Текст книги "Птица у твоего окна (СИ)"

Автор книги: Александр Гребёнкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Я слышал об этой бойне. Конечно, ничего хорошего сказать нельзя. Это все дело рук городских властей, а может областных, а милиция, лишь орудие в их руках.

– Вы знаете, кто были эти люди?

– Точно не знаю, но догадываюсь.

Капитан задумчиво помолчал.

Володя высказал версию:

– Наверное, юнцы из школы милиции, или менты, где-то залетевшие и желающие реабилитироваться. Не так ли?

– Все возможно.

– У меня, в общем-то, о них было мнение, как о хулиганах, – сказала Таня.

– Да могли сагитировать на это дело и мелких правонарушителей и даже уголовников, всякую пьянь, шушеру, мелкую сошку. Спасайте нравственность отечества… Я никогда не оправдывал подобные методы. Циклопы! Настоящие циклопы! Я слышал о подобном в Ленинграде.

– Но, все – таки, как можно помочь Антону Терехову? – напомнила Таня. Никаноров посмотрел на нее и увидел чистый, полный надежды взгляд.

«Хорошая девочка», – вновь подумалось ему. – «Есть в ней что-то чистое, стремление к справедливости, честность и огромная доброта. Таким нелегко в жизни, очень нелегко…».

– С ним все может быть. «Пришить» могут все, что угодно. Ну, впрочем, попытаюсь вмешаться, что-то разузнать. Кое – какие знакомства у меня здесь есть. Хотя особо не надейтесь… После благодарить будете. Ждите!

И Никаноров зашагал к зданию.

Володя и Таня из-за волнения не могли усидеть на месте и прохаживались по дорожке.

Никаноров вскоре вышел.

– Идите за здание. С обратной стороны есть такая железная дверь. Возле нее и ждите.

И исчез.

Прихватив Царя за поводок, они почти бегом бросились за здание. Внутренний двор, огороженный высоким забором, буйно зарос кустарником и бурьяном. Валялся битый кирпич.

В небе все темнело. Ждать пришлось долго.

Царь поскуливал, рвался с поводка, что-то его беспокоило. Володя еле сдерживал его. Таня молча меряла шагами двор. Она представляла Никанорова, который где-то в кабинетах борется за Антона с упрямым начальством.

Володя посмотрел на часы.

– Прошло около часа. Нам бы покормить пса.

Они посмотрели на облизывающегося Царя.

– Я сбегаю в магазин, если через пятнадцать минут никого не будет, – сказала Таня.

…Местный магазин был небогат на выбор продуктов. На Володины деньги Таня купила кусок колбасы и булку.

Пес с жадностью проглотил все, облизываясь розовым языком.

Вновь потянулось время, ожидание казалось бесконечным.

Они уже собирались вновь идти в отделение и искать Никанорова, как дверь, лязгнув, открылась. Милиционер в дверях отступил в сторону и, щурясь, вышел Антон. Голова его было перевязана. Дверь с грохотом закрылась, и Антон остался стоять, оглядываясь. Через секунду он уже был в объятиях друзей.

– Ура, выпустили, – кричала Таня. Но только они с Володей отпрянули, как тут Антона сбило с ног тяжелое, радостно визжащее лохматое тело.

Антон буквально сел, но спастись не мог – его лицо было вылизано широким влажным языком.

Вскоре они зашагали к машине. В это время заструился, медленно падая, кружась, первый робкий мягкий снег. Он стелился им под ноги, тут же тая; одинокие снежинки кружили в воздухе.

Они остановились у машины.

– Смотрите, снег, – сказала Таня и засмеялась от счастья.

Снежинка тихонько села на ее ладонь, тут же превратившись в холодную капельку. Антон, сощурившись, смотрел в небо.

– Здорово, первый снег. Говорят, это к чему-то хорошему…

Снег таял на его лице.

В машине Таня и Володя, перебивая друг друга, рассказывали Антону о своих поисках. Антон улыбался и молчал. Снег кружил все сильнее, осыпая стекло машины.

– Устал, Антоша? – спросил Володя. – По глазам вижу, что устал. Переволновался!

– Да, в том здании не заснешь, – сказал Антон.

– Сейчас приедем, ляжешь отдыхать.

– Да что вы, ребята. Я так благодарен вам!

