к нему и нерешительно попросила: – А теперь ты закрой глаза.

– Бей прямо в сердце, – согласился Гера. Когда она несмело поцеловала его и отпрянула, он добавил: – Не стоит того медальон, нет.

Владислав ехать на киностудию к Клеточкину наотрез отказался, но Карина особенно и не настаивала. Может, оно и к лучшему?

– Я уже поработал с ним на одном фильме. Ничего путного из этого не вышло, – произнес муж, собираясь утром на работу.

– Теперь он задумал совсем другое. – Карину несколько покоробили слова Влада. – Как же «ничего путного»? А где же мы тогда познакомились, и кто свел нас вместе? Разве не Клеточкин?

– А мне на это плевать, – совсем уж грубо ответил Владислав, и Карина почувствовала, что он не здесь – витает мыслями где-то в другом месте. Не стоит даже и разговаривать.

– Возьми хоть сценарий, почитаешь в дороге.

Он замотал головой, но она все же сунула украдкой дерматиновую папку в портфель, вместе с бутербродами. Драгуров видел все это в зеркале, но промолчал. Они словно играли в какую-то странную игру под названием «Обмани меня». И впервые за много лет, уходя, Владислав забыл поцеловать Карину. А она промолчала.

На столе в мастерской его поджидал котенок Никак; задрав хвост, он стал тереться о ноги и пронзительно мяукать, выражая то ли радость, то ли обиду на так долго не появлявшегося Человека.

– Никак не научишься говорить толком? – спросил Владислав.

Подобрав измочаленного клоуна, он выбросил его в мусорное ведро. Другого материального урона котенок вроде бы не нанес. Придется в следующий раз запереть его в коридоре. Драгуров вспомнил двух вчерашних посетителей, нахмурился. Подливая в миску молоко, сказал:

– Когда вырастешь размером с тигра – поможешь мне в одном деле. Лучше потратиться на тебя, чем на них.

– Мр-рр-мя! – согласился Никак. Работы было много, но иногда Драгуров все же отвлекался, возвращаясь мыслями к металлическому мальчику, оставленному у Белостокова. Будто беспокоился о живом ребенке. Ловил себя на этом и, неизвестно отчего, злился. С появлением в его жизни странной игрушки Бергера все как-то пошло наперекосяк. Нет, конкретно ничего плохого не случилось, но он чувствовал непонятную, нависшую над ним и его семьей угрозу. Вот и с Кариной что-то происходит. И Галя… Даже приход рэкетиров казался ему теперь связанным каким-то боком с этой игрушкой, что было уж совсем глупо. Владислав понимал это, но ничего не мог поделать, не мог отогнать рой мешавших работе мыслей.

Перед обедом в мастерскую вошла зеленоглазая девушка в белом плаще.

Она остановилась, с любопытством разглядывая стеллажи с куклами, а Владислав с не меньшим интересом смотрел на нее, поскольку никогда не видел столь красивых и хрупких созданий. И голос у нее оказался под стать всему облику: мелодично-звенящий, словно хрусталь.

– Ну вот! Кажется, я пришла не вовремя.

– Данетже, как раз… я… – смутился Драгуров, будто боясь спугнуть неожиданно залетевшую бабочку в конце сентября. – А что Вам угодно? Присаживайтесь, ради бога!

Девушка оперлась ладонями о спинку стула, но продолжала стоять и улыбаться.

– У Вас тут так интересно, – промолвила она. – Как в музее. Но, говорят, нельзя слишком долго жить среди кукол. Они отнимают сердце. В детстве у меня было мало игрушек.

– Почему? – машинально спросил Владислав.

– Не знаю. Так воспитывали. – Пожав плечами, девушка прошлась по мастерской. – А вот своей любимой игрушки я здесь что-то не вижу.

Наконец-то Драгуров сообразил, что девушка пришла забрать заказ.

– Как Ваша фамилия? – Он достал регистрационную тетрадь, открыл на последних страницах.

– Караджанова.

Пока Драгуров листал тетрадь, девушка заглядывала через его плечо, и он чувствовал тонкий запах духов. Странно, Владислав считал себя более стойким мужчиной, не способным терять голову при виде смазливого личика или стройной фигурки. Но тут было что-то другое. Девушка нагнулась еще ближе и показала пальчиком в запись, сделанную четыре дня назад.

