Текст книги "Жизнь поэта (СИ)"

Автор книги: Александр Тимофеичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

И, любуясь неслышно землёй,

Буду таять в небесную просинь,

Ветерком пролетев над тобой.

И, оставшись на миг уловимым,

Синей лаской коснусь я лица,

И по-прежнему стану любимым

Без конца, без конца, без конца.

10. Октябрь

Аверкий тупо думaл:

– Едет осень нa пегой кобыле...

(И.А.Бунин. Худая трава)

Едет осень на пегой кобыле,

И за нею плетётся луна

В облаках, как в холодном мыле,

С непогоды худа и бледна.

Растеряв по лесам и полянам

Азиатских теней письмена,

Едет осень, одетая спьяну

В листопады, желта и красна.

Едет осень, ненастьями плача,

И под нею колышется грязь,

И под ветром качается кляча,

По-кобыльему матерясь.

11. Ноябрь

В окна вставлены зимние рамы,

А прохожие – в тусклый драп.

С нами осень крута на расправу:

Ветви наголо – скоро парад.

Его примет зима-старуха...

И отвесно падает снег

На её озимое брюхо

Сквозь зелёные ели прорех.

12. Декабрь

Зима приходит как старуха,

Последним месяцем в году,

И растирая снегом ухо,

Мы с нею не всегда в ладу.

Она худа и еле дышит

Ощипанным календарём,

Сопит, на окнах что-то пишет

Своим алмазным коготком.

Её письмо нам непонятно...

***

Холодное лето. Тринадцатый год.

Сидим по квартирам все дни напролёт.

Ну, был бы охотник – сезон не открыт,

Ружьё зависелось в сенях у корыт.

С грибов уж воротит, опять же – запор,

Чего не упомню с младенческих пор.

В лесу межсезонье у ягод – простой! -

Черника сошла – и хоть падай, хоть стой.

Брусника не зреет: тепла не видать,

А будет ли клюква – не хочется ждать.

Стрижи улетели, махая крылом.

И это – в июле! Ну, просто Содом.

А что будет в августе? Как в "Роковых"? -

Когда перемёрзла тьма гадов земных.

И сколько обид друг на дружку с тобой,

А злость в непогоду – приятель плохой.

И скучно, и грустно, и хочется выть,

И нет даже мысли собаку купить.

***

Утром глянул сегодня в окно:

Всё одно, всё одно, всё одно,

Гладкошёрстное серое небо,

Разродиться готовая небыль -

Ну, конечно, дождём, а не чем бы -

Будто вовсе на отдыхе не был...

Дождь

Дождик, дождик, барабанщик,

Для мембран моих ушей,

Желобов и бочек банщик

Для лягушек и ужей.

Он приходит в мягких лапках,

Гладит верхнюю листву,

И вдруг шлёпнется, как палка,

В огородную ботву.

А потом настроит звуки,

Пыль дороги решетя,

И со смачным перестуком

Припускает не шутя.

Мы на дне земли поникли,

И весь мир в воде дождя,

Тонем, мокрые до нитки,

Вёдра так и не дождясь.

Мелкой дробью что есть мочи

Бьёт в литавры крыш и луж -

Неужель до самой ночи

Этот шум для наших уш?

Утолив свои печали,

Дождик вдруг стал милостив:

В мягких лапках, как в начале,

Тихо так и мило стих.

***

Распогодило, поманило

На один погожий денёк,

Ветер северный подменило,

Повернув его на восток.

Но стрижи назад не вернулись,

И ненАдолго это тепло,

В городах, значит, небо улиц

Опустеет, лету назло.

Остаются вороны и галки,

Воробьи, и скворцы ещё здесь,

Но стрижиные догонялки

Не для них – хоть из перьев лезь!

Они жмутся к земле, к человеку,

Их кормильцу – возьми его бес!

Ну, а стриж – это стриж, спокон веку

Постоянный житель небес.

Рильке в 1916 году

Не пишется. Опустошённость

во мне и мире человечьих войн.

Мир обезлюдел. Зверем нелюдимым

он смотрит в нас и узнаётся в нас

и смертью насмерть опрокинут

и объяснён бессмысленностью бытия.

Не спится. В сотый раз

обшарены изнанки век.

Ошпарены зрачки

Немым провиденьем грядущих войн.

И в клетке ясного сознанья

Мысль безъязыкая и корчится и снится.

Где в этом веке наизнанку

Найдёшь земное притяженье чувств?

В бессильной красоте самоубийств?

Мне не о чем молчать

И не с кем поделиться,

Что в очагах чужих пристанищ

Мне чудится пожарищ дым.

Где родина? И где чужбина? Где – я?

О красота!

Беспала ты! Давно истлели

Твои творящие персты.

И я тебя спасти не в силах.

