Текст книги "Механический рай"

Автор книги: Александр Трапезников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

– Заводной, как юла, – прошептала Света, разглаживая страницы.

6

Девушку с зелеными глазами звали Снежана. Ей было двадцать пять лет, она училась в консерватории, терпеть не могла Филиппа Киркорова и обожала пирожки с капустой, испеченные в русской печке. В этом возрасте люди охотно говорят о себе и мало слушают других. Но Драгурову почему-то самому хотелось узнать о ней как можно больше, поэтому он только улыбался, вставлял редкие фразы и не мешал говорить. Наверное, у нее было мало друзей, либо она нелегко сходилась с людьми. Но отчего же столь откровенна с ним?

– Не подумайте, ради бога, что я так люблю болтать, – неожиданно сказала она, прервав какую-то тему и словно угадав его мысли. – Не знаю почему, но мне кажется – сегодня какой-то необычный день. Я с утра это поняла. Все – чудесно, легко, прекрасно. Так не бывает. По крайней мере, со мной. То начинают вдруг жать туфли, то кто-то пребольно толкнет в метро. Или не узнаешь себя в зеркале. У Вас бывает так, что смотрите в зеркало, а видите чужое лицо? То есть оно ваше, но совсем-совсем незнакомое – другой взгляд, улыбка…

– Нет, не бывает, – сознался Драгуров. – Это плохо?

– Не знаю. Вы счастливый человек. И с Вами очень просто. Может быть, потому что мы больше никогда не увидимся и нас ничто не связывает. Наверное, если бы Вы были моим соседом или старшим братом, я бы так не разговаривала.

– Клянусь никогда в жизни не становиться ни тем, ни другим, – всерьез пообещал Владислав.

– Нет, правда, чужой человек порою гораздо ближе, чем родственник. Даже чем отец, сын, муж или жена. Ведь в семье все запутано, скрыто… Вы не согласны?

– Когда постоянно лгут друг другу и это становится привычкой – да, жизнь превращается в лабиринт, из которого нет выхода, – ответил Драгуров. – Вы, наверно, не слишком счастливы, раз так думаете?

– Меня очень любили в детстве. Навязывали свою любовь, – поправилась она. – А по существу были заняты сами собой. Только дед относился искренне… Я Вам еще не надоела?

– Что Вы! – поспешно откликнулся Владислав, боясь теперь больше всего, что она вдруг очнется, станет холодно-вежливой и уйдет. О своей работе он уже позабыл и поймал себя на том, что ему приятно просто смотреть на нее и слушать. Ему не хотелось, чтобы она исчезла.

– Мои родители – болгары, и дед тоже, все они живут в России уже давно, продолжала Снежана и вдруг запнулась, замолчала. Глаза чуть потемнели, и теперь она смотрела мимо Драгурова, сквозь него. – Никак не могу привыкнуть к смерти отца.

– А Вы не говорите об этом, – сказал Владислав, вспомнив, что старик, принесший металлического мальчика, упоминал о гибели зятя в автокатастрофе.

Чтобы отвлечь девушку, он разбудил спящего в коробке под столом котенка и вытащил его на свет божий. Котенок уставился на Снежану, раскрыв от удивления глазки и даже не мяукнув.

– Какая прелесть! – воскликнула она, беря котенка на руки и позабыв, кажется, сразу обо всем.

– Вы ему понравились. У Вас с ним одинаковые глаза.

– Правда? Как его зовут?

– Никак.

– Надо придумать имя. Даже куклам дают имя. Хотя они этого не заслуживают.

– А у него уже есть. Никак.

Снежана рассмеялась, сообразив. Владиславу было радостно, что он сумел развеселить ее. Всем стало хорошо, даже котенку. Может быть, сегодня действительно какой-то необычный день? Драгуров позабыл не только о работе, но и о доме, словно оторвавшись от земли и ее тяготения. Но вопрос девушки вернул его обратно:

– Вы, должно быть, счастливы со своей семьей?

– Конечно, – промолвил он. – У меня отличная жена, дочь. Другая жизнь и не нужна.

– А Вы пробовали жить другой жизнью? – загадочно спросила Снежана. И сама же ответила: – Впрочем, пробуют вино; если оно невкусно – выливают, а если желанно – выпивают бокал до дна. – Она поднялась и протянула руку. – Кажется, мне пора идти. Дедушка приболел, просто просил узнать, как продвигается работа. Но в следующий раз за игрушкой он придет сам. Я передам ему, что все в порядке. Ведь так?