– Нет, нет, мы тебя оставим, а ты отдохни.

– Ребята, приходите ко мне завтра после обеда, хорошо? Я передохну, приберусь малость. И, пожалуйста, принесите что-нибудь Царю.

Володя обещал.

Таня сказала:

– Я ему гору костей принесу.

Антон пристально посмотрел на нее.

– А тебе особое спасибо, Танюша. Если бы не ты…

Машина подрулила к Таниному дому.

Снег летел, укрывая белоснежными накидками тротуары и крыши домов.

Вся улица была озарена белым цветом, мир изменился, казался светлым и чистым. Было что-то радостное и трепетное в этом.

Только когда Танина голова коснулась подушки, она почувствовала страшную свинцовую усталость.

***

Утром снег сморщился, почернел, но во второй половине дня начал вновь лететь тихо и мягко на мерзнущие уличные фонари, металлические крыши автомобилей, на шляпы прохожих. Снег щекотал лицо, оставляя холодные жемчужные капли.

У Антона собрались близкие ему люди. Пили мятный чай, закусывая душистыми пряниками.

Антон рассказывал:

– Допрашивал меня некий Коваленко, большая сволочь. Явно хотел навесить на меня незаконную торговлю, обвинял в сопротивлении работникам милиции. Я говорю, если я торгаш, должны быть доказательства. На чем я наживаюсь? На картинах? А вы думаете на них много заработать можно? Если в год их парочку купят и то хорошо! А вы знаете цену холстам и краскам? Если я торгаш, где результаты моей наживы – машины, дача? Я живу на те гроши, что получаю в издательстве, а с картин имею мало. Он, говорит, работать надо! А это что, не работа? Это моя жизнь! А что касается сопротивления работникам милиции. Простите, говорю я, эти пьяные грубияны, выродки, избивающие людей – это есть наша славная доблестная милиция, о которой пишут книги и снимают кино?

Коваленко ругался, кричал, что привлечет меня за оскорбление и наконец, в запале, дал мне пощечину. Это он так выразил убогость своей души и ума, ну и бог с ним! Меня отвели в камеру. А часа через полтора, примерно, приходят, говорят, выходи с вещами. … Так я вернулся на белый свет. А Никанорова я не видел. Но, во всяком случае, я ему очень благодарен, наверняка это благородный и честный человек. Но все же, как сложится судьба у остальных задержанных?

Таня никак не могла понять, что же произошло. Она говорила Антону:

– Как же так, мы одно из самых гуманных и справедливых государств в мире, строящее новое, отличное от других, более справедливое общество, где по идее должны развиваться все таланты человеческие, где должен быть открыт доступ науке, искусству, и вдруг, такое! С дубинами на кого – на творческих людей! Нет, Антон, это у меня в голове не укладывается! Это возмущает до глубины души! Расскажи мне кто-нибудь – никогда бы не поверила, если бы сама не увидела. Или я что-то по молодости не понимаю.

Антон, поставив стакан в серебряном подстаканнике, вздохнув глубоко, сказал:

– Друзья мои, Таня задала закономерный вопрос, который мы уже давно задаем сами себе. Да, Танюша, ты еще немного видела и не все понимаешь. Ты только начинаешь прозревать.

– Все, что произошло – вполне закономерно, что уж тут говорить. В нашем тоталитарном государстве с таким авторитарным методом руководства, извините меня все за такие заумные слова, можно и не такое увидеть, – сказала Ирина.

Она встала, чтобы подлить еще чаю.

– Как же так? Ведь создавалось государство гуманное, свободное. Какие идеи великие были, какие цели!

– Идеи то действительно были великие, – сказал Антон, осторожно беря щипцами кусочек сахара. – Социалистическая идея вечна, это идея справедливости. Но мы говорим о воплощении этой идеи.

– Да, все, что произошло, это следствие той системы, которая у нас сложилась, – тихо сказал Володя. – Если у власти – малообразованные личности, пробравшиеся туда по головам, то, как они могут разбираться в искусстве?

– Ты знаешь, там ведь есть люди, закончившие по два вуза, – заметил Антон. – Но образование еще не значит духовность!

– Так консультировались бы со специалистами, прежде чем устраивать разгром, – горячо сказала Таня.