Реки Мандельштама

Сколько воды утекло после смерти твоей, Мандельштам!

Сколько новых русел проложено и засыпано старых!

Но где та вода, что струилась между твоими пальцами?

Где реки, которым ты дал свои имена,

Играя роль осведомлённого паяца -

Где твой труп, Осип Мандельштам?

Может быть, ты, как Индус, пеплом в реках

Вынесен мутной водой в океаны?

Может быть, удобрил чернозём частного огорода

Для поспевания помидор и огурцов

На радость худого кошелька возродившегося частника -

Где твой труп, Осип Мандельштам?

Я помню, ты кричал вслед уходящей толпе

Всей выстраданностью своих отточий:

– Я – ваш! Я – всё же современник! -

А друзья собирали твои отточия

И сплетали из них паутину доносов и клеветы -

Где твой труп, Осип Мандельштам?

Там, где трамваи чиркают по линованному небу,

Где пацаны собирали брошенные тобой окурки,

Где твоя безбытность слыла бродяжничеством

И где воронья шуба растопырилась перьями

На вешалке бывшего музыканта – неужели

Там твой труп, Осип Мандельштам?

Ты, единственный равный Данте Алигьери,

Но не успевший сложить своих терцин,

Оставивший томики стихов, изданных в разных Америках

С отточиями и вариантами отточий,

О которых нельзя говорить на родине – неужели

Это твой труп, Осип Мандельштам?

Но может быть, ты уже бесчисленное множество раз

Выпал на землю дождём и снегом,

Замёл метелью дороги, которые любил?

Если так, я забуду о летейской стуже,

Образ которой преследовал тебя, и мне ни к чему знать,

Где твой труп, Осип Мандельштам.

Молчание Норвида

Я никого не жду. Я чту молчанье -

– – – – – – – – – – – -

– – – – – – – – – – – – -

– – – – – – – – – – – -

Поэтов раннее сиротство

Пронзительнее визга пил,

Распиливающих для удобства

И тот и этот мир.

И кто меня в приютском братстве

Услышит чуткостью ресниц,

Раздавленного эмигрантством

Среди оглохших лиц!

Я – в пыль повергнутое пламя -

И мне уже совсем не жаль,

Что жизнь придумана не нами

И мне чужда её печаль.

Стихи о русских художниках (из цикла)

*1. Фёдор Васильев

Поторопись! Всех линий жизни

С трудом хватает на одну,

И горлом кровь однажды брызнет

На кисть – последнюю струну.

А как всё славно начиналось,

И без болезней, и без бед,

В семнадцать лет ещё казалось,

Что впереди десятки лет.

Разверзлось небо над горами,

И Бога ищет влажный взгляд,

И сосны над двумя волами

Между собою говорят.

Зовут на север, там, где солнце

Неторопливое встаёт,

И на рябине у оконца

Зарянка песенку поёт.

Там – оттепели, бездорожье

Между зимою и весной,

Там не волы, а люди божьи

Бредут с котомкой за спиной.

Из облаков лихие кручи

Там громоздит вверху гроза.

И благодатный дождь из тучи

Кропит у нищих образа,

Бредущих русскою дорогой,

Которая на всех одна,

Живущих милостью у Бога,

Там, где берёза, куст, сосна.

И мокрый луг, дождём умытый,

Травинкой каждой в нём блестит.

И он, как проклятый, убитый,

Россию на холсте творит.

...Как тесно в ялтинском жилище,

Где два окна доносят свет

С той стороны, где на кладбище

Ему лежать... а может, нет.

*2. Виктор Борисов-Мусатов

Два мира есть: в одном – мы плачем,

Смеёмся зубы напоказ,

Скорбим и любим, слёзы пряча,

Платочком промокая глаз.

Тут реки по-над небесами,

Текут в моря, где облака,

И над намокшими полями

Горит нам радуга-дуга.

Здесь в мячик девочка играет,

Такой большой – не хватит рук,

Тут сад весною расцветает:

Всё, как положено – не вдруг.

И есть иной мир: там – всё зыбко,

И нету слёз, и смеха нет,

И жизнь там кажется ошибкой,

Там ночь – без звёзд, без солнца – свет.

Над водоёмом под куртиной,

Где небо заметает след,

Две девушки сидят картинно,

Они молчат: ведь звуков – нет.

В тумане призраки рядами

Без страха обступают нас,

Им всё равно, что будет с нами:

Там нет живых – и весь тут сказ.

Всё рядом: жизнь – и смерти скука, -

Граница в сердце пролегла,

Пиши, художник: эта мука

В тебе, как в окнах без стекла.

Но мы живём в возможном мире -

Иль невозможном – знает кто?

Усмешка дьявола всё шире,

А Бог упрятан под пальто.