– Остались детали, – смущенно пробормотал Владислав, растерявшись. – А Вы? Вы не придете больше? У меня сейчас, наверное, очень глупый вид?

– Такой же, как у него. – Снежана показала на котенка. – Прощайте! Мне было очень хорошо здесь, поверьте.

Почувствовав, что Драгуров хочет что-то сказать, возразить, ответить, она приложила пальчик к губам и улыбнулась – только глазами, лиственной зеленью весны.

– Ни сло-ва больше, – раздельно, по слогам, проговорила она. И ушла.

Некоторое время Владислав ходил по мастерской из угла в угол. Потом остановился, задумался, вспомнил весь разговор со Снежаной.

– А на что ты рассчитывал, старый дурень? – наклоняясь к котенку, насмешливо спросил он. Никак тотчас же замяукал, словно объясняя, что если кто из них двоих и дурень, тем более старый, то уж не он, а хозяин. – Пожалуй, ты прав, – согласился Драгуров.

Работать не хотелось. Вытаскивая из сумки бутерброды, он наткнулся на сценарий. И, чтобы как-то отвлечься, открыл его наугад.

«…Князь купил меня на торгах за смехотворно низкую цену: два рубля с полтиной, но я не был в обиде ни на него, ни на аукционщика, уж больно надоело торчать без всякого дела на складе, среди других, томящихся в тусклой немоте вещей. Он был игрок и повеса, этот князь, уже немолодой, изъеденный разными болячками, в который раз проматывающийся дотла, но спасавшийся от долговой ямы неожиданным наследством или удачной женитьбой и все хорохорившийся, как юноша. Злые языки поговаривали, что жены его, числом три и все купеческого сословия, чахли и умирали не без содействия князька. Горевал он и впрямь недолго. Торопился жить дальше. Словно предчувствовал, что время его кончается. Россия рушится, а впереди – бездна.

С аукциона, на который заглянул случайно, он привез меня в свой дом возле Никитских ворот. Был такой особнячок с колоннами и мраморными Венерами у подъезда, теперь уж, наверное, снесли… Спроси его в тот момент: зачем ты, князь, приобрел № 18 в аукционном реестре – „Металлический мальчик с лютней и луком“? – он бы и не ответил, поскольку и сам не знал. Не догадывался даже, что внутри меня находится тонкий механизм. Поставил на удобное место возле камина, словно хотел, чтобы я лучше видел длинный игровой стол, за которым по вечерам собирались гости. Все стены вокруг были обвешаны картинами и обставлены зеркальными панно. Князь отличался отличным зрением и зал оборудовал таким образом неслучайно. Вообще-то он шельмовал по-всякому, искусный был. игрок, мастер на разные хитрости, даже приятно. Если бы прожил подольше, наверняка бы кончил свою жизнь на дне, в какой-нибудь ночлежке. Но судьба распорядилась иначе…

Волочился он за одной прехорошенькой девицей из семейства благородного, да только брат этой девушки был такой же заядлый игрок и мот, как наш князь. Она за ним частенько приезжала сюда, вытаскивала из-за стола чуть не со слезами, уговаривала уехать. А братец, пока не проиграется в пух или не сорвет крупный банк, чтоб тут же и спустить все, – ни ногой. Вот и приходилось ей терпеливо ждать да украдкой глаза платочком батистовым вытирать. Тут и князь, в паузах, все рядом и рядом, то шепнет что-то на ушко, а то и вовсе рассмешит чем-то. Известное дело, молодое, не все ж плакать! Короче, вышло меж ними сильное чувство, а попросту – любовь, по крайней мере уж с ее-то стороны точно. А князю, видно, и самому надоела беспутная его жизнь, желал он остепениться, в поместье своем родовом осесть, детишек нянчить. Уж эта-то супружница не последовала бы так скоро за тремя предыдущими. А может, и не задержалась бы, кто его знает?