– А многие специалисты сами же им и прислуживают – ответил Антон. – Выгодно и удобно, чтобы писали, рисовали и пели только о том, что разрешено. Безобразно просто и неопасно! Некоторых выслужившихся деятелей искусства награждают, дают им титулы, они признаны официально. А остальные – сидите тихо, как мыши и не пищите. Творите, но только то, что сверху спустили. Иначе вас же по шапке и ударят. Работайте тихо на заводах и в колхозах, получайте свои трудовые. На хлеб, на водку хватит вполне, это главное. Живите в серости! Конечно, не все выдерживают, уезжают из страны. Но на Западе пробиться может не каждый. Вот так!

– Обидно и горько, – сказала Таня.

– Обидно…

– Ребята, давайте о чем-нибудь повеселее, – сказала Ирина, собирая чашки, блюдца. – Танюша, давай быстренько приберем, а потом Володя нам споет, а мы подхватим. Да, Володя?

Володя задумчиво кивнул. Вскоре он так задумчиво перебирал струны, настраивая ее. Потом резко ударил по струнам, и как колокольный звон тишину резко всколыхнула песня «Я не люблю» Высоцкого. Все слушали ее затаив дыхание – так много боли вкладывал Володя в исполнение. Оживившись, Володя исполнил «Поля влюбленных», «Кто виноват».

Звонок в прихожей заставил Володю затихнуть. Он вопросительно посмотрел на Антона. Тот пожал плечами:

– Я никого не жду.

– Может, кто из наших, – предположила Ирина. Она пошла открывать.

В прихожую вошли какие-то люди. Сквозь дверь в комнату долетали голоса.

Таня заметила, как нахмурился Антон. Его тревога передалась и Тане.

– Я спрашиваю о Терехове. Он ведь дома?

– Дома.

– Где он?

– Проходите, он в комнате.

На пороге стояло двое мужчин. Их одежду покрывал легкий снег, сбегавший с ботинок на пол в черные лужицы.

– Добрый вечер. Извините, что помешали вашему отдыху. Кто из вас Терехов Антон Иванович?

– Это я – ответил Антон, чуть привстав.

– Мы из милиции, – незнакомец показал удостоверение. – А вот ордер на ваш арест. Собирайтесь. Документы на стол.

Он показывал Антону лист бумаги. Тот, вздрогнув, взял его и, не веря, механически пробежал его глазами.

– Простите, но в чем моя вина?

– Вашу виновность докажет суд. Не беспокойтесь, во всем разберемся. Вы лучше соберите необходимые вещи и поторопитесь, пожалуйста. И еще – уберите собаку.

– Да что же это такое? – изумленно спросил Володя. – Так просто, ни за что брать под стражу человека!

– Мы ни за что людей не арестовываем. Только если есть веская причина. Следовательно, она есть, – ответил второй пришедший, цепким взглядом охватывая комнату, разминая пальцы в черных перчатках.

Таня встала с окаменелым сердцем. Царь рычал глухо, пока Антон собирал в сумку вещи. Испуганная Ирина метнулась на кухню, механически собирая какие-то пряники, оставшееся печенье, конфеты, нарезала ветчины, сделала бутерброды.

– А вас товарищи, мы не задерживаем. Вам лучше всего сейчас же покинуть квартиру, – сказал главный, быстро перебирая в шкафу какие-то рулоны бумаги, газеты, пока его напарник осматривал картины.

Таня ватными ногами, все еще не верившая в происходящее, поплелась в прихожую. Антон одевался медленно и спокойно, не обращая ни на кого внимания.

– Вот и все, – сказал он у порога друзьям и улыбнулся. – Володя, возьми Царя к себе, он тебе верит. Пока, дружище мой.

Он потрепал загривок пса, тот, как бы предчувствуя разлуку, заскулил.

Антон обнял Володю и Иру.

– Я надеюсь, что это ненадолго. Все выяснится.

– Ох, не с добра все это, – сказала Ирина.

– Ты, Антоша, держись, не унывай. А мы поможем, – пытался подбодрить друга Володя.

Таня подошла к Антону, их глаза встретились.

– Антон, как же это так? – только и спросила она.

– А вот так. То, о чем мы говорили. Не отчаивайся, не унывай, не закапывай себя заживо. Я думаю, слишком страшного ничего не будет. Береги себя. Ты очень хороший человек, а это главное. И как хорошо, что мы вовремя встретились.