– Вот он, мой дед. «Металлический мальчик с луком и лютней». А… где же сама игрушка?

Драгуров вдохнул воздух, поскольку все это время почти не дышал.

– Хотите кофе? – неожиданно для самого себя спросил он.

Девушка немного помедлила, зеленые глаза взглянули чуть удивленно.

– Хочу, – просто ответила она.

– Вот этот негодяй, – ткнул пальцем в сторону сухощавого молодого человека Клеточкин. – Леша, иди сюда!

Карина представляла себе сценариста несколько иначе, более солидным, что ли, а тут к ней направлялся совсем юноша с курчавой бородкой, спутанной гривой соломенных волос и ускользающим взглядом. Передвигался он как-то лениво, будто размышляя над каждым последующим шагом, или будто любое лишнее движение вызвало у него отвращение. О своей внешности, судя по всему, он заботился мало. По пути успел пару раз остановиться, небрежно закурить, обмолвиться с кем-то несколькими фразами.

– Ползет, как черепаха, – проворчал Клеточкин. – Дармоед. Как он тебе?

– Вроде бы ничего. Хватит ругаться.

– Я ведь любя. А где, кстати, твой муж?

– Он не придет. Влад не хочет с тобой работать.

– Почему?

– Спроси у него сам, если надо. – Карина коснулась протянутой ладони сценариста, вялой и прохладной.

– Угу…гм-м… – промычал что-то нечленораздельное Колычев.

– А я – гым-м…ага… – ответила Карина. Сценарист улыбнулся.

– Вот и познакомились, – сказал Клеточкин, переводя взгляд с одного лица на другое. Что-то заинтересовало его, и он точно так же, как только что они, добавил: – Гм-м… гм-м… Ладно, вам есть о чем поговорить. А меня продюсер ждет. Юра! – крикнул он занятому работой оператору. – Кончишь снимать, иди в дирекцию – жду тебя там.

Любомудров, оторвавшись от камеры, помахал Карине рукой. Они все тут хорошо знали друг друга. И только Алексей Колычев производил почему-то впечатление инородного тела, как брошенная в кипящий работой муравейник личинка мухи. И, наверное, сам отлично понимал это, поскольку губы его то и дело кривила ироническая и слегка застенчивая улыбка.

– Извините, – произнес он вдруг.

– За что? – удивилась Карина.

– Так… просто. Мне показалось, что я Вас чем-то обидел.

– Нет.

– Ну, тогда заранее. Вперед. Может быть, расстрою в будущем.

– Мне бы этого не хотелось. Господи, мы говорим о какой-то ерунде.

Карина почувствовала, что начинает сердиться, – не столько на него, возомнившего о себе невесть что, сколько на себя. И все потому, что никак не могла уловить его взгляд: он скользил в сторону или вниз, хотя сам сценарист каким-то внутренним зрением изучал ее – это ощущалось всей кожей. Она даже испытала какое-то неприятное жжение внутри, около сердца. Странно, но он не походил на других людей, с которыми ей доводилось встречаться.

– Как Вас занесло в кино? – несколько раздраженно спросила Карина, не зная, о чем вести речь, хотя до последней минуты ей хотелось расспросить его о многом: например, откуда взялась идея сценария, какой он видит роль Селены в фильме, что он вообще, черт возьми, собой представляет?

– Пишу, и все. А Вам этого мало? – грубовато ответил Колычев. – Окончил ВГИК. Что еще? Не женат.

– Достаточно. Мне пора.

– Погодите! – Он ухватил ее за руку. – Мы еще не договорили.

– Разве? – Карина задержалась, наконец-то взглянув ему в глаза: они были серые, влажные, как два камешка в прозрачном ручье. И уходить расхотелось.

– Вам хоть понравился сценарий?

– Не совсем. И не все. Но впечатление производит.

– Это моя десятая попытка. Предыдущие девять пылятся на полках. Честно говоря, не уверен, что и сейчас фильм пойдет.

– Клеточкин другого мнения.

– А-а! Коля… – махнул рукой Колычев. – Знаете, что? Не могу я тут торчать, как фонарный столб. Пойдемте найдем какой-нибудь укромный уголок и потолкуем.

– Согласна, – ответила Карина.