Эх, дурень князь, хоть и башка хитрая: не в деревню тебе, а в Париж ехать, да со всех ног. Не видел, что ли, что за окном делается? Какой год на дворе, какая игра идет крупная, не чета этой, в каминном зале. Тут уж не смухлюешь, станешь подглядывать за картами в зеркало, а оттуда тебе – Р-р-революция морды кажет. Так-то…

Сидят они, значит, с братцем этим, вдвоем, оба пьяные, на столе – карты. О ней говорят, о невесте.

– Поскольку я в семье старший, ты, бревно этакое, князь, на сестре моей не женишься, потому как мерзавец.

– Кто ж спорит, что я мерзавец? Да только и спрашивать я тебя, голуба душа, не стану, а увезу ее и без твоего согласия.

– А сыграем на нее в карты, кто верх одержит – тому и быть.

Начали банк метать. И вот ведь что интересно: честно сыграл князь – уж мне ли не видеть – может быть, впервые за всю жизнь. Не иначе как на судьбу понадеялся. Тут-то она его и достала. Иной раз не худо бывает и проиграть либо поддаться. Черт с ней, с девицей, других, что ли, мало бродит? Братец тем временем в крик: вор! шулер! да я тебя!.. Кровь вскипела, за грудки схватились, да по мордасам, да по мордасам!.. Какие уж тут дуэли, позабыли про Онегина с Печориным. Тут кто первым канделябр ухватит. А вместо канделябра – статуэтка возле камина, металлическая. Фигурка мальчика. Ловчее-то братец оказался, а князек оплошал. Жалко. Вот тебе и сыграл честно. В ящик».

8

Из здания больницы выбрались через запасной вход, а затем пошли вдоль забора, пока не отыскали подходящее место, чтобы можно было перелезть. Галю пришлось подсаживать, хотя она и уверяла, что брала «в детстве» и не такие барьеры.

– Как же, поверил я тебе! – усмехнулся Гера. – Небось до сих пор в куклы играешь. А я с восьми лет со шпаной вожусь.

– Нашел чем гордиться! Ты бы лучше в школу ходил… А чего это мы убегаем, как шпионы? Ты кого-то боишься?

– Никого я не боюсь. Так надо. И запомни: никогда не спрашивай ничего лишнего. Целее будешь.

– А ты со мной так не разговаривай!

– Ладно, тебе – направо, мне – налево. Расходимся.

– А ты куда теперь?

– На кудыкину гору. Дело есть.

– И я с тобой, можно?

Они встали посреди улицы, сверля друг друга взглядами.

– Ты чего ко мне привязалась? – сердито спросил Гера.

– Это ты от меня отклеиться не можешь, – точно так же ответила Галя. – Ты, кстати, знаешь, что твой папаша требует от моей матери тысячу долларов?

– Это еще зачем? И он не папаша, а отчим.

– Не важно. За то, что ты якобы покалечился. Из-за меня. Ты с ним сговорился, да?

– Была бы мальчишкой – двинул в глаз.

– Ничего другого от тебя и ждать нельзя. Теперь вижу, что ты не в курсе. Значит, отчим твой – шантажист?

– Выходит, так. Я с ним разберусь, не волнуйся. Он к вам дорогу забудет. Ладно, поехали в универмаг.

– А что мы там будем покупать? – спросила Галя, семеня рядом.

– Детскую коляску и подгузники, – не оборачиваясь, ответил Герасим. Пригодятся. А теперь слушай меня внимательно…

У Геры созрел план, в котором нашлась роль и для его подруги. Это даже хорошо, что она оказалась рядом. Пусть примет участие в «мероприятии». Только бы не струсила, но, судя по всему, характер у нее есть. Со временем может выйти толк. И она не шалава какая-нибудь, вроде Людки и других девчонок. И красивая, хотя это неважно. Был бы ум. Вот и проверим, можно ли на нее положиться, или нет? Покосившись на Галю, он спросил:

– У тебя сейчас дома никого нет?

– Пусто, а что?

– Одолжишь мне какое-нибудь свое платье? Надо.

– Идем, – без лишних расспросов согласилась Галя.

Обошлось без примерок, Гера не привередничал, к тому же они с Галей были приблизительно одного роста.

– Лифчик дать? – ехидно спросила она.

– Пожалуй, – подумав, согласился он. – Все должно выглядеть натурально.

– Тогда я поищу у мамы.

Минут через десять, когда Герасим был полностью экипирован, Галя критически осмотрела его и заставила пройтись по комнате.