Где грань между двумя мирами,

Где – жизнь, и где – небытиё,

Где райский свет – и ада пламя,

И где пристанище твоё?

Ещё дельфин не вынес тельце

К вершине камня на горе,

И молчаливого умельца,

Что будет плакать на заре.

Пиши свой Реквием, художник,

Оплачь любимые тела,

У вечности своей заложник,

Ты знаешь, как пойдут дела.

Как сгинут оба твоих мира

В огне убийств и грабежей,

И Реквиемом, как порфирой,

Покроют взгляд души твоей.

*3. Александр Дейнека

Мне снились девушки Дейнеки

С набором мышц, движений, форм,

Они перекрывали реки,

Коровам задавали корм.

Они грузили на платформы

Комбайны, уголь и авто

И выполняли трудонормы,

Застёгнутые в прозпальто.

Лишь в выходной на стадионе

Все обнажали телеса

И в пирамидах поколонно

Цеплялися за небеса.

Как шар чугунный, мяч бросали,

К пудовым гирям – свой подход:

Их руки девичьи ласкали

Пред тем, как запустить в полёт.

Смешались в кучу гири, груди

И невообразимый торс,

Смешались бёдра, икры, люди:

Куда мужичий делся форс.

Ни подойти, ни взглядом встретить

В тебя несущихся девиц,

Ну, нечем мужикам ответить

На скрежет потных ягодиц.

...Менялся мир, менялись люди,

Из щуплых и голодных тел

Вожди лепили то, что будет

Их защищать – кто уцелел.

Какая там Мадонна Литта,

У нас своя стоит стеной,

Ребёнок под её защитой

Спит за могучею спиной.

О, красота без дна и крыши,

Ты переменчива и зла,

И кто на зеркало надышит

Хотя бы чуточку тепла...

Роберт Фальк

Поэма

1.

Среди бесчисленных мгновений

Над загрунтованным холстом

Кто не мечтал писать, как гений -

Пусть все узнали бы потом.

2.

Как трудно жить под этой глыбой

С названьем каверзным Сезанн,

Писать картины, где бы ни был -

Москва, Париж иль Самарканд.

Куда ни глянь, простые формы

И строгих линий череда,

Портрет, пейзаж ли, натюрморт ли:

Беда, художник мой, беда!

И стало проще «будь что будет!»

Писать, как завещал Сезанн,

Но Фальк лишь сам себе подсуден:

Как жаль, что он не музыкант.

3.

Промчались годы молодые,

Прощай, бубновый интерес,

И мастерские, мастерские,

Где как: с удобствами и без.

Сначала – выйти за границы:

Ещё неясен скрытый бунт

Невиданных композиций,

Никем невообразимый грунт.

В пейзажах крыши и деревья

Поют, летя за край холста,

На грани жизни бессмертея

Там, за холстом и неспроста.

4.

...Мы все живём в предметов мире -

Нас окружают и кричат:

– Мы – вот! Мы – здесь! Раскрой пошире

Свои глаза! Зажги свой взгляд!

Какое к чёрту равновесье

У фруктов с вазой на столе?

Над нами ты страстями взвейся:

Нам нет покоя на Земле!

Забыты напрочь натюрморты,

Где в красках драмы линий, форм:

Сюжетам н_а___р_а_з_р_ы_в___а_о_р_т_ы

Пришла пора без всяких норм.

Что там, за абрисом предметов:

Мечта иль морок? Ад иль рай?

Вся жизнь мерцает в фоне этом,

А что кому: сам выбирай.

5.

На фоне сумрачно-лукавом

Вдруг оживают голоса:

– А можно мне над ухом правым

Поправить локон, где коса?

Учиться никогда не поздно:

Всё тоньше кисть, точней мазок,

И взгляд с портрета смотрит звёздно:

Зачем меня ты подстерёг?

Но гению стеречь приютно,

Когда сеансов за полста,

То пишет в рост, а то погрудно,

Всегда как с чистого листа.

Пока не совершится чудо:

Душа с портрета зазвучит.

И я стою, я плакать буду -

Мгновенье в вечности летит.

***

В недальнем ящике стола

Лежала записная книжка,

Все телефоны сберегла,

Мой позабыв, малышка.

По старым стёртым адресам -

"Иных уж нет, а те – далече" -

Бесцельно бродишь по листам

В нечаянной надежде встречи.

Но слишком слабы голоса,

И мне глаза блестят в тумане -

Всё, что запомнила душа

Из давних лет – до расставаний.

Всё те же вы – какая ночь

Нас навсегда разъединила -

Воспоминанья гонишь прочь

И вновь зовёшь их что есть силы.

Мне близко всё. Я молод вновь.

Я настоящим взят в кавычки,

И слово прежнее "любовь"

Я в рифму ставлю по привычке.