Света Большакова относилась к Герасиму, как к младшему брату. Вообще-то ей всегда нравилось возиться с детьми и воспитывать их: она мечтала стать учительницей и знала, что будет поступать только в педагогический вуз. Гера никак не поддавался перевоспитанию и хороших манер не усваивал, но она не отчаивалась, упорно добиваясь поставленной цели – сделать из мальчика человека идеального во всех отношениях, грамотного и полезного обществу. Все задатки для этого у него есть, считала она. Просто надо помочь раскрыть их. И перевоплощение гадкого утенка в лебедя станет ее первым успехом на педагогическом поприще. Несмотря на разницу в возрасте, они были сильно привязаны друг к другу, и хотя Света иногда вела себя с ним чересчур строго, но никогда не ругала и не отталкивала.

Вот и сейчас она обрадовалась, увидев его в больничной палате вместе с Галей. «Это даже хорошо, что у него появилась подружка, – подумала она. Девочка умная и интеллигентная, а в этом переходном возрасте у них появляется интерес к противоположному полу. Надо бы дать Гере какую-нибудь книжку на эту тему, а то он совсем ничего не знает…» Сама Света уже добралась до Песталоцци и осваивала Гельвеция. Но тотчас поймала себя на «преступной» мысли о том, что скучает не по своему юному воспитаннику и даже не по родителям, приходившим вчера, а по любимому ротвейлеру, и обрадовалась бы его появлению здесь гораздо больше.

– Цветы в вазу, фрукты – в тумбочку, – сказала она. – Но у меня все есть. Как уроки? Вы что, сбежали?

– Еще чего! Я даже пятерку получил. По литературе, – ухмыльнулся Гера, толкнув Галю локтем.

– А по какой теме? – строго спросила Света.

– Сервантес. Внеклассное чтение.

– Отвечал без запинки, как Леня Якубович, – подтвердила Галя, не моргнув глазом. Ей Света еще тогда понравилась, в парке. Но раз она хочет играть в Мальвину, почему бы не присоединиться? Гера, конечно же, будет Буратино, ну а она согласна и на роль Пьеро.

– Молодец, – обрадовалась Света, а потом тяжело вздохнула. – А мне вот не повезло. Какие-то хулиганы на нас напали. Что с Лешей, не знаете? встревоженно спросила она.

– С ним все в порядке, – сказал Гера, взяв с тумбочки раскрытую книгу. Ян Амос Коменский. Тебе нельзя голову ерундой забивать.

Никто не успел ответить, а книжка уже полетела в форточку.

– Я схожу принесу? – предложила Галя.

– Нет, это сделает Герасим, – твердо ответила Света. – Ты поступил плохо и должен сам исправить свои ошибки. Иди.

– Вот она всегда такая, – засмеялся Гера. – Ей делаешь хорошо, а она не понимает. Ладно, с пациентами нельзя спорить, а то температура поднимется. Сейчас вернусь.

Спустившись по лестнице, он выскочил во внутренний дворик. Между липами и березками проветривались больные, кто – опираясь на костыли, а кто и в инвалидной коляске. Подобрав с клумбы книжку, Гера поднял голову и тотчас же присел на корточки, спрятавшись за чахлыми кустиками. Мимо него шли два человека. Одним из них был тот, кого пять дней назад он ударил спицей. Второй Корж. «Ну и дела! – подумал Гера. – Спелись они, что ли? А этот, выходит, выжил? Ну и отлично». Ему очень хотелось подслушать, о чем они говорят, и он крадучись пошел за ними вдоль кустов.

– Теперь мы в расчете? – спросил тот, с продырявленным животом; тугая повязка обхватывала его брюхо.

– Такой парень, как ты, Гнилой, никогда не подводит, я знаю, – с дурацким пафосом отозвался Корж. Гера усмехнулся: он хорошо изучил своего «наставника».

– И что дальше?

– Сегодня же и получишь его. В семь вечера.

Кусты кончились, а они удалялись по аллее, и Гера уже не мог слышать продолжение разговора. Сплюнув на землю, он побежал назад. Достаточно и того, что ему удалось узнать.

– Галя, нам пора! – сказал он, влетев в палату, – Наша подводная лодка погружается через пять минут. Вот, Светочка, твоя бесценная книга, поправляйся!