– И как недолго это встреча продолжалась, – сказала Таня, а он поцеловал ее крепко.

У Тани покатились слезы из глаз.

В коридоре стоял милиционер. Вместе сошли вниз. Снег почти перестал, лишь одиночные блестящие при свете фонарей снежинки падали на лицо.

Милицейский «Рафик» взревел, затем, легко тронулся, увозя Антона в неизвестность.

Царь рвался, повизгивая, Володя ласково успокаивал его.

Ирина, окинув взглядом спутников, сказала:

– Да не переживайте вы так. Помучают и отпустят.

– Если бы так, – ответил Володя, – кто туда попадает, так просто не возвращается.

– Нам нужно завтра узнать о нем, – сказала Таня, вытирая лицо.

– Не переживая Танюша, все узнаем. Может твой знакомый вновь поможет.

Таня и сама думала о Никанорове. Она вздохнула облегченно.

Дома она никак не могла уснуть. Она чувствовала какой-то огромный поворот в своей жизни. Фонарь за окном мигал тревожно и сердито, страдая от разыгравшегося ветра, несущего мокрый снег.

Глава 8. Сергей. «Снежное утро»

Это была волшебная ночь. За окном ровно падали кристаллики снега. Улица медленно разгоралась ослепительно белым цветом, озаряя темные комнаты. Вечная мелодия любви переполняла душу чувством радости, делала отношения тонкими, легкими, бережными, почти воздушными. Любовь парила в воздухе комнаты, который, напитанный паром мощных батарей, был густым, тугим, оживлявшийся лишь прохладой начавшейся зимы, которая просачивалась через отворенное окно. Запах снега, удивительно свежий и чистый, дополнял аромат комнаты, колебал шторы. Предметы окутывались бело-лиловым светом и казались загадочными, как сфинксы.

Она, королева этой ночи, была воздушна и легка, как снег. Она была дерзкой, словно тигрица, спелой и медоточивой, как южный плод. Ее волосы были шатром, под которым путнику можно было укрыться от зноя, как грозди винограда спелыми тугими пучками колыхались ароматные груди, а губы были лепестками нежных роз. Ее стан – мраморная колоннада храма, ее чресла – арфы, которые перебирает музыкант, рискнувший состязаться с Аполлоном.

Было ли это сном, или происходило наяву, но он видел эту ночь, эти белые окна. Он чувствовал блаженство уставшего тела, сознавая с радостью в душе, что рядом спит любовь, тихо пульсирует такая драгоценная и желанная близкая ему жизнь, и ему казалось, что они одни во всей Вселенной, они – ее центр, сердце, бьющееся неистовым бурным ритмом. Временами пробуждавшийся взор охватывал серебро светящегося зеркала, белизну за окном, разметавшийся по подушке веер ее волос, равномерное ее дыхание и такая нежность вдруг просыпалась в нем, что она захлестывала все на свете, кажущееся теперь второстепенным и ненужным.

Мальвина проснулась первой на рассвете. Неслышно выбралась из постели.

Стояло тихое и ласковое снежное утро. Молочная пелена за окном постепенно окутывалась хмурой дымкой. Снег застыл неподвижной белой массой, одев в пушистые меха дома и деревья. Бегала радостная собачонка. Скреблась и постукивала лопата дворника, где-то далеко играла скрипка такую знакомую мелодию.

Он спал крепко и чисто, ворочая временами головой. Какие-то всадники мчащихся снов летели сквозь его мир, летела его душа, чуткая, готовая спешить к пробуждению. Она вспомнила бурную симфонию их любви и улыбнулась.

Да, он храбр, мил и … наивен. Еще мальчик. Но – хороший, добрый, мужественный, временами несколько напорист, а иногда стеснителен, как девчонка. Кому-то будет хорошим мужем.

Последняя мысль вызвала у Мальвины горечь.

Она вспомнила Яниса, его хитрые глаза, просьбы, граничащие с угрозой, слезы матери. Она вспомнила, как нарастает ломота в теле и зуд, как она берет шприц, готовит смесь…

Ей стало страшно за Сергея. К чему все – то ложное, что происходит с ней, если она может иметь счастье, вот оно лежит, рядом, его поцелуи горят на ее теле….