– Туфли не жмут? Хорошо, что у тебя ступня тоже маленькая. А ты, оказывается, премиленькая. Просто ангелочек. Надо еще беретик. И можно чуть-чуть подкрасить губы. И очки забыли.

Гере пришлось стерпеть и эту противную процедуру. Покончив с гримом, Галя подвела его к зеркалу. В нем отразились две девочки, одна – с темными волосами, другая – с золотистыми.

– Если ноги красивые, можно носить и короткую юбку, – солидно сказала Галя. – Тебе идет.

– Какое же я чучело в этом наряде! – усмехнулся Гера.

– Наоборот, как куколка. Просто у тебя другая психология, мужская. Поэтому неудобно. Бери пример с Дастина Хоффмана. А теперь скажешь наконец, что ты задумал? Ограбить банк?

– В таком виде у меня только один путь – на панель, – вновь усмехнулся Гера и посмотрел на часы. – Пора.

Глава седьмая

1

Укромный уголок на студии они так и не нашли, пришлось отправиться в открытое кафе напротив. Неделя-две – и цветастые зонтики снимут, пластмассовые столики и стулья уберут, а пока еще можно было, запахнувшись в плащ, выпить на свежем воздухе чашку горячего чая с лимоном. Легкий ветерок совсем растрепал соломенную гриву сценариста, и Карине вдруг захотелось причесать его своей расческой.

– Вы что, близоруки? – спросила она. – То щуритесь, то глядите куда-то… в никуда. Не хотите смотреть на людей?

– Угадали, – усмехнулся Колычев. – А очки не ношу потому, что, если будут бить морду, могут попортить битым стеклом глаз. Разумно?

– Вполне. Наверное, у Вас был в этом деле опыт.

– Просто предусмотрительность.

– Тогда и шляпу носить не стоит. Бывает, отрывают поля вместе с ушами.

– Это хорошо, что у Вас есть чувство юмора. Селена в моем представлении не столько трагическая фигура, сколько комическая. Думаю, Вы справитесь с ролью.

– А я еще вообще не решила, буду ли играть в фильме.

– Не ломайтесь. Ведь Вам хочется? – с грубоватой прямотой спросил он.

– Допустим, что так. – Карина была вынуждена признать это, но следующий вопрос ее немного огорошил:

– Расскажите о себе. Мне интересно. Вы замужем? И конечно, несчастливы?

– Что-то Вы наглеете прямо на глазах, – улыбнулась она, вертя кольцо на пальце. – Раньше на детских сеансах перед фильмом показывали такой киножурнал «Хочу все знать!». Жаль, если Вы уже не застали. Почерпнули бы много полезного.

– Ну, раз Вы не хотите, я сам расскажу про Вас, – произнес Колычев, впервые не отводя взгляда. Даже наоборот, он смотрел так, будто пытался загипнотизировать.

Карина почувствовала и легкое волнение, и страх. Не обращая внимания на ее предостерегающий жест рукой, Колычев начал:

– Замуж Вы вышли довольно рано, лет в двадцать, еще не успев как следует пожить для себя, и сразу же родили ребенка, мальчика. Пытались продолжать сниматься в кино, но роли Вам предлагали все хуже и хуже, совсем эпизодические, и Вы от обиды и злости уверили себя, что все это – чепуха, главное – семья, дом. Муж и ребенок. А кино обойдется без Вас. И Вы очень хорошо вжились в новую роль, играли ее от всего сердца – роль любящей жены и матери, хранительницы домашнего очага. Но где-то в глубине души пряталась коварная мысль, как бы Вы ни старались ее запрятать: годы-то проходят. Неужели это все? Все, для чего я была рождена на свет? И вот неожиданно наступил день, когда Вы поняли: да провалитесь вы в болото, я молода и красива, и талантлива, и почему всё, Колычев развел руками, словно пытался обхватить окружающий их мир, – всё это не принадлежит мне? Почему я не живу, а существую? И муж, и сын живут своей жизнью, Вы отдали им все, и теперь пора заняться собой. Стоя перед зеркалом, Вы сказали себе: «Я свободна». И повторили это еще раз, вслух. Хотя в квартире, кроме Вас, никого не было… Ну, я угадал?