***

И шепчут губы осторожно

Полоской голоса в тиши,

И всё становится возможно

На ломком лезвии души.

Когда-нибудь одни в квартире

Мы засиделись допоздна -

И так безмолвно в целом мире,

В гляделки просится луна.

И нет светлей твоей улыбки,

Из щёлки век блестят глаза,

И в сердце гибельно и зыбко

Грядёт последняя гроза.

***

Зима ушла не обернувшись,

И разозлиться не сумев,

Нагрянувшим морозцем уши

Не прихватила, не успев.

И льдинки Снежной королевы

Растают, как их не таи:

Пусть сердце бьётся так, чтоб слева

Теплели рёбрышки твои.

***

Когда-нибудь под маятник колючий,

Тая в груди нетающий сугроб,

Открою настежь издавна скрипучий

Забытых чувств старинный гардероб.

Что с нами станется! Курилки живы -

И сладостный дымок струится в нас,

И сердце, лёгкой радуясь поживе,

То бьётся, то замрёт, то снова в пляс.

Пусть маятником время источило

Пространство тела в незабвенный прах -

Всё те же мы, нам родиною милой

Помин души в неблизких временах.

Какой песчинкой, лёгкой и послушной,

В движеньи по морю всегда вольна,

На берег чистый, навсегда нескучный,

Нас вынесет солёная волна.

И чьи-то малыши песка горстинки

Несут подальше от границ морских,

Ты рядышком со мной – и ты песчинка,

Такая тёплая в ладошках их.

Ты вся со мной – нам жизнь была привычна,

И так была невероятна смерть,

Что живы мы с тобой в песке обычном

И так близка нам голубая твердь.

И никогда тоскою деревянной

В бесчувственный нас не упрячут гроб -

Ведь так легко вдвоём разбить стеклянный

Забытых чувств старинный гардероб.

Музы (1-2)

1. Первая муза

От заката до рассвета

Есть волшебная страна -

Сновидения поэта:

Где она и кто она.

С самой юности тревожит

Затаённый интерес

К неземной девичьей коже

И в одежде или без.

В шелковистых очертаньях,

И туманна и вольна,

Под ресничным трепетаньем

Снится юноше Она.

Неотвязно уловима

(Где-то видел или нет),

И пришёл неумолимый

К удивлению момент.

Вот она, и даже рядом,

Как та девушка из сна,

И пророком быть не надо,

Чтоб поверить: Да, она!

Руки? Ручки. Ноги? Ножки.

Шея тонкая из плеч -

Всё, что надо, даже множко,

Что из сна пришлось извлечь.

И дыхание вздымает

Волнами прилива грудь,

И она ещё не знает:

Музой юноше пребудь!

От заката до рассвета

Есть волшебная страна -

Сновидения поэта,

Где теперь царит Она.

2. Другие музы

От рассвета до заката

Жизнь катилась чередом,

И поэт уж бородатый,

И жена есть, и свой дом.

Та, что музою служила

Не один десяток лет,

И стирала, и варила

Завтрак, ужин и обед.

А поэт гулял, как котик,

Сам хозяин по себе,

Целовал он женщин в ротик

И так далее, по судьбе.

Девушки с ума сходили

От признательных стихов,

Ублажали и хвалили,

Гордые и без оков.

Бедные! О чём мечтали,

Музоимствами гордясь,

Всё имела та, в начале,

Что с белья стирала грязь.

Кораблик

Где-то в Москве на проталине влажной

Землю впечатал её башмачок.

Улица – рядом. Кораблик бумажный

Крутит и мчит под уклон ручеёк.

Стой ты, дурашка! Куда там, не слышит,

Песню ручья под бумагой бурча,

Мчится туда, где над мусорной жижей

Носом беспомощно в люке торчать.

Кто-то наступит, другой – перепрыгнет,

Перевернёт, чтобы мачтами вверх...

Над морем дальным на клич журавлиный

Я полечу как непризнанный стерх.

Взвейся, душа! Я не мёртв изначально.

Из-под небес, где мой путь одинок,

Взглядом пройдусь напоследок прощально

Там, где ступает её башмачок.

Тень

Весенней ли, зимней порою,

На улице ночь или день,

Всегда и везде за тобою

Моя молчаливая тень.

Ты – под козырьком остановки -

Я зябну за толстым стеклом,

Вдруг ты поскользнулась неловко -

Я рядом – бесплотным плечом.

В танцклассе в плену репетиций

С тобой прохожу я каскад -

Сокурсников разные лица

Сливаются в красочный ряд.

В ансамбле пою я сам-третий

С тобою любовный дуэт -

Безмолвное эхо ответит

Лишь мне одному, кого нет.

Вот кто-то тебя поздравляет:

Сегодня – твой новый дебют -

Я рядом в бокал наливаю

Шипящийся пеною брют.