К чему этот грязный, пошлый мир, к которому она начала уже привыкать. К чему эти шмотки заграничные? Эта роскошь – хрусталь, мебель, кафельная плитка? Эти пластинки, журналы, конфеты и вина, серьги и помады, если она не будет иметь главного – простого человеческого счастья, чистой любви?

Но ведь она не может уже без этого! Она привыкла к кайфу, и это самое страшное. Зачем она обманывает этого юного мальчика, затаскивает в грязь?

Мальвина готова была разреветься, но сдерживала себя.

Она ушла в ванную, там мылась долго и обильно, стараясь не думать ни о чем плохом. Затем вышла, стала перед зеркалом, растирая себя полотенцем. Собственный вид сейчас ее раздражал. Натянула белье и вновь почувствовала, что сейчас разрыдается. Пошла на кухню, привычно бросила таблетку в стакан, растерла до белого вязкого порошка и выпила залпом.

Поставила кофе, вынула из холодильника колбасу и, нарезав ее тонкими ломтиками, добавив также голландский сыр – подогрела бутерброды. Руки волновались, не слушались, спичку зажечь было трудно, вспыхнувший белый огонь гас, наконец, после третьей попытки, плита была зажжена. На кухне плавали клубки серного спичечного дыма….

Сергей долго лежал в полусне. Образ Мальвины, волшебный и загадочный, плавал вокруг него, желто-зеленым ониксом горели огоньки глаз, ласковые руки бережно и нежно гладили спину, ее груди прижимались к его груди…. Она волшебная, она золотая. Как хорошо, что она есть, и она его любит…

Он открыл глаза, и образ Мальвины стал уплывать, он взмыл к облакам, становясь призраком, и Сергей ловил его, стараясь удержать.

Постепенно возвращалась реальность. Белое утро. От кухни пахло.

Он рывком поднялся, чувствуя новый прилив сил.

Мальвина в трусиках и лифчике, закрывшись спереди фартучком, колдовала на кухне. Сергей тихонько обнял ее. Она вздрогнула:

– Ой, испугал меня, Серенький. Проснулся? Все хорошо?

Сергей поцеловал ее.

– Прекрасно. Я во сне все время видел тебя.

– А я любовалась тобой, пока ты спал. Я даже сравнивала тебя с Ромео…

– Очень лестно. Он крепче обнял ее. – Я так тебя люблю.

– Извини, я не одета. Сейчас бутерброды будем кушать. Я наброшу на себя что-нибудь. Я мигом!

И она понеслась в комнату – энергичная, быстроногая, веселая.

Сергей смотрел ей вслед и улыбался.

Потом она накрывала на стол, пританцовывая, поглядывая задорно на него, постоянно шутя.

Сергей поддерживал ее шутки, и когда они выпили кофе, она упала в его объятия.

–Тебе хорошо со мною? – спросила, положив голову на его колени, играя глазами.

– Очень. Ты лучше всех, – шептал он в ответ.

Он целовал ее подбородок, губы, лоб волосы, она жмурилась, довольно смеялась, болтая ногами.

– А как же твоя девушка? – спросила тихо.

– Какая девушка?

– Но ведь я знаю, что у тебя есть девушка.

– Да, в общем-то, должна быть.

– И она, все – таки, есть?

Сергей прищурился.

– Она просто товарищ по учебе, не более. Просто вместе учимся и дружим. Но между нами ничего серьезного нет.

– Она красивая?

– Ты лучше.

Мальвина радостно вздрогнула и потянулась к нему губами.

***

Сергей вошел в пыльный салон трамвая, плюхнулся на свободное место. Долго глядел в окно, не замечая окружающего мира, погрузившись в собственные воспоминания.

После той чудесной ночи, они с Мальвиной не встречались. Сергей звонил, но либо ее не было дома, либо она не брала трубку. Он сходил к ней домой и долго стоял, уставившись на молчаливую дверь квартиры. Все это вызывало досаду и какую-то внутреннюю боль. Затем он ждал ее во дворе, скрипя детскими качелями.

Хрустя тонким ледком подъехал автомобиль. Он выпустил наружу Мальвину и Яниса. У Сергея гулко заколотилось сердце. Не заметив его, приехавшие скрылись в подъезде. Сергей поспешил уйти.