Карина слабо улыбнулась в ответ. Она настолько была поражена его словами, что растерялась. Он понял ее лучше других. Этот «сукин сын», как сказал бы о нем Клеточкин, угадал даже немую сцену в комнате, перед зеркалом, будто стоял за ее плечом.

– Вам не сценарии, а гороскопы составлять, – тем не менее язвительно сказала она. – Все, что Вы тут наболтали, – полная ерунда. И у меня не сын, а дочь. Ясновидящего из Вас не выйдет.

– Жаль. – Колычев досадливо махнул рукой. – Мне казалось, что я Вас «почувствовал». А Вы?

Что она могла ответить? Он был меткий стрелок и попадал точно в цель. Дальнейший разговор становился просто опасен. Неизвестно, куда их могло занести.

– Мы же хотели обсудить сценарий, – поспешно сказала Карина. – Что Вас подтолкнуло к этой идее, теме – люди и куклы, игрушка, следящая за людьми?

– Не игрушка, нет, – промолвил он, помолчав. – Тень. Человеческая тень, которой все равно, за кем следовать. Ты сам, раздвоившийся, оторвавшийся от души. То начало в каждом из нас, которое мы тщательно скрываем. Скажите откровенно: Вам никогда не хотелось кого-нибудь убить? Совершить преступление?

– Да, – призналась Карина. – Но все это на уровне эмоций. Безгрешных людей нет. Но я понимаю, что Вы имеете в виду. А Вам самому разве не страшно заглянуть в бездну?

– Хорошо, что хоть понимаете… – тихо проговорил он.

Возле универмага было многолюдно, рядом находился вход в метро, а около него – коммерческие палатки. Стояли цепочкой женщины, предлагавшие разный товар – белье, платья, парфюмерию, кухонную утварь. Невдалеке на скамейке сидели две девочки-подружки, лакомились мороженым. Одна из них была в беретике и очках.

– Вот он идет, – сказал Гера. – Опаздывает. Симеон остановился у входа в универмаг, начал оглядываться. В руке он держал полиэтиленовый пакет.

– Немного подождем, потом работаем по плану, – произнес Герасим. – Почему он один? Я эту сволочь хорошо знаю, не мог он прийти один. Где-то его приятели… Пошли пройдемся!

Среди припаркованных автомашин стоял «Москвич» с тонированными стеклами. Гера уже давно вычислил его, а когда дверца на секунду открылась и на землю полетел окурок, он узнал одного из дружков Симеона. Вместе иномарки «бомбили». Он так и предполагал, что Сима замыслил какую-то пакость. Скажет, что пистолет в машине, а там они отберут у него баксы и вышвырнут на скорости в кювет. Или еще что-нибудь в том же роде. Гад ползучий. И он, и Корж тоже, и этот – Гнилой. Ничего, сейчас поглядим, кто кого перехитрит.

– Следи за машиной – дашь знак, – шепнул он Гале, а сам направился к Симеону. Остановился в двух шагах от него, доедая мороженое. Затем, скосив глаза, будто невзначай бросил:

– Дяденька, удовольствие не хотите получить?

Симеон вперился в него и хмыкнул:

– Вали отсюда, козявка, пока ноги узлом не завязал.

– Нет, всерьез? Всего десять долларов.

– На кино не хватает?

Симеон оглянулся, ищя глазами Геру. Время поджимало. Скорее всего, пацан передумал и не придет. В полиэтиленовом пакете лежал «Макаров» с полной обоймой, завернутый в газету. Сима рассчитывал так: показать пистолет мальчишке, а потом повести его в лес, якобы пару раз пульнуть по деревьям. Или отправиться на машине за город. Дальше – проще. Кто будет искать мальчишку и кому он вообще нужен? Мало ли чьи кости потом по весне находят… Если Гера все-таки придет, то ребята его не упустят. А пока можно и развлечься. Он посмотрел на стоявшую рядом пигалицу в беретике – кого-то она ему напоминала.

– Тут рядом подъезд с чердаком, – торопливо сказала девчонка.

– А ты, видно, дорогу туда хорошо знаешь? – усмехнулся Симеон, махнув рукой в сторону «Москвича». – На жвачку зарабатываешь?

– На учебники, – ответил Гера. Из машины вышел один из барбосов, лениво подошел к ним.

– Отлучусь, – коротко бросил Сима. – А вы ждите. Если придет – везите его на дачу, скажите, что я там.