Усталой головкой – в подушку -

На сонном ночном берегу

Спою тебе сказку на ушко

И сон твой во сне сберегу.

Секундомер

Как всё в этом мире случается странно:

Я взгляд от книги на миг оторвал,

И вдруг – эта девочка, из-под крана

Ладонями в каплях рисует овал.

Мгновение – чудо, но в чётких пределах

Судьба включила секундомер,

И длинная стрелка застыла на белом:

Неделю скучать на старинный манер.

Суббота придёт, и секунды помчатся

В неполного круга расплющенный путь.

И снова томиться, и снова метаться

Под белую тикающую жуть.

Мне мало осталось, весна – на исходе,

И я не увижу взросленье твоё.

Когда-нибудь вспомнишь мой взгляд на проходе

Под альт-саксофона сквозное нытьё.

***

Мы с тобою не совпали,

Звёзды как-то разошлись,

Или на землю упали,

Иль тебя не дождались.

***

теперь когда её не стало

на взгляд на оклик на словах

я равнодушием вокзала

для тех кто едет в поездах

она жива но между прочим

невероятностью комет

и без толку судьба хлопочет

чужой судьбою в сотни лет

я буду жить не так уж долго

испытывать мне путь земной

и впереди одна дорога

все перепутья за спиной

Моисей

Звучали сбивчивые речи

Обычных к рабству стариков,

Что над землёй давно не вечер,

Что нет милей урочных снов.

Мигала ночь узором чёрным,

Светила смачная луна,

И никла мысль цветком покорным,

Мужей ленивая жена.

Вокруг страны одна пустыня

Их равнодушно стерегла...

Лишь одному казалась синей

Вдали рыжеющая мгла.

Распятие

Толпа гудела и стонала,

Как растревоженный нарыв -

Ей чуда снова не хватало, -

Свои "Осанна!" позабыв.

Ещё три дня тому ликуя,

Что вот чудес пришла пора -

Да хоть кого! Как шутку злую

Провозгласим себе царя.

Какой мессия? – Разве ослик

К лицу пророкам и царям,

И всем плевать, что будет после:

Выпутывается пусть сам.

Надежда теплилась и стыла:

Вот кто-то раны промокнул,

Симон с крестом в последних силах

Упал под ненасытный гул.

И приколочен к деревяшке,

Как нагрешивший акробат,

И кто-то бьёт себя по ляжкам

И корчит рожи, казни рад.

Он шепчет всей сердечной кожей:

Прости им, что со мной творят,

Не ведают, что Сыне Божий

Так предначертанно распят.

А над Голгофой птицы пели,

Мрачнели гневом небеса,

И на толпу с креста глядели

Его печальные глаза.

***

Какой облом, какая повесть

И_з___с_е_р_д_ц_а___г_о_р_е_с_т_н_ы_х___з_а_м_е_т -

Как пересказанная новость

Из недочитанных газет.

Какой наивной подоплёкой

Чужая жизнь мне предстаёт

И на чистОм глазу сорокой

Трещит, стрекочет и поёт.

Какой тоской объект отыщет,

Чтоб плакаться не в пустоту,

И лишь поэт потом опишет

О подноготной простоту...

Пляши, дразнись и кукарекай

Хоть в полдень, хоть в полночный час,

В коляске всё равно калекой

Ты выглядишь у тысяч глаз.

Как зверь, весь мир подзорко рыщет

Вокруг позорного столба,

И с улюлюканьем освищет

Поэта праздная толпа.

Пророк

Никуда, ниоткуда, и нет мне следа,

Мою жизнь, как песчинку, поглотит вода,

Лишь кругами напомнит, что жил вот такой

Ни поэт, ни писатель, ни вовсе какой.

Но я жил, я любил, любовался собой,

Как на севере диком растущей сосной,

На утёсе горючем растаявший снег,

Никому незаметный зелёный побег.

Я – не ваш, я – чужой, и Земля не моя -

И как ядом толпа изгоняет меня,

И слепые, глухие их поводыри

Тычут пальцем мне в глаз: Посмотри! Посмотри!

А толпа им в ответ: Он давно уже слеп,

И к тому же он глух – безвозвратно нелеп.

Бормотанья свои пусть оставит себе,

И никто не поможет, спустившись с небес.

Ах, мой ангел-хранитель вдруг стал так несмел,

Что спасти от толпы не сумел, не успел.

И в пустыне нагой будет труп мой лежать

И на солнце любимом во прах истлевать.

Пророчество

Кремнистый путь мой очень долог,

И мне слышнее голоса,

Когда, раскинув звёздный полог,

Ночь приближает небеса.

И я один в пустой пустыне -

И знаю всё наперечёт,

И жизнь и смерть – мои отныне,

И каждый год – последний год.