Что нужно этому стриженому от Мальвины? Кто он ей? Она не любила о нем говорить. Просто хороший знакомый, работает в шикарном магазине.

Янис ему казался аферистом. Сергей подумал, что Мальвина дружила с Янисом потому, что тот может доставать дефицитные вещи.

«А вдруг она любит его? Нет, это невозможно. Скорее всего, у них чисто деловые отношения».

Но ревность переполняла Сергея, и он стал ненавидеть Яниса.

К Мальвине какое-то время принципиально не звонил и не ходил, хотя и мучился от этого страшно. Ему каждую минуту хотелось видеть ее, слышать ее голос, чувствовать взгляд ее зеленых глаз…

Дома Сергей решил было взяться за уроки, тем более на этом постоянно настаивал отец. С трудом, напрягая волю, он сосредоточился на занятиях, вошел в колею, уже на следующий день упрямо поднимал руки и за неделю получил несколько пятерок, чем несказанно удивил всех.

О Мальвине всегда подсознательно помнил, ее образ жил рядом с ним, все свои слова и поступки он как-бы соизмерял с нею, как бы она это сделала бы, одобрила или осудила бы…

Зои в школе не было, она, говорят, болела, но это мало интересовало Сергея. По неизвестной причине не было и Тани Ласточкиной. Зато вышел на занятия неумолимый Князев, который за час успел надоесть Сергею. Он догадывался о романе с Мальвиной, все расспрашивал подробности, но Сергею это было противно, поэтому отвечал он кратко и в общем, чаще всего отмахиваясь от надоедливого приятеля.

Как-то, уходя домой, он сам, помимо своей воли, повернул в тот район, где жила Мальвина. Улицы были припорошены пушистым снегом. Всюду шла обычная будничная жизнь – женщины стояли в очереди за молоком у большой бочки на колесах, носились неугомонные мальчишки. А он брел среди прохожих со своими чувствами и мыслями.

Дома он вновь сел за уроки, когда вошла мама.

– Тебе письмо от кого-то, – сказала она. – Местное, неподписанное.

Сергей с удивлением рассмотрел конверт и вскрыл его. Ровный, слегка округлый почерк вызвал у него прилив радости.

Сереженька, милый!

Извини, что так долго скрываюсь от тебя. Но, поверь, у меня масса неотложных дел. Я чувствую, я знаю, что ты не раз звонил и приходил ко мне. Спасибо тебе!

У меня был нелегкий период. Тебе всего знать не нужно. Кроме того, честно признаюсь – мы оба немножко потеряли голову. Нужно беречь наши чувства, иначе мы пресытимся друг другом. Поэтому я сделала перерыв. Не обижайся!

Учись, тебе нужно хорошо окончить школу, я прошу тебя! А через недельку приходи. Я буду ждать тебя!

Целую тысячу раз. Па-па!

Твоя М.

Письмо пахло духами Мальвины. Сергей перечитывал его несколько раз, пока не выучил наизусть. Ему хотелось кричать на весь мир что-то радостное.

Он вскочил, включил проигрыватель и запрыгал от удовольствия.

***

У Зои болело горло. Она сама не понимала, когда успела простудиться, ведь зима еще только начиналась, и еще не было холодно. Мама закутала ей горло шарфом, заставила одеть теплый свитер.

Целый день Зоя сидела с книжкой у окна, прислонившись к теплой батарее. Читала невнимательно, больше смотрела на снежный ковер, медленно покрываемый свинцовой дымкой тумана. Думала также и о Сергее, об их отношениях. Как он изменился в последнее время и к ней, и к окружающим. А ведь прошлым летом в лагере он был совсем другим – добрым, смелым, внимательным. Он был влюблен, он глаз не мог от нее отвести! А сейчас стал дерзким, наглым и каким-то скучным, как будто чем – то постоянно озабоченным.

Внутренне чутье подсказывало Зое, что у него кто-то есть, это подтверждалось слухами, которые разносили девчонки.

Сначала она страдала, обдумывала способы, как вернуть Сергея, но после их редких встреч она устала от холодного равнодушия и снисходительного шутовства, и чувство внутри нее стало затухать. Он, безусловно, хотел, чтобы она бегала за ним, плакала, просила вернуться. Нет, она, Зоя, не из таких! Она горда и никогда не унизится, чтобы просить… Она вполне свободна и обойдется без него!