– Оставь ствол-то, – барбос потянул руку к пакету.

– Со мной будет.

– Как хочешь. – Барбос вернулся к машине.

Галя постояла еще немного рядом, а затем тихонько пошла вслед за Симой и Герой, удалявшимися в сторону пятиэтажек. Когда те нырнули в один из подъездов, она осталась ждать, не зная, что делать дальше. Ей нравилась эта игра с переодеванием, нравилось ощущение азарта и риска, хотя она и чувствовала, что все может кончиться совсем не весело. У Геры была какая-то тайна, вроде как у Монте-Кристо. Галя вообще начинала романтизировать его все больше и больше. Он жил другой жизнью, гораздо более насыщенной событиями и приключениями, какими-то непонятными опасностями, и ей хотелось также принять в них участие. Или хотя бы быть где-то рядом…

– Эй, малышка, куда так торопишься? Дай хоть разглядеть как следует, говорил Симеон, карабкаясь вслед за Герой по узкой лестнице на чердак.

– Время, дяденька, деньги! – откликнулся тот. Он хорошо знал это место. Иногда они собирались тут всей компанией. А чтобы посторонние не совали нос, имели в запасе кое-какие ловушки. Утром он успел побывать здесь и все проверить. – Вот и пришли, – сказал он писклявым голосом. – Куда хотите-то? Туда или сюда?

– По-всякому, – благодушно отозвался Симеон, начиная расстегивать брюки. В этот момент на шее его захлестнулась петля из проволоки, которая словно упала со стропил, и Гера моментально потянул задругой конец, закручивая его вокруг балки. Сима захрипел, вцепившись в горло, глаза стали наливаться кровью. Он не мог двинуться, поскольку петля от любого движения затягивалась еще туже. Последовал болезненный удар в пах, от которого Сима согнулся бы вдвое, если бы не проволока. Сквозь туман в голове до него донесся писклявый голос:

– Ну что, дяденька, получили удовольствие? С вас десять баксов, как договаривались.

Пошарив по карманам Симеона, Гера отсчитал нужную сумму, остальное положил обратно. Забрал полиэтиленовый пакет.

– Отдохни, пока дворник не придет, – сказал он, застегивая на Симеоне брюки.

От этой сцены с убийством князя у Драгурова осталось неприятное ощущение, словно он не читал страницы, а жевал их. Отбросив в раздражении дерматиновую папку, он задумался. Владислав еще не предполагал, что между его металлическим мальчиком с лютней и луком и этим сценарием может существовать какая-то связь, пусть даже совершенно случайная, но уже чувствовал беспокойство и тревогу. Как если бы ступил на болотистую почву и теперь каждый его шаг был сопряжен с риском. И еще Снежана, неожиданно вошедшая в его жизнь… Сейчас он не мог просто взять и выбросить ее из головы. Что-то изменилось. И перемена судьбы, если такое возможно, готовилась исподволь, вызревала внутри него. Ему претили собственные мысли, желания, поскольку таили в себе сладостную неизвестность, но что можно было поделать? Запретить себе думать?

Тишину прорезал телефонный звонок, и котенок, лежавший у него на коленях, испуганно спрыгнул на пол. Владислав снял трубку, не ожидая почему-то ничего хорошего. Голос старого мастера узнал сразу, хотя на том конце провода что-то хрипело и булькало, будто Белостоков звонил из преисподней, а рядом с ним закипали смоляные котлы.

– Я думал, у Вас не работает телефон, – усмехнулся Драгуров.

– А я от соседей, – пробурчал наставник. – Ты давай приезжай ко мне спешно. Надо.

– Что случилось?

– Игрушка твоя… Мальчик этот. Неладно.

Владислав взглянул на часы. Он никогда не позволял себе уходить с работы так рано. Чудит старик, блажь одолела. Или?..

– Обождать до вечера можно?

– Можно, да не нужно. Боюсь, поздно… Сам решай!

Больше от Белостокова ничего нельзя было добиться. Очевидно, он не хочет говорить при соседях, догадался Драгуров. Но что могло заставить так нервничать старого медведя?

– Приеду, как освобожусь, – произнес он, вешая трубку. – Жаль, что к нему нельзя отправить тебя, – добавил Владислав, глядя на котенка, вновь прыгнувшего к нему на колени.