Добро и зло меняют маски

Под шёпот безразличных звёзд,

И кто устал от строгой сказки -

Мечты сдаёт в нечестный рост.

Мы все творцы подобно Богу

Своих начал – с одним концом:

Как час придёт, к Его порогу

Мы беспричинно припадём.

И пусть в сияньи невозможном

Восстанет раб – и царь падёт,

И, вечностью клянусь, о Боже! -

Спасёшь Ты весь земной наш род.

Конец пророка

О жизни утлое мгновенье,

Остановись, повремени,

Пересеки её теченье,

Из века в вечность замани.

И пусть что дОлжно быть – то сбудет:

Себя не жалуй, не жалей,

И пусть толпа внизу осудит

Меня над пламенем страстей.

...Поникши головой повинной,

Влача глагол бессильных – меч,

Мой серафим, учитель инный,

Шестёрку крыл слагает в печь.

– Постой! – кричу, изнемогая

Под адским заревом огня, -

У нас есть жизнь ещё другая,

Не оставляй толпе меня!

Но глух к мольбе моей слепою

Уже бескрылый серафим,

И, вволю натерзав земное,

Толпа глумится и над ним.

Сонет

К чему пустые разговоры,

О чём писать, о чём жалеть:

Я сам забрался в эту клеть,

Мне до сих пор всё было впору.

Я сам придумал все запоры,

Хотел все песни перепеть,

Пытаясь небо разглядеть,

А клеть стояла в коридоре.

И словом к слову приближаясь,

Границы смысла перейдя,

Стихов пространство городя,

И, отвернувшись, погружаясь,

В словорожденья горизонт

Вгрызаюсь, как хирурга зонд.

***

Может быть, и корыто разбито,

И горюет поэт лишь о том,

Что вся жизнь протекла через сито

Никому незнакомым стихом.

Как узнать, что там вызвездит время,

И кого люди вспомнят с трудом:

Архивистов ненужное племя

Подытожит поэтов гуртом.

Кабы знать, на последней странице

Иль на первой своё разыщу,

Кто есть кто разберут по крупицам,

Только чем я себя возмещу...

...А пока, пока путь не окончен,

Взвеселю себя желчным стихом,

И с усмешкой безумной и точной

Я оставлю себя на потом,

Как последний бокал на пирушке,

Пожелав, не в последний чтоб раз,

И в обнимку чтоб с новой подружкой

Удалиться в предутренний час.

***

– Пророков нет! – сказала баба,

Гнилой подсунув огурец,

Я разбираюсь в этом слабо,

В делах базарных я – юнец.

– Пророков нет! – сказал редактор,

Мне возвращая рукопИсь, -

Вы поскромнее были б как-то,

И лучше б изучали жиззь.

– Пророков нет! – сказал обоим, -

Вас бы местами поменять,

Один лишь огурцов достоин,

А бабе стих ему читать.

Смерть

В притворной простоте ощерившись улыбкой,

К нам днём пожаловала Смерть,

Кричали во всю мочь:

– У нас ты по ошибке,

Не для тебя была открыта дверь.

Мы ждали Ангела в надежде ненарочной,

А ты, безносая, ты... ты...

Но, подмигнув в ответ глазницею бессрочной:

– Так он ещё в пути.

А я уж здесь. Так стоит ли считаться

И мерять жизнь бес-Смертием моим.

Ну, кто готов? Никто?! Ну, братцы...

Я выберу сама...

***

Какая в теле смертная истома,

И гаснут искорки в твоих глазах.

Мы вместе. Не в больнице. Дома.

Над нами смерть витает в облаках.

Не дожили вдвоём мы, как хотели,

Один из нас слабеет для неё.

Ты не кричала, только еле-еле

Шепнула что-то под моё нытьё.

И в самую последнюю минуту,

Когда ещё сознанье при тебе,

Ты сжала руку мне, прощаясь будто,

Шагнув навстречу смерти и судьбе.

О, кто не знает, что такое испот,

Агония и выдох до конца,

И ты бессилен вывернуться из-под

Костлявого смертельного венца!

И лишь глаза её глядели в небо,

Как будто смерть ты встретила на вы.

Быль кончена. И на пороге – небыль,

И нет её, зови иль не зови.

***

Отпоют, отыграют, отслужат,

В стылом небе закроют глаза,

И холодною мартовской стужей

Будет длиться-катиться слеза.

Постучавшись, землёй забросают

Синим атласом выбитый гроб -

И священник крестом осеняет

Забелевший от холода лоб.

Всё – в конце, и начала не вижу,

Будто жизнь закопали мою,

И становится ближе и ближе

Тот же холмик совсем на краю.

Я – живу, но в известных пределах,

Я – дышу, не на ладан ли вдруг,

Я – хожу, я – пою, но несмело,

Тычась в круг от разомкнутых рук.