Но, удивительно, чем больше Зоя так думала, тем горше ей становилось. Ею пренебрегали – как это больно… Ее разъедало чувство неприязни к неизвестной сопернице. Узнать бы кто она такая, эта разлучница… Чем она могла увлечь Сергея? Нет, нет, как все это мелко, низко, недостойно! Забыть, забыть, забыть…

Последние слова Зоя прошептала и закашлялась, отодвинула книгу, и та упала с подоконника. Зоя ушла, а книга так и осталась лежать.

Легла в постель, взяла, словно маленькая, свою любимую куклу и долго лежала, глядя в потолок. Она даже пробовала влюбиться в другого, назло ему. Но, не получалось, да и подходящих кандидатур не было. Конечно, она замечала, как некоторые мальчики посматривали на нее с интересом, в том числе и этот наглец Князев, но они ее совершенно не интересовали. Как она не старалась, сердце ее оставалось пустым….

После обеда мама дала Зое градусник. Температура спала, и мама разрешила ей сходить в магазин за хлебом.

«Только недолго», – предупредила она. – «Полчасика и назад! Свежий воздух тоже лечит».

Зоя шла медленно, мужественно преодолевая вялость в ногах. Шла меж домами, избегая больших дорог. Ей не хотелось, чтобы знакомые увидели ее такую вот закутанную.

В магазине было полутемно, приятно пахло свежим хлебом. Полненькая продавщица коротенькими пухлыми пальчиками ловко выбивала чек, к копейкам прилипали крошки. Взяв сдачу, Зоя собиралась идти и вдруг замерла, а затем быстро повернулась спиной, делая вид, что разглядывает товары. Искоса посмотрела назад. Так и есть, это был Сергей, а рядом с ним – модно одетая, в курточке и полусапожках, в джинсах, облегавших крепкую фигуру, стояла и смеялась девушка. Сергей что-то говорил, они набрали булочек, и, заплатив, вышли. Зоя быстро посмотрела в широкое окно. Они шли не спеша, чего-то смеялись. Сергей на ходу одел перчатки и взял у девушки сумку. Зоя заметила, что девушка, несмотря на холод, была без головного убора.

«Это она. Ишь, какая смелая, одета хорошо. Какая – то фифочка. А я одета как бабка Матрена, – с досадой думала Зоя. – Она, конечно, постарше его будет. Жаль только лица не разглядела как следует».

Выйдя из магазина, Зоя долго смотрела им вслед, а потом пошла за ними, прячась за деревьями, за киосками. Она и сама не могла объяснить, зачем ей это было нужно, она просто шла и все, ее одолевало любопытство.

Ей было неприятно и больно наблюдать, как на остановке он обнял ее, и они вместе вошли в трамвай. Совсем забыв о болезни и о времени, Зоя бросилась за ними. Она успела прыгнуть на заднюю подножку и ее почти втянули в трамвай.

– Осторожнее нужно, девушка, – сказал какой-то пожилой мужчина, но Зою это не беспокоило. Она старалась быть не замеченной, но с другой стороны, хотела все же разглядеть лицо незнакомки. Они сидели впереди и болтали, Зоя видела лишь спины.

Ее одолевала злость, на душе кипело презрение. Но вот они собрались выходить, приготовилась и Зоя. Девушка полуобернулась, и Зоя увидела обыкновенное лицо, самое обыкновенное, пухленькую, румяную щеку. Это ее почему-то порадовало, вздохнув и выйдя из трамвая, она сделала вид, что читает наклеенные на столбе объявления.

Когда парочка двинулась дальше, Зоя упрямо последовала за ними. На душе уже было легче, чувство собственного достоинства укрепилось.

«Что это – мимолетное его увлечение? Вероятно, что скоро он ее бросит, в ней же ничего особенного нет. Обыкновенная девчонка, ну симпатичная, понятно, по возрасту явно старше ее, Зои».

Они подошли к белокирпичной пятиэтажке. На углу дома стоял журнальный киоск, за ним и притаилась Зоя, испытывая восторг детектива. Обычный дворик – карусель, качели, песочница.