Срываться по первому зову из мастерской не хотелось. Иногда руководство устраивало внезапные проверки, грозившие штрафными санкциями. Но и телефонный разговор не выходил из головы. Да и работа теперь как-то не клеилась, казалась пустой и никчемной. Провозившись с куклами еще минут сорок, Драгуров в сердцах выругался, запер мастерскую и отправился к Белостокову.

Настроение было препоганое, будто он ехал к врачу за приговором-диагнозом. В последнюю неделю все шло наперекосяк. В довершение всего автобус застрял в пробке из-за какой-то аварии впереди, и сквозь грязное ветровое стекло Драгуров долго смотрел на две искореженные легковушки. Потом к «скорой помощи» понесли покрытые белыми простынями тела на носилках. «В Москву пришла Смерть», – глупо подумал Владислав, словно есть на земле место, куда она еще не заглядывала и где ее не ждут столь обреченно, как здесь.

– Это только начало! – проворчал сосед с землистым цветом лица. – Чума нас всех забери…

– Дайте пройти! – раздраженно произнес Драгуров, проталкиваясь к выходу.

К Белостокову пришлось добираться окружным путем, потеряв при этом еще лишний час. На звонок никто не открывал, а когда Владислав начал стучать в дверь, она сама подалась, поскольку замок был поставлен на предохранитель. В квартире было темно. И – затхлый запах, ударивший в лицо. В прошлый раз пахло иначе, просто жилищем старого человека, пропитанного миазмами тела и остатками пищи. Теперь – как из разрытой могилы. Владислав осторожно переступил порог, позвав в пустоту:

– Александр Юрьевич? Спите, что ли? А я вам кефир купил.

Щелкнув пару раз выключателем, он чертыхнулся. Наверное, полетели пробки. Пришлось двигаться по коридору на ощупь. Куда делся старик? Пошел за электромонтером? Перебравшись на кухню, Драгуров щелкнул зажигалкой и поискал на полке спички. Рядом с коробком лежал и огарок свечи. Только сейчас он почувствовал, как сильно колотится сердце. Казалось, этот стук слышен и в соседней комнате. Но он уже догадывался, что квартира пуста. Здесь никого нет. Ни одной живой души, кроме него самого.

Запалив фитилек свечи, Драгуров побрел в комнату, прикрывая робкое пламя ладонью. И почти у самого порога чуть не споткнулся о тело старого мастера. Александр Юрьевич лежал на спине, лицом вверх, а в мертвых глазах плясали два огонька. И это было по-настоящему страшно.

Выскочив из подъезда, Гера кивнул своей подружке и быстро пошел прочь, не сомневаясь, что она, как собачонка, последует за ним.

– Куда теперь? – тормознула его Галя. – А этот… с которым ты был, где?

– Тебе не надоело задавать глупые вопросы? – огрызнулся Герасим, чуть повернув голову. – К тебе идем! Я что, всю жизнь буду ходить в твоем дурацком платье?

– Я тебе что, марионетка?! – обиделась она. – Я не кукла, которую можно таскать за собой, куда взбредет.

– Ладно, не дуйся, – немного погодя, произнес Гера. – Просто не надо тебе ввязываться в дерьмо. Впрочем, поздно…

– Что ты хочешь этим сказать?

Гера ответил загадочной фразой, которую она так и не смогла понять:

– Если начнет дергаться, тогда играй для дурака музыку.

Сам-то он знал, о чем говорит. Симеону сейчас оставалось только одно: ждать. Ждать, когда кто-нибудь придет и высвободит его из петли. А кто забредет на чердак и скоро ли? Сколько должно пройти времени? Он почти висел, касаясь носками ботинок пола и вытянув в напряжении шею, обхваченную стальной проволокой. Голова гудела, перед глазами плыли красные круги, дышать было почти невозможно. И кроме того – ужас, сковавший его сознание и лишивший способности мыслить. Ноги и пальцы рук, вцепившиеся в горло, постепенно немели.