Может быть, всё пройдёт, я не знаю,

Над землёю воскреснет весна,

И родная душа, пролетая,

Вдруг коснётся седого виска.

Я весь – твой, но прости напоследом

И захлопни в бессмертие дверь.

Бог простит – Символ Веры заведом

Мне порукою в жизни теперь.

***

Душа пределов не имеет -

Ты растворилась в тишине,

Что, устремляясь и немея,

Я взглядом гасну в вышине.

КрутИтся флюгер на флагштоке,

Пытаясь путь мне указать:

Мой петушок, крутись без срока -

Её нам душу не сыскать.

Она везде – вдали и возле,

Что ночь, что день – и рядом Бог,

И знает всё, что будет после,

О том что до – лишь тихий вздох.

По ней, скучаемой отныне,

Ты, поминая, слёзы льёшь,

Не понимая, что в помине

Её тоскою не вернёшь.

Пусть будет всё – и жизнь, и счастье,

Душа узнает обо всём

И освятит своею властью

Всё, что мы любим – и живём.

***

Не то... не здесь... – не понарошке

Слова высеиваются в пыль,

И кажется: ещё немножко -

Я сам себе и прах и гиль.

Сомненья наглухо одеты

В непромокаемую ткань,

И лучше всякого обета

Речей безадресная брань.

Что там кому-то не сложилось

Сетей забытый переплёт,

И что кому-то не случилось

Любить не насмерть – на живот.

Пусть их! – невидимой кометой

Промчатся мимо с давних пор:

Любви ненужная карета

Заброшена на задний двор.

***

Расцвела морская горчица

Мне приветом с родимой земли,

И под утро мне снова приснится

Сон про дюны и про корабли.

Расцвела в уголке под оградой,

Видно, кто-то песок тот привёз

С семенами твоими, отрада

Прибалтийских приветливых звёзд.

Может быть, твоих нежных соцветий

И любимой коснулась рука,

И теперь её взгляд с того света

Из вас льётся мне извысока.

О, как долог твой свет – вплоть до первых

На столицу упавших снегов,

Так цвети же, цвети, символ верных

И любовь навевающих снов.

***

Никого. Надвигается старость,

Прихотливо морщинит мне лоб.

Не хочу. Только что мне осталось,

Чтоб врастяжку, а лучше – взахлёб?

Наглядеться на высь голубую,

Сколько хватит терпенья у глаз,

На весеннюю зелень лесную -

Наглядеться на всё про запас.

Надышаться вовсю без одышки

Мать-и-мачехи жёлтым цветком,

Чья короткая жизнь понаслышке

Завершится листом-лопухом.

Ещё раз напоследок ладони

Так бессильно лежащей руки

У любимой, ещё не покойной,

Прикоснуться – всему вопреки.

Переполнить свой слух щебетаньем

По-весеннему тронутых птах

Перед самым последним прощаньем -

Незаконченным выдохом: ах...

***

О Время, друг мой неразлучный,

Повремени и не спеши,

Не приближай мой день докучный,

И свет в глазах мне не туши.

Не торопись и молча слушай

Прикосновенные слова,

Замри на миг на всякий случай,

Чтоб не кружилась голова.

И как с тобою мне спокойно

Стоять у бездны на краю,

Внизу – ничто, забвений бойня,

А вдаль посмотришь – как в раю.

Внизу – и мой, и твой миг истекает,

А вдаль лететь – нам нет конца,

И только Бог, что будет, знает,

Когда шагнём... Да сбудется!

Прощание (I-II)

I

Кому-то Время не пришло,

Кого-то Время не нашло,

Песком забвенья занесло -

Пусть на века – как на минуту.

Что мне посмертно суждено:

Иль бездны тягостное дно,

Иль в небо синее окно -

Последнее – вот было б круто!

Летал бы в вечности стрижом,

Не думая, а что потом,

Помахивал своим крылом...

Но было б грустно почему-то.

II

Кому-то Время не пришло,

Кого-то Время не нашло,

Песком забвенья занесло -

Пусть на века – как на минуту.

Что мне посмертно суждено:

Иль бездны тягостное дно,

Иль в небо синее окно -

Последнее – вот было б круто!

Летал бы в вечности стрижом,

Не думая, а что потом,

Помахивал своим крылом

Любимой на Земле... кому-то.

Она бы всматривалась в высь

И мне кричала бы: Вернись!

В любимого оборотись!

И раздели со мною смуту.

Или возьми на небеса:

Там звёзды, Бог и чудеса,

Стрижей полётная краса...

А здесь так грустно почему-то.

***

В ладонь прилетел воробушко,

Прижался тёплым брюшком,

Сидит, выбирает зёрнышко

Чёрным своим глазком.