Сергей и незнакомая девушка подошли к среднему подъезду. Здесь они почему-то расстались. Девушка, вручив ему что-то, видимо, ключ, повернула обратно.

Зоя немного испугалась, забыв, что девушка ее не знает и сделала вид, что рассматривает висящие журналы.

Незнакомка подошла к киоску – вся такая ладная, модная и красивая, волосы развевались по ветру. Только теперь, сквозь стекло, вблизи, Зоя рассмотрела ее хорошо и поняла, что она красивая, все – таки красивая. Нежным голосом девушка попросила какой-то журнал и, заплатив, на мгновение посмотрела в сторону Зои. Их глаза встретились. Зоины – фиалковые, храбрые, открытые и девушки – зеленые, лукавые, слегка удивленные.

Мальвина отошла, взглянув еще раз в глаза неизвестной девушки, внимательно смотрящей на нее из-за стекла. Какая-то интуитивная догадка забрезжила в ней и тут же пропала. Плавной походкой она пошла обратно.

Зое хотелось догнать ее, высказать накопившееся на душе, но сдержала себя. Ей не хотелось показывать свою вырывающуюся наружу обидчивость, кроме того, она понимала, что девушка ни в чем не виновата. И все же, если бы не красота этой девушки, она бы сделала это. А сейчас Зоя превратилась в маленькую, неловкую, плачущую внутри себя. Она повернулась, чтобы уйти.

Из глубины двора, медленно шурша шинами, катилась автомашина. Зоя инстинктивно махнула рукой, и «Волга» плавно застыла неподалеку от киоска.

– На Кировскую подбросите? – спросила она у седого, вальяжного водителя.

Тот молчал, а потом почему-то обернулся к коротко подстриженному спортивному парню в кожанке, сидевшему сзади. Парень кивнул, и седой открыл ей дверь.

Быстро тронулись и всю дорогу молчали. Седой ловко вращал руль, выбираясь из лабиринтов дворов, а Зоя равнодушно отметила, наблюдая в зеркальце, что спортивный парень закурил, смотря в окно. Впрочем, они мало ее интересовали.

Она сейчас переживала бурю в себе, а в голову лезли мысли:

«А что если они сейчас там, в квартире, одни? Что они там делают?»

Она покраснела и начала тереть ладошкой лицо, как бы разминая его…

Вышла она раздраженная, бросив трешку на сидение. Машина рванула, и она осталась одна, как ей казалось – одинокая, беззащитная и никому не нужная.

***

Мальвина сидела на кровати и трясла ручные часы.

– Вот черт, – ругалась она. – А ведь ходили! Что же делать?

Сергей отложил купленный Мальвиной журнал.

– Дай мне, – протянул он руку и начал прикладывать часы к уху, трясти, а затем – сильно ударил о ладонь.

Часы застучали мелко, дробно, забегала тоненькая секундная стрелка.

– Ура! – закричала Мальвина. – Пошли! Это тебе, Серенький, подарок, дарю.

Она поцеловала его. Он все еще не верил.

– Неужели? Мне? Какая роскошь! У меня ведь до сих пор часов нет, отец подарил старые, да они еле идут.

– Это тебе за любовь и за труды. Нравятся?

– Конечно, – он крепко поцеловал ее. – Теперь я буду на свидания к тебе прибегать вовремя.

– Надеюсь.

Мальвина встала и, потянувшись руками, закинула их за голову, дав простор груди.

– Серенький, сегодня чемоданчик.

– Я помню.

– Так неохота работу отвозить.

– Да что там за работа? – спросил Сергей, все еще любуясь часами, застегивая ременную пряжку.

– Да что-то мамино. Ты же знаешь, я не интересуюсь, а ей некогда.

Мальвина ждала вопросов, но Сергей любовался часами на руке. Они имели великолепный зеленый циферблат, золотые, сверкающие искрами римские цифры, серебряные стрелочки и одна – тоненькая красная, секундная. В окошечке стояло число. Это было здорово!

Он быстро оделся и взял привычно оттягивающий руку «дипломат».

Мальвина провела его до двери и долго целовала. На этот раз ехать надо было далеко. Сергей вышел на заснеженный двор. Ехать вовсе не хотелось, но воспоминание о вознаграждении укрепили его, и он зашагал к трамвайной остановке.