«Попался… Попался, как последний лох! Гадина… – твердил он про себя. Ну, обожди! Дай только выбраться…» Тут Симеон сообразил, кого напоминала ему эта девчонка: Герасима! Это был переодетый и расфуфыренный, как малолетняя шлюшка, Герка! Сима чуть не взвыл от огорчения и бессильной злобы. «Убью его!» – твердо решил он, стараясь не шевелиться. Но колени предательски дрожали, и уже не ужас, а бездна отчаяния начинала овладевать всем его естеством…

Дома у Гали, не обращая на нее внимания, только повернувшись спиной, Гера стал поспешно разоблачаться, швыряя девчоночьи тряпки на пол. Галя вытащила из брошенного на кровать полиэтиленового пакета газетный сверток и с любопытством развернула.

– А это зачем? – спросила она, взвешивая на ладони тяжелый, поблескивающий вороной сталью пистолет.

– Положи на место! – строго сказал Гера. Она не послушалась, держа «Макаров» обеими руками и направив дуло в его сторону.

– Ну и стреляй! – равнодушно произнес Герасим, вновь поворачиваясь к ней спиной. Между его острыми худыми лопатками синело пятнышко, похожее на нарисованный глаз.

– Что это? Откуда? – Галя коснулась стволом пистолета вытатуированного ока.

– Давняя история! – отмахнулся он. – Как-нибудь расскажу.

– Глупо и смешно. Третий глаз, – сказала она, фыркнув. – А больше ты себя никак не изукрасил?

– Мне что, догола раздеться? – разозлился Гера.

– Раздевайся! – насмешливо сказала она, подначивая его еще больше. Но она никак не ожидала, что он воспримет ее слова всерьез. Наверное, у него действительно было не все в порядке с головой, по крайней мере, стыда никакого. Галя не успела моргнуть глазом, как он сбросил плавки и повернулся к ней лицом, уперев кулаки в бока. Она почувствовала, что начинает краснеть, но продолжала смотреть. Взгляд задержался там, где только начинали курчавиться волосы.

– Ну! – с вызовом произнес он. – А теперь ты! Чтобы по-честному.

Непонятно, что с ней случилось… Он обладал какой-то магической властью, повелевал ее волей. Медленно, но покорно Галя стала расстегивать молнию на юбке, хотя голова ее работала ясно. На пол полетела блузка, потом колготки. Затем, сжав губы, она сбросила последнее и переступила с ноги на ногу, стоя теперь перед ним такая же обнаженная, как он сам.

– Ты почти взрослая. И красивая, – произнес Герасим, сощурившись. – А я? Он словно ощупывал ее взглядом.

– Ты тоже, – нерешительно ответила Галя, чувствуя, что еще немного – и разрыдается. Ее тянуло в новую, неизведанную жизнь… и сковывал страх. А он так и стоял поодаль, не двигаясь. Еще не мужчина, но уже не ребенок. Странный мальчик.

– Мы сошли с ума, – прошептала она.

И в это время задребезжал спасительный дверной звонок.

Карина уже давно хотела прервать разговор. Казалось, они уплывают все дальше и дальше от берега и вернуться обратно не хватит сил. На столике стояли пустые чашки, осенний ветер, врываясь в открытое кафе, трепал соломенные волосы Колычева, а он продолжал говорить – о своей жизни, сценарии, учебе во ВГИКе практически ни о чем, поскольку все это было неправдой, вернее, каким-то поверхностным слоем, доступным чужому взору. Главное хранилось глубоко внутри. Ей было неинтересно слушать, и она думала: когда же он откроется по-настоящему, сбросит с лица удобную маску то ли разочарованного странника, то ли доморощенного плейбоя, скучающего среди людей.

– Мы обречены погибнуть, – сказал Колычев неожиданно, без всякой связи с предыдущей фразой: манера у него была такая – перескакивать с одного предмета на другой. – Вы, конечно, читали Апокалипсис? Там все очень толково разъяснено про нас с вами. Россия на земле – последнее пристанище Господа. Но Его позиции здесь теперь очень уязвимы. – Он произнес это так, словно речь шла о котировке акций на бирже. – Скоро и от России останется один пшик. С Ним борются не атеисты, которых уже нет, не заговорщики-масоны и даже не все мировое персонифицированное зло. А ангельский ребенок во главе воинства кукол. Он уже вышел из мрака, обрел силу и готов царствовать. Новый эквивалент мер в двадцать первом веке – не золото или энергоносители, а расчетная стоимость души. Не волнуйтесь, умные головы уже определили цену каждой душе. Кто откажется продавать, будет уничтожен. Вот так, милая. Хотите еще кофе?