Знать, голод достал пернатого,

Забыл осторожность всю

И принял меня, бородатого,

За ёлку в зимнем лесу.

Выбрал, склюнул почтительно,

Наметил другую, вон ту...

И вдруг вспорхнул стремительно,

Чирикнув мерси на лету.

На ветке ближней устроился

И смотрит на ель с бородой:

На лапе за семечки ссорятся

Синички весёлой гурьбой.

Птицы. Поэма

1. Перелётные птицы

Как птицы родиною бредят

Находят к ней воздушный путь,

Как птичий ум тоска бередит,

Когда ветрам лишь килем грудь.

Какие отдыхи и беды

Сулит им долгая мечта,

Какие скудные обеды

Собрать им с зимнего куста.

Они летят. И пусть планету

Хоть захлебнёт потоп и ил,

Они найдут – и сядут где-то,

Облюбовав свой пересыл.

Передохнут – и вновь в полёте,

Их родина на север ждёт,

В леса, в луга, кусты, болота

Летят не на смерть – на живот.

2. Скворец

На каждой площади вокзальной

Осенний слёт и суета,

Скворцы жирок вполне реальный

На грудке выше живота

Нагуливают буквально:

Дорога будет непроста.

Ведь им лететь довольно скоро

На Адриатику свою,

А птичка – плотная, не скрою

(Кормил с ладони на весу),

Ей по земле шагать бы впору,

А тут лететь стоустым хором,

Скворча и булькая вовсю.

Теперь лавируй под ногами

И промышляй, чем Бог пошлёт:

Скворцы просительно за нами

Следят, разинув клюв, как рот.

На косолапых своих лапках,

Задравши кверху длинный клюв,

В компании вокзальных галок

Всё подберут, всё подклюют.

А люди все вокруг большие,

И смотрят скворушки наверх,

Вдруг бросит что – есть и такие:

Кормилец он, не изувер.

Он понимает, нас дорога,

Дорога дальняя зовёт,

И от скворечного порога

Всё на своих, рябых, полёт.

3. Синички

Подморозило... Вдруг – отпустило:

Бабье лето с зимой на носу!

Голубая небесная сила

Торжествует в раздетом лесу.

Напоследок опушку согрело,

И в кустах снова птиц кутерьма.

Молодые синички несмело

Выбирают с ладони корма.

Привыкайте: зимой пригодится,

Ваш не схватит никто коготок,

И придётся вам ох как трудиться,

Чтоб личинку найти – и в роток.

Я приду, протяну вам ладони

С сальцем, сыром, орешком в кроши,

Чтоб по-птичьи весной на балконе

Утро песней встречать от души.

4. Свиристель

Их пересвист нежней свирели

Свири-свирИри, свири-рирИ.

Ах, свиристели, свиристели!

Вы слишком впрок рябинку ели:

Ты, красна ягода, гори!

Что птичья жизнь? Игра, не боле,

Со смертью, хищником, людьми,

Со стужей, ветром, небом вволю.

Как живы-то – поди, пойми.

Так радостно казалось это:

Подбросить ягоду и – ам!

Одна, ещё одна заета,

Как славен мир, как близок срам!

Лежат под тонкою рябиной

Объевшиеся неспроста,

И снег ложится, как перина,

На их свирельные уста...

...Ах, свиристели, свиристели!

Поутру – хвать! – и нету вас.

Ночь отлежавшись, улетели:

Игра! Игра... И весь тут сказ.

5. Галка

О, как природа простодушна,

И как обманчив внешний вид:

И галочка, моя простушка,

Так по-разбойничьи кричит.

Бог не дал в суете рутинной

Ей песен с трелью соловья,

И даже "чив-чив" воробьиный

Приятней галочьего "кья".

Её натужливые глазки,

Казалось, наглостью кипят,

А для меня они – из сказки,

Как самоцветики горят.

А как скромна: грачи, вороны

Её прогнали на ж.д.,

Где шастают везде вагоны

И провода под током где.

Но в стае галок чудо дремлет,

И это – чудо из чудес:

Когда заря весь мир объемлет

От рельс до самых до небес,

Все галки вдруг – по стойке «смирно»,

Уставясь в точку над землёй,

Где первый луч их лагерь мирный

На сутки освятит собой.

6. Снегирь

Снегирь, товарищ по несчастью,

Как долго жёнку выбирал,

Искал, как я, одно участье,

А выбрал... Чёрт её подрал!

– А с виду – нежная тихоня,

Такая вся пушистыЯ,

О птичьи боги небосклона,

Где были вы, мои друзья?

Ты так старался обеспечить

Всё возраставшую семью,

Ты мух ловил, прошу отметить,

Такую гадость! Бррр! Не люблю!

– Мне даже было не до песни:

Все до одной отобрала.

Мне не до рифм, когда